Текст книги "Клад вишнуита"

Автор книги: Бонкимчондро Чоттопаддхай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Держите его, держите! – закричала та. – Пленник сбежал!

И бросилась вслед за мужем.

Лодку отвязали, и Броджешор отправился восвояси, захватив с собой свои сокровища – кувшин с золотом и Шагор.

Когда Ниши вошла к Деви в опочивальню, она увидела, что та рыдает, распростершись на полу. Ниши подняла ее, вытерла слезы и пристыдила:

– Разве можно, мать моя, так предаваться отчаянию? Ты что ж, забыла, что посвятила себя богу? Так-то ты выполняешь свои обеты?

Деви молчала.

– Наш путь не для обычных женщин, – продолжала Ниши. – Та, что вступает на него, должна быть твердой и стойкой, как я, например. Никакой Броджешор не заставил бы меня так убиваться. У меня один возлюбленный – мой Кришна.

– Иди ты к Яме, – проворчала Деви, вытирая глаза.

– Что ж, пойти-то к нему я могу, да только нет у Ямы власти надо мной, – ответила Ниши. – А тебе я советую оставить свое подвижничество и отправляться домой.

– Если бы я могла это сделать, меня бы здесь не было, – хмуро ответила Деви и приказала: – Вели отвязать баркас и ставить паруса. Все четыре.

Паруса подняли, и баркас полетел по водной глади, словно птица.

9

Броджешор благополучно добрался до своего судна. Он был задумчив и с Шагор не разговаривал. Обратился к ней только тогда, когда заметил, как стремительно заскользил куда-то корабль Деви.

– Куда это она отправилась? – спросил он жену.

– Ну, об этом знает только сама Деви, – ответила та. – Она никого не посвящает в свои планы.

– Кто же она такая, эта Деви?

– Как кто? Деви есть Деви, – пожала плечами Шагор.

– Ты говорила, она тебе родственница?

– Сестра.

– Как сестра?

– По родству.

Броджешор позвал гребцов.

– Вы можете догнать тот корабль? – спросил он их.

– Куда там! – ответили те. – Он летит как стрела…

Больше он ни с кем не разговаривал. А Шагор отправилась спать.

Наутро Броджешор приказал трогаться в путь. Шагор проснулась, когда уже встало солнце, и сразу поспешила к мужу.

– Деви занимается разбоем? – поинтересовался у нее Броджешор.

– А ты сам как думаешь? – спросила Шагор.

– Многое говорит за то, что это именно так, – сказал Броджешор. – Она и впрямь, видать, способна на такие дела. И все-таки мне как-то не верится, чтобы она была разбойницей.

– Почему же?

– Не знаю. Но, с другой стороны, откуда ей взять столько сокровищ?

– Некоторые говорят, будто ей их послал великий Кришна, другие утверждают, что она нашла клад, а кое-кто считает, что она просто умеет делать золото.

– А сама она что говорит?

– Уверяет, что все это богатство не ее, а чужое. Все будто бы до последней пайсы принадлежит другим.

– Каким же образом оно попало к ней?

– Откуда мне знать!

– Разве на чужие деньги так роскошествуют? – продолжал рассуждать Броджешор. – Кто ей позволил бы?

– Но она и не роскошествует, – возразила Шагор. – Пища у нее самая простая, спит она на голой земле, сари носит из грубого полотна. Все, что ты видел у нее, это напоказ, только на нас с тобой и рассчитано. Что это у тебя на пальце?

Она указала на кольцо, сверкавшее на руке Броджешора.

– Это ее благодарность за то, что я вчера оказал ей милость, отужинав у нее, – объяснил Броджешор.

– Покажи!

Броджешор снял кольцо и передал жене. Шагор взяла перстень и принялась его разглядывать.

– Тут что-то написано, – заметила она. – Наверное, ее имя.

– Где? – заинтересовался Броджешор.

– А вот – внутри. Видишь? Это на фарси?

– Да ведь это мое имя! – воскликнул пораженный Броджешор. – Выходит, это мое кольцо! Послушай, Шагор, скажи мне наконец правду. Кто такая Деви?

– Кто ж виноват, что ты не узнал ее! – с укоризной ответила Шагор. – Я-то сразу догадалась, кто она.

– Кто же?

– Профулла! – воскликнула Шагор.

Броджешор ничего не сказал, но сразу воспрял духом. Неизъяснимая радость охватила его – лицо оживилось, глаза засверкали и подернулись влагой. Однако Броджешор тут же поник и загрустил. Глубокая печаль отразилась в его чертах. Он пристально посмотрел на Шагор, потом тяжело вздохнул, опустил голову ей на колени и бессильно закрыл глаза.

Обеспокоенная Шагор попыталась узнать, что с ним происходит, но Броджешор безмолвствовал. Он только произнес с горечью:

– Профулла разбойница! Какой ужас!

10

Но что произошло с Деви после того, как она простилась с Броджешором и Шагор? Куда делся тот блистательный наряд, в котором она собиралась встречать супруга – великолепное даккское сари, драгоценности – жемчуг, изумруды, алмазы? Свое роскошное одеяние Деви спрятала. Она осталась в простом сари из грубого полотна, с одним-единственным браслетом на руке – свадебным, и улеглась спать возле борта баркаса на тонкую джутовую циновку. Однако кто знает, спала ли она в эту ночь?

Ранним утром, когда судно причалило к намеченному месту, Деви сошла в воду и совершила омовение. Потом, не снимая намокшей одежды – все того же сари из грубой плотной материи, – поставила себе на лоб и грудь священные знаки речной глиной, распустила по плечам и спине мокрые неухоженные волосы и предстала миру во всей своей природной красоте, ночью остававшейся скрытой под пышным нарядом и драгоценностями. Одетая в шелка и золото, она походила на царицу, теперь же, раскрашенная донной землей, напоминала богиню. Ах, зачем только красавицы предпочитают украшать себя алмазами, а не глиной!

Завершив обряд, Деви не вернулась на баркас, а медленно, в сопровождении всего лишь одной прислужницы, направилась вдоль берега. Она зашла очень далеко, туда, где начинались сплошные джунгли.

Я часто упоминаю о джунглях и разбойниках, но пусть читатели не думают, будто они мне очень нравятся или что я люблю сгущать краски. Ничуть. Дело в том, что в описываемые нами далекие времена и те и другие встречались довольно часто. Дремучие леса я и сам кое-где видел, а вот разбойников уже не застал – они у нас перевелись. Однако читатели, несомненно, помнят, каких трудов стоило генерал-губернатору Гастингсу покончить с ними. Никогда прежде не приходилось ему затрачивать подобных усилий. В те лихие времена многие власть имущие промышляли разбоем. Никто не стыдился и не осуждал подобных занятий. Добропорядочностью отличались только слабые да недалекие умом.

Деви вошла в лес и углубилась в него. Потом в самой чаще она остановилась под деревом и сказала своей спутнице: «Подожди меня здесь. Я скоро вернусь. Ты не бойся, хищные звери тут редко попадаются, а кроме того, тебя будут охранять».

Она пошла дальше и вскоре оказалась перед небольшой вырубкой, на которой стояло каменное строение. Раньше это, по всей видимости, была кумирня. Со временем она осела, стены ушли в землю, и теперь попасть в нее можно было только по лестнице, ведущей вниз. Деви спустилась по ступенькам в темное помещение.

Там слабо горел светильник, тускло освещая лингам. Перед лингамом сидел брахман и молился. Деви поклонилась лингаму, сложив ладони перед собой, и уселась в сторонке, ожидая, пока окончится богослужение. Заметив это, брахман прервал молитву, сполоснул руки и лицо водой и повернулся к ней.

– Что ты делала, мать, вчера ночью? – спросил он. – Я слышал, ты ходила на дело?

– И вы верите этому? – поинтересовалась молодая женщина.

– Всякое может быть, – уклончиво ответил брахман, который был не кто иной, как наш старый знакомый Бховани-тхакур.

– Разве вы меня плохо знаете? – произнесла Деви. – Вот уже десять лет, как я связала свою жизнь с вами, и вам прекрасно известно, что хоть люди и болтают, будто я занимаюсь разбоем, я ни разу никого не ограбила. И все-таки вы говорите: «Всякое может быть».

– Не сердись на меня, мать, – примирительно сказал брахман. – Ты ведь знаешь, что мы не считаем наше занятие грехом. Иначе никогда не избрали бы его. Ты и сама нас не осуждаешь в душе…

– Теперь я изменила свое мнение, – перебила его Деви. – Раньше я заблуждалась, но теперь не хочу обманываться. Поэтому больше я с вами не останусь. Что может быть хуже, чем грабить людей?

– Помилуй, о чем ты говоришь? – воскликнул брахман. – Неужели мне опять надо повторять все то, чему я учил тебя эти годы? Нас можно было бы обвинять в том, что мы творим зло, если бы мы присваивали себе хотя бы малую толику добытых богатств. Но ты прекрасно знаешь, что мы никогда даже пайсой чужой не воспользовались. Ведь мы чиним разбой только для того, чтобы вернуть людям отнятое у них. Ни я, ни Ронгорадж не обидели ни одного праведного человека, который нажил свое богатство честным путем. Мы никогда не нападаем на неимущих, не лишаем их последнего. Мы сводим счеты только с мошенниками и негодяями, теми, кто обманом и хитростью завладевает чужим состоянием. Отнимаем у них добычу и возвращаем ее пострадавшим. Но сами мы ни разу в жизни не воспользовались чужим добром. Все, что мы делаем – для того, чтобы восстановить справедливость, покарать преступников и помочь добропорядочным людям. Ты ведь сама знаешь, у нас в стране теперь безвластие: нет правителя, который наказал бы виновного. Потому-то мы и сделали тебя рани, чтобы от твоего имени вершить правосудие. Разве это грешно?

– Ищите себе других раджу и рани, – твердо ответила Деви, – а меня избавьте от такой чести. Не хочу больше быть вашей повелительницей.

– Но никто другой нам не подойдет, – возразил ей Бховани. – Ни у кого больше нет такого богатства, как у тебя. Благодаря ему у тебя и власть над наш.

– Все свои деньги я отдам вам, – сказала Деви. – Распоряжайтесь ими. А я отправлюсь в Каши.

– Дело не только в богатстве, – заметил Бховани. – Но и в самой тебе. Ты всем под стать рани – и красотой и характером. Многие считают тебя настоящей Бхагавати – ты скромна, строга к себе, жизнь ведешь подвижническую, но в то же время доброжелательна ко всем и щедра. Именно поэтому нам и удается вершить закон. А иначе кто бы стал повиноваться нам?

– Однако меня зовут разбойницей, – горестно произнесла Деви. – И, видно, обо мне и после смерти останется такая слава.

– Что тебе до славы, хорошая она или дурная? – упрекнул ее Бховани. – Зачем думать о ней? Скажи, кто из жителей Варендры стыдится разбоя? Но дело, собственно, и не в этом. Какое значение имеет людская молва для того, кто решил посвятить себя вере? Ты дала обет отрешиться от суетности этого мира, а о каком отрешении может идти речь, если тебя беспокоит, что о тебе говорят? Выходит, ты радеешь не за других, а за себя. А как же твои клятвы?

– Вы мудрый гуру, – ответила ему Деви, – и не мне, с моим женским умом, спорить с вами. Я просто говорю то, что думаю, – не хочу я больше быть рани. Не нравится мне эта роль.

– Зачем же ты тогда посылала вчера Ронгораджа на промысел? – спросил недоуменно Бховани. И добавил: – Видишь, мне уже кое-что известно.

– Если так, вы должны знать и то, что вчера Ронгорадж только изображал нападение. На самом деле он никого не ограбил.

– Зачем же было так поступать? – удивился Бховани. – Растолкуй мне.

– Нужно было задержать одного человека – вот и все.

– Кого?

Деви не хотелось называть своему учителю имени Броджешора, но хитрить с гуру она не могла. Пришлось ей сказать правду.

– Броджешора Рая…

– О, я его хорошо знаю! Зачем он тебе понадобился?

– Надо было поддержать брахмана, дать ему денег. Сборщик налогов угрожает тюрьмой его отцу.

– Напрасно ты это сделала, – недовольно произнес Бховани. – Хорболлоб Рай дурной человек. Собственную невестку загубил… Пусть теперь сам пропадает.

– Как же он загубил ее? – встрепенулась Деви.

– Выгнал из дому. Оклеветал ее мать, назвал нечистой и выгнал бедняжку из дому. Мать невестки умерла от горя, а других родственников у нее не было.

– И что потом сталось с невесткой? – спросила Деви.

– Я слышал, будто она тоже умерла. От голода.

– Ну что ж, меня это не касается, – холодно заметила Деви. – Я дала клятву помогать всем, кто в беде, вот и держу слово.

– Ну да ладно, – заключил Бховани, – что сделано, то сделано. Только следует и другим посодействовать. Теперь многие обнищали – сборщик податей лютует, совсем обобрал народ. Надо бы поддержать людей – тогда они соберутся с силами и возьмутся за дубинки. Вот и постоят за себя. Пора созывать совет.

– Что же, я согласна. Передайте, что в следующий понедельник я всех созываю сюда.

– Нет, – возразил Бховани. – Сюда нельзя. Англичане узнали, что ты тут, и собираются тебя захватить. Целый отряд снарядили – пятьсот солдат. Поэтому здесь проводить совет опасно. Я уже объявил, что он состоится неподалеку от Бойкунтхопура, и день назначил – понедельник. Идти в тот лес солдаты не отважатся. Ну а если все-таки рискнут, то все до одного и погибнут. Так что ты не медли. Бери свои деньги, сколько считаешь нужным, и сегодня же отправляйся в путь.

– Хорошо, – согласилась Деви, – на этот раз будь по-вашему. Но в будущем на меня не рассчитывайте. Не лежит у меня душа к таким делам.

Она попрощалась с Бховани и вернулась на баркас. Там она позвала Ронгораджа и шепотом, чтобы никто не слышал, приказала отчаливать.

– В следующий понедельник я провожу совет в лесу около Бойкунтхопура, – сказала она ему. – Но вначале надо будет заехать в Девигор за деньгами. У меня при себе их недостаточно. Предупреди ратников.

Тут же на мачте развернулись белые паруса и надулись на ветру. Перед носом баркаса появилась лодка. В ней сидели пятьдесят молодцов с короткими веслами в руках.

– Да здравствует рани! – раздался клич, и баркас стремительно понесся по реке.

Тут же из лесу выскочили и побежали вдоль берега вслед за баркасом сотни людей, вооруженных палками. Они напоминали путников или дровосеков. Это и было воинство Деви. Их оружие – щиты, пики, ружья – находилось на судне.

Убедившись, что ее войско в полной боевой готовности, Деви направилась на кухню готовить свою обычную скудную трапезу.

Ах, Деви, Деви! В какой строгости ты себя держишь! Во всем ограничиваешь!

11

Ранним солнечным утром следующего понедельника среди высоких раскидистых деревьев открылся совет Деви. Его скорее можно было назвать судебным разбирательством особого рода, – на нем не присутствовали истцы и ответчики, а решения принимались одинаковые – оказать людям щедрую помощь.

В густой чаще расчистили от подлеска громадный участок – около трехсот бигхов земли, так чтобы всем присутствующим – а их собралось около десяти тысяч человек – хватило места.

Над поляной натянули огромный тент, привязав его концы к ветвям лесных исполинов. Под ним на серебряных столбах соорудили другой навес, из шелка, украшенного золотыми цветами, с бахромой из ниток жемчуга. Опирались эти столбы на постамент из сандалового дерева, покрытый ковром. На нем стоял небольшой трон из чистого серебра, с царской подушкой, тоже обшитой жемчугом. На ней сидела Деви. На этот раз ее наряд отличался особенным великолепием. Роскошное сари из тонкой парчи сверкало алмазами, руки были закрыты множеством браслетов, так что светлая кожа едва виднелась сквозь украшения. Бесчисленные жемчужные нити обвивали шею и спускались на грудь, а на голове сверкала драгоценными камнями высокая корона. Деви являла собой само воплощение королевы. Четыре прекрасные девушки, по две с каждой стороны, обвевали ее чудесными опахалами с золотыми рукоятями. Тут же стояли многочисленные слуги, державшие на плечах громадный серебряный жезл. Но самое сильное и яркое впечатление производили ратники с пиками и щитами в руках. Почти пятьсот воинов вытянулись стройными рядами справа и слева от своей повелительницы. Они были в красных чалмах, красных куртках и дхоти, в красной обуви. Рядом с ними, воткнутые в землю, стояли красные штандарты.

И вот собравшиеся, все десять тысяч человек, одновременно закричали, приветствуя Деви: «Да здравствует рани Деви!» Потом вышли вперед десять нарядных юношей и спели ей хвалу. После этого Ронгорадж стал по одному подводить к ее престолу просителей. Люди падали перед ней ниц. Даже седобородые старейшины и брахманы совершали глубокий пронам, ибо многие верили, что Деви не кто иная, как сама Бхагавати, сошедшая на землю для того, чтобы спасти людей. Именно поэтому никто никогда не мог даже подумать о том, чтобы выдать Деви англичанам.

Деви ласково расспрашивала каждого о его житье-бытье и насущных нуждах, а потом одаривала золотыми монетами, которые брала из кувшинов, что стояли подле нее. Давала столько, сколько считала необходимым.

Так она совершала благодеяния с раннего утра до поздней ночи, не передохнув ни разу и даже не смочив себе горла водой. В этой благотворительности, собственно, и состояла вся ее преступная деятельность. Никакого разбоя она никогда не чинила.

Спустя несколько дней до сахиба Гудлака в Рангпуре дошли слухи, будто в лесах под Бойкунтхопуром снова появилась Деви Чоудхурани со своими разбойниками, и этим разбойникам несть числа. Говорили также, что многие обездоленные уходят от нее с немалыми деньгами, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что она опять кого-то ограбила. Правда, никто из тех, кто воспользовался милостью Деви, ни в чем не признавался.

«Помилуйте, – говорили они, опасаясь ищеек сборщика податей, – какие у меня могут быть деньги! Откуда им взяться?» Однако покупки, которые они совершали после встречи с Деви, никого не могли обмануть – всем было совершенно ясно, что без помощи разбойницы тут не обошлось. «Значит, ей действительно досталась крупная добыча», – решили все.

12

В положенный срок Броджешор добрался до отчего дома и, представ перед родителем, почтительно коснулся его ног.

– Ну а теперь поговорим о главном, – сказал ему отец после обычных в таких случаях расспросов. – Достал деньги?

– Тесть не дал, – сообщил сын.

Эта новость громом поразила Хорболлоба.

– Значит, ты приехал с пустыми руками?! – в отчаянии вскричал он.

– Почему? Деньги я привез, – ответил Броджешор. – В другом месте ссудили. Только уж и не знаю, стоило ли брать там…

– Кто же тебе их дал? – поинтересовался отец.

Броджешор опустил голову и почесал затылок.

– Одна женщина, – неохотно промолвил он, наконец. – Забыл, как ее звать. Ну, та, которая разбойничает.

– Деви Чоудхурани? – догадался Хорболлоб.

– Она самая.

– Как же ты попал к ней? – удивился отец.

– Случайно, – уклонился от ответа Броджешор.

– Она действительно дурной человек, – вздохнул Хорболлоб. – Какую же расписку ты ей оставил?

– Никакой расписки я ей не давал… Все произошло так неожиданно…

И, опасаясь, как бы отец не стал расспрашивать его о подробностях, Броджешор заговорил о другом:

– Тот, кто пользуется грешными деньгами, сам приобщается к греху. Поэтому-то эти деньги и смущают меня.

– Выходит, ты предпочел бы видеть меня в темнице? – вскипел Хорболлоб. – Хорош сын, нечего сказать! А что до меня, то мне все едино, какие деньги занимать, честно нажитые или нечестно. Да и где тут праведников-то найдешь? Так что нечего и тужить понапрасну. Плохо только то, что ты не дал им расписки. Разбойники ведь… Как бы они не разграбили усадьбу, если мы в срок не рассчитаемся с ними.

Броджешор промолчал.

– До какого времени она их ссудила? – спросил отец.

– Я обещал вернуть долг в месяце бойшакх, на седьмую ночь после новолуния. Она будет ждать меня до тех пор, пока не зайдет месяц.

– Сразу видать разбойницу, – заметил Хорболлоб. – Не хочет лишний раз на глаза показываться. Где она будет тебя ждать?

– У Черных солончаков, возле Шондханпура.

– Значит, туда и надо послать ей деньги, – заключил отец.

Оставшись один, он стал обдумывать услышанное.

«Возвращать деньги? Еще чего! – решил он. – Так я ей и возвращу! Приведу солдат, и дело с концом. Я буду не я, если в месяц бойшакх, на седьмую ночь после новолуния господин капитан не ступит на палубу ее баркаса. Вот тогда-то мы с ней и рассчитаемся!»

Он никому не поведал о своих планах. Даже сыну не доверился Хорболлоб.

Шагор по приезде домой сразу отправилась к старой Брахме. Она сообщила ей, что Броджешор, возвращаясь от тестя, попал на корабль какой-то богачки и, как Шагор ни отговаривала мужа, женился на ней. Та принадлежит к касте рыбаков и уже имеет двух мужей, так что Броджешор у нее третий. Этой женитьбой он осквернил свою касту, стал нечистым, и потому она, Шагор, отказывается есть после него.

Когда Брахма поинтересовалась у Броджешора, правду ли ей рассказали, тот признался в содеянном грехе.

– А что до происхождения, то оно у этой женщины вполне достойное, – заметил он. – Она приходится мне тетушкой по отцовской линии. И не важно, что у нее три мужа. У меня ведь тоже три жены.

Старуха поняла, что вся эта история сплошная выдумка. Однако цели своей Шагор добилась. Брахма немедленно поделилась новостью с Нойантарой. Та пришла в ярость. Подумать только! Мало того, что Шагор портила ей жизнь, теперь еще и муж взял в жены какую-то старуху!

Несколько дней Броджешор не решался подойти к Нойан и ограничивался покоями Шагор.

Это еще больше возмутило Нойан. В конце концов она явилась к свекрови с жалобой на мужа.

– Ты, мать моя, видать, совсем рехнулась, – пристыдила ее та. – Где это слыхано, чтобы сын брахмана женился на дочери рыбака? Тебя дразнят, а ты всему веришь.

Но Нойантару нелегко было успокоить.

– А если он все-таки женился? – настаивала она.

– Что ж, – решительно заявила свекровь, – тогда я введу новую невестку в дом. Я от нее не откажусь.

Тут в комнату вошел Броджешор, и Нойан поспешила удалиться.

– О чем вы беседовали? – осведомился Броджешор у матери.

– Я сказала, что, если ты снова женишься, я приму свою невестку, кем бы она ни была.

Броджешор рассеянно посмотрел на мать и молча вышел.

Вечером, обмахивая супруга опахалом, хозяйка рассказала ему об этом разговоре.

– А что ты в самом деле думаешь? – поинтересовался тот.

– Да как тебе сказать, – ответила жена. – Шагор домом не занимается, а Нойан ведь, в общем-то, не пара мальчику. Поэтому я буду рада, если он присмотрит себе кого-нибудь еще. Пускай женится. Может, и наладится у него жизнь.

– Ну что ж, – согласился Хорболлоб, – если у него действительно такие намерения, то я обращусь к хорошему свату. Тот найдет подходящую девушку. Ты расспроси его как следует и скажи мне.

– Ладно, – пообещала супруга. – Я у него все выведаю.

Выяснить, о чем думает Броджешор, поручили старой Брахме. Та рассказала ему множество сказок о тоскующих в разлуке и нашедших утешение в женитьбе принцах, но выведать, что у него на душе, не смогла. Тогда она напрямик спросила о его планах, но и это не помогло.

– Если родители велят мне жениться, я их не ослушаюсь, – только и ответил он.

Так и не удалось Брахме узнать его тайные мысли.

Часть III

1

Наступил месяц бойшакх, однако Хорболлоб не торопился вернуть взятые в долг деньги, хотя его положение значительно улучшилось. Он легко мог бы собрать необходимую сумму, но, похоже, не собирался делать этого. Его медлительность в столь важном деле не на шутку обеспокоила Броджешора. Он не однажды пытался поговорить с отцом, но тот всякий раз останавливал его, не желая обсуждать этот вопрос. Броджешор решил не отступать и в конце концов вынудил отца сдаться.

– Ладно, – заявил Хорболлоб, – можешь не тревожиться. Я поеду за деньгами.

Он сел в паланкин и покинул дом, захватив с собой повара-брахмана, слугу и двух телохранителей.

Хорболлоб действительно отправился хлопотать о деньгах, но делал это совсем не так, как предполагал Броджешор. Он поехал в Рангпур к сборщику налогов, на котором в те времена лежала обязанность поддерживать спокойствие во вверенной его заботам местности.

– Дайте мне ваших сипаев, и я поймаю Деви Чоудхурани, – предложил ему Хорболлоб. – А вы наградите меня за такую услугу.

Сборщик охотно принял это предложение. Он уже не раз пытался захватить разбойницу, наводившую ужас на всю округу, но безуспешно. К тому же он знал, что под ее началом состоит большое воинство, и не хотел упускать случая расправиться заодно и с ее ратниками, как их тогда называли. Поэтому они договорились быстро.

– Пошлите со мной отряд в пятьсот человек, – попросил Хорболлоб.

Ему дали сипаев. Командовать ими поставили лейтенанта Бренана.

Хорболлоб объяснил ему, как найти Деви, – об этом сын подробно рассказал Хорболлобу. Предполагалось, что она будет ждать встречи на баркасе, и поэтому лейтенант снарядил пять длинных быстроходных лодок, на которых отчалил вместе с частью своего отряда. Другую часть он отправил посуху, через лес, чтобы организовать засаду у реки и перехватить разбойницу, если та вздумает бежать в джунгли. У Деви оставался еще один путь к спасению – плыть вниз по реке, и, чтобы преградить и его, Бренан приказал группе солдат пройти мили на четыре вперед, туда, где обмелевшую в это время года Тисту можно было перейти вброд, и ждать там. При появлении баркаса им следовало войти в воду и остановить судно.

Все эти решительные и тщательно продуманные шаги предпринимались для того, чтобы захватить праведницу. Однако власти отнюдь не считали их излишними, ибо кем бы ни была сама Деви, в подчинении у нее находилась тысяча ратников. Их дубинки не раз обращали в бегство солдат Компании. Ох уж эта дубинка! Прошло ее время, а прежде, изготовленная из самого обыкновенного бамбука, она в умелых руках была всесокрушающим оружием. Сколько мечей она перебила надвое, сколько щитов превратила в клочья! Даже ружья и штыки не могли ей противостоять. Солдаты бросали их и с переломанными руками, вопя во все горло, пускались наутек. Именно дубинка помогала бенгальцам отстаивать свою честь и достоинство, охранять состояние, защищать родных и близких. Она нагоняла ужас на пришельцев-мусульман, приводила в смятение грабителей, заставляла бросать свои поместья владельцев плантаций индиго. Именно она олицетворяла в старину уголовный кодекс – наказывала и правого, и виноватого, обрушивалась на Шьяма за проступок Рамы. Она значила гораздо больше, чем нынешний свод законов, и никаких обжалований не допускала. Ах, дубинка! Миновали дни твоей славы. Правопорядок покончил с тобой, захватил твое законное место, отнял у тебя возможность вершить суд и устанавливать справедливость. О дубинка! Изжила ты себя, потеряла все свое былое величие. Превратилась в обычную трость изнеженного трусливого бабу, который в страхе роняет ее, стоит какой-нибудь шавке тявкнуть на него. А прежде, говорят, ты годилась на все случаи жизни. Мне приходилось слышать от известных специалистов по части человеческой психики, что «дубинка излечивает всякую глупость». Теперь такую чудодейственную силу приписывают словам «милый», «дорогой» и им подобным. Однако все эти сантименты не способны урезонить дураков. Многие из твоих собратьев, госпожа дубинка, верой и правдой служивших его величеству Гневу, стяжали себе достойную славу. Я воздаю должное и палке, и камню, и простому кому земли. Но всем им далеко до тебя. И вот ты исчезла. Надеюсь, ты обрела положенное тебе воздаяние и теперь стоишь где-нибудь в цветущем саду Индры возле своих сородичей деревьев. Дочери богов время от времени берут тебя в руки и сбивают с древа желаний плоды веры, богатства, страсти и вечного счастья. И случается так, что какой-нибудь из них ненароком закатывается к нам на землю.

2

А та, в страхе перед которой подняли на ноги столько солдат, сидела безоружная, безо всякой охраны, на своем баркасе. Он стоял на том самом месте, где когда-то держали в плену Броджешора. Ночь только что наступила. На первый взгляд все здесь осталось по-прежнему, однако это впечатление было обманчиво. Ни лодки, в которой прошлый раз разместилось пятьдесят молодцов, ни самих мастеров по части дубинок теперь здесь не было. Да и на баркасе не осталось ни одного мужчины – ни рулевых, ни гребцов. Деви отослала даже Ронгораджа. Но все четыре паруса были подняты, хотя из-за безветрия они не трепетали, как прежде, а бессильно повисли.

Сама Деви тоже выглядела по-другому – ее роскошный наряд сменило простое сари из сурового полотна, а украшениями служили не драгоценности, а цветы: на голове – небольшой венок, на руках вместо браслетов цветочные гирлянды. Щеки, лоб и руки она натерла сандаловой пастой, распространявшей легкий аромат.

Рядом с Деви сидели две женщины – Ниши и Диба. Все трое негромко беседовали.

– Разве можно увидеть всевышнего? – спросила Диба, женщина необразованная, о чем не следует забывать читателям.

– Увидеть нельзя, – ответила Профулла, – но я совсем не это имела в виду. Я говорила о другом – как его познать, а не увидеть. А это совсем иное дело. Познавать можно по-разному, существует шесть способов. К примеру, с помощью зрения – ты об этом уже говорила, или благодаря слуху. Я произношу слова, а ты их слышишь, потому что твои уши воспринимают звуки. Или возьми запахи. Чувствуешь, как пахнут цветы у меня на руках?

– Да, чувствую, – подтвердила Диба.

– Это происходит оттого, что у тебя есть обоняние. Оно тоже является восприятием, а значит познанием. А если я потреплю тебя по щеке, ты своей кожей почувствуешь мою руку. Это будет другой вид восприятия, которое возникает благодаря способности человека осязать. А если теперь Ниши вздумает есть тебя поедом, то дело дойдет и до языка. Тогда она воспримет твой вкус.

– Что же, – усмехнулась Диба, – она останется довольна. Только ведь всевышнего нельзя ни увидеть, ни услышать, ни на вкус попробовать, ни запах определить. Как же тогда его познать?

– А вот как, – вмешалась Ниши. – До сих пор мы с тобой говорили об органах чувств человека, так? Их у него всего шесть. Глаза, уши, нос, язык, кожа – это пять. Какой же шестой, как ты думаешь?

– Зубы? – предположила Диба.

– Замолчи, негодница! – возмутилась Ниши. – Вот я дам тебе сейчас по зубам как следует, будешь знать.

– У человека существует пять органов чувств, – улыбаясь, разъяснила Деви. – Глаза, уши и так далее. Кроме того, есть пять органов действий – руки, ноги и прочее. Все они, и те и другие, подчиняются разуму. Значит, он и есть наш высший орган. Разум и позволяет людям познать всевышнего. Вот и получается, что и его мы тоже можем воспринимать – благодаря разуму.

– Благодаря особому постижению всевышнего – без прямых доказательств, – процитировала Ниши на санскрите.

Читатели, знакомые с системой санкхья и комментариями к ней, поймут намек, заключенный в этих словах.

– Без прямых доказательств потому, что у автора этого изречения отсутствуют необходимые органы, – заметила Деви тоже на санскрите.

– Оставьте вы свои премудрости, – в сердцах проговорила Диба. – Я всевышнего и в уме никогда не видела.

– Опять ты заладила свое! – строго промолвила Деви. – Говорят же тебе, что видеть можно только глазами, и ничем больше. Видят форму, внешний вид. А умом, разумом – постигают. Поняла? Постигают, а не видят. Всевышнего нельзя увидеть.

– Но ведь я умом никогда его не воспринимала, – настаивала Диба.