Текст книги "Клад вишнуита"

Автор книги: Бонкимчондро Чоттопаддхай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Ей давались указания и насчет прически. В первый год запретили смазывать волосы маслом, на второй год – вообще причесываться, и она стала ходить с сухими неприбранными волосами. На третий год ее обрили, а на четвертый, когда отросли новые волосы, ее обязали следить за ними и смазывать благовонными маслами. В последний, пятый год она получила разрешение делать с ними все, что хочет. Тогда она вообще перестала обращать на них внимание.

В первый год своей новой жизни она спала на ватном тюфяке и ватной подушке, на второй год укладывалась на ночь на солому, на третий постелью ей служила голая земля, а на четвертый она получила в свое распоряжение великолепное мягкое ложе. Когда же ей в последний год дали свободу выбора, она стала спать где придется.

Вначале она спала девять часов в сутки, потом – шесть, затем бодрствовала каждую вторую ночь, а на четвертый год должна была ложиться в постель, как только одолеет дремота. В пятый, последний год, став сама себе хозяйкой, она ночи напролет просиживала за книгами.

Так она закалила свое тело, приучила себя к неприхотливости и воздержанию.

Бховани Патхок предусмотрел еще один вид обучения Профуллы – борьбу. Автору даже как-то неловко упоминать о таком неженском занятии, но приходится, иначе повествование окажется неполным.

Уже на второй год наставничества Бховани сказал своей ученице:

– Дочь моя, тебе надо научиться бороться.

Та смутилась.

– Я выполню все, что вы прикажете, мой господин, – твердо сказала она, – но только не это.

– Но это совершенно необходимо, – настаивал Бховани.

– Ах, мой господин, да зачем же женщине борьба? – недоуменно воскликнула Профулла.

– Для того чтобы побороть плоть, – объяснил учитель. – Слабый человек не способен владеть собой, нужны специальные тренировки, физические упражнения.

– Но кто же станет тренировать меня? – спросила Профулла и предупредила: – С мужчинами я заниматься не стану.

Бховани успокоил ее:

– Ниши тебя научит. Ее ведь украли ребенком, а там, где она потом жила, слабых детей не держат^[1]. Вот она и обучилась разным приемам. Собственно, поэтому я и приставил ее к тебе.

Четыре года осваивала Профулла приемы борьбы.

Наставник приучал ее и к общению с мужчинами.

В первый год он запретил всем лицам мужского пола посещать ее, а ей разговаривать с ними при случайной встрече. На второй год Бховани снял запрет на разговор с мужчинами, но посещать ее дом по-прежнему никому из них не разрешал. На третий год, когда ее обрили, он стал приходить к ней со своими учениками, и они вели с Профуллой ученые беседы. Она принимала гостей сдержанно, а разговаривая, низко опускала бритую голову. На четвертый год он стал являться к ней вместе со своими молодцами и приказывал ей тут же при нем бороться с ними. Профулла покорно исполняла его волю. Потом, когда ею перестали руководить, она не избегала мужчин, но вступала в разговор лишь при необходимости и относилась к ним по-матерински.

Так Бховани Патхок воспитывал Профуллу, чтобы сделать ее достойной обладательницей несметного богатства.

За все эти пять лет он не мог добиться только двух вещей – Профулла упорно не желала отказаться от рыбы, которую неизменно ела каждый одиннадцатый день, и ни словом не обмолвилась о себе. Сколько он ее ни расспрашивал, она молчала.

16

По прошествии пяти лет Бховани-тхакур сказал Профулле:

– Твое обучение закончено. Теперь сама распоряжайся своим богатством, я вмешиваться не стану. Совет, конечно, дам, но уже твое дело – следовать ему или нет. Содержать я тебя тоже больше не буду – заботься о себе сама. Хочу только задать тебе вопрос, который уже задавал раньше. Какой путь ты намерена избрать в жизни?

– Стану трудиться, выполнять свои мирские обязанности, – ответила Профулла. – Высшая мудрость не для такой непосвященной, как я.

– Ну, что ж, рад твоему решению, – одобрительно проговорил Бховани. – Только не забывай – что бы ты ни делала, никогда не помышляй о выгоде. Помни святые слова:

Только тот обретает великую истину,

Кто не ждет воздаяния, кто бескорыстен.

– Вот тебе первая моя заповедь: никогда не думай о себе и своих интересах, – заключил он. – Будь всегда и во всем бескорыстна. Что для этого нужно? Во-первых, надо уметь подавлять свои желания. Этому я и учил тебя все эти годы. А во-вторых, необходимо обладать смирением. Без него не может быть истинной праведности. Наш создатель говорил:

Лишь смиривший гордыню человек понимает,

Что не он, а гуны природы все осуществляют.

– Воображать, будто ты преуспеваешь благодаря собственным способностям и умению, есть гордыня и суета. Никогда не тешь себя такой иллюзией, не то все твои благие дела обернутся грехом и тебе не зачтутся. И еще одно всегда имей в виду: все свои деяния ты должна посвящать великому Кришне. Ты не забыла, чему учил нас всевышний?

Все, что ты будешь делать, жертвовать или

вкушать,

Все это ты, сын Кунти, мне одному должен

посвящать.

– Скажи же теперь, дочь моя, как ты собираешься распорядиться своим богатством?

– Раз я посвящаю себя служению великому Кришне, то и свое сокровище тоже отдам ему, – ответила Профулла.

– Все? – уточнил Бховани.

– Да, все, – ответила Профулла.

– Но ведь тогда тебе придется заботиться о своем пропитании, а это заставит тебя думать о собственной выгоде! Вот и выходит, что ты нарушишь обет бескорыстия. Чтобы избежать этого, у тебя есть два выхода: первый – жить подаянием, а второй – воспользоваться своим богатством. Первый выход тоже не для тебя. Станешь просить милостыню – появятся корыстные помыслы. Значит, тебе все-таки придется взять часть своих денег, а остальное можешь отдать великому Кришне. Однако как ты это сделаешь?

– Вы учили меня, что великий Кришна вездесущ, – ответила Профулла. – Значит, мне надо так распорядиться моим богатством, чтобы оделить им все сущее.

– Так, так, – одобрительно промолвил Бховани-тхакур. – Творец говорил:

Кто чтит меня вездесущим, живущим во всем и вся,

Тот меня никогда не утратит, а его не отрину я.

Кто меня, вседержителя, единым воспринимает,

Тот всегда на верном пути. Тот меня обретает.

Кто, Арджуна, все живущее на Атмана равняет,

Тот и в радости, и в беде настоящим йогом бывает.

Только ты не обольщайся – нелегко служить тому, кто обитает везде и всюду. Много жертв и труда потребуется от тебя. По силам ли тебе такая жизнь?

– Но разве не этому я обучалась у вас? – удивилась Профулла.

– Ты меня не поняла, – возразил Бховани. – Я имею в виду не те трудности, которые ты здесь преодолевала, а другие, значительно большие. Тебе придется заниматься житейскими делами, следить за своей внешностью, даже предаваться мирским удовольствиям. Готова ли ты к таким искушениям?

– Я не совсем понимаю вас, – растерянно проговорила Профулла.

– Ну хорошо, – промолвил Бховани. – Возьмем, к примеру, меня. Ты знаешь, что я разбойничаю… Я сам говорил тебе об этом.

– Я отдам вам сокровище Кришны, попавшее ко мне. Владейте им и отойдите от зла. Творите только добро.

– Мне не нужно богатство, – ответил Бховани. – У меня его достаточно. Не ради денег занимаюсь я разбоем.

– А для чего же? – удивилась Профулла.

– Чтобы осуществлять власть и поддерживать порядок.

– Но ведь это обязанность раджи, – напомнила Профулла.

– В наших местах нет раджи, поэтому следить за порядком некому – мусульмане ушли, а англичане еще не утвердились. Да они и не умеют, и не могут здесь править. Вот я и вершу правосудие. Караю злодеев и помогаю добрым людям.

– Путем разбоя?

– Я тебе сейчас все объясню, – сказал Бховани.

Он ярко и образно, словно древний сказитель, поведал об ужасающем положении родного края, о том, как бесчинствуют землевладельцы, какие насилия творят сборщики податей и другие чиновники, как они грабят народ, врываются в дома должников, переворачивая все вверх дном в поисках поживы. Они забирают все, что только найдут. Берут вдесятеро, в сотни раз больше положенного! И горе тому, у кого они ничего не обнаружат! Они жгут дома несостоятельных должников, а их самих бросают в темницы. Они ни перед чем не останавливаются – истязают младенцев, пытают молодых и старых, закалывают их копьями. Как только они не издеваются над своими жертвами! Связывают и напускают на них муравьев и жуков, измываются над женщинами – раздевают их донага и на глазах всей общины бесчестят, бьют, отрезают груди! Они оскверняют святилища, а святыни выбрасывают прочь.

– Вот я и творю расправу над преступниками, а слабых и сирых защищаю, – заключил Бховани-тхакур. – Ты сама увидишь, как я это делаю, если раз-другой сходишь со мной на разбойные дела.

Речь наставника поразила и взволновала Профуллу. Она с жаром поблагодарила его за великодушное заступничество за простых людей и изъявила твердое намерение сопровождать его в походах.

– Если я могу хоть как-то распоряжаться своим богатством, то захвачу с собой часть денег и раздам их несчастным, – сказала она.

– Но тогда тебе придется позаботиться о своем внешнем виде, – напомнил ей учитель. – В одежде отшельницы на такие дела не ходят.

– Я сделаю все, что нужно, – охотно согласилась Профулла. – Раз я посвятила себя великому Кришне, то ради него я на все готова, ни перед чем не остановлюсь.

Когда в следующий раз отряд Бховани Патхока выступил из лесу, вместе с разбойниками шла и Профулла. В руках она несла один из своих кувшинов. Ниши сопровождала ее.

Итак, осуществилась заветная мечта Бхованитхакура. Он давно искал человека, способного помочь ему осуществить задуманное. Конечно, он предпочел бы видеть своим помощником мужчину, но вряд ли какой-нибудь мужчина мог обладать такими достоинствами, как Профулла. К тому же она владела богатством, а оно – великая сила. Одного только не учел Бховани – того, что каждый одиннадцатый день Профулла ела рыбу. В этом был его основной просчет.

На этом мы простимся с Профуллой, отправившейся в плавание по бурным волнам житейского моря. Мы встретимся с ней пять лет спустя. За это время она пройдет новую школу, которой ей так недоставало – школу практических дел.

Часть II

1

Прошло пять лет, потом еще пять. Десять лет миновало с тех пор, как Хорболлоб выгнал из своего дома «нечистую» невестку. Нелегким оказалось для нее это время. Я уже рассказывал, какое тяжелое положение сложилось тогда в Бенгалии, как притеснял народ сборщик податей Деви Сингх и как бесчинствовали на дорогах грабители. Однажды они напали на людей Хорболлоба, когда те везли хозяину деньги. Хорболлоб не смог заплатить налог, и Деви Сингх заставил его продать ему один из своих участков. Такая купля-продажа в те времена широко практиковалась – пользуясь покровительством Гастингса и Гонгоговинды, Деви Сингх держал в своих руках всех местных чиновников и творил что хотел. Талук, стоивший десять тысяч рупий, он приобрел за двести пятьдесят. Вырученных денег не хватило Хорболлобу для того, чтобы погасить задолженность, и Деви Сингх стал угрожать ему тюрьмой. Пришлось Хорболлобу заложить еще одну часть своих владений. Доходы его значительно сократились, однако расходы не уменьшились – привычный жизненный уклад требовал немалых трат. Почти у каждого человека бывают дни, когда к нему является Лакшми и предлагает выбор: «Или я, или твои привычки». Многие оказываются не в состоянии пожертвовать сложившимися традициями. «Ах, мать, – говорят они, – мне легче расстаться с тобой, чем изменить свой образ жизни». Примерно так рассуждал и Хорболлоб. Он продолжал жить на широкую ногу – отмечал все праздники, совершал принятые обряды и церемонии, делал все положенные по обычаю подношения, содержал стражу. Причем расходы на молодцов с дубинками значительно возросли после нападения на его посыльных. На это уходили все наличные средства, налоги оставались невыплаченными. Он продал все, что мог, и все-таки рассчитаться со своими заимодавцами не сумел. В конце концов проценты по долгу превысили размер самого долга. Никто больше не соглашался помочь ему деньгами.

Недоимки Хорболлоба к этому времени составили почти пятьдесят тысяч рупий. Выплатить такую сумму он не мог, и поэтому пришел ордер на его арест. В те далекие времена, когда в стране царило безвластие, а английское законодательство еще не действовало, особой правовой основы для выдачи такого документа не требовалось.

2

Все в усадьбе тестя Броджешора всполошились. Подумать только – молодой зять пожаловал к ним! В те времена мужья дочерей не часто удостаивали тестя своим визитом, вот и Броджешор редко наведывался в семью жены. В деревне поднялась суматоха. Рыбаки и их жены то и дело бегали к прудам за рыбой, так что всю воду в них взбаламутили Мальчишки бросили свои занятия у местного пандита и постоянно вертелись у них под ногами, норовя поживиться случайной рыбешкой. У молочника голова пошла кругом от беспрестанных заказов, которые так и сыпались отовсюду. Чего только от него не требовали: и варенца, и молока, и сливок, и творога, и топленых вершков, и масла. От волнения он то и дело совершал промашки – то вместо одного сера воды разбавит свои продукт тремя серами, то, наоборот – вместо трех серов дольет всего один. Торговец тканями тоже сбился с ног, без конца таская свой товар покупателям, – те никак не могли решить, какой чадор или дхоти они преподнесут гостю. Женская часть населения спешно принялась приводить в порядок свои у крашения – их подправляли, чистили, ожерелья нанизывали заново. Те, у кого не было золотых или серебряных украшении, бросились покупать браслеты из ракушек или обычные металлические, нимало не смущаясь тем, что они не из золота или серебра. Воображение дополняло им этот недостаток, и они искренне любовались покупками. Все готовили выходные наряды – без них немыслимо было показаться на глаза зятю. Завзятые острословы припоминали свои старые шутки и старательно оттачивали языки, а те, кто не блистал остроумием, пытались прибрать к рукам чужое добро. Однако продемонстрировать живость ума предстояло еще не скоро, этой забаве должна была предшествовать другая – пиршественная. В каждом доме образовался свои комитет по приему высокого гостя. Фрукты, овощи, напитки и прочая снедь заготавливались в неимоверных количествах. Сердца трепетали от радостного волнения и приятного ожидания.

Однако тот, кто вызвал весь этот переполох и ради которого затевались все эти хлопоты, пребывал отнюдь не в радужном настроении. Броджешор приехал сюда вовсе не за тем, чтобы предаваться удовольствиям, его привела жестокая необходимость – отцу грозило заточение и выручить его мог только сват. Он располагал достаточными деньгами, чтобы одолжить своему родственнику.

– Дорогой мой, все мои деньги принадлежат тебе, – сказал Броджешору тесть, когда тот обратился к нему с просьбой о помощи. – Кроме тебя, у меня нет наследников. Зачем же ты хочешь самого себя разорить? Ведь все эта деньги целы только до тех пор, пока находятся у меня. Стоит твоему отцу заполучить их, как он тут же их растрат Все они, до последней пайсы, достанутся ростовщикам.

– Ну и пускай, – запальчиво ответил молодой человек. – Мне богатство не нужно Главное – спасти отца.

– А для моей дочери главное – быть обеспеченной, – холодно возразил тесть. – Свекор не избавит ее от нужды, а деньги избавят.

– Раз так, – рассердился Броджешор, – то пусть ваша дочь остается со своими деньгами у вас. А зять, как я вижу, вам не нужен. Прощайте! Никогда больше моя нога не ступит в ваш дом.

Глаза отца Шагор вспыхнули гневом. Он стал отчитывать зятя за дерзость, тот ответил ему резкостью, а кончилось все тем, что Броджешор отправился укладывать вещи. Шагор пришла в отчаяние. Ее мать пыталась урезонить зятя, но безуспешно. Пришлось ей позвать дочь.

В доме свекра встречаться молодой жене с мужем в те времена не полагалось, однако у своего отца она могла себе это позволить.

– Не уезжай, – взмолилась Шагор, припав к ногам мужа. – Побудь здесь хотя бы день. Я ведь ничем не провинилась перед тобой. Подумай, что люди скажут, если ты сейчас уедешь?

Броджешор сердито отдернул ногу – он все еще был раздражен. В раздражении человек не следит за собой, его движения бывают резкими и могут привести к нежелательным последствиям. Именно поэтому, а может быть, в какой-то степени и из-за неосторожности слишком взволнованной Шагор нога Броджешора вдруг с силой ударила ее. Шагор решила, что муж в сердцах дал ей пинок, и отпрянула от него.

– Ты бьешь меня?! – вскрикнула она, вскочив на ноги и выпрямившись, словно разъяренная змея.

У Броджешора и в мыслях не было бить жену, и, если бы он откровенно признался ей в том, все кончилось бы миром. Однако он этого не сделал. Возмущение жены только распалило его.

– А хотя бы и так! – вызывающе ответил он. – Не забывай, что ты должна благоговеть перед моими стопами. Хоть ты и дочь состоятельного отца, твой родитель в свое время почтительно омыл их.

Шагор чуть не задохнулась от бешенства.

– Ты за это поплатишься! – пригрозила она.

– Как именно? – поинтересовался Броджешор. – Может быть, ты тоже ударишь меня?

– Я не такой низкий человек, как ты, чтобы драться, – ответила Шагор, – но я не буду дочерью брахмана, если ты…

– …в один прекрасный день не положишь мою ногу себе на колени и не станешь растирать ее, как какой-нибудь слуга, – проговорил вдруг женский голос за окном.

Шагор и сама хотела сказать что-нибудь в этом роде, а потому машинально повторила:

– …в один прекрасный день не положишь мою ногу себе на колени и не станешь растирать ее, как слуга.

– Прекрасно! – хрипло проговорил Броджешор. – Клянусь, что я буду не брахман, если еще хоть раз увижу тебя, прежде чем разотру тебе ноги.

Он повернулся и вышел из комнаты, кипя негодованием.

Шагор опустилась на пол и заплакала. В это время дверь комнаты отворилась, и появилась служанка, которая пришла поглядеть, как чувствует себя хозяйка после того, как ее покинул муж. Она принялась переставлять вещи, делая вид, будто занята уборкой. Шагор вспомнила о голосе, который только что слышала, и спросила:

– Это ты говорила под окном?

– Нет, – ответила та, – не я.

– А кто же?

– Я!

В комнату вошла незнакомая молодая женщина, прекрасная, как сама Бхагавати.

– Кто ты? – удивилась Шагор.

– Ты меня не узнаешь? – в свою очередь спросила гостья.

– Нет, – неуверенно ответила Шагор. – Кто же ты?

– Я Деви Чоудхурани.

– А-а! – Дрожа от ужаса, служанка медленно осела на пол. Металлическая тарелочка для бетеля, которую она держала, выпала из рук и со звоном покатилась по полу.

– Ш-ш! Молчи, негодница, – шикнула на нее Деви Чоудхурани. – Встань!

Та поднялась, но осталась неподвижной. Слезы текли по ее лицу. Шагор тоже испугалась, на лбу у нее даже выступила испарина – имя Деви Чоудхурани в этих краях заставляло трепетать от страха.

Но через минуту на ее лице вдруг заиграла улыбка. Деви Чоудхурани тоже улыбнулась.

3

Была лунная ночь, не очень светлая, а такая, какие случаются в сезон муссонов, мягким призрачным покрывалом окутывающая землю. Река Тиста, бурная после прошедших дождей, стремительно мчала полные воды к океану. Лунные блики плясали на гребнях волн, над воронками водоворотов, серебрились в пенных шапках небольших бурунов, светились в водяных накатах у берегов. Вода поднялась до стволов деревьев и там, где на нее падала их тень, казалась совершенно черной. Прибрежный поток нес с собой упавшие с деревьев листья, цветы, плоды. Слышался неумолкаемый рокот встречных стремнин, шум крутящихся водяных масс и плеск волн у береговой кромки.

Неподалеку от берега стоял большой баркас, ярко раскрашенный, с нарисованными на бортах изображениями богов. Его медные части были посеребрены, серебром отливала и акулья голова, украшавшая нос судна. Поблизости от корабля, в густой тени громадного тамаринда, покачивалась на волнах, тоже привязанная, длинная лодка – но о ней я поведу речь позже.

Баркас сверкал чистотой, но казался безлюдным. Его команда спала возле кормы, под парусом, натянутым на бамбуковые палки. Только на крыше той части баркаса, где располагались каюты, бодрствовал один человек.

Это была женщина. Она сидела на небольшом, но очень красивом мягком ковре в два пальца толщиной, вытканном замысловатыми узорами. Определить ее возраст было трудно. В ней не замечалось ни той свежести, которая присуща юности, ни того обаяния, которое появляется в более старшем возрасте. Тем не менее ее нельзя было не признать настоящей красавицей. Женщина была довольно высокой, возможно, именно поэтому она не производила впечатления ни худой, ни полной. Ее фигура вполне соответствовала представлениям об идеале женской красоты, когда во всем соблюдена мера. Ее облик отличало полное совершенство.

В ней, как и в Тисте, вспоенной благодатными дождями, все качества достигли высшего уровня своего проявления. Молодость во весь голос заявляла о себе, но нигде не перебирала через край – прекрасный сосуд хранил содержимое в себе. Однако, хотя внешне жизненные силы проявлялись у нее столь явственно, в душе ее царили покой и невозмутимость. В красавице не ощущалось живости, свойственной молодости.

Под стать Тисте, облитой лунным сиянием, был и ее наряд. Она сидела в белом сари даккской работы, затканном золотыми цветами, вся украшенная драгоценностями. Нынче даккские сари уже не пользуются той славой, которую имели сто лет назад, а тогда они ценились очень высоко. Сквозь тонкую ткань просвечивала качули, расшитая жемчугом и сверкающая алмазами. Камни и золото мерцали в голубоватом свете подобно струям шумящей рядом реки, а черные волосы, своенравными локонами ниспадавшие на спину, плечи и грудь красавицы, напоминали темную полоску леса вдоль речных берегов. Волосы отливали мягким блеском и благоухали, наполняя воздух сладким ароматом.

Казалось, будто сама Сарасвати в богатом убранстве сидела на ковре и играла на вине. Нежные звуки легкими волнами плыли по воздуху и тоже, казалось, излучали сияние. Лунный свет проникал всюду – он играл на воде, сверкал на украшениях, пронизывал собою воздух, настоянный на душистых запахах лесных цветов, придавал особое звучание музыке. Какие только мелодии не пела вина! Она то плакала и молила, то сердилась и угрожала, то радовалась и негромко смеялась! Красавица исполняла самые различные раги – и нежные, и печальные, и торжественные. Звуки, словно гирлянды цветов, опускались на бегущие мимо волны, и те уносили их вдаль. Неожиданно молодая женщина взяла высокие ноты, октавы на две выше, чем прежде, потом перешла на низкие, а затем с силой ударила по струнам. Золотые серьги в ее ушах задрожали, а черные пряди волос живыми змейками взметнулись в стороны. Один из спящих поднялся и, тихо ступая, подошел к ней.

Это был высокий и крепкий мужчина, подбородок и щеки которого закрывала короткая густая борода. На шее у него висел священный шнур.

– Что случилось? – спросил он.

– Ты не видишь? – поинтересовалась женщина.

– Нет. Сюда кто-нибудь направляется?

Женщина взяла небольшую подзорную трубу, лежавшую на ковре, – в то время эти инструменты только недавно появились в Индии – и молча протянула мужчине. Тот поднес ее к глазам и принялся внимательно исследовать речные дали. Наконец он заметил вдали баркас.

– Теперь вижу, – сказал он. – Они у поворота. Кто это?

– Не знаю, – ответила его собеседница. – Сегодня мы никого не ждем.

Мужчина снова посмотрел в трубу, а женщина опять тронула струны.

– Ронгорадж! – окликнула его она.

– Да? – тут же отозвался он.

– Что ты разглядел?

– Там несколько человек.

– Сколько?

– Точно не могу определить, но немного. Приготовить лодку?

– Да. Отправляйтесь, но только тихо.

– Отвязать лодку! – крикнул Ронгорадж.

4

Я уже упоминал, что у берега, в тени тамариндового дерева, покачивалась на воде вместительная лодка, длинная – почти шестьдесят локтей, но узкая – не более трех локтей в ширину. В ней вповалку лежало человек пятьдесят гребцов. Услышав команду, они тут же вскочили на ноги, подмяли бамбуковую щепу, устилавшую дно лодки, и вынули спрятанные под ней копья и щиты. Каждый положил свое оружие рядом с собой и взялся за весла.

Лодка неслышно подошла к баркасу, на котором ее ждал вооруженный до зубов Ронгорадж.

– Ронгорадж! – окликнула его молодая женщина. – Помнишь, что я тебе говорила?

– Помню, – ответил тот и сошел в лодку.

Лодка, держась вдоль берега, беззвучно двинулась вверх по течению, навстречу неизвестному судну, которое стремительно шло вперед. Как только оно приблизилось, лодка отошла от берега и повернула к нему. Гребцы работали короткими веслами энергично, но почти неслышно.

На палубе приближавшегося баркаса находилась охрана – восемь хиндустанцев. Шестеро из них безмятежно почивали, подставив черные бороды легкому южному ветерку и лунному свету, однако двое – в красных чалмах и при оружии – сидели на страже. Один из них вдруг увидел лодку, устремившуюся к ним.

– Эй, на лодке! – крикнул он. – Поберегись!

– Сам поберегись! – ответил Ронгорадж.

Охранник сообразил, что дело неладно, и на всякий случай для устрашения дал холостой выстрел. Ронгорадж понял, что его ружье не заряжено.

– Что, приятель, патронов нет? – насмешливо спросил он. – Может, одолжить?

Он прицелился ему в голову, но потом опустил ружье.

– Так уж и быть, – сказал он, – пощажу тебя на этот раз. Собью только чалму с головы.

Он взял лук, с силой натянул тетиву и выпустил стрелу. Чалма тут же слетела с головы бдительного воина.

– Рам-Рам! – запричитал тот.

Лодка подошла к баркасу вплотную. Человек двенадцать мгновенно взобрались на него и, не мешкая, бросились на хиндустанцев. Связать отдыхавших не составило никакого труда – те хоть и проснулись от звука выстрела, спросонья не сумели отразить нападение. Однако с часовыми пришлось повозиться, но недолго. Нападающие значительно превосходили их числом и быстро одолели. Связав стражу, они попытались проникнуть в каюту, но дверь в нее оказалась запертой.

В каюте спал Броджешор, возвращавшийся домой от своего тестя. Его подвела смелость – никто другой в тех местах не отважился бы отправиться в путь по реке ночью.

– Господин! – закричал Ронгорадж, колотя в дверь. – Откройте!

– Кто там? – спросил Броджешор, очнувшись ото сна. – Что за шум?

– Это не шум, – пояснил Ронгорадж. – Просто ваш баркас захватили разбойники.

Броджешор с минуту молчал, потом крикнул:

– Паре! Тиваре! Рамсингх!

– Господин наш! – в отчаянии отозвался с палубы Рамсингх. – Эти негодяи нас всех связали!

– Вот как! Ну что ж, я весьма огорчен, – язвительно заметил Броджешор. – Как только они посмели напасть на вас, таких отважных? Наверное, даже подкрепиться не дали после сладкого сна? Ну да не переживайте. С завтрашнего дня я прибавляю вам плату за верную службу.

Ронгорадж засмеялся.

– Правильно, – поддержал он, – так им и надо. Ну а теперь откройте дверь.

– А ты кто? – спросил его Броджешор из-за двери.

– Один из разбойников. Прошу вас, откройте.

– Зачем же мне ее открывать?

– Для того, чтобы я мог вас ограбить.

– Ты что ж, принимаешь меня за такого же болвана, как эти хиндустанцы? – насмешливо спросил Броджешор и предупредил: – Имей в виду, у меня в руках двустволка. Застрелю первого, кто ко мне сунется.

– Но я здесь не один, – попытался образумить его Ронгорадж. – Нас много, всех не перестреляете. К тому же я тоже брахман, как и вы. Зачем же вам идти на преступление – убивать брахмана?

– Ну, этот грех я как-нибудь переживу, – успокоил его Броджешор.

Под натиском нападавших затрещала боковая дверь в каюту. Броджешор повернулся к ней, но в это время распахнулась другая дверь. Один из разбойников вскочил в помещение. Броджешор молниеносно обернулся к нему и стукнул его прикладом по голове. Тот упал без сознания. Тогда Ронгорадж с силой ударил ногой по боковой двери, разбил ее и ворвался в каюту. Броджешор тут же прицелился, однако выстрелить не успел – Ронгорадж выхватил у него ружье. Он хоть и не превосходил своего соперника силой, был значительно ловчее. Броджешор бросился в рукопашную и уже занес над головой Ронгораджа кулак, собираясь обрушить на него всю мощь своей десницы, но тот упредил его и резко оттолкнул. Броджешор метнулся к стене, увешанной оружием, схватил острый меч и снова повернулся к противнику.

– Как видишь, тхакур, я не страшусь пролить кровь брахмана, – насмешливо сказал он и поднял меч, намереваясь разрубить им своего врага.

Но тут на него накинулись другие разбойники, и меч выпал из его рук.

– Будем связывать? – спросил один из нападавших, держа веревку.

– Не надо, – ответил Броджешор. – Я сдаюсь. Что вам от меня нужно?

– Теперь мы заберем все, что у вас есть, – сказал Ронгорадж. – Признаться, я вначале хотел кое-что оставить вам, но теперь, когда вы чуть не раскроили мне череп, заберу все до последней пайсы.

– Ну что ж, берите, что найдете, – промолвил Броджешор. – Я не стану вам препятствовать.

Разбойники уже перетаскивали захваченное добро в свою лодку. На этот раз им не особенно повезло. Добыча оказалась весьма скудной – носильные вещи, кое-какая утварь для богослужения, и все. Они быстро управились.

– Готово! – доложил Ронгораджу один из его сообщников. – Пора возвращаться. Не тяни с ним.

– Сейчас, – ответил тот и повернулся к Броджешору. – Вам придется отправиться с нами.

– Куда? – насторожился Броджешор.

– К нашей рани.

– Какой такой рани? – не понял тот.

– К нашей повелительнице, – разъяснил Ронгорадж.

– Повелительнице разбойников? – саркастически переспросил Броджешор. – Что-то я не слышал о такой.

– Вы не знаете о нашей Деви-рани? – удивился Ронгорадж.

– А! – догадался Броджешор. – Так вы, значит, из шайки Деви Чоудхурани?

– Мы не шайка, а слуги и доверенные лица нашей госпожи рани, – поправил его Ронгорадж.

– Какова рани, такова и свита, – едко заметил Броджешор. – И зачем мне идти к ней? Может быть, вы думаете поживиться, если бросите меня в темницу?

– Конечно, – подтвердил Ронгорадж. – На баркасе нам ничего не перепало, может, повезет, если придержим вас у себя.

– Ну что ж, я и сам не прочь побывать у вашей предводительницы. Тем более что на нее, как говорят, стоит посмотреть. Она молодая?

– Мы относимся к ней, как к матери, – строго проговорил Ронгорадж. – А дети не ведут счет годам своей матери.

– Я слышал, она красива?

– Для нас она как Бхагавати.

– Вот и прекрасно. Поглядим, какова ваша Бхагавати.

Он вышел из каюты следом за Ронгораджем. Едва ступив на палубу, Броджешор увидел, что его команда барахтается в реке. Со страху перед разбойниками гребцы попрыгали в воду и теперь держались на плаву, ухватившись за швартовы.

– Не бойтесь, – крикнул им Броджешор. – Поднимайтесь на баркас да молитесь, чтобы все ваше при вас осталось. Эх вы, удальцы-молодцы!