Текст книги "Первая Русская национальная армия против СССР. Война и политика"

Автор книги: Борис Хольмстон-Смысловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Великобританская империя веками веровала в «морскую монополь» и в свою связанную с ним неуязвимость.

Германские люфтваффе нарушили и этот «морской монополь», и неуязвимость Великобританских островов. Этот же великобританский «морской монополь» не помешал вырастить первоклассные морские державы и Соединенным Штатам Америки, и Японии. В результате Великобритания потеряла целый ряд своих колоний и свое монопольное военно-политическое положение.

Германский «монопольный танковый блицкриг» с его блестящим тактическим воздушным прикрытием выдохся где-то на российских необозримых просторах между Москвой и Сталинградом.

И надо смело подчеркнуть, что не «воздушный монополь» или «морской» во время Второй мировой войны дал англо-американскому миру окончательную победу над Германией.

Эта победа была получена только координацией действий всех элементов войны и всех родов войск: войны моральной, политической, психологической и действием наземных морских и воздушных войск и, конечно, морем пролитой крови советских, читай русских, армий.

В Корее американский воздушный стратегический и тактический монополь повис в воздухе. Грандиозное воздушноамериканское превосходство не дало войскам УНО желательную и решительную стратегическую победу.

И вот теперь западные демократии желают упорно верить в новый монополь. В монополь атомно-водородных бомб.

Американская военная мысль заболела новым «блицкригом». Заболела атомным воздушным «блицкригом». Американцы забывают, что желаемое далеко еще не является действительностью. Первоклассные германские армии заплатили государственной смертью за веру в желаемое без твердых к тому и реальных оснований.

Вера – великий и важный принцип военного дела. Но она должна быть построена на твердо обоснованном оперативном расчете. «Вера без дел – мертва есть»³⁹. И вера в победу, без достаточного к этому приготовленной армии, является политической фантазией.

Военная история учит нас, как часто ход революционных движений изменял процесс военного мышления и вводил в методы борьбы новые формы огневого боя. Формы часто совершенно неожиданные и глубоко революционные. Вспомним хотя бы, в качестве анекдота, как австрийский военный совет возмущался стратегией Наполеона, уверяя, что генерал Бонапарт не воюет по классическим правилам военного искусства. Эти претензии не помешали, однако, Наполеону разгромить Австрию, а потом и всю коалицию, и сделаться на долгие годы властителем Европы.

Военные профессионалы должны, как общее правило, изучать войну во всей ее многогранности и совокупности. Малая война подлежит глубокому изучению. Она сделалась одним из решающих факторов современной военной и политической кампании. Можно рискнуть, высказать положение, что малая война – это современный ответ революции на психологическое взаимоотношение между человеком и техникой. Она ищет равновесия между военной технологией и человеческой массой, и возвращает нас к старому виду чистого пехотного боя.

Ее кровь учит нас и подтверждает принцип, что современная война является, прежде всего, общевойсковой кампанией, где гармоничное развитие операций, операций всех родов войск и всякого вида военной техники, при целеустремленном взаимодействии стратегии с политикой, как внешней, так и внутренней, сможет дать сознательно воюющей стороне полный и окончательный успех.

«Малая война» является как бы звеном, связывающим на полях сражений боевую акцию с акцией чисто политического характера.

Поэтому надо помнить и рассматривать современную советскую военно-политическую доктрину «малой войны» доктриной военно-политической и социальной, глубоко научной и исторически сдавшей свой военно-политический кровавый экзамен.

Глава IX

О ВОЗМОЖНОСТЯХ КООРДИНАЦИИ ДЕЙСТВИЙ ОПЕРАТИВНО-ВОЗДУШНЫХ ДЕСАНТОВ С ЭЛЕМЕНТАМИ МАЛОЙ ВОЙНЫ

Продолжая дальнейший анализ стратегических возможностей «малой войны», мы должны прийти к совершенно ясному заключению, что сегодня мы не живем в эпоху профессиональных войн, а в те исторические времена, когда грандиозные войны сливаются с колоссальными интернациональными движениями.

Народы перестали быть историческими статистами. Они сделались активными участниками разворачивающихся событий. И только в этом аспекте делается глубоко понятной советская доктрина о «малой войне».

Будущая Третья мировая война, конечно, не будет войною исключительно классически-огневого характера. Это будет, прежде всего, грандиозное идеологическое, политическое и экономическое столкновение при поддержке целого ряда операций. Первую скрипку будет играть государственная политика. И только ей в помощь будут разворачиваться соответствующие стратегические акции. Война не является теперь только продолжением политики, как некогда сказал об этом генерал фон Клаузевиц. Политика сама теперь ведет войну и в разных видах. Мы видим идеологическую войну, чисто политическую, «холодную», экономическую, социальную и, наконец, открыто огневую. И вот почему современным профессиональным солдатам надо уметь глубоко разбираться в государственной политике. Знать экономику и понимать современные социальные задачи.

Будущая Третья мировая кампания потребует от воюющих сторон также знания национальной психологии противника. Знания более глубокого, чем, как это ни странно, требовали все предыдущие классические национальные войны.

Поэтому чрезвычайно важно отметить следующую военнопсихологическую истину, истину, относящуюся к психологии российской нации. Эта нация на протяжении всей своей истории знала много блестящих побед и выигранных кампаний, правда, пила она, и часто пила, чашу горечи великих поражений, но она никогда не знала и никогда не переживала исторического факта полного национального или государственного разгрома. Разгрома, так хорошо известного многим другим нациям мира.

Чтобы хорошо понять военную психологию каждой нации и ее психологические и боевые возможности, надо старательно изучать военной уставы этой нации. Ведь уставы армии – это зеркало ее души. Через военные уставы можно не только почувствовать, но и полностью понять военно-психологическую доктрину каждой армии. Продолжая наше рассуждение дальше, мы приходим к следующему выводу: чтобы понять военнореволюционные идеи, инспирирующие новые доктрины, надо хотя бы теоретически революционизировать наше мышление. Теоретически, а быть может, и практически. Как часто мы упорно держимся старых военных доктрин и консервативных политических идей, которые жизнь давно уже сдала в исторический архив.

Выше говорилось, что уже в Корее выявились новые закономерности войны. Новый вид боевого равновесия. Равновесия между военной машиной и человеческой массой. И перед классической стратегией стал вопрос: техника ли сметет стоящую перед ней человеческую массу или эта коммунистическая масса раздавит слабое пехотное прикрытие военной техники западных демократий?

Ни одна из сторон для разрешения вопроса не решалась вести в бой атомную энергию, как во Вторую мировую войну удушливые газы, и этим настежь открыть ворота к тоталитарной планетарной смерти.

Таким образом, классическая стратегия не разрешила главного вопроса: как выйти из статики «подвижного равновесия» и маневром и огнем побороть роковое стратегическое соотношение между «инертной силой» азиатского пространства, человеческой массы и свободного оперативного марша вперед смертоносной военной технологии.

В Первую мировую войну стратегический вопрос, как побороть «окопное равновесие», был разрешен появлением на полях сражений танковой машины. И во Вторую мировую кампанию, в эпоху германских «блицкригов», гении стратегии и военной технологии сдали экзамен. Танки победили инертность пространства и сокрушили человеческую массу.

Однако законы противодействия каждому действию сделали свое дело. Германские танковые дивизии постепенно потеряли и силу своего удара, и скорость продвижения. Инерция пространства и массы взяла реванш.

Вышеуказанный вопрос должен быть решен военной наукой, ибо от разрешения этого стратегического взаимоотношения и зависит разрешение шекспировского вопроса – «быть или не быть?»

Быть победительницей на безбрежных полях азиатского и российского континента западноевропейской военной технологии или она увязнет в глубине необъятных пространств, и человеческая масса в грандиозном контрнаступлении начнет заливать оборонительные позиции свободного мира.

★ * *

Классические Канны являются редко достигаемым образцом военного искусства. В германской военной академии специально натаскивали в этом направлении, и оперативный охват флангов противника был излюбленным методом германской тактики и германского оперативного искусства.

В Первую мировую войну пробовалось достичь оперативных Канн охватывающими маневрами пехотных масс, при поддержке кавалерийских соединений, идущих впереди и освещающих общую боевую обстановку или преследующих уже разгромленного и отступающего противника.

Во Вторую мировую войну, во время германских блестящих «блицфельдцугов», танковые армии были охватывающими клещами всех германских тактических «котлов» и оперативных окружений.

Во время той же мировой войны военное искусство ввело в бой новое оружие – воздушные десанты, как средство для углубления тактических и оперативных прорывов, для удлинения или, вернее, растяжения вперед, охватывающих щупальцев или просто для опущения тылового замыкающего занавеса.

Опыт войны, однако, показал, что для удачного проведения вышеуказанной операции, то есть для сброски в тыл десанта, необходимо, чтобы противник был измотан предыдущими боями и психологически расстроен. В противном случае приходится рассчитывать посадку десантов на небольшую глубину, то есть непосредственно за укрепленной полосой или фронтом противника.

Планирование глубоких тыловых операций возможно было только при психологической деморализации противника, ибо иначе воздушные десанты, предоставленные своей собственной участи, сжимаются подошедшими резервами и, истекая кровью, постепенно, но тотально ими ликвидируются.

Итак, боевой опыт учит, что парашютные или воздушные десантные операции могут иметь большое будущее, при благоприятной боевой обстановке, как в тактических боях, так и в цепи оперативных сражений.

В стратегии, где глубина прорывов и охватов разыгрываются на огромных пространствах и в течение затяжного времени, сброшенные десанты в глубокий тыл неприятеля, в среду вражеского населения, не могут держаться неделями, а быть может, и месяцами в ожидании прихода своих наступающих армий. В этих политических и оперативных условиях сброшенные десанты, по теории вероятности, будут уничтожены намного раньше, чем к ним подойдет продвигающийся фронт. Таким образом, для действий в тактически не расстроенном и психологически не деморализованном тылу противника, для расширения стратегических прорывов, фланговых обходов или запирания тыла, последним «железным занавесом» необходимо было бы изменить по существу общее положение о воздушных операциях. И в этом отношении теория малой войны открывает перед нами эти новые и резко революционные методы военной доктрины о парашютных и воздушно-десантных войсках.

Парашютный или воздушный десант специально для этого отобранных и первоклассно обученных войск, сброшенный, как мы видели, в стратегический тыл неприятеля, глубоко на вражескую территорию, среди враждебного ему населения, не сможет долгими неделями или месяцами удерживать занятые им позиции или еще больше – расширять захваченную территорию. Не сможет проводить вышеуказанную операцию в ожидании прихода идущих с ним на сближение наземных армий. Ведь вражеское население с ним не сотрудничает. На помощь ему не приходит ни оперативно, ни политически, ни мобили-зационно и ни хозяйственно. Десант находится в полной изоляции. Единственная связь – это радио. При полном господстве в воздухе – «воздушный мост». Но ведь военная история учит нас, что «воздушными мостами» не спасешь даже в «малых войнах» «стратегически затерянную позицию», изолированную крепость или «повисшую в воздухе» военную базу. Это только вопрос времени, когда все эти затерянные позиции и изолированные очаги сопротивления будут окончательно окружены и уничтожены осаждающими их войсками или подошедшими полевыми резервами. И этой печальной участи в принципе обречены на всех театрах военных действий сброшенные и изолированные среди вражеского населения регулярные воздушные десанты.

В растянутости стратегического времени и в глубине стратегического пространства тонут «забытые», вследствие изменившейся военной и политической обстановки, несчастные сталинградцы, целые полуострова – Крым и геройские Диен-Биен-Фуи.

Здесь, конечно, не говорится о воздушных десантах, сброшенных под конец войны при абсолютном воздушном превосходстве, могущественным противником в тыл окончательно психологически деморализованного противника. Этот пример-исключение только подтверждает правоту вышевысказанных общих положений.

Также не приходится разбирать и военно-десантные возможности, скажем, «карательных походов» при невероятной диспропорции, как, например, СССР против Финляндии или США против Панамы.

Все вышеизложенное приводит к следующему чрезвычайно интересному и важному выводу: чтобы воздушно-десантная операция, сбрасываемая в стратегический тыл неприятеля, имела шансы успешного развития, необходимо, чтобы сбрасываемые войска национально принадлежали к той нации, на территории которой проводится данная воздушная или парашютная операция. Тогда сброшенные с воздуха войска получат помощь от местного населения во всех планах и во всех видах и формах, о которых говорилось выше. В военный организм десантных войск начнет вливаться живая кровь своей нации, то есть местного населения.

Вышеуказанные воздушно-десантные операции в этом случае должны проводиться или сбрасыванием специальных регулярных национальных дивизий, или специально для этого обученных национально-партизанских бригад.

Эти части могут месяцы держаться и действовать на оперативных направлениях противника, ожидая подхода главных сил своих армий. И этим они могут выполнить стратегическую задачу по углублению и расширению прорывов, обходов, охватов и рейдов наступающих войск, согласно заранее разработанному оперативному или даже стратегическому плану.

Сброшенные, в данном случае, в глубокий тыл противника специальные национальные дивизии или партизанские бригады будут являться будущим костяком для организации в тылу противника десантного сопротивления, вернее, организации «зеленой армии» и второго внутреннего фронта. И в этом случае сброшенные десанты будут действовать по всем принципам военной и политической техники «малой войны».

Итак, повторяю: принципиальная разница между воздушным десантом нормальной регулярной армии и революционным национальным десантом партизанских бригад – это их национальный состав, отвечающий национально той территории, на которой предполагается сбросить данный десант. Этот национальный десант готовится заранее в лагере противника. Например, в войне УНО против Северной Кореи сбрасываемый в стратегический тыл воздушный десант войск УНО не должен состоять из солдат североамериканской национальности, а только из добровольческих бригад корейской нации. Наоборот, в войне Китая против французской колониальной армии, скажем, на какой-либо из территорий, оккупированной французами, сбрасываемый стратегический воздушный десант китайским командованием должен состоять из коммунистических бригад не французов, а той национальности, на территории которой разыгрывается указанная кампания. Конечно, если бы китайская «освободительная» армия воевала бы не на территории Индокитая, а стояла бы на границах Франции, то в этом случае сбрасываемые воздушные десанты партизанских бригад должны были бы состоять из французских коммунистических кадров. Ибо только они одни, эти французские коммунистические кадры, смогли бы, мобилизуя в тылу Франции все политически и социально недовольное, разжечь огонь гражданской войны и вести эту кампанию долгие месяцы, выжидая подхода с фронта союзной «освободительной» китайской армии.

Десантные операции вышеуказанного характера, конечно, являлись бы в будущих войнах фактором крупного стратегического значения.

★ * *

Продолжая развивать глубже теорию координации оперативных действий регулярных войск со сбрасываемыми в стратегическом тылу неприятеля десантами специальных воздушных войск или партизанских бригад, мы увидим некоторые новые интересные военные положения. Сброшенные десанты, в случае удачи, должны будут разжигать национальное восстание или гражданскую классовую войну. Должны будут организовывать ряд огневых партизанских очагов, которые впоследствии сольются с наступающими регулярными наземными армиями. Углубляя вышеуказанное положение и рассматривая его не только в военных, но и политических аспектах, мы увидим, как развитие этой координации сможет глубоко отразиться на правах закономерности войны, изменить раскачивание боевого маятника и нарушить нормальный ход операций классической стратегии.

В данном случае я имею в виду право стратегического предела наступления. Но, прежде чем приступить к разбору вышеуказанного влияния, вышеуказанный координации на вышеуказанное право, я считаю нужным коротко объяснить читателю, что надо понимать под правом стратегического предела наступления армии.

Какие действующие силы устанавливает это право? И каким боевым роком предопределяются его границы?

Каждый офицер – командир роты, батальона или полка, каждый младший генерал – командир дивизии или корпуса знают из своего личного опыта и прекрасно понимают старую военную истину, что прорыв не терпит перерыва.

Каждое тактическое наступательное сражение, натолкнувшись на жестокую и упорную оборону противника, не поддержанное вовремя тактическими резервами или маневром соседа, сначала психологически, а потом и физически выдыхается, слабеет в своей динамике, и постепенно указанное продвижение окончательно останавливается. Профессиональные солдаты обыкновенно говорят: «Наступление захлебнулось». Тогда войска, как общее правило, зарываются в землю.

В данном случае пространство, пройденное от исходного положения войск до новой занятой позиции, военная терминология определяет как тактический предел боевого успеха данного сражения. Тактический предел не является окончательным пределом, ибо он может быть перейден в цепи последующих сражений. Новый бой даст новые тактические границы.

Каждый старший генерал, командующий армией или главнокомандующий армейской группой из того же боевого опыта хорошо знает действие той же боевой закономерности в цепи развивающихся сражений во время проводимой операции. В оператике мы говорим об оперативных армейских направлениях и о занятых оперативных рубежах. Мы говорим о глубине оперативного прорыва или о размахе оперативного продвижения. Предел наступления оперативного прорыва определяется дистанцией, которую прошли оперирующие армии от места первоначальной концентрации до последнего занятого ими оперативного рубежа. Оперативный предел также не является последним пределом военного счастья. Он может быть перейден в последующих операциях при успешном развитии общего стратегического плана.

Теперь перейдем к наиболее трудному понятию, к «мистическому» понятию стратегического предела, предела наступления всех вооруженных сил воюющей державы во время данной огневой кампании.

Здесь я хочу дать небольшое добавочное разъяснение. Стратегический предел наступления армии можно также понимать и как исторический предел военной экспансии воюющей нации во время той или иной войны.

Чтобы не перегружать читателя, и часто невоенного, лишними рассуждениями из области военной философии, некоторыми военными дисциплинами, мною вводимыми, я перейду лучше на исторические примеры, из которых сам читатель почувствует, а почувствовав, легко поймет предлагаемую мною вышеуказанную военную дисциплину. Для краткости и для большей ясности буду приводить наиболее характерные исторические примеры из истории недавнего прошлого.

Москва была в 1812 году стратегическим пределом наступления французских революционных армий. Она же была историческим пределом, как я уже сказал выше, экспансии французской национальной революции. После Москвы в принципе начало заходить «солнце Аустерлица» и выдыхаться динамика идеи – свободы, равенства и братства. Таким образом, Москва, как мы легко видим на историческом примере, была стратегическим пределом военного гения войны, всех французских наступлений и национальной французской экспансии в данную историческую эпоху. Все, что было после Москвы – это был только закат боевого счастья.

Река Марна в Первую мировую войну была стратегическим пределом наступления вооруженных сил германской императорской армии. Она также была началом конца германской империи, созданной великим канцлером – графом фон Бисмарком. И то, что было потом, после сражения на Марне, было только желание отчаянными попытками тактическими местными победами, игрою дипломатии и политическими спекуляциями спасти страну от приближающегося Версаля, спасти то, что уже было проиграно на полях огневых сражений. Занавес стратегического предела наступления для германских армий опустился на реке Марне.

Во время Второй мировой войны Сталинград и Эль-Аламейн были стратегическим пределом для победоносных армий Третьего рейха. Перед воротами этих городов кончилась историческая экспансия национал-социалистической революции. И снова скажем, что все, что было потом, на полях сражений, это было только упорное нежелание со стороны политически правящих кругов понять историческую роковую правду. Понять то, что было уже понято германским высшим командованием, что германские наступающие армии уже нашли свой стратегический предел в данной исторической кампании, и что германская нация не имеет больше сил – ни моральных, ни психических, ни материальных, чтобы расширить стоящий перед ней роковой предел.

Мудрая политика может расширить стратегические возможности действующих армий. Бездарную политику не исправит даже гениальная стратегия. А если эта политика начнет через голову своей стратегии вмешиваться в оперативное искусство и командовать тактикой, то вооруженные силы погружаются в кровь, и нациям приходится расплачиваться своей государственной смертью.

Многим полководцам и Генеральным штабам жестокая судьба давала испить эту горькую чашу, когда после целого ряда блестящих побед их армии приходили к своему стратегическому пределу. Чувство исторической трагедии. Стратегическая динамика начинает выдыхаться. Военная машина – давать перебои. Дисциплина – падать. Офицерский состав начинает терять сердце. Генералы ищут выхода из безвыходного положения. Правда, мозг армии – Генеральный штаб – еще по инерции работает. Армия продолжает отдавать свою кровь и даже в частых боях достигать побед, но в стратегическом масштабе продвижение вооруженных сил захлебывается по всему фронту и еще недавно победоносные армии останавливаются перед границами своих исторических стратегических пределов. Дальнейшая война становится бесцельной. И вот в этот роковой исторический момент надо искать новых путей спасения. Путей военных или политических. Спрашивается: могут ли быть элементы «малой войны» одним из этих новых революционных способов, которые смогли бы развернуть и расширить в глубь истории создание перед армией роком стратегического предела?

Национальное восстание, гражданская война или партизанское движение – могут ли эти революционные факторы прийти на помощь своей классической стратегией и вывести ее из заколдованных границ этого рокового права закона стратегических пределов?

Этими вопросами должна заняться современная военная наука. Надо глубоко проанализировать все факторы стратегических возможностей «малой войны», как политического, так и стратегического характера.

Однако уже сейчас можно сказать, что «опущенная на парашютах малая война» в глубоком тылу неприятеля сможет, безусловно, расширить и углубить «боевые возможности» каждого стратегического прорыва или наступления.

«Малая война» в ее философском размышлении говорит нам, что сможет изменить в пользу классической стратегии закон взаимоотношения между скоростью оперативного продвижения вперед и расчетом времени, необходимого для преодоления силы инерции проходимого стратегического пространства. «Малая война» может отодвинуть далеко в глубь вражеской территории роковую границу стратегического предела, искусно балансируя между военно-техническими возможностями действующей армии и ее оперативным размахом.

«Малая война» увеличивает динамизм каждого национального напряжения. Этим она увеличивает возможности национальной экспансии. И, наконец, она уменьшает влияние так называемых «мистерий» войны или фреквенций, как их называл генерал фон Клаузевиц. Проще говоря, «малая война» может непосредственно влиять на коэффициент неизвестного и неопределенного в пользу известного и определенного. А это тот таинственный коэффициент каждого военного предприятия, о котором так часто говорит в своей книге генерал Эйзенхауэр.

Заканчивая философские рассуждения о пределах, то есть о «кризисах наступления», мы видим, что это они заставляют полководцев и Генеральные штабы часто решать оперативные уравнения с большим политическим неизвестным, а потому здесь я считаю нужным разъяснить читателю еще положение о так называемых «кризисах». Не следует смешивать двух разных военных понятий, а именно: классическое понятие о военном кризисе, то есть о «кризисе боя», и предлагаемого мною читателю положение кризиса, как кризиса пределов.

Кризис пределов, как мы уже видели выше, является роковым кризисом истории. Само слово, обозначающее это положение – «предел», показывает, что его устранить нормальными, то есть классически-военными мерами, является невозможным. Надо искать новых средств по углублению и расширению или перенесению его границ, то есть границ-пределов за нормальные скобки классической стратегической калькуляции. Следует искать новых путей, путей для преломления мистических прав закономерности войны. Военное счастье часто будет зависеть от того, удастся ли или нет разрешить вышеуказанную дилемму – проблему кризиса о пределах наступления.

В классическом случае положения о кризисе боя мы имеем дело с нормальным и возможным явлением хода каждой операции или каждого частного сражения. Кризис боя может вспыхнуть. Но может и не выявить своей сущности. Он может не появиться на полях сражений. Этот кризис можно до известной степени предвидеть, и это хорошо знает каждый строевой командир.

Кризис боя бывает разного вида и разного характера: тактического, маневренного или психологического. А может быть и просто, как было сказано раньше, роковым его величеством случаем. С ним приходится бороться, и бороться с ним можно, вводя в ход сражения новые меры психологического воздействия, оперативные и тактические резервы, или предпринимая в связи со сложившейся обстановкой новые контрманевры или новые контратаки. Иногда локализовать. Нормально не допустить его влияния талантом командования, правильным оперативным расчетом, красивым маневром или смелыми тактическими контрмерами, используя тактические промахи или ошибки своих противников.

Офицер Генерального штаба, работавший в высших штабах, прекрасно знает, что каждый правильный оперативный расчет, прилагаемый к оперативному плану, предвидит и учитывает возможность появления вышеуказанного боевого кризиса в такое-то время, на таких-то оперативных рубежах или во время тех или иных тактических действий.

Заранее предвидя и учитывая, штабы разрабатывают соответствующие оперативные методы противодействия. Суммируя все вышесказанное, мы видим, что описываемый нами боевой кризис не является постоянным, сопровождающим элементом каждого сражения или каждого комплекса операций.

Кризис, как показывает само слово, есть кризис. Он может внезапно появиться и исчезнуть. Его можно «органически» переболеть и бороться с ним нормальными боевыми методами.

Совершенно ясно, что кризису стратегических пределов, этому роковому историческому кризису, должна предшествовать сложная цепь военных и психологических кризисов. Кризисов в бою, в операциях, во времени и в пространстве. Цепь кризисов, пропорционально увеличивающихся, потрясающих общий стратегический план и постепенно переходящих в единый хронический кризис – в кризис государственной стратегии.

И в это критическое историческое время государственная политика должна прийти на помощь своей стратегии. Должна мудрыми политическими мерами и дипломатическим искусством вывести военную машину из исторической безвыходности. Но как часто история раскрывает перед нами совершенно противоположную картину, когда государственная политика своими политическими мерами и дипломатическими ошибками не только не помогает действующим армиям, но, наоборот, суживает их стратегические возможности и их оперативный размах, на дно ужаснейшей национальной, государственной, а часто – исторической смерти.

Политика и стратегия должны совместно маршировать и совместно стремиться к одной цели – к цели национального величия своего государства и его исторического благополучия.

Главах

О ПОЛИТИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ

Современная война – это чрезвычайно сложное явление. Сегодня она не является простой функцией военного искусства и не зависит непосредственно от государственной политики, как это предполагал раньше германский военный философ генерал фон Клаузевиц, говоривший, что «война – это продолжение политики».

Ряд факторов человеческой жизни – государственная политика, политика партий, финансов, торговли и промышленности, а теперь политика идеологий и социальная – решительно предопределяют возникновение войны и непрерывно, во время хода военных действий, оказывают глубокое и решающее влияние.

Взгляд прошлого века, что современную войну можно выиграть и этим предопределить силу мирных договоров исключительно при помощи военных средств, то есть военной машины, надо считать совершенно несостоятельным, с точки зрения современной военной науки.

Поэтому подготовка огневой войны должна идти рука об руку не только с подготовкой финансовой и промышленной, но и, прежде всего, с подготовкой глубоко психологической и политической.

В военной академии учили, что слабая стратегия исправляется блестящей тактикой; плохая тактика – доблестью войск. Но заметим, что плохую государственную политику очень трудно исправить даже первоклассной стратегией.