Текст книги "Позвони мне (СИ)"

Автор книги: Борис Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

  Чапаев нервно выскочил из-за стола, пнул сапогом некстати подвернувшуюся собачонку и вплотную подошел к сидящему на скамье ординарцу. Тяжело, очень недобро посмотрел ему в ясные очи и негромко процедил сквозь зубы:

  – Ты, недотёпа, Фурманова не тревожь, попридержи на поворотах копыта, в контрразведке таким губошлёпам лихо рога заворачивают. И запомни: красный цвет – это знамя нашего пролетарского гнева, нашей революционной кровушки. Ничего худого с твоей Анкой не сделается, если под венец в красную косынку советской невесты нарядится. Кому, как не вам, ближайшим помощникам командира дивизии, подавать молодым бойцам пример пролетарского гнева и верности трудовому народу. Чай не великая барыня, за будь здоров может и без золотых бубенцов обойтись, не за ради них мы жизни свои в бою не щадим, не для этого революцию мировую затеяли.

  В незавидном положении оказался бедолага Кашкет, сделавшись невольным участником обретающей политическую окраску свары. По правилам революционного жанра, следовало хотя бы кивать головой в знак солидарности с патриотической речью комдива. Но Петькин тяжёлый кулак, начинавший заметно сжиматься в кувалду на дубовой столешнице, не очень способствовал проявлению большевистского гнева.

  – Насчёт барыни, это как для кого, – не сдавался настырный ординарец, – а для меня дорогая избранница – самая настоящая царица и есть, королева ни с кем несравненная. Имей на то власть, все сокровища мира, не раздумывая, возложил бы к её точёным ногам и всё одно оказалось бы мало. Вы или не были молоды, Василий Иванович, или никогда никого не любили? Да нет для меня в целом свете женщины краше, желанней, чем Аннушка, и почему это я не имею права подарить ей по случаю свадьбы золотое кольцо? Как хотите, так и понимайте, готов пойти под любой трибунал, не сбегу, по заслугам понесу наказание.

  Петька неожиданно для себя самого вспомнил, как ещё в школе уважаемая всеми учительница рассказывала про влюблённых Ромео с Джульеттой и какое это несказанное удовольствие – умереть за великую любовь. Ему даже самому захотелось, чтобы его расстреляли, но обязательно в жарких объятиях подруги и чтобы долго потом можно было смотреть, как она рыдает, как сокрушается над его бездыханным телом и в отчаянии отправляется следом за ним. Правда, куда и зачем отправляется, было как-то не очень понятно. Может, даже на небеса, однако всего лучше, если в большую скирду пахучего приуральского сена.

  – Может, ты и прав, чёрт тебя знает, – засомневался комдив, – может, мы и воюем за то, чтобы могли своим любимым самые дорогие подарки дарить. Только не надо мне пудрить мозги, я пока ещё в состоянии видеть разницу между вечерней зарёй и бараньими яйцами. Одно дело подарки невестам преподносить, другое дело – с противником в дружбе якшаться. Если каждый начнёт между белыми и красными по линии фронта скакать, по своему усмотрению на чай к кому попадя вечерком заворачивать, вся дивизия в балаган превратится. Мы люди военные, присягу перед лицом боевых товарищей давали не для того, чтобы анархию в строю разводить, война таких клоунов быстро приструнивает. Наказание понесёшь по всей строгости, чтобы впредь неповадно было. Я умею быть добрым товарищем, но и командиром строгим не забываю перед знаменем революции быть.

  Самым крупным специалистом по части золотых и серебряных дел среди всего личного состава заслуженно считался проныра Кашкет. Вокруг него, как мухи вокруг варенья, постоянно крутились какие-нибудь дорогие вещицы. Однажды в отбитом у беляков офицерском обозе чапаевский денщик откопал старый валенок, доверху набитый ювелирными украшениями. То был знатный трофей, в награду за который сам товарищ Фрунзе подогнал в пулемётную роту три новеньких, ещё ни разу не бывших в употреблении «максима» и пару чистокровных донских рысаков. Кони, признаться, каким-то загадочным образом по-шустрому слиняли из тёплой конюшни. Главный лошадиный доктор, кавалер бесконечных заслуг перед именем мировой революции, некто Коценбаум Александр Соломонович, не уставал повторять, что зверюги обожрались некачественной соломы и в одночасье скопытились от сильного вздутия. Однако не знающие устали красавцы-пулемёты и по сей день исправно несли военную службу.

  После истории с обозным валенком малая толика золотишка всё-таки просочилась в ряды красноармейцев. Время от времени то один, то другой предприимчивый боец выставлял на продажу или обмен дорогие безделицы. Денщик, несмотря на голодное военное время, заметно округлился мордой и сделался ещё больше ленив и беспечен. Не случайно молва утверждает, что «кому война, а кому и мать по всей форме родная».

  Когда страсти за центральным пеньком чуток поутихли, доблестные стражи революции всё-таки принялись за утренний чай. Василий Иванович, перекатывая в ладонях горячую кружку, несколько раз не удержался и взглянул на злополучное золотое колечко, лучистым сверканием деликатно украшавшее Петькин крайний, самый маленький, палец. Неожиданно Чапай резко отставил недопитую кружку и предложил потягивающему липовый взвар ординарцу:

  – Дай Кашкету взглянуть на невестин подарок, пускай разберётся, он хоть стоит твоих неприятностей. По мне, и дюжиной таких перстеньков не перевесишь позор, не смягчишь неизбежное теперь наказание. Удивил ты меня, по-предательски, со спины рубанул.

  Враз преобразившийся корифей золотых и серебряных дел, всё ещё пряча шкодливый глаз, по-деловому принял из Петькиных тяжёлых ручищ искрящийся драгоценным сиянием золотой перстенёк. Денщик с важным видом заправского профессионала испытал изделие на вес, сначала в одной, потом в другой руке, и одобрительно кивнул головой. На зуб брать не стал. Долго и медленно, большей частью для фасона, вертел колечко со всех сторон, то приближая, то удаляя от глаз. Порой с таинственным видом отводил взгляд в сторону и, наконец, вернул изделие законному владельцу.

  – Чего тянешь, дубина, докладывай, – вспыхнул от нетерпения ёрзающий на скамейке комдив.

  Кашкет, не теряя достоинства крупного специалиста, сделал несколько мелких глотков горячего взвара, как оказалось только лишь для того, чтобы потрепать по спинке вертящуюся у ног блохастую собачонку. После чего ещё для солидности поразмышлял о чём-то своём, ухмыльнулся и, обращаясь непосредственно к командиру, огласил свой непреклонный вердикт:

  – Так себе вещица, Василий Иванович, она хоть и золотая, из червонного материала сварганена, но стеклярус цены невысокой. Больно на американские фортели смахивает, в германскую кампанию частенько попадались такие штуковины. Не желаю никого обидеть, но, по мне, гораздо полезней было бы гранаты для военных баталий в дивизии сохранить. Хотя, когда речь идет о сердечной зазнобе, трудно бывает и разобрать, что на самом деле дороже.

  У Чапая от результатов экспертизы майским днём заиграло на сердце. Нет слов, жалко, конечно, разрывных трофейных гранат, но всё же это гораздо приятней, нежели бы в пользу Петьки сложилась удача. Он всегда тайно и ревностно завидовал молодцеватому ординарцу. Завидовал его холостяцкой беспечности, да что греха таить, был очень неравнодушен к пылкой красавице Анке. Будь он хоть чуток по-моложе да не имей на руках законной семьи, ни за что не уступил бы сопернику молодуху.

  Петька скорчил недовольную физиономию, подбросил золотой перстенёк на ладони словно орлянку и картинно опустил в верхний карман гимнастёрки. Так же спокойно допил липовый взвар, а остатки небрежно выплеснул через плечо. Его мучил один только нерешённый вопрос: «Стоит ли посвящать командира в исключительную биографию дорогого колечка или скрыть от греха подальше. Всё-таки что ни говори, но у вещицы родословная знатная, за такой, если слух просочится, по всему свету гоняться начнут, вместе с руками оттяпают. Не Кашкету, гадёнышу, сопли размазывать о моём трофее, даже не подозревает, скотина, что за ценность побывала в его шаромыжных руках». И ординарец, не терпящим возражения тоном, с презрением огласил свой, не менее суровый, вердикт:

  – Много понимаешь, ишак, тебе только кобылам под зад заглядывать, под хвостом золотые червонцы искать. Неужели вы всерьёз доверяете этому фармазону, Василий Иванович, он же в ювелирных делах такой же знаток, как я в китайской грамматике. Ничего, дайте срок, уж я-то не поленюсь, натаскаю гадёныша в сокровищах разбираться, на всю жизнь за чужой спиной не схоронится, а память у меня крепкая, ещё поквитаемся.

  – И чего ты, дуралей, ерепенишься, я денщику доверяю всецело, – выступил на защиту Кашкета повеселевший Чапай и даже дружески похлопал по плечу ординарца. – Он в этом деле толк понимает. Разве забыл, кто пудовый клад в отбитом белогвардейском обозе разворошил? Для всех это был просто валенок, а Кашкет, не будь дураком, сразу просёк, в чём секрет, и обнаружил вражеский схрон. Тебе бы самому у него чуток подковаться, тогда, глядишь, в следующий раз половчее окажешься. Сердцем чую, придётся повторно к беляку вылазку уже для возврата имущества делать. Мало того что военную присягу нарушил, ещё и в дураках оказался. Продул по всем фронтам противнику, все позиции просвистал. Видно зря при себе в ординарцах держу, так можно и до конюха дослужиться. Говорю же, теряю друзей, и не только в бою, от этого на душе сиротливо становится.

  Василий Иванович, сидя на скамейке, нарочито горестно закачался всем туловищем, и лицо его выразило неподдельную печаль. Он взял в обе руки неотлучный бинокль и принялся рассматривать верхушки дальних сосен, как бы давая понять, что одиноко ему сделалось в этой недостойной компании.

  – Не продул, Василий Иванович, вы что же, во мне сомневаетесь? – отреагировал на отчуждение комдива уязвлённый по самолюбию ординарец. – Не хотелось говорить при этом ишаке, но откроюсь. Говорю как на духу. Золотое колечко это в своё время царским барышням принадлежало, тем самым, которых большевики в Ипатьевском подвальчике в расход пустили. О настоящей цене этой штуковины не Кашкету судить, бьюсь об заклад, подороже всего его трофейного валенка будет. Вы эту шкуру не больно и слушайте, ведь я до поры молчу про обозный трофей, ещё надо посмотреть, кого первым под трибунал подвести полагается. Ряшку такую отъел, что на тачанке за неделю не объедешь, знаю ведь, на какие средства жировать приспособился.

  Кашкет, после всего услышанного, даже слегка поперхнулся остатками взвара. В истории с обозным трофеем, разумеется, рыло его крепко обвалялось в пуху, но ведь и Петьке кое-что перепало. Две золотые чайные ложечки как с пенька отвалил ординарцу, не считая денежных постоянных услуг. И всё же более всего огорошило упоминание о царском трофее. Про вырученные бриллианты, после расстрела царской семьи, слухи до него, натуральным образом, кое-какие доходили. Однако предположить, что вот так ненароком выпадет удача держать их в собственных руках, не мог позволить себе даже в самых смелых фантазиях. Тем более пойди разберись, сколько должно стоить снятое с венценосного пальчика дамское украшение.

  – Петро Елисеевич, не обессудьте, дозвольте ещё разок подержать в руках золотое колечко, – беспокойно засуетился Кашкет. – Может, я второпях чего не приметил, дело ведь тонкое, требует большого внимания. Вам всегда так не терпится, что нет никакой возможности сосредоточиться, вникнуть спокойно, прицениться по-настоящему. Царские ценности – это же мой профиль, никто в целом мире вернее меня экспертизу не проведёт, зуб даю, надёжней швейцарских банков сработаю.

  – Я если разок подчекрыжу твой профиль, на всю жизнь царское золотишко щупать руками заморишься, – доходчиво, очень убедительно предостерёг денщика скорый на расправу жених. – Только раскрой где-то варежку, живьём закопаю, даже у Фрунзе за пазухой не схоронишься.

  Василий Иванович за трудные фронтовые годы хорошо изучил прямой, бескомпромиссный норов своего ординарца, именную шашку готов был выставить под заклад, что тот трепаться напрасно не станет. Можно было не сомневаться без лишних расспросов, что с колечком действительно связана непростая история и ценность оно представляет куда как значительную. Видно не по зубам денщику оказалась царская эта штуковина.

  Поэтому комдив молча принял для себя единственно верное решение – непременно вмешаться и расплести этот загадочный ребус. Но для начала достал из кармана галифе расшитый цветным бисером кисет, не торопясь, прокуренными пальцами завернул козью ногу, сам задымил и предложил угощаться товарищам. Петька не соблазнился табачком от командирских щедрот, сославшись на бессонную ночь и неважное настроение. Предлагать дополнительно дармовое курево Кашкету, понятное дело, никому не пришлось. Он проворно соорудил, величиной с добрый огурец, самокрутку, в которую вместилось почти полкисета отборного табака, и зачадил, как могучий Везувий.

  – Ты брехать-то бреши, да не заговаривайся, – начал провоцировать ординарца комдив. – Двух недель ещё не прошло, как набаламутил с продажей кобылицы генерала Деникина, всю пулемётную роту на уши поставил. Никаких уроков для себя не извлёк, не покаялся, и вот новую комедию с громкими именами начинаешь разыгрывать. Только я тебе не придурковатый калмык с пулемётной конюшни, враз осажу, напрочь забудешь не только про перстень, но и про шнурки царских барышень. Ты аль взаправду свою Анку царевной объявить вознамерился, совсем от любви одурел? Может, и себе императорскую корону в кузнице у Алексея Игнатьевича втихаря забабахаешь? Советую почаще спускаться на озеро, остужать свою жаркую голову, не ровен час на корню запылает она.

  Петьке сделалось неимоверно досадно. Он не обиделся, когда шаромыга Кашкет обмишурился с золотым перстеньком и не признал в нём дорогую вещицу. Но совсем не по делу засомневался Чапай в чистосердечно раскрытой истории происхождения золотого трофея, обидно было выслушивать унизительное недоверие любимого командира. К тому же приплёл для чего-то кобылу генерала Деникина, которую ради хохмы за пару царских червонцев впарил растяпе конюху из пулемётной роты, может даже и калмыку, кто его знает. Так ведь сам потом и признался комдиву, что для успешного торга подгрузил генеральскую масть. Здесь же совсем иная закваска, по – настоящему крутой, фартовый замес. Перстенёк этот, вне всякого сомнения, на пальчиках царской дочурки блистал. Дорогущая вещь, не может быть по-другому, и нет ничего плохого, что теперь украсит Анкину подвенечную ручку. Пускай всем станет завидно, что невеста моя достойна любых, даже царских регалий.

  – Ей-богу, Василий Иванович, – преданно присягнул командиру Петруха и рванул непроизвольно ворот гимнастерки, обнажив густо поросшую рыжей курчавиной грудь. – Мы с брательником и не такие дела проворачивали. Если он поставил на обмен золотую вещицу, с гарантией царского происхождения, можно принимать без всяких сомнений. В нашем роду своих надувать не положено, за такие шалости крепко умеют наказывать. Я про его кружева знаю много чего, стоит только капелевцам тихонько шепнуть, свои же офицеры к стенке поставят. Не вчера на свет народился. Братан у меня на таком кукане сидит, что баловаться ни за какие коврижки не станет.

  – Ты давай не бузи, – потребовал Чапай, – толком рассказывай, всё по порядку. Откуда взялось это кольцо, как к беляку попало и причём здесь венценосные барышни. Что ты за человек такой, вечно в какой-то дряни по собственной дури изгадишься. Дело, скажу, не шутейное, болтаешь языком что ни попадя, совсем башкой соображать разучился. А ну как в штабе у Фрунзе дознаются про геройства твои да про царские украшения, нам здесь всем контрразведка такой подвальчик устроит, что Ипатьевский лёгкой разминкой покажется. Не примут в расчёт ни твои, ни мои геройства, не посмотрят даже на боевые ранения.

  После наметившейся перспективы оказаться в армейских застенках, ординарец маленько притух, по-шустрому сообразил, что последствия действительно могут наступить не самые радужные. Он подтащил к себе бисером расшитый кисет, достал из кармана собственную осьмушку газетной бумаги и неспешно завернул козью ногу. После первых затяжек по телу волной прокатилась лёгкая блажь, предвестница душевного успокоения, и Петька начал покорно колоться.

  – Чего тут долго рассказывать, – в святой простоте развёл руками бесхитростный воин, – обыкновенная фортуна. Колечко царское Митька затрофеил у недавно казнённого комиссара, который принимал личное участие в расстреле императорской семьи. Братан мой, слово даю, в пленного комиссара не стрелял, его белые офицеришки порешили. Митьке пришлось только продырявленное тело закапывать и, понятное дело, приглянул для себя трофейное барахлишко. Сапоги на скрипучем ходу присмотрел и кожаный френч, почти как у Фурманова. Он, дурачок, чуть было этот фасон на ведро прошлогодней картошки у знакомого мужика не сменял. Слава Богу, седло решил обновить, вот кожа в срочном порядке и понадобилась. Распорол подкладку штыком от винтовки, а из-под неё золотым дождём украшения посыпались. Видать много чего интересного было на барышнях царских навешано.

  Братан под секретом показывал мне золотой образок двухсторонний. С одного боку Богородица эмалями нарисована, с другого – молоденькая царская дочь улыбается. Окажись на руках у меня ещё пара обменных гранат, вместе с кольцом и золотой образок прихватил бы. Митька обещал не спешить до поры, придержать золотую вещицу. После боя поправлюсь с трофеями и, глядишь, махну через фронт за обменом. Царевну спилю, а образ Матери Божией пускай Аннушка на груди своей носит, на войне пригодится, от пули лишний раз в бою сбережёт. Оно понадёжней фурмановских красных косынок окажется. Хотя перед большевистским наганом, в расстрельном подвальчике, тонка кишка даже у священного образка оказалась.

  История, которую поведал однополчанам Петька, произвела должное впечатление. Уже никто не сомневался, что перстенёк этот действительно царского происхождения и цена ему даже трудно представить какая немалая. Некоторые вопросы, конечно, возникали в связи с жестоким расстрелом законной обладательницы золотого трофея, но, как говорится, «бабушка с возу, а мы с песнями дальше поехали».

  – Дай-ка сам посмотрю на штуковину эту, – после некоторого раздумья деловым, рассудительным тоном потребовал Василий Иванович и потёр в нетерпении шершавые ладони. Физиономия Чапая при этом сделалась почти как у знаменитого Карла Фаберже, правда без академической седой бороды, но зато в лихой папахе из отборного бухарского каракуля.

  Комдив дождался, когда ординарец извлечёт из верхнего кармана своей гимнастёрки царское колечко, и бережно принял в дрожащие руки золотое с сверкающим камнем дамское украшение. Так же, как и все многоопытные люди, Чапаев попробовал в руке на вес ювелирное изделие, кивком головы выразил полное удовлетворение, покрутил со всех сторон и посмотрел на свет для чего-то. Несколько раз по-кашкетовски то приближал, то удалял колечко от глаз, но, положа руку на сердце, не обнаружил в нём никаких внешних признаков царского достоинства.

  «Баловство, оно и есть баловство, – заключил про себя после тщательной экспертизы комдив, – у моей супружницы побрякушка ничуть не хуже на пальчик нанизана».

  Единственная заслуживающая серьёзного внимания мысль, посетившая командира во время осмотра трофея, состояла лишь в том, что Анке, пожалуй, не следует носить перстенёк, снятый с руки убиенной барышни. Как ни ряди, но мародёрство больно уж грязное дело и завсегда возвернётся расплатою. Вряд ли это кровавое приключение с царским колечком ограничится расстрелом одного только казнённого белогвардейцами комиссара, такая ниточка не затеряется. О чём тут же, без всяких лукавых затей, поведал своему фавориту.

  – Честно скажу, Петька, не нравится мне вся эта канитель. Чую нутром, что добром твое дело не кончится. Нехорошо, что золотое кольцо с безвинно или пусть по заслугам убиенной барышни содрано. Смерть, она метки чёрные ставит, за расстрелянным комиссаром обязательно кто-то следом подтянется. Наши деды, хотя и приносили добычу с войны, но сами никогда её на себя не напяливали, худой приметой считалось. Так что радоваться особенно нечему. Никогда ведь толком не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Бывает, что иной раз лучше по доброй воле отказаться от свалившегося на голову барыша, чем потом разделять чью-то горькую участь.

  Надо сказать, что справедливые опасения комдива, так или иначе, посещали и беспокоили бесшабашного ординарца. Он и сам хорошо понимал, что негоже возиться с барахлишком казнённой девицы. Одно дело – гибель воина на поле сражений, но совсем иная закваска, если убиение человека под стенкой случается. Здесь могут завязаться такие проклятия, что потом никакими молитвами, полчищами загубленных душ не искупятся. И ещё не известно, сколько кровушки отворится после той живодёрни, что случилась в Ипатьевском гиблом подвальчике.

  – Я вот как считаю, – огласил командир, после некоторых размышлений, свой заключительный вердикт. – Правильно будет, если вы почаёвничаете здесь без меня, а я к озеру до ветру схожу, обдумаю наедине сложившееся положение. В таких делах не следует к чертям на рога торопиться. А ты носа не вешай, – ободрил Чапай приунывшего ординарца, – и не смей, повторяю, приниматься учить денщика ремеслу золотарному. Чтобы мне потом не пришлось тебя самого из геройского ординарца в плешивого ювелира перелицовывать.

  Василий Иванович, лениво ломаясь, поднялся из-за стола, хмыкнул в подкрученные усы и так же лениво продемонстрировал боевым товарищам «потягушки». Потом примерил на мизинец левой руки мелкое дамское колечко и для чего-то принялся рассматривать его в перевернутый бинокль. Долго и внимательно вникал в удалённый оптическим прибором перстенёк, наконец резко, как будто решил для себя что-то очень важное, отстранил неотлучный бинокль и со словами «не балуйте здесь без меня» и с очень загадочной физиономией торопливо направился по натоптанной тропе к древнему озеру. Вездесущая собачонка, труся дробной кавалерийской рысцой, увязалась было за ним, но Кашкет предусмотрительно возвернул её лёгким похлопыванием ладошки о собственную коленку.

  Не раз и не два вспоминал потом комдив, как, спускаясь по крутому береговому откосу, он неожиданно ощутил небывалую лёгкость, как будто невидимые ангелы закружили его на крылах своих. До сладострастия захотелось увлечься этим дивным кружением, довериться невесомости и отчалить в упоительно влекущую даль. Возникло приятное осознание, что он готов, что жаждет плотского перевоплощения, очарованный лёгкостью ангельского парения. Буквально волевым, сабельным махом он вырвал себя из стихии потустороннего наваждения, возвернулся в реальность и тяжело присел на заветную ольховую корягу, у самой кромки воды. При этом две скучающие жабы, быть может, душевно проводившие время на первом в своей жизни любовном свидании, шарахнулись в разные стороны.

  «Вот так, наверное, умирают или сходят с ума», – подумал изрядно напуганный Чапай. И ещё подумал, что это, скорее всего, одно и то же.

  Комдив извлек из глубокого кармана габардиновых галифе неотлучный мобильный телефон вместе с глаженым носовым платком, пропахшим терпким табачным настоем. Немного переведя дух, обтёр сухим батистом лицо и на какое-то время замешкался в нерешительности. Машинально почесал стриженный под ёжик затылок, потрогал себя за усы и принялся рассматривать серебряные кнопки на полированной телефонной трубке.

  Необходимость обратиться за помощью к Создателю, буквально пару минут назад, вот только что, сидя за командирским пеньком, представлялась абсолютно понятной, не вызывающей ни малейших сомнений. Только Он мог безошибочно установить подлинность Петькиного трофея и дать единственно верный совет, как следует распорядиться золотым перстеньком, без печальных для пулемётчицы Анки последствий. Теперь же, после занятия позиции на ольховой коряге, комдива начали одолевать нехорошие подозрения. Чего доброго, у Всевышнего запросто может сложиться ложное впечатление, будто дивизия не за пролетарское дело героически борется, а втихаря промышляет бандитским разбоем, золотишко по собственным карманам распихивает.

  «Впрочем, наверняка Он всё уже знает», – по здравом размышлении заключил Чапай и твёрдо набрал известный лишь ему одному ключевой девятизначный номер.

  Фактически ещё не были нажаты последние четвёрки, как в трубке с готовностью ответили. Можно относиться к этому как угодно, но привыкнуть к подобным канканам, увы, невозможно. Создатель без всяких предварительных расспросов, со старта обрадовал:

  – Я, Василий, в чужих сокровищах не разбираюсь и, по счастью, сколько помню, никогда не стремился к ним. Должен тебя разочаровать, на небесах несколько иные, более скромные представления о подлинных ценностях, они вовсе не связаны с железяками и цветными каменьями. Не раз уже говорил тебе, что всё самое дорогое находится в самом человеке, но вы не желаете соглашаться с этим, обманываете себя, постоянно выдумываете богатства какие-то смехотворные. Это оттого, что к вашим богатствам дорожка под горку накатана и путь на удивление скор. Мучительно прекрасна, крута и безлюдна манящая дорога к несметным сокровищам, сокрытым в каждом из вас. И те соискатели доблести, которые с дерзновением преодолевают сей славный маршрут, воистину делаются как боги, они по праву занимают почётное место в наших первых рядах.

  – Вы даже слова не дали сказать, а уже целую лекцию прочитали и всё за всех порешали, – выразил справедливую досаду Василий Иванович. – С Вами же невозможно нормально беседовать. Вот не припомню, честью полного Георгиевского кавалера клянусь, чтобы я когда-нибудь тосковал по царским сокровищам, поэтому для чего же упрекать меня в несуществующих слабостях? Готов согласиться, что иногда нарушал Божьи заповеди, но гоняться по фронтам за бабскими украшениями мне и в голову никогда не пришло бы. Вы же знаете не хуже меня, что ординарец сменял золотой перстенёк на четыре гранаты и получил заверение о его принадлежности дочери Николая Второго. Петькин двоюродный брат клятвенно заверяет, что колечко потянул казнённый белогвардейцами комиссар, участвующий в расстреле царской семьи. Вот я и звоню с открытой душой, чтобы предъявить лично Вам эту злополучную штуку. Хотелось услышать авторитетное мнение – действительно ли трофей принадлежал царской особе и, главное, как поступить с ним сегодня по совести?

  – Ты, Василий, оставайся минутку-другую на связи, не выключай телефон, мне необходимо в срочном порядке сделать кое-какие распоряжения, – довольно неожиданно, без должной реакции на более чем сенсационную просьбу комдива, объявил Создатель.

  А в трубке между тем запел по нарастающей грудным задушевным басом Фёдор Шаляпин, затянул покорившую весь белый свет «Дубинушку». Грустный, былинный её лад чудесным образом погружал слушателя в залежи прошлого, в таинственные истоки великой мистерии «Матушка-Русь», задумчиво воспевал её небесное покровительство и заступничество.

  Оставшись наедине, Чапай принялся сокрушаться, что по собственной дурости вляпался в это, как теперь представлялось, отнюдь не развлекательное приключение. Не следовало, конечно, затевать бестолковое разбирательство Петькиных подвигов и тем более не следовало беспокоить Всевышнего. В конце концов, эта бодяга с царским колечком касается одного только ординарца, ему самому и расхлёбывать. Своих забот, не терпящих безотлагательных действий, готов хоть кому одолжить, а вынужден чужие прелести на виражах заворачивать. Вот уж воистину чёрт-те чем приходится заниматься.

  Между тем Всевышний не замедлил – не прошло и полминуты, как в трубке послышался Его мягкий, баритоновый речитатив:

  – Когда бы ты, Василий, только и делал, что гонялся по фронтам революции за чужими сокровищами, мы бы с тобой, уж поверь, не созванивались. Для таких лиходеев другие, специальные службы имеются. Поразмышляй на досуге и постарайся понять Меня правильно. Ты знаешь, вот эти две жабы, потревоженные недавно тобой, бывают счастливее многих богатых людей, и только потому, что им ничего не известно про ваши смехотворные ценности. И пожалуйста, перестань трепаться. Ухлопали ни в чём не повинную девушку и теперь начинаете из её личных вещей раздувать богатства несметные. Такое колечко порядочному человеку и в руки брать стыдно должно быть. Ничего, кроме сожаления, в Моём разумении, эта история не вызывает. Я, тем не менее, только что сделал кое-какие запросы, обожди самую малость и узнаешь Моё окончательное ко всему отношение.

  Создатель опять растворился в эфире, а Василий Иванович нутром почуял, что ничем хорошим этот балаган не закончится. Принятое решение окажется каким-нибудь особенно каверзным, несущим неизбежную расплату за содеянную красными соколами оплошность. Ждать пришлось довольно долго, но вот в трубке опять послышался знакомый, почти уже родной баритоновый речитатив:

  – Наверное, тебя это несколько удивит, драгоценный дружище, но коль скоро горишь благородным желанием досконально разобраться с уникальным золотым перстеньком, а заодно, полагаю, и с вашей любимой мировой революцией, с радостью спешу на подмогу. В связи с этим обязуюсь организовать тебе тёплую встречу с самим императором Николаем Романовым. Очень рассчитываю, что по русским обычаям встретитесь с распростёртыми объятиями, посидите мирно за чаркой, душу друг дружке откроете. Заодно настоящую цену дамскому украшению сложишь, надеюсь, что и распорядишься колечком по совести.

  После этого, более чем неожиданного, предложения Василий Иванович не на шутку разволновался – не только спина, но и пятки взопрели. Перспектива подобного рандеву, даже при сквозном черепном ранении, едва ли могла прийти Чапаеву в голову: «Неужели Всевышний настолько озверел, что принял подлое решение отправить геройского командира в расход, устроить ему свидание с Николаем Вторым на том свете. Не напрасно чуяло сердце, что дело одним только приставленным к стенке комиссаром не ограничится. Откровенно признаться, не ожидал подобной засады от небесного, как вроде бы казалось, заступника».

  Из последних усилий, сохраняя подобающее Георгиевскому кавалеру спокойствие, комдив помаленьку начал включать задний ход:

  – Хочу заявить, Отче наш, что мне и в родной дивизии вовсе не надоело. Я за чужими спинами от смерти никогда не таился, готов нести перед Вами любую ответственность, но осталось много всяких дел неоконченных. С беляками следует до конца поквитаться, достаток надёжный для личного состава обеспечить, о чём не раз обещал бойцам перед строем. Задумано много чего, разве все перечтёшь. Детишек неплохо бы ещё в дом навести, вырастить, на ноги поставить и больно внуков дождаться мне хочется. Может, пусть пока обождёт, пускай не торопится убиенный Ваш царь Николай. Время придёт, обязательно свидимся, а с перстеньком и без него разберусь, оно мне не больно и надо-то, всё одно что лошади зеркало.