Текст книги "В борьбе за свободу"

Автор книги: Борис Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Встретив делегацию, командующий гарнизоном предложил ее членам похоронить Вакуленчука в 2 часа ночи. Матросы, уверенные в своей силе, с негодованием услышали ответ командующего и сочли его наглой дерзостью. Однако вскоре пришло письменное разрешение властей хоронить Вакуленчука в 2 часа дня с отданием его телу воинских почестей. Для сопровождения тела на кладбище разрешалось выслать почетный караул из 12 человек {212}. Тем самым генерал С. В. Каханов признал свое бессилие перед огневой мощью «Потемкина». В 10 часов утра потемкинцы отправили на берег арестованных офицеров броненосца{213}.

А в 12 часов представители буржуазии, опасаясь, что в ответ на расстрел в порту «Потемкин» начнет бомбардировку города, которая принесет им большие убытки, прислали на броненосец депутацию. Ее члены предложили помощь в снабжении углем и провизией. Потемкинцы согласились, но предупредили, что, если заказы не будут выполнены до 19 часов, броненосец начнет обстрел города {214}.

Около 16 часов состоялись похороны Г. Н. Вакуленчука. Во время их соблюдались православные обряды, для чего был приглашен священник Приморской Николаевской церкви. После отпевания в церкви траурная процессия двинулась по улицам Одессы. Как писал участник восстания А. С. Зиновьев, потемкинцы считали, что похороны по религиозному обряду будут способствовать сплочению восставших матросов с широкими массами пролетариата, «среди которых тогда были сильны религиозные предрассудки и многие еще не допускали мысли о похоронах без участия попа» {215}.

Один из очевидцев событий, одесский большевик, [80] в корреспонденции в газету «Пролетарий» так описал похороны Вакуленчука: «Гроб в серебряном катафалке, окруженный 12-ю матросами с попом во главе и хоругвеносцами, двинулся медленно по Преображенской. За гробом шла толпа, постепенно увеличившаяся в конце Преображенской, тысяч в 15. На окраинах присоединилось еще тысяч 5. Балконы были усеяны народом так же, как и прилегавшие улицы. И особенно много было рабочих на окраинах города… Шли стройно, без песен и без знамен…

Полиции – явной – и войска не было. Несколько раз процессию встречали на пути отряды солдат. Солдаты по команде офицеров салютовали процессии, беря ружья «на караул»…

Над могилой товарища ораторы социал-демократы говорили страстные революционные речи, призывая на борьбу, оценивая настоящий момент как начало восстания {*21}. Ораторов поддерживали революционными возгласами: «Долой самодержавие!», «Да здравствует революция!» и т. д.

Разошлись при возгласах «Долой самодержавие!». Это долго раздавалось по улицам. Отъезжавших на берег матросов провожали громким «ура!», «не сдавайтесь!»{216}.

Похороны Г. Н. Вакуленчука явились грандиозной демонстрацией единства восставших матросов и рабочих. Что же касается соблюдения религиозного обряда, то это не только было уступкой несознательным массам, но и в известной мере гарантировало потемкинцам безопасность от возможных провокаций со стороны одесских властей. Вероятно, последнее обстоятельство сыграло в решении вопроса о способе погребения матроса-большевика главную роль.

Пока на берегу хоронили Вакуленчука, судовая комиссия «Потемкина» собралась на одно из своих самых важных заседаний. Обсуждалось два вопроса: об использовании «Вехи» и о создавшемся положении в связи с расстрелом в порту. Комиссия решила устроить на «Вехе» плавучий госпиталь. В 15 часов на судно перевезли 12 больных и раненых матросов и часть перевязочного материала, а провизию туда доставили еще утром. Командиром назначили кондуктура «Вехи» А. Ковалева и приказали ему отвести [81] судно подальше от броненосца, к Пересыпи. Вероятно, потемкинцы хотели избежать попадания в «Веху» снарядов в случае боя. На ее мачте подняли флаг Красного Креста, и в 16 часов 25 минут она перешла на новое место {217}.

Главным вопросом обсуждения комиссии был вопрос о дальнейшей тактике восставших. К. И. Фельдман и А. П. Березовский настаивали на немедленном переходе в наступление. Они справедливо указывали, что пассивная тактика может скомпрометировать потемкинцев в глазах рабочих, а кроме того, в город продолжали прибывать войска. Комиссия согласилась с ними. Во время заседания к броненосцу подошла шлюпка с солдатами, которые сообщили, что в городском театре собрались на совет военные и городские власти и если орудия «Потемкина» уничтожат их, то солдаты присоединятся к матросам. Комиссия решила открыть огонь по театру. Команду собрали на митинг.

Первым выступил К. И. Фельдман. Он призвал матросов немедленно начать бомбардировку и захват города. Большинство команды одобрило его речь. Но кондуктуры и подстрекаемая ими часть новобранцев начали кричать о несогласии с бомбардировкой и вновь выдвинули требование убрать с корабля «вольных». По наблюдениям А. М. Коваленко, в тот период за кондуктурами шло около 70 матросов. Обстановку разрядил член судовой комиссии большевик И. А. Дымченко. Он потребовал, чтобы несогласные с решением комиссии вышли из толпы и высказали свое мнение открыто. Предатели тут же смолкли, но революционные матросы стали требовать от них объяснения их позиции. Изменники поспешили скрыться. Выступления К. И. Фельдмана и И. А. Дымченко укрепили революционный дух потемкинцев и впервые позволили перед всей командой разоблачить предательское поведение кондуктуров. Итог собранию подвел в своей речи А. Н. Матюшенко. Он призвал матросов к единству и решительным действиям. «Впечатление от речи Матюшенко, – вспоминал А. П. Березовский, – было громадно. Многие лица так и горели одушевлением. Единодушие создалось полное» {218}.

В 18 часов 35 минут «Потемкин» снялся с якоря и отошел в море на полторы мили. Здесь он развернулся к Одессе правым бортом и произвел три предупредительных выстрела из 37-миллиметровой [82] пушки. Затем на фок-мачту броненосца взлетел боевой красный вымпел, и в 19 часов 5 минут он дал первый, а спустя 10 минут – второй выстрел по Одессе из 152-миллиметровых орудий: первый – фугасным, второй – бронебойным снарядами {*22}. Впервые в истории артиллерия военного корабля вступила в бой за революцию. Стреляли комендоры А. К. Борчан и М. Г. Гасаненко. Подносил снаряды А. С. Зиновьев {219}. Первый снаряд был направлен в дом командующего войсками, второй – в дом градоначальника. Далее предполагалось разбомбить театр. Однако выстрелы в цель не попали, что объяснялось предательством сигнальщика Ф. А. Веденмеера, сообщившего, как выяснилось позже, неверные прицельные данные.

Первый снаряд, по сообщению газеты «Русское слово», «ударился о карниз дома… № 71, на углу Нежинской и Спиридоновской ул[иц]… Громадный кусок карниза, шириною почти в сажень, вместе с частью крыши, рухнул на тротуар. Когда пыль улеглась, глазам опомнившихся прохожих представилась большая брешь, образовавшаяся в фасаде здания. Многие бросились к загроможденному камнями тротуару разыскивать осколки бомбы. Их находили во множестве. Осколки, доставшиеся мальчикам, продавались желающим сохранить по рублю за штуку… Фотографы-любители делали один снимок за другим. Вся улица была запружена любопытными.

Второй выстрел, выпущенный с броненосца, мигом очистил улицу от любопытных. Город словно вымер». Бронебойный снаряд, «перелетев через крыши домов всего города, ударился о карниз третьего этажа дома Стрепетова в предместье по Бугаевской ул[ице], где пробил два просвета, и, разрушив стену, понесся дальше.

В доме поднялась тревога. Жильцы, охваченные безотчетным страхом, выбежали на улицу и с воплями и криками пустились бежать в поле. Сила полета снаряда вскоре ослабела, он стал опускаться все ниже и, достигнув здания сахарного завода Александровского товарищества, разрушил забор сада, [83] прилегающего к квартире помощника управляющего завода Гольдфарба, и, упав, зарылся в землю» {220}.

Жертв не было, но весь город охватила паника. Группа солдат семафором передала на броненосец: «Продолжайте бомбардировку, завтра присоединимся к вам». Тут Ф. А. Веденмеер совершил второе предательство. Он обманул матросов, сказав, что с берега махали белым флагом. Хотя в наступивших сумерках не было видно флага, многие стали требовать прекращения обстрела из опасения перебить мирных жителей. Матросы решили сначала послать властям ультиматум и напечатать обращение к войскам и населению с предупреждением о бомбардировке и призывом переходить на сторону революции. В случае отказа властей удовлетворить их требования матросы постановили начать захват города при поддержке артиллерии броненосца. Предварительно намечалось установить единство действий с одесскими социал-демократами {221}.

Это была первая попытка потемкинцев перейти к решительным действиям. Написанное ими обращение было озаглавлено «К казакам и армии». В нем говорилось: «Матросы «Князя Потемкина» обращаются к вам, солдаты и казаки, складывайте оружие и давайте все – под общей кровлей – завоюем свободу своему народу.

Мирных же жителей города Одессы просим выехать подальше, так как в случае принятия против нас насильственных мер превратим Одессу в груду камней.

Организация матросов «Князь Потемкин-Таврический» {222}.

Командующий войсками отказался вести непосредственные переговоры с матросами. Однако он не препятствовал их возвращению на корабль из-за угрозы повторения обстрела. Еще большее впечатление произвела бомбардировка на солдат гарнизона. «Солдаты говорили, – сообщал «Пролетарий», – что присоединятся к матросам, как только они появятся в городе» {223}.

Делегаты встретили в порту своих товарищей, принимавших участие в похоронах Вакуленчука. Они рассказали, что похороны стали свидетельством единства восставших матросов и пролетариев Одессы. Власти не вмешивались и даже предоставили матросам [84] извозчиков для возвращения в порт. Но здесь их в 17 часов обстреляла рота солдат. Двое потемкинцев были убиты, двое ранены, и двое попали в плен{224}. Этот рассказ еще более усилил стремление революционных моряков начать активные действия.

Выстрелы «Потемкина» вызвали панику среди одесской буржуазии. Началось ее бегство из города. Газета «Вестник Юга» писала, что господа и дамы «не брезгали даже товарными поездами» {225}. Исполняющий обязанности городского головы К. А. Андреевский просил министерство внутренних дел «принять экстренные и действенные меры», поскольку «в городе сильное волнение, власти лишены средств успокоить население благодаря угрожающему положению броненосца» {226}.

Одесское командование, не надеясь на местный гарнизон, вызвало подкрепления. Еще днем в город прибыл 206-й Ларго-Кагульский полк. Вечером подошли шесть батарей 15-й артбригады, вызванные из Тирасполя. Им приказали занять позиции на Ланжероне и стрелять шрапнелью по палубе броненосца, если «Потемкин» снова откроет огонь по городу {227}.

Но разумеется, ни снаряды легких полевых пушек, ни тем более шрапнель не могли нанести броненосцу существенных повреждений. «Потемкин» мог уничтожить батареи несколькими залпами вспомогательной артиллерии. К тому же дистанция боя корабельных орудий значительно превосходила дальнобойность полевых пушек, и броненосец имел возможность бомбардировать город, находясь вне радиуса обстрела полевой артиллерии. Все потемкинцы прекрасно понимали бессилие одесских властей в борьбе с ними, поэтому их возмутило высокомерие командующего и его отказ принять делегатов. Команда твердо решила начать на следующий день захват города. Удачный выход избежать напрасных жертв среди населения нашел член судовой комиссии большевик С. А. Денисенко. Он предложил обстреливать только заведомо известные места скопления войск – Ланжерон и бульвар. Задача облегчалась еще и тем, что эти районы находились на значительной высоте над уровнем моря и представляли хорошую цель, а рабочие кварталы Пересыпи располагались ниже, у самого берега моря. Поздно вечером потемкинцы разошлись на отдых, уверенные в будущей победе {228}. [85]

Таким образом, обстрел Одессы был вызван стремлением передовой части команды начать активные действия в связи с готовностью рабочих и солдат гарнизона присоединиться к матросам. При этом большое влияние на изменение тактики потемкинцев имел их непосредственный контакт с ведущим борьбу пролетариатом вечером 15 и утром 16 июня. Усиление борьбы рабочих оказало влияние на несознательных членов команды и способствовало переходу потемкинцев к решительным действиям, подтвердив положение В. И. Ленина о связи военных восстаний с размахом борьбы пролетариата. Согласие команды «Потемкина» на обстрел и десант явилось победой социал-демократов в политическом воспитании матросов. [86]

Глава III.

«Немой бой»

1. Борьба за переход эскадры на сторону революции

Одним из наиболее сложных вопросов революционной теории является вопрос о тактике привлечения правительственных войск. Встреча «Потемкина» с царской эскадрой («немой бой») дает один из примеров решения этого вопроса. Задача данного исследования заключается в выяснении причин, по которым эскадра не выполнила план «Централки» и не присоединилась к «Потемкину», в освещении тактики восставших при встрече с эскадрой и влияния событий на дальнейший ход восстания. Для этого необходимо прежде всего выявить с возможной полнотой события «немого боя», положение и расстановку сил на кораблях эскадры.

Царское правительство, узнав о восстании на «Потемкине» и его приходе в бастующую Одессу, приказало командующему Одесским военным округом подавить выступление любой ценой. Одновременно командование Черноморского флота принимало для этого свои меры. Младший флагман контр-адмирал Ф. Ф. Вишневецкий днем 15 июня вызвал командиров группы кораблей и приказал им готовиться к походу против «Потемкина». В ответ командиры заявили, что экипажи ненадежны и рассчитывать можно лишь на кондуктуров. Только командиры броненосцев «Три Святителя» И. А. Веницкий и «Двенадцать Апостолов» М. Н. Коландс поручились за свои команды. Причем М. Н. Коландс вызвался потопить «Потемкин» [87] таранным ударом или, сблизившись вплотную, взорваться вместе с ним{229}.

В 1 час ночи 16 июня из Севастополя в Одессу под флагом контр-адмирала Ф. Ф. Вишневецкого вышла эскадра в составе броненосцев «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минного крейсера «Казарский» и миноносок № 255, 258, 272 и 273. Перед уходом с них списали на берег находившихся под подозрением и политически неблагонадежных матросов. Например, с «Георгия Победоносца» списали, по неполным данным, 22 человека. По воспоминаниям М. Л. Волгина, на броненосце «Двенадцать Апостолов» сознательных матросов осталось 5-7% от всей команды{230}. Эти впервые приводимые данные имеют важное значение для характеристики положения на эскадре, правильного освещения хода и результатов «немого боя».

В морском министерстве узнали о «Потемкине» 15 июня в 13 часов. Управляющий министерством адмирал Ф. К. Авелан немедленно вышел с докладом к Николаю II. На докладе царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай II направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания как на «Потемкине», так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца «Князь Потемкин-Таврический» взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!» Испытывая ненависть к восставшим, Николай Кровавый начал лично разрабатывать проекты примерной казни «бунтовщиков» на Воронцовском молу в Одессе перед всем Черноморским флотом и Одесским гарнизоном {231}.

Управляющий морским министерством направил срочную телеграмму старшему флагману Черноморской флотской дивизии вице-адмиралу А. X. Кригеру: «Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде «Потемкина» покориться, если получите отказ, то немедленно потопите [88] броненосец двумя минами с миноносцев, которые приготовить раньше, дабы не дать возможности «Потемкину» успеть открыть огонь по городу и судам. Спасающуюся команду «Потемкина», если будет сопротивляться, расстреливать, а остальных сдавать командующему войсками для заключения под стражу» {232}.

Утром 16 июня командующий Черноморским флотом вице-адмирал Г. П. Чухнин, находившийся в Петербурге, был вызван к царю для личной беседы. Содержание ее неизвестно. Вероятно, царь настаивал на скорейшем подавлении восстания и требовал не останавливаться даже перед потоплением «Потемкина» {233}.

В тот же день Севастополь, Николаев и Эриванская губерния были объявлены на военном положении {234}. В Севастополе вице-адмирал А. X. Кригер, получив вышеприведенную телеграмму Ф. К. Авелана, стал готовить против «Потемкина» вторую эскадру. 17 июня около 19 часов из Севастополя вышли эскадренные броненосцы «Ростислав» под флагом А. X. Кригера, «Синоп» и контрминоносцы «Строгий» и «Свирепый» {235}.

Тем временем одесские власти слали в Петербург одну телеграмму за другой с тревожными сообщениями: «Потемкин» пустил снаряды», «Шлюпки подвозят толпе оружие», «Вызваны еще три полка артиллерии» {236}.

Морской министр Ф. К. Авелан и начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал М. А. Данилевский сообщили в Одессу о выходе двух эскадр и просили приготовить войска для ареста потемкинцев на берегу, так как флот имеет полномочия потопить мятежников {237}.

В Севастополе остались лишь броненосцы «Чесма» и «Екатерина II». На последнем, как уже упоминалось, еще 14 июня, во время вечерней молитвы, произошло стихийное возмущение команды. Матросы потребовали улучшить бытовые условия. Командир капитан первого ранга А. К. Дриженко бежал от разгневанных матросов, и офицерам едва удалось их успокоить. На следующий день контр-адмирал Ф. Ф. Вишневецкий приказал «Екатерине II» приготовиться к походу. Командир броненосца, не рискуя выходить с таким экипажем против «Потемкина», распорядился срочно разобрать машину. Адмиралу он ответил, что машина [89] неисправна и, кроме того, не хватает угля {238}. Таким образом, «Екатерина II» осталась в Севастополе вместе с «Чесмой», команда которой также считалась политически неблагонадежной. Исключение из операции «Екатерины II» – самого революционного броненосца с наиболее крепкой и многочисленной социал-демократической организацией, – несомненно, оказало большое влияние на исход восстания «Потемкина». Общая обстановка на флоте была настолько накалена, что социал-демократам «Екатерины II» не удалось удержать команду от преждевременной вспышки. Этим была значительно снижена возможность выполнения планов «Централки» о восстании всего Черноморского флота.

Отряд Вишневецкого в 17 часов 20 минут подошел к Тендре, и контр-адмирал вызвал командиров кораблей на совещание. Он заявил им, что рассчитывает обойтись без боя и взять мятежников измором, поскольку одесские власти получили приказ не допускать снабжения «Потемкина». Затем Вишневецкий добавил, что миноносцы должны приготовиться к торпедной атаке и, если представится возможность, атаковать «Потемкин». В заключение он раздал командирам копии своего приказа, в котором сообщалось о потемкинском «бунте» и объявлялась задача похода. Около 19 часов этот приказ зачитали командам всех кораблей{239}.

Матросы эскадры узнали о «Потемкине» раньше. Например, команда «Георгия Победоносца» ночью во время похода оживленно обсуждала события. Моряки неоднократно обращались к своим начальникам с вопросом: «Правда ли, что мы идем усмирять взбунтовавшуюся команду «Потемкина», который стоит теперь в Одессе?» {240} Машинный квартирмейстер П. Гуляев еще до приказа Вишневецкого открыто заявил офицерам об отказе команды стрелять в «Потемкин»{241}. После прочтения адмиральского приказа и обращения командира «Георгия Победоносца» И. Е. Гузевича к команде с призывом «исполнить свой долг» только 50-60 человек, по наблюдению поручика Фармаковского, ответили «постараемся», остальные молчали. О том же свидетельствует в своих воспоминаниях матрос Н. Ф. Безбах {242}. Революционно настроенные моряки убеждали комендоров не стрелять в «Потемкин»{243}. В результате те заявили, что не [90] будут наводить орудия на восставшие корабли. Боцман «Георгия Победоносца» А. А. Воронов предупредил команду «Двенадцати Апостолов», что если она будет стрелять в «Потемкин», то по их броненосцу откроет огонь вся эскадра{244}. И. Е. Гузевич, видя настроение команды, уверял ее, что боя с «Потемкиным» не будет {245}.

Во время стоянки на Тендре революционно настроенные моряки броненосца «Двенадцать Апостолов» вместе со старшим инженером-механиком Герасимовым собрались на сходку в машинном отделении. Герасимов сообщил им о намерении командира корабля М. Н. Коландса таранить и взорвать «Потемкин». Моряки решили сорвать замысел командира. К ним присоединился мичман Гофман. Он сказал, что поставит у штурвала матроса Филеева, который не даст «Двенадцати Апостолам» таранить «Потемкин» {246}.

На минном крейсере «Казарский» к моменту встречи с «Потемкиным» траверзный аппарат был заряжен боевой торпедой{247}. Но командир крейсера капитан второго ранга В. К. Ревелиоти даже не пытался атаковать броненосец.

Возможно, и на других кораблях матросы с сочувствием встретили известие о «Потемкине», и именно поэтому, несмотря на приказ срочно подавить восстание, царский адмирал не решился на открытый бой с восставшим броненосцем.

Аналогично были настроены команды кораблей эскадры А. X. Кригера. Однако в отличие от первой эскадры большинство матросов до объявления приказа старшего флагмана не сразу поверили в возможность восстания на «Потемкине». Причина заключалась, вероятно, в следующем. Как известно, еще перед выходом «Потемкина» на Тендру со всех кораблей списали на берег неблагонадежных матросов. Возможно, перед походом на кораблях эскадры Кригера провели дополнительную чистку, как и на кораблях Вишневецкого. В результате их революционные организации оказались чрезвычайно ослаблены. Например, на флагманском броненосце «Ростислав» осталось только десять социал-демократов. В невероятно трудных условиях они вели среди новобранцев открытую агитацию за присоединение к «Потемкину», им удалось убедить молодых матросов в достоверности известий о восстании. Новобранцы отказались действовать [91] против «Потемкина». На миноносце «Свирепый» революционно настроенные моряки по инициативе члена «Централки» большевика Ф. Г. Мартыненко испортили торпеды {248}.

Опасаясь перехода команд на сторону потемкинцев, контр-адмирал Ф. Ф. Вишневецкий стоял на Тендре в полной нерешительности. А между тем одесские власти ждали эскадру с 15 часов. Только надеждой на ее приход и можно объяснить отказ командующего войсками принять ультиматум потемкинцев после обстрела города. Но контр-адмирал не спешил. В 19 часов 55 минут он послал в Одессу миноноски № 255 и 258 с задачей разведать местоположение «Потемкина». Около 21 часа Вишневецкий направил командиру Одесского порта генерал-майору В. П. Перелешину телеграмму с извещением о приходе и запросил данные о месте стоянки и настроении команды восставшего броненосца. Командующий войсками генерал С. В. Каханов послал Ф. Ф. Вишневецкому необходимые сведения с просьбой прибыть в Одессу возможно скорее. Одновременно он отправил телеграмму адмиралу Г. П. Чухнину с просьбой поторопить Ф. Ф. Вишневецкого {249}.

На следующий день, 17 июня, в 4 часа 10 минут эскадра Вишневецкого снялась с якоря и пошла в Одессу. Но в 4 часа 45 минут она остановилась, чтобы встретить вернувшиеся из Одессы миноноски № 255 и 258. В 4 часа 50 минут миноноски подошли к «Трем Святителям» и сообщили о результатах разведки. В 5 часов 25 минут контр-адмирал отдал приказ о продолжении похода. Эскадра легла курсом на Одесский маяк. Корабли медленно шли восьмиузловым ходом{250}: контр-адмирал так боялся восставших, что всемерно затягивал встречу с «Потемкиным».

Потемкинцы ждали эскадру всю ночь. Стояли на постах – сигнальщики. Сильный прожектор освещал горизонт и подходы к порту. За несколько часов до прихода эскадры на «Потемкине» перехватили радиограмму неизвестного корабля, в которой сообщалось о месте стоянки мятежного броненосца. Матросы начали готовиться к встрече с эскадрой. Для уточнения боевой готовности избрали особую комиссию из нескольких специалистов. Она обследовала все отсеки и боевые части корабля. «Потемкин» был полностью готов к бою. Не хватало только угля для [92] прожекторов, и за ним решили послать в город{251}.

До сих пор остается неясным вопрос об избранной потемкинцами тактике встречи с эскадрой. К. И. Фельдман предлагал остановить ее на горизонте, передав приказ стать на якорь, затем послать миноноску для ареста офицеров, а встретив отказ, открыть огонь по кораблям. Ему возражали другие члены комиссии во главе с А. П. Березовским. Они были уверены, что матросы эскадры первыми не выпустят в «Потемкин» ни одного снаряда. А если их броненосец сам начнет бой, то некоторые комендоры могут ответить, и тогда огонь подхватит вся эскадра. Неизвестно, к какой точке зрения пришла комиссия. У А. П. Березовского об этом не сказано. А. М. Коваленко и К. М. Перелыгин настаивают на поддержании второго мнения. К. И. Фельдман пишет, что прошло его предложение, хотя впоследствии он и понял его ошибочность. Вероятнее всего, правы А. М. Коваленко и К. М. Перелыгин, поскольку потемкинцы именно так и поступили. По воспоминаниям А. М. Коваленко и показаниям А. С. Галенко, комиссия решила начать бой только в случае явно враждебных действий со стороны эскадры, а если исход боя окажется роковым для «Потемкина», взорвать броненосец и погибнуть вместе с ним. «Такое решение, – рассказывает А. М. Коваленко, – сейчас же было сообщено всей команде, которая единодушно одобрила его». Члену Одесского комитета большевиков И. П. Лазареву комиссия поручила при встрече с эскадрой наблюдать за действиями прапорщика Д. П. Алексеева, чтобы не допустить предательства с его стороны{252}.

Ранним утром потемкинцы перехватили радиограмму: «Ясно вижу. «Ростислав», а затем вторую: «Мы телеграфируем вам на расстоянии 5…» Эскадра была близка. Потемкинцы решили произвести разведку. Они нашли в порту новенький теплоход – ледокольное судно «Смелый» со скоростью 20 узлов. Командовал им капитан В. А. Кривоходкин. Он согласился помочь потемкинцам. Около 7 часов на «Смелом» отправились в разведку к Тендре 12 потемкинцев во главе с Е. К. Резниченко. Через десять минут они обнаружили эскадру Вишневецкого. В поисках кораблей Кригера Резниченко решил пройти мористее, но его заметили и дали сигнал остановиться. Теплоход продолжал следовать прежним курсом, не обращая [93] внимания на миноносец, начавший погоню за судном. Чтобы заставить «Смелый» остановиться, миноносец сделал несколько холостых выстрелов. Е. К. Резниченко приказал форсировать ход. «Стоп пары, пущу ко дну», – пригрозил по семафору миноносец. «Иду без паров», – ответил Е. К. Резниченко. Впоследствии К. И. Фельдман отметил, что в ту минуту опасности Е. К. Резниченко «не был лишен чувства юмора» {253}. «Смелый» развил предельный ход, и скоро миноносец отстал от него: его командир решил, что судно спасается бегством, приняв эскадру за восставшие корабли {*23}.

В 8 часов 10 минут с «Потемкина» увидели эскадру Вишневецкого. Она медленно приближалась шестиузловым ходом. Потемкинцы выбрали якорь и начали поднимать пары{254}.

«Черноморцы удручены вашим поступком, – передал на мятежный броненосец по радиотелеграфу Ф. Ф. Вишневецкий. – Кончайте скандал. Смиритесь. Повинную голову и меч не сечет. Объясните, чего вы хотите. Будьте благоразумны. Адмирал Вишневецкий».

«Потемкин» ответил: «Неясно вижу. Пожалуйста, увеличьте искру и повторите вашу работу».

Вишневецкий повторил радиограмму, но потемкинцы ему не ответили. Революционный броненосец дал ход и пошел навстречу эскадре. «Убедительно вас просим, как своего начальника, пришлите к нам дать совет от всей команды», – передал он на «Три Святителя». Предлагая адмиралу прислать делегатов от команды флагманского корабля, потемкинцы, видимо, хотели вступить в непосредственный контакт с матросами эскадры и поднять их на восстание.

Контр– адмирал Ф. Ф. Вишневецкий, видя, что «Потемкин» приближается, приказал пробить боевую тревогу. Одновременно, уходя от «Потемкина», он приказал эскадре повернуть на 8 румбов влево и увеличить [94] ход до 12 узлов. В 8 часов 58 минут «Потемкин» прекратил преследование эскадры и вернулся на рейд{255}.

Если верить воспоминаниям И. А. Лычева и работе А. В. Федорова, Ф. Ф. Вишневецкий в ответ на предложение потемкинцев запросил делегацию для переговоров, и она направилась на миноноске № 267 к флагманскому кораблю. Число делегатов И. А. Лычев определил в семь человек, включая К. И. Фельдмана и А. П. Березовского. Однако в мемуарах последних сведения о делегации отсутствуют. Не отмечен данный факт и в других источниках. Вишневецкий действительно запросил делегацию от «Потемкина», но не при первой встрече с ним, а несколько позже. Во время же первой встречи Вишневецкий, получив последнюю радиограмму потемкинцев, в 8 часов 45 минут ушел в открытое море. Он боялся, что команды его кораблей присоединятся к восставшим. Офицеры эскадры почти не надеялись на своих матросов. Даже на флагманском корабле, писал 16 июля 1905 г. вице-адмирал Г. П. Чухнин морскому министру, «…офицеры в кают-компании бр[оненосца] «Три Святителя» громогласно разбирали вопрос, как поступать, ежели команда взбунтуется: следует ли употребить оружие или сдаваться. Причем тенденция была к сдаче и даже позволению себя вязать, так как сопротивление все равно бесполезно, так как убьют»{256}. Бегство Вишневецкого потемкинцы расценили как подтверждение своей военно-политической мощи, их боевое настроение значительно повысилось.

Отряд Вишневецкого бежал от «Потемкина» в Тендровскую бухту. Там намечалась его встреча с эскадрой Кригера. В 9 часов 45 минут ее заметили с «Трех Святителей». Еще не зная о неудачном походе Вишневецкого в Одессу, Кригер в 10 часов 10 минут с удивлением запросил: «Три Святителя», за чем дело стало? Почему не идете… в город Одессу?»{257} Ф. Ф. Вишневецкий растерялся и ничего не ответил.

Не дождавшись ответа, Кригер через пять минут передал: «Три Святителя», в бр[оненосец] «Потемкин» не стрелять, это мое мнение, чтобы не повредить город» {258}. Заботился адмирал конечно же не о городе. Он боялся восстания матросов в ответ на приказ стрелять в «Потемкин».