Текст книги "Позвони мне (СИ)"

Автор книги: Борис Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

  Современный культурный человек являет собой продукт общественный. Культура не есть нечто биологическое, присущее человеку по факту его рождения. Известны случаи полного одичания людей, когда они оказывались вытесненными из культурологической среды. Нет ничего плохого в том, что люди гордятся своей национальной культурой и лучшими ее представителями, но при этом необходимо иметь ясное представление о том, что есть действительное национальное достояние.

  До Октябрьской революции в Петербургской консерватории вёл педагогическую деятельность по классу скрипки выдающийся профессор Леопольд Ауэр. Ауэр оказался в чрезвычайно благодатной музыкальной среде, как раз в период ожесточённого соперничества между представителями «Могучей кучки», во главе с Балакиревым, и консерваторцами, группировавшимися вокруг Рубинштейна. Ауэр примкнул к лагерю консерваторцев. У него завязалась большая дружба с Рубинштейном, Давыдовым, Чайковским. Профессору удалось создать уникальную школу скрипичного исполнительского искусства. Выпускники его класса определили уровень инструментального мастерства на весь двадцатый век – по ним оценивали остальных музыкантов, они сделались мерой вещей. То были Яша Хейфец, Мирон Полякин, Ефрем Цымбалист, Миша Эльман и ещё много блестящих имен. Кроме артистичного, виртуозного владения скрипкой, этих людей объединяло одно непреложное качество – все они были евреями.

  Однако в мировой искусствоведческой литературе школа Ауэра рассматривается как выдающееся явление русской музыкальной культуры. И это абсолютно справедливое суждение, потому что все названные талантливые люди были носителями и выразителями русского музыкального мироощущения, они были продуктом той общественной культурной среды, которая вскормила их и вознесла к творческим олимпам.

  В нашей стране подозрительно часто любят распространяться о необычайной музыкальной одарённости украинского народа. Мне представляется, что немузыкальных народов не существует по определению. Но вот о чём не худо призадуматься: почему украинская культура, при наличии таких-то талантов, не сподобилась предъявить миру по-настоящему великого композитора, произведения которого пользовались бы широкой популярностью у серьёзных музыкантов? Ведь вы не сыщете во всём мире ни одного уважаемого симфонического оркестра, в чьём репертуаре была бы представлена украинская классика. Происходит это вовсе не потому, что в искусстве существует мировой антиукраинский заговор; просто высокой нашей классической музыкальной культуры не существует в природе.

  И это происходит не оттого, что на Украине живут бездарные люди; просто украинская национальная культура до сих пор ещё не сумела подняться до уровня общечеловеческих кондиций и создать предпосылки для творчества индивидуальностей мирового масштаба. А такие индивидуальности в стране, несомненно, есть, иначе быть не может. Но для этого, прежде всего, необходимо много учиться, в том числе и уважению культуры иных народов. Бесконечной трескотнёй о своей музыкальности, о своей европейскости делу, увы, не поможешь, Шопены от этого на свет не появляются.

  Некоторые евреи наивно полагают, что Альберт Эйнштейн стал великим физиком исключительно потому, что особенно удачно подвергся обрезанию. Хотя великим-то физиком его сформировала уникальная немецкая национальная культура. Эйнштейну лишь посчастливилось оказаться выразителем той напряженной работы, которую вели передовые европейские умы в начале двадцатого века. Окажись маленький мальчик Альберт где-нибудь на задворках могилёвского гетто, мир обязательно пришел бы к теории относительности, но никогда ничего не узнал бы о физике Эйнштейне. Современный Израиль – прекрасная тому иллюстрация, как-то не густо в Телль-Авиве с великими композиторами, учёными, писателями.

  Подлинным представителем еврейской национальной культуры по праву считается писатель Шолом-Алейхем или непревзойдённый музыкальный бестселлер на все времена – «семь сорок». Продолжить этот весьма скромный ряд я лично затрудняюсь. Вклад непосредственно еврейской национальной культуры в мировую сокровищницу чрезвычайно скромен. Его не только невозможно сопоставить с великими европейскими национальными культурами, о нём даже много распространяться не представляется возможным. Тот необъятный калейдоскоп блистательных имен, который, в простоте душевной, предъявляется многими детьми Авраама как свидетельство беспримерности их национальной одарённости, с неизбежными претензиями на исключительные интеллектуальные национальные достоинства, весьма и весьма проблематичен, если не сказать абсурден.

  Невозможно отрицать выдающиеся достижения представителей еврейского народа, их способность ассимилировать в различные национальные культуры и добиваться феноменальных успехов. Но дело здесь не в каких-то богоданных особенностях еврейской крови, а всё-таки в уникальности еврейского материнства. Почти все знаменитые евреи обязаны своим успехом родным матерям, их непревзойдённому стремлению вознести свое чадо на пьедестал судьбы. Редко какая другая мамаша умеет быть настоящей путеводной звездой, наставницей, хранительницей, оберегом для своих деток. В христианском лексиконе существует много прекрасных определений для величания пресвятой Богородицы, даровавшей миру Иисуса. Заступница, Молитвенница – как только не восхваляют Богоматерь верующие люди, и все эти определения очень органично накладываются на великое еврейское материнство. Наверное, когда-нибудь люди воздвигнут грандиозный памятник еврейской матери от имени всего человечества в благодарность за славных ее сынов, так доблестно потрудившихся во благо цивилизации.

  Разумеется, это собственное решение еврейского народа, как позиционировать себя относительно иных национальностей, иных представителей человечества. Однако не следует забывать, что любая исключительность – состояние хотя и приятное, но и очень рискованное. Так что, как торжественно предупреждали нас в школе мудрые пионервожатые, на всякий случай «будьте готовы!».

  Я, естественно, далек от намерений скандалить по поводу разделения народов на элитные и второсортные категории. Однако не считаю правильным уклоняться от объективных оценок, опирающихся на веками выверенное восприятие той или иной национальной общности людей. Иногда бывает достаточно одного прицельного определительного слова, чтобы охарактеризовать подлинное лицо целой нации, выразить его отличительную особенность, что называется, высветить одним ударом кисти.

  Положим, для англичанина таким знаковым определительным словом несомненно является «джентльменство». Для китайца – «император». Для француза – «любовь». Для русского человека – «земля-матушка». Для украинца настойчиво просится милое сердцу «сало», хотя значительно серьёзнее претендует определение «Богородица». А есть ещё «сосиски», «макароны», «ром», «шашлык», «коньяк» и много чего ещё. За евреями, как ни ряди, закрепилась позиция «хитрость». Лично я не вижу в слове «хитрость» ничего оскорбительного. Это качество сформировалось в результате извечной борьбы за выживание еврейского народа. На худой конец, понятие «хитрость» можно перевести в более щадящую формулировку и определить как «предусмотрительность». Вообще я не понимаю, почему о русском пьянстве позволено высказываться сколько угодно, а вот о еврейской хитрости и жадности обязательно с оглядкой.

  Много евреев на исходе прошлого века покинуло нашу страну. Трудно судить еврейское счастье. Никто не знает достоверно, что приобрели эти люди в землях обетованных, но вот наши потери имеют необратимо разрушительный характер. Сужу об этом хотя бы и по городу Киеву. Покинувшие столицу Украины евреи увезли с собой неповторимую культуру, бытовую и профессиональную, фактически моделирующую некий общественный тип, отражающий усреднённый портрет жителя большого города. Киевские врачи, музыканты, учителя, торгаши, парикмахеры в массе своей были евреями. Они придавали городской жизни особый подольский уклад, сообщали ей ярко выраженную еврейскую доминанту. Потери города в связи с массовым отъездом детей Авраама на святую землю воистину невосполнимы. Освободившиеся еврейские вакансии авральным порядком начали заполнять корифеи безнадёжно средней руки, отчего качество городской жизни с неизбежностью опустилось до уровня провинциальной безликости.

  Вот не устою от соблазна вспомнить одного из старожилов киевского Подола. Мой старинный товарищ Евтеев Александр Павлович жил на Нивках, по улице Салютной. Наезжая к нему из Луганска в гости, я первым делом отправлялся в ближайшую парикмахерскую обслужиться у знакомого мастера, уроженца Подола, еврея по имени Саша. Это не было штатное брадобрейство, но полноценное представление, действо, достойное хорошего спектакля. Саша встречал меня такими картинными жестами и возгласами, что со стороны могло показаться, будто на ваших глазах происходит свидание Тристана с Изольдой. Мастер с поклоном приглашал взойти на тронное место, долго обхаживал, внимательно осматривал со всех сторон, щурил глаз и болтал без умолку. После визита в парикмахерскую можно было покидать Киев со спокойной душой, потому что ты знал всё, что когда-либо случалось в этом городе, что есть сейчас и что будет потом на многие годы вперёд.

  Саша не торопясь закуривал дорогую папиросу и мягкими пассами начинал править опасную бритву на дюжине различной жёсткости, покрытых абразивной пастой ремней. На ощупь большого пальца поверял готовность трофейной золингеновской стали и требовал подать горячий под стерильными салфетками прибор. Подсобная женщина тотчас же подносила парующие снасти, и мастер начинал священнодействовать. Мылил, пенил подобранное белоснежной накидкой лицо, словно объяснялся в любви, ангельскими прикосновениями снимал излишки пены с кончика носа и, затаив дыхание, демонстрировал чудеса владения заморским инструментарием. Потом был с обжигающими компрессами кремовый массаж. Потом прохладное пощипывание непревзойдённого одеколона «Шипр» и прощальная улыбка кудесника Саши.

  Известно, что благими намерениями вымощена дорога не в очень уютные палестины. Не следует упрощать и представлять историю так, будто пришедший в Германии к власти баварский ефрейтор Адольф Алоисович с самого начала своей политической одиссеи замышлял глобальную мировую бойню. Вот ведь удивительно: почему-то многие вожди-злодеи предпочитают отказываться от своих родовых фамилий и переходят на зоологический язык кличек. Главное дело, в корне настоящей фамилии фюрера Шикльгрубер затаилось любопытное созвучие «шикль» – право же, удивительно перекликается, едва ли не вытягивает на еврейский «шекель». Увертюра к кровавой вендетте Гитлера отзвучала вполне пристойно. Намерения и обещания рейхсканцлера были весьма благородны, ориентированы на социальную справедливость, полны забот, как принято полагать, о рядовом человеке.

  С давних времён люди стремились держать на собственном подворье породистую живность, иметь под седлом крепкого скакуна, растить урожайные нивы. Жизнь оформила умение отбирать и выращивать элитные породы или сорта сельхозпродукции в науку о селекции. Современного человека не удивишь сногсшибательной стоимостью породистого голландского бугая, потому что вырастить знатного производителя – дело тонкое и дорогостоящее, хотя и вполне рентабельное.

  Естественно было задуматься: если люди прилагают столь затратные усилия для выведения элитного поголовья бурёнок и кроликов, почему бы не обратить внимание на собственное несовершенство и не попытаться улучшить человеческую породу? Рассуждая подобным образом, некто Фридрих Ницше пришёл к «счастливой» идее о необходимости становления сверхчеловека, фактически о селекции элитарной личности. Вот, собственно говоря, с какой, вроде бы наукообразной, затеи начинался обыкновенный фашизм. Оставалось лишь перебросить мосток от одного совершенного экземпляра к единственной совершенной нации, и дело оказывалось в шляпе. Потому что немедленно возникал нериторический вопрос: а что делать с остальными, беспородными, нациями, хотя бы и на предмет неправильной формы черепа? Мириться с подобным соседством не пристало для кристального сверхчеловека.

  Люди обыкновенно устроены таким образом, что их восприятие внешнего мира всегда носит персональный характер. Мы видим и слышим отнюдь не то, что объективно окружает нас, но только и именно то, что в состоянии видеть и слышать в данный момент текущего времени. Когда разноется зуб или одолеет головная боль, картина внешнего мира приобретает надлежащий колорит, соответствующий душевному расположению. Хорошо заметил поэт: «Гвоздь у меня в сапоге кошмарнее, чем все фантазии у Гёте». Когда на сердце легко и жизнь удалась, окружающий мир опять-таки отвечает настроению и видится преимущественно в радужных тонах.

  Юрия Гагарина, мужчину, надо полагать, безукоризненно здорового и лучезарного, меньше всего беспокоила мысль о человеческом несовершенстве, о необходимости улучшения породы людей. Фридрих Ницше хотя и был человеком талантливым, но, не открою великого секрета, весьма нездоровым. Он умер от сухотки спинного мозга, то есть от хронического заболевания нервной системы как следствия позднего проявления нехорошей венерической болезни. Психические патологии, несомненно, сопровождали по жизни Адольфа Алоисовича. Парнем он был тоже одарённым, знал толк в высоком искусстве – имея замечательный голос, прекрасно пел, великолепно рисовал. Сталин от рождения был уродцем, с целым комплексом физических недостатков. С детства пытался подвязаться на ниве духовного служения, самозабвенно любил театр, высокую литературу, мог часами, по памяти, декламировать классическую поэзию.

  Разумеется, для этих ущербных, физически неполноценных людей мир виделся прямо-таки болезненно несовершенным, вызывающим благородные порывы заняться его исцелением. Никому из них в голову не приходило обратиться к себе, навести порядок в пределах собственной шкуры. Но вот устроить профилактические работы по оздоровлению населения планеты, а кое от кого и вовсе избавиться – казалось делом крайне необходимым, абсолютно гуманным.

  Все беды на земле от безбожия. Верующий человек принимает жизнь, окружающий мир как абсолютную данность, в которой ничего не следует улучшать или ухудшать, разве только себя самого сделать немного чище, достойней радения Божия. У атеиста дела обстоят значительно сложнее. Если собственная жизнь складывается комфортно, окружающий мир принимается в его существующем виде. Если же в личном житейском плане возникает неудовлетворённость, атеист заявляет во всеуслышание: «Я в мир пришёл, чтобы не соглашаться». Взбунтовавшийся человек не желает задуматься, что никуда он не пришёл, что жизнь человеческая есть священный дар Божий. Ведь не сами же мы назначаем себе право присутствовать в этом неописуемо прекрасном, бесконечно совершенном мироздании. Тогда, на подмену промысла Божьего, выступает дьявольская гримаса нашего тварного естества, вплоть до нелепой самооценки своего родства с обезьяной и, как следствие, возможности соответствующих поведенческих норм, вплоть до проведения селекционных работ, по аналогии с разведением кроликов.

  Германский народ состоит из очень ответственных, трезвомыслящих людей. Развязывая Вторую мировую войну, немцы свято верили, что несут европейским народам благо. Советские, в сущности, миролюбивые люди так же сулили Европе всеобщее благо, разумеется, в собственной, марксистско-ленинской, редакции. Не говоря уже о том, что сами европейцы имели и свою точку зрения на предмет личного блага. Вот ведь в чём основная коллизия Второй мировой. Столкнулось так много благожелателей, что угрохали чуть ли не сотню миллионов ни в чём не повинных человеческих душ.

  Когда-то я спрашивал своего крёстного дядю, фронтовика: страшно ли было убивать людей? Он удивлённо вскидывал очи и говорил: «Каких людей? Я же убивал немцев». Когда бы мой дядя Павел знал музыку Вагнера, если бы он, как и я, не представлял жизни без сонат Бетховена, он всё равно бы, конечно, воевал, но на мой вопрос, быть может, попытался бы ответить содержательнее. Наверное, и многие немцы, если бы они видели Покров на Нерли и читали «Старосветских помещиков» Гоголя, как-то более избирательно обращались с прицелами. А быть может, всё гораздо проще – стреляли бы и те и другие, так же азартно и весело, но мне никогда не понять эту готовность миллионов людей подниматься на убийство себе подобных. Даже в царстве зверей, на очень большом удалении от Библии и Корана, не бывает примеров кровожадности, сравнимых с теми, которыми полна наша история.

  Если опять-таки обратиться к далеким, варварским, как представляется иным современникам, временам, то наши предки воевали следующим образом. Человек брал в руки меч или копьё и выходил в чистое поле, чтобы сразиться с таким же вооруженным противником. Воины сходились, видели друг друга в лицо, имели возможность просить пощады, наконец, могли не ввязываться в сражение, разворачиваться и бежать восвояси.

  Но вот что мне интересно: американский лётчик, который нёс в чреве своего самолёта увесистое благо для японцев, он что, намного гуманнее, цивилизованнее наших диких предков, если одним только нажатием кнопки стёр с лица земли сотни тысяч никогда не знавших, не видевших в лицо, не причинивших ему никакого вреда людей? Причём все эти жертвы были лишены выбора и шанса на выживание, их никто не спросил – желают ли они, готовы ли воевать с американским народом. Невольно задумываешься, так ли уж принципиально отличаются подвиги американских военных лётчиков, бомбивших Японию, от безумства гражданских парней, направивших пассажирские «Боинги» в наполненные живыми людьми небоскрёбы. А если быть уж совсем до конца последовательными, то, с точки зрения личной доблести исполнителей этих кошмарных злодеяний, поступок американских лётчиков является просто вершиной возможностей человеческого паскудства.

  Если внимательно посмотреть на политическую карту мира, можно заметить, что каждое государство в пределах своих границ окрашено собственным цветом. Из этого, в частности, следует, что каждый человек, будь то президент великой страны или рядовой гражданин, должен хорошо понимать, что он имеет моральное право сеять разумное, доброе, вечное только в пределах границ своего государства. Всё равно как на своём приусадебном участке можно выращивать клубнику, кукурузу, ананасы, но не сметь промышлять с мотыгой на соседских грядках. Это единственно возможное условие мирного, добропорядочного сосуществования на Земле всего многообразия разноликих народов.

  Как только кому-либо под любым предлогом начинает казаться, что на соседской усадьбе вместо баклажан не худо бы развести чечевицу, начнутся большие проблемы. Надолго, сразу для всех – и для тех, кто сильно умён, и для тех, кто не очень. Потому что если факел на статуе Свободы начинает чадить от несварения иракской нефти – жди беды, обязательно разгорится неукротимое пламя по месту жительства этой благороднейшей леди. И не спасут никакие авианосцы, никакие банкомётные игрища.

  1956 год

  В одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом году произошло событие, определившее очень многое в моей дальнейшей судьбе. Внешне оно выглядело весьма заурядно. Папа принёс с работы несколько почтовых марок, наклеенных на конверты для служебных переписок. Он научил меня отпаривать над носиком кипящего чайника эти симпатичные зубчатые картиночки. Научил закреплять почтовые марки на специальных бумажных язычках в альбоме для рисования. Одним словом, посвятил и приобщил к когорте коллекционеров.

  Собирательство редкостей стало на всю жизнь моей второй натурой. Я уже никогда не расстанусь с волнующей страстью прикасаться к вещам, несущим на себе память прошлых лет. Никогда не устану, не пресыщусь испытывать несказанное удовольствие от прикосновения к изделиям, хранящим следы художественных и ремесленных вдохновений, сотворённых руками знаменитых и безвестных мастеров.

  За долгие годы чего только не перебывало в моей собственности. Я имел редчайшие, античные, византийские золотые солиды. Обладал драгоценнейшими царскими наградами, выполненными по заказу придворными ювелирами фирмы «Эдуард». Я владел уникальными картинами, иконами, скрипками самого высокого достоинства – всего не перечесть. Никаких слез не хватит, чтобы вспоминать и печалиться обо всех антикварных раритетах, прошедших через мои руки.

  Всякий бывалый коллекционер проходит в своем развитии – если, конечно, проходит – три чётко обозначенные стадии. На первых порах он руководствуется некоторым общим интересом по избранной для себя тематике. Ему доставляет наслаждение сам факт обладания вожделенным предметом, приносит удовлетворение осознание расширяющегося кругозора, непременно сопутствующего любому собирательству.

  Следующая ступень – и она абсолютно неизбежна – связана с предпринимательским соперничеством и вовлечением в материальные страсти, кипящие вокруг хождения раритетных вещей. Здесь иногда фигурируют серьёзные интересы, сталкиваются амбиции маститых коллекционеров и довольно значительные суммы. Во всём мире торговля антиквариатом – это целая индустрия, и каждый собиратель, в разной степени, причастен к ней. Чем значительней, масштабней ценитель старины, тем больше оборотных средств запущено в его деятельности. Финансовые дрязги непредсказуемы, здесь все как в любви: от успеха до разочарования один только шаг.

  Но есть ещё высшая, третья, ступень, которой достигают редкие магистры антикварных дел. Это удел избранных. Я имею в виду знатоков, истинных жрецов, хранителей древностей, которые умеют читать, постигать духовную сущность раритетов. Такие люди способны входить в тонкую связь, сожительствовать с уникальными вещами. Они понимают сокровенную суть мистической жизни рукотворных изделий, могут угадывать их настроения, намерения, способны понимать и уважать их непреклонную волю. От этого возникает несказанное наслаждение, томительное, ревностное, всепоглощающее.

  Из школьных лет мы выносим убеждение, будто видимый мир делится по двум признакам – на одушевлённые и неодушевлённые предметы. И вроде бы между этими двумя категориями не существует никакой очевидной связи. Такое примитивное разделение окружающего мира, в духе вульгарного материализма, формирует абсолютно неверное, уродливое отношение к жизни. Потому что в действительности мир Божий един и неделим. Более того, вокруг нас существует огромное количество необыкновенных, мистических, особо одухотворённых предметов, способных оказывать на людей колоссальное живое воздействие. К ним относятся, в первую очередь, подлинные произведения искусства.

  Когда талантливый человек создает то или иное художественное произведение, он вкладывает в него свое вдохновение, некоторую индивидуальную творческую энергию, попросту говоря, переносит частичку собственной души. У очень талантливых, гениальных создателей щедрость души, воплощённая в их творениях, может обрести убедительность и силу необыкновенную. Вышедшие из рук больших мастеров, одухотворённые изделия несут на себе неотвратимые знаки собственной кармы, они могут заключать счастливую или трагическую судьбу. Поэтому, вступая в интимную связь со своими обладателями, становятся их жизненными партнерами, а иногда и противниками. Если какой-нибудь случайный, неопытный человек попытается неловким способом завладеть подобной одухотворённой вещью, да ещё и навязать несвойственную данному предмету судьбу, он будет раздавлен, уничтожен творением мастера.

  Это только начинающему собирателю приходится гоняться за раритетами. Он рыскает по блошиным рынкам, тусуется на специальных сходках старьёвщиков в надежде на встречу с нечаянным антикварным чудом. Опытный же маэстро спокоен и терпелив, он знает наверняка, что серьёзная вещь сама выбирает для себя хозяина, сама комбинирует выбор, может затаиться до срока, потом выкинуть совершенно непредсказуемый фортель, прокладывая свою персональную судьбу. Сколько раз случалось: идешь по следу, кажется, что вот-вот, остаётся последнее усилие и желанная вещь окажется в твоих руках. Но происходит какой-нибудь невообразимо непредсказуемый канкан – и добыча навсегда ускользает от тебя. Так иногда на рыбалке: у самого берега подцепленный на крючок карась делает какой-то замысловатый пируэт и моментально скрывается в спасительных водах.

  Я знаю массу различных случаев, когда рукотворные вещи оказывались сильнее живых людей, навязывали владельцам свою непреклонную волю, а бывало, что и расправлялись с ними. Дабы не выглядеть голословным, приведу из своего личного опыта какой-нибудь поучительный пример. Почему, собственно говоря, только один пример? Расскажу для верности два-три интересных приключения из моей обширной коллекционерской практики. Наверняка это будет занятно, а для кого-то и назидательно.

  Как-то в начале девяностых, живя в Киеве, я по привычке заглянул в антикварный магазин, что находился на углу пересечения улиц Красноармейской и Саксаганского. Любители старины со стажем отлично помнят этот магазин; его уж нет, а жаль. Вернее, магазин-то есть, но продают в нём теперь обои да унитазы.

  Едва переступив порог антикварного торжища, я не просто увидел, сердцем почуял присутствие настоящего раритета. Достаточно было мимолётного взгляда направо, в сторону, где обыкновенно выставлялись на продажу иконы, чтобы увидеть необыкновенной чистоты и убедительности изображение Покрова Пресвятой Богородицы. На стене, за прилавком, красовалось исключительного достоинства, как по качеству исполнения, так и по редкости содержания, подлинное произведение искусства. На большеформатной, мощной, благородного дерева доске был изображён издавна почитаемый христианами образ Божией Матери. Уникальность раритета обусловливалась безупречной зрелостью вкуса, твердостью руки мастера. Икона поражала необыкновенной гибкостью обыгрывания голубых тонов, превалирующих в палитре художника и являющихся в церковной идеологии цветом Богородичного чина. К тому же это было крайне редко исполняемое явление Богоматери донским казакам в Августовских лесах, что связано с реальными историческими событиями.

  В годы Первой мировой войны российские войска несли тяжёлые потери на территории Польши. Однажды в Августовских лесах отбившаяся от войск донская казачья сотня, после долгих преследований неприятелем, угодила к концу дня в окружение. Казалось, что судьба сынов Дона предрешена: с рассветом они будут полностью уничтожены, ведь казаков в плен старались не брать. Всю ночь сотня не смыкала глаз, кто-то молился, кто-то вспоминал близких, люди готовились к принятию смерти. И вот только забрезжил рассвет, перед очами изумлённых дончан предстала на облаке, в божественном сиянии, с пречистым Младенцем на руке Небесная Заступница. Казаки, при виде нечаянного чуда, пали на колени и стали воздавать хвалу Господу за щедрый, утешительный, как представлялось, предсмертный дар.

  Наступил рассвет, а неприятель всё не давал о себе знать. Дозоры стали докладывать, что во всём лесу, намного вёрст кругом, нет ни единой живой души. Казаки оседлали лошадей и тронулись в поход, по направлению к своим войскам. Они вышли из окружения, так и не потеряв ни единой сабли.

  Все эти события имели место быть на глазах большого количества обречённых людей, получивших чудесное избавление. Русская Православная Церковь по свежей памяти признала и канонизировала небесное явление Богородицы донским казакам в Августовских лесах. Было утверждено и рекомендовано иконописное изображение происшедшего чуда. Явление полагалось рисовать как бы в двух уровнях. В верхней части иконы следовало изображать стоящую на облаке Божию Заступницу всех христиан, которая одной рукой держит Младенца, другой – осеняет небесным покровом войска. В нижней части иконы изображалась разбившая лагерь, терпящая бедствие казачья сотня.

  Продаваемое теперь в антикварном магазине произведение имело, несомненно, первосписочное происхождение. Возраст иконы выдавало состояние дерева и красочного слоя, но самое главное – на изображении весьма явственно проступала рука польского художника. Манера письма, в особенности на лике Богородицы и Младенца, несла на себе все признаки католической иконописной культуры. Это означало, что священный образ заказывали и выполняли непосредственно в Польше, сразу же по факту чудотворного явления Покрова Пресвятой Богородицы. Мне же оставалось только достать из кармана необходимую сумму, пробить чек и принять в свои руки прекрасную икону.

  Есть в физике такое понятие, как «торричеллиева пустота», нечто наподобие глубокого вакуума. Мои финансовые возможности, на то время, были близки к этому суровому состоянию. Я недавно переехал из Луганска в Киев, в силу не совсем благоприятных обстоятельств, ютился на квартире с женой и девятилетней дочерью. Жил, скажем осторожно, не на широкую ногу. За икону требовалось заплатить, в купонном выражении, что-то около трёхсот долларов. Для меня же, что триста, что миллион, не имело большой разницы, денег не было в упор. Я покрутился вокруг магазина, пощёлкал зубами и очень расстроенный отправился восвояси, с полным пониманием, что такая уникальная вещь в магазине долго не задержится.

  Между тем покоя я лишился по-серьёзному, икона не покидала моего воображения, постоянно напоминала о себе. Неудивительно, что на следующий и ещё через день я приезжал в магазин на Красноармейскую. А Богородица всё стояла, сияя своей неповторимой красотой, на удалом антикварном торжище. Киев – многомиллионный город, с солидным представительством любителей старины, священников, перекупщиков и, вообще, множеством людей, для которых подобное произведение должно бы представлять горячий интерес, да ещё при откровенно мизерной его цене. Казалось невероятным, что такая знатная вещь не находит своего покупателя.

  В то время единственным моим источником дохода был ремонт и изготовление скрипок, и я, почти без всякой надежды, приступил к строительству нового инструмента. Дабы продать его и на вырученные деньги купить икону. Затея представлялась утопической, поскольку для изготовления скрипки требовался немалый срок. Тем не менее я настойчиво принялся за дело, но каждый вечер приезжал к магазину, чтобы в очередной раз убедиться – на месте ли Богородица. В какой-то из дней продавцы выставили икону в витрину, чтобы она эффектно просматривалась с улицы и завлекала покупателей. Меня эта затея повергла в панику, я был в отчаянии.