Текст книги "В борьбе за свободу"

Автор книги: Борис Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

С. Ф. Найда, позже пересмотрев свою первоначальную точку зрения, счел этот план нереальным, поскольку в нем отсутствовала детальная разработка мероприятий по захвату и оформлению новой власти. Вероятно, эту сторону дела Соединенная комиссия собиралась обсудить вместе с матросами. Но отрицательная оценка плана представляется все же неверной. Хотя гарнизон Одессы и являлся значительной силой (он состоял из 52-й пехотной дивизии, 205-го и 273-го пехотных полков, 24-го драгунского и 8-го казачьего полков, 4-го стрелкового артиллерийского дивизиона, 4-й стрелковой и 5-й саперной бригад, 57-го и 60-го запасных батальонов, одесского морского и одесского артиллерийского батальонов), настроения большей части солдат благоприятствовали осуществлению плана. Корреспонденции в газете «Пролетарий» о событиях 15 июня в Одессе рассказывают, что «солдаты открыто роптали. Они охотно и сочувственно слушали социал-демократическую агитацию, которая велась совершенно открыто на улицах. Солдаты сами связывали рабочие волнения с аграрными беспорядками в Одесском уезде и других губерниях, связывали свое собственное положение с бесправием России и говорили, что стрелять в рабочих не будут. Они сами говорили, чтобы рабочие на них не нападали, а, окруживши их толпою, отняли бы у них ружья. «Мы не будем особенно сопротивляться [65] «, – говорили они… Солдатский патруль, отправляясь на пост, сговаривался под окном здания участка:»Помните же, ребята, не стрелять!» {171} По сообщению той же газеты, в Одесском гарнизоне только казаки были настроены контрреволюционно.

15 июня к «Потемкину» подходила лодка с делегатами от солдат 52-й дивизии. Они сообщили о готовности их товарищей оказать матросам вооруженную поддержку, если они высадятся для захвата города{172}.

Более всего одесские власти боялись именно потемкинского десанта и соединения матросов с рабочими. Градоначальник Д. Б. Нейдгардт в полной растерянности, выдавая возможное за действительное, телеграфировал министру внутренних дел, что матросы якобы вооружают рабочих винтовками и готовятся свезти на берег артиллерию, которой у Одесского гарнизона почти не было{173}.

Растерянность властей облегчила осуществление плана Соединенной комиссии. Однако когда представители комиссии познакомили с ним потемкинцев, то встретили решительный отпор. Матросы объяснили, что перед выходом в море с броненосца списали многих революционно настроенных членов экипажа, а взамен прислали политически неразвитых новобранцев. Потемкннцы заявили, что если высадить десант в 300 человек из новобранцев, то они не окажут достаточной помощи рабочим и могут даже разбежаться из боязни последующих репрессий начальства. А в случае высадки десанта из революционно настроенных моряков оставшиеся на корабле новобранцы могут увести «Потемкин» в Севастополь. Поэтому судовая комиссия «Потемкина» решила дождаться прихода эскадры. Она специально просила одесских социал-демократов срочно связаться с Севастополем, объяснить положение и просить «Централку» всемерно ускорить намеченное восстание эскадры. По мнению судовой комиссии, присоединение эскадры должно было подействовать на несознательную часть команды, убедив ее, что происходящие события – не бунт одного корабля, а начало восстания всего Черноморского флота и долг всех матросов – поддержать своих товарищей в борьбе за свободную Россию{174}.

Считая невозможной высадку десанта до прихода эскадры, комиссия «Потемкина» могла бы по крайней мере вооружить рабочих имевшимися на броненосце [66] винтовками и мелкими пушками (две из них калибром 64 мм предназначались специально для десанта), а также послать на берег несколько проверенных товарищей для руководства рабочими отрядами в помощь одесским социал-демократам. Об этом настойчиво просили представители Соединенной комиссии{175}. Однако судовая комиссия не только не сделала этого, но даже удалила с броненосца представителей Соединенной комиссии и тех членов РСДРП, которые по собственной инициативе приехали на «Потемкин». Одесские социал-демократы могли бы оказать большую помощь в агитации среди молодых матросов, но им пришлось покинуть корабль по настоянию большинства команды, подстрекаемой кондуктурами. Утром 15 июня кондуктуров освободили из-под ареста, и они убедили несознательных матросов, что по правилам устава на корабле не должно быть «посторонних лиц», что «вольные» продадут матросов{176}. Судовая комиссия приказала никого больше не допускать на корабль. В результате не смогли попасть на него член Одесского большевистского комитета В. А. Хрусталев и известный революционер-большевик Е. М. Ярославский. Лодка, в которой плыл Е. М. Ярославский, даже подверглась ружейному обстрелу с «Потемкина».

Комиссия «Потемкина» совершила ошибку, не установив постоянную надежную связь с одесскими социал-демократами. В свою очередь Соединенная комиссия из-за предательской тактики меньшевиков оказалась, как будет показано ниже, неспособной организовать и возглавить совместное выступление рабочих и матросов. Центральной организации, координирующей и направляющей борьбу, восстание не имело, что во многом определило его неудачу.

Итак, на «Потемкине» остались только большевик И. П. Лазарев, меньшевики А. П. Березовский и К. И. Фельдман, ставшие уполномоченными от одесских социал-демократов{*15}. [67]

К. И. Фельдман и А. П. Березовский, действуя вопреки оппортунистическим решениям меньшевистской Женевской конференции, старались поддержать и расширить восстание. Об этом свидетельствуют документы следствия и воспоминания потемкинцев, которые отмечают положительную роль Фельдмана и Березовского, их заслуги в руководстве революционной борьбой моряков{177}. Причиной колебаний судовой комиссии «Потемкина» являлись неопытность ее руководства и наличие на корабле контрреволюционных элементов во главе с кондуктурами.

Около 18 часов сигнальщики «Потемкина» заметили на горизонте небольшое гидрографическое судно «Веха»{*16}. Корабль шел из Николаева в Одессу. Потемкинцы решили задержать «Веху» и присоединить ее команду к восстанию. Прапорщик Д. П. Алексеев пытался уговорить матросов не делать этого, но они не послушались.

В 17 часов 40 минут, не заходя в гавань, «Веха» показала свои позывные «Потемкину», который ответил тем же. Через 20 минут командир «Вехи» полковник барон П. П. Эйхен запросил у броненосца, как старшего по рангу корабля, разрешение войти в гавань. «Не согласен», – ответил «Потемкин». «Имею груз на берег», – настаивала «Веха». «Не смейте входить в гавань», – повторил «Потемкин», а затем приказал «застопорить машину» и «стать на якорь по корме броненосца»{178}.

Вероятно, потемкинцы опасались, как бы офицеры «Вехи» не сбежали на берег. Командира «Вехи» не удивила такая встреча: он решил, что это вынужденная мера предосторожности из-за происходивших в городе «беспорядков».

В 18 часов 15 минут «Веха» стала на якорь в 150 саженях по корме броненосца. Ее командир приказал спустить шлюпку, собираясь отправиться с рапортом на «Потемкин». Заметив спущенную шлюпку и, вероятно, опасаясь, что офицеры «Вехи» знают о восстании и собираются бежать, потемкинцы подняли сигнал: «Не иметь сообщения с берегом». Но, увидев, как шлюпка направилась в сторону броненосца, они успокоились. [68]

Едва П. П. Эйхен поднялся на борт «Потемкина», его схватили вооруженные матросы. Прапорщик Д. П. Алексеев успел шепнуть ему: «На броненосце неблагополучно, убит командир, старший офицер и еще несколько офицеров». Караул отвел П. П. Эйхена в кают-компанию, где с него сняли погоны, заставили подписать протокол о событиях на Тендре и предложили перейти на сторону восставшего народа. П. П. Эйхен отказался{179}. Тогда потемкинцы решили вызвать на броненосец других офицеров «Вехи».

В 19 часов на «Веху» передали семафором: «Командир портового судна «Веха» просит офицеров прибыть на броненосец «Князь Потемкин». Прапорщики С. Исаев, Е. Крышкевич и судовой врач В. М. Королев отправились на броненосец. На «Вехе» остался только прапорщик А. Полухин.

Как только офицеры «Вехи» оказались на «Потемкине», с него последовало приказание: «Сняться портовому судну «Веха» с якоря, подойти к левому борту броненосца». В 19 часов 30 минут «Веха» выполнила приказ. Караул с броненосца во главе с А. Н. Матюшенко перешел на «Веху» и арестовал прапорщика А. Полухина, кондуктура А. Ковалева и чиновника коллежского секретаря Баркарева. Офицерам с «Вехи» зачитали протокол о событиях на Тендре, дали под ним подписаться и предложили перейти на сторону восставших {180}. Все они, за исключением судового врача В. М. Королева, отказались.

Матросы «Вехи» требовали выдать им некоторых офицеров судна для расправы. Но потемкинцы возразили, что месть отдельным лицам вообще не является революционной необходимостью, а в данном случае не имеет смысла, поскольку на «Вехе» уже установлена свобода{181}. Затем потемкинцы вскрыли судовую кассу «Вехи». В ней оказалось 1400 руб. Из них 600 руб. судовая комиссия раздала офицерам «на дорогу», и в 21 час шлюпка с «Потемкина» доставила их на берег{182}. Революционные матросы и в этот раз проявили гуманное отношение к своим бывшим врагам – офицерам {*17}. Поэтому возмущение и гнев вызывает то [69] бесстыдство, с которым реакционная пресса называла потемкинцев к дикими зверями» и «ворами-грабителями».

Команду «Вехи» – 56 человек – пригласили на броненосец для участия в общем митинге. Потемкинцы рассказали им о причинах восстания и призвали принять участие в борьбе за свободу. После митинга матросы «Вехи» вернулись на свой корабль. Вместе с ними для продолжения агитации перешел с «Потемкина» А. П. Березовский. Около двух часов продолжалась его беседа с экипажем судна. А. П. Березовский вспоминал, что слушали его «с большим интересом» и «сочувствие к потемкинцам было всеобщее и самое горячее»{183}.

Присоединение «Вехи» и ее команды к восстанию способствовало укреплению революционных настроений потемкинцев. К тому же, пока они занимались «Вехой», к «Потемкину» подплыли на лодке делегаты от солдат батальона таможенной охраны, которые сообщили, что их батальон поддержит матросов, если они начнут захват города. Это известие еще более повысило революционный дух потемкинцев {184}.

Офицер с «Вехи» прапорщик А. Полухин в рапорте командованию о своем аресте сообщил важную деталь, характеризующую положение на «Потемкине»: руководитель восстания А. Н. Матюшенко, перейдя на их судно, сразу же спросил, «есть ли на портовом судне «Веха» чиновники и кондуктуры?»{185}. Это свидетельствует о понимании А. Н. Матюшенко контрреволюционной роли кондуктуров. Однако он не принял мер для прекращения их враждебной деятельности на «Потемкине». Кондуктуры из страха потерять привилегии, полученные за сверхсрочную службу, вели среди несознательных матросов агитацию против восстания. И все же большинство судовой комиссии решило оставить их на корабле, считая, что матросы привыкли видеть в них опытных специалистов. Комиссия опасалась, что большая часть команды не доверит ей одной управление сложными механизмами. Социал-демократы «Потемкина» не проявили достаточной твердости в отношении кондуктуров. Они, вероятно, считали недопустимым насилие над волей большинства экипажа.

Контрреволюционная агитация кондуктуров усиливалась буквально с каждым часом. Они убеждали матросов прекратить восстание и идти сдаваться в Румынию. [70] Кондуктуров поддерживал прапорщик Д. П. Алексеев. Комиссии пришлось посвятить кондуктурам специальное заседание, на котором были приняты решения, важные для хода восстания. Заседание состоялось утром 16 июня. Кондуктуров решили оставить на корабле, но под строгим надзором. Опасаясь мятежа, члены комиссии раздали надежным товарищам револьверы, а винтовки заковали в пирамиде{186}.

Относительно прапорщика Алексеева комиссия не приняла никаких мер, хотя и отметила его предательское поведение, особенно при захвате «Вехи», когда он убеждал матросов не делать этого. Тогда потемкинцы не послушали Алексеева. Но вечером 15 июня, после захвата «Вехи», на горизонте был замечен еще один корабль – учебное судно «Прут». Матросы хотели захватить и его, но Д. П. Алексеев сумел отговорить их, ссылаясь на быстроходность этого судна. Потемкинцы не знали, что «Прут» готов к восстанию, и, если бы в погоню за ним послали миноноску, революционная эскадра увеличилась бы еще на одно судно. Кроме того, на «Пруте» находился А. М. Петров, один из создателей «Централки», талантливый революционер и прекрасный организатор. Судовая комиссия, словно не замечая контрреволюционной деятельности Д. П. Алексеева, ошибочно полагала, что он просто еще не освоился со своей новой ролью командира. Комиссия постановила привлечь Алексеева к более активному и сознательному участию во всех мероприятиях восставших и даже поручить ему выступать перед командой с революционными речами. Восставшие не знали, что Д. П. Алексеев подговаривал боцмана Ф. В. Мурзака и врача А. С. Галенко объединиться для борьбы против восставших и организовать заговор кондуктуров. Неизвестно, согласился ли Ф. В. Мурзак на это предложение. По крайней мере в дальнейшем он добросовестно выполнял все распоряжения комиссии. А. С. Галенко был готов поддержать действия контрреволюционеров, но не хотел преждевременно скомпрометировать себя связью с кондуктурами, заговор которых организовал и возглавил прапорщик Алексеев. Заговорщики поставили целью арестовать членов комиссии, но их попытки успеха не имели{187}.

Поздно вечером 15 июня судовая комиссия «Потемкина» обсудила вопрос о боевой готовности броненосца. [71]

Учитывая возможность торпедных атак, некоторые члены комиссии предлагали поставить сетевые заграждения. Но другие полностью полагались на противоминную артиллерию «Потемкина». В конце концов заграждений решили не ставить, учитывая, что они значительно стеснят маневрирование, а ночью с помощью прожектора и дозорной миноноски можно обнаружить противника на подходе и открыть заградительный огонь. От торпедных атак «Потемкин» прикрылся корпусами торговых судов{188}. Затем комиссия обсудила вопрос о продовольственном снабжении и постановила утром послать миноноску к городским бойням за мясом.

Последним обсуждался вопрос о судьбе арестованных офицеров броненосца. Им предложили перейти на сторону восставших. Инженеры-механики поручик А. М. Коваленко, подпоручик П. В. Калюжный (Калюжнов) и младший судовой врач А. С. Галенко изъявили согласие. Остальных офицеров комиссия постановила отправить на берег. Но этому помешали события, разыгравшиеся в Одесском порту тем же вечером{*18}.

А произошло следующее. До 16 часов вся территория порта полностью находилась во власти рабочих. Они поддерживали порядок и пресекали все попытки полицейских агентов организовать разгром портовых складов. Но в 16 часов с «Потемкина» вернулись представители Соединенной комиссии, которые объявили рабочим, что матросы решили отложить высадку десанта и поэтому можно разойтись и ждать сигнала революционных организаций к восстанию. Рабочие стали покидать порт.

А тем временем городские власти начали стягивать в Одессу войска и около 16 часов город объявили на военном положении. По их приказу агенты полиции начали усиленно распространять слух, что в порту бедным раздают «несметные сокровища». Туда хлынули толпы народа. Генерал-губернатор Одессы К. А. Карангозов еще утром заявил: «Пусть их набираются в порт, мы их оттуда не выпустим, а перестреляем»{189}.

К 17 часам солдаты перекрыли проходы в порт, [72] где в 18 часов начались грабежи и пожары. По свидетельству очевидцев, «грабежи были делом городских отбросов, босяков, профессиональных воришек и «чистой публики». Рабочие пускали в ход оружие, умоляли, просили, но ничто не помогало»{190}.

Полицейские агенты организовали разграбление винных складов с целью споить толпу и направить ее на погром. Однако призывы к погрому успеха не имели. Газета «Пролетарий» сообщала: «Настроение толпы было зверское, озлобленное, но вся злоба была направлена против полиции. Во время грабежа один из босяков произнес речь приблизительно такого содержания: правительство прислало нам водку для того, чтобы мы напились и пошли разбивать жидов, но этому не бывать; от водки мы, конечно, не откажемся, но бить будем только полицейских чиновников, а не евреев, потому что они – наши товарищи, наши братья и т. д. В толпе раздавались крики «ура!», «долой полицию!» и т. п.»{191}. Это свидетельствует о том, что приход «Потемкина» и митинги в порту не прошли бесследно даже для люмпен-пролетарских слоев – революционные настроения начали проникать и в среду деклассированных элементов, которые всегда были орудием реакции.

Направляемая агентами полиции толпа разгромила и подожгла товарные склады. При этом агенты обливали здания заранее приготовленным горючим составом, последовательно переходя от одного пакгауза к другому. В грабежах и поджогах принимали участие солдаты и казаки {192}.

Около 22 часов пожар охватил всю гавань, перекинулся на рабочие кварталы Пересыпи. К 24 часам из порта, спасаясь от огня, в город двинулись толпы народа. Но все выходы были оцеплены войсками. Солдаты стреляли сверху в людей, которые метались в огне и дыму. Только отдельным группам удалось прорваться наверх. Обезумевшие люди бросались на солдат с камнями и кусками железа, дрались врукопашную. В них стреляли в упор, добивая раненых прикладами. Штаб-офицер для особых поручений подполковник Сигалев докладывал генерал-губернатору, что в ту ночь войсками «всего израсходовано 1510 патронов, кроме того, поломано несколько прикладов…»{193}.

Сухие строки официальных документов дополняет рассказ очевидца событий брата писателя В. Г. Короленко [73] И. Г. Короленко: «По знаменитой парадной мраморной лестнице возвращались главн[ым] образ[ом] любопытные, наблюдавшие картину пожара и происходящие в порту события. Тут были, говорят, студенты, барышни и вообще интеллиг[ентная] молодежь. Кому удалось выбраться наверх к бульвару, должен был еще пройти через Екатерининскую площадь. Живущие поблизости ее утверждают, что никому не удалось пройти живому эту площадь, причем студентов и барышень избивали не только пулями, но и всякими другими зверскими способами»{194}.

Газета «Пролетарий» сообщала, что «кареты «скорой помощи» работали под выстрелами, но им удалось спасти лишь ничтожную часть раненых». Только по официальным данным администрации порта, погибло около 1260 человек. Эту страшную ночь из-за обилия пролитой крови одесситы прозвали «красной»{195}.

Однако не все солдаты участвовали в расстреле. Например, по сведениям Одесской группы РСДРП, «в одном полку две роты совсем отказались выходить… В порту из 16 рот стреляли лишь две, из которых одна рота стреляла вверх. В ней нашлось лишь девять защитников царя. Другие солдаты прямо повыбрасывали патроны…»{196}. «По моему соображению, – писал очевидец Левенок, – если бы все стреляли в народ, то, пожалуй, не осталось бы ни одного живого человека из тех, которые бежали по набережной»{197}.

Сгорели все портовые здания и несколько пароходов. Убытки от пожара составили около 50 млн. руб.{198}

Катера с солдатами отрезали выход из порта, но группе рабочих удалось пробраться к броненосцу и сообщить о расстреле. А. П. Березовский и А. Н. Матюшенко отправились в порт на разведку. Вернувшись, они рассказали, что солдат морского батальона заявил им о готовности его части перейти на сторону восставших и увлечь солдат других частей. Еще за несколько часов до этого к «Потемкину» подходила шлюпка с делегатами Измайловского и Дунайского полков с таким же заявлением. Матросы потребовали от судовой комиссии отдать приказ немедленно открыть огонь по войскам и полиции, но комиссия отказалась. Причины этого отказа до сих пор не выяснены, но существует целый ряд версий. По одной из них командир Д. П. Алексеев «отказался выполнить решение команды, ссылаясь на отсутствие электрических приборов [74] для ночной пристрелки»{*19}. Однако, согласно показаниям самого Д. П. Алексеева и воспоминаниям К. И. Фельдмана, командир убедил матросов, что слышны не выстрелы, а треск горящих построек. По сообщению листовки Бунда, комиссия мотивировала отказ от обстрела невозможностью видеть цель сквозь закрывшие порт клубы дыма{199}. По всей вероятности, именно невозможностью стрельбы по невидимой цели и объясняется отказ комиссии от обстрела. Тем не менее благоприятные условия для десанта, даже без артиллерийской поддержки, существовали, но потемкинцы упустили момент для захвата города. Они ограничились следующим воззванием к войскам гарнизона и населению Одессы:

«От команды броненосца «Князь Потемкин-Таврический».

Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем Под одну крышу на борьбу за свободу; пришел последний час нашего страдания, – долой самодержавие!

У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен»{200}.

Расстрел в порту был организованной провокацией царских властей. После него рабочее движение в Одессе поднялось на новую ступень. Источники не отмечают сколько-нибудь крупных вооруженных выступлений. Однако рабочие рвались в бой, требовали оружия и бомб. Даже социал-демократы из рабочих просили принять их в эсеровские боевые дружины, несмотря на несогласие с общей программой эсеров. Они рассчитывали получить оружие хотя бы таким путем. Всеобщая забастовка продолжалась. Массы ждали обещанного сигнала социал-демократических организаций. Многие революционно настроенные рабочие пытались действовать самостоятельно: 16 июня, на следующий день после расстрела в порту, войска дважды открывали огонь по толпе рабочих, стремившихся прорваться в порт и установить контакт с восставшими матросами{201}. [75]

Одесские большевики, как уже отмечалось, не были в состоянии возглавить восстание. В Соединенной комиссии они также оказались в меньшинстве. Согласно воспоминаниям большевички Н. Ростоцкой (О. И. Виноградовой), Соединенная комиссия никак не могла решить: сложилась в городе революционная обстановка или нет? Меньшевики, словно не замечая резко возросшей революционной активности масс, считали, что надо «продолжить еще день-два всеобщую стачку и затем приступить к мирной организационной работе, пропаганде и агитации». В то время как рядовые рабочие-меньшевики дрались на баррикадах, руководство Одесской группы РСДРП не принимало практических мер для организации и координирования революционных выступлений. Предательской тактике меньшевиков большевики противопоставляли проведение широкой агитации среди матросов за бомбардировку и высадку десанта, которые помогли бы рабочим захватить город. Бундовцы также выступали за решительные действия. Их план отличался от плана большевиков только предложением организовать небольшие вооруженные отряды, которые должны были вести за собой невооруженную массу рабочих. Казалось бы, переход бундовцев на сторону большевиков обеспечил последним руководящую роль в комиссии, но из-за противодействия меньшевиков в ней шли долгие споры, ее члены медлили с окончательным решением и не вели практической подготовки к восстанию{202}.

15 июня эсеры предложили Одесской группе РСДРП заключить союз для захвата города. Получив от меньшевиков отказ от совместных действий и зная о решении потемкинцев не начинать захват города до прихода эскадры, эсеры дальнейшей инициативы не проявили, ожидая развития событий. Еще в январе 1905 г., в самом начале революции, В. И. Ленин писал: «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений – вот та практическая основа, на которой могут и должны соединиться для общего удара все и всякие революционеры». Меньшевики игнорировали это указание. Их делегаты заявили эсерам, что «они уполномочены говорить только с либералами». Ориентация меньшевиков не на левый [76] блок, а на союз с либералами означала измену революции. К тому же одесские либералы не оказывали революционным партиям никакой помощи, хотя и не прочь были воспользоваться победами рабочих: в день прихода «Потемкина» среди либералов раздавались голоса о революционном комитете и временном правительстве {203}.

Размах забастовочной борьбы, готовность рабочих к решительным действиям в союзе с матросами, сочувствие восстанию со стороны многих солдат гарнизона создавали реальную возможность захвата города и провозглашения временного революционного правительства. При таких условиях высадка десанта являлась естественным следствием прихода восставшего броненосца в Одессу. Наступательные действия потемкинцев при активной поддержке рабочих должны были заставить Соединенную комиссию и одесских меньшевиков перейти к решительным действиям. Пассивная тактика судовой комиссии «Потемкина» отрицательно влияла не только на развитие событий в целом, но и на команду броненосца. Член Одесского комитета большевиков И. П. Лазарев в отчете ЦК РСДРП отметил, что отсутствие активных действий угнетающе сказывалось на настроении матросов, особенно новобранцев. По наблюдениям Н. Ростоцкой, побывавшей на «Потемкине» 15 июня, «матросы тяготились неопределенностью положения» {204}. Что же касается опасений судовой комиссии за вероятную неустойчивость десанта, то уровень революционного порыва и борьбы рабочих наряду с активной агитацией социал-демократов, безусловно, способствовали бы политическому воспитанию несознательных матросов, пониманию ими насущных целей и задач. Следовательно, десант был бы вполне возможен даже при наличии имевшихся неблагоприятных условий. Высадке его мешали предательство одесских меньшевиков и нерешительность судовой комиссии, которая объясняется оторванностью ее от борьбы рабочих Одессы. Последнее чрезвычайно важно, ибо настроение всей команды и тактика судовой комиссии резко изменились на следующий же день, 16 июня, под влиянием известий о событиях в городе, когда потемкинцы приняли решение о бомбардировке и высадке десанта.

Обстрел Одессы орудиями «Потемкина» – одно из важнейших событий восстания. В источниках и историографии [77] существуют разные версии о его причинах и поводах. Так, в воспоминаниях И. А. Лычева, К. М. Перелыгина и Я. В. Склярова говорится, что бомбардировка была вызвана стремлением отомстить за расстрел в порту. И. И. Старцев-Шишкарев называет в качестве ее причины известие о заседании военного совета в городском театре. К этому мнению присоединяется А. П. Березовский. К. И. Фельдман и Д. П. Алексеев добавляют еще известие о готовности солдат присоединиться к матросам после бомбардировки {205}.

Согласно воспоминаниям А. М. Коваленко, известие о совете явилось лишь непосредственным поводом к обстрелу, а главным было стремление команды перейти к активным действиям и препятствия военных властей в доставке провизии. По сообщению А. Н. Матюшенко, причина заключалась в невыполнении одесскими властями требований потемкинцев о доставке материалов и провизии {206}.

К. Орлов считал причиной обстрела арест делегации потемкинцев, якобы вручившей командующему гарнизоном ультиматум с требованием освободить политических заключенных и снабдить «Потемкин» всем необходимым. Однако на самом деле ультиматум был послан уже после бомбардировки. Почти не отличается от этой версии рассказ Д. Т. Зыбалова, который объясняет бомбардировку отказом властей принять ультиматум, но ничего не говорит о посылке делегации {207}.

Не меньшие расхождения имеются и в историографии. Б. Маевский назвал причиной обстрела известие о военном совете. В. Камшицкий полагал, что бомбардировка могла быть вызвана либо арестом депутации, либо промедлением с доставкой провизии. А. П. Платонов, П. П. Гришин и А. Питерский считали, что обстрел был вызван нападением полиции на матросов, возвращавшихся с похорон. А. И. Герасимов соглашался с такой точкой зрения{*20}, но добавлял еще противодействие военных властей снабжению «Потемкина» {208}. [78]

Н. Н. Авдеев склонялся к тому, что причин было три, и объединял версии А. М. Коваленко, А. Н. Матюшенко и К. И. Фельдмана. А. В. Федоров, Н. Заднепровский и Н. Соколов приняли версию К. Орлова о посылке потемкинцами делегации для вручения ультиматума после похорон Г. Н. Вакуленчука. Однако они писали не об аресте делегации, а лишь об отказе командующего принять ультиматум {209}.

Д. Норицын, С. Ф. Найда и Р. М. Мельников считали, что обстрел был вызван известием о скоплении войск в районе театра и дома командующего. М. А. Столяренко и С. А. Томилов в качестве главной причины выдвинули стремление потемкинцев перейти к активным действиям под влиянием известий о расстреле в порту и нападении полиции на матросов {210}.

Наиболее вероятным объяснением причин обстрела, учитывая сообщения источников, представляется следующее: бомбардировка явилась результатом стремления передовой части потемкинцев перейти к активным действиям, отомстить за расстрел в порту, а ее непосредственным поводом стало известие о военном совете и готовности солдат присоединиться к матросам, если снаряды броненосца уничтожат командование гарнизона.

* * *

Итак, утром 16 июня пожар затих, и потемкинцы отправились в порт на разведку. Оказалось, что пожар ликвидировали сами рабочие с помощью пожарных команд и моряков торговых судов. Они спасли от огня и пуль тело Г. Н. Вакуленчука, соорудив вокруг него баррикады из мешков с песком. Матросы доложили о мужестве рабочих на броненосец. Судовая комиссия решила послать делегацию к военным властям с требованием предоставить возможность похоронить Вакуленчука на городском кладбище Одессы.

Трое потемкинцев были отправлены за мясом на городские бойни. В пути они подверглись нападению полиции. Один был убит, остальные арестованы. Известие об этом взволновало и озлобило команду «Потемкина». Однако немедленного возмездия не последовало. Вероятно, потемкинцы хотели сначала завершить дела, связанные с похоронами Вакуленчука.

Около 9 часов делегация с броненосца отправилась к командующему войсками для переговоров о похоронах. Вместе с ней поехал судовой священник «Потемкина» [79] иеромонах Пармен (Пименов), изъявивший желание помочь в организации погребения. Потемкинцы не любили его и называли «отцом Халдеем». Во время событий на Тендре он пытался оказать противодействие восстанию, за что А. Н. Матюшенко разбил ему нос стволом винтовки. Сойдя на берег, священник воспользовался первой возможностью, чтобы скрыться от матросов (впоследствии выяснилось, что он прихватил с собой и шесть рублей из личных денег потемкинца В. П. Кулика, которые тот дал ему на похороны) {211}.