355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Сичкин » Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума » Текст книги (страница 5)
Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:16

Текст книги "Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума"


Автор книги: Борис Сичкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Домработница Надя

Перед ее приходом я прячу все нужные вещи, но это бесполезно: она их все равно находит и перепрятывает, притом так, что ни одна собака-ищейка не найдет. Зубная щетка, например, прячется в грязное белье. Белье тоже прячется. Мы с Емельяном тоже от нее прячемся. Не спрятался – она прекращает уборку и начинает рассказывать дпинную историю на польском языке. Излюбленное время для рассказов – когда мы обедаем. В это время, кажется ей, нам легче запомнить историю болезни и держать в уме все анализы.

Емельян пишет музыку. Она заходит, становится рядом и смотрит на него задумчивым взглядом одесской торговки:

– Пане Сичкин, такая музыка – я не могу работать!

– Папа, убери ее, чтобы я мог работать! – кричит Емельян.

Я хочу пойти мне на кухню, она меня останавливает:

– Не ходите на кухню, она чистая.

– Я хочу поставить чайник.

– Не надо, плита тоже чистая.

– Так что, для того, чтобы выпить чаю, кухня и плита должны быть грязными? Так давайте я войду и все сделаю!

Приходит она к нам редко. Нам с ней мытарно, и она на работу не рвется. Надя собралась на месяц в Польшу.

– Пане Сичкин, я уезжаю, чтобы вам не дали другую домработницу, я вам на это время нашла золотого человека. Она умеет все: убирает, стирает, гладит, шьет, моет окна, может побелить стены. Вот ее имя и телефон.

– Так я ее могу позвать?

– Нет, конечно! Это если придут з офису с проверкой, вы им скажете, какая она талантливая, и как она прекрасно работает.

Во время уборки Надя без слов фальшиво поёт польские песни, вызывая этим у Емельяна огромную радость.

Я бы, конечно, мог поменять домработницу, но есть опасность, что новая будет петь те же песни, но уже со словами.

Павел Леонидов

С Павлом Леонидовым мы жили в Москве в одном доме и дружили долгие годы. Паша работал администратором Москонцерта и писал стихи к песням, одна из которых – «Тополиный пух» – стала шлягером. В Америке Леонидов концертной деятельностью практически не занимался, но написал и выпустил несколько книг и печатался в газетах. Он был умный, с чувством юмора, но неуемный и, подчас, нетерпимый человек. С громким голосом, хорошо подвешенным языком, Паша на всех плевал и никого не боялся, а его – все. Он досконально изучил систему советской власти, державшейся на фальши и страхе и активно это знание использовал.

В Союзе каждый директор филармонии хочет заполучить известного гастролера, чтобы заработать на нем деньги. Однако известных гастролеров мало, а артистов много; всем им нужны концерты, но вот их-то директор филармонии не хочет и всячески пытается от них отвертеться.

Леонидов звонит секретарю обкома партии, скажем, Краснодара и говорит:

– С вами говорят из приемной директора идеологического отдела СССР Михаила Суслова. Товарищ Суслов отметил ваш край, как передовой, оценил ваши личные заслуги, и в знак поощрения мы решили прислать ведущую бригаду артистов Москонцерта на 20 концертов. Если вы считаете количество выступлений недостаточным, мы, пожалуй, можем немного прибавить.

Секретарь рассыпается в благодарностях, что его заметили, говорит, что да – хорошо бы прибавить, и Паша великодушно добавляет ему еще 10 концертов. Директор филармонии прекрасно понимал, что за ведущих артистов ему навязывают, но тут уж сам секретарь обкома занимался этими концертами, так что матюкался он, только запершись в туалете и про себя.

И так по всему Союзу Паша небескорыстно рассылал концертные бригады.

Надо отдать Паше должное: без всякого театрального образования он прекрасно разбирался в искусстве и, обладая безошибочным чутьем, сделал из многих артистов гастролеров.

Я сидел в комиссии, которая отбирала танцовщиц для Мюзик-Холла, Состав участниц был на удивление слабым, и лишь одна показалась мне способной, о чем я и сказал Паше.

– Нет, Борис, ее не бери.

– Почему?

– Страшная блядь – никому не дает.

– Вы что, делаете концертную программу или организовываете бардак?

Паше сделали сложную операцию, в результате он привык к наркотикам и 10 лет кололся. Пытался бросить, но ничего не выходило. Я наблюдал его до и после укола.

Его первая жена Леля, по его же просьбе, отказывается сделать ему укол. Паша, как зверь, мечется по квартире, пинает ногами мебель, всех оскорбляет; милая, дорогая Леля и очень симпатичная теща идут у него, как две Медузы-Горгоны. Прибегают две его маленькие обаятельные дочки, чтобы поиграться с папой, но Паша орет: "Уберите этих выдр!" – и дети испуганно убегают. Наконец, терпение у Лели иссякает и она делает ему укол. Спустя мгновение лицо его расплывается в детскую улыбку, он нежно целует Лелю, говорит теще, что она мадонна и ангельским голосом зовет детей.

Увы, в конце концов действие наркотика заканчивается. Паша постепенно мрачнеет, в речи начинает прорезываться мат – и все возвращается на круги своя.

Через 10 лет Леонидов влюбляется в редактора Росконцерта Галю, они поженились и Паша, не ложась в больницу, завязал с наркотиками. Как сказали врачи, это чудо.

Трудно было найти двух более противоположных людей, чем Галя и Леонидов. Он – буйный сумасшедший, а у нее тихая, спокойная, вялотекущая шизофрения. Я не знаю, кто был инициатором их отъезда в Америку, но оба они страдали ностальгией и, возможно, из-за постоянной депрессии бесконечно ссорились. Нахамить Пашу долго уговаривать не приходилось, а Галя наказывала его тем, что прекращала с ним разговаривать и не пускала в постель. Несмотря на страдальческое настроение Паша был постоянно возбужден, готов заняться сексом в любое время дня и ночи, и вынужденное воздержание его угнетало.

– Борис, – звонит он мне после очередной ссоры, – она не будет разговаривать со мной 3 дня. Я ей сказал, что ее мать блядь и послал на хуй.

– Борис, 7 дней в отказе.

– А сейчас что?

– Я на нее рассердился, и, когда она хотела сесть, убрал стул, и она пришла на жопу.

Со временем я по степени наказания безошибочно научился определять деяние, за которым оно следовало.

– Галя не будет со мной разговаривать 6 дней.

– Мать блядь, плюнул в морду, пошла на хуй?

– Точно.

– Галя ушла на 2 недели.

– Сильно ущипнул за жопу и вылил горячий чай на голову?

–Да.

И так далее.

Впоследствии Леонидов заподозрил жену в том, что она лесбиянка. У Гали появилась подруга, интеллигентная русская женщина. Они вместе ходили на концерты, спектакли, Галя бывала у нее в гостях, и это дало толчок необузданной фантазии Паши.

– Она мне сказала, что позвонит в 6 часов вечера. Раздается звонок, это она. "Ты же сказала, что позвонишь в шесть вечера", – говорю я ей. А она: "А что, сейчас разве не шесть?" "Да нет, – отвечаю, – 4 часа дня". Понял?

– Ничего не понял.

– Ну как же – они под одеялом друг друга лижут, а там темно, и время не видно. Вот она и перепутала.

– Паша, – говорю, – тебе бы надо работать в сексуальном отделе агентства Пинкертона.

Их общего сына Васю Паша воспитывал довольно своеобразно. Школьные каникулы. Паша, Вася и я гуляем по Манхэттену.

– Папа, – говорит Вася, – ты мне обещал к началу каникул купить коробку конфет.

– Все правильно, обещал. Ну, пошли.

Мы заходим в магазин, чувствуется, очень престижный. Продавец, менеджер и немногочисленные покупатели говорят таким благоговейным шепотом, что не перекрывают еле слышный звук кондиционера.

– Ну иди выбирай.

Вася уходит, мы остаемся стоять около прилавка возле менеджера и продавца и, по инерции, тоже снижаем тон. Возвращается Вася.

– Выбрал?

– Да, – и протягивает большую коробку.

– И сколько они стоят? – тихим мягким голосом спрашивает Леонидов.

– 55 долларов.

– Хуй тебе!!! – заорал Паша на таком форте, что мог поднять на ноги всех покойников штата Нью-Йорк.

Продавец и менеджер от неожиданности побелели и упали, как снопы, на пол, но Вася, зная папу, ничуть не смутился и достал из-за спины вторую коробку.

– Тогда эти.

– А эти сколько? – вновь спокойным голосом. —14.50

– Это другое дело.

– Паша, – говорю я, – надо вызвать скорую помощь.

– А, – махнул рукой Леонидов, – обычный обморок.

– Откуда ты знаешь, – настаиваю я, – может, что-то с сердцем. Надо позвонить в госпиталь.

– Борис, не пори хуёвину. Через пять минут встанут, как миленькие. Что это, первый раз? Они у меня во всех магазинах валяются.

И действительно, через пять минут они неуверенно поднялись, с ужасом поглядывая на Пашу, мы рассчитались и ушли.

Вася стоит перед витриной магазина, рассматривает компьютер, на котором зачеркнутая цена 320 долларов заменена на 240 с надписью "Сэйл" и говорит:

– Папа, вот если ты мне сейчас за 240 долларов купишь компьютер, который стоит 320, то ты сэкономишь 80 долларов.

– Васенька, – ласково говорит Паша, – я тебе хуй куплю этот компьютер и сэкономлю все 320 долларов.

В Америку иммигрировала дочь Паши от первого брака Ляля с мужем и внуком Филиппом. Зять Паши, Толя, хороший парень, в Союзе был известным композитором-песенником, и Паша решил поехать с ним в гости к знакомому миллионеру – вдруг поможет протолкнуть Толика. Будучи композитором, петь Толе в Союзе не приходилось, и Паша понятия не имел о его вокальных данных. Толя, человек, мягко выражаясь, крупного телосложения – далеко за 100 килограмм, сел за рояль и неожиданно завизжал таким тонким высоким и пронзительным голосом, что Паша с криком "Ой, ёб твою мать" пулей выскочил из комнаты.

Паша пошел сдавать на гражданство. Когда я сдавал на гражданство то, хотя я и сумел по-английски ответить на какие-то вопросы и даже что-то написал, этого оказалось недостаточным, и мне пришлось почти год ждать, чтобы придти на пересдачу.

Паша немного понимал и знал кое-какие слова, но явно не блистал, плюс необходимость корячиться на этом ненавистном ему языке страшно его раздражала. Я пошел с ним, зная, что будет весело.

Экзаменаторша, естественно, по-английски просит его прочитать абзац из книги.

– Читай сама, – по-русски с тихой ненавистью говорит Паша.

– Напишите – у меня есть жена, и я люблю Америку.

– Я не люблю Америку, – по-русски перебил ее Паша.

Экзаменаторша ничего не может понять, с недоумением на него смотрит.

– Кто у нас президент, и кто вице-президент?

– Да срать я хотел на них обоих, – опять-таки по-русски начал накаляться Паша.

– Ду ю спик инглиш?

– Да пошла ты на хуй, выдра, со своим английским! Какого хуя придумали этот экзамен! Делать не хера! Вы ж войны, бляди, не видели! Зажрались, суки! -от громового пашиного голоса сотрясались стены. На шум скандала, столь необычного для этого учреждения, прибежал супервайзер – маленький пухленький розовый человечек, который в ужасе посмотрел на Пашу и что-то быстро умоляюще залопотал по-английски. Смысл его текста, как я понял, сводился к тому, что не надо волноваться, пусть Паша придет завтра, и он все устроит.

На следующий день я опять пошел с Леонидовым. Мы зашли в комнату, за спиной экзаменаторши стоял супервайзер и с успокаивающей улыбкой пантомически объяснял Паше, что не надо волноваться – все в порядке.

– Когда была подписана Декларация Независимости? – по-английски спросила экзаменаторша.

– Что, блядь?! Она опять!! – заревел Паша. Супервайзер в пантомиме прикладывал палец ко рту, закатывал глаза, делал успокаивающие пассы руками, давая понять, что нет повода для волнения, все это проформа, и чтобы Паша успокоился.

Паша не ответил ни на один вопрос, ничего не написал и не прочитал и не сказал ни одного слова по-английски. Через пять минут после экзамена прибежал супервайзер и вручил Паше сертификат, который в случае успешной сдачи обычно присылают по почте через месяц, в котором значилось, что Паша – гражданин Соединенных Штатов Америки.

Павла Леонидова очень любил писатель Сергей Довлатов, который с юмором относился к пашиному хамству. Сергей выпускал газету "Новый Американец", в которой иногда печатались рассказы Паши.

Из рассказов Довлатова:

Звонит мне Леонидов и спрашивает:

– Сергей, мой рассказ в этом номере пойдет? Я ему отвечаю:

– Павел Леонидович, в этом номере ваш рассказ не пойдет, и если вы хотите знать мнение художественного совета...

– Да я хуй положил на ваш художественный совет, я спрашиваю: когда рассказ в номер пойдет?

Леонидов считал Вайля и Гениса талантливыми людьми и с уважением о них говорил, но однажды ему что-то не понравилось, и он через газету «Новое Русское Слово» обозвал их педерастами, импотентами, графоманами и старыми онанистами. Пришел в редакцию «Нового Американца», поздоровался со всеми, подошел к моему столу и спрашивает:

– Сергей, что это Вайль и Генис со мной так холодно поздоровались?

Как я уже говорил, Паша ностальгировал и, по-моему, даже находил какое-то удовольствие в своих страданиях, но со мной, поскольку я не был его единомышленником, ему ностальгировать было трудно.

Когда я после аварии попал в госпиталь, Паша пришел меня навестить.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил Паша, и в его голосе я уловил нотку удовлетворения – может я, хоть временно, растерял свой оптимизм, и сейчас мы вместе сможем славно пострадать.

– Хорошо, – отвечаю я.

– Это пока, а скоро от боли будешь лезть на стенку.

– Думаю, скоро выпишусь.

– Да нет, ты застрял здесь надолго.

– Почему? У меня ни одного перелома нет.

– Еще обнаружатся.

– Сплю я хорошо, а это хороший признак.

– Потом будешь спать плохо, и это будет плохой признак. Носи с собой нитроглицерин.

– Зачем? Какое отношение авария имеет к

сердцу?

– Еще какое – загнуться можешь в любой момент.

– Паша, тебе надо было стать врачом – у тебя люди с насморком писали бы завещание.

В очередной раз Паша приходит ко мне поделиться депрессией и говорит замогильным голосом:

– Борис, я со всеми в ссоре и дружу только с тобой. Я уверен, когда я умру, только ты придешь и поднимешь мой фоб.

– Паша, я тебя очень прошу, помирись еще с тремя – один я хуй подниму твой гроб.

– Борис, – уже нормальным тоном сказал Паша, – пошел ты на хуй. С тобой не удается пострадать.

Ян Медовар

Бывший московский эстрадный администратор. Возраст неизвестен – когда он родился, еще не существовало загсов. Однако, поскольку первое слово, которое он произнес было «деньги», денег в то время еще не было, а был натуральный обмен, и честь изобретения денег приписывают финикийцам, можно предположить, что родился он приблизительно в V в. до нашей эры. Тем не менее, несмотря на возраст, его энергии и прыти, направленных на доставание денег, может позавидовать любой 20-летний карманник. Медовар получает ССАй, потихонечку сосет еврейскую организацию «Арбетер Ринг», проводит небольшие еврейские концерты, на которых под предлогом пропагандирования еврейской культуры получает деньги он один и большие концерты, на которых ворует все, что удастся.

Медовар проводил концерт певицы Нины Бродской. После концерта Нина недосчиталась 1500 долларов (это помимо "законно" украденных, когда администратор пускает в зал без билета за наличные, использует билеты, оставшиеся от предыдущего концерта и т.п.). Нина вместе с мужем, папой и сыном отправились к Медовару домой. Тот, видимо, кого-то ждал и сразу открыл дверь.

Нина сказала:

– Ян, ты украл 1500 долларов.

Медовар прочел в их глазах суд Линча, позывы к людоедству и быстро сориентировался.

– То-то я вижу, у меня лишние 1500 долларов, – и тут же их отсчитал.

Вот что значит полениться посмотреть в глазок двери. Казалось бы, опытный администратор, а из-за дурацкого недосмотра лишился кровных, честно украденных 1500 долларов.

Павел Леонидов как-то посоветовал мне взять для концерта администратором Медовара.

–Да, но он же ворует со страшней силой.

– Естественно, он же администратор.

– Ну а ты бы украл?

– Конечно. Правда, я бы украл долларов 300, а он ближе к 800, но все равно стоит.

Леонидову также принадлежит крылатое изречение, связанное с Медоваром. Медовар проводил юбилейный концерт одного артиста. Печальная необходимость дать хоть какие-то деньги юбиляру вызывала у Медовара нервный тик, а уж об оплате остальных артистов, участвовавших в концерте, естественно, не могло быть и речи. Медовар мямлил: "Это маленький зал, расходы большие, неизвестно какие будут сборы", – и всячески уходил от ответа на вопрос заплатит он или нет. Певица, так ничего и не добившаяся от Медовара спросила Леонидова:

– Паша, ну как ты думаешь, он что-то заплатит?

– Не думаю, – с сомнением покачал головой Леонидов. – Медовар не вынесет двоих.

На одном из моих концертов, где Медовар должен был мне помочь, он попытался впихнуть певицу, поющую еврейские песни, которая была мне абсолютно не нужна, но нужна ему. Я отказался. Медовар обратился в еврейскую организацию "Воршен Сиркл" с жалобой, что Сичкин борется с евреями и еврейскими песнями.

Я зашел в "Воркмен Сиркл" и сказал:

– Обвинения младшего лейтенанта КГБ Медовара лишены каких бы то ни было оснований. Все артисты в концерте – евреи, и все русские песни, звучащие в концерте поются с сильным еврейским акцентом. Самому Медовару мир обязан возникновением известной ораторской техники, ошибочно приписываемой древним грекам: набрать полный рот камней и говорить, стараясь заглушить рокот прибоя. Камни Медовар так и не выплюнул, но его картавое еврейское "р-р-р" может заглушить не только прибой, но и заходящий на посадку "Боинг 747", так что ни у кого не остаётся сомнений, что он находится на еврейском базаре. Короче, этот эстрадный концерт на самом деле посиделки патриархальной еврейской мишпухи.

Один обаятельный еврей спросил меня по секрету:

– А что, Ян Медовар действительно младший лейтенант КГБ?

– Честно говоря, я не уверен – младший или старший, но посудите сами: разве мог бы даже средний чин, скажем майор, сморозить такую глупость, – и ушел, оставив его в глубоком раздумье.

Медовар на пол головы ниже лиллипута, но значительно уступает ему в весе. Однажды, за что-то на меня обидившись, он сказал Вадиму Консону:

– Вадик, предупреди Сичкина: я молчу молчу, но ведь могу и ёбнуть.

На вопрос, чем он сейчас занимается, Медовар отвечает:

– Своей профессией – писатель, сценарист, режиссер. Такой вот скромный ответ.

Мне он звонит два раза в год и оставляет сообщение на автоответчике: "Борис, давай дружить, что мы с тобой не поделили? Все уже умерли, одни мы с тобой остались..."

Я на всякий случай выглядываю в окно и проверяю: если действительно все умерли, и остались только я и Медовар, то жить не стоит.

Когда мы приехали в 1979 году в Америку, я был поражен отношением к иммигрантам. Сразу же в аэропорту нам выдали деньги на пропитание, начали обучать английскому, давая деньги на проезд и на обед, бесплатно привозили мебель и многое другое. Невероятно! Медовар приехал в Нью-Йорк на две недели раньше нас. Мы встретились в Найане, и я задал ему стандартный вопрос "Как дела? Как устраиваешься?" С неожиданным напором на темпераменте Медовар закричал:

– Я раввина сниму с работы! Он не будет у меня работать!

– Нам в синагоге дают обеды, так раввин сказал, чтобы у нас за них брали по 15 центов.

– А что, плохие обеды?

– Прекрасные! Из ресторана, четыре блюда, плюс всякие булочки, пирожные, масло, варенье...

– Ну, так надо думать, они стоят значительно больше 15-ти центов, чем же ты недоволен?

– Он не имеет права брать деньги!

– А он что, их себе берет?

– Нет, конечно, но это неважно – он не имеет права брать деньги. Нет, он у меня работать не будет.

Я восхитился: две недели в Америке и уже снимает раввина с работы. Что же будет с конгрессом США через пару месяцев?

Я не знаю, где Медовар хранит наворованные деньги, но предполагаю, что в матрасе. Если это так, этот матрас можно смело выставлять на аукцион Кристи вместе с яйцами Фаберже и алмазом "Кохинор", так что если увидите на аукционе "Матрас Медовара", не задумываясь покупайте за любые деньги – не прогадаете!

Продуктовые магазины

Многие иммигранты, особенно из Одессы, не сомневаются, что я живу на Брайтоне. Они любят Брайтон и считают, что помимо Одессы, это единственно пригодное для обитания место. Один даже спросил Емельяна, узнав, что он живет в Квинсе: «А это далеко от города?» – имея в виду отнюдь не Манхэттен и пришел в ужас, когда Емельян сказал – примерно 40 минут до Брайтона на машине: «Зачем же ты забрался в такую глушь?» Ну, а уж я, Буба, просто обязан жить на Брайтоне. Встретив меня, один недавно приехавший молодой одессит долго восторженно говорил, какое это для него счастье увидеть живого Бубу Касторского и под конец спросил, где на Брайтоне я живу. Я сказал, что я живу в Квинсе.

– Почему?! – в полном недоумении воскликнул он, – все же живут на Брайтоне!

– Вот именно поэтому я и живу в Квинсе.

– Так это же даже не Бруклин, это еще дальше!

– Безусловно.

– Так какой же смысл?

– Понимаешь, – говорю я ему, – у нас в округе два продуктовых магазина, и в одном два раза в неделю дают мясо.

– А у нас каждый день, – перебил меня он.

– Да, но у нас дают целых полтора кило в одни руки.

– У нас сколько хочешь!

– Во втором магазине по пятницам бывают яйца и молоко; отпускают, конечно, только дюжину яиц и литр молока на человека, но мы с сыном – так что можем брать по две порции. Правда, приходится недосыпать, т.к. очередь надо занимать с половины шестого утра.

– Да у нас везде каждый день продают яйца и молоко.

– А сколько дают в одни руки?

– Сколько хочешь.

– Так не может быть, люди начнут делать запасы.

– Да зачем запасы, если каждый день можно купить свежее?!

– Странно... Однако у нас есть преимущество – по субботам продают овощи, и даже бывают арбузы.

– У нас каждый день любые овощи, фрукты, арбузы, причем круглый год. Переезжайте на Брайтон – все есть, и не надо рано вставать.

– Хм, вообще заманчиво, но мне все равно придется ездить в Квинс – мы с сыном нашли один магазин, в котором иногда бывает черный хлеб.

– У нас в каждом магазине огромный выбор черного хлеба.

– И что, по карточкам можно взять по батону на человека в неделю?

– По каким карточкам?! Берите хоть сто батонов!

– Да, но все-таки без ограничений это тоже не дело – бегаешь по магазинам, высунув язык, стоишь в очереди, скажем, за яйцами, четыре часа, а они кончаются.

– Они никогда не кончаются.

– Что значит, всегда хватает на всю громадную очередь?

– Нет никаких громадных очередей, не надо бегать по разным магазинам – заходишь в один магазин и покупаешь свободно все, что нужно.

– Я все-таки не совсем понимаю. Я что, могу зайти в магазин и свободно купить суповый набор?

– Почему суповый набор? Любое мясо, масло, яйца, хлеб и так далее.

– А рыбу иногда выбрасывают?

– Всегда полно.

– У нас в Квинсе ее нет. На следующей неделе обещали завести головы из-под щуки – устроим с сыном праздник, сварим уху.

– Да приезжайте на Брайтон и купите какую угодно рыбу.

– А сколько дают в одни руки?

– Что вы привязались к рукам? Сколько хочешь! Господи, что за район вы выбрали? Всего два магазина, и ничего нет. Переезжайте к нам, все есть, и не надо вставать чуть свет.

– Ну как, но ведь в очереди все-таки отмечаться надо?

– Да нет никаких очередей!

– Ну, то, что ты говоришь, это просто какое-то чудо! Я, пожалуй, действительно перееду, если у вас такое снабжение.

Пока я, правда, еще не переехал – говорят, у нас в супермаркете к Новому Году будут давать яблоки и сухофрукты.

Рыжий студент и мама

В Сочи недалеко от моря сдавалась комната для курортников, одну из которых мы занимали. К нашей хозяйке на каникулы приехал сын, студент МГУ. Очень симпатичный парень – высокий, рыжий, обаятельный и крайне интеллигентный – на удивление полная противоположность своей матери, женщине из простых и особой утонченностью в обращении не славившейся. Случилось так, что соседка разлила в коридоре воду, и наша хозяйка набросилась на нее с бранью:

– Ах ты, паскуда! Что ж ты делаешь, шлюха старая! Люди поскользнуться могут! Из-за таких курв – и дальше в том же духе.

Студент пришел в ужас...

– Мама! Как тебе не стыдно? Пожилая женщина случайно разлила воду, неужели это повод для скандала? И такими ужасными словами... Я тебя прошу, извинись перед этой женщиной.

Хозяйка, вроде бы успокоившись, молча слушала сына, чувствовалось, что она гордится им. Помолчав, она умиротворенно произнесла:

– Я тебя понимаю, сынок. У тебя теория Иисуса Христа – если тебя ударили по левой щеке, подставь правую... А я тебе скажу, как Ленин сказал: если тебя ударили по одной щеке, – в ее голосе неожиданно зазвенел металл, -то ты развернись и так въебачь ему в рыло, чтоб эта блядь, курва, на всю жизнь запомнила, еб ее мать! – и дальше зашлась в таком мате, что студент, зажав уши, в панике сбежал.

Я до сих пор хохочу, вспоминая мамочку, и никак не могу понять – причем тут Ленин?

Рассказ Ростроповича

Это рассказ самого Ростроповича, который я услышал от третьего лица, так что по сравнению с действительными событиями возможны неточности.

Ростроповича выдвинули депутатом Верховного Совета от Донецкой области и сказали, что было бы хорошо, если бы он дал концерт для шахтеров. Ростропович охотно согласился и приехал в Донецк.

Собрались заслуженные шахтеры в выходных костюмах при орденах и медалях, Ростропович вышел на сцену, поклонился, сел и заиграл что-то из современной музыки, большим поклонником которой он является. В зале начали с недоумением переглядываться.

– Это он настраивается, – пояснили знающие люди, знакомые с традициями классической музыки.

Однако время шло, а музыкант не заканчивал настройку инструмента; наоборот, на его лице даже появилось какое-то воодушевление.

Половина зала заснула мертвым сном, а вторая половина начала переглядываться уже не с недоумением, а с четко сформировавшимся намерением. Мало того, что им обещали концерт, что значит: певцы, танцоры, жонглеры, акробаты, а не виолончель, так еще эта сволочь явно издевается.

В зале поднялся один шахтер, на цыпочках, чтобы не разбудить спящих, поднялся на сцену, наклонился к Ростроповичу и сказал:

– Слышь, ты давай быстро чеши отсюда на хуй, а то сейчас такой пизды получишь...

Ростропович понял, что перед ним друг, который видит: пожилой интеллигентный человек, и не со зла это он, а, ну что поделаешь – ёбнутый, а его сейчас так будут бить... Будучи умным человеком, Ростропович тут же бросил играть и, не кладя виолончель в чехол, рванул через черный ход со скоростью, не дававшей никаких шансов самому быстрому из избирателей, решившему его догнать.

Вслед ему в Москву полетело гневное коллективное письмо: "Мы хоть и не народные артисты, но никому не дано право издеваться над простым трудовым советским человеком!"

Гриша Новак

С будущим чемпионом мира по тяжелой атлетике Григорием Новаком я работал в Киеве в клубе Госторговли. Он был крафт-акробатом (силовым акробатом), а я танцовщиком. Гриша был неимоверной силы, все тело в мышцах, и со своим партнером игрался, как с мячиком. Своей атлетической фигурой Новак вызывал зависть у многочисленного киевского хулиганья, и им хотелось его ударить. Однако каждый из них прекрасно пожимал, что если Гриша обнимет его и ласково прижмет к груди, то ему потом будет трудно найти свой позвоночник, поэтому хулиган бил Гришу исподтишка и сразу же бежал, как угорелый. Новак был очень сильный, но догнать хулигана, который от страха бил все мировые рекорды, не мог. Однако, если я был рядом, этот номер не проходил. Хулиган бежал, я выставлял свою античную ногу, хулиган падал, оказывался в нежных объятиях Гриши (иногда, для разнообразия, Новак поднимал его и швырял об стену), после чего навсегда завязывал с хулиганством и уходил в программисты. После войны я снова встретился с Гришей, который стал чемпионом мира и также прославился, как непримиримый борец с антисемитами. Гриша был умным, с хорошо подвешенным языком, но боролся с антисемитами отнюдь не парламентскими методами – он их бил смертным боем. Страшного антисемита писателя Сурикова, чью бездарную пьесу поставили во МХАТе исключительно в знак признательности за его ненависть к евреям, Новак встретил в ресторане «Москва» и тут же спустил с лестницы, чем до конца жизни заслужил уважение и любовь московской интеллигенции. Гриша поставил более 40 мировых рекордов, за которые полагались деньги, выдавать которые должны были антисемиты из Спорткомитета. Каждый поход Гриши в Спорткомитет заканчивался мордобоем, хотя, со временем, наученные горьким опытом, антисемиты начали выдавать деньги молча.

– Понимаешь, Борис, – говорил мне Новак, – они хоть и молчат, но в глазах я читаю: "Опять жид за деньгами пришел", – и я ничего не могу с собой поделать. У меня уже человек 8 ходят на костылях, меня пытались таскать по судам, но я бил и буду бить эту мразь.

– Гриша, – говорю, – но ты же можешь не рассчитать и кого-нибудь убить.

– Ничего, они в Спорткомитете ребята тренированные и такие нагрузки должны выдержать.

Впоследствии Гриша со своими двумя сыновьями-богатырями сделали свой силовой аттракцион, с которым успешно работали в цирке. Гриша радовался моим успехам в кино, перед моим отъездом на Запад пришел с двумя бутылками вина, сделанными его отцом, которые много лет пролежали, как талисман, вручил их мне и пожелал счастья. Здесь, в Америке, я узнал, что он ушел из жизни.

Артист С.

С этим прекрасным актером мы вместе снимались в одном фильме. Встречаю его на съемке, он мрачнее тучи.

– Борис, это не группа, а какой-то бардак. Впервые встречаю такую группу – это несерьезные люди.

– А в чем дело?

– Я отснял все эпизоды, и режиссер сказал, что следующая сцена со мной будет сниматься не раньше, чем через две недели. Я подаю заявление "Прошу предоставить мне 12 дней отпуска в связи с запоем".

Вот резолюция и подписи директора и режиссера: "Предоставить 12 дней отпуска тов. С. в связи с предстоящим запоем".

Я покупаю 12 литров водки, беру две пары брюк...

– Зачем две пары брюк?

– Во время запоя я обсираюсъ. Значит, беру две пары брюк, снимаю угловую комнату в гостинице...

– Почему угловую?

– Слышимость меньше. На пятый день бред со сна, а к концу недели приходят черти – мы шумим, мат, крики... Так вот, договорился с маляром...

– А маляр зачем?

– Как зачем? Я же облевываю стены. Договорился, он уже подобрал краску, занес все в номер; открываю бутылку, чувствую, зачесался нос, участилось дыхание, налил стакан, чувствую запах водки – все внутри заклокотало, только поднес стакан ко рту, не успел сделать и глотка – стук в дверь, на пороге стоит директор группы и говорит: "Вас ждут на съемке". У меня перехватило дыхание, я только и мог сказать: "Бляди вы, ёб вашу в душу мать" – и слезы покатились из глаз.

Голуби

Я стою на углу Брайтона и Ошен Парквей, жду знакомого и откровенно скучаю. Рядом стоит новенькая блестящая японская машина. К ней подходит иммигрант в костюме-тройке с бантом – видно, собрался в гости – и, хотя машина явно только что вымыта, вынимает из кармана платочек и начинает смахивать с машины несуществующие пылинки. Закончив эту процедуру, он отошел на несколько шагов назад и окинул машину взглядом, которым, вероятно, смотрел на свою мадонну Леонардо да Винчи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю