Текст книги "В борьбе за свободу"

Автор книги: Борис Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Днем 12 июня, как сообщает потемкинец И. П. Мокиенко, на корабле состоялась сходка 80 революционно настроенных моряков для окончательного решения вопросов, связанных с началом восстания. В разгар сходки 40 ее участников были вызваны на верхнюю палубу и списаны на берег без объяснения причин. Среди них находился и один из будущих руководителей ноябрьского восстания 1905 г. в Севастополе, машинный квартирмейстер И. Сиротенко {72}.

В 14 часов броненосец вышел в море. В последний момент с него под предлогом болезни съехали на берег мичманы Гнилосыров и Тихменев. Они знали о ненависти к ним революционно настроенных матросов, вызванной их провокационными действиями и контрреволюционной агитацией, поэтому сбежали с корабля, когда он уже дал ход {73}.

2. Начало восстания на «Потемкине»

Революционизирование матросской массы в 1905 г. под руководством РСДРП шло чрезвычайно быстрыми темпами. Обстановка на флоте к июню 1905 г. была так накалена, что могла бы вызвать стихийный взрыв, однако, по мнению большевистской «Централки», еще не достигла уровня, достаточного для успеха восстания: не все корабли охватила пропаганда и агитация, еще много было политически несознательных. «Централка» надеялась вовлечь их в движение своей агитацией, а также самим фактом восстания главных сил флота – броненосцев. Усиление рабочего и крестьянского движения по всей стране, и в частности на Юге, способствовало революционизированию черноморцев. Однако в целом борьба рабочих и крестьян еще не приблизилась к вооруженному восстанию. Выступление флота, очевидно, ускорило бы этот процесс. Слияние борьбы рабочих, крестьян и матросов под руководством РСДРП обеспечивало восстанию победу. План «Централки» являлся вполне реальным. [34]

Революционные группы «Потемкина», созданные и руководимые социал-демократами, также вели активную подготовку к выступлению. Они располагали конкретным планом, увязанным с планами «Централки». Но группы были сильно ослаблены, и у них оставалось очень мало времени до начала восстания для эффективной пропаганды среди новобранцев.

При изучении революции важное значение имеет исследование социального и партийного состава участников. Историками потемкинского восстания такое исследование специально еще не проводилось.

В команде «Потемкина» было 763 матроса и 12 кондуктуров. Из них пять матросов погибли на Тендре, 12 больных и раненых в дальнейших событиях не участвовали. Точный социальный состав остальных 746 человек установить, к сожалению, не удалось ввиду неполноты сведений по 36-му флотскому экипажу, куда входили 721 человек команды «Потемкина» {74}, и отсутствия всех сведении о номерах экипажей, к которым были приписаны остальные члены команды {*5}. Общее количество матросов из рабочих в Черноморском флоте составляло 27,97%{75}. Следует, однако, предположить, что на «Потемкине» бывших рабочих было значительно меньше, ибо данная категория матросов более прочих была затронута революционным движением, и вряд ли командование, зная о подготовке восстания, заменило ими списанных с «Потемкина» политически неблагонадежных. Вероятнее всего, подавляющее большинство команды составляли крестьяне.

Однако вопрос о социальном положении мог бы и не играть в данном случае столь большой роли, так как значительная часть молодых крестьян, попав на флот, относительно быстро проникалась идеями его передового революционного отряда. Но для этого требовались время и разветвленная сеть агитаторов. А у команды «Потемкина» не было ни того, ни другого. Выше уже отмечалось, что в начале июня с «Потемкина» списали 300 политически неблагонадежных матросов, а в день выхода на Тендру – еще 40 человек, членов революционных групп, заменив их несознательными [35] новобранцами. Утверждение М. Я. Попова, что экипаж «Потемкина» был «наиболее подготовлен в политическом отношении» {76}, источники решительно опровергают. Например, по воспоминаниям находившегося на «Потемкине» члена Одесского большевистского комитета РСДРП И. П. Лазарева, «Потемкин» среди кораблей Черном[орского] флота – по силе с.-д. организ[ации], по охвату рев[олюционной] пропагандой, считался чуть ли не на последнем месте, так как на нем было много молодых матросов, еще не вовлеченных в рев[олюционное] движ[ение]». О том же свидетельствовал участник восстания П. В. Алексеев{77}. «Матросы «Потемкина», – указывал В. И. Ленин, – были менее подготовлены, чем матросы иных судов…» {78}

В проблеме вооруженного восстания видное место занимает вопрос о деятельности революционной партии в условиях преждевременного начала готовившегося ею выступления. При его изучении важно выяснить, чем вызвана досрочность восстания, имелась ли возможность сохранить нормальный ход его подготовки, удалось ли партии сразу возглавить движение и придать ему организованность. Для более глубокого освещения и анализа вопроса необходимо с возможной точностью выявить ход событий.

13 июня в 7 часов утра броненосец «Потемкин» и миноноска № 267{*6} стали на якорь в четырех верстах от Тендровской косы. В 9 часов с броненосца на Тендру отправились на шестерке прапорщик Н. С. Ястребцов и сопровождавший его матрос. Оттуда они телеграфом известили Севастополь о приходе «Потемкина». Вернувшись на броненосец, они доложили о результатах поездки. Особое сообщение о продовольствии и ценах ими было сделано ревизору мичману А. Н. Макарову {79}. Однако последний, решив, вероятно, что купит провизию в Одессе дешевле, чем на Тендре, в 13 часов отбыл в Одессу на миноноске № 267. [36]

Миноноска пришла в Одессу в 17 часов. Город находился в напряженном состоянии. Бастующие рабочие вели открытую борьбу с казаками и полицией. Найти достаточное количество провизии в таких условиях оказалось нелегко. Матросы обошли весь город, но безрезультатно. Тогда они предложили мичману вернуться на Тендру и взять мясо из флотских холодильников. Однако ревизор приказал купить несвежее мясо в магазине Копылова. Его вполне устраивала цена, а плохому качеству он не придавал значения. Отобрав нужное количество, Макаров оставил расписку, пообещав зайти и уплатить 15 июня, когда «Потемкину» снова потребуется провизия. Мичман, так спешил уйти из бастующей Одессы, что по дороге к «Потемкину» миноноска налетела в темноте на рыбачью лодку и потопила ее. Находившихся в лодке двух рыбаков пришлось взять на борт {80}.

14 июня в 4 часа утра миноноска подошла к «Потемкину». Матросские кубрики броненосца облетела весть о событиях в Одессе. Влияние их на потемкинцев показало, что уровень революционного движения в войсках зависит от размаха борьбы пролетариата. «Настроение команды как-то сразу изменилось, у нас появилось желание поддержать рабочих», – вспоминал матрос Е. А. Батеев. Другой участник восстания, комендор Е. Г. Лакий, сообщил, что «было тайное собрание в минно-машинном отделении и было решено, что наступил момент дружно выступить против начальства». На совещании разгорелась борьба между большевистской группой Г. Н. Вакуленчука и группой сторонников немедленного восстания во главе с А. Н. Матюшенко и Е. Р. Бредихиным. Победили сторонники Вакуленчука: участники сходки постановили дождаться прихода эскадры. Но для начала решили организовать коллективный протест против плохого мяса, чтобы выяснить, пойдет ли за ними команда в случае восстания, и призвать матросов отказаться от обеда{81}. Но как показали дальнейшие события, специально убеждать команду почти не пришлось: протест возник стихийно и охватил практически всех матросов.

15 июня в 5 часов утра команду подняли на молитву. Затем после завтрака началась утренняя приборка, во время которой матросы увидели, что на привезенном мясе, подвешенном с левой стороны [37] спардека, ползают черви. Они стали высказывать свое возмущение вахтенному начальнику прапорщику Н. Я. Ливинцеву. Коки на камбузе поддержали команду и отказались готовить борщ{82}. Н. Я. Ливинцев доложил об этом командиру.

Е. Н. Голиков в сопровождении старшего судового врача титулярного советника С. Г. Смирнова поднялся на спардек. Врач осмотрел мясо и признал его годным. Тогда Е. Н. Голиков приказал матросам разойтись и распорядился поставить на спардеке дневального для записи всех недовольных. Затем он приказал промыть мясо в соленой воде, рассчитывая такой «дезинфекцией» успокоить матросов. Но когда кусок вынули из рассола, все с отвращением увидели, что мясо буквально кишит червями. Матросы разошлись, полные злобы. За обедом никто не притронулся к борщу. По просьбе команды кок И. Данилюк приготовил чай с хлебом {83}. Матросы стали покупать продукты в судовой лавке.

Прапорщик Н. Я. Ливинцев и старший офицер И. И. Гиляровский пытались заставить команду есть борщ, но встретили решительный отказ. И. И. Гиляровский доложил командиру об угрожающем настроении матросов. Е. Н. Голиков приказал выстроить команду на юте в четыре шеренги. Когда матросы построились, командир вызвал коков и артельщиков и спросил, почему команда не хочет обедать. Коки и артельщики объяснили, что мясо с червями {84}.

«Их нужно проучить, Евгений Николаевич, чтобы они весь свой век помнили», – заявил командиру старший офицер И. И. Гиляровский. По приказу Е. Н. Голикова принесли бак с борщом. Старший врач С. Г. Смирнов на виду у матросов съел несколько ложек борща, предварительно процедив его. Сняв пробу, он заявил, что борщ «чудесный». Командир спросил кока и артельщиков: «Вы пробу давали мне из этого мяса?» Те, боясь наказания, ответили: «Так точно»{85}.

Тогда командир сказал, что прикажет запечатать бак с борщом и отправить к военному прокурору в Севастополь, но матросы, которые откажутся повиноваться, будут повешены. Затем он приказал не желающим бунтовать выйти из рядов к орудийной башне, однако, кроме кондуктуров, никто не двинулся с места. Е. Н. Голиков вызвал караул. Он хотел расправиться [38] с непокорными матросами поодиночке.

Наступил решающий момент. Социал-демократы, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выделению «зачинщиков» для расправы, первыми перешли к башне. За ними последовали и остальные матросы {86}.

Через минуту у правого борта оставалось не более 30 человек. Но тут выступил старший офицер И. И. Гиляровский. Вместе с прапорщиком Н. Я. Ливинцевым он остановил перебегавших матросов и приказал записать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва боцманмат В. И. Михайленко начал переписывать матросов, как из толпы у башни послышался крик: «Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!» И. И. Гиляровский приказал принести брезент{*7}, и матросы поняли, что готовится расстрел. [39]

Из группы обреченных раздались голоса: «Ваше высокоблагородие, не стреляйте, мы не бунтовщики!»{87}

Все напряженно ждали, что будет дальше…

Зловещую тишину разорвал призыв А. Н. Матюшенко: «Братцы, что они делают с нашими товарищами? Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!»{88}

Революционные моряки с криками «ура!» бросились на батарейную палубу и расхватали винтовки. Но патронов не было. Несколько обойм, спрятанных заранее за иконой Николая Угодника, разобрали моментально. Тогда машинный ученик П. И. Глаголев взломал замок оружейного погреба, а подручный хозяина трюмных отсеков Я. Медведев вынес оттуда патроны. В ответ на растерянный вопрос лейтенанта В. К. Тона: «Чего же вы хотите?» – десятки гневных голосов грянули: «Свободы!»{89}

На ходу заряжая винтовки, вооруженные матросы разъяренным потоком разлились по верхней палубе. В числе первых были машинисты А. С. Зиновьев и Ф. Я. Кашугин, минные машинисты Т. Г. Мартьянов, Н. Хохряков и И. П. Шестидесятый, кочегары В. А. Зиновьев и В. Е. Пригорницкий, плотник И. П. Кобцы, ложник К. Н. Савотченко, матросы С. Я. Гузь, А. Н. Заулошнов, А. П. Сыров, Н. С. Фурсаев, комендоры И. П. Задорожный и Ф. И. Пятаков{90}.

Пытаясь остановить их, старший офицер И. И. Гиляровский кинулся к левому проходу с батарейной палубы. А. Н. Матюшенко ударил его прикладом по ноге. Испуганный Гиляровский метнулся к Е. Н. Голикову: «Что же это делается, Евгений Николаевич?! Что же это делается?!»

А. Н. Матюшенко метнул в командира штык, но не попал. Е. Н. Голиков приказал строевому квартирмейстеру А. Я. Денчику взять часть караула и собрать всех матросов, на которых можно положиться. Денчик отобрал восемь караульных, но не успели они двинуться с места, как раздались выстрелы.

Первый выстрел – в воздух – сделал трюмный В. З. Никишкин, а третьим был убит лейтенант Л. К. Неупокоев {91}. [40]

Матросы кричали караулу: «Братцы, не стреляйте, ведь все мы братья!»

Караул разбежался, но старший офицер И. И. Гиляровский успел взять у одного из караульных винтовку и укрыться за башней {92}.

Услышав шум и крики, наверх выбежали обедавшие в кают-компании офицеры. Матросы Н. П. Рыжий и Е. Р. Бредихин перерезали провода в радиорубке, чтобы не дать им возможности сообщить о «бунте» в Севастополь. Восставшие заняли важнейшие посты на корабле в соответствии с заранее намеченным планом{93}.

В изложении дальнейших событий источники не содержат серьезных противоречий, за исключением вопроса о смерти Г. Н. Вакуленчука. Некоторые потемкинцы утверждают, что в ответ на возмущение команды приказом о расстреле И. И. Гиляровский выхватил револьвер и убил Г. Н. Вакуленчука, подозревая в нем вожака матросов, смерть которого и послужила сигналом к восстанию {94}. Другие свидетельствуют, что Вакуленчук погиб уже в ходе восстания {95}. Последняя версия представляется наиболее верной, так как подтверждается документами следствия {96}. Разделяет ее и ряд историков{97}. Однако обстоятельства гибели Г. Н. Вакуленчука остаются все же не совсем ясными. Но поскольку большинство потемкинцев пишут о рукопашной схватке между Г. Н. Вакуленчуком и И. И. Гиляровским в разгар борьбы на палубе, то на основании мемуаров и документов следствия можно предположить следующее.

После раздачи оружия в батарейной палубе Г. Н. Вакуленчук вышел наверх и в погоне за лейтенантом Л. К. Неупокоевым забежал на башню. Здесь его ранил из винтовки И. И, Гиляровский, но Вакуленчук бросился на него и вырвал винтовку. В это время сзади в Вакуленчука выстрелили строевой квартирмейстер А. Я. Денчик и один из караульных, тяжело ранив его в голову и спину. Теряя сознание, Вакуленчук упал на палубу, залив ее кровью. В этот момент за башню забежал А. Н. Матюшенко. Он застрелил И. И. Гиляровского, но не оказал помощи Г. Н. Вакуленчуку, считая его убитым. Затем Матюшенко отошел от башни и взял на себя руководство восстанием.

Г. Н. Вакуленчук, придя в сознание, хотел добраться до лазарета, но силы оставили его. Он схватился за бортовой леер (ограждение) и упал в море, где его [41] подобрали матросы с шестерки, стоявшей у трапа {98}.

В то время как революционные моряки бросились за оружием, часть команды, более 200 человек, преимущественно новобранцы, в растерянности металась по палубе. Их пытался хоть как-то организовать член одной из революционных групп Я. Л. Горбунов. Командир Б. Н. Голиков, еще на что-то надеясь, приказал офицерам Д. П. Алексееву, Н. Я. Ливинцеву, А. К. Макарову и Н. С. Ястребцову переписать фамилии не желающих бунтовать новобранцев, которых пытался поднять Горбунов. На миноноску он распорядился передать приказ подойти к «Потемкину» {99}. Но, едва фельдфебель В. И. Михайленко начал передавать это распоряжение, послышался крик: «Кто семафорит, тот будет как гадина выброшен за борт!» Е. Н. Голиков рассчитывал бежать на миноноске вместе с офицерами. Но было поздно. Офицеры стали бросаться за борт. За ними последовала часть несознательных матросов {100}.

Пока наверху команда расправлялась с офицерами, кочегары и машинисты под руководством С. А. Денисенко и Е. К. Резниченко, выполняя план восстания, готовили корабль к походу. Машинные кондуктуры не оказали восставшим никакого сопротивления. Специально выделенные матросы периодически информировали кочегаров и машинистов о ходе вооруженной борьбы на верхней палубе. Машинисты собирали разобранные накануне машины.

А тем временем старший инженер-механик подполковник Н. Я. Цветков пробрался в кочегарку. Он приказал хозяину трюмных отсеков К. Давиденко затопить пороховые погреба, так как по всему кораблю прошел слух о готовящемся взрыве броненосца. С. А. Денисенко, появившийся в кочегарке вслед за Н. Я. Цветковым, сообщил кочегарам о ходе восстания, убедил их в ложности слуха о взрыве и велел разводить пары. Надежные матросы встали на караульные посты у всех клапанов затопления {101}.

В пылу борьбы потемкинцы не обращали внимания на миноноску, стоявшую в десяти метрах по левому борту броненосца. Случайно с «Потемкина» заметили, что миноноска, до которой удалось доплыть некоторым офицерам, пытается сняться с якоря. По ней открыли стрельбу из винтовок. Несмотря на огонь, командир миноноски приказал выбрать якорный канат. Но канат захлестнулся на вьюшке. Командир попробовал оборвать [42] его, дав задний ход, но безрезультатно. Для того чтобы не дать миноноске уйти, потемкинцы сделали по ней три выстрела из 47-миллиметровой пушки. Один из снарядов пробил дымовую трубу. После этого с миноноски передали семафором: «Присоединяюсь к «Потемкину».

По требованию потемкинцев командир миноноски лейтенант П. М. Клодт фон Юргенсбург развернул ее кормой к броненосцу, а затем на лодке отправился на «Потемкин». Восставшие предложили ему перейти на их сторону и исполнять обязанности старшего офицера. Но он отказался. Тогда с него сняли погоны и отвели под арест в кают-компанию «Потемкина»{102}.

После этого с броненосца на миноноску перешли два машиниста, два кочегара, рулевой и еще около десяти вооруженных винтовками матросов. Караул арестовал офицеров и вернулся на броненосец. Но потемкинские машинисты, кочегары и рулевой в дальнейшем почти постоянно находились на борту миноноски, заменив соответствующих специалистов {103}. Вероятно, потемкинцы не доверяли команде миноноски и поэтому держали на ней своих людей, которые не только стояли вахты и наблюдали за настроением команды, но также вели революционную агитацию.

О миноноске № 267 историки обычно умалчивают. Действительно, ее команда в ходе восстания ничем выдающимся себя не проявила и вернулась из Румынии в Севастополь. Источники сведений о ней весьма бедны. Однако материалы следствия отдают должное первому революционному порыву матросов миноноски. «…Нельзя не прийти к заключению, – писал военно-морской судья полковник П. А. Воеводский, – что с момента перехода броненосца 14 июня с Тендровского рейда в Одессу названная команда имела полную возможность отделиться от мятежной команды броненосца и передать миноносец в ведение одесских военных властей и что все последующие совместные ее действия и переходы с броненосцем из порта в порт происходили не иначе, как по доброй воле, при явном отсутствии непреодолимого принуждения со стороны команды броненосца» {104}.

Решение матросов миноноски вернуться в Россию в надежде на прощение объясняется их политической незрелостью. Однако на допросах они не выдали своих товарищей, назвав лишь тех руководителей восстания, [43] которые были известны всем участникам и очевидцам {105}. Надежды их на милосердие царского суда не оправдались. Все они проходили по делу как обвиняемые и были приговорены к отдаче в арестантские роты.

Итак, в 14 часов броненосец «Потемкин» и миноноска № 267 снялись с якоря и пошли в Одессу. Курс прокладывали рулевой большевик М. М. Костенко и сигнальщик Ф. А. Веденмеер.

Палуба броненосца была убрана, на камбузе готовился обед из запасов солонины, матросы стояли на постах по походному расписанию. «Все было как будто по-старому, – вспоминал участник восстания комендор Ф. И. Пятаков, – но матросы впервые почувствовали себя настоящими людьми. Настроение у всех было бодрое, приподнятое»{106}. Его омрачило только одно: по дороге в Одессу в корабельном лазарете в 16 часов скончался руководитель потемкинских социал-демократов, большевик, член «Централки» Григорий Никитич Вакуленчук {107}.

Во время восстания на Тендре наиболее решительно действовали матросы и младшие унтер-офицеры технических специальностей. Недаром в списке «главарей» и «главных зачинщиков бунта» на «Потемкине» первыми значатся машинисты, кочегары и минные машинисты. Моряки-машинисты первыми бросились за оружием и призывали всех матросов примкнуть к восстанию {108}. Причины их столь активного участия в революционном движении уже были отмечены.

Из общего числа офицеров матросы убили только семерых: командира Е. Н. Голикова, старшего офицера И. И. Гиляровского, лейтенантов Н. Ф. Григорьева, Л. К. Неупокоева, В. К. Тона, прапорщика Н. Я. Ливинцева и судового врача С. Г. Смирнова. Из них Н. Ф. Григорьев и Н. Я. Ливинцев были убиты в воде при попытке добраться до миноноски. Командира Е. Н. Голикова матросы нашли раздетым в адмиральском помещении, где он собирался прыгнуть в море через иллюминатор. Он валялся в ногах у А. Н. Матюшенко, умоляя о пощаде. Его вывели на палубу и расстреляли. Лейтенанта В. К. Тона восставшие матросы хотели выбрать своим командиром. Но Тон выхватил револьвер и направил его на А. Н. Матюшенко, который успел выстрелить первым. Врач С. Г. Смирнов был ранен во время восстания и спрятался в своей каюте. Квартирмейстер П. Я. Курилов, рулевой А. Г. Самойленко [44] в матрос второй статьи Н. С. Фурсаев вытащили Смирнова наверх. «Мясо хорошее?» – спросили его матросы. «Нет», – ответил врач. «Что же ты сказал, что хорошее?…» Смирнов не нашел ответа, и моряки, подняв его на штыки, выбросили в море {109}.

Остальных офицеров арестовали вместе с кондуктурами. При этом, за исключением мичмана Б. В. Вахтина, избитого обломками стульев, никто из них не пострадал. Пощадили матросы и мичмана А. Н. Макарова, покупавшего гнилое мясо. А за инженером-механиком поручиком А. М. Коваленко, который хорошо относился к команде, и гарантийным механиком А. Н. Харкевичем матросы даже посылали шлюпку, чтобы снять их с учебных мишеней {110}.

Не тронули потемкинцы и своих кондуктуров – сверхсрочных унтер-офицеров, хороших специалистов, прослуживших на флоте по 15-20 лет. Подавляющее большинство их было верными помощниками и слугами офицеров, являясь связующим звеном между офицерами и нижними чинами. Им вменялось в обязанность следить за «порядком» на корабле и доносить на всех подозрительных и политически неблагонадежных матросов. За это они пользовались рядом привилегий, имели даже свою кают-компанию. Некоторые матросы требовали расправиться с кондуктурами так же, как и с офицерами. Но часть команды выступила против и великодушно предложила простить их, поверив лживому обещанию во всем повиноваться восставшим и честно нести службу. Дальнейшие события показали, как дорого заплатили матросы за свое великодушие.

Число погибших во время восстания матросов в источниках не указано. Но согласно документам следствия, все они, за исключением Г. Н. Вакуленчука, погибли от случайных пуль во время стрельбы по офицерам. В источниках названы четверо убитых – комендор Г. Шевелев, матросы второй статьи Е. Эгель, Е. Османский и С. Татаренко и трое раненых – Е. Ф. Грязцов, В. Сложеница и В. Е. Пригорницкий (Прогорницкий){111}.

Итак, восстание на «Потемкине» вспыхнуло в результате возмущения матросов произволом офицеров. Решающее воздействие на сознание потемкинцев оказали известия о революционных событиях в стране, и в частности, в Одессе. Восстание началось ранее намеченного срока. Источники отмечают, что сами революционные [45] матросы сожалели об этом. Социал-демократы пытались не допустить преждевременного выступления, но, когда из-за угрозы расстрела группы матросов команда восстала, они сумели направить стихийное возмущение моряков на путь революционной борьбы, возглавить ее и провести захват корабля быстро и организованно, в соответствии с намеченным планом. Эти события выявили значение организующей и направляющей роли партия в революции и важность заблаговременной практической подготовки к революционной борьбе. Решение матросов, не ожидая эскадры, идти в Одессу можно признать правильным, так как близость Тендры давала возможность какому-либо предателю сообщить о восстании в Севастополь.

В ходе восстания в команде «Потемкина» объединились под лозунгами РСДРП классовые интересы пролетариата и крестьянства. «…Восстания солдат и матросов, – указывал В. И. Ленин, – были именно «союзом сил» пролетариата и крестьянства. Этот союз был стихиен, неоформлен, часто несознан. Эти силы были неорганизованы достаточно, были раздроблены, были лишены действительно руководящего центрального руководства и т. д., но факт «союза сил» пролетариата и крестьянства, как главных сил… бесспорен» {112}.

Приход «Потемкина» в бастующую Одессу и охваченный аграрным движением уезд мог бы поднять этот союз на высшую ступень, обеспечив победу восстания.

3. Руководство восстанием. Общее положение на восставшем броненосце

Исследование материалов восстания на «Потемкине» показывает, что команда с первых его минут разделилась на три группы: участников восстания, его противников и колеблющихся. В источниках названо 129 активных участников, из них 29 были социал-демократами. Выявленное количество членов РСДРП можно считать полным, принимая во внимание слова одного из участников восстания: «Нас здесь 30 революционеров, 30 социал-демократов»{113}.

Двенадцать членов РСДРП (кроме погибшего Г. Н. Вакуленчука), судя по воспоминаниям потемкинцев, были большевиками (П. В. Алексеев, С. А. Денисенко, И. А. Дымченко, М. М. Костенко, В. П. Кулик, И. А. Лычев, [46] А. В. Макаров, В. З. Никишкин, Е. К. Резниченко, А. Г. Самойленко, И. С. Спинов, Е. С. Шевченко) {114}. Фракционная принадлежность остальных неизвестна.

Однако стойкими, убежденными большевиками являлись не все. Уровень теоретической подготовки всех моряков социал-демократов не мог в тех условиях быть достаточно высоким. Многие, стоя на большевистских позициях, плохо разбирались в сущности партийных разногласий, на что указывают обращения большевиков-потемкинцев после восстания в редакции меньшевистской «Искры» и «Социал-демократа», а не только большевистского «Пролетария». В середине 1905 г. массы еще не знали принципиальную сторону расхождений между большевиками и меньшевиками в полном объеме. Уровень решения теоретических проблем и споров отличался от уровня зрелости масс. Участник восстания Н. П. Рыжий вспоминал; «В различии между большевиками и меньшевиками не все из нас разбирались в то время»{115}. Но, несмотря на недостаточную теоретическую подготовку, социал-демократы «Потемкина» выполняли решения III съезда РСДРП и «Централки», а следовательно, и сами находились на большевистских позициях.

К группе активистов восстания примыкала группа рядовых участников (около 150 человек), которым классовый инстинкт подсказал выбор революционного пути. Вместе с активными участниками они составили революционное ядро в 300 человек, охарактеризованное секретарем Одесского комитета РСДРП Л. М, Книпович как «вполне сознательное»{116}. Большинство участников восстания являлось матросами технических специальностей, что характерно для революционного движения на флоте.

Распространенное в литературе мнение о наличии в команде членов партии эсеров не соответствует действительности. Матросы с эсеро-анархистскими взглядами на «Потемкине» были, к ним относился и руководитель восстания А. Н. Матюшенко. Однако связей с эсеровскими организациями матросы не поддерживали, о чем свидетельствуют отсутствие упоминаний об этом в эсеровской печати и отказ потемкинцев принять делегата Одесского комитета социалистов-революционеров.

Материалы о восстании свидетельствуют, что его политическая программа являлась программой большевистской [47] «Централки», программой III съезда РСДРП. Частично она отражена в обращениях и прокламациях потемкинцев. Эти документы были рассчитаны на самые широкие слои народа, вероятно, поэтому в них отразилась лишь программа-минимум РСДРП: свержение самодержавия и созыв учредительного собрания, а также борьба против войны, за мир. Поскольку обращения и воззвания, как и все решения судовой комиссии, должны были утверждаться общим собранием команды, можно считать их выражением воли всего экипажа, в том числе и малосознательных матросов. Это свидетельствует об успехах социал-демократов в политическом воспитании членов команды «Потемкина».

Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану «Централки» по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потемкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству{117}.

К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек){118}. Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л. И. Летучев, вспоминал: «Восстание на броненосце «Потемкин» застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был «за», потому что не понимал и не разбирался в нем. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении»{119}.

В. И. Ленин указывал, что революция втягивает в историческое творчество гигантские массы, «…но, разумеется, о продуманном политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их многочисленных «самобытных», народных и даже мужицких вожаков не может быть и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний, стать социал-демократами не только в силу темноты… [48] а потому, что их классовое положение не есть пролетарское…»{120}.

Как показали дальнейшие события, в ходе восстания шел процесс роста классового самосознания новобранцев. Активную революционную агитацию среди них наряду с социал-демократами вели сочувствующие РСДРП, в том числе комендор С. Бредковский, матрос И. И. Карпенко, фельдфебель П. Я. Курилов, маляр И. М. Сучкин, матрос В. Ф. Таран {121}.

Группа противников восстания была относительно немногочисленна и состояла из 10 кондуктуров и 60-70 матросов, в основном новобранцев. Оформленной организации эта группа создать не успела, но наиболее активные ее члены, сознательные враги восстания – кондуктуры и часть матросов, – устраивали тайные сходки. Возглавлял контрреволюционеров прапорщик Д. П. Алексеев, назначенный потемкинцами командиром корабля. Группа вела активную агитацию, занималась провокациями и вредительством {122}.