Текст книги "Клад вишнуита"

Автор книги: Бонкимчондро Чоттопаддхай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Только смотри – никому не рассказывай про это, – еще раз повторила она. – А то мне несдобровать.

– Ладно, ладно, – пообещала ей сестра. – Разве о таких вещах говорят!

Она взяла кастрюлю, сказала, что идет мыть рис, и отправилась к соседям. От них она пошла к другим, потом к третьим, пока не обошла всю деревню. Всюду она рассказывала невероятную историю исчезновения Профуллы, дополняя услышанное придуманными ей самой подробностями.

– Только об этом никому ни слова! – предостерегала она каждого слушателя.

Вскоре эта новость, правда, в несколько измененном виде, достигла ушей свекра Профуллы. Позже я расскажу, как ее преподнесли Хорболлобу.

11

«Как же мне быть? – размышляла Профулла, проснувшись поутру. – Что делать? Здесь оставаться нельзя, джунгли не место для жилья, да и как жить тут одной! Идти тоже некуда. Отправлюсь домой – меня снова схватят. А как поступить с сокровищем? Самой мне его не унести, а взять с собой надо. Если найду носильщиков, все сразу про него узнают. Тогда воры или разбойники непременно отнимут его у меня. Да и не найти тут никого, кто бы помог мне. Даже если бы вдруг и нашелся такой человек, разве можно довериться ему? Долго ли ему убить меня и завладеть кувшинами? Кто не соблазнится таким богатством!»

Она долго раздумывала и в конце концов решила никуда не идти.

«Останусь здесь, а там будь что будет, – сказала она себе. – Не хочу больше прозябать в бедности и терпеть лишения. А опасности везде есть – для меня теперь что Дургапур, что джунгли – все едино. И там напали разбойники, и здесь, наверное, не оставят в покое».

Она встала и принялась за домашние дела: привела в порядок комнату, в которой спала, подмела двор, сходила к корове… Потом хотела приняться за стряпню, но обнаружила, что готовить не из чего и не в чем. Ни риса с горохом, ни посуды она не обнаружила. Тогда она решила сходить на базар и купить все необходимое. А так как смелости ей было не занимать, то она взяла одну золотую монету и вышла со двора. Однако в какую сторону идти, чтобы добраться до деревни, она не представляла.

– Ладно, как-нибудь найду дорогу, – рассудила она и пошла по тропинке, о которой я уже упоминал.

Она довольно долго шла по лесу и неожиданно в густых зарослях встретилась с брахманом. Еще не старый, светлокожий, с выбритой головой, он выглядел вполне благообразным. На лбу у него красовался священный знак, а плечи прикрывал чадор с надписями «Хори».

Брахман изрядно удивился, увидев Профуллу.

– Ты, мать, куда направилась? – осведомился он у девушки.

– Да вот иду за покупками, – вежливо ответила та.

– Где же ты собираешься их сделать?

– А куда надо идти? – спросила Профулла.

– Сама-то ты откуда здесь появилась? – поинтересовался брахман.

– Из лесу.

– Ты здесь живешь?

– Да.

– Живешь здесь, а как пройти на базар, не знаешь?

– Я тут недавно поселилась, – объяснила Профулла, – и еще ничего не знаю.

– По доброй воле сюда никто не заходит, – заметил брахман. – Как же ты оказалась здесь?

– Объясните мне, как пройти в деревню, – не отвечая на вопрос, настойчиво попросила Профулла.

– Деревня отсюда далеко, несколько часов ходу, – сказал брахман. – Ты одна не доберешься. Да и дорога тут небезопасная. У тебя родственники есть?

– Нет, я живу одна.

Брахман задумчиво посмотрел на девушку.

«Она производит хорошее впечатление, – мысленно заключил он. – Кажется, обладает всеми необходимыми достоинствами. Ну, посмотрим».

– Ты одна в деревню не ходи, – посоветовал он Профулле, – не то в беду попадешь. Пойдем лучше ко мне. Я тут приторговываю кое-чем. Можешь купить рису или гороху.

– Хорошо, – обрадовалась Профулла. – Только как-то странно: с виду вы ученый брахман – и вдруг торгуете.

– Ученые брахманы разные бывают, – промолвил он. – Пойдем.

Они углубились в лес, что несколько встревожило Профуллу, и спустя некоторое время подошли к хижине, запертой на замок. Брахман отпер его и открыл дверь. Хижина ничем не напоминала торговую лавку, однако в ней имелось все необходимое для хозяйства: и рис с горохом, и соль с маслом, и горшки с кувшинами.

– Бери все, что тебе нужно, сколько сможешь унести, – сказал Профулле хозяин.

Она охотно воспользовалась его разрешением.

– Сколько вам заплатить? – спросила она, собрав покупки.

– Одну ану.

– Но у меня нет мелочи, – смутилась девушка.

– Давай крупные. Я разменяю.

– У меня и крупных нет, – призналась Профулла.

– Как же ты собралась на базар без денег?

– У меня есть золотая монета.

– Покажи.

Он взял монету и долго разглядывал ее. Потом вернул и сказал:

– Это очень крупная монета, я не могу ее разменять. Пойдем к тебе, ты дашь мне мелочь.

– Но у меня и дома только такие монеты, – призналась Профулла.

– Только золото? – удивленно переспросил брахман. – Ну что ж, пойдем я посмотрю, как ты живешь. А насчет платы не беспокойся, рассчитаешься со мной потом, когда у тебя появится мелочь. Я сам приду за долгом.

Слова брахмана «только золото» неприятно поразили слух Профуллы. Она поняла, что тот догадался о ее богатстве и хочет удостовериться в нем.

– Мне все-таки придется сходить в деревню, – сказала она и положила назад свои покупки. – Нужно купить еще материи…

– Ты что ж, мать, опасаешься, что я хочу проведать, где ты живешь, и украсть твои деньги? – улыбнулся брахман. – Хочешь избавиться от меня? А если я от тебя не отстану?

Профулла испугалась.

– Я не собираюсь обманывать тебя, – мягко проговорил брахман. – Признаюсь тебе – я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я Бховани Патхок, предводитель разбойников.

Профулла онемела от ужаса. Имя Бховани Патхока, знаменитого разбойника, перед которым трепетала вся Варендра, было хорошо известно в Дургапуре.

– Не веришь? – спросил брахман. – Смотри!

Он вошел в хижину, вынес барабан, ударил в него, и мгновенно из лесу выскочило человек шестьдесят молодцов, вооруженных пиками и дубинками.

– Что прикажете? – хором спросили они.

– Посмотрите на эту девушку, – сказал им Бховани, – и запомните ее. Знайте, я называю ее матерью, а потому и вы должны относиться к ней почтительно. Сами зла ей не делайте и от обидчиков оберегайте. Все.

Разбойники тотчас же исчезли.

Увиденное ошеломило Профуллу, но она была сообразительна и сразу смекнула, что теперь ей не оставалось ничего другого, как принять покровительство Бховани.

– Пойдемте ко мне, – повернулась она к нему. – Я покажу вам свое жилье.

Она взяла покупки и пошла обратно по тропинке. Бховани последовал за ней. Когда они вошли в ее полуразвалившееся жилище, девушка сняла свою ношу, взяла старый рваный коврик для сидения, оставшийся ей в наследство от старого вишнуита, и протянула его спутнику.

– Садитесь, – предложила она ему.

12

– Ты здесь нашла монеты? – спросил ее Бховани.

– Да.

– И сколько?

– Много.

– Как много? Говори правду, – строго предупредил Бховани, – а не то я позову своих людей и они все тут перевернут.

– Двадцать кувшинов.

– Что же ты с ними собираешься делать? – осведомился он.

– Отнесу домой, в деревню.

– Думаешь, там их у тебя не украдут?

– Не украдут, если вы позаботитесь обо мне.

– Я хозяин только здесь, в лесу. За его пределами моя власть кончается. В деревне я тебе не защитник.

– Тогда я останусь здесь, – решила Профулла. – Тут вы мне поможете?

– Конечно, – заверил ее Бховани Патхок и поинтересовался: – А что же все-таки ты собираешься делать со своим сокровищем?

– Что обычно делают люди с богатством?

– Тратят его.

– Вот и я стану его тратить.

Бховани Патхок расхохотался. Его смех задел Профуллу. Он заметил ее неудовольствие и ласково сказал:

– Не сердись, мать. Я смеюсь потому, что меня позабавили твои глупые слова. Разве ты сможешь потратить на себя одну такое огромное богатство? Ты ведь сказала, что никого у тебя нет.

Профулла опустила глаза.

– Слушай, мать, – продолжал тот. – Ты знаешь, как люди распоряжаются своим состоянием? Тут есть три пути. Некоторые с его помощью получают возможность жить в довольстве и роскоши, другие тратят его на богоугодные дела, а третьим оно расчищает дорогу в преисподнюю. Ты одинока, много ли тебе надо, чтобы обеспечить себя? На кого тебе тратить свои сокровища? Вот тебе и остается выбор: или творить добрые дела, или отправиться в преисподнюю.

– Главарю разбойников не пристало говорить такие речи! – смело заметила девушка. – Не ему учить других добру!

– Я занимаюсь не только разбоем, – возразил ей Бховани, – и уж для тебя никогда не буду злодеем-разбойником. Раз я назвал тебя матерью, то и советовать дурного не стану. Так вот, тратить сокровища тебе не на кого – ни мужа, ни родных у тебя нет. А богатство это громадное, и много таится в нем возможностей как для добра, так и для греха. Какой же путь ты изберешь?

– Предположим, путь греха! – с вызовом ответила Профулла.

– Тогда я позову своих людей, и они выставят тебя из лесу вместе с твоими кувшинами, – заявил Бховани. – Ведь среди моих молодцов найдется немало желающих составить тебе компанию. Поэтому, если ты решила предаться пороку, немедленно уходи отсюда. Зла я тут не потерплю.

– Но ведь если я смогу уйти из лесу со своим сокровищем, мне только лучше будет! – удивилась Профулла.

– Надолго ли тебе его хватит? – Бховани пристально посмотрел на Профуллу. – Ты молода и красива. А молодость и красота для тебя опаснее разбойников. Станешь жить грехом – не заметишь, как все растратишь. Сколько бы денег у тебя ни было, все уйдут. А что ждет тебя потом?

– И что же? – поинтересовалась Профулла.

– А то, что привычка к роскоши у тебя останется, а средства для нее иссякнут. Вот и начнешь опускаться все ниже, пока окончательно не пропадешь. Может, все-таки изберешь путь добра?

– Я дочь порядочных родителей, отец мой, – серьезно сказала Профулла. – Грехов за мной прежде никогда не водилось, не совершу я их и теперь. Порок не для меня. Богатство мне тоже ни к чему, я из бедной семьи и к роскоши не приучена. Мне бы только было чем утолить голод да прикрыть наготу. Поэтому возьмите все эти кувшины себе и позаботьтесь только о том, чтобы у меня всегда была честно добытая горсть рису.

Речь девушки понравилась Бховани.

– Богатство это твое, мне оно ни к чему, – ответил он.

Такое заявление удивило девушку. Это не укрылось от Патхока.

– Ты, верно, думаешь, что я притворяюсь? – спросил он. – Дескать, грабит народ, а от денег отказывается. Сейчас нам не время рассуждать на эту тему, но предупреждаю, если ты начнешь греховодничать, я могу и отобрать у тебя сокровища. А теперь не возьму. Так скажи все-таки, что ты собираешься с ним делать?

– Я вижу, вы мудрый человек, – проговорила Профулла. – Научите меня, как поступить.

– Научить-то можно, – ответил Бховани, – только много времени уйдет на науку, лет пять или шесть. Хотя если ты согласна, то я не против. Только имей в виду: в течение всего этого времени ты не прикоснешься к своим кувшинам. Не беспокойся, едой и одеждой я тебя обеспечу. Будешь получать ровно столько, сколько потребуется – не больше. Но уговор: ты станешь беспрекословно меня слушаться. Ну как, принимаешь мои условия?

– А где мне жить? – осведомилась Профулла.

– Там же, где и теперь. Останешься в этом лесу. Мы со временем немного приведем в порядок твои развалины.

– Я буду здесь жить одна?

– Нет, я пришлю тебе двух женщин, чтобы они всегда были радом с тобой. Не бойся, пока я хозяин этих мест, никакая опасность тебе здесь не грозит.

– Как же вы будете учить меня? – поинтересовалась девушка.

– Ты знаешь грамоту?

– Нет.

– Значит, с нее и начнем.

Итак, они договорились, и Профулла вздохнула с облегчением, радуясь, что нашла себе покровителя.

Бховани Патхок простился с ней и вышел со двора. В лесу его дожидался высокий широкоплечий человек с аккуратно подстриженной квадратной бородкой.

– Ронгорадж? – удивился Бховани. – Ты здесь зачем?

– Пришел за вами, – ответил Ронгорадж. – А как вы сами здесь оказались?

– Я, кажется, нашел того, кого искал все эти годы.

– Раджу?

– Нет, рани.

– А чего их искать? Английский король уже тут как тут. В Калькутте, говорят, Гастингс вовсю старается для него. Ловко орудует.

– Нам нужен другой король. Ты ведь знаешь, кого я имею в виду.

– Ну и как, отыскали?

– Готовым такого не найдешь. Его надо сотворить. Бог создает железо, а человек выковывает из него меч. Кажется, я нашел хорошую сталь, теперь пять лет буду ее обрабатывать. А ты проследи, чтобы ни один мужчина, кроме меня, не заходил в этот дом. Помни, она молода и красива.

– Слушаюсь. А теперь о моем деле. Я пришел к вам сообщить, что на днях люди сборщика налогов разграбили Ронджонпур.

– Ну что ж, тогда мы почистим его контору и вернем потерпевшим все то, что у них отобрали. Деревенские помогут нам?

– Надеюсь, что помогут, – ответил Ронгорадж.

13

Бховани Патхок выполнил свое обещание. Он прислал к Профулле двух женщин, поручив одной из них – ее звали Мать Гобры – ходить в деревню на базар, а другой – неотлучно находиться при девушке. Мать Гобры была темна кожей, стара – ей исполнилось семьдесят три – и тута на ухо. Было бы полбеды, если б она совсем не слышала, тогда с ней можно было бы объясняться знаками и никаких недоразумений не возникало бы. Но она частенько одни слова разбирала, а другие – нет, и в результате дело нередко доходило до курьезов. Ее напарница была ей полной противоположностью: молодая, всего лишь лет на семь старше Профуллы, красивая и довольно светлокожая. Они словно дополняли друг друга – одна излучала свет, а другая воплощала тьму.

Мать Гобры молча поклонилась Профулле, сложив ладони в пронаме.

– Тебя как звать? – спросила девушка.

Та промолчала.

– Она плохо слышит, – пояснила молодая. – Все ее зовут Мать Гобры.

– Сколько же у тебя детей, Мать Гобры? – снова обратилась к ней Профулла.

– Так, конечно, хорошо, когда человек добрый, – ответила та. – Как же иначе?

Профулла покачала головой.

– Ты какой касты? – поинтересовалась она.

– Да, на базар могу ходить часто, – невозмутимо заявила старуха. – Когда пошлешь, тогда и пойду.

– Я спрашиваю тебя, ты кто такая?

– А зачем тебе другая? Я одна со всем управлюсь. Вот только два дела мне не под силу.

– Какие же? – полюбопытствовала девушка.

У старухи неожиданно прорезался слух.

– Какие? Не могу воду носить – поясница у меня слабая – и стирать. Придется тебе тут самой постараться.

– А остальное все сможешь? – спросила Профулла.

– Посуду мыть тоже должна будешь ты.

– Ладно. А ты-то что делать будешь?

– Да вот еще, мести дом и обмазывать стены я тоже не гожусь.

– А чем же ты станешь заниматься? – удивилась Профулла.

– Как чем? Всем, чем прикажешь. Фитиль для светильника могу свернуть, воду из кувшина вылить, лист грязный, как поем, выброшу. А главное – за покупками ходить стану.

– А считать ты умеешь?

– Да ведь я старая, мать моя, глухая и соображаю плохо, куда уж мне! Но ты не беспокойся. Что мне ни дашь, все истрачу Тут уж тебе обижаться на меня не придется, можешь мне поверить.

– Ну, видно, и впрямь другой такой способной, как ты, не найти, – заметила Профулла.

– А ты и не ищи, мать моя, – ответила Мать Гобры. – Не беспокойся о других, думай лучше о себе.

– А тебя как зовут? – обратилась девушка к молодой женщине.

– Не знаю, – вздохнула та.

– Как не знаешь? – улыбнулась Профулла. – Ведь дали же тебе родители какое-то имя?

– Может быть, и дали, – согласилась женщина. – Да мне оно неизвестно.

– Как же это так?

– Меня украли у отца с матерью еще ребенком, я совсем несмышленышем была.

– Вот как! Но ведь потом тебя как-то называли?

– О да, меня звали по-разному.

– И как же?

– Как? Ну, например, Постылая, Несчастная, Бедняга, Грязнуля…

– Кто меня называет постылой, сам постылый, – неожиданно вмешалась Мать Гобры. Она снова было оглохла, однако стоило произнести знакомые слова, как старуха сразу обрела слух. – Кто ругает несчастной, сам несчастный, а кто обзывает «бесплодной» – сам бесплодный.

– Я не говорила «бесплодная», – засмеялась молодая.

– Говорила или нет – не важно, – сердито проворчала старуха. – Да и почему тебе не сказать?

– Не волнуйся, – со смехом успокоила ее женщина с неизвестным именем. – Мы обо мне говорили, а не о тебе.

– Значит, не обо мне? – обрадовалась Мать Гобры. – Ну тогда продолжайте, беседуйте себе на здоровье. Ты, мать моя, не обращай на нее внимания, – наставительно заметила она Профулле. – Очень уж бойка на язык эта брахманка. Но ты не сердись.

Такая резкая смена настроений старухи – переход от яростной самозащиты к великодушной снисходительности – позабавила ее слушательниц.

– Значит, ты брахманка? – спросила Профулла молодую незнакомку. – Что же ты мне сразу не сказала? Я ведь не совершила тебе пронам!

Она встала и поклонилась ей, поднеся сложенные ладони к груди.

Женщина благословила ее и сказала:

– Отец у меня действительно, говорят, брахман, но я не жена брахмана.

– Почему? – удивилась Профулла.

– Не нашлось, видно, его для меня, – невесело пошутила новая подруга.

– Значит, тебя не выдали замуж? – догадалась девушка. – Как же так?

– Тех, кого крадут в детстве, замуж не выдают, – объяснила ей собеседница.

– И ты по-прежнему живешь у своих похитителей?

– Нет, они потом продали меня одному радже.

– Почему же он не позаботился о тебе?

– Сын раджи собирался пристроить меня, да только свадьба должна была быть тайной.

– Он сам имел на тебя виды? – сообразила Профулла.

– Этого я тоже до времени не могу сказать тебе, – уклонилась от ответа ее собеседница.

– Что же произошло с тобой потом?

– Я поняла его замысел и сбежала.

– А потом?

– У меня имелись драгоценности – мне подарила их старшая рани. Я прихватила их с собой и попала в руки разбойников. Они подчинялись Бховани Патхоку. Он узнал мою историю и не только не отобрал у меня украшения, но еще добавил новых. Он взял меня к себе, заменил мне отца и решил мою судьбу.

– Как же?

– Всю меня отдал великому Кришне.

– Как это – всю? – не поняла Профулла.

– Да так, вместе с моей молодостью, красотой, моей душой. Теперь он – мой господин.

– Выходит, великий Кришна вроде бы твой муж? – уточнила Профулла.

– Да, – ответила незнакомка, – потому что тот, кто владеет нами, и есть наш муж.

– Не знаю, – вздохнула Профулла. – Наверное, ты так говоришь потому, что не замужем. Имей ты мужа, ты не променяла бы его на Кришну.

Ах, бедный неразумный Броджешор! Слышал бы он эти слова!

– Все женщины могут принадлежать Кришне, – наставительно заметила молодая красавица. – Он всем доступен, потому что беспределен в своих проявлениях и качествах – молодости, могуществе…

Что могла возразить неграмотная Профулла ученице Бховани Патхока? Но если бы на ее месте оказался знаток индуизма – учения, которое в толковании супружеской любви занимает особое место среди всех религий, он напомнил бы своему собеседнику, что поскольку человек своим ограниченным умом не в состоянии познать беспредельного всевышнего, существующего в виде абстрактного абсолюта, индус осознает его в более конкретной форме бога Кришны. А так как муж для женщины конкретнее бога, любовь к нему для индуски – первая ступенька приобщения к создателю, и, следовательно, муж для нее тоже бог.

– Мне, сестра, не понять твои ученые речи, – проговорила непросвещенная Профулла. – Скажи лучше, как тебя зовут?

– Бховани-тхакур дал мне имя Ниши. Ниши – сестра Дибы. Я тебя потом познакомлю с Дибой. Но ты слушай дальше. Раз создатель – наш высший господин, великий Кришна – всеобщий бог, а муж – личный бог каждой женщины, то, значит, ей приходится поклоняться двум божествам одновременно. Что же останется тогда от ее преданности, если ее делить на двоих?

– А разве женская преданность и любовь не безграничны? – возразила Профулла.

– Любовь – да, – ответила Ниши, – но не преданность. Любовь и преданность не одно и то же.

– Не знаю, – неуверенно проговорила ее собеседница. – Я еще не разобралась в этом. Для меня оба эти чувства новые.

Слезы навернулись у нее на глаза и потекли по щекам.

– О, тебе, сестра, видно, пришлось нелегко, – воскликнула Ниши. Она обняла Профуллу за плечи и вытерла ей глаза. – Я не знала этого, – заметила она, воочию убеждаясь в том, что именно с преданности мужу начинается у женщины преданность богу.

14

Броджешор хорошо ездил верхом. У него был свой скакун, и в ту самую ночь, когда Дурлобх Чакраборти похитил Профуллу из дома ее матери, Броджешор, как только домашние заснули, вскочил на коня и отправился в Дургапур, намереваясь до утра вернуться обратно. Дом своей жены он нашел пустым, окутанным мраком. Соседей, чтобы спросить о его обитательнице, поблизости не оказалось, и он решил, что Профулла, не выдержав одиночества, отправилась к кому-нибудь из своих родственников. Он не рискнул задержаться дольше и поспешил домой, опасаясь, как бы отец не хватился его.

Прошло несколько дней. Жизнь в семействе Хорболлоба шла по заведенному порядку, каждый занимался своим делом. Один Броджешор не находил себе места. Сначала никто не догадывался о его состоянии, но вскоре мать заметила, что с сыном происходит неладное: он плохо ел – молоко оставалось нетронутым, и даже до такого лакомства, как рыбья голова, сын едва дотрагивался. «Неспроста он есть не хочет», – подумала она и решила, что сын страдает несварением желудка. Тогда она начала пичкать его разными снадобьями, лимонами и отварами, а когда и это не помогло, заговорила о лекаре. Но Броджешор и слышать об этом не хотел и на все уговоры отвечал шутками. Он достаточно легко успокоил свою мать, но отделаться от старой Брахмы ему оказалось непросто.

– Послушай, Бродж, – спросила она его, – почему ты не глядишь на Нойан?

– А чего на нее глядеть? – улыбнулся Броджешор. – Ходит мрачная, как туча, да еще громы с молниями мечет.

– Ну, бог с ней, – промолвила сводная бабушка. – Пусть сама о себе беспокоится. Ты мне скажи лучше, почему есть перестал?

– Плохо готовишь, – сдерзил Броджешор.

– Но я всегда так готовила! – возразила старушка.

– Теперь ты сама себя превзошла.

– А молоко почему отставляешь? Я, что ли, его делаю?

– Коровы испортились. Скверное молоко дают, вот я и не пью.

– А о чем ты думаешь целыми днями?

– О том, как бы поскорей от тебя отделаться и отнести тебя к Ганге.

– Многие так говорят, – заметила старушка. – Только ты не торопись. Придет время, и снесешь меня к реке. – Она вздохнула. – Не увижу больше я своего деревца тулси! Но что поделаешь! Скажи, однако – неужели ты от этой мысли так исхудал?

– Да как не исхудать! – воскликнул Броджешор. – Легко ли думать об этом?

– А о чем ты страдал давеча возле пруда, когда собирался омовение совершить? Глаза полны слез были!

– Думал, вернусь в дом – и придется мне снова есть твою стряпню. Как тут не заплакать!

– Пускай тогда Шагор хлопочет на кухне, – предложила Брахма. – Вот приедет, пусть и стряпает. Станешь есть?

– Чтобы Шагор готовила? – ужаснулся Броджешор. – Ты когда-нибудь заглядывала к ней в комнату? Сначала сама попробуй ее яств из песка, грязи и камней, а уж потом меня потчуй.

– Может быть, поручить это Профулле? – как бы невзначай обронила старуха.

Лицо Броджешора сразу просветлело. Так окутанный ночным мраком дом вдруг неожиданно весело высвечивается упавшим на него лучом фонаря случайного прохожего, чтобы потом снова погрузиться во тьму.

– Она же нечистая, – напомнил он.

– Неправда, – горячо возразила Брахма. – Все знают, что это наговор. Просто отец твой не хочет идти против общины. Видно, люди ему дороже сына. Может, поговорить с ним?

– Не надо, – остановил ее Броджешор. – Я не хочу, чтобы его унижали из-за меня.

Больше они об этом не заговаривали. Старуха так ни о чем и не догадалась. Это и немудрено – где уж было постороннему понять, что творилось в душе Броджешора… Что и говорить, Профулла отличалась необыкновенной красотой, но не только этим покорила она Броджешора. Он убедился, что душа ее не менее прекрасна, чем лицо, а может быть – и более. Будь она, как положено жене, возле него, подобно Нойантаре, его чувства к Профулле, наверное, приняли бы иную форму. Всепоглощающая страсть, которая охватила Броджешора, сменилась бы глубокой нежностью, и сердце его успокоилось бы. Со временем красота ее лица перестала бы волновать его, но красота души никуда не исчезает. Однако всего этого не произошло. Она сверкнула, как молния, ослепив его своим блеском, и тотчас погасла, исчезнув навсегда. Поэтому магия чар Профуллы возросла в тысячу раз. Но если бы еще только это! Все осложнялось из-за того, что к его страсти примешивалось острое чувство сострадания. Броджешору было мучительно жаль Профуллу. Ее оскорбили, оклеветали, лишили всех прав жены и законного крова! Сердце у него разрывалось при мысли о том, каково ей теперь приходится. Она могла умереть с голоду! Невыразимая жалость, помноженная на пылкую любовь, окончательно сломила Броджешора. Все его существо преисполнилось Профуллой. Ни для кого и ни для чего больше не осталось в нем места. Где уж тут было старой Брахме разобраться в его переживаниях!

Несколько дней спустя в доме узнали об исчезновении Профуллы. Новость эта, пущенная Фулмони, по пути в усадьбу обросла множеством слухов и несколько раз изменялась самым решительным образом. Хорболлобу сообщили, что его невестка умерла от удушья, наступившего из-за обострения ревматизма, а перед смертью ей якобы привиделась покойная мать. То же самое сказали и Броджешору.

Хорболлоб приказал совершить положенный обряд очищения, однако устраивать поминки запретил. Нойантара приняла участие в священной церемонии. Вытирая волосы после омовения, она заметила:

– Одной грешницей стало меньше. Хорошо бы и от другой избавиться.

Броджешор таял на глазах и в конце концов совсем слег. Недомогание никак особенно не проявлялось, юношу только слегка лихорадило, но он очень похудел и ослаб. Позвали лекаря, тот назначил лечение, однако оно не помогло. Броджешору становилось все хуже, болезнь стала угрожать его жизни.

Теперь причина его недуга перестала оставаться тайной. Первой поняла, в чем дело, старая Брахма, потом догадалась и мать – женщины всегда распознают такие вещи первыми. Хозяйка поспешила рассказать обо всем мужу.

– Ах, что я наделал! – вскричал тот, пораженный услышанным. – Я сам себя погубил!

– Имей в виду, – предупредила его супруга, – если мальчик умрет, я повешусь.

– Теперь я всегда во всем буду советоваться с ним, – дал зарок Хорболлоб. – Лишь бы боги спасли его!

Броджешор не умер. Его здоровье стало улучшаться, и наступил день, когда он поднялся с постели. Как-то в доме проходила поминальная служба по отцу Хорболлоба. Броджешор случайно оказался поблизости.

Да будет отец тебе дороже всего!

Да святится для тебя имя его! —

услышал он заключительные строки мантры, произнесенные домашним жрецом.

Эти слова запали ему в душу, и потом, когда тоска по Профулле особенно донимала его, он вспоминал их:

Да будет отец тебе дороже всего!

Да святится для тебя имя его!

Так Броджешор старался забыть о своей любимой. Стоило ему подумать о том, что именно отец явился причиной ее смерти, как он говорил себе:

Да будет отец тебе дороже всего!

И даже потеря любимой жены не поколебала его преданности отцу.

15

Обучение Профуллы началось. Сначала она занималась с Ниши, которая получила образование во дворце раджи и у Бховани Патхока. У нее девушка выучилась чтению, письму и основным правилам арифметики. Потом место учителя занял сам Бховани. Они начали с грамматики. Успехи ученицы поразили ее наставника уже в первые дни. Профулла обладала острым умом, страстно жаждала знаний и быстро схватывала объяснения. А ее усердию удивлялась даже Ниши: Профулла готова была заниматься дни и ночи напролет, позабыв про сон и еду. Ниши понимала, что подобное рвение неслучайно, и догадывалась, что таким образом Профулла хотела подавить в себе свои «новые чувства». Грамматику Профулла освоила за несколько месяцев, затем легко одолела метрику по сочинениям Бхотти, постигая одновременно и санскритскую лексику. А когда она без труда прочла такие поэмы, как «Род Рагху», «Рождение Кумары», «Шакунтала» и «Раджа Нишодх», ее учитель решил, что пора приниматься за философию. Он вкратце ознакомил Профуллу с системами санкхья, веданта и ньяйя и наконец перешел к венцу человеческих творений – великой «Бхагавадгите». На ней обучение закончилось. Оно заняло ровно пять лет.

Вместе с науками Профулла постигала и другую премудрость. По указанию Бховани Мать Гобры и Ниши почти не занимались домашними делами – первая только иногда ходила за покупками, – так что все хлопоты по хозяйству легли на Профуллу. Но она не роптала на такое распределение домашних обязанностей, так как, живя у матери, привыкла все делать сама.

Бховани воспитывал свою ученицу строго и целеустремленно. Отношение к еде и одежде Профуллы тоже было частью воспитания. Профулла проходила суровую школу.

В первый год пребывания в лесу ее питание ограничивалось грубым рисом, заправленным морской солью и топленым маслом, и семенными бананами. То же самое ела и Ниши. Профуллу эта скромная пища нисколько не смущала, ибо в родительском доме ей не всегда перепадало и такое. В одном только она ослушалась своего гуру – каждый одиннадцатый день она упорно ела рыбу. Если Мать Гобры почему-либо не покупала ее, Профулла отправлялась к ближайшему водоему или каналу и сама нехитрым способом добывала себе какую-нибудь мелочь. Волей-неволей Матери Гобры пришлось уступить и выполнять ее заказ.

На второй год ученичества Профулле предложили питаться только пустым подсоленным рисом с перцем, разрешив каждый одиннадцатый день есть рыбу, хотя пища Ниши осталась прежней. Профулла ни словом не возразила против такого порядка.

На третий год в меню Ниши вошли всевозможные яства – различные молочные блюда: творог, сливки, сливочное и топленое масло, сладости, фрукты и овощи, рис со всякими приправами, а Профулла по-прежнему должна была ограничиваться подсоленным рисом с перцем. Она с успехом выдержала и это испытание. За трапезу обе они садились вместе и лишь посмеивались, поглядывая друг на друга. Правда, Ниши никогда не притрагивалась к своим лакомствам, предпочитая отдавать их Матери Гобры.

На четвертый год пиша Профуллы стала такой же питательной и обильной, как у Ниши. Она не противилась этому и без возражений съедала все, что ей давали. Но когда на пятый год Бховани разрешил ей есть все, что она захочет, она ограничилась тем, что ела в первый год обучения.

Так же обстояло дело и в отношении сна, одежды и образа жизни Профуллы в целом.

Вначале она получала четыре сари в год, потом – два. Столько же имела на третий год – одно из сурового домотканого полотна для лета и тонкое муслиновое на зиму. И то и другое она должна была после омовения сушить на себе не снимая. На следующий год ей выдали роскошные шелковые сари, в том числе такие знаменитые, как даккские и шантипурские. Она молча взяла их, но укоротила, оторвав часть ткани внизу, чтобы удобнее было ходить. На пятый год она получила позволение носить то, что ей нравится. Она выбрала сари из грубого полотна, которое иногда отбеливала в щелоке.