Текст книги "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности"

Автор книги: Борис Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 46 страниц)

Кругозор горожан был несравненно шире, чем у сельских пахарей, привязанных к своему узенькому «миру» в несколько деревень. Горожане общались с иноземными купцами, ездили в другие земли, были грамотны, умели считать. Именно они, горожане, – мастера и купцы, воины и мореплаватели – видоизменили древнее понятие крошечного сельского мира (в один день пути!), раздвинув его рамки до понятия «весь мир».

Именно здесь, в городах, посадские люди увлекались веселыми языческими игрищами, поощряли скоморохов, пренебрегая запретами церкви. Здесь создавалась сатирическая поэзия, острое оружие социальной борьбы, рождались гуманистические идеи еретиков, поднимавших свой голос против монастырей, церкви, а порою и против самого бога. Это посадские «черные люди» исписывали в XI–XII вв. стены киевских и новгородских церквей веселыми, насмешливыми надписями, разрушая легенду о повсеместной религиозности средневековья.

Исключительно важным было открытие в Новгороде берестяных грамот XI–XV вв. Эти замечательные документы снова подтверждают широкое развитие грамотности среди русских горожан.

У древних славян в IX в. после принятия христианства появилось две азбуки: глаголица и кириллица. На Руси в Х-XIII вв. обе они были известны, но глаголица применялась изредка, лишь для тайнописи, а кириллицей (упрощенной Петром I) мы пишем до сих пор, устранив (в 1918 г.) излишние буквы

Русская деревня долгое время оставалась неграмотной, но в городах грамотность была распространена широко, о чем, кроме берестяных грамот, свидетельствует множество надписей на бытовых вещах и на стенах церквей. Кузнец-оружейник ставил свое имя на выкованном им клинке меча («Людота Коваль»), новгородский мастер великолепного серебряного кубка подписал свое изделие: «Братило делал», княжеский человек помечал глиняную амфору-корчагу: «Доброе вино прислал князю Богунка»; любечанин Иван, токарь по камню, изготовив миниатюрное почти игрушечное веретенное пряслице своей единственной дочери, написал на нем: «Иванко создал тебе (это) одина дщи»; на другом пряслице девушка, учившаяся грамоте, нацарапала русский алфавит, чтобы это «пособие» было всегда под рукой.

У нас есть несколько свидетельств о существовании школ для юношей; в 1086 г. сестра Мономаха устроила в Киеве школу для девушек при одном из монастырей.

Учителями часто бывали представители низшего духовенства (дьяконы, дьячки). В руки археологов попали интересные тетради двух новгородских школьников, датированные 1263 г. По ним мы можем судить о характере преподавания в средние века: ученики XIII в. проходили коммерческую корреспонденцию, цифирь, учили основные молитвы.

Высшим учебным заведением средневекового типа был в известной мере Киево-Печерский монастырь. Из этого монастыря выходили церковные иерархи (игумены монастырей, епископы, митрополиты), которые должны были пройти курс богословия, изучить греческий язык, знать церковную литературу, научиться красноречию.

Образцом такого церковного красноречия является высокопарная кантата в честь великого князя, сочиненная одним игуменом в 1198 г. Серию поучений против язычества считают конспектом лекций этого киевского «университета».

Представление об уровне знаний могут дать «Изборники» 1073 и 1076 гг., где созданы статьи по грамматике, философии и другим дисциплинам. Русские люди того времени хорошо сознавали, что «книги суть реки, напояющие вселенную мудростью». Некоторые мудрые книги называли «глубинными книгами».

Возможно, что некоторые русские люди учились в заграничных университетах: один из авторов конца XII в., желая подчеркнуть скромность своего собственного образования, писал своему князю: «Я, князь, не ездил за море и не учился у философов (профессоров), но как пчела, припадающая к разным цветам, наполняет соты медом, так и я из многих книг выбирал сладость словесную и мудрость» (Даниил Заточник).

В разделе, посвященном источникам, мы уже познакомились с выразительным богатством народных былин и с замечательным русским летописанием, являвшимся показателем уровня развития общественной мысли.

Русская литература XI–XIII вв. не ограничивалась одним летописанием и была разнообразна и, по всей вероятности, очень обширна, но до наших дней из-за многочисленных татарских погромов русских городов в XIII–XVI вв. уцелела лишь какая-то незначительная часть ее.

Кроме исторических сочинений, показывающих, что русские писатели, несмотря на молодость русского государства и его культуры (не получившей античного наследства), стали вровень с греческими, мы располагаем рядом произведений других жанров. Почти все, что создавалось в X–XI вв., переписывалось, копировалось и в последующее время. Читатели продолжали интересоваться многим. Интересно «Хождение» игумена Даниила на Ближний Восток (около 1107 г.) Даниил ездил в Иерусалим, центр христианских традиций, и подробно описал свое путешествие, страны и города, которые он видел. В Иерусалиме он оказался во время первого крестового похода и вошел в дружбу с предводителем крестоносцев королем Балдуином. Даниил дал очень точное описание Иерусалима и его окрестностей, измеряя расстояния и размеры исторических памятников.

^{Церковь «Пятницы на Торгу» в Новгороде. 1207 г. Модель реконструкции Г.М. Штендера} 

Его «Хождение» надолго явилось надежным путеводителем по «святым местам», которые привлекали тысячи паломников со всех концов Европы.

Своеобразным жанром были «жития святых», являвшиеся, сильным оружием церковной пропаганды, где сквозь слащавые восхваления канонизированных церковью образцовых, с ее позиций, людей («святых», «праведных», «блаженных») хорошо просматривается реальная жизнь: классовая структура монастырей, стяжательство монахов, жестокость и сребролюбие некоторых князей, использование церковью умственно неполноценных людей и многое другое.

Особенно интересен Киево-Печерский Патерик, представляющий собою сборник рассказов разного времени о монахах Печерского монастыря. К нему присоединена исключительно интересная переписка епископа Симона и некоего церковного карьериста Поликарпа, стремившегося за взятку (деньги давала одна княгиня) получить высокий церковный пост.

Другим жанром, тоже связанным с церковью, были поучения против язычества, бичевавшие народную религию и веселые празднества. В них также очень много интересных бытовых черт.

Излюбленным жанром Средневековья были сборники изречений, пословиц и поговорок («Пчела»). В таком афористическом стиле написал свою челобитную князю знаменитый Даниил Заточник (ок. 1197).

Самым главным, всемирно знаменитым произведением древнерусской литературы является «Слово о полку Игореве», написанное в 1185 г. в Киеве. Этой поэме подражали современники и писатели начала XIII в., ее цитировали псковичи в начале XIV в., а после Куликовской битвы в подражание «Слову» в Москве была написана поэма о победе над Мамаем «Задонщина».

«Слово о полку Игореве» можно было бы назвать политическим трактатом – настолько мудро и широко затронуты в нем важные исторические вопросы. Автор углубляется и в далекие «трояновы века» (II–IV вв. н.э.), и в печальное для славян «время Бусово» (375), но главное его внимание устремлено на выяснение корней усобиц, помогавших половцам громить и грабить Русскую землю. Одним из первых виновников оказывается князь Олег «Гориславич» (ум. 1115), дед побежденного Игоря. Ему противопоставлены: опоэтизированный князь-колдун Всеслав Полоцкий, герой киевского народного восстания 1068 г., и Владимир Мономах. Историческая концепция автора «Слова» поражает четкостью и глубиной.

Главной частью поэмы-трактата является «златое слово», обращение ко всем князьям с горячим патриотическим призывом «вступить в стремя за Русскую землю», помочь обездоленному Игорю. Бессмертие поэме обеспечил высокий уровень поэтического мастерства. Любимый образ поэта – сокол, высоко летающий и зорко видящий даль.

^{Чертеж церковного здания из «Изборника» 1073 г. Внизу – геометрический график «вавилон», облегчавший русским зодчим построение архитектурных форм} 

Сам автор все время как бы приподнимает читателей над уровнем земли, над видимым на ней (конные воины, деревья, реки, необъятная степь, лебеди, волки, лисицы, города с их дворцами) и показывает всю Русь от Карпат до Волги, от Новгорода и Полоцка до далекой Тмутаракани у Черного моря. Поэтические образы взяты прежде всего из природы: встревоженные звери и стаи птиц, не вовремя спадающий с деревьев лист, синий туман, серебряные струи рек. В словесной орнаментике этой рыцарской поэмы много золота, жемчуга, серебра, всевозможного оружия, шелка и парчи. Подобно будущим (по отношению к нему) поэтам Ренессанса, воскресившим античную мифологию, автор «Слова о полку Игореве» широко использует образы славянского язычества: Стрибог, повелитель ветров; Белее, покровитель поэтов; загадочный Див, Солнце-Хоре. Следует отметить, что у автора почти нет церковной фразеологии, а язычеству отведено видное место, что, быть может, и содействовало уничтожению духовенством рукописей поэмы в XIV–XVII вв.

При всем патриотизме русской литературы мы не найдем в ней и следа проповеди агрессивных действий. Борьба с половцами рассматривается лишь как оборона русского народа от неожиданных грабительских набегов. Характерной чертой является и отсутствие шовинизма, гуманное отношение к людям различных национальностей: «Милуй не токмо своея веры, но и чужия… аще то буде жидовин или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех поганых – всякого помилуй и от беды избави» (Послание к князю Изяславу XI).

Важным показателем уровня культуры является архитектура. Большинство жилых построек в городах, укреплений, дворцов и даже церквей строилось из дерева. Археологические раскопки показали многообразие деревянного строительства и существование в XI–XIII вв. трех-четырехэтажных зданий («вежи» – донжоны, терема). Многие деревянные формы – башни, двускатное покрытие – повлияли впоследствии на каменное зодчество.

Квинтэссенцией средневековой архитектурной мысли и на христианском Западе и на мусульманском Востоке были храмовые постройки. Так было и у нас. Постройка церкви была рассчитана как на то, чтобы поразить воображение современников, сделать церковное здание и местом театрализованного богослужения и школой познания новой религии, так и на то, чтобы быть долговечным памятником, связывающим строителей с далекими потомками. Исследователи называют образно средневековый собор «глубинной книгой» эпохи: зодчий организует архитектурную форму, которая должна вписываться в городской пейзаж, а в своем интерьере отвечать задачам богослужения; живописцы расписывают в несколько рядов все стены и своды здания; мастера золотых и серебряных дел куют, отливают и чеканят паникадила и церковную утварь; художники пишут иконы; вышивальщицы украшают тканые завесы; писцы и миниатюристы готовят библиотеку необходимых книг. Поэтому, действительно, каждый такой церковный комплекс являлся показателем уровня мудрости и мастерства в том или ином городе. Долгое время считалось, что древние зодчие строили все «на глазок», без особых расчетов. Новейшие исследования показали, что архитекторы древней Руси хорошо знали пропорции («золотое сечение», отношения типа a:a√2 и др.), что им было известно в архимедовской форме π = 66/22. Для облегчения архитектурных расчетов была изобретена сложная система из четырех видов саженей. Расчетам помогали своеобразные графики – «вавилоны», содержащие в себе сложную систему математических отношений.

^{Георгиевский собор в Юрьеве-Польском 1236 г. Белокаменная резьба}

^{Фреска середины XII в. из Cnaco-Мирожского монастыря во Пскове. «Чудо на озере Тивериадском»}

^{Икона «Спас Златые Власы» XII в, Владимиро-Суздальская Русь} 

Каждая постройка была пронизана математической системой, которая определяла: формат кирпичей, толщину стен, радиусы арок, и, разумеется, общие габариты здания.

В XII в. типичным становится одноглавое кубичное в основе церковное здание с плавными закруглениями («закомарами») наверху каждого фасада. На рубеже XII и XIII вв. в связи с появлением в городах высоких трех– четырехэтажных зданий рождается новый стиль церковной архитектуры: храмы вытягиваются ввысь, чтобы не утонуть в многообразии городских строений.

Стены церквей щедро расписывались фресковой росписью на библейские и евангельские сюжеты. В куполе храма над световым поясом окон обязательно помещалось огромное изображение Христа-Пантократора «всевластного», как бы заглядывающего с неба в эту церковь на молящихся.

Русские художники достигли большого мастерства как в иконописи, так и во фресковой живописи. Они не только превосходно владели композицией и колоритом, но и умели передать сложную гамму человеческих чувств (см. фреску середины XII в. во Пскове, изображающую чудо на Тивериадском озере).

Советские реставраторы провели большую работу по восстановлению первоначального облика произведений дневнерусской живописи, и в настоящее время весь мир восхищается работами русских мастеров XI–XIII вв.

Эпоха феодальной раздробленности была временем расцвета культуры вообще и архитектуры в частности во всех впервые создавшихся суверенных княжествах.

Во второй половине XII и начале XIII в. создано множество великолепных построек; число храмов в стольных городах достигало многих десятков. Русь стала полноправной участницей создания общеевропейского романского стиля, разрабатывая свои локальные варианты в каждом княжестве.

Блестящим образцом русского варианта романского стиля (русская основа, романские детали) является белокаменный Дмитровский собор во Владимире, построенный Всеволодом Большое Гнездо в конце XII в.

Щедрая декоративность Дмитровского собора не мешает восприятию его красивых и стройных общих форм. Недаром этот собор постоянно сравнивают со «Словом о полку Игореве» – там и здесь орнаментальные детали неразрывно связаны с общей идеей, усиливая, а не заслоняя ее. И там и здесь зрителя или читателя поражает монументальность и изящество, лаконичность и глубина.

Татарское нашествие на 60 лет прервало развитие русской архитектуры. Лебединой песней белокаменного зодчества был Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, весь от земли до купола покрытый резьбой. Он был достроен в 1236 г., но резьба по камню была еще не полностью завершена: на следующий год полчища Батыя прошли через Суздальскую землю. Собор разрушился. В конце XV в. любитель книг, летописей и старины В. Д. Ермолин собрал здание из обломков и тем самым сохранил его до нас.

Живопись древней Руси тоже достигла высокого уровня. Художники писали иконы, расписывали по сырой штукатурке (альфреско) церковные стены, украшали цветными рисунками (миниатюрами) и затейливыми заглавными буквами (инициалами) богослужебные книги и летописи. В живописной манере было много средневековой условности, но сила воздействия искусства была велика.

Очень богато было прикладное искусство, «узорочье» древней Руси. В Киеве, Новгороде, Галиче, Смоленске и других городах найдено много мастерских, где «кузнецы злату и серебру» создавали шедевры ювелирного мастерства. Золотые украшения, расцвеченные немеркнущей цветной эмалью, тонкие изделия из серебра со сканью и зернью, с чернью и позолотой, изящная чеканка, художественная отделка оружия – все это ставило Русь вровень с передовыми странами Европы. Недаром немецкий знаток ремесел Теофил из Падерборна (XI), описывая в своей записке о различных искусствах («Schedula diversarum artium»), страны, прославившиеся в том или ином мастерстве, назвал на почетном месте и Русь, мастера которой были известны за ее рубежами своими изделиями «из золота с эмалью и из серебра с чернью».

Во время нашествия Батыя жители городов прятали свои драгоценности в землю. До сих пор при земляных работах в Киеве и других городах находят эти клады и по ним ученые восстанавливают облик прикладного искусства X–XIII вв.

На протяжении нескольких столетий культура Руси развивалась и обогащалась новыми связями. Уже к концу XI в. она достигла уровня передовых стран Европы, а в XII в. продолжала свое поступательное движение. Вычленение феодальных княжеств в первой трети XII в. не только не приостановило развития культуры, но содействовало ее дальнейшему расцвету. Все важнейшие, наиболее совершенные памятники искусства и литературы созданы в эпоху феодальной раздробленности, когда ее отрицательные черты еще не проявили себя в полной силе. Татарское нашествие прервало это развитие и приостановило его на полтора-два столетия.

Накануне этой катастрофы безымянный автор начала XIII в. написал великолепное по форме «Слово о погибели земли Русской», где под «гибелью» подразумевал не окончательную гибель, а «болезнь» феодальных усобиц. Свидетель кровавой борьбы сыновей Всеволода Большое Гнездо, во время которой гибли тысячи людей (современники вели счет погибшим), автор вспоминает расцвет Киевской Руси при Мономахе, корит князей, губящих прекрасную страну. Его гениальные строки о родной земле проникнуты глубоким, искренним патриотизмом:

 
О, светло-светлая и украсно-украшена земля Русская!
И многими красотами удивлена ecu…
Всего ecu исполнена земля Русская!
 

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.
ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ КИЕВСКОЙ РУСИ IX–XII вв.

РУССКИЕ ИСТОЧНИКИ

Восприятие и оценка того или иного исторического периода и степень достоверности наших знаний целиком зависят от полноты источников и от их анализа.

Источников, освещающих Киевскую Русь IX–XII вв. много, и они весьма разнообразны по характеру. Это прежде всего летописи, написанные в отличие от хроник многих стран, на родном русском языке; это многочисленные археологические источники, позволяющие восстановить характер поселений, хозяйство, ремесло, расселение племен; это свидетельства иноземцев, описывавших Русь по собственным наблюдениям. К этому следует еще добавить русские былины, дающие в поэтической форме народную оценку событий и исторических лиц, а также неоценимые юридические источники («Русская Правда» и др.), являющиеся основой познания социальной структуры государства.

Общему обзору письменных источников как русских, так и иностранных, посвящена работа акад. М.Н. Тихомирова» одного из крупнейших знатоков источников^{291}. Весь ход развития советской источниковедческой науки подробно и объективно прослежен в интересном коллективном труде ленинградских историков под редакцией В.В. Мавродина^{292}. Многие виды источников будут рассмотрены в дальнейшем в связи с теми разделами исторической жизни Киевской Руси, изучение которых опирается на тот или иной вид источников.

Особого рассмотрения сверх упомянутых общих обзоров потребуют три раздела источников, при анализе которых высказываются противоречивые мнения: 1) ранний этап русского летописания и историческая концепция Нестора; 2) былины; 3) восточные (арабо– и персоязычные) географические сочинения.

Летописи. Нестор

Русские летописи представляют собой примечательное явление во всей европейской средневековой литературе. Написанные на родном языке народа, являвшемся в то же время и государственным языком, они читались и переписывались 600 лет, подробно повествуя о больших и малых делах прошлого. Светильник, зажженный первыми безвестными летописцами, сначала очень скудно озарял темную глубь отдаленных веков, но, разгораясь, постепенно осветил нам тысячи исторических деятелей, сотни сражений, походов, осад, постройку городов, оборону от половцев, наводнения, пожары, создание произведений искусства, борьбу лукавых царедворцев, народные восстания, церковные споры, живые речи и письма русских людей XI–XVI вв.

Конечно, этот свет проникал не во все. уголки русской жизни, летопись не адекватна самой жизни, во-первых, потому, что знакомит читателя далеко не со всеми разделами жизни русского общества, а во-вторых, потому, что каждый из летописцев воспринимал и отображал события неизбежно субъективно.

Субъективизм летописцев заставляет нас рассматривать летописи как источник лишь после того, как будет выяснена классовая и политическая позиция каждого летописца, его историческая концепция.

Летописцами были горожане, дружинники, монахи, попы, игумены придворных монастырей, знатные бояре и даже князья. Много раз менялась манера летописания: от кратких записей по одной строке в год переходили к пространным повестям, а затем стали вписывать в летопись дневники княжеской жизни.

Старые летописи переделывались, дополнялись или сокращались, редактировались; их приноравливали в позднейшее время к своим вкусам и политическим симпатиям. Из нескольких летописей средневековые историки делали «летописный свод», своеобразную хрестоматию разных исторических сочинений.

В XI в. свод делался из разновременных, продолжавших одна другую летописей. В XII в. появились своеобразные своды, составленные из одновременных летописей разных княжеств, дающих в совокупности интереснейшее освещение одних и тех же событий разными людьми с разных позиций.

Летописи-хроники, летописные своды, повести, включенные в летописи, вплетались друг в друга, переделывались, переписывались в разных комбинациях и сочетаниях. Дошедшие до нас поздние списки представляют собой причудливое переплетение разных эпох, разных мыслей, разных тенденций, разных литературных стилей. Безвозвратно прошло то– время, когда историки черпали из летописной сокровищницы и, пренебрегая этими различиями, цитировали без разбора отдельные фразы: «летопись говорит…», «летописец сказал…»

Такого общего котла летописных сведений нет, летописью можно пользоваться только после того, как будет со всей доступной нам четкостью определено происхождение нужного нам отрывка, когда в результате анализа проступят хотя бы контурные очертания воззрений и убеждений автора.

^{Нестор-Летописец. Скульптура М. Антокольского}

Мы можем сейчас использовать летопись как исторический источник лишь потому, что многие десятки русских ученых на протяжении двух веков тщательно и осторожно распутывали сложный клубок летописных переплетений^{293}.

Как высокая вершина возвышается среди знатоков летописного дела А.А. Шахматов. Он единолично расположил в строгой системе колоссальный разновременный материал множества списков, сопоставил их между собой и воссоздал все этапы переделок, копирования, редактирования текстов, угадывая протографы, воскрешая контуры исчезнувших летописей^{294}.

Титаническая работа над сотнями тысяч фактов в сочетании со смелым построением необходимых для науки гипотез позволили Шахматову, во-первых, убедительно показать разновременность и сложность состава дошедшего до нас летописного фонда.

Во-вторых, Шахматов тоже очень убедительно поспорил с пушкинско-карамзинской характеристикой летописца: взамен образа Пимена, бесстрастного и беспристрастного, почти равнодушного наблюдателя, Шахматов дал образ живого участника политической борьбы, писателя-полемиста, находившегося в самом водовороте событий и стремившегося повлиять на них. В-третьих, Шахматов оставил нам большое наследство в виде научных реконструкций исчезнувших летописей. Он сам предостерегал от фетишизации этих гипотетических текстов, подчеркивая их условный характер, но, как выяснилось, наука не может полностью обойтись без этих реконструкций. Они позволяют понять ход развития русской исторической мысли и уточнить дальнейшими исследованиями отдельные звенья.

Работы советских исследователей внесли много нового и значительно раздвинули рамки изучения летописей. Шахматовские положения критиковались или развивались далее; во многих вопросах исследователи шли в неразработанные области. Шахматов успел за свою сравнительно короткую жизнь заняться преимущественно текстологической стороной, первичным приведением материала в стройный вид. Советские ученые смогли расширить исторический подход к теме, полнее обрисовать историко-политическую роль древнерусского летописания.

Советские историки и литературоведы много и плодотворно работали над необъятным летописным материалом, который Шахматов не только привел в порядок, но и так «перепахал» его, что стали видны самые различные его пласты, требовавшие дальнейшего изучения.

В 1920–30-е годы над летописями вообще и над «Повестью временных лет» работали М.Д. Приселков, Н.К. Никольский. В 1940-е и 1950-е годы летописанием занялись с разных точек зрения Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, Д.С. Лихачев, И.П. Еремин, Л.В. Черепнин^{295}. Особенно интенсивно разрабатывалось русское летописание в последние два десятилетия. К этому времени была издана полная «Библиография русского летописания», составленная Р.П. Дмитриевой, охватившая литературу XVIII–XX вв. по 1959 г. включительно^{296}. Над текстологическим и историческим анализом летописей работали: А.Н. Насонов, Б.А. Рыбаков, Ю.А. Лимонов, А.Г. Кузьмин и ряд других исследователей^{297}. В 1975 г. вышел первый серьезный историографический обзор исследований, посвященных «летописеведению», написанный В.И. Бу-гановым^{298}. Критическое рассмотрение зарубежных работ над русским летописанием дал И.П. Шаскольский^{299}.

Несмотря на большое количество исследований, посвященных древнерусскому летописному делу, историками и филологами еще далеко не исчерпаны все связанные с ним вопросы: недостаточно изучен язык разных частей летописи, мало изучены миниатюры, сопровождающие текст, еще не полностью раскрыто значение разных летописей в истории русской общественной мысли.

^{Алексей Александрович ШАХМАТОВ (1864–1920)}

Самым трудным и спорным является определение начала русского летописания. Если говорить о летописях – исторических сочинениях, имеющих определенную концепцию, то, очевидно, такие сочинения появились не ранее конца X в.

Но вполне возможно, что краткие хроникальные записи, самая идея фиксации исторических событий (а следовательно, и отбор их для записи) возникли значительно раньше.

Глубже всех попытался заглянуть в истоки русского летописания И.Е. Забелин. Он обратил внимание на краткие летописные заметки 864–867 гг., сохранившиеся в составе Никоновской летописи. «Несмотря на то, – писал Забелин, – что отметки находятся только в переработанном летописном сборнике XVI в., они заключают в себе столько достоверности, что нет и малейших оснований отвергать их глубокую древность»^{300}.

Далее Забелин называет эти заметки киевскими и высказывает мысль, что их записывали грамотники-христиане, жившие в Киеве. Такое краткое погодное летописание могло быть связано с пасхальными книгами, святцами, синодиками; образцом их могли быть «летописцы вкратце».

«У собирателя Никоновской летописи находились в руках древнейшие подлинники подобных кратких летописцев», – заключает Забелин. Важность этой темы о первых летописных записях заставляет нас тщательна проверить все данные о них.

Предположение Забелина о том, что в составе компилятивных исторических трудов XVI в. могут содержаться отрывки из первоначальных летописных записей, не аргументировано самим автором, но и не опровергнуто теми, кто не разделял этого взгляда, – оно было просто забыто.

Повторяемость выписок из византийских источников, запутанность хронологии и недоверие к составителям, людям XVI в., века исторических легенд и «ухищренных словес», были, очевидно, причиной забвения плодотворной гипотезы. Подозрение, что сотрудники митрополитов Макария и Афанасия могли сами придумать подробности киевской жизни IX в., нужно отвести сразу: во-первых, в XVI в. придумывали пышнее, цветистее, многословней, а во-вторых, для создания легенд должна быть какая – то цель; легенды приходят на помощь тогда, когда нужно провести определенную тенденцию, а достоверных фактов для этого мало, и историку приходится «сплетать словеса».

Ничего подобного в интересующих нас отрывках нет. По форме эти записи очень лаконичны: «В лето 6372 г. Убиен бысть от Болгар Осколдов сын»^{301}. Кому в эпоху Грозного могло понадобиться придумать такую ни с чем не связанную подробность?

Следует сказать, что сумма записей IX в. является как бы антитезой господствующим взглядам XV–XVI вв., когда варяг Рюрик был незаслуженно возвеличен, когда искусственно создавали «династию» Рюриковичей и вразрез с источниками XI в., начинавшими счет князей с Игоря Старого («Похвала Иакова мниха»), Игоря сделали сыном Рюрика.

В XVI в. русские историки приступили к созданию исторических трудов нового типа, потребовавших привлечения большого количества новых источников по всемирной (преимущественно византийной) истории и большой источниковедческой работы. Трудности, связанные с розысками и научным согласованием разновременных и разноязычных документов и книг, очень красочно описаны одним из составителей такого хронографа.

«Во многи и долговременныа труды внидохом, еже избрати ото многих летописных и бытийских книг нужнейшаа и добрейшаа и совокупити воедино – зане же те книги вси о едином пишут, а во всех многаа рознь: тот то оставил, а ин – ино. И за величество тех книг неудобно есть их стяжати…

…Получих таковыа книги, начах таковое дело и многа лета в сих упражняася и встерзаа от многих летописных книг добрейшаа, яко же цветы некиа и совокупляа воедино… мног же подъях труд за разгласие речей в тех книгах, изыскуя праваа и за разгласив многих словиц….не постави в грех, елико, неразумна ради, речи силу премених или за неудобь разумныа, старыа и иностранныа речи»^{302}.

Этот трудолюбивый историк с трудом приобретал необходимые книги, т. к. занят был «рукоделием, еже стяжати чим живот кормити». В другой рукописи описываются трудности источниковедческой работы по анализу дат и хронологических перечней: «то разногласие в числах летописных от преписующих бысть». «Долгого ради времени пишемая стираются и незнаема бывают».

Далее приведены конкретные примеры: если у буквы «Т» сотрется одна черточка, то нельзя определить, было ли здесь «Т» или «П»; если сотрется верхняя черта у «П», то нельзя узнать, что здесь было – «П» или «И», и цифру 300 можно принять за 80, а 80 за 8^{303}.

Московские историки XVI в. извлекли из архивов такие источники, которые в XIX–XX вв. стали достоянием русской византинологии (например, предметом исследований акад. В. Г. Васильевского), в том числе «Беседы патриарха Фотия», «Житие Дмитрия Солунского», «Житие Стефана Сурожского» и др. При этом они, возможно, натолкнулись и на неизвестные нам греческие и древнерусские источники.

Даты событий в русских летописях поставлены от такого мифического библейского эпизода, как «сотворение мира» богом. По одним расчетам это происходило за 5508 лет до другой, тоже мифической (но принятой нами в настоящее время), точки отсчета – «рождества Христова». По другим расчетам интервал между этими точками равнялся не 5508 годам, а ровно 5500. Поэтому при переводе русских летописных и византийских дат на современное летосчисление легко может быть допущена ошибка, если мы не знаем, какая именно эра счисления положена в основу^{304}.