Текст книги "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности"

Автор книги: Борис Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 46 страниц)

Второй праздник, слившийся впоследствии с христианским Троицыным днем, – это день бога Ярилы, бога животворящих сил природы; в этот день (4 июня) убирали лентами молодую березку и украшали ветками дома.

Третий праздник отмечал летний солнцеворот 24 июня – день Купалы (Иван Купала).

Во всех этих праздниках ощущается настойчивое моление о дожде. Хороводы девушек, обрядовые песни и пляски в священных рощах, жертвоприношения рекам и родникам – все было направлено на получение дара неба – дождя. Дню Купалы предшествовала русальная неделя. Русалки – нимфы воды и полей, от которых, по представлениям славян, зависело орошение земли дождем.

В славянской этнографии хорошо известно, что в дни таких русальных празднеств в деревнях выбирали самых красивых девушек, обвивали их зелеными ветками и с магической целью обливали водой, как бы подражая дождю, который хотели вызвать такими действиями

Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Поклонялись воде (девушки бросали венки в реку) и огню (в купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь). Жизнерадостная игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи.

Этнографы начала XIX в. описывают великолепное зрелище купальских костров в Западной Украине, Польше и Словакии, когда с высоких вершин Татр или Карпат на сотни верст вокруг открывался вид на множество огней, зажженных на горах.

Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой.

Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо – урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь – сбить созревшее зерно, молния – спалить сухое поле, а град – начисто опустошить нивы.

Бог, управлявший небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна (Ильин день – 20 июля) был самым мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога. Знатоками обрядности и точных календарных сроков молений были жрецы-волхвы и ведуньи-знахарки, появившиеся еще в первобытную эпоху.

Наряду с языческими молениями об урожае, составлявшими содержание годового цикла праздников, славянское язычество включало и первобытный анимизм (вера в леших, водяных, болотных духов) и культ предков (почитание мертвых, вера в домовых).

Сложной обрядностью обставлялись свадьбы и похороны. Свадебные обряды были насыщены магическими действиями, направленными на безопасность невесты, переходящей из-под покровительства своих домашних духов в чужой род, на благополучие новой семьи и на плодовитость молодой четы.

Погребальные обряды славян сильно усложнились к концу языческого периода в связи с развитием дружинного элемента. Со знатными русами сжигали их оружие, доспехи, коней. По свидетельствам арабских путешественников, наблюдавших русские похороны, на могиле богатого руса совершалось ритуальное убийство его жены. Все эти рассказы полностью подтверждены археологическими раскопками курганов. В качестве примера можно привести огромный курган высотою в четырехэтажный дом – «Черную Могилу» в Чернигове, где в процессе раскопок было найдено много различных вещей X в.: золотые византийские монеты, оружие, женские украшения и турьи рога, окованные серебром, с чеканными узорами и изображением былинного сюжета – смерти Кощея Бессмертного в черниговских лесах.

^{Курган Черная Могила середины X в. Разрез. Внизу – план погребального кострища (в укрупненном масштабе)}

^{Священный рог из Черной Могилы; справа – верхняя часть рога} 

Черная Могила, в которой, по преданию, был похоронен черниговский князь, расположена на высоком берегу Десны, и огонь грандиозного погребального костра должен был быть виден на десятки километров вокруг.

Вокняжившись в Киеве, Владимир I произвел своего рода языческую реформу, стремясь, очевидно, поднять древние народные верования до уровня государственной религии, – рядом со своими теремами, на холме, князь приказал поставить деревянные кумиры шести богов: Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши.

Будто бы Владимир установил даже человеческие жертвоприношения этим богам, что должно было придать их культу трагический, но в то же время и очень торжественный характер. «И осквернилась кровью земля Русская и холм тот», – говорит летопись.

Культ Перуна, главного бога дружинной знати, был введен Добрыней и на северной окраине Руси, в Новгороде. Вокруг идола Перуна там горело восемь негасимых костров, а память об этом вечном огне сохранялась У местного населения вплоть до XVII в.

Стрибог, повелевавший ветрами, был, по всей вероятности, богом неба; Даждьбог – богом света, тепла, плодородия (подобно античному Апполлону), Хоре – богом Солнца, как источника света. Симаргл – божество, близкое к русалкам, подательницам влаги на поля; это – бог почвы, корней растений, разновидность божеств плодородия^{280}.

Мокошь (или Макошь) была единственным женским божеством в этом пантеоне и, очевидно, олицетворяла собой женское начало природы и женскую часть хозяйства.

Попытка превращения язычества в государственную религию с культом Перуна во главе, судя по всему, не удовлетворила Владимира, хотя киевляне охотно поддерживали даже самые крайние проявления кровавого культа воинственного бога.

В Киеве давно уже было хорошо известно христианство и его основные догмы, так приспособленные к нуждам феодального государства. Первые сведения о христианстве у русов относятся к 860–870-м годам. В X в. в Киеве была уже церковь святого Ильи, христианского двойника Перуна.

Ко времени Святослава и Владимира уже существовала значительная христианская литература в соседней Болгарии, написанная на старославянском языке, вполне понятном для всех русских.

Но киевские князья медлили с принятием христианства, т. к. при тогдашних богословско-юридических воззрениях византийцев принятие крещения из их рук означало переход новообращенного народа в вассальную зависимость от Византии.

Владимир I вторгся в византийские владения в Крыму, взял Херсонес и отсюда уже диктовал свои условия императорам. Он хотел породниться с императорским домом, жениться на царевне и принять христианство. Ни о каком вассалитете в таких условиях не могло быть и речи.

Около 988 г. Владимир крестился сам, крестил своих бояр и под страхом наказаний заставил креститься киевлян и всех русских вообще. В Новгороде тот же Добрыня, который учреждал там культ Перуна, теперь крестил новгородцев.

Формально Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, на которых сгорали убитые рабыни, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв наподобие древнего Минотавра, но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, «отай» молились Перуну и огню-Сварожичу, справляли буйные праздники родной старины.

Язычество слилось с христианством.

Церковь на Руси была организована так: во главе ее стоял киевский митрополит, назначаемый или из Константинополя, или самим киевским князем с последующим избранием собором епископов. В крупных городах находились епископы, ведавшие всеми церковными делами большой округи – епархии. С обособлением отдельных княжеств каждый князь стремился к тому, чтобы его столица имела своего епископа.

Митрополит и епископы владели землями, селами и городами: у них были свои слуги, холопы, изгои и даже свои полки. Князья на содержание церкви давали десятину – десятую долю своих даней и оброков. Церковь имела свой особый суд и специальное законодательство, при помощи которого властно и бесцеремонно вмешивалась в семейную и интимную жизнь, в мысли и нормы поведения людей. В городах в XI–XII вв. было много каменных и деревянных церквей, в которых служили священники (попы) и их помощники дьяконы. Служба в церкви велась ежедневно три раза в день (заутреня, обедня и вечерня); церковники стремились регламентировать всю жизнь и постоянно воздействовать на свое «стадо». В праздничные дни устраивались особо торжественные службы, которым предшествовали ночные моления – всенощные. Пышность богослужений должна была воздействовать на умы простых людей. Но долго еще церковники жаловались на то, что их храмы пустуют: «Если какой-нибудь плясун, или музыкант, или комедиант позовет на игрище, на сборище языческое, то все туда радостно устремляются и проводят там, развлекаясь, целый день. Если же позовут в церковь, то мы позевываем, чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: «Дождливо, холодно» или еще чем-либо отговариваемся…

На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, но нередко и дождь идет, дует ветер, метет метель, но мы ко всему этому относимся весело, увлекаясь зрелищем, гибельным для наших душ.

^{Десятинная Успенская церковь в древней части Киева 989–996 гг. План. Под фундаментами – дружинные могилы IX–X вв.}

А в церкви и крыша есть и приятный воздух, но туда люди не хотят идти».

Все средства искусства были использованы церковью для утверждения своих взглядов на жизнь и общественную структуру.

Ораторы убеждали аудиторию в том, что «властели бо от бога устроены», что человек должен купить себе покорностью и смирением в этой жизни вечное блаженство после смерти.

Художники изображали «Страшный суд», когда, по фантастическим предсказаниям пророков, восстанут из гробов все умершие за несколько тысячелетий существования мира и бог начнет последний суд, определяя праведников в рай, а грешников – в ад, на бесконечные муки. Кисть художника рисовала безобразных чертей, хватающих грешников и бросающих их в печь, пронзающих крючьями, рвущих грязными когтями их тела…

Стройное пение и торжественное театрализованное богослужебное действо должны были показать другой, праведный полюс христианского мира.

Архитекторы стремились вознести церковные здания над хижинами и хоромами так, чтобы именно церкви создавали архитектурный ансамбль города.

Создавая свое искусство, церковь постоянно обрушивалась на светские забавы и интересы: «Горе тем, кто ждет вечера с его музыкой – гуслями, флейтами, тамбуринами… тем, кто делает вид, что не знает, какой вред приносят гусли, игры, танцы и пение».

Церковный проповедник порицает тех солидных горожан, которые внешне благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами и песнями, даже детей водят на пиры: «А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они этого и не ответят вам. А вот если речь зайдет о лошадях или о птицах, или о чем-либо другом, то тут они – философы, мудрецы!»

Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие вообще очень важную роль в истории средневековых государств. По идее, монастырь – добровольное братство людей, отрекшихся от семьи, от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда находились в самой гуще жизни, принимая непосредственное участие и в повседневной «суете мирской» и в крупных политических событиях. Игумены монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи, посредники. В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без роду, без племени и выходцами из боярской или купеческой среды.

Высшие церковные власти – епископы и митрополит – могли быть выбраны только из среды монахов, которых в отличие от обычных попов и дьяконов называли черным духовенством.

Некоторые центральные монастыри, вроде Киево-Печерского (основанного в середине XI), стали своего рода духовной академией, куда охотно поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру. В таких монастырях были хорошие библиотеки; здесь велись летописи, сочинялись проповеди, записывались внутренние монастырские события, прославлялись монахи «подвижники», «отшельники», «молчальники».

^{Древнейшее из сохранившихся до наших дней здание Киевской Руси – Спасский собор в Чернигове (1036)}

Богатая хозяйственная жизнь монастырей и наличие в них аристократической прослойки, избавленной (как мы знаем по позднейшим данным) от черной работы, заставляли администрацию принимать меры для создания такой декоративной завесы, которая прикрыла бы собой классовую сущность монастыря и отвлекла бы внимание горожан и крестьян. Такой завесой являлись блаженные, юродивые – психически ненормальные, слабоумные или искалеченные люди, недостатки которых беззастенчиво выставлялись напоказ всем посетителям монастыря. Сохранился рассказ об одном таком юродивом Исаакии, жившем в Печерском монастыре в 1060–1070-х годах. Он был «раслаблен телом и умом», его мучили кошмарные видения, одет он был в недубленую козью шкуру; монастырские повара издевались над его слабоумием и заставляли ловить ворон. Исаакий то собирал детей и одевал их в монашеские одежды, то босыми ногами становился на горящую печь, то «поча по миру ходити, тако же уродом ся творя». Рассказ об этом несчастном был введен в летопись, и автор-монах сознательно преподносит читателю образ «божьего избранника».

К началу XIII в. мы видим проявления антицерковных и антимонашеских настроений. Смоленский поп Авраамий, славившийся начитанностью и красноречием, обратил свою проповедь к очень широкому кругу горожан, среди которых были и «малые», и «рукодельные», и рабы. Его учение было близко к учению западноевропейских вальденсов, выступавших против духовенства. Епископ и игумены судили Авраамия.

Русская церковь играла сложную и многогранную роль в истории Руси XI–XIII вв. С одной стороны, несомненна польза церкви как организации, помогавшей укреплению молодой русской государственности в эпоху бурного поступательного развития феодализма. Несомненна и ее роль в развитии русской культуры, в приобщении к культурным богатствам Византии, в распространении просвещения и создании крупных литературных и художественных ценностей.

Но русский народ дорогой ценой заплатил за эту положительную сторону деятельности церкви: тонкий яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческую пору) во все разделы народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой форме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, т. е. представления о том, что всеми судьбами людей всегда управляет божественная воля.

Русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки, однако религиозная идеология во всеоружии всего средневекового искусства была препятствием на пути к свободному миропониманию.

ЧАСТЬ 4.
РАСЦВЕТ КИЕВСКОЙ РУСИ (XI – НАЧАЛО XII в.)

4.1. РУСЬ В ПРАВЛЕНИЕ ЯРОСЛАВА МУДРОГО

К началу XI в. государство Киевская Русь насчитывало уже два столетия своего существования. Оно прошло путь от одного из союзов славянских племен к большой феодальной державе с разноплеменным населением, в котором преобладали восточнославянские племена (вошедшие к этому времени полностью), но находились так же летто-литовские прибалтийские племена и племена финно-угорские.

Летописец Нестор в своем знаменитом введении к истории Руси перечислил все славянские союзы племен, вошедшие в Русь, а затем дал перечень иноязычных народов. Каждая единица в этом перечне, очевидно, тоже обозначает устойчивый союз нескольких племен.

«А се суть инии языци, иже дань дають Руси:

Чудь [эстонцы и коми-зыряне]

Меря [финно-угорские племена по Клязьме и Волге]

Весь[вепсы]

Мурома [финно-угорские племена на Нижней Оке]

Черемись[марийцы]

Мърдва

Пьрмь [коми-пермяки]

Печера [угорские племена северного Приуралья]

Ямь [часть финнов-суоми]

Литъва

Зимегола [часть латышских племен]

Кърсь

Норома

Либь».

Общая территория всей державы была огромна. Ее периметр составлял примерно 7000 км. Она простиралась от бассейна Вислы на западе до Камы и Печоры на востоке; от Черного моря (устье Днепра) до Белого моря и «Студеного» моря (Ледовитого океана). Половина этого необъятного пространства представляла собой редко заселенные леса Севера с их охотничьими угодьями, но и его освоенная земледельцами часть была достаточно обширна и управление всем государством было крайне затруднено. Если, например, на Белоозере происходило какое-либо событие и киевскому князю нужно было послать туда своих людей, то они прибывали туда не ранее, чем через три-четыре месяца после события. Дороги с гатями, мостами, разведанными бродами еще только-только налаживались. Проехать из Киева в землю Вятичей «дорогой прямоезжею» считалось богатырским подвигом.

Государственное начало могло утверждаться только при условии опоры на местную племенную знать, которая постепенно из «Соловьев-Разбойников» превращалась частично в великокняжескую администрацию, не теряя своих, идущих из первобытности, прерогатив по отношению к соплеменникам.

Обширность территории порождала целый ряд обстоятельств, влиявших на историческое развитие: во-первых, долгое время существовали значительные резервы расширения земледельческого хозяйства; во-вторых, существовала возможность широкой стихийной колонизации и ухода из феодальной зоны. В-третьих, дальность расстояний облегчала независимую политику и бесконтрольность местной власти. Правительство князя Владимира, как мы видели, делало многое для внедрения государственного начала: прокладывало дороги, боролось с разбойниками, переселяло «лучших мужей» в стратегически опасную пограничную зону. Одной из мер внедрения государственного начала (в характерной для средневековья форме, когда государственное нередко сливалось с личным) было размещение сыновей великого князя в крупных периферийных городах – бывших племенных центрах. Однако эта мера не помогла избавиться от местного сепаратизма. Почти весь XI век – время острых конфликтов, братоубийственных усобиц, осложненных и внешними нашествиями и крайней напряженностью социальных отношений. Сразу же после смерти Владимира Святославича началась десятилетняя усобица между его сыновьями, главным героем которой стал Ярослав, старший сын великого князя.

Ярослав родился около 978 г. или несколько позже. Его матерью была гордая полоцкая княжна Рогнеда, отказавшая, по словам летописца, «робичичу» Владимиру в своей руке и взятая им затем как военный трофей при разгроме Полоцка. Ярослав еще в детстве охромел, и его потом поддразнивали «хромцом».

Повествование летописи о Ярославе (враждебное ему) начинается с 1014 г., последнего года княжения Владимира.

Ярослав жил в Новгороде и ежегодно собирал здесь дань в 3 тыс. гривен; тысячу гривен он оставлял на содержание своей дружины в Новгороде, а две трети собранного посылал в столицу Руси. Таков был «урок», годовая норма. Но, пожив много лет в отдаленном торговом городе с широкими заморскими связями, Ярослав решил отказаться от выплаты этого урока, чем вызвал гнев отца, строго следившего за единством всех частей Руси и заставлявшего в свое время новгородцев строить крепости для защиты от печенегов далеко на юге. Владимир приказал мостить мосты, расчищать лесные дороги на Новгород, но разболелся.

Ярослав же, оказывается, собирался вступить в настоящую войну с родным отцом и нанял в Швеции большие отряды варягов.

Женатый на дочери шведского короля Олафа, он имел прямые связи с варягами. Скандинавские саги, повествующие о «конунге Ярислейфе» (Ярославе), называют имена варяжских предводителей – Эймунда и Рагнара, приглашенных им в Новгород, и сообщают любопытные подробности о договоре найма, о жадности и вероломстве варягов.

Наемники буйно и разгульно вели себя в русском городе: «И начата варязи насилие деяти на мужатых женах». Однажды августовской ночью 1015 г. новгородцы собрались и изрубили варягов-обидчиков во дворе Поромона. Князь Ярослав «разгневася на гражаны», но не сразу обнаружил свой гнев. Он заманил, «обольстил» тысячу славных воинов (возможно, бояр и воевод новгородской тысячи) и изрубил их в отместку за варягов; часть горожан бежала. К концу трагической ночи в Новгород прискакал гонец из Киева с письмом к Ярославу от его сестры Предславы, извещавшей о том, что 15 июля старый князь скончался, а между братьями уже началась кровавая борьба за престол.

^{Князь Ярослав Владимирович Мудрый. Реконструкция М.М. Герасимова по подлинному черепу Ярослава}

Утро началось примирением Ярослава с новгородцами. Он собрал уцелевших горожан на поле, открыл вече и обратился к нему с необычной речью: «О, моя любимая и честная дружина, которую я вчера в безумии своем изрубил! Смерть их теперь никаким золотом нельзя искупить… Братья! Отец мой Владимир умер; в Киеве княжит Святополк. Я хочу идти на него войной – поддержите меня!» Новгородцы выставили 3 тыс. воинов и двинулись с Ярославом к Киеву. Три месяца простоял новгородский князь у Любеча на Днепре, где встретил его Святополк, и уже поздней осенью решился напасть на брата. Битва под Любечем была выиграна новгородским войском. Святополк бежал к печенегам, а Ярослав торжественно вошел в Киев.

Войско его получило награды: смерды по одной гривне, старосты по десять гривен, а новгородцы все получили по десять гривен серебра.

«И отпусти их всех домой, и дав им Правду, и Устав списав, тако рекши им: по сей грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите… А се есть Правда Русская…»

Далее в летописи помещен текст Русской Правды XI в., первые статьи которой, по всей вероятности, действительно связаны с обязательствами Ярослава по отношению к новгородцам. На всех статьях первой части Древнейшей Русской Правды лежит явный отпечаток описанных выше новгородских событий в июле-августе 1015 г. Юридический документ, определяющий штрафы за различные преступления против личности, не менее красочно, чем летопись, рисует нам город в условиях заполнения его праздными наемниками, буянящими на улицах и в домах.

Город населен рыцарями и холопами; рыцари ездят верхом на конях, вооружены мечами, копьями, щитами; холопы и челядинцы иногда вступают в городскую драку, помогая своему господину, бьют жердями и батогами свободных людей, а когда приходится туго, то ищут защиты в господских хоромах. А иногда иной челядин, воспользовавшись случаем, скроется от господина во дворе чужеземца.

В числе рыцарей, ради которых написан охраняющий их закон, есть и прибывшие из Киевской земли «русины», и княжеские гриди, на которых шла тысяча гривен новгородских даней, и купчины, по обычаю того времени, очевидно, тоже перепоясанные мечами, и важные княжеские чиновники – «ябедники» и мечники, следившие за сбором доходов и вершившие княжеский суд.

Закон заодно защищал и более широкие круги новгородского населения – тут упомянуты и изгои, выходцы из общин, порвавшие связи с прошлым и еще не нашедшие своего места в жизни, и просто «словене», жители обширной Новгородской земли. Эти категории простого люда напоминают нам о покаянных словах Ярослава на вече, когда результатом его призывов к братьям новгородцам (и, очевидно, соответственных обещаний) была мобилизация большого по тем временам трехтысячного войска, в составе которого оказались даже простые смерды (может быть, «словены» Русской Правды).

Древнейшая Русская Правда, как и летопись под 1015–1016 гг., рисует нам Новгород расколотым на две части, на два лагеря: к одному из них принадлежит население Новгорода от боярина до изгоя, а к другому – чужеземцы – варяги и колбяги (жители Балтики). В городе происходят драки, здесь угрожают обнаженными мечами, хватают чужих коней и ездят на них по городу, берут чужое оружие, укрывают чужую челядь, выдирают усы и бороды, рубят руки и ноги, убивают насмерть. Даже на пирах дерутся чашами и турьими рогами.

Все это очень хорошо дополняет рассказ летописца о варяжских насилиях в городе.

Варяги и колбяги доставлены законом Ярослава в неполноправное положение. Так, если обидчиком был новгородец, то обиженный должен представить двоих свидетелей, если же грубияном, толкнувшим новгородца, оказывался варяг или колбяг, то достаточно было одной клятвы обиженного новгородца. Эти ограничения особенно явственны при сопоставлении Ярославовой Правды с Пространной Правдой XII в., где варяги уже уравнены с остальными людьми. Только в отношении варягов и колбягов закон предусматривает штраф за укрывательство чужого челядина. Особенно важно отметить, что в подробном списке лиц, жизнь которых охраняется или древним обычаем кровной мести, или высоким штрафом в 40 гривен, есть все слои городского населения, указаны даже приезжие киевляне, но нет ни варягов, ни колбягов, хотя эти чужеземцы и владели домами в Новгороде.

Самое начало Ярославовой Правды как бы возвращает нас к той злополучной ночи, когда возмущенные мстили варягам на «Поромони дворе». Русская Правда узаконивает право на кровную месть:

«Убьеть муж мужа – то мьстить брату (за) брата, или сынови (за) отца, любо отцю (за) сына, или братучаду, любо сестрину сынови (племянникам. – Б. Р.). Аще не будеть, кто мьстя, то 40 гривен за голову; – аще будеть русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, аще изгой будеть, любо Словении, то 40 гривен положити за нь».

Предполагая обороняться в Новгороде от киевских отцовских дружин, Ярослав заигрывал с наемными отрядами варягов и не только не унимал их, но даже зверски наказал новгородцев, творивших самовольный суд. Письмо княжны Предславы изменило все – перед Ярославом открылась возможность вмешаться в начавшиеся усобицы; менялась роль варягов и отношение к ним Ярослава. Теперь наемники должны были сами стремиться идти в поход на Киев, где они надеялись на богатую добычу. Но Ярослав не мог отважиться на борьбу с коварным полувизантийцем Свитополком всего лишь с одной тысячью воинов и к тому же наемных, которые в решительный момент могли продать себя дороже другому князю или, достаточно награбив, уйти домой, «за море». В этих условиях Ярославу нужно было опереться на какое-то более надежное войско. Единственной возможностью был союз с Новгородом, с его боярством и даже простыми людьми, а для этого нужно было дать какие-то гарантии, оградить статьями княжего закона всех новгородцев от бесчинства варяжских дружин Эймунда или иного конунга, которого судьба занесет в Новгород. Так появился Устав Ярослава – Древнейшая Русская Правда, восемнадцать статей которой защищали жизнь, честь и имущество новгородских мужей и простых словен от бесцеремонных посягательств варягов, нанятых для участия в усобицах.

Частная инструкция о разборе драк и столкновений в Новгороде не ставила, разумеется, своей задачей всеобъемлющий охват всех сторон социальной жизни города и всей Русской земли. Она по самому своему замыслу была очень ограниченной тематически и совершенно на входила (да и не должна была входить) во взаимоотношения господина и холопов, господина и крестьян и т. д. Лишь случайно, в связи с основной темой об уличных столкновениях, упомянут подравшийся холоп, прячущийся в хоромах своего господина.

Поэтому глубоко неправы те буржуазные историки, которые рассматривали эту Древнейшую Русскую Правду 1015г. как первый свод законов, будто бы отражавший всю полноту тогдашней жизни. Из того факта, что этот юридический документ ничего не говорит о сельском хозяйстве, о формах феодальной зависимости крестьян, о смердах и закупах, делался совершенно нелогичный вывод: раз закон обо всем этом молчит, то, значит, и в реальной жизни таких явлений не было.

Устав Ярослава не был первым законодательным актом. Уже в договорах с Византией 911 и 944 гг. имеются ссылки на «закон русский», и вполне возможно, что статьи Русской Правды о челядине восходят к этому не дошедшему до нас древнему закону, где применялась та же терминология. Многое в Русской Правде опиралось на обычное неписаное право. Созданный в конкретных исторических условиях 1015 г. (в новгородской летописи ошибочно 1016), Устав Ярослава оказался вполне применим ко всем вообще случаям уличных побоищ, столь обычных в средневековых городах, и просуществовал несколько веков, входя в сборники других княжеских законов XI–XII вв.

Русская Правда является драгоценнейшим источником по истории феодальных отношений Киевской Руси. Под этим названием скрывается целый комплекс юридических документов XI–XII вв., отразивший сложность русской социальной жизни и ее эволюцию. Русская Правда была объектом самого пристального внимания историков, начиная с В.Н. Татищева (1730-е годы) и кончая такими крупными советскими историками, как Б.Д. Греков, С.В. Юшков, М.Н. Тихомиров и Л.В. Черепнин^{281}.

Сложный комплекс законов, покрываемый словами «Русская Правда», расчленяется благодаря усилиям ученых следующим образом:

1. Древнейшая Правда или Правда Ярослава 1015–1016 гг.

2. Дополнения к Правде Ярослава: «Устав мостником», «Покон вирный» (Положение о сборщиках судебных штрафов).

3. Правда Ярославичей (Правда Русской земли). Утверждена сыновьями Ярослава Мудрого – Изяславом, Святославом и Всеволодом около 1072 г.

4. Устав Владимира Мономаха 1113 г.

5. Пространная Русская Правда. Примерно 1120–1130-е годы. Нередко ее датируют началом XIII в.

Отдельные разделы этих основных юридических документов могла возникать в связи с теми или иными социальными конфликтами и включаться в уже существующий текст. Русская Правда – не всеобъемлющий и не застывший свод законов, а целая серия разновременных юридических установлений, постепенно расширявших круг вопросов, охватываемых ими.

Основная тенденция этой эволюции заключалась в том, что от княжеского домениального закона Правда постепенно разрасталась как сборник норм феодального права вообще, права, охранявшего не только владения князя, но и любого «господина».

Помимо светского законодательства, в древней Руси существовало и обособленное от него законодательство церковное, обязательное, во-первых, для церковных людей (духовенство, монахи, убогие, призреваемые люди, врачи), а, во-вторых для всего населения по преступлениям и спорным делам не феодального порядка: умыкание невесты, развод, ссоры в семье, колдовство, языческие моления, еретичество и др. Это законодательство XI–XIII вв. оформлено под названием «уставов», приписанных Владимиру I и Ярославу Мудрому. Уставы дают богатый материал по русскому семейному праву^{282}.