Текст книги "В постели с наставником (ЛП)"
Автор книги: Блайт Гиффорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
– Нет никакого Джона. Есть только Джейн. Господи, да взгляни на себя! Ты женщина.
Острая боль, терзавшая его душу, как в зеркале отразилась на ее лице.
– Но…
Жестом он остановил ее.
– Маскарад окончен. Можешь остаться у сестры или в монастыре, но со мной ты не поедешь.
Он не повезет ее туда, где на нее обрушится то, что он надеялся позабыть.
– Я убегу! – Нижняя губа ее выпятилась и предательски задрожала.
Его горло сдавили слезы.
– Маленькая моя, у тебя не получится бегать всю жизнь.
Заставив себя отвернуться, он принялся, не глядя, бросать оставшиеся вещи в сумку. Позади было тихо. А потом она неслышно приблизилась, обняла его за талию и крепко прижалась к его спине. И спросила устало, признавая свое поражение:
– Мы еще увидимся?
Он не смог пересилить себя и ответить «нет». Не смог одним махом уничтожить ее – и свои – надежды.
– Не знаю. Может, когда-нибудь… – Однако они оба знали: если он уедет один, это «когда-нибудь» никогда не наступит.
Она мелко вздрагивала за его спиной, и ему хотелось вместе с нею оплакать их расставание. Но он боялся, что если обернется и обнимет ее, то не найдет в себе сил отпустить.
– Когда ты уезжаешь?
– Через несколько дней. Как только разделаюсь с делами в Кембридже, сразу двинусь на север.
Один.
Навстречу поднимется башня, стоящая на зеленом холме на страже речной переправы. Если он выживет, то когда придет лето, снова отправится бродить по горам, а зимними вечерами будет в одиночестве петь у огня. Но без этой странной девушки, которая видела его душу насквозь, в его сердце навечно останется брешь, которую ничто не сможет заполнить.
***
Сидя в седле позади него и прижимаясь лбом к его широкой спине, она оплакивала свои разбитые надежды.
Он не оборачивался и потому не видел ее слез.
У тебя не получится бегать всю жизнь.
Неудивительно, что он не хочет ее брать. Она хуже ребенка. Обуза, никчемное бремя. Беспомощная и нерешительная.
Пообещала сестре разобраться со своей ложью, но так ничего и не сделала.
За все это время она уяснила два правила. Во-первых, строить жизнь – тяжело. Во-вторых, нужно нести ответственность за себя и свои поступки.
Пришло время применить это правило к себе. Иначе она будет недостойна называться дочерью короля. Мать нашла в себе силы быть стойкой и бороться за своих дочерей. Сестра в свое время тоже исполнила долг.
А чем могла похвастаться Джейн? Тем, что носила шоссы и полагала, что мир обязан распахнуть перед нею свои объятия? Тем, что, когда этого не случилось, стала ждать, что ее судьбу устроят Дункан или король?
Сегодня сестра будет искать ее, но не найдет. Узнав об ее исчезновении, они приедут в Кембридж как только Джастин закончит с делами в Вестминстере. Потом ее заберут домой и переоденут в юбки, а Дункан поскачет на север. Один.
И почти наверняка встретит там свою смерть.
Прежде чем они найдут ее, она должна доказать Дункану, что они созданы быть вместе. Неважно, в Кембридже или в Клифф-Тауэр. Неизвестно, какой будет их жизнь, но Джейн была уверена – тем редкостным чувством, которое их связало, нельзя бросаться. Она женщина. Пусть не такая, как все остальные, но она смирилась со своей природой и научилась ей радоваться.
Но даже если он уступит и согласится взять ее с собой, между ними по-прежнему будет лежать ее ложь. Она была готова пойти за ним хоть на край света, но что будет, если Дункан, узнав правду, откажется от нее?
Впрочем, довольно мучить себя вопросами, на которые не существует логичных ответов. В конце концов, она женщина. У нее есть оружие, которое поможет привязать его к себе навсегда.
И если понадобится, она пустит его в ход – безо всякого стыда и раскаяния.
Ветер осушил ее слезы.
Она не отпустит его одного.
Глава 21.
Прошло несколько дней. Однажды ночью, улучив момент, она пробралась в его спальню. Раскинувшись на спине, он спал напряженным сном, словно был готов проснуться в любую минуту. Присев на краешек кровати, она залюбовалась его темными, почти черными в холодном свете луны, волосами, тенью ресниц на его лице.
Они редко виделись с тех пор, как вернулись в Кембридж. Он был слишком занят перед отъездом – договаривался с ректором о выплате штрафа, учил Генри, как вести дела в общежитии, покуда не выберут нового управляющего. Еще он нанес визит в монастырь Святой Радегунды и переговорил на ее счет с настоятельницей. Но когда он пытался объяснить ей, где она будет жить, когда он уедет, Джейн наотрез отказывалась слушать.
Видит ли он ее во сне? Не жалеет ли о том, что между ними было?
Она быстро разделась и, размотав перевязь, вздохнула полной грудью.
Пришло время доказать ему – и себе, – чего она стоит.
Хотя ночь выдалась морозная, он спал без одеяла. Она коснулась его обнаженной груди, и кончики ее пальцев опалил жар.
Он поймал ее за руку и открыл глаза. И попался в ловушку ее глаз.
Она легла на него сверху, впитывая его тепло, и поспешила заглушить слова протеста поцелуями. До чего непривычно чувствовать, как ночная прохлада холодит спину. Раньше, когда они занимались любовью, она всегда была снизу, защищенная от холода его горячим телом.
Он обнял ее. Его язык глубоко вошел в ее рот. Ниже пояса он уже стоял торчком и нетерпеливо подрагивал. В который раз ее поразила эта исключительно мужская способность в любую минуту быть готовым к любви. Она знала, спросонья его разум проиграет желаниям тела, и он не успеет ее прогнать.
Он попытался подмять ее под себя, но она, изо всех сил упершись коленями в матрас, одержала верх в этом безмолвном противостоянии. Потом наклонилась и положила ладони ему на грудь.
– Не сегодня, – прошептала она. – Сегодня ночью ты будешь мой. – Она приподнялась, балансируя над его телом. – До конца. – И медленно опустилась, принимая его в себя. Не в силах сопротивляться, он застонал. Когда он вошел в нее полностью – глубже, чем в те моменты, когда она была снизу, – глаза ее распахнулись. Сегодня его семя обязательно проникнет в ее лоно.
Она впервые обрела полную свободу действий. Самостоятельно задавая ритм, она открывала его потаенные чувствительные места и бесстыдно упивалась своим могуществом. Бедра, пальцы, губы внезапно заговорили на неизведанном ранее языке. Это был не просто язык любви. Это был язык любовников, язык совращения – язык, с помощью которого она низложила его и подчинила своей воле. Им могли владеть только женщины, за внешней слабостью которых скрывалась великая сила.
Сегодня ночью они станут одним целым в полном смысле этого слова. Сегодня она выпустит на свободу ту мистическую силу, которая ужасала его – ради того, чтобы сотворить то единственное, на что были неспособны мужчины.
Обычно он, оберегая ее, тщательно следил за тем, чтобы не пролить в нее семя. Но сегодня они поменяются ролями. Она станет его наставником и освободит стихию природы, которая одновременно разделяла и связывала мужчин и женщин.
Она раскачивалась на нем, наслаждаясь выражением экстаза на его лице. Но она не учла одного. Покуда он был снизу, его руки оставались свободны. Он взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал, потом его пальцы нашли ее груди, такие чувствительные после долгого воздержания. Он нежно ласкал их снизу до кончиков, вызывая сладкие спазмы там, где он двигался внутри нее мощными, быстрыми толчками.
Он перехватил инициативу. Раздразнив узелки ее сосков, его неутомимые пальцы занялись тугим узелком меж ее ног. А потом уже не бережно, почти грубо он схватил ее в объятия и прижал к себе, словно собирался продержать так всю ночь. Дольше, чем ночь.
В каком-то беспамятстве она содрогалась, извивалась на нем, будто пытаясь поглотить собой. Тщательно продуманный план совращения был напрочь забыт. Голос разума исчез, все исчезло, осталось только ее тело, восхитительно живое, поющее его телу оду без слов.
Кожа более не была барьером. Она стала проводником, с помощью которого они обменивались ощущениями, которые волнами прокатывались от одного к другому и обратно. Они образовали единое, безупречное целое, и это слияние было призвано подарить миру нечто совершенно новое.
Новую жизнь.
В ее горле зародился животный стон. Она стиснула зубы, пытаясь сдержаться, покуда он не перерос в крик радости, чистого удовольствия, бесконечного наслаждения жизнью.
Его руки легли на ее бедра. Она уже не разбирала, кто из них понуждает другого двигаться сильнее и резче, и, наконец, зарылась лицом в его плечо, впилась в его плоть зубами, чтобы подавить крик, который рвался изнутри с такой силой, что она поняла: его семя примется в ее чреве.
Все еще содрогаясь, она обмякла на его груди. Он накрыл ее одеялом, и она умиротворенно вздохнула, готовая предаваться любви всю ночь напролет. Правду он узнает утром. Когда наступит новый день.
***
Под утро Дункан проснулся и понял, что ему снился дом. Монахи, заточенные в кельях сложенного из желтого камня аббатства. Босоногие крестьяне, копающие торф. Во сне он вернулся к ним. Под ногами снова была твердая, каменистая почва, в спину бил ветер, а вокруг стеной высились горы.
Уезжая из этого дикого края, он поклялся никогда не возвращаться.
Его родители – оба тяжелые, скупые на ласку люди – не испытывали привязанности ни друг к другу, ни к собственным сыновьям. Они дрейфовали по жизни подобно льдинам, которые плывут по реке, то и дело сталкиваясь, но не примерзая друг к другу. Отчаявшись дождаться от них хотя бы кивка в знак одобрения, он старался бывать дома как можно реже. Уходил со стадом овец в горы, помогал крестьянам на пашне. Овцы, понятное дело, говорить не умели. Молчали и сервы, испуганные и сконфуженные его присутствием, очевидно, считая хозяйского сынка слабоумным за то, что он разыгрывал из себя крестьянина.
Но он занимался физическим трудом не из прихоти. Ему было приятно делать что-то руками, ощущать движение мышц. Нравилось проводить время в поле, среди холмов, на озерах, чувствовать ступнями влажную после дождя землю.
Только в эти моменты на него снисходил покой, которого так не хватало дома.
Он уехал навсегда и не хотел возвращаться, но долг призвал его обратно – в тот самый момент, когда он обрел свою женщину, ту единственную, которая понимала его и хотела соединить с ним жизнь.
Он знал, что она сегодня сделала. И зачем.
Неважно. Все равно это ничего не изменит.
Он попытался представить, как знакомит ее со своими родителями. «Это моя жена». Отец окинет ее взглядом, насупится и не постесняется оскорбить прямо в лицо. «Кого ты привел, сын? Ты что, спьяну ее обрюхатил? Так это еще не повод жениться». А мать будет стоять, опустив глаза в землю, и молчать. И тогда он вспомнит, что отвратило его от дома и заставило искать счастья в других краях.
Он нашел свое счастье, но увы, слишком поздно.
Нет, он не мог взять с собой. Возможно, со временем она разделила бы его любовь к этому дикому краю, но этого будет недостаточно. Познакомившись с его семьей, она возненавидит его, и он не сможет перевести ее через пропасть, которая образуется между ними. Она будет слишком широка, как бы сильно они ни любили друг друга.
А если родится ребенок, ему придется провести детство в аду…
Нет. Это совершенно недопустимо. Если родится ребенок, они поженятся. Каким-нибудь образом он раздобудет денег, чтобы его сын рос в другом, лучшем месте.
Быть может, если он переживет встречу с шотландцами, то когда-нибудь они встретятся снова. Но он запретил себе лелеять пустые мечты. Запретил даже думать о том, чтобы попросить ее ждать, покуда он не выполнит долг.
До самого рассвета он обнимал ее, онемевший, разбитый, опустошенный. Сердце рвалось к ней, и оно же ставило на этом желании крест.
Он любил ее. Но знал: как только она проснется, он скажет, что должен ее оставить.
***
Сквозь сон он ощутил прикосновение губ, потом услышал нежное воркование.
– Я соберусь мигом. Правда, будет удобнее поехать в чистой одежде. Если устроить стирку прямо с утра, к завтрашнему дню все высохнет. Не страшно, если мы задержимся на один день?
Мягкие губы потерлись о его нос. Матрас прогнулся, когда она, не дожидаясь ответа, поднялась с постели. Она была совершенно уверена, что точно знает, каким будет его ответ.
Дункан наблюдал, как она возится у очага, разжигая огонь. Ее лицо озаряла счастливая, донельзя довольная улыбка. Женщина. Его женщина. Она приняла в себя его семя. Возможно, зачала от него дитя.
Она вела себя так, как будто прошлая ночь все изменила.
Но она заблуждалась, и ее заблуждение нужно развеять. Немедленно. Прямо сейчас.
– Джейн, иди сюда. Нам надо поговорить.
Огонь, наконец, занялся. Но вместо того, чтобы вернуться в постель, она закуталась в покрывало, подошла к окну и распахнула скрипучие ставни.
– Снега нет. Погода ясная, в самый раз для путешествия.
Из окна потянуло холодом.
– Вот об этом я и хочу поговорить. Закрой чертовы ставни и подойди сюда. – Он пожалел о своем резком тоне. Впрочем, удивительно, что он вообще может говорить.
Она закрыла ставни на щеколду, преградив путь и ветру, и лучам тусклого солнца.
– Подожди. Сперва ты должен узнать одну вещь.
Холодок пополз по его спине. Не от сквозняка, а от того, что с ее лица сошло счастливое выражение.
– Какую вещь? – спросил он, нутром чуя недоброе. – Говори, только быстрее.
Глава 22.
Глядя в его серые, словно близкая буря, глаза, Джейн гадала, о чем же ему так не терпится поговорить. Она напомнила себе не дотрагиваться до него. Иначе морок страсти овладеет ею, и она вновь не отважится рассказать правду из опасения все испортить.
Она покрепче запахнула края покрывала. Довольно тянуть. Пришло время исправить ошибки. Если им суждено быть вместе, между ними не должно быть никаких недомолвок.
– Ты не все знаешь о моей семье, – начала она дрожащим голосом.
– Я не знал, что ты женщина. Согласись, после этого сложно чем-то шокировать.
Его бесцеремонность несколько умерила ее смелость.
– Если я скажу тебе правду, ты не будешь сердиться?
Ты не разлюбишь меня? Но ведь он так и не признался, что любит ее.
– Не буду. Говори.
Она ждала от него слов любви, а он подгонял ее, бездумно и нетерпеливо.
– Обещаешь?
– Ну что за пристрастие к обещаниям, Маленькая Джейн? – Его нетерпение сменилось какой-то другой эмоцией. – Легкие обещания легко нарушаются.
«Обещай», – взмолилась она мысленно. Но он никогда ничего ей не обещал.
Нужно начать издалека. Подвести его к правде постепенно.
– Я говорила тебе, что осиротела.
– На самом деле это не так?
Она покачала головой.
– Я так и предполагал. Кто твои родители?
– Мой отец умер.
Он переменился в лице.
– Милая, мне очень жаль. – Он, переживший смерть брата, мог посочувствовать ей как никто другой.
Однако суть ее признания заключалась в другом, и она поспешила добавить:
– Он был королем.
Дункан издал резкий смешок.
– Сейчас не лучшее время для шуток. Ты не принцесса.
– Нет. Не принцесса. – Она сделала глубокий вдох. – Я дочь покойного короля Эдуарда и Элис де Вестон.
Смех застрял у него в горле. Лицо исказилось болью и замешательством. А затем пришла ярость.
– Значит, все? Ты со мной наигралась? На это ты намекаешь?
Кровь сошла с ее лица.
– Вовсе нет…
– Милая, можешь не беспокоиться. Я не собираюсь заставлять тебя жить «долго и счастливо» на проклятом богом севере.
Она ожидала чего угодно – вспышки гнева, обиды… Чего угодно, только не этого.
– О чем ты?
– Наше общество тебе приелось? Понимаю. Вовремя король пообещал устроить тебя в Кингс-холл. Из общежития с дикими северянами да в королевский колледж. Большой скачок!
– Я же говорила тебе. Я не отказала ему, потому что боялась прогневать.
Но он не слышал ее.
– А в Вестминстере, пока я стоял на коленях перед советом, выпрашивая хотя бы фартинг, ты, наверное, занималась тем, что присматривала себе среди придворных нового любовника?
– Неправда. Ты же знаешь, это неправда!
– Для начинающего школяра я еще годился, но после того, как ты с блеском сдала экзамены на спине, пришла пора перебраться в постель рангом повыше, так?
– Замолчи! Замолчи!
– О, я польщен, что был – если был – у тебя первым. Что, стало любопытно отведать члена северного дикаря? У меня, конечно, не королевский botellus, но ты, вроде, не возражала иметь его у себя между ног.
Ее ладонь взвилась вверх, и она влепила ему пощечину, вложив в удар, как он и учил, все свои силы.
– Я не заслужила этого. И ты тоже.
Он хотел было возразить, но так и остался стоять с раскрытым ртом. Лицо его стало пустым, безжизненным.
Джейн смотрела на него и не узнавала. Перед нею стоял чужой человек. Она думала, что познала его – его тело, душу и разум, – но так ли оно было на самом деле? Судя по тому, с какой готовностью он бросился осыпать ее оскорблениями, она тоже стала для него чужой.
Все, что он знал о ней, было погребено под тяжелым пластом предубеждений.
«Ты наслышан о нас, парень», – сказал он в их первую встречу. Что ж, наверняка о ее матери он был наслышан не меньше.
– Боже, да ты стыдишься меня. Поэтому ты отказываешься брать меня с собой, да? – Она нервически засмеялась. – Ну конечно. Ведь я жила в одном доме с распутными школярами… Такую девицу не покажешь родителям, верно?
Выражение его глаз изменилось, и на миг она узрела прежнего Дункана.
– Не в этом дело, – заговорил он. – Ты не знаешь, какие они… Каково это… жить с ними. – Он, который своим красноречием мог переполошить парламент, оказался не в состоянии подобрать слова, чтобы оправдаться. – Я не могу взять тебя с собой, но не потому, что ты себе надумала. Я как раз собирался назвать причину. Мои отец и мать…
Его жалкое бормотание едва доходило до ее сознания.
– Я не желаю слышать ни слова ни о твоих родителях, ни о твоих братьях, ни о твоих проклятых горах и озерах. – Она принялась торопливо натягивать на себя одежду. – Язык у тебя подвешен что надо, наставник Дункан, спору нет, но ты подлый обманщик. – Его акцент стал на вкус как слезы. – Чем врать, сказал бы прямо, что стыдишься меня. Я бы поняла тебя, милый.
Клеймо дочери шлюхи будет стоять на ней вечно, куда бы она ни сбежала, какую бы личину ни нацепила на себя. Теперь она понимала это.
– Все не так. И никогда так не было. – Он смотрел на нее с каким-то странным выражением во взгляде, но слишком поздно было задумываться над тем, что оно значит. – Но тебе нельзя со мной. Перед отъездом я отвезу тебя к сестре.
– Нет. Мне ничего от тебя не нужно.
– Тогда я скажу, чтобы тебя отвезли Джеффри и Генри. На дорогах опасно…
– Ты ничего никому не скажешь. Ни о Джейн, ни о ее семье. – Отныне она самостоятельно несет ответственность за себя и за ужасные последствия своих поступков. Все сложилось так, как она мечтала. Но отчего так бесприютно и одиноко? – Я не приму никакой помощи ни от тебя, ни от кого бы то ни было из вас.
– Но я должен быть уверен, что о тебе есть кому позаботиться. Если будет ребенок…
Они оба застыли, сраженные этим словом как молнией.
Что делать, если жестокий Господь услышал ее молитвы?
– Если у тебя будет ребенок, пришли весточку, – произнес он шепотом. – Мы поженимся по доверенности, я отдам тебе все, что имею.
Все, кроме себя самого.
Она не выдержала и бросила на него взгляд – в последний раз.
– Ты не услышишь от меня ни единого слова. Мы больше никогда не увидимся. Все. Отныне я тебе не обуза.
С горьким комом в горле она замерла на пороге.
– Прощай. – И ушла.
Не веря в то, что произошло, Дункан смотрел в закрытую дверь.
Мальчик. Девушка. Дитя короля. Дочь шлюхи. Он рвался оградить ее от нищеты, которая ждала его дома. Она же сразила его своим признанием наповал.
Сперва он решил, что она шутит. В то время, как ему было не до шуток. Потом – что она отвергает его. Если жизнь в холодной каменной башне с земляным полом была недостойна сироты, то дочери короля – и подавно. Можно не дожидаться, пока она познакомится с его родителями и, увидев, насколько скверно они живут, начнет презирать его. Она уже питала к нему презрение. Как он и ожидал.
Потом к этим дурным мыслям примешался страх, что все – ее невинность, ее любовь – было притворством. Что она забавлялась с ним перед тем, как променять на какого-нибудь знатного щеголя из свиты короля.
Он на равных дискутировал с лучшими учеными мужами. Но когда дело дошло до того, чтобы донести свои чувства до этой женщины, он понес полную околесицу, а к тому времени, как раскаялся в том, что наговорил сгоряча, было уже поздно. Она ушла.
Впрочем, к чему сожаления? Теперь она точно с ним не поедет. Он добился своей цели.
Но какой ценой?
«Ты стыдишься меня», – стоял в ушах ее нелепый упрек. Неправда. Он не видел ничего постыдного в том, чтобы она была внебрачной дочерью короля. Какая разница, кем были ее родители – пусть хоть последним батраком и поденщицей, он и тогда любил бы ее не меньше.
Но каковы шансы, что она испытывала к нему такие же чувства? Смогла бы ее любовь пережить знакомство с его семьей и его миром?
В дверь громко постучали.
– Кто у тебя был? – с порога спросил Генри. – Маленький Джон? Что-то он очень смахивал на девчонку.
– Он и есть девчонка! – перебил его Джеффри. – Ты обманывал меня, Дункан. Все это время ты знал!
– И крутил с нею шашни у меня под носом? – изумился Генри. – Ну и как она, хороша?
– Заткнитесь и закройте дверь. – Он почувствовал себя беззащитным, словно его публично раздели догола, и сжал кулаки, готовый защищать ее честь. – И не смейте говорить о ней в таком тоне.
Генри примирительно выставил руки, а Джеффри, напротив, никак не мог успокоиться.
– Я задал тебе прямой вопрос, помнишь? А ты, глядя мне в глаза, нагородил гору вранья высотой с колокольню. Как ее зовут? Кто она?
Девушка, которую я люблю и которую только что потерял.
– Ее зовут Джейн. – Он осел на кровать и закрыл лицо руками. – Она дочь короля Эдуарда и Элис де Вестон.
– Ха-ха. Очень смешно, – закатил глаза Генри. – А теперь скажи правду.
– Это и есть правда.
Друзья переглянулись и уселись по бокам от него.
– Полагаю, – произнес Джеффри, – эту историю лучше рассказать с самого начала.
Глава 23.
Чуть не сбив Джеффри и Генри с ног, она забежала в общую спальню. По счастью, там никого не было, и она торопливо сбросила тунику. Потом нырнула под покрывало и, хватая ртом воздух, туго перевязала грудь.
Он отверг ее. Она-то думала, что знает о нем все, но в итоге осталась в дураках. Какая банальная история. Наивная молодая девица перепутала любовь с похотью и подарила свою невинность первому же мужчине, который вскружил ей голову.
У тебя не получится бегать всю жизнь.
И правда. Пришло время вернуться домой и помириться с семьей. И с самой собой.
Без сомнения, Джеффри и Генри уже знают правду. Только бы они не разнесли эту новость по общежитию до ее ухода.
Быстро сложив вещи, она посмотрелась в зеркальце, один из подарков короля ее матери. Только сейчас, став женщиной в полном смысле этого слова, Джейн осознала, насколько интимным был жест рыцаря в сценке на обороте.
Теперь-то она понимала – даже слишком хорошо – о каком безумии толковала сестра. С нею случилось то, чего она всю жизнь боялась.
Узелок с пожитками был таким же легким, как во время первого побега. Но вот на сердце стало несоизмеримо тяжелее.
Она решила сперва зайти на рынок и купить продуктов в дорогу, а потом заглянуть в пивную, чтобы попрощаться с Гэвис и поблагодарить ее за дружбу. Как странно. Она пришла в Кембридж, чтобы жить среди мужчин, а в итоге нашла друга среди женщин.
Спустившись по лестнице, она прошмыгнула мимо закрытой двери в комнату Дункана и вышла из общежития.
Ничего. Как-нибудь она придумает, как отстроить свою жизнь заново. Может, стать похожей на настоящую женщину сразу и не получится, но она постарается. От этой мысли она невольно начала покачивать бедрами. Заметив под навесом овощной лавки Гэвис, она помахала рукой, отчаянно желая поделиться с подругой своими горестями.
– Вон она! Держи ее!
Чьи-то руки бесцеремонно схватили ее за шиворот и потащили в закоулок между домами. Ее спина оказалась притиснута к деревянной стене. В нос ударил запах кож и нечистот. Она заморгала, пытаясь сообразить, что происходит.
Ее окружили четверо оборванцев. Она вспомнила, что пару раз сталкивалась с ними на улице и даже по глупости поправляла их речь, но тогда ей нечего было опасаться. С нею были Дункан и его товарищи.
Самый крупный из нападавших с вожделением оглядел ее. Она попыталась было принять боевую стойку, но ее снова крепко прижали к стене.
– Вот это номер! – Главарь, от которого разило луком и элем, приблизился к ней вплотную. – Ну и прохиндеи же, эти студенты. Нарядили тебя мальчишкой, чтобы ты могла обслуживать их прямо в общежитии. Мы тоже не прочь сыграть в эту игру, раз подвернулась такая оказия.
Спокойно. Придется еще немного побыть Маленьким Джоном.
Собрав в кулак всю свою храбрость, она выпятила грудь и вздернула подбородок.
– Ты что, слепой и не можешь отличить парня от девушки? А может, ты из тех, кто предпочитает мальчиков?
Один из оборванцев повелся на ее слова и отдернул руки, словно обжегшись.
– Не дайте ей одурачить себя, – сказал главарь. – Она не парень.
– Я парень. – Она постаралась вложить в голос побольше мужской интонации. – Так что убери руки, если, конечно, не хочешь прослыть содомитом.
Все уставились на главаря. В его глазах на миг промелькнуло сомнение.
– Если ты парень – докажи, – в конце концов потребовал он. – Покажи свой член.
Пот потек ей за воротник.
Не отводя глаз, она слегка выпятила бедра вперед, притворяясь, будто полотняный валик в штанах был предметом ее гордости.
– Готов спорить, он будет побольше твоего, но мне нет нужды трясти им на улице. Может, ты просто хочешь показать мне свой.
– Сперва ты. – Он полез было к ней, но она увернулась и пнула его в пах.
Он взвыл от боли, а потом все четверо разом навалились на нее, опрокинули на спину и прижали ее руки и ноги к земле. Главарь уселся поверх ее бедер.
– Сейчас я покажу тебе свой, – беззубо ухмыльнулся он. – А потом засуну его тебе между ног.
По ее венам заструился страх. Никогда раньше – пока за спиной были мужчины – угроза насилия не казалась ей реальной.
Главарь придавил ее своим весом к земле.
– Поглядим, что ты за парень. – И с этими словами он сдернул с нее шоссы.
Жалкий комок материи вывалился на землю. Вот и конец. Она разоблачена. Оставалось только зажмуриться и молиться о том, чтобы Господь простил свое непутевое создание и проявил к ней милосердие.
Когда она открыла глаза, то увидела, что ее молитва услышана.
Сзади появился Дункан. Он стащил насильника с ее распростертого тела и ударил в живот. Остальные вскочили на ноги, взяли его в кольцо, и завязалась драка. Дункан мельком взглянул на нее, и в его глазах она увидела безграничную любовь.
– Джейн, беги!
Но вместо этого она натянула штаны, завязала пояс и тоже вступила в драку, чтобы хотя бы немного уравнять силы. Стараясь не слишком приближаться, чтобы ее опять не поймали, она наносила удары по головам, по рукам, по спинам – всюду, куда могла дотянуться.
Краем глаза она заметила Гэвис и понадеялась, что та сообразит привести помощь.
Дункан говорил, что умеет драться и, как выяснилось, не соврал. Он орудовал кулаками как одержимый, круша противников с такой яростью, что даже шотландцы, наверное, не выдержали бы его напора и отступили. Но их было двое против четверых, а когда ей заломили руки за спину, Дункан остался один. Его сбили с ног. Главарь, у которого был подбит глаз и рассечена губа, шатаясь, держался за живот.
– Гляди-ка, какой задиристый книжник, – проворчал он и пнул Дункана под ребра.
Джейн окинула улицу лихорадочным взглядом. Где же Генри и Джеффри, где остальные? Неужели все студенты ушли на лекции? Сейчас она была бы рада даже педелям.
– Придержите его руку, – приказал главарь. – Надо проучить его, чтобы впредь не лез драться.
Один из его подельников вытянул руку Дункана и сел на нее. Дункан попытался высвободиться, но его оглушили ударом по голове. Предчувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное, Джейн принялась кричать, брыкаться, даже попала в кого-то башмаком. Ее больно ударили по лицу. Мир поплыл у нее перед глазами, и она обмякла.
Главарь повернулся к Дункану. Потом примерился, занес сапог и обрушил весь вес своего тела на кисть его правой руки. Раздался ужасный хруст ломающихся костей.
– Нет! – услышала Джейн собственный вопль.
Дункана отпустили. Его окровавленная, раздробленная рука была втоптана в грязь.
– Хочешь взять ее, так бери. Мы не жадные, поделимся.
Превозмогая боль, Дункан поднял голову. Глаза его полыхали яростью. Он собрался с силами и выплюнул одно-единственное слово:
– Никогда.
Вся четверка невольно отступила, словно он восстал из мертвых. Почувствовав, что ее больше не держат, Джейн развернулась и врезала одному из оборванцев в челюсть, а потом в живот. Тот упал на колени.
Ненависть затмила и страх, и голос здравого смысла. Они причинили Дункану боль. Она заставит их заплатить за это. Пусть даже ценой собственной жизни.
Целясь в пах, она пнула главаря ногой, промахнулась, но удар был таким сильным, что он пошатнулся. Пока они не опомнились, она била без разбора локтями, кулаками, коленями, а потом все четверо двинулись на нее.
– Джейн! Остановись! – Голос Джеффри.
Завидев студентов, оборванцы немедленно бросились бежать. Генри и еще несколько человек погнались за ними.
Красная пелена ненависти померкла. Обессиленная, опустошенная, она прислонилась к Джеффри и только теперь осознала, что он назвал ее настоящим именем.
Ее мужское достоинство валялось скомканным на земле, но скорбеть по этому поводу не было времени, как и переживать о том, что над ее телом едва не надругались. Все это отныне не имело никакого значения. Все ее мысли были только о Дункане.
Упав на колени, она прижалась щекой к его залитому потом лицу.
– А ты молодчина, хорошо билась, – морщась от боли, вымолвил он сквозь стиснутые зубы. – В следующий раз целься в глаза.
– А ты, Дункан из Клифф-Тауэр, упрямый дурак, – прошептала она в ответ, пытаясь не удариться в слезы. Если он способен превозмогать боль и скрывать страх, то и она тоже.
Она подняла голову и увидела рядом Гэвис, которая, очевидно, и привела подмогу. Джеффри, Генри и остальные студенты окружили их с Дунканом плотной стеной.
К ней, наконец, вернулось самообладание. С ужасающей ясностью она поняла, что должна сделать, и очень осторожно ощупала его с головы до ног, пытаясь определить, насколько сильно он пострадал.
– Скорее всего, потребуется перевязать ребра, – не открывая глаз, произнес он с ироничной улыбкой. – И руку.
– Надо отнести его домой. – Мысленно она взмолилась о том, чтобы его травмы были излечимы, и, переведя взгляд на его избитое лицо, тоже выдавила улыбку. – Умеешь же ты влезать в неприятности, наставник Дункан. Хорошо, что твои друзья подоспели на помощь.
