Текст книги "В постели с наставником (ЛП)"
Автор книги: Блайт Гиффорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Она замотала головой, торопясь развеять любые его подозрения.
– Я никуда не спешу.
– Вот и правильно. Сперва познай женщин и все те удовольствия, которые может подарить тебе плоть. И пусть апостол Фома зовет это грехом. Он начал порицать блуд уже в старости, когда потерял интерес к утехам, которым предавался всю свою юность. – Дункан озорно улыбнулся. – И поскольку отца у тебя нет, похоже, твоим обучением придется заняться мне.
Она очень хотела, чтобы он занялся ее обучением. Правда, в несколько ином плане. Она хотела познать то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине. Она хотела познать его.
Острое желание пронзило ее – впервые в жизни.
Но если Дункан возьмется учить ее тому, что должен знать о любви мальчик…
– Сейчас мне лучше сосредоточиться на латыни, чтобы не опозориться перед королем.
Его ладонь, теплая и тяжелая, легла на ее шею и легонько потрепала ее.
– Наконец-то ты взялся за ум. – Он встал. – Я не наелся. Пошли поглядим, не осталось ли на кухне сыра.
Тем вечером они больше не говорили о серьезных вещах, но ее бедное, истомившееся под перевязью тело болезненно откликалось на каждый жест его пальцев, на каждое движение губ. «Перестань отрицать свою сущность», – кричало оно. – «Можешь игнорировать меня сколько хочешь, в конце я все равно предам тебя».
Разговор с Дунканом о любви, о браке, о доме разбередил рану, которую невозможно было исцелить. И рядом не было женщины, с которой можно было бы поделиться.
Сегодня мир мужчин преподал ей еще один урок. Делай вид, что тебе не больно, и держи свои дурацкие чувства в узде.
***
Несколько дней спустя Джейн сидела внизу и горланила наравне со всеми скабрезные песенки, мысленно радуясь, что мать ее не слышит. Иначе ее, несомненно, ждал бы серьезный выговор.
Мужчины, как она отметила про себя, тратили до неприличия много времени на мысли и разговоры о физических отношениях с женщинами.
– Как разошелся сегодня Маленький Джон. Глаза так и горят! – рассмеялся, глядя на нее, Дункан. Песня закончилась, но его пальцы продолжали неутомимо перебирать струны. – Похоже, не терпится познать радости плоти.
Наедине с ним она бы непременно сконфузилась, но в компании приходилось следить за собой и не забывать реагировать по-мужски.
– Не суди по себе, – огрызнулась она, заерзав на скамье. – И не приписывай мне свои грешные мыслишки.
– Прекратите вы оба, – сказал Джеффри. – Давайте лучше споем что-нибудь из репертуара трубадуров.
На лицо Дункана набежала тень.
– Куртуазным стишкам я предпочитаю старую добрую приграничную балладу.
Генри засмеялся.
– Джеффри втрескался по уши. Он может думать только о любви-и, – пропел он, заморгал глазами и, виляя задом, прошелся по комнате, передразнивая женскую походку.
Джеффри отвесил приятелю такого тумака, что тот, хохоча, завалился на пол.
– Мне, в отличие от вас, повезло заполучить девушку, которая принимает меня таким, какой я есть. Вы, болваны, на такую удачу можете даже не облизываться.
– Не больно-то и хотелось, – отозвался Дункан и, когда Джейн перехватила его взгляд, отвел глаза в сторону, будто бы сожалея о том, что недавно разоткровенничался перед нею.
Она вдруг вспомнила, как до слез смешила сестру, пародируя ужимки придворных дам. Ничего сложного – знай себе делай реверансы да жеманно закатывай глаза. У нее получится гораздо смешнее, чем у Генри.
– Женатым приятно быть ночью, а наутро – не очень! – выкрикнула она и, вскочив на ноги, поплыла по комнате – плавно качая бедрами, надувая губки, стреляя глазами из-под полуопущенных ресниц – в общем, изображая ужаснейшую из кокеток.
Вся компания восторженно взвыла.
Польщенная их реакцией, она профланировала обратно к столу. И вдруг заметила, что Дункан уже не смеется. Лицо его сделалось напряженным, и когда их глаза встретились, в его взгляде установилось какое-то новое выражение.
Как если бы он узрел ее истинную сущность.
Она резко перестала кривляться и села. Схватилась за кружку, сделала большой глоток эля и рукавом вытерла пену со рта. Потом развалилась на лавке, пошире раздвинув колени, и постаралась издать отрыжку, достойную настоящего деревенского мужика.
Глупая, глупая… Нельзя, чтобы тебя даже в шутку считали женщиной! Что, если он все понял?
***
Выдавив сквозь зубы смешок, Дункан убрал руку под стол, поправляя… что?
Дурацкая выходка Джона пробудила в нем – что ж, надо называть вещи своими именами – физическое желание. Неудивительно, что мужчинам запрещено рядиться в женское платье. Нет, определенно, у него слишком давно не было женщины, если он так возбудился при виде мальчишки, который изображал девушку.
Он знал, что ему поможет. Дальше откладывать некуда.
Глава 9.
В один из вечеров, не сказав никому не слова, Дункан ушел в город. Минуло несколько часов. Отзвонили вечерние колокола. Наступила ночь, но он не вернулся.
Слоняясь возле окна, Джейн поглядывала в темноту и молилась о том, чтобы ее тревоги оказались напрасны. В конце концов, он взрослый мужчина, с двумя здоровенными кулаками, и способен постоять за себя. Ему не нужна нянька.
Но он сам предупреждал ее, что на улицах небезопасно. Сегодняшнее заседание парламента давно закончилось. Ярмарка закрылась еще вчера. Куда он мог запропаститься?
Потом она услыхала шаги. Слетела вниз по лестнице и с размаху врезалась в Дункана, который как раз открывал дверь.
– Какого черта…
– Где ты был? – перебила она его.
– Уйди. – Он отодвинул ее в сторону и шатко побрел к себе. Сколько же эля он выпил?
Она побежала следом, зашла в его спальню. Он сидел спиною к ней на кровати и расшнуровывал свои короткие кожаные башмаки.
– Что случилось? Где ты пропадал?
– Иди спать.
Это был не ответ.
– На кухне осталась селедка. Принести, если ты голоден?
– Нет. – Он даже не повернул головы.
– Я, между прочим, волновался. – Она прикусила язык. Упрек прозвучал слишком по-женски.
Он встал и развернулся к ней так стремительно, что едва не упал.
– Тебе не все равно? Я не обязан перед тобой отчитываться!
Но, вопреки ее воле, ей было далеко не все равно.
– Уже давно стемнело, а тебя все нет и нет. Гулять по ночам опасно, ты же сам говорил…
– Я был с женщиной.
– О. – Она опешила. В ее голове нарисовалась омерзительная картинка. Дункан. Женщина. Он целует ее, трогает ее груди, входит в нее… Внезапно ей стало нечем дышать. – С женщиной?
Она возненавидела эту женщину.
Кто она такая? Где они познакомились? О чем говорили? Делился ли он с нею своими мечтами, своею тоской по родине или без лишних слов уложил в постель и удовлетворил себя, придерживаясь правила сторониться любых чувств, кроме похоти?
Но для этого он отсутствовал слишком долго.
– С женщиной. Что тебе не понятно? С развеселой пышной бабенкой. – Он выставил перед собой руки. – С вот такущими титьками.
Джейн подавила ревность. У нее не было права ревновать. Она лишилась его в тот момент, когда спрятала свою грудь под мужским платьем.
– Ну, надеюсь, позабавился вдоволь. – Подражать его выговору стало вдруг неприятно. Таким образом она будто бы превращалась в его соучастницу в мужском заговоре против женщин.
– А то. – Однако ни в его тоне, ни в жестах и близко не чувствовалось того удовлетворения, которое снисходило на мужчин после соития. – Выметайся.
Он повалился на кровать и прикрыл глаза ладонью. Вторая его рука шевельнулась в сторону двери, прогоняя ее прочь.
Джейн вздернула подбородок, но заставить себя кивнуть не смогла.
– Добрых снов. – И не успела она выйти за порог, как он захрапел.
***
– Парень, подымайся. Я тебе кое-кого привел.
Еще в полусне она поняла, что Дункан опять до крайности пьян. И мстительно пожелала, чтобы он поплатился за это больной головой и желудком.
Разлепив глаза, она села.
– Кого?
То были первые слова, которыми они обменялись с прошлой ночи, когда она, поднявшись наверх, долго ворочалась с боку на бок, сражаясь с фантазиями о том, как он занимается любовью с женщиной.
С нею самой.
– Ш-ш. – Он оглядел спавших вповалку студентов. – Пошли.
Поскольку она спала в одежде, ей не оставалось ничего другого, как выбраться из постели и проследовать за ним вниз. Он подтолкнул ее через порог в свою спальню.
– Жди здесь, – велел он и закрыл дверь.
Впервые она осталась в его покоях одна. С наслаждением вдохнула его запах, в котором переплетались запахи дерева, ягод и чего-то еще. Чего-то волнующего, дикого. Провела ладонью по его кровати, представляя себя меж простыней…
Позади скрипнула дверь.
– Вот. Это тебе.
Она обернулась и увидела знакомое – и весьма обеспокоенное – девичье лицо. Гэвис. Не успели они переглянуться, как Гэвис, подгоняемая тычком в спину, перелетела через порог и, потеряв равновесие, упала на колени возле кровати.
– Пора взрослеть, Маленький Джон. – Покачнувшись, Дункан тяжело привалился к дверному косяку. – Негоже в твои лета ходить девственником.
Она изо всех сил старалась не встречаться с Гэвис взглядом. Неожиданно на нее накатило нездоровое, безудержное веселье, и она закашлялась, давясь смехом.
– Чего смеешься? – Дункан угрожающе насупился. – Боишься, силенок не хватит?
Приосанившись, она поставила ногу на край кровати и повернулась так, чтобы он не заметил, сколь вялым и жалким был ее полотняный botellus.
– Силенок-то хватит. Но зрители мне не нужны.
Он повесил голову, словно внезапно осознал, что наделал.
– Ей заплачено за всю ночь, но чтобы на рассвете и духу ее здесь не было.
Когда он, хлопнув дверью, ушел, они с Гэвис уставились друг на друга. А потом Джейн упала на кровать и, зарывшись лицом в подушки, зашлась в приступе бесконтрольного смеха, перешедшего под конец в рыдания.
Гэвис, присев рядом, обняла ее за плечи.
– Бедняжка. Не подозревала ты, чем обернется твое бегство из дома, да?
– Иногда… иногда он ведет себя совершенно по-скотски.
– И ты его любишь.
Она протестующе всхлипнула. О любви не могло быть и речи.
– Он того не стоит.
– Как и все его племя. Но он человек неплохой, уж поверь. А если справится с теми демонами, что терзают его из-за тебя…
Джейн шмыгнула носом.
– Из-за меня?
– Его влечет к тебе. И это сводит его с ума. Он приходил ко мне давеча и нес какую-то чепуху о том, что не желает становиться содомитом.
Джейн поежилась. Запутавшись в собственных бедах, она не задумывалась о том, что его доброе, несколько выходящее за рамки, отношение к юному Джону могло посеять в его душе раздор.
– Значит, прошлой ночью он спал с тобой? – От мысли об этом стало противно.
– Спал, да не так, как ты воображаешь. Пришел пьяным до безобразия и отрубился, не тронув меня и пальцем. – Ее новая подруга усмехнулась. – Но я сказала, что он был жеребцом. Я им всем так говорю.
У нее отлегло от сердца.
– Слава Богу, ему встретилась ты, Гэвис. Скажи, когда твой брат отправится в путь? – На расстоянии семья стала для нее особенно дорога.
– Наверное, завтра. Ярмарка-то, где он подрабатывал, закрылась.
– Спасибо тебе. – Она задумчиво обвела взглядом комнату. Что может значить для юноши ночь первого посвящения? – Гэвис, помоги мне. Нужно как-то убедить его, что сегодня ночью моя жизнь переменилась.
– Ты и теперь не признаешься ему, кто ты?
– У меня нет выбора. Если он узнает правду… – О последствиях было страшно даже подумать.
– Ладно уж, помогу, – вздохнула Гэвис. – Поди не впервой заниматься всякими странностями. Думаю, выпытывать у тебя подробности он не станет. Но обещай, что наутро выведешь меня отсюда. – Лицо ее вновь приняло обеспокоенное выражение.
– Обещаю. – Будет несправедливо, если ее подруга попадет в тюрьму из-за того, что Дункана одолели сомнения в собственной мужественности.
– Но лучше тебе закончить с этим маскарадом.
– Не могу. Никак. – Только под видом Джона ей возможно быть с ним рядом.
Качая головой, Гэвис сдернула с кровати покрывало и разворошила простыни.
– Когда я стану покрикивать, начинай стонать на все лады.
Джейн прыснула.
– Кричи громко, чтобы он услышал.
***
Кто-то тронул его за плечо. Дункан разлепил глаза и, щурясь против желтоватого утреннего света, понял, что всю ночь проспал за столом общей комнаты и пропустил утреннюю мессу. Студенты, эти чертовы ублюдки, разбежались по классам, не разбудив его.
Он попробовал выпрямиться. Желудок, а за ним и голова, взбунтовался, и он со стоном смежил веки, вспоминая все, что натворил за два дня беспробудного пьянства. Как пытался утопить свои страхи в соитии с женщиной. Как потом вернулся за нею и навязал ее Джону.
Осторожно приоткрыв глаза, он покосился на разбудившего его мальчика. На вид тот ничуть не изменился. И не скажешь, что его всю ночь ублажали в постели.
Не в состоянии держать спину ровно, он подпер голову кулаком.
– Ну что, парень, как прошел твой первый раз?
Скулы мальчика немного порозовели.
– Неплохо. Ей, вроде, понравилось.
Он фыркнул.
– В первую очередь понравиться должно было тебе. Так понравилось или нет?
Тот окончательно смешался.
– Могло быть и лучше.
– Куда уж лучше-то? – От громкого восклицания заломило виски. Поморщившись, он понизил голос: – Это тебе не латынь, которую можно выучить по книжкам. Тело само ведает, что ему делать. Черт, да заниматься этим с женщиной во сто крат приятнее, нежели со своей рукой.
Мальчик упорно отводил взгляд, мешая Дункану понять, усвоена ли его лекция.
– Она славная девушка.
– Славная девушка? Она публичная девка. – В голове забилась боль, усиливая чувство вины. Он знал, вчерашняя ночь была ошибкой. Знал и пытался себя оправдать. – Попользовал ее, и забудь. Вспомни, чему я тебя учил. На таких точно не женятся.
Джон с задумчивым видом изучал носки своих башмаков. Нет, не так должен выглядеть юноша, впервые познавший женскую плоть. Совершенно не так.
– А на каких женятся?
– Что за дурацкий вопрос?
Голубые глаза посмотрели на него в упор.
– Какой должна быть женщина, чтобы ты захотел взять ее себе в жены?
– Не заводи эту песню по новой. Сегодня утром я не в настроении думать о браке. – Где мальчишка нахватался этих бредней? – Мне бы придумать, что ответить святому отцу, когда он спросит, почему во время мессы церковь оказалась закрыта.
– Не надо ничего придумывать. Я взял ключи и открыл церковь. И увел девушку, пока ее не обнаружили.
Дункан заморгал. Сумбур в его сознании несколько прояснился. Удивительно, но Джон оказался более ответственным, чем он сам. Если бы проктору донесли, что в общежитии ночевала женщина, им пришлось бы до осени выплачивать штраф.
Хоть какая-то польза от этих безумных ночей. Джон снова стал похож на нормального мальчишку.
За исключением одного.
Одной детали, за которую уцепился взгляд его воспаленных глаз, когда он, оглядев Маленького Джона с головы до пят, узрел том в месте, где обычно располагался член, нечто округлое и бесформенное.
Глава 10.
Он уставился на странную выпуклость между ног мальчика. Потом перевел взгляд на его лицо.
Маленький Джон в панике попятился.
– Ты, наверное, голоден. Я что-нибудь принесу.
Он поймал его за руку и резко поддернул к себе. Они столкнулись грудь в грудь. И когда мальчик сделал вдох, Дункан ощутил мягкий толчок. Перевязь под его туникой. Но не на ребрах. Выше.
Он вгляделся в мальчишку, изучая черты, которые до сего момента не казались ему подозрительными. Легкие, светлые волосы. Нежные губы, слишком скорые на обиду. Лицо Джона магическим образом преобразилось, и Дункан понял то, о чем должен был догадаться с самого начала.
Открытие потрясло его, как удар кулаком в темя.
Щеки, на которых не рос даже пушок – и никогда не вырастет. Оробевший взгляд. Узкие плечи, слишком широкие для юноши бедра…
– Боже, – выдохнул он. – Ты женщина. – Неловкость, несоответствие. Как от потуг писать левой рукой.
Она яростно, отчаянно замотала головой, а потом, поняв, что бессмысленно отрицать очевидное, совершенно по-женски расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.
Если их увидят, если хоть одна живая душа узнает… В его одурманенном мозгу начала вырисовываться картина того, какими будут последствия. Он схватил ее за руку, и его бросило в жар.
– Идем. Живо.
По пути в его комнату им, по счастью, никто не встретился. Они зашли внутрь, и Дункан, захлопнув дверь, отшвырнул девчонку от себя с такой силой, что она отлетела к стене. Он был до смерти перепуган тем, насколько страстно хотел поцеловать ее, нет, поглотить ее полностью – и сейчас, и все это время, все эти долгие недели, пока внутри него росло отвратительное чудовище, желавшее проделать с мальчиком вещи, которые ни один мужчина не вправе желать от другого.
Потому что Джон был не просто другой. Он был другая.
Дункан подтащил ее к себе. Он должен знать наверняка. Должен добыть последнее доказательство. Сведя вместе ее запястья, он зажал их в кулак. До чего легко сломить сопротивление женщины, подумалось ему сквозь пелену ярости. Можно даже не напрягаться.
Она выворачивалась, брыкалась, громким шепотом требовала отпустить ее, но он оставался неумолим. Запустив правую руку в ее шоссы, он пошарил у нее между ног. Пальцы, обжигаясь о голую кожу, запутались в мягких завитках. И нащупали рядом комок ткани.
Зажав улику в кулаке, он поспешил выдернуть руку наружу. Пока соблазн не стал слишком велик.
Пока он не пересек черту.
Он потряс жалкой обманкой у нее перед носом.
– Ты меня одурачила! – Выставила полным болваном. Идиотом. Деревенским дурачком, не умеющим отличить овцу от барана.
Впрочем, не его одного. Она одурачила их всех.
Или не всех?
– Кто о тебе знает? Джеффри, Генри? Говори.
– Только Гэвис, – пробормотала она, опуская глаза в пол.
– Какая еще Гэвис?
Она вскинула голову. Глаза ее сверкнули гневом под стать тому, что кипел внутри него самого.
– Ты спал с нею и не спросил, как ее зовут? – Для мужчин, очевидно, в этом не было ничего зазорного.
– Кто она?
– Девушка, которую ты подложил мне в постель, – с горечью отозвалась она.
Он густо покраснел до самой шеи. Они же… Он же ясно слышал, как они…
– Мы шумели, чтобы ты ничего не заподозрил! – воскликнула она, завидев его растерянность.
Его затопило облегчение.
– Больше никто не знает?
– Никто. И не должен узнать. Пожалуйста, Дункан, помоги мне.
Челюсть его изумленно отвисла, а потом сердито захлопнулась. Вот уж что-что, а помогать этой предательнице он не собирался. Чего он хотел сделать, так это занести кулаки и бить ее смертным боем, пока не иссякнет переполнявшая его злость.
Но он не мог поднять руку на женщину, какой бы подлой и лживой она ни была.
– Помочь? Да чем же? – вырвалось у него. – Чего ты вообще можешь хотеть?
– Того же, чего и ты! Я хочу вольно жить, учиться, ходить по улицам, не опасаясь, что ко мне начнут приставать. Я хочу, чтобы в первую очередь меня слушали, а не оценивали размер моих… титек.
Господи, помоги. Он немедленно уперся взглядом в ее плоскую грудь.
– Представь себе, они там есть, – огрызнулась она. – Просто перевязаны.
– То есть, история про падение с лошади это… – Он не договорил. Вранье. Сплошное вранье. Ловко же она обвела их вокруг пальца.
И несмотря на это, ему нестерпимо, до дрожи хотелось ее обнять – так, что он едва поборол искушение.
– То, что ты сделала… Это противоестественно.
– Я не сделала ничего, о чем нельзя признаться на исповеди, – отрезала она. – В отличие от твоих делишек с овцами.
Смешное и нелепое обвинение, но он был слишком зол, чтобы смеяться.
Овцы никогда его не прельщали.
Она принялась мерять шагами комнату. При других обстоятельствах его позабавила бы эта пародия на его собственную учительскую манеру ходить при разговоре.
– Я хочу получать знания, хочу путешествовать. Что здесь противоестественного? Почему я должна мириться с тем, что все, кому не лень, решают за меня, что можно, а что нельзя, только потому что по воле случая я уродилась женщиной?
– Господь сотворил тебя женщиной не случайно. У тебя свое предназначение.
И оно заключается в том, чтобы лежать подо мной. Ни о чем другом наедине с нею, когда напротив призывно маячила его узкая кровать, он попросту не мог думать.
– Какое, скажи на милость? Быть приманкой для любого прохожего, которому спьяну может взбрести в голову поцеловать меня или сотворить чего похуже?
Краска стыда залила его лицо при воспоминании о том, как они приставали к уличной женщине. Неудивительно, что ее вывернуло наизнанку.
– Я своими руками сверну шею любому, кто посмеет тебя тронуть.
Ее лицо смягчилось.
– Спасибо.
Никогда еще она не выглядела так женственно.
Глотая воздух, он попытался собраться с мыслями и понять, как поступить дальше. Он сам привел сюда Маленького Джона. Ответственность за парнишку – нет, за девчонку – лежала на нем одном. Не только она окажется в опасности, если правда выплывет наружу, но и все, чего он с таким трудом добивался долгих семь лет – уважение коллег, общежитие, его ученая степень.
Расставание будет тяжким, но она должна уехать. Немедленно.
– Ты сказала, что ты сирота. Это тоже ложь?
Она замялась.
– У меня есть сестра. Я, кажется, говорила.
Прекрасно. Будет, кому ее сбагрить.
– И тебе не пятнадцать, так?
– Семнадцать.
– Господи, я слыхал от тебя хоть слово правды? – Горло мучительно сжалось. Джон, к которому он относился, как к брату. Джон, с которым он делился тем, что не рассказывал никому. Ни родным, ни друзьям, ни, тем более, женщинам.
– Я не лгала о том, что хочу учиться. – Она посмотрела ему в глаза. – И о том, что буду тебе преданным другом – тоже.
Дружба. Ничего не скажешь, занятное словцо для описания их отношений. А ведь он просил Маленького Джона не разбрасываться обещаниями.
– Я верил тебе. Я рассказывал тебе вещи, которые не доверял никому. А ты лгала мне.
– О том, кто я есть, и только.
– По-твоему, этого мало? Да это самое важное в жизни мужчины – то, кто он есть! Но ты ведь у нас не мужчина, верно? Почем тебе было знать.
Настал его черед нервно расхаживать по комнате. Ради всего святого, что могло сподвигнуть ее на подобный шаг? Может, она сумасшедшая?
– Тебя что, дома били? – Вот единственное оправдание ее поступка. Он, не понаслышке знавший, что такое побои, не отдаст ее в руки каким-нибудь извергам.
– Что ты, никогда! – Его предположение шокировало ее. – Но они хотели, чтобы я была, как все нормальные женщины, а я не могу. Не получается у меня, хоть убей.
Этот мучительный опыт был хорошо знаком и ему самому. Он знал, как это тяжело – пытаться сотворить из себя то, кем ты быть не можешь. «Ты когда-нибудь хотел невозможного?» – однажды спросил он Маленького Джона. Похоже, ответом было «да».
Он схватил ее за плечи и затряс, чтобы из ее головы выветрилась вся эта блажь.
– Думаешь, мужчинам неведом страх? Думаешь, нам не надо бояться тех, кто сильнее и больше?
– Но не всех мужчин в целом.
– Ни черта ты не смыслишь. Послушай меня, Джон, или как там тебя кличут на самом деле… Если в тебе есть хоть капля ума, то за время, пока ты жила среди нас, ты должна была понять, сколь много обязательств лежит на наших плечах.
Закусив губу, она отвернулась, и он еще раз хорошенько встряхнул ее.
– Ты поняла или нет?
Она сердито воззрилась на него и кивнула. Огонь в ее взгляде опалил его, и ладоням, которыми он все еще сжимал ее плечи, тоже стало жарко.
– И чтоб ты знала. Мужчинам нельзя, просто немыслимо даже думать о том, чтобы заниматься всяким непотребством друг с другом!
Он отдернул руки и выпрямился. Тошно было смотреть на нее, на себя самого.
– Но ведь ничего не было! – воскликнула она с упрямством Маленького Джона. Он видел – она свято верит в то, что он должен простить ее, как, очевидно, всю жизнь прощали ее родные. Ее не били, о нет. Ее избаловали донельзя. – Все обошлось. Мы… ты… Я же не мальчик, а женщина.
– Обошлось? Думаешь, я забуду, как ты держала меня за идиота? – Он и был идиотом, не заметив у себя под носом девчонку. А когда заметил, чуть было не потерял рассудок от похоти. – И когда ты собиралась прекратить этот цирк?
– Никогда! – выкрикнула она.
Наступила тишина. Он ошеломленно молчал.
А потом она зарыдала, судорожно глотая воздух и всхлипывая так горько, так надрывисто, что у него дрогнуло сердце.
– Я думала… – слова с трудом прорывались сквозь рыдания, – я думала, у меня получится притворяться вечно.
Да, из-за нее его мир полетел вверх тормашками. Но, покуда он скрывает свою боль, внешне его жизнь никак не изменится. Она будет развиваться в привычном ключе, какие бы страсти не кипели у него внутри. А вот жизнь этой девочки – если ее тайна выплывет наружу – окажется неминуемо разбита. Все, что было дорого Маленькому Джону, все его надежды и чаяния – все пойдет прахом.
Он шагнул к ней и, когда она испуганно отпрянула, замер на месте. Ясно. Теперь она боится его – несмотря на то, что столько времени прожила с ним в тесном соседстве. Впрочем, жила она под видом Джона, а тому опасаться было нечего.
– Я не обижу тебя. – Неужели есть нужда это проговаривать?
– Обидишь и сам не заметишь.
Ее омытые слезами глаза не отпускали его, побеждая его без слов, без прикосновений. Он непроизвольно заслонился от нее ладонью, но продолжал чувствовать на себе ее взгляд.
И мало-помалу он сдался. Под тяжестью необратимой правды его эмоции улеглись. Гнев отпустил.
Гнев. Но не похоть.
Жестом он пригласил ее сесть на кровать, ибо ничего другого в его комнате не было. Она присела на краешек, подвернув под себя ногу, а он на безопасной дистанции расположился напротив.
Довольно долго они молчали. Смотрели друг на друга.
Узнав, что она женщина, Дункан уже не мог воспринимать ее иначе. Светлые кудри – о, как она станет прекрасна, если отпустит волосы, – мягко вились вокруг ее лица. Голубые глаза были большими, ранимыми. Подбородок – квадратным, но по-девичьи аккуратным. Губы – не полными, но такими манящими. Он будто прозрел. Ее принадлежность к женскому полу стала для него очевидна.
Он перебирал в памяти мелочи, которые раньше ускользали от его внимания. Опрятность ее почерка. Изящество, с которым она подавала тарелки на стол. Тысячи примет предстали перед ним в новом свете.
Джон оказался девушкой, и Дункан не знал, как с нею обращаться.
Буря в его душе на время утихла, но чресла наотрез отказались прислушаться к голосу разума. Ее груди влекли к себе, так и подмывало задрать ей тунику. Она сидела, отставив колено, и поза ее будила воспоминания о том, где недавно побывали его пальцы, еще немного – и они проскользнули бы внутрь…
Еле сдержав стон, он прикрыл веки и попытался обрести над собою контроль. Все же он взрослый человек со степенью магистра искусств, а не похотливое животное.
– Расскажи, почему ты сбежала из дома.
– Моя сестра рожала, а я не могла… а они… – Ей не хватило дыхания.
Он терпеливо ждал. Она молчала, не поднимая глаз. Потом начала заново:
– Меня хотели выдать замуж. За совершенно незнакомого человека. Я его ни разу в жизни не видела. Я должна была делить с ним ложе, прислуживать его…
Сердце его сжалось, но он преодолел слабость и заставил себя сказать:
– Возвращайся домой и выходи за него.
От взгляда, который она на него бросила, любой деревенский дурачок забился бы под лавку.
– Об этом браке можно забыть.
Она была права. Никто не возьмет в жены девушку, которая жила в мужском общежитии. Все – ее жених, ее родные – сделают вывод, что она ходила по рукам, как обычная шлюха. Ее, безусловно, начнут сторониться, а то и вовсе прогонят из дома.
– Но замуж ты все же хочешь? – уточнил он, вспомнив, как часто она заводила речь о браке.
Вид у нее сделался как у наставника, раздраженного непонятливостью тугодума-ученика.
– Ни за что и никогда. Ни один муж не разрешит мне жить такой жизнью. – Она обвела руками пространство вокруг себя, подразумевая этим жестом все, что окружало ее в эти месяцы – общежитие, университет, риторику, грамматику, даже латынь.
Хлопнула входная дверь – студенты начали возвращаться с утренних лекций. Оставаться дальше наедине стало опасно.
И внезапно возможные последствия ее маскарада – для нее, для них обоих – стали для него очевидны. Он привел ее сюда. Взял под свое крыло. Если студенты узнают, что она женщина, то никто – даже Генри и Джеффри – не поверит в то, что он был в неведении. Его карьера будет разрушена. Ее же судьба могла сложиться еще печальнее.
– Ты понимаешь, что будет, если они узнают о твоем обмане?
– Они вышвырнут меня вон.
– В лучшем случае.
Она побледнела.
– Думаешь, меня могут…
– Я-то тебя не трону, девочка. Но не все такие, как я.
Озлобленные, ослепленные похотью студенты способны учинить над ней самую жестокую расправу, когда узнают о ее вероломстве. Особенно если они вообразят, что все это время она принадлежала Дункану, а ныне стала доступна для всех.
Только его сильные руки способны остановить их.
– Тогда будет лучше, если для них я останусь Джоном.
Она прикусила довольную улыбку, и он понял, что и впрямь был тугодумом. Эта девица вознамерилась остаться.
Колокола прозвонили полдень. Нужно было что-то решать. Скоро кто-нибудь постучится в дверь с просьбой докупить пергамента или выдать дров для растопки. Да и Пикеринг, с которым они условились о встрече, вероятно, заждался его.
– Пока все останется как есть. – Абсолютно логичное и естественное решение. И оно никак не связано с нежеланием разлучаться с нею. – Но только временно. Пока я не разберусь с тем, как быть дальше.
Она потянулась вперед, чтобы поцеловать его руку, но он, страшась любого контакта с нею, отдернул ладонь.
– Пойми, у тебя не получится дурачить их вечно.
– Я буду более осторожна.
Он вздохнул. Не все люди настолько слепы, каким был он сам. Ее разоблачение – вопрос времени.
– Веди себя, как раньше. Занимайся уроками. И держись поближе ко мне.
И когда она улыбнулась, он с пугающей ясностью осознал, насколько они стали близки. Дункан и Джон. Джон и Дункан. Как братья. Больше, чем братья…
Он неуклюже потрепал ее по плечу. На ее ресницах заблестели, угрожая пролиться, слезы. Ослабев под его ладонью, она порывисто обняла его, и он инстинктивно прижал ее к себе, открыв в своем сердце то, что подспудно чувствовал все это время. Она женщина. И он будет защищать ее до конца.
Разомкнув объятия, он с осторожностью отодвинул ее от себя и приподнял ее лицо за подбородок, чуть было не утонув в ее глазах.
– И как же мне теперь называть тебя?
Дрожащая улыбка.
– Джейн. Меня зовут Джейн.
Но он не мог называть ее так. Просто не мог. У Маленького Джона больше не было имени.
Глава 11.
– Слава богу, она жива, – сказала Солей. Попугай в клетке заскрежетал, передразнивая ее.
Улыбаясь, Джастин смотрел, как жена укачивает их маленького сына, который попискивал, но не выпускал из ротика ее грудь. Худшее осталось позади, но поскольку Солей была еще очень слаба, доктора настояли на том, чтобы она провела в постели еще какое-то время.
