Текст книги "Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума"

Автор книги: Борис Сичкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Вот что, я, конечно, прыгаю выше головы, и у меня будут крупные неприятности, но чем-то ты мне глубоко симпатичен. Это прекрасная, чудесная машина, – его голос предательски срывался, и в уголке глаза начинает дрожать крупная фальшивая слеза, – и я хочу, чтобы она попала в хорошие руки. Будь, что будет – три восемьсот!

Емельян: – Послушай, мне даже как-то неудобно: ты ее чуть не за пол цены отдаешь.

– Ну не могу я, пойми, не могу, – уже почти с натуральными слезами кричит дилер, – отдать тебе ее меньше, чем за три пятьсот. Я и так еле пару сот на этом заработаю, а мне ее надо было пригнать, сделать тун an, вымыть...

Емельян: – Ну хорошо, хорошо, я ее беру. Дилер: – Действительно берешь? Емельян: – Да беру – вот деньги.

Позже, когда все бумаги уже были подписаны, дилер с уважением сказал:

– Ну ты торгуешься – всю душу из меня вынул! Честно, я думал, что на 4200 я тебя поймал, но не тут-то было – ты все оставшиеся семьсот откусил, до последнего цента. Меньше я уж действительно идти не мог.

– Да я, в общем-то не торговался, – пожал плечами Емельян. – Торговался, собственно, ты один.

– Подожди, подожди, – страшное подозрение зародилось в голове у дилера, – ты что же, хочешь сказать, что взял бы ее за шесть с половиной?

– Естественно, – подтвердил Емельян. – Я же тебе сразу сказал о кей.

Я не знаю, как на бумаге выразить всё отчаяние, которое прозвучало в последующем крике "ой, е..." дилера.

К сожалению, это хоть и приятный, но единичный случай. Помню, на фли-маркете мы у одного и того же торговца с разницей в 5 минут купили абсолютно одинаковые темные очки. Я за свои заплатил 3 доллара, а Емельян – 10 и никак не мог понять, что между моим вопросом «сколько бы вы хотели?» и его «сколько я вам должен?» существует большая разница. На мое несчастье, у Емельяна полный набор платиновых кредитных карточек, в количестве, достаточном для составления двух покерных колод, и он его активно использует. Емельян стал специалистом в области натуральной медицины, диетологии, гомеопатии, аюрведы и Бог знает чего еще, так что каждую неделю мы получаем посылки с витаминами, травами от всех болезней, средствами для укрепления бровей и питанием для шнурков на ботинках. Одежду он покупает только лучших итальянских и французских дизайнеров (ума не приложу зачем, если полгода он не высовывает нос из квартиры, а вторые пол года живет в лесу, где его видят только олени и зайцы) и сразу же несет ее перешивать. Что носят, и какая сейчас мода его совершенно не интересует. У него своя, никогда не меняющаяся мода (рубашки только приталенные, брюки без напуска, штанины средние ровные по всей длине, все до миллиметра точно по фигуре), и если какая-то там другая мода не соответствует его моде – тем хуже для этой моды: подаренные ему брюки от Гуччи за 150 долларов, которые из-за шлиц перешить было невозможно, он надевает на рыбалку. Вообще, Емельян уважительно относится к чужому мнению, во всяком случае, когда на него смотришь, такое создается впечатление: он внимательно, не перебивая, слушает собеседника, смотрит на него чистыми глазами и, что-то бормоча, как бы соглашаясь, вежливо кивает, но если прислушаться к его бормотанию, можно различить что-то вроде: «Нет, пожалуй, гобой в этом регистре будет грубоват. Вероятно, кларнет все же лучше».

Мне он любезно позволяет оплачивать все счета. Сам он на них не смотрит и к ним не прикасается – любой финансовый документ, включая поздравление с Рождеством из банка, вызывает у него приступ аллергии. Помимо казначея я у него работаю секретарем, рассыльным, домработницей и сопровождающим при поездках в Манхэттен, если ему туда надо поехать на машине, а поставить машину негде, при этом он явно недоволен тем, как я выполняю свои обязанности. Спасает меня от увольнения должность спонсора. К счастью, как повар я у него вызываю чувство глубочайшего презрения, так что готовит он себе сам, впрочем, во время готовки и последующей кормежки к нему лучше не подходить – может укусить. Я это так и называю – идет кормежка.

Звонит Галя:

– Боря, спроси у Емелюшки, как мне принимать эти розовые и зеленые таблетки?

– Не могу – идет кормежка.

Галя все понимает. Спустя какое-то время:

– Ну как, сейчас уже можно?

– Не знаю... вроде бы немного насытился, может подобрел... Рискну.

– Все в порядке – не пырнул. Розовые за 40 минут натощак до завтрака, а зеленые 3 раза вместе с едой.

Прилично знает английский язык, говорит, читает и пишет, но как только ему надо позвонить и говорить по-английски, он бледнеет, замирает и меняется в лице, как перед затяжным прыжком без парашюта (в чем, как объяснил Емельян, нет ничего удивительного: по-английски у него может быть только деловая беседа, а телефон плюс деловая активность по ужасу равняются, минимум, Холокосту).

Вместе с тем не могу не отметить его огромную эрудицию и великолепное чувство юмора – не зря он является моим неизменным редактором. К его недостаткам я давно привык и смотрю на них как на достоинства, а своими обязанностями я даже немного горжусь (если сравнить отношение к деньгам и, вообще, мироощущение Емельяна и, скажем, Людовика 14-го, то Людовик 14 не мог бы у Емельяна работать полотером – а мне Емельян доверяет).

Пусть пишет гениальную музыку и редактирует мои книги, а я с радостью буду оплачивать чудовищные счета.

У Емельяна абсолютный музыкальный слух и, помимо этого, «абсолютный» обычный слух – он слышит, как мышка пробежала на соседней улице. Мы быстро выяснили, когда он был маленький, что, если хочешь что-то сказать по секрету от Емельяна, лучше уехать в другой город, да и там говорить шепотом. При таком слухе Емельян ненавидит шум, вернее, не любой шум, а шум, производимый людьми или созданными ими предметами. К числу неприятных шумов – «назойливые щелчки» – относится, например, движение секундной стрелки в настенных электронных часах, звук которой не мог бы уловить ни один прибор. Ничего не понимая в технике, Емельян умудрился разобрать телефон и обмотать молоточек ватой, а купол, по которому он стучит, марлей, так что теперь звонок телефона – это звук ваты, стучащей о марлю. Услышать, вернее, догадаться, что телефон звонит можно только прижавшись к нему ухом – по легкой вибрации. К счастью, у меня есть верный индикатор – когда Емельян издает тяжкий стон, это значит – кто-то звонит. Нетрудно догадаться, что моя жизнь не относится к числу легких: я должен учитывать, в каком месте диван поскрипывает и туда не садиться, не должен шаркать (сам Емельян перемещается по квартире бесшумно, как привидение, и легко может стать причиной инфаркта, неожиданно сказав что-то за твоей спиной), шуршать газетой и т.п.

Я люблю семечки. В обычных условиях из-за треска скорлупы (грохот, как в кузнице) это исключено, но вот Емельян уходит к себе работать – закрывает дверь, надевает наушники и начинает писать или записывать музыку. Я через две комнаты тоже закрываю дверь, включаю телевизор (без звука, естественно), тихонько-тихонько, осторожно раскусываю семечко... и тут же раздается негодующий вопль: "Прекрати щелкать!" Мой друг Юра Рихтер посоветовал мне покупать семечки с глушителем.

Об имени Емельян. В России с этим проблем не возникало, но здесь для эмигрантов кажется органически невозможным запомнить и выговорить "Емельян" правильно. Наиболее частое искажение – Эмиль, но он также бывал Еремей, Изя, Милен, Елизар, Илларион, Исмаил и даже Рюрик. В интервью с корреспондентом я специально заострил на этом внимание, внятно продиктовал "Е-мель-ян" и попросил не перепутать.

Он страшно удивился самому наличию проблемы и сказал, что: во-первых, это старинное, достаточно редкое русское имя с напрашивающейся аналогией "Емельян Пугачев", что, практически, само по себе исключает возможность ошибки, во-вторых, наше интервью записано на диктофон и, в-третьих, у него не просто профессиональная, но фотографическая память. В результате из-под его пера вышло следующее:

– Борис Михайлович, а чем сейчас занимается ваш сын?

– После концерта в Корнеги Холл Эммануэль написал "Ромео и Джульетта" – большое симфоническое произведение и сейчас работает над его записью.

– А сколько ему было лет, когда вы приехали? Когда мы приехали в Америку, Эмме было двадцать пять лет.

Мало того, что одно имя французское, а другое еврейское, так еще и оба женские!

В детстве Емелюшка был очень хорошенький с длинными кудряшками и его часто принимали за девочку. Они играли с другими детьми в саду "Эрмитаж" и одна девочка говорит ему: "Девочка, дай мячик". Емельян: "Я не девочка, я мальчик". Проходит какое-то время, и она снова: "Девочка..." Емельян: "Я не девочка, я мальчик – меня зовут Емельян". Она, не обращая никакого внимания, вскоре снова назвала его девочкой. У Емельяна лопнуло терпение, он к ней подошел и вынул письку:

– Это – девочка?

Емелюшке четыре года.

– Папа, а разве бляди поют?

– Гм... ну, как сказать... во-первых, не все... хотя, действительно, многие... скажем, в Москонцерте... а почему ты, собственно, спросил?

– Сегодня, когда мы с няней пошли в сад, и птички зачирикали, она сказала:

"Опять, бляди, поют".

Сразу по приезду в Америку Емельян аккомпанировал известному еврейскому певцу Эмилю Горовцу. Концерт был посвящен еврейскому празднику, и после концерта ортодоксальные евреи угощали обедом. Ничего не знающий о еврейских традициях, на вопрос, что он будет есть, Емельян ответил: "Бифштекс с кровью".

Мы с Емельяном отдыхали под Москвой в доме отдыха «Болышево». Емельян заходит в номер, хохочет и говорит:

– Папа, я сейчас получил удовольствие за 25 рублей.

– Каким образом?

– Играем мы в преферанс. Мы – это наш общий знакомый К., я, и еще двое партнеров. Проигрывает один К. Мне – двадцать рублей и пятерку партнерам. Делает в уме какие-то подсчеты и спрашивает:

– Емельян, у тебя есть пять рублей?

– Я ему даю пятерку, естественно, полагая, что у него 25 рублей одной бумажкой; пять рублей он отдает партнерам, 25 мне, и все будут в расчете. Ничего подобного. Он просто расплатился с партнерами моими пятью рублями и ушел.

Я встречаю К. и говорю:

– Левчик, ты что ж садишься играть и не рассчитываешься?

– Ну что, брат у брата... – фальшиво возмутился К.

– Вот именно – брат у брата. Ты не только проиграл и не отдал "брату", так еще и у "брата" забрал пять рублей. Он чуть-чуть подумал:

– Он младший брат, – наконец сказал К., и в его речи неожиданно прорезался кавказский акцент.

Галя

Галя старше города Смоленска на три года, но не сомневается, что человеческий организм рассчитан на тысячу лет и периодически мне говорит:

– Борис, Емелюшке нужны деньги. Нам надо сделать танцевальную программу и выйти на американскую сцену.

– Галя, ты соображаешь, о чем говоришь? Танцевальные программы делают 16-18 летним, и у них может занять 5-10 лет, прежде чем они чего-то добьются.

– Какая разница? Пускай 5 лет, пускай 10 – значит, мы начнем строить нашу карьеру через 10 лет.

Дежурные Галины фразы на протяжении последних ста лет:

Вечером: – Нужно срочно ложиться спать. Это означает, что до шести утра она собирается говорить со мной о Емельяне.

– Не торопи меня – я обязательно что-нибудь забуду, – что-нибудь означает – все. При этом, собираясь куда-либо, Галя действительно торопится: как наперсточники на улице, перекладывает с места на место ключи, пудреницу, гребешок, документы и восклицает:

– Где же ключи? Только что были. Ты не видел гребешок? Мне нужна пудреница. Где документы? Я же не могу выйти без документов.

При такой спешке не имеет значение, когда начало концерта или праздника – в 12 часов дня или в 7 вечера, Галя опоздает и к трем ночи.

Что бы я не купил ей в подарок, Галя задает один и тот же вопрос:

– А это можно сдать обратно?

(Емельян в этом смысле пошел в Галю: что бы я ему не подарил, он смотрит на подарок с ледяным хладнокровием).

Я очень терпелив, но Галя – единственный человек, который легко меня может довести до состояния абсолютного бешенства.

– Борис, перепиши мне видеокассету. Там балет, который мне надо посмотреть.

– Хорошо.

– Не откладывай в долгий ящик, сделай это как можно скорее.

– Хорошо, сделаю.

– Это для меня очень важно.

– Я понял.

– Значит, сделаешь?

– Сделаю.

– Мне надо его посмотреть как можно скорее.

– Я его перепишу прямо сейчас.

– Не забудешь?

– Не забуду.

– Это очень важно для меня. Балет, который я не видела. Перепиши его поскорее.

– Я понял, что для тебя это важно, ты не видела этот балет, тебе надо его как можно скорее посмотреть, и я прямо сейчас его тебе перепишу.

– Очень хорошо. Только не забудь.

– Я не забуду.

– Значит, я могу быть спокойна?

– Абсолютно.

– Учти, я этого балета не видела, и мне его необходимо посмотреть.

– Я это уяснил.

– Значит, перепишешь?

К этому времени химические вещества в моем мозгу меняются местами, я мысленно заряжаю дробовик, точу кинжал, а это еще сильно укороченный вариант.

Когда я захожу к Гале и здороваюсь, она не отвечает на приветствие, а пристально меня разглядывает и обдумывает, какую бы сказать гадость.

– Борис, тебе надо закрывать шею, она у тебя уже не та.

– Галя, моя шея, может быть, не так красива, как была, но это очень хорошая крепкая шея, и на ней до сих пор прекрасно сидят.

– У тебя появилась новая морщина.

– Галя, морщины любят возраст. Это очень хорошо, когда появляются новые морщины, потому что у покойников они не появляются.

Галя соткана из противоречий и обожает говорить о политике, ничего в ней не понимая. Идея-фикс – отдать землю крестьянам.

Галя: – Что ты думаешь о Ельцине?

– Это лучшее, что сейчас может быть.

– Какая глупость! Он же не отдал землю крестьянам, а хочет продать. В следующий раз на этот же вопрос я отвечаю:

– Ельцин – это кошмар. Землю не отдал крестьянам, а хочет продать. Потакает коррупции.

– Наивный мальчик! Все они хуже, чем он. Я уверена, что он отдаст землю крестьянам.

На следующий день я говорю, что все хуже, чем Ельцин, и он в конце концов отдаст землю крестьянам.

– Ельцин довел страну до нищеты. Рабочие не получают всего, что они зарабатывают.

– Естественно. Они строят капитализм, и у рабочих забирают прибавочную стоимость; об этом еще киска писал.

– Какая киска?

– Карл Маркс.

– А... И он до сих пор не отдал землю крестьянам. Может, хоть после него выберут того, кто отдаст.

– Хорошо бы выбрали Зюганова.

– Не дай Бог, опять будет 37 год.

– Ты права, ни в коем случае нельзя выбирать Зюганова – опять будет советская власть.

– Дурачок, советской власти еще не было. Это была прекрасная мечта, но ее не дали осуществить. И землю крестьянам так и не отдали.

Мне все время хочется сказать, чтобы они пошли на хуй со своей землей, но сдерживаюсь.

– Да, конечно, надо отдать землю крестьянам. Это им еще эротоман обещал.

– Какой эротоман?

– Ленин.

– Почему Ленин – эротоман?

– Ну как, ты что не знаешь эту хрестоматийную историю? Ленин накушался водочки, упал под стол, и его перенесли в спальню. К нему пошла Инесса Арманд; как ты знаешь, чрезвычайно сексуальная особа, которая и к большевикам-то примкнула, чтобы быть поближе к революционным матросам.

Возвращается довольная и говорит: "Ленин и сейчас живее всех живых!" Во всех учебниках.

– Глупости! Ленин, может, и не такой идол, каким его рисуют, но морально был чистый человек. И вот он-то обещал отдать землю крестьянам.

– Да, ну, дай Бог, может, после Ельцина выберут того, кто сможет осуществить мечту и построить советскую власть...

Галя, перебивая: – Ты ничего не понимаешь! Советская власть – это голод и бесправие.

И так до бесконечности.

Фраза, которую Галя повторяет каждый день: "Борис, давай сядем и спокойно поговорим о Емельяне". Я уверен, если бы Галя зашла, застала меня в постели с бабой, а я бы сказал: Галя, давай сядем и спокойно поговорим о Емельяне", – Галя бы тут же села, и баба из ее сознания испарилась.

У Гали нет чувства времени, и она не сомневается, что Емельяну все еще 3 года, хотя по возрасту он старше Джамбула.

– Скажи Емельяну, чтобы он ел петрушку... пускай ест кефир и творог...

– Ты сказал Емельяну, чтобы он ел кефир?

– Сказал.

– И он ест?

– Минимум 3 раза в день.

– Это очень важно, чтобы он ел...

И дальше в плане видеокассеты. Я, естественно, ничего Емельяну не говорю, но пытаюсь, по мере сил, или укоротить бесконечную беседу, или, если это невозможно, обратить ее в юмор и получить удовольствие.

– Скажи Емельяну, чтобы он ложился спать до 12-ти часов.

– Хорошо, я ему скажу.

– Ты сказал Емельяну, чтобы он ложился спать до 12-ти часов?

– Сказал.

– И что он ответил?

– Послал на хуй.

– Как?! Что именно он сказал?

– Он сказал: "Папа, не пошел бы ты на хуй".

– Это недопустимо. Скажи ему, что так нельзя разговаривать с отцом, и что ты настаиваешь, чтобы он ложился спать до 12-ти часов.

– Хорошо.

– Сказал? -Да.

– И он что?

– Снова послал на хуй.

– Это безобразие. Скажи ему, что он должен ложиться до 12-ти часов, и это не только твое мнение, но и мое, что мы оба настаиваем.

– Хорошо, скажу.

– Ну?

– Сказал.

– А он что сказал?

– Не пошли бы вы оба на хуй.

– Какой ужас! Он не имеет права так говорить с родителями, которые его воспитали и, в конце концов, речь идет о его здоровье. Самый полезный сон – это когда ложишься спать до 12-ти часов. Запомнил?

– Запомнил.

– Ты ему сказал?

– Сказал.

– Что ты сказал?

– Я сказал: "Емельян, ты не имеешь права так говорить с родителями, которые тебя вырастили, воспитали и дали образование. В конце концов, речь идет о твоем здоровье, а самый полезный сон – это когда ложишься до 12-ти часов.

– Очень хорошо сказал. И что он ответил?

– Да отъебитесь вы оба от меня.

– Боже, где он слышал эти слова?

– Наверное, на улице.

– Ты же говоришь, что он не выходит на улицу.

– Сейчас нет. Но, наверно, раньше, когда он изредка выходил, он слышал: "пошел на хуй".

– Надо сделать так, чтобы он не выходил на улицу. А второе ужасное слово – его он где услышал?

– Из окна. Окно открыто, а Емельян около него обедает. Буду держать все окна наглухо закрытыми.

– Да, но тогда он будет совсем без воздуха. Скажи ему...

Емельян хохотал до слез, когда я передал ему этот диалог и наше с ним вымышленное общение.

В интервью российскому телевидению Галя сказала:

– Здесь ничего моего нет. Чемоданы, которые я привезла 20 лет назад из России – я их так и не открываю.

Имеется в виду – жду отъезда и не открываю, чтобы заново не упаковывать.

Моя жена Галя обычно недовольна Америкой, причем повод для недовольства ей долго искать не приходится. В мебельном магазине Галя на чисто русском языке с отличной дикцией пытается втолковать продавщице-американке, что ей нужен кухонный стол. Та, естественно, ничего не понимает.

– Мне нужен стол. Сто-ол... Боже, совершенно безмозглая... Стол, на котором едят....

– Галя, – пытаюсь я объяснить, – по-английски "стол" будет "тейбл".

– Тейбл! – недовольно хмыкает Галя. – Почему не сказать нормально – стол. Почему этим американцам обаятельно нужно все исковеркать?

Галя, естественно, мгновенно включалась в распространенную игру, что в Америке продукты (грибы, бабы, березки, соловьи, сено, тучи – проставить по желанию) не те, и ничего мало-мальски съедобного достать невозможно.

– Боря, скажи Емельяну, чтобы ел фрукты, пока сезон.

– Галя, знаешь, один известный писатель, будучи в Нью-Йорке, спросил, когда у них появляется клубника. Ему ответили – в 5 утра.

Все эмигранты должны сдавать экзамен на гражданство. Пожилым разрешили сдавать на родном, а не на английском языке. Я решил позаниматься с Галей и помочь ей подготовиться к экзамену.

– Галя, сколько цветов на нашем знамени?

– Это на вашем знамени. На нашем другие цвета.

– Кто был в Америке первым президентом?

– Лучше бы его совсем не было.

– Сколько человек в Сенате?

– Да будь они все прокляты.

Едем с Галей в сабвее. Галя, неожиданно:

– Ты посмотри. Полный вагон людей, и ни одного англосакса. (Что Галя подразумевает под англосаксом, как она может его отличить от, скажем, шотландца, и зачем они ей вообще нужны, одному Богу известно).

Я: – Почему? Вот сидит англосакс.

– Он же еврей.

– Да, еврей, но приехал из Англии и работает в магазине "Сакс". Узнала об урагане "Берта".

– Такое может быть только здесь, там бы этого не допустили.

– Борис, неприятные новости из Москвы. Измерили могилу, где лежит мама, и мы все не помещаемся.

– Глупости! Не помещаемся, если лежать на спине, а если боком, то еще одно место можно сдавать. Кстати, боком лежать хорошо – никто храпеть не будет.

В Москве на моем творческом вечере наша очаровательная неповторимая Люся Гурченко вспомнила эпизод, связанный со мной и Галей.

Люся: – Галя сказала мне, что с Бобчиком невозможно долго ссориться: "Как-то я на него обиделась и решила больше с ним не разговаривать. И вот в 6 утра я открываю глаза и вижу: стоит Бобчик во срраке с бантиком и пристально на меня смотрит. Я ничего не могу понять, а Бобчик спрашивает:

– Галя, ты не помнишь, какие глаза были у Владимира Ильича Ленина, когда Надежда Константиновна послала его на хуй?"

С точки зрения Гали основной вид человеческой деятельности и, по большому счету, смысл существования человечества – это балет. Отставание Америки в этой области укрепило Галю в популярной среди не говорящих по-английски эмигрантов мысли, что все американцы тупые. В особенности, по мнению Гали, правительство (аргумент: этот дурацкий Конгресс занимается черт, знает чем, в то время, как Американский Балетный Театр уже который сезон не может толком станцевать «Баядерку»).

– Галя, – говорю я ей, – там есть умные и глупые, хорошие и плохие политики, но все они, в основном, люди высокообразованные, закончили лучшие колледжи и университеты.

– Образованные, – фыркает Галя. – Да они не знают элементарных вещей. Ты думаешь, твой Буш знает, что такое препарасьен?

Если ей дать волю, в Белом Доме все бы ходили в пачках на пуантах.

– Борис, – спрашивает меня Галя, – что ты скажешь Богу, когда с ним встретишься?

– А я с ним как раз вчера разговаривал.

– Вот как? – ничуть не удивившись на полном серьезе говорит Галя, – и что же ты ему сказал?

– Я ему сказал, что в то время, когда нам надо собирать по центу для выпуска музыки нашего сына, Галя истратила 410 долларов на два отвратительных балетных спектакля Кировского театра.

– А он что сказал?

– Он сказал: "Да что она, охуела?!"

Я живу в Квинсе, а Галя в Бруклине. Однажды вечером Галя должна была ко мне приехать, и мы договорились, что я ее встречу в 10 часов около станции метро, чтобы ей не идти поздно одной. Ее нет в 10, нет в 11, нет в 11.30; наконец, около 12-ти она появляется.

– Бобчик, извини, никак не могла найти свою станцию метро.

– ??? Ты же каждый день ездишь в балетную школу!

– Так то днем. Вечером, если Большая Медведица справа, я провожу линию от ковша к Полярной звезде и иду по азимуту. Если Большая Медведица слева, тоже нет проблем – тогда я иду к Сириусу, а сегодня было облачно, и я заплутала.

– Галя, купи секстант, иначе по звездам ты ко мне хуй попадешь.

Два молодых нефа попытались ограбить Галю в лифте. Один из них вынул пистолет, а второй сказал: "Мани!" Галя критически оглядела одного из них, потом второго, тот, который с пистолетом понравился ей больше.

– Какими глупостями вы занимаетесь! У тебя же прекрасная балетная фигура, – и, протянув руку, крепко схватила его за жопу.

– Чудесные ягодицы! А ну, сделай большой батман! Выше! Тяни подъем!

С выпученными от страха глазами неф тщетно бился, пытаясь высвободить зад из мертвой Галиной хватки, второй стучал кулаками по стенке и звал на помощь. Наконец лифт остановился, негры в панике выскочили из кабины, а Галя бежала за ними и кричала: "Постойте! Вы же забыли взять адрес школы!"

Галя безо всякого волнения, по-деловому говорит о смерти.

– Борис, нам надо лечь на такое кладбище, чтобы Емельяну было удобно к нам ездить.

– Конечно. Причем хорошо бы, чтобы на соседней улице были бардак, бар и ресторан.

– Это еще за чем?

– Ну как ты не понимаешь! Сколько раз в год Емельян будет к нам ездить? Ну раз, два – и все. А так – поехал в бардак, вышел, смотрит – пивнушка, зашел, врезал стопоря – так и до нас дойдет. Таким образом он сможет у нас часто бывать.

– Борис, я застраховала свою жизнь на 15 тысяч, так что наши похороны мы сможем устроить вполне прилично, но я думаю, что гробы надо выбрать заранее – все-таки нам в них лежать.

– Ну, раз у нас есть такие деньги, мы можем купить фобы не на Бэй Парквей, а на Кинге Хайвей.

– А какая разница?

– На Кинге Хайвей гробы более просторные – можно лежать в арабеске, и удобно поворачиваться. Лежать-то долго.

– Борис, хорошо бы, чтобы нас похоронили на родине. Давай поедем в Россию и присмотрим хорошенькое, миленькое кладбище. Там мы сможем лежать все вместе – я, ты, Рона, мама, тетя Ганя...

– Я бы с удовольствием – кто же откажется лежать в такой компании, но, к сожалению, я должен быть похоронен здесь, рядом с Рахманиновым.

– Не понимаю, причем тут Рахманинов?

– Не знаю, но таково было желание Сергея Васильевича.

– Борис, давай купим склеп.

– Прекрасная идея! Имея склеп, мы можем там поставить мангал, делать шашлыки, а если дождь – мы внутри выпиваем под картошечку с селедочкой – это будет наша маленькая дачка.

К нам приехала из Москвы Галина сестра Рона. Однажды сестры поссорились, и Рона весь день ходит расстроенная.

– Рона, чем ты расстроена, что случилось?

– Галя сказала, что не плюнет на мою могилу.

– Господи! Что ты обращаешь внимание! Мало ли что человек может скатать сгоряча, не подумав! Не плюнет... Слушай ты ее. Обязательно плюнет!

Когда что-то начинаешь рассказывать Гале, она тебя тут же перебивает и задает массу вопросов. Я говорю:

– Галя, приехали артисты из Москвы и привезли...

– Что привезли – спектакль, балет? Где будут выступать? Как купить билеты?

– Галя, не об этом речь...

– А о чем речь? Ты знаешь, кто приехал, а мне важно знать, над чем работают артисты в России.

– Дай договорить, и тебе будет все ясно.

– А у тебя никогда ничего не ясно. Поэтому мы много спектаклей пропустили.

– Галя, не о творчестве идет речь...

– Творчество – это главное, а вот тебе плевать на творчество, и, обидевшись, ушла. Все, что я хотел сказать, это то, что из Москвы приехали артисты и привезли ей письмо от сестры.

Гале хорошо рассказывать анекдоты.

– Два еврея вышли из леса...

– Из какого леса? Хвойного – кедр, пихта, ель; соснового или смешанного?

– Этот анекдот не имеет никакого отношения к составу леса.

– Но лучше уточнять, чтобы было легче осмыслить.

– Хорошо. Два еврея вышли из смешанного леса...

– А почему евреи?

– На этом строится анекдот?

– Так что, если бы не было евреев, не было бы анекдотов?

– Были бы, но этот конкретный анекдот связан с евреями.

– Глупо. Получается, что евреи специально созданы для анекдотов.

«Люди у нас плохие, а народ хороший»

В. Войнович

Люди, одолеваемые заботами, проблемами, живущие в вечной спешке, делаются злыми и ищут повод, чтобы вылить все накопившееся недовольство. После иммиграции я трижды приезжал в Россию – на гастроли в 1994г., и дважды в 96 и 98 годах снимался у Тиграна Кеосаяна, сына знаменитого режиссера Эдмонда Кеосаяна, постановщика «Неуловимых». Каждый раз я поражался обилию хмурых озабоченных лиц, от которых отвык в Америке. Помню, днем идет стайка подростков, впереди мальчишка лет 13-ти. Казалось бы в его возрасте – уроки кончились, сейчас во двор, в футбол погонять – жизнь прекрасна, а у него на лице такое выражение, как будто брокер ему только что сообщил о биржевом крахе, и он решает, стоит ли ему продавать сталелитейные акции и покупать нефтяные. Как сказала известная американская певица, побывав в Москве:

– Если на улице кто-то улыбается – он или сумасшедший или пьяный.

Последний раз, когда я летел самолетом Аэрофлота из Москвы в Нью-Йорк, рядом со мной сидел человек – комок нервов. Внутри у него была шаровая молния, и он был готов ее применить. Меня он, к счастью, узнал, на короткое время расплылся в улыбке, но очень скоро вновь начал посматривать по сторонам сузившимися глазами Рэмбо, вышедшего на тропу войны.

У Аэрофлота прекрасное обслуживание, новые самолеты, очаровательные предупредительные девушки-стюардессы, но в его состоянии он не сомневался, что весь мир находится в заговоре против него, а Аэрофлот и стюардессы – это авангард врага.

– Можно попросить стакан воды? – то ли с иронией, то ли с вызовом спрашивает он стюардессу.

– Конечно, я сейчас принесу.

– Я имею в виду – минеральную, – с угрозой добавляет он.

– Пожалуйста.

– И долго этот поход будет длиться? Получив через 30 секунд воду:

– Да, вас только за смертью посылать. А посмотрите на свое выражение лица, – говорит он милой, вежливо улыбающейся, девушке, – с таким лицом вам только на кладбище работать.

И ко мне:

– Нет, летать надо только французской компанией, в крайнем случае финской – это сервис, там таких ведьм не держат. А этот жлобский Аэрофлот...

Я от безвыходности вежливо кивал, стараясь как можно дальше отклониться на случай, если бы он вдруг решил откусить мне ухо.

Чтобы как-то отвлечься, я решил достать из лежащей на полке сумки книгу и почитать. Сумка была набита доверху, весила килограмм 20, и надо же было так случиться, что я ее не удержал, и она свалилась прямо ему на голову. Я мысленно приготовился к смерти, в голове промелькнула вся моя жизнь, и последние мысли были о наследстве – кому оставить свою пижаму, канотье и халат, но он вдруг неожиданно заорал:

– Будь проклят этот вонючий Аэрофлот! Все, я с ними завязал! Только французская или финская компании!

И, обращаясь ко мне, совершенно другим тоном:

– Не беспокойтесь, разрешите мне поставить ее обратно, не стоит утруждаться.

В первый раз я понял со всей остротой, как хорошо быть популярным. Что было бы со мной, если бы он не любил меня, как Бубу?!

Угон машины

На многие, особенно дорогие, машины ставится сигнализация. Обычно это различные виды сирен, но бывает и текстовая, причем сам текст и его продолжительность зависят только от фантазии хозяина и длины пленки или запаса памяти компьютера.

В Манхэттене на 30-й улице стоит машина, и черный собирается ее угнать. Динамик орет на всю улицу: "Угоняют машину! Угоняют машину! Граждане, не будьте равнодушны! Позовите полицию! Время не терпит! Отгоните угонщика!"

Черный хохочет, собирается большая, тоже хохочущая толпа.

"Угоняют машину! Ее уже почти угнали! Граждане, представьте себе, что это ваша машина!" – надрывается динамик.

Хохот мешает черному открыть дверь, из толпы его подбадривают, дают советы. Наконец он открывает дверь и садится.

"Если я еще не выключился, значит он уже внутри – верещит динамик. – Позовите полицию! Сейчас он заведет машину, и я ее больше никогда не увижу!" Черный, плача от хохота, подсоединяет напрямую провода и под смех и одобрительные возгласы толпы уезжает – с по-прежнему включенным динамиком.