Текст книги "«Она утонула...». Правда о «Курске», которую скрывают Путин и Устинов
Издание второе, переработанное и дополненное"

Автор книги: Борис Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 50 страниц)

Реакция была незамедлительной. Оставшиеся после ремонтов чайных деньги, не дожидаясь подъема 1-го отсека (1-й отсек так и не был поднят), разделили на 352 равные доли (по количеству членов семей – детей, вдов, матерей) и направили на личные счета.

У меня перед глазами лежит письмо Галины Афанасьевны Саблиной – матери погибшего на «Курске» гвардии капитана II ранга Юрия Саблина, командира БЧ-5. После его смерти она перенесла три инфаркта и операцию на сердце. При этом из многочисленных фондов ей не выделили ни копейки. Мать офицера написала:

«Убили сына. Это была радость, гордость и опора моя… Кому-то надо убить и меня. Все обещания и сочувствие только на бумаге».

Галина Афанасьевна живет в Севастополе. Свою приватизированную квартиру она подарила Черноморскому флоту Российской Федерации. Тяжело ей подниматься без лифта на пятый этаж, тем более «скорые» часто приходится вызывать. Взамен командование пообещало ей предоставить в собственность другое жилье. Обманули.

Стыдно, господа, стыдно! Нельзя допускать, чтобы флотские дыры латали деньгами вдов.

Глава 18. «Прокурор дал течь»

Две книги – моя и устиновская – стояли рядом на полках книжных магазинов всего два месяца. Мою раскупили. В мае 2005 года я смог найти несколько экземпляров только в одном из московских книжных магазинов. Кроме естественного желания знать правду о трагедии, за которой следила вся Россия, интерес подогревало название книги, синопсис[68]68
  Синопсис книги – краткое содержание литературного произведения, в котором описывается сюжет и основной конфликт, а также дается представление о главных героях. Обычно объем книжного синопсиса составляет от 2 до 5 страниц. Текст синопсиса пишется в настоящем времени и в идеале должен представлять собой самостоятельное литературное произведение – рассказ о книге.


[Закрыть], материалы Елены Милашиной, опубликованные в «Новой газете» (см. приложения № 18, 19) и несколько рецензий в журналах и газетах.

28 марта 2005 года журналист, обозреватель и писатель Юлия Латынина, с который впоследствии у меня возникли, мягко говоря, сложные отношения, прочитав мою книгу, опубликовала «Еженедельном журнале» и на сайте «Эхо Москвы» рецензию о книге, в дальнейшем она не раз говорила, что это самая правдивая книга о гибели «Курска». (Приложение № 21).

Устиновская «правда» вполне удовлетворяла тогдашнего президента, руководителей ВМФ и Северного флота. Презентация его книги состоялась 29 октября 2004 года, на которую, судя по прессе, пришли главы силовых и прочих федеральных ведомств, военные моряки и кораблестроители, ученые и руководители крупнейших средств массовой информации.

Книга Владимира Устинова появилась почти одновременно с моей.

ИТАР-ТАСС сообщило, что среди приглашенных на презентацию были председатель Счетной палаты Сергей Степашин, помощник президента РФ Виктор Иванов, полпред президента в Северо-Западном округе Илья Клебанов, директор ФСБ Николай Патрушев, Главком ВМФ Владимир Куроедов, председатели Верховного и Высшего арбитражного судов Вячеслав Лебедев и Вениамин Яковлев, глава МЧС Сергей Шойгу, полпред президента РФ в Центральном округе Георгий Полтавченко, секретарь Совбеза РФ Игорь Иванов. Не все упомянутые руководители удостоили презентацию своим посещением, а отзывы о книге, которую еще никто не успел прочитать, были достаточно скромными.

9 декабря 2004 года Русский биографический институт совместно с Российской государственной библиотекой наградил лучшие книги и издательства 2004 года. Одним из лучших изданий года названа книга «Правда о „Курске“» – документальное расследование, проведенное Генпрокурором России Владимиром Устиновым.

27 января 2005 года на книгу Устинова откликнулся журналист «Российской газеты» Александр Емельяненков, правда, памфлет был опубликован не в правительственном издании, где журналист числился в штате, а в «Новой газете», которая не раз печатала мои комментарии о деле «Курска». Привожу текст полностью.

Прокурор дал течь

В книге о «Курске» Устинова прорвало на откровения о своем детстве и Божьем промысле.

В интервью ко Дню работников прокуратуры, который отмечается с недавних пор почти одновременно с Днем печати, Генеральный прокурор России Владимир Устинов назвал главным для себя событием «со знаком плюс» в 2004 году написание книги «Правда о „Курске“». В выходных данных (Устинов В. В. Правда о «Курске». – М.: Олма-Пресс. 2004, 319 с.) она заявлена как литературно-художественное издание.

Однако тут же уточняется: в работе над книгой принимали участие главный военный прокурор А. Н. Савенков и первый заместитель военного прокурора Дальневосточного военного округа А. Л. Егиев.

«Это динамичное повествование, в котором впервые предаются гласности многие факты, до сего дня неизвестные, – интригует „Олма-Пресс“ потенциальных читателей (заявленный тираж – 10 000 экземпляров). – Трагедия АПЛ „Курск“ потрясла всех, мир замер в ожидании: не повторится ли новый Чернобыль? Автор убедительно и аргументировано дает ответы на многие вопросы, излагает собственную точку зрения человека и гражданина».

– Конечно, это событие, – не удержался от комплимента в собственный адрес и сам генпрокурор. – Долгожданное, выстраданное.

Ну как после этого не пойти в «Библио-Глобус» и не поскупиться потратить 219 рублей, чтобы заполучить собственный экземпляр «Правды…» о том, что столько времени держало в напряжении страну, а кого-то не отпускает до сих пор?

С самой первой страницы, буквально с первой строчки, автор заявляет о себе как набивший руку писатель-маринист:

«Наш катер вышел из гавани, когда только занимался холодный октябрьский рассвет над Баренцевым морем…».

Тут интересно все – и сугубо цивильное «гавань», и непременно «холодный» рассвет, который, конечно же «занимался». Но самое любопытное – знать, что в октябре солнце за Полярным кругом в районе Североморска показывается над горизонтом (если вообще пробивается из-за плотных в эту пору облаков) около полудня. Однако у генпрокурора свои ощущения времени, он пишет про «утренний холод и морось», которые заставляют его «мобилизоваться до конца».

За бортом, по мысли автора, не просто холодная вода, а непременно «воды», причем обязательно «свинцовые» или «свинцово-черные». И почему-то не Баренцева, как учили нас на уроке географии, а Баренцевого моря. Где отыскали такое море автор и его редакторы, надо бы у Сенкевича спросить, да не дожил Юрий Александрович до таких географических откровений.

Зуд сочинителя-мариниста пробуждается в авторе не раз и в самые неожиданные моменты. А порой переходит в сакральные признания, которые просто нельзя не процитировать:

«Грозовое небо окончательно потемнело, а вместе с ним – и море. Оно ведь – отражение неба. Когда я несколько лет назад понял: что из атеиста (каким волей-неволей был любой прокурорский работник советского времени) становлюсь верующим человеком, то почувствовал в себе нечто подобное. В человеке отражается Бог, как в воде – небо. Надо понять Бога. И теперь моя задача – распознать грозный и в то же время мудрый Божий промысел…».

Божий промысел – это, надо понимать, про тот самый «первичный импульс», что привел к катастрофе? Кара с небес? Что же тогда искать в море и на берегу – и зачем?

«Была и другая задача, которая определялась моей собственной профессиональной и жизненной позицией, – открывает карты генеральный прокурор. – Утвердить сам эталон истины… Этот символ эталона (я его видел однажды в парижской Палате мер и весов – такой небольшой стальной кубик-килограмм…) должен стать мерилом всех наших действий – от адмирала до мичмана и от инженера до лоцмана. Конечно, дойти до такого эталона, расследуя настолько сложное дело, было непросто…».

Забегая вперед, хочется спросить: и что – дошли? До эталона? По мысли автора, у прочитавшего его книгу никаких сомнений в этом оставаться не должно. Все 133 тома уголовного дела в литературном сопровождении самого генпрокурора – хоть сейчас в Палату мер и весов…

На прокурора с ломом не ходи

Для описания исключительной, беспрецедентной важности и даже величия павшей на него миссии Владимир Устинов красок не жалеет. Уже при первом выходе в море выглянувшее из-за туч светило он расценил как знак свыше:

«Словно само солнце давало нам надежду на раскрытие истины…».

И в последующем автор не скупится на описание своих чувств и специфических ощущений:

«Нервы буквально болели… Но я собрался как пружина и решил идти вперед, невзирая ни на что. В буквальном смысле слова…».

«Как Генеральный прокурор я чувствовал тогда тяжелейший груз на своих плечах, словно звезды на погонах превратились в пудовые гири…».

«Продувные ветра на Баренцевом море кого угодно способны заморозить. Но я упрямо стоял на специальном мостике и контролировал первичные работы по проведению следствия. Спасибо, сердобольные помощники и члены спасательной группы подтаскивали время от времени термос с горячим чаем или кофе…».

«Именно тогда я понял, что, невзирая на адские условия, я должен войти в эту Преисподнюю. Надо было не только войти, но и… откомментировать масштабы трагедии. Рассказать о том, что мы здесь обнаружили, над чем работаем и что произошло. Это было частью поручения Президента. Меня отговаривали: дескать, это небезопасно… Но выбор был мною сделан, и на этом пути меня не могло остановить ничто и никто. И очень скоро этот репортаж состоялся. Я стоял в чреве атомной субмарины и вел его в прямом эфире. Он тогда обошел весь мир.

Потом, встречаясь с зарубежными коллегами, я много раз слышал от них трепетные слова, иногда удивленные, о том, как я мог рискнуть и провести столько времени на борту развороченной взрывом атомной субмарины…».

Когда в 25-й раз натыкаешься на выспренние слова про особую генпрокурорскую ношу («Понимал, что легкой жизни в предстоящий период не получится»), служебный долг («Невзирая на лица, даже самые важные. Невзирая на погоны, в том числе и на свои собственные»), невольно начинаешь задумываться о подлинной цене прокурорского героизма, когда президентом страны дана установка провести максимально полное и открытое расследование и в этом деле гарантирована поддержка.

А еще – не можешь отделаться от мысли, что автор все время опровергает каких-то невидимых оппонентов и, главное, тщится доказать свое рвение в исполнении президентской воли. И когда переворачиваешь последнюю страницу, понимаешь, что спор он не выиграл, но по службе отличился.

Из книги г-на Устинова узнаешь много удивительного и, прямо скажем, неожиданного. В том числе о нем самом, его детстве. Особенно подкупает, что эти воспоминания художественно надвинулись в тот момент, когда сухопутный человек, генерал юстиции, страдал от качки в адмиральском катере, идущем к месту гибели «Курска». Узнали мы, что родился будущий прокурор мировой державы не где-нибудь, а в семье прокурора. Так что тяга к «эталону истины» у него не просто в крови – в генах. Каким же был в детстве Вова Устинов?

«Помню, где-то, в каком-то городке, почти все пареньки-подростки стреляли друг в друга из рогаток. Были такие загнутые закорючки из толстой проволоки. Было кое-что и посерьезнее. Я всегда давал отпор. И у меня выработался бойцовский характер, так что я никому спуску не давал. Один раз, сознаюсь, так наподдал одному парню (тот был постарше и повыше меня), что тот в канаву улетел. А ведь он замахнулся на меня обычным, банальным ломом, против которого, в соответствии с пословицей, нет приема… Одним словом, приемы я начал искать еще тогда».

В полном восхищении от прочитанного заметим: шел парнишке в ту пору… восьмой год от роду. Из той же книги узнаем, что у автора «в связи с расследованием гибели „Курска“ появилось совершенно новое понимание смысла жизни и смерти».

Вслед за этой явно затянувшейся преамбулой, патетической увертюрой, экзерсисами личного характера хочется наконец узнать что-нибудь о деле – как и почему погиб боевой корабль и весь его экипаж?

Однако напрасно искать под обложкой с портретом розовощекого прокурора на фоне искореженного «Курска» внятное объяснение причин «нештатного импульса», вызвавшего взрыв торпеды. Не найти и заключения экспертов, как развивались события дальше, отчего взорвался почти весь боезапас торпедного отсека, который не должен взрываться (детонировать).

Имея в своем распоряжении 133 тома уголовного дела, десятки технических экспертиз и актов осмотра поднятой субмарины, дав слово читателю «сказок не сочинять» и призвав к этому других, автор «Правды о „Курске“» на последних страницах своего полотна впадает в откровенное мифотворчество. Пытаясь «своими словами» прокомментировать выверенное заключение следственной бригады о последних минутах «Курска», он почему-то решает призвать на помощь капитана I ранга в запасе Михаила Волженского. И, с его слов, пишет:

«После первого взрыва личный состав центрального поста: то есть „мозг“ лодки, был сильно контужен, поэтому никаких записей в бортжурналах больше не производилось. Это резонно. При этом командование лодки правильно оценило характер нарастающей угрозы и, судя по всему; предприняло попытку экстренного подвсплытия „Курска“ на перископную глубину. Это было необходимо для того, чтобы попытаться в надводном положении затопить первый отсек, где бушевал огонь, и не допустить взрыва всего боекомплекта…».

О последних записях в вахтенном журнале центрального поста говорить излишне, потому что этот журнал не найден. А тот, что обнаружен, вела предыдущая вахта, и записи в нем заканчиваются за три с половиной часа до катастрофы. Это во-первых. Во-вторых, еще более странно говорить о попытке подвсплытия на перископную глубину с целью «затопить первый отсек». Но допустим, что автор оговорился, не понимая разницы между всплытием под перископ и всплытием в надводное положение, а редакторы-литзаписчики в очередной раз «зевнули» – так и тут неувязка. Никакой нужды принудительно затапливать первый отсек не было – море уже ворвалось в него через разрушенные трубы двух торпедных аппаратов, в том числе через тот, где находилась злополучная «толстая» торпеда диаметром более полуметра.

Оно же, море, и не дало разрастись объемному пожару в первом отсеке, о чем свидетельствуют уцелевшие журналы, другая документация и бумажные ленты регистраторов-самописцев, обнаруженные при разборе завалов в носовых отсеках.

Буйреп и мусинги для красного словца

С первого известия о трагедии «Курска» самым щемящим был и остается вопрос о шансах на спасение оставшихся в живых членов экипажа. Однако в книге генерального прокурора, сколько ее ни перелистывай, не найти аргументов, однозначно доказывающих, что уцелевшие после второго взрыва подводники во главе с капитан-лейтенантом Дмитрием Колесниковым оставались живы в девятом отсеке более 8 часов.

А подводные стуки, запеленгованные и сутки, и двое спустя? А первые заключения судмедэкспертов, упрятанные в томах уголовного дела? А сомнения непосредственных руководителей следственной бригады? Один-единственный абзац в 300-страничной книге, отсылающий к мнению безымянных «экспертов», никого не может убедить. Адвокат Борис Кузнецов, защищающий интересы тех, кто потерял на «Курске» своих близких, обращал внимание на это обстоятельство еще полтора года назад – сразу после прекращения следственных действий. Но автор, похоже, и впрямь уверовавший в богоизбранность своей миссии, не утруждает себя доказательствами. Он изрекает сентенции и называет это истиной.

«Для прокурора, особенно Генерального прокурора мировой державы, роль свидетеля – не слишком привычная роль. Зато я с уверенностью могу сказать, что мое свидетельство – чистая правда».

Не оказалось, как ни искали, и внятной оценки действий спасательных служб Северного флота. Скажу больше: порой закрадывается подозрение, что автор НЕ ЧИТАЛ рукопись книги перед тем, как ее сдали в типографию. Иначе как объяснить хронологическую абракадабру, которой то и дело угощают читателя?

Сначала из допроса бывшего командующего Северным флотом, адмирала В. А. Попова мы узнаем: 13 августа спасательные аппараты не могли пристыковаться к аварийному люку 9-го отсека. В следующем абзаце, уже от своего имени, генпрокурор сообщает, что «Россия официально обратилась к Норвегии за помощью по извлечению тел погибших…» Рассказывает о том, как проходили эти работы, сколько и для чего было сделано технологических вырезов в корпусе лодки.

Пригасив недоумение, заметим: операция по извлечению тел погибших проходила в октябре, то есть два месяца спустя, но в голове у автора (или его литературных имиджмейкеров) все перепуталось. В следующем абзаце читаем: «21 августа 2000 г. 9-й отсек был вскрыт норвежскими водолазами; он оказался затопленным».

А дальше – опять про поисково-спасательную операцию, бездарно начатую и бесславно завершившуюся. Но гроза-прокурор тут почему-то превращается в овечку-адвоката и вслед за пресс-лгуном ВМФ господином Дыгало, только уже четыре года спустя, имея в своем распоряжении фактические данные о том, что действительно происходило в точке гибели «Курска» в те августовские дни, начинает повторять басни про сложную розу ветров, переменчивое течение, неожиданно возникающие шторма.

«Именно поэтому, – сокрушается генеральный прокурор, – поисково-спасательная операция была существенно затруднена… „АС-34“… три раза предпринимал попытку присоса к аварийно-спасательному люку крейсера, однако присос не происходил…».

Ах, какой негодник, этот «присос» – ну, не происходил и все тут! Даже железный прокурор расчувствовался! А стоило ли? Если бы внимательно читал материалы, собранные подчиненными, или хотя бы постановление о прекращении следствия по делу, которое было направлено в его адрес, то увидел бы жесткое, но честное заключение эксперта: реальная возможность пристыковаться к комингс-площадке 9-го отсека была лишь 17 августа, когда аппаратом АС-34 управлял капитан III ранга Шолохов, и 19 августа, когда аппаратом АС-36 управлял капитан II ранга Перцев. Все прочие попытки – и до, и после – лишь обозначали видимость работы, а реального результата дать не могли в силу объективных обстоятельств – неисправности самих аппаратов, их оборудования, а также неадекватной квалификации специалистов, допущенных к управлению.

Уж что-что, а об этом черным по белому сказано в материалах расследования. Но у автора, видимо, какая-то своя задача – на протяжении многих страниц он описывает «героические» попытки пристыковаться – то своими словами, то цитатами из протоколов допроса, то выдержками «Из прессы» – как правило, анонимными, без указания источника.

Спроси у генпрокурора, где находятся и для чего нужны буйреп, буй-вьюшка, мусинги, про которые он пишет с видом знатока, ничего ведь не сможет сказать – даже после книжек Александра Покровского про подводников и ликбеза, устроенного на этот счет герою Сергея Маковецкого в фильме «72 метра» режиссером Владимиром Хотиненко. А туда же – в малозначащие технические тонкости, но ни полслова о других подробностях, вопиющих в материалах уголовного расследования.

А в тех редких случаях, когда о чем-то вспоминает, говоря о разгильдяйстве на берегу и в море, тут же находит «отмазки» – как, например, в случае с аварийно-сигнальным буем, который не сработал. Но даже если бы он всплыл и передал, как положено, сигнал об аварии и координаты лодки, по версии Устинова, «спасти моряков все равно не удалось бы». Спасателям все равно не хватило бы времени – реабилитировал их генпрокурор своей книгой, благословив и дальше нести службу для галочки. Случись, паче чаяния, новая беда – опять начнем надувать щеки, твердить, что у нас все есть, сил и средств хватает. А потом, упустив драгоценное время, запрячем в известное место державный апломб и снова станем бить поклоны не великим и не ядерным, а попросту адекватным норвежцам да голландцам: подсобите Христа ради…

Какая сила подняла «Курск»?

Обещанное издателями «динамичное повествование, в котором впервые предаются гласности многие факты, до сего дня неизвестные», похоже, где-то затерялось. Никаких таких фактов в книге «Правда о „Курске“ попросту нет. Зато есть много упреков прессе – и своей, и западной. Ее обильно цитируют и тут же критикуют. В одном месте автор поднимается до тотального обобщения:

„К сожалению, должен констатировать, что пресса нам не очень помогала. А ведь бывает иначе. Грамотно проведенная аналитическая работа журналиста порой дает существенный материал для работы следователей. И с этим я сталкивался не раз. Многие громкие расследования начинались с обоснованной газетной статьи. Но на этот раз было не совсем так“.

Правда, в другом месте, позабыв об этой оценке, генпрокурор вдруг вспоминает каких-то безымянных, но „героических журналистов“, которым „давали аккредитацию“. Кто давал и куда – не уточняется.

„Разные ветви власти занимают разное положение в системе взаимоотношений с гласностью“, – глубокомысленно заключает автор и пускается в комплименты президенту Путину, приседает в неуклюжих реверансах: ((Сегодня западным странам выгоднее дружить с Россией, чем порочить ее. Этот неожиданный парадокс я извлек из одного разговора с В. В. Путиным».

Подъем «Курска» в трактовке Владимира Устинова стал «символом победы политической воли над разными мелкими соображениями. Именно политическая воля, как я считаю, стала главным фактором в поднятии…».

Кто именно мешал торжеству этой воли и какими «мелкими соображениями», остается загадкой. Но автор, чтобы не заподозрили чего в свой адрес его тогдашние и нынешние визави, всем без исключения слагает панегирики – Илье Клебанову, Сергею Иванову, Николаю Патрушеву, Владимиру Куроедову, Игорю Спасскому, Юрию Евдокимову, которые «сделали все возможное и невозможное».

По меньшей мере странно, если не сказать неуместно, выглядит в устах прокурора неуемная восторженность по поводу подъема «Курска» – как будто всех погибших воскресили, с того света вернули родственникам. И это при том, что вскрыли люк, извлекли тела первых погибших, а год спустя подняли наконец субмарину, отделив от нее торпедный отсек – лишь с помощью специалистов Норвегии и Голландии.

А отрезанная часть лодки, вопреки всем обещаниям и хвастливым заявлениям Главкома ВМФ – поднимем сами! – так и осталась на дне. Несмотря на демарши и настойчивые напоминания непосредственных руководителей следственной группы – Егиева и Чернышова, подчиненных генерального прокурора.

И – несмотря на собственное признание в книге:

«Прокуратура исходно настаивала на том, чтобы были подняты все части АПЛ…».

Правда, через несколько десятков страниц это признание прокурор дезавуирует:

«Носовой отсек… было решено уничтожить на месте…, но только после того, как будут собраны все необходимые для следствия предметы. А именно все вещественные доказательства и были к тому моменту собраны…».

Даже если и были собраны «все доказательства», зачем уничтожать следы на месте происшествия, а может статься – преступления?! Вдруг откроются новые, не известные сегодня обстоятельства по делу – что тогда делать следствию? Останется лишь развести руками…

Пафос и выспренние прокурорские тирады соседствуют с неприкрытым равнодушием, переходящим в пренебрежение. Говоря о том, что обнаружили следователи в 9-м отсеке, он скороговоркой упоминает «записку Борисова». И – ни слова, о чем она, ни полслова о самом авторе. Даже инициалы погибшего, дважды упоминая в тексте его фамилию, юрист Устинов не счел нужным привести! Впрочем, откуда руководителю и координатору знать, что на борту «Курска» было трое Борисовых – два члена экипажа и прикомандированный военный представитель завода «Дагдизель».

Генеральному прокурору мировой державы, видно, не к лицу снизойти до таких малозначительных подробностей – с высоты его положения это так мелко. Ну, подумаешь, напряглись в нескольких семьях, потерявших близкого человека: значит, была весточка, а нам почему о ней не сказали?

При этом автор не скупится на пространные цитаты из материалов, добытых следственной группой, – это протоколы допросов, заключения экспертов. Несколько раз приводит выдержки из дневниковых записей генерал-лейтенанта Ю. П. Яковлева, заместителя главного военного прокурора, который лично участвовал в первых осмотрах «Курска» в доке завода в Росляково. Пожалуй, именно в этих местах книги наиболее приличный русский язык. А идущие следом авторские рассуждения и комментарии – или косноязычный трюизм, или чушь несусветная.

Неожиданно приходит догадка: может, книгу писали для западного читателя и сразу на английском языке? А нам подсунули корявый, неотредактированный перевод-подстрочник? Тогда есть хоть какое-то объяснение бесконечным повторам, пережевыванию одних и тех же событий, неумеренной патетике и реверансам в адрес силовиков-тяжеловесов в высших эшелонах российской власти.

О разноплановых аспектах подсознания

С державной риторикой в этой книге могут конкурировать, пожалуй, лишь потуги на глубокомыслие, что соответствует уровню переростка-девятиклассника, мечтающего продолжить и превзойти прокурорскую карьеру отца. Иногда понять воспаленную мысль автора кажется делом недостижимым для простого смертного. Я, как ни силился, так и не смог одолеть глубинный смысл многих прокурорских изречений. Например, такого:

«Даже высокоинтеллектуальный человек не всегда способен справиться с быстрым анализом множества показаний приборов, да и просто совместить это с внутренним инстинктивным чувством. Или же, извините, с внутренней расхлябанностью. И думаю, решение здесь кроется не в том, чтобы поголовно перевести нашу армию на контрактную основу. Если говорить в принципе, то готовить призывников надо лучше. Как до армии, так и в учебных подразделениях. И говоря так, я считаю, что мы являемся великой мировой державой, которой суждено быть таковой весь XXI век. Это, по меньшей мере…».

Убей, не понимаю, что значит «в новом качестве вернуться к парадигме единства народа и власти, которая заложена была еще в XIX веке». А именно такой рецепт предлагает автор для «восстановления государственной мощи России».

От подобных умозаключений, преследующих тебя почти на каждой второй странице, не знаешь, куда деваться, но автор все продолжает философствовать:

«Весь мир находился по сей день во власти прагматической идеологии. Это – духовно убогая, но необычайно практически привлекательная концепция личного счастья, достигаемого через материальное благополучие. Она доступна всем, потому что своей сутью обращается к „базовым инстинктам“ человека. Это я позволил себе процитировать мыслителей прошлого…».

А следом – глубокие мысли уже от себя самого:

«Не хочу никого обидеть, но материальная, физиологическая основа всего того, что мы делаем, остается фактом. Остается ли в таком мире место для духовной миссии человека? Зачем она?»

Таким неожиданным образом автор подводит нас к своему объяснению героического поведения подводников в 9-м отсеке:

«А что такое героизм, проявленный сегодня нашим русским подводником в нечеловеческих условиях, когда разум кипел у него, возможно, в самом буквальном смысле (отравление угарным газом!), то есть он с трудом водил ручной по бумаге в почти полной темноте, но все-таки оставил для следствия важные свидетельства…».

Вот, оказывается, что двигало Дмитрием Колесниковым и другими членами экипажа, кто вместе с ним оказался в аварийном 9-м отсеке, – помочь будущему следствию…

Страницей ниже генпрокурор рассуждает уже о новом характере войн, подводит их под статью, а точнее – отсылает к другой свой книге «Обвиняется терроризм». Тут все смешалось: Кутузов, осада крепостей, виртуальный Чапаев, раскладывающий картошку на штабном столе, минные поля и танковые колонны, Наполеон и компьютерные хакеры… Мимоходом автор дает установку министру обороны – нынешнему и тем, что придут после него:

«Как будем водить по морям субмарины, если компьютерные системы дадут сбой? Кивать на хакеров, которые взломали какие-то секретные коды? Чушь. Как проводить танковые колонны через предполагаемые минные поля? Как атаковать с воздуха цели, откуда могут ответить выстрелом из „Стингера“? Следовать приказам и здравому смыслу – вот что должно держать армию в боеспособном состоянии».

Для тех, кто не видел фильма «Титаник», автор подробно описал, как спасались пассажиры и команда, и сделал заключение:

«Примерно так, видимо, обстоят дела у современного человечества. Надо ли говорить, что такая схема спасения абсолютно не направлена на выживание как можно большего числа людей с тонущего корабля? Для спасения людей с аварийных плавсредств существуют мудрые инструкции, но главная задача – воплотить их в жизнь…».

Что и говорить, в иных местах отдыхает даже Виктор Степанович Черномырдин. Вот нас берут под руку и приглашают:

«Взглянем на ситуацию глазами непредвзятых экологов, или, точнее сказать, гидрогеологов…».

По мысли генпрокурора, именно гидрогеологи – самые большие спецы по части радиации, им можно верить. И тут же добавляет – видимо, чтобы закрыть свой же вопрос про Чернобыль:

«В самое скорое время на глубине вокруг реактора стали устанавливать дозиметры…».

Двигаемся дальше.

«Какие главные факторы принимались во внимание при выработке технологии выполнения данного решения?» – задает автор сам себе вопрос. И некоторое время спустя ответствует: – «Имелось множество неясных вопросов, немало разноплановых аспектов и соображений…».

О предстоящем подъеме он высказался афористично, но емко – мог бы позавидовать Козьма Прутков:

«Это была сложная проблема и с технологической, и с климатической стороны».

Не менее ярко – о видениях:

«В Североморске мне впервые привелось увидеть северное сияние. Такой природный феномен, который никогда не возникает в умеренных широтах. А тут – Север, и природа экстремальна. Здесь край, через который нельзя переступить…».

А еще – о невысказанном: «Были и другие невеселые, но важные соображения».

Расследователь с чистого листа

Только для того, чтобы поехидничать над сочинительской стряпней генерального прокурора и сказать, что ничего нового про «Курск» из его новой книги узнать нельзя, не стоило и браться за перо. Смолчать нельзя по другой причине. В книге со словом «правда» на обложке искажаются факты и тиражируется невежество.

Уже в самом начале автор взялся перечислять все аварии и катастрофы с подводными лодками, начиная с дизельных – с 1952 года. Упомянул и малозначительные инциденты, но «забыл» – помощники не доложили? – о двух тяжелейших катастрофах (не авариях, а именно катастрофах) с атомными подлодками. Это затопление «К-429» в полигоне боевой подготовки у берегов Камчатки в июне 1983 года (погибли 14 человек) и безвозвратная потеря стратегического ракетного крейсера «К-219» с пятнадцатью МБР в ядерном снаряжении и двумя ядерными реакторами в Саргассовом море в октябре 1986 года – в самый канун встречи в Рейкьявике президентов Михаила Горбачева и Рональда Рейгана (недосчитались 4 человек из экипажа).