Текст книги "В постели с наставником (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Но шло время, а он все не появлялся. В конце концов торговка через дорогу начала подозрительно на нее посматривать, будто раздумывая, не позвать ли стражу, и Джейн расправила плечи. Быть может, Дункан сидит внутри. Надо заглянуть и проверить.

Ее ладонь нерешительно легла на створку двери. Кто знает, что окажется за порогом. В подобных заведениях она еще не бывала.

Когда дверь отворилась, пропуская лучи света в темное помещение, посетители обернулись, и она втянула голову в плечи. Только бы они не стали присматриваться. Но гул разговоров не стих, и она облегченно выдохнула.

Попривыкнув к темноте, она, наконец, разглядела Дункана за дальним столом. В тот же миг и он заметил ее. Лицо его – ведь не показалось же ей, правда? – озарила радость, и у нее перехватило дыхание. До чего приятно, когда при виде тебя человек не хмурится, а искренне рад.

Он помахал ей из-за стола, а когда ему показалось, что она идет слишком медленно, сам подошел к ней, приобнял за плечи и проводил к себе в угол, попутно бормоча что-то на своем северном наречии. Она не разобрала ни слова, но от добродушной интонации в его голосе на глаза навернулись слезы.

– Если ты спрашиваешь, как я поживаю, то все хорошо.

– Вот и славно. Садись.

Она присела на краешек скамьи, надеясь, что не слишком пропахла конюшнями, куда вечерами пробиралась на ночлег. С животными она всегда хорошо ладила. Всего-то и нужно, что погладить лошадь по холке да напеть песенку, и вот она уже успокоилась и не прочь пустить тебя прикорнуть на пару часов на охапке сена у себя в стойле.

С лица Дункана не сходила улыбка. Она тоже несмело улыбнулась ему, и какое-то время они сидели и глазели друг на друга, онемевшие и до странного счастливые.

К ним подошла хозяйка.

– Что будешь пить?

– Знакомься. Это Маленький Джон. – Дункан размашисто шлепнул ее по спине, и она едва не сверзилась на пол. – Плесни ему своего пойла.

Интересно, что за пойло он заказал, подумала Джейн.

– Уж мы о тебе наслышаны, парень. – Хозяйка расплылась в щербатой улыбке. – Он нам все уши прожужжал о мальчишке, которого подобрал на дороге. Рада, что твоя голова все еще на месте. – И она, посмеиваясь, удалилась.

Джейн взглянула на него, растроганная и польщенная. Оказывается, он тоже ее вспоминал.

– А где же еще быть моей голове?

Он откинулся назад и отхлебнул из кружки.

– Видишь ли, Кембридж не самое дружелюбное место на свете.

– И не говори. Народец здесь злобный.

– Что, тяжко тебе приходится? Хуже, чем ты ожидал?

С наигранным равнодушием она пожала плечами.

– Да нет, все не так уж и плохо.

Принесли ее выпивку, и она жадно уткнулась носом в высокую пену.

Дункан усмехнулся.

– Это эль, парень. Для студентов он заместо хлеба.

Она благодарно кивнула, чувствуя, как пустой желудок заполняется хмельным, пахнущим зерном и дубовыми листьями, напитком.

Нечаянно задев его плечом, она снова вспомнила, как они скакали на лошади, а она прижималась к его спине, чувствуя мощь его торса, силу его мышц. Но тогда не приходилось смотреть ему в лицо, как было сейчас, когда они в полутьме сидели рядом. Испугавшись, что эти мысли слишком явственно отразились на ее лице, она отклонилась в тень. Другие мужчины не обращали на нее внимания, но глаза Дункана смотрели слишком цепко, слишком внимательно.

Чтобы не встречаться с ним взглядом, она уставилась на его ладони – крепкие, широкие, сильные.

– Ну что, ты нашел себе наставника? – Он ласково тронул ее за руку.

– Пока нет. – После беглого опроса выяснилось, что ее познания в грамматике и риторике оставляют желать лучшего, и теперь перед нею маячила незавидная участь полуграмотного новичка, приговоренного днями и ночами зубрить латынь. – Но я поговорил с несколькими. – Она понадеялась, что изобразила безразличие достаточно убедительно. – Еще не определился, кого из них выбрать.

– Не тяни с этим. Ты обязан прикрепиться к наставнику в течении пятнадцати дней после прибытия.

Она забарабанила пальцами по столешнице, подсчитывая в уме. Осталось десять дней.

– Так и сделаю.

Он скептически усмехнулся.

– Смотри, если не успеешь, тебе грозит исключение.

– Исключение? – Как же ее исключат, если ее имя даже не внесено в списки matricula?

– Или заключение, – подмигнул он весело и приподнял кружку. – Смотря, как решит король.

Король… Она хотела блеснуть перед королем своими достижениями в науках, а не выставить себя школяром, которого отовсюду выгнали. Не иначе, Дункан снова дразнит ее. У короля есть дела поважнее, нежели возиться с нерадивыми кембриджскими мальчишками.

– Ты все выдумываешь.

– Нет, это чистая правда, – ответил он, посерьезнев.

Нет уж, она не даст ему снова себя запугать.

– Откуда ты столько знаешь об университетских правилах?

– Сильно удивишься, если скажу, что я сам наставник?

Какая чепуха! Нет, он точно ее дразнит.

– Не может быть. – Брать студентов и называться наставником разрешалось только после семи лет обучения. По возрасту Дункан, конечно, мог быть таковым, но в ее представлении наставники должны были соблюдать трезвость и воздержание, ходить в длинных, до полу мантиях и не рассиживаться в пивных. – Ты на него ничуть не похож.

– Да ты что? Как я погляжу, о наставниках ты знаешь не больше, чем о северных землях.

Он дурачит ее. Преподавателям не дозволено носить бороду.

– Но у тебя нет тонзуры.

Улыбнувшись, он наклонил голову, и она увидела, что на макушке его волосы были немного короче.

– Была, да заросла за лето.

Она прищурилась, все еще недоверчиво.

– Если не врешь, то чему же ты учишь?

– Если не вру? По-твоему, я не только невежественный дикарь, но и лжец?

– Нет… – простонала она. Нужно успокоить его, покуда он не вывел ее на улицу и не отлупил за дерзость. – Так что за предметы ты преподаешь?

– Уж будь покоен, не право, – с уже привычным ей грубоватым акцентом огрызнулся он. – Я преподаю грамматику и риторику, а сам изучаю медицину – науку, которая приносит людям настоящую пользу.

От одного только слова ее замутило, и она зажмурилась, вспомнив душераздирающие крики сестры. Нет, иметь дело с больными она больше не желает.

– Ты нашел себе жилье?

Джейн приоткрыла глаз и с облегчением увидела, что раздражение в его взгляде сменилось участием.

От выпитого натощак эля ее мысли спутались.

Он хочет помочь. Почему же она отвергает его помощь? Если попроситься к нему в ученики, он наверняка не откажет, а значит у нее наконец-то появится и наставник, и крыша над головой. И со всеми проблемами будет покончено.

Но рядом с ним ее сердце ускоряло бег, заставляя грудь тяжело вздыматься. Когда она смотрела на его руки, когда встречалась с ним взглядом, во рту становилось сухо, а мальчишеская бравада мигом выветривалась из ее головы, уступая место девчачьей глупости.

Он был первым мужчиной, рядом с которым ей захотелось быть женщиной, и потому был для нее опаснее всех прочих.

Нет. Она обойдется без его помощи.

– Да, неподалеку от Хай-стрит. – Она качнула головой в сторону Трампингтонских ворот. – Одна вдова меня приютила, а я взамен помогаю ей по хозяйству. Так что, как видишь, твоя помощь вовсе мне не понадобилась.

– Ну что ж, молодец, что устроился.

Он отвернулся, и будто тучи закрыли солнце. Довольно. Чем дольше она здесь сидит, тем чаще ловит себя на том, что ищет его улыбку, ждет, затаив дыхание, его смех. Надо бежать от этого человека.

– Спасибо за эль. Я, пожалуй, пойду.

Она поднялась со скамьи и пошатнулась. Дункан придержал ее за плечо, и от его прикосновения жаркая волна прокатилась по ее телу, добравшись до самых кончиков перевязанных грудей.

– Быстро же ты напился. Совсем захмелел, да? – В его тоне прозвучала забота. – Давай провожу тебя до дома.

Она отшатнулась.

– Нет, не надо, я пойду, а ты сиди себе дальше. – Она бездумно опрокинула в себя остатки эля, икнула и утерла рот рукавом. Нужно уходить, покуда она спьяну не проболталась, что спит на конюшне. – Мне пора. Вдова меня заждалась. По вечерам столько дел.

– Ну, смотри. Если попадешь в беду, приходи в общежитие и спроси меня.

Джейн чуть было не расплылась по-девчачьи в улыбке.

– О, это вряд ли. – Она дала себе зарок больше не искать с ним встречи. – Я буду крайне занят. Уроки, помощь вдове, сам понимаешь, – выдавила она, уже зная, что его нетрудно задеть за живое. Эти слова оттолкнут его, и Дункан оставит ее в покое.

– Как хочешь. У меня самого нет лишнего времени на то, чтобы тревожиться о неразумном мальчишке, – ответил он и, отпустив ее, привалился к стене. В его голосе таилась обида, но как же хотелось услышать его смех. – И без того есть чем заняться.

Хорошо. Он разозлился. И настолько сильно, что даже не попрощался.

Джейн торопливо вышла наружу и спряталась в тени, надеясь напоследок увидеть его еще раз. Ждать пришлось недолго. Совсем скоро он вышел на улицу и, задержавшись, оглянулся по сторонам, будто высматривая ее. А потом дверь общежития, где его ждала теплая и сухая постель, захлопнулась за его спиной. Сдерживая слезы, она до боли закусила изнутри щеку.

«Тебе нужен друг», – сказал Дункан.

Из пятнадцати дней осталось десять. Но пять колледжей ей уже отказали, и если откажут оставшиеся четыре, придется искать приюта в студенческих общежитиях.

Но общежития под названием «Солар» в ее списке не будет.

***

– Что случилось? – спросил Дункан сходу, когда несколько дней спустя встретился с Пикерингом и по первому же взгляду на его лицо понял, что тот привез дурные вести. Терпения ждать, пока он отдохнет с дороги, не было. – Выкладывай.

Сэр Джеймс Пикеринг присел на краю стола. В лучах утреннего солнца, заливавших комнату для собраний в общежитии «Солар», глубокие морщины резче обозначились на его лице.

– Вокруг только и разговоров, что о битве при Оттерберне, но крепче всего шотландцы прижали нас на западе. Карлайл еще держится, но вот Эпплби… – Он сокрушенно покачал головой. – Эпплби мы потеряли.

Тихий, беззащитный городок, у которого не было ни единого шанса выстоять.

– Будь они прокляты! Я на коленях умолял их… – Воспоминание о том, как он унижался перед членами Большого совета, приставленного к королю, обожгло сердце каленым железом.

– Тебе отказали?

– Пообещали помочь в следующем году. – У него почти получилось уговорить их. Но только почти. – Клянусь, король был готов оседлать коня и ехать. Он так и заявил совету.

– Увы, совет ему не подчиняется.

Он и сам знал это, да что толку.

– Я должен был придумать что-то еще, привести какие-то новые аргументы. Какие угодно, лишь бы уговорить их послать помощь немедленно!

– Ты склонил на свою сторону короля.

– Как будто от этого что-то изменится.

– Настали такие дни, что совету приходится осторожничать, – вздохнул Пикеринг. Во время февральской сессии парламента – она получила название «Безжалостной» – несколько фаворитов короля решением совета были приговорены к смерти. И теперь состоявшие в совете лорды-апеллянты с еще меньшей охотой шли навстречу желаниям короля, дабы не разделить участь его любимцев.

– Попробуй объяснить это тем, кто в одиночку противостоит шотландцам.

– Скоро зима. Шотландцы вернутся не раньше весны.

– Ты в этом уверен? А ну, если ошибаешься? – Ты все еще дышишь? – Если бы я только смог убедить их, если бы они собрали войско без промедления…

– Не кори себя. Шотландцы повернули назад и ушли через границу задолго до того, как ты добрался до короля. – Пикеринг замялся, не решаясь сообщить последнюю, самую скверную новость.

– Что еще? Говори.

– Твой отец…

Дункан ухватился за край грубо сколоченного деревянного стола, потом сел. Мир его пошатнулся.

– Что с ним?

– Его взяли в плен.

Новость оглушила его, как отцовская затрещина в детстве.

Он словно воочию узрел своего старика, изнуренного бесчисленными схватками, в том числе и против собственных сыновей. Отец был олицетворением всего, что Дункан оставил позади и от чего пытался сбежать – пытался да не мог.

– А матушка и Майкл? – только и смог вымолвить он.

– Слава богу, целы и невредимы. В отсутствие отца твой брат, как положено, взял бразды правления в свои руки. Башня уцелела, но поля и деревня… – Он тяжело вздохнул. – Все сожжено дотла.

Невидящим взглядом Дункан уставился перед собой. Перед его мысленным взором встали разрушенные хижины, бездомные сервы, дымящиеся поля. Урожая в этом году не будет. Остается уповать лишь на то, что овцы дадут достаточно шерсти. Иначе им нечего будет продать. Нечего будет есть.

«Ты уехал», – упрекнул его Маленький Джон. Да. А надо было остаться. Как бы ни было тошно, но надо было остаться дома. Его крепкие руки больше пригодились бы там, чем бесполезное красноречие здесь, в Кембридже.

Вполуха он выслушал рассказ Пикеринга о сражении и достойном сопротивлении отца, уже зная, что услышит в конце.

– Его забрали, чтобы потребовать выкуп.

– Тогда их ждет большое разочарование. – Дункан невесело усмехнулся. – Мы бедны как церковные крысы. – Родители едва наскребли денег, чтобы отправить его учиться. Теперь, правда, он сам мог брать со студентов плату за уроки, однако на выкуп этих грошей не хватит. Он встал. – Я пойду.

Пикеринг положил руку ему на плечо, и в этом жесте было больше ласки, чем он когда-либо видел от родного отца.

– Ты дал обет преподавать, сынок. Как бы ни было здесь плохо, поверь, дома во сто крат хуже.

Волны Черной смерти опустошали провинции каждые несколько лет, словно сама земля устала носить на себе людей и пыталась от них очиститься. А между эпидемиями приходил враг и оставлял после себя разоренные деревни и выжженные поля.

– Да, им пришлось бы кормить лишний рот, но у меня есть две здоровые руки. – Он сжал кулаки, гордый своей силой. Держать плуг он умел получше иных сервов. – Я мог бы помочь с посевами, с восстановлением…

– Ты вернее поможешь им здесь, если убедишь парламент послать на север деньги. Они не в настроении вводить новые налоги, и кто-то должен их переубедить.

Он сбросил ладонь Пикеринга и, не находя себе места от злости, принялся мерять шагами комнату.

– Мне до них вовек не достучаться. – Все они, даже Маленький Джон, мнили себя умнее и лучше только потому, что родились южнее да правильно выговаривали слова.

– Придется постараться, иначе не будет ни мира, ни денег на выкуп.

Он остановился как вкопанный и воззрился на своего собеседника. Бессильная ярость охватила его.

– Мой отец и его товарищи проливали кровь, обороняя границы, а южане тем временем почитывали стишки!

– За лето в плен попали больше трехсот рыцарей, даже Генри Горячая Шпора и его брат.

Кулак Дункана с размаха врезался в стену, но боль не принесла желанного облегчения. Братьев Перси и их рыцарей выкупят задолго до его отца.

– То есть, получается, богатые лорды, у которых есть деньги на выкуп, спасутся, а тем из нас, кто живет в грязи и нищете, но защищает границы не раз в году, а всю жизнь, на помощь можно и не рассчитывать?

– Парламент собирается через пять дней, – сказал Пикеринг. – Нам надо постараться склонить на свою сторону как можно больше его членов.

Дункан вздохнул. Пришла пора расстаться с обличьем северного дикаря. Прежде всего начать следить за акцентом, а после сбрить бороду и надеть выстраданную мантию наставника, чтобы, наконец, приступить к своим учительским обязанностям – вместо того, чтобы вернуться домой.

– Два голоса, считай, у нас уже есть, – сказал он. – Те, что принадлежат университету. Я позабочусь о том, чтобы они были в нашу пользу.

Глава 3.

Вечером, не находя себе места от беспокойства, Дункан вышел в город. Музыка в этот день не смогла его успокоить.

Будь он дома, то отправился бы побродить по окрестностям. Природа его родного края была сурова, но там, где надменным южанам мерещилась опасность, он видел бесконечную красоту.

Увы, но в Кембридже не было ни дорогих его сердцу прозрачных озер, ни высоких гор, ни лугов, столь изумрудно-зеленых, что глазам было больно смотреть. Не было ничего. Сразу за чертой города начинались непролазные, по колено, болота – будто море вышло из берегов и затопило землю. Избегая окраин, Дункан принялся кружить по узким центральным улочкам и, проходя мимо здания колледжа, невольно огляделся, высматривая Маленького Джона.

Внезапно воздух прорезала брань. Он замедлил шаг и приготовил кулаки. Надо было построже наказать мальчишке не связываться с горожанами, а лучше припугнуть его рассказом о том, как недавно в потасовке с ними убили студента. Своим дерзким поведением он непременно накличет на себя беду, вот только в драке с местными задирами не продержится и минуты, как бы смело ни махал кулаками.

Впереди он увидел какого-то здоровяка, который угрожающе навис над щуплым, невысоким пареньком и держал его за плечо. Было темно, но он сразу узнал эти бледно-золотистые кудри. То был Маленький Джон, и он уже очутился в беде.

В сердце кольнуло. Не долго думая, он кинулся вперед, взял мальчика за другое плечо и призвал на помощь свое самое правильное кембриджское произношение.

– Что здесь происходит?

Джон вздрогнул. Узнав своего заступника, он изумленно распахнул глаза, и Дункан впервые заметил какого они цвета. Голубые, словно небо.

Здоровяк крепче вцепился в свою жертву.

– Этот паршивец шастал вокруг конюшен. Хотел увести лошадь, не иначе.

– Неправда! – вскинулся Джон. – Я просто…

Дункан сжал его плечо, призывая попридержать язык. Черт, даже странно, до чего радостно снова увидеть мальчишку.

– Уверен, произошло недоразумение.

– А ты еще кто такой? – злобно огрызнулся конюх.

– Его наставник.

Джон удивленно вскинул голову, но, по счастью, на сей раз смолчал. Конюх, однако, не спешил отпускать его.

– Не больно ты похож на книжника.

Сильные руки и плечи Дункана и впрямь не вязались с обликом преподавателя, к тому же он еще не успел сбрить отросшую за лето бороду.

– Может и не похож, но, тем не менее, этот парень студент и живет у меня в общежитии. – Провинившихся студентов наказывали университетские, а не городские власти. – Я за него отвечаю.

Конюх ослабил хватку. Дункан сделал вид, что потерял к нему интерес, как если бы конфликт был разрешен, и развернул мальчика к себе лицом.

– Идем. В спальнях нужно подмести, да и белье само себя не выстирает.

Благодарность на лице Джона сменилась недовольством.

– Но…

– Ни слова! – оборвал его Дункан. Одно неверное движение, и конюх на них набросится. – Еще раз сбежишь без спроса, выгоню. – Он взял мальчишку за шиворот и потащил вверх по Хай-стрит.

– Чтоб вам пусто было, жалкие твари! – понеслось им вслед.

Сапоги конюха загрохотали по гравию, и в спину им полетели увесистые, острые камни. Один угодил Джону в плечо, второй попал в Дункана, и он подтолкнул мальчишку вперед.

– Бежим!

Конюх ухитрился попасть в них еще раза три или четыре, пока они, завернув за угол, не скрылись от преследования. Остановившись, Дункан перевел дух и окинул Маленького Джона тревожным взглядом. На гладком, окруженном ореолом светлых волос, лице не было, к счастью, ни царапины, и в остальном он, кажется, тоже не пострадал. Тряхнув непутевого юнца за плечи, Дункан рявкнул:

– Я ведь предупреждал тебя!

– Насчет мясников! – Мальчик заерзал в его сильных руках, тщетно пытаясь вывернуться. – О конюхах ты не говорил ни слова.

– Эта братия тоже нас недолюбливает.

– Нас? – Джон перестал извиваться и поднял голову. – В смысле, тебя и меня?

Что за возмутительная привычка смотреть прямо в глаза – дерзко, требовательно, неотрывно. Ладонь Дункана дрогнула на его плече.

– Не только. – Намек на то, что между ними существует какая-то особенная связь, ему не понравился. – Всех, кто имеет отношение к университету. Сказал бы лучше спасибо за то, что я спас твою жалкую шкуру.

Они не отпускали друг друга – мальчик не отводил глаз, Дункан не снимал ладонь с его плеча.

– Спасибо. Но я не просил спасать меня.

Эта напускная, маскирующая ранимость бравада вызвала где-то глубоко внутри него непрошенный отклик.

– Не ввязывайся в неприятности, коли не хочешь, чтобы тебя спасали, – резко ответил он. – Что ты делал на конюшне?

Мальчик насупился.

– Ничего. Я не делал ничего дурного.

Дункан сердито вздохнул.

– Вдова тебя выгнала?

Мальчишка наконец-то отвел свои проклятущие голубые глаза в сторону.

– Не было никакой вдовы, – произнес он медленно.

Гордый врунишка. О чем еще он солгал?

– Все это время тебе негде было ночевать, да?

– Было! Я спал на конюшне, пока меня оттуда не вышвырнули.

– Смотрю, ты никак не уразумеешь, насколько тебе повезло. – Дункан повысил голос и растерял все свое кембриджское произношение, как только представил, что едва не произошло с Маленьким Джоном. Он словно перенесся на годы в прошлое, когда не уследил за другим мальчиком, и случилась беда. – Так я растолкую. Тебя собирались исколошматить в кровь и отдать шерифу, бестолочь ты эдакая. Валялся бы сейчас в темнице вместе с убийцами и насильниками.

Уже совсем стемнело, но он разглядел, как мальчик побелел от испуга. В душе опять что-то шевельнулось, и Дункан убрал ладонь с его дрожащего плеча.

– Когда ты в последний раз ел?

Маленький Джон разжал кулак и загнул три пальца.

– В понедельник. Мне дали миску каши в Майкл-хаузе.

Дункан вздохнул.

– Ладно. Я не брошу тебя на улице, а то, чего доброго, прибьют как бродячую собаку. Хотя, признаться, у меня самого чешутся руки вправить тебе мозги… Если не хватает ума принимать помощь, когда ее предлагают, бакалавром тебе не стать. – Да, он не спас Питера, да, может статься, он не спасет отца, но в его силах спасти от голодной смерти этого недоучку. – Я заберу тебя к себе в общежитие.

– Как своего ученика?

– Этого я не говорил. – Он искренне хотел помочь Джону, но быть его наставником… От этой идеи становилось отчего-то не по себе. – Да и с какой стати? Ты столько раз отвергал мою помощь.

Мальчишка, неисправимый в своей гордыне, обиженно надулся.

– Что дуешь губы? Мое предложение чем-то вас не устраивает, молодой человек? – спросил Дункан отрывисто. – Так иди, попросись на ночлег в Тринити-холле.

– Там мне уже отказали.

Нижняя губа Маленького Джона задрожала, и Дункан пожалел, что сорвался. Одержимый демонами прошлого, он позабыл, что мальчишка, по сути, еще ребенок. Один в целом мире. Дело грозило окончиться слезами.

– Прекращай. Мужчины не распускают сопли из-за одной неудачи.

– Но мне везде отказали! В Сент-Питере, Кингс-холле, Клер-холле, Майкл-хаузе… – Мальчик испустил безнадежный вздох. – Везде.

Дункану стало его жалко. Он вспомнил свои первые шаги в Кембридже, какого труда ему стоило добиться цели. Опустить руки ему не дало воспоминание о словах одного напыщенного епископа, заявившего, буквально, что «науки не по зубам этому жалкому, бестолковому созданию с севера». Дункан запомнил эти слова на всю жизнь и сделал все, чтобы их опровергнуть.

– По какой причине тебе отказали?

– Моя латынь недостаточно хороша.

– Я говорил тебе то же самое, парень, а ты не верил.

– Я не знаю, что делать дальше.

– Идти в общежитие, разумеется. – Колледжи могли похвастаться удобными помещениями и поддержкой богатых благотворителей, но, по мнению Дункана, только в общежитиях, многократно превосходящих их числом, царил настоящий студенческий дух.

– Туда меня тоже не примут.

– Сколько ты уже обошел? Пять? Десять? Двадцать?

Опустив глаза, Джон молчал. Одно хорошо. Мальчишка понимает, когда его ловят на лжи.

– Признавайся, Маленький Джон. В нашем ты не был, это я знаю точно.

– Пять. Может, шесть.

Дункан вздохнул.

– Ну, не вешай нос. Осталось еще предостаточно. Если и там не найдешь наставника, ступай в школу. Подучишься и попробуешь снова.

– Школы для маленьких мальчиков, – презрительно скривился тот.

– Мало тебя порол твой папаша, как я погляжу. – Мальчик вытаращил глаза, подтверждая его догадку. – Ты слишком легко сдаешься. Так тебе никогда не стать бакалавром.

– Я не сдавался, все десять дней, но везде мне отвечали одно и то же. Ну, пожалуйста, возьми меня в ученики. Возьмешь? – взмолился он, и таким же умоляющим сделался его взгляд.

Дункан колебался, испытывая искушение уступить, но по своим, по личным причинам. Ведь Питер был бы немногим старше, если бы…

Мысли вошли в привычную колею. Если бы он смотрел за ним внимательнее. Если бы он не отвернулся. Если бы он ни на шаг не отпускал его от себя.

Отец не простил ему этого греха. Но совесть терзала его сильнее.

Мальчишка ждал ответа, с надеждой глядя на него снизу вверх, и Дункан, дивясь самому себе, почувствовал в сердце перемену. Сегодня он спас Джона от побоев и, хоть и не имел представления, получится ли воспитать из него студента, был готов помочь ему еще раз. В конце концов, нельзя, чтобы он попал в университет совершенно не подготовленным к риторике.

Такую размазню там съедят на завтрак.

– Мне надо подумать.

– Но ты же сам предложил помощь! – Парнишка едва не расплакался. Да… Если он не пообтесается – не протянуть ему в университете и года. – Если ты не возьмешь меня, я пропал.

Все сочувствие, которое испытывал к нему Дункан, как ветром сдуло.

– Пропал? Но ведь ты все еще дышишь? – Сколько раз отец задавал ему этот самый вопрос?

Джон дернулся и кивнул, закусив дрожащую губу.

И он повторил то, что говорил отец всякий раз, когда он отвечал «да»:

– Запомни, покуда в тебе теплится жизнь, всегда есть какой-нибудь выход.

Шмыгнув носом, мальчик стиснул зубы.

– Скажи, что мне делать. Я готов на все.

Его глаза, горящие вызовом и мольбой, не отпускали Дункана, и, утонув в небесно-голубом взгляде, он испытал странное ощущение. Как будто смотрел в отражение в зеркале – обманчиво реальное, но на самом деле перевернутое.

Он повел плечами, сбрасывая наваждение.

– Ладно. Так и быть. Я помогу тебе подтянуть латынь и подготовлю тебя к университету. – Он смутно подозревал, что еще не раз пожалеет о своем решении, но в самом-то деле, не бросать же этого беспомощного бедолагу на улице. – Но учти, мы содержим себя сами. У тебя есть деньги, чтобы платить за кров и еду?

– Всего несколько фартингов.

Дункан вздохнул. Так он и думал. И на кой ляд он навязал себе этого нищего сироту… С такими ничтожными знаниями Маленькому Джону прямая дорога не в колледж, а на школьную скамью вместе с новичками.

– Тебе придется отработать простой.

– Я все отработаю, честное слово! – Мальчик просиял и тут же опять свел брови на переносице. – А что будет, когда я подтяну латынь?

Вот ведь неугомонный. Будто бы ждет к себе особого отношения, более личного, нежели то, которое был готов предложить ему Дункан.

– Когда я с тобой закончу, тебя с радостью примут в любом колледже. Сможешь выбрать любого преподавателя, какого только захочешь.

– Ты настолько хорошо знаешь латынь?

Нахальный щенок. Его безрассудная – хотя и оскорбительная – прямота вызвала у Дункана невольное восхищение.

– Представь себе. Это особо отмечено в моем дипломе.

– Видимо, пришлось выучить, потому что никому не под силу разобрать твой английский.

Мальчик озорно улыбнулся, и Дункан легонько отвесил ему подзатыльник за дерзость.

– Следи за своей латынью, а не за моим английским, Маленький Джон. Если не будешь отлынивать, обещаю, скоро ты заговоришь на латыни так, что сможешь читать лекции этим южанам.

– Они тебе не очень-то нравятся, да?

Джон как-то странно взглянул на него из-под ресниц, по-девичьи густых и длинных. Что за дела. До сих пор он ни разу не обращал внимания на мужские ресницы.

– Иногда я их ненавижу. Да и они меня не слишком жалуют.

– И меня ненавидишь?

Мальчишка вызывал у него противоречивые чувства, но только не ненависть.

– Нет, парень. Тебя – нет.

Дункан взъерошил его волосы, запутавшись пятерней в светлых, с золотистым отливом кудрях.

– Тебе не мешало бы повзрослеть, но ты мне почти что нравишься, особенно когда не дуешься и не ноешь.

И когда Джон ослепительно улыбнулся в ответ, он ощутил непонятную дрожь внизу живота.

***

Пролетали часы. Свечи догорали одна за другой, но Джастин ни на шаг не отходил от постели жены, бережно держа спящую за руку. На уговоры Элис де Вестон, которая тщетно пыталась увести его из родильных покоев, он не отзывался.

Упрямец.

Она не сказала им об исчезновении Джейн. Пока Солей мучилась родами, Джастин был просто не в состоянии отвлечься на другие проблемы, а после того, как младенец, совсем крошечный и слабый, появился на свет, им пришлось сосредоточить все силы на том, чтобы помочь маленькому Уильяму и его матери выжить.

И потому, чтобы оградить молодую пару от дополнительных волнений, Элис молчала, а сама от беспокойства не находила себе места.

– Идем. – Она потянула Джастина за край туники. Все эти дни он почти ничего не ел, а спал даже меньше, чем его возлюбленная жена. – Тебе необходимо поесть.

Они спустились в дымную, полутемную кухню. Элис не стала будить девочку-служанку, которая, не дождавшись вызова, задремала в углу, и собственноручно налила ему похлебки.

– Джастин, – решилась она наконец, глядя как он, не чувствуя вкуса, заедает похлебку хлебом и сыром. – Джейн пропала.

По его отсутствующему взгляду она поняла, что ее слова не вполне дошли до его сознания.

– Что значит, пропала?

Все-таки, порой мужчины вели себя как полные болваны – какими бы прекрасными мужьями и зятьями они при этом не были.

– То и значит. Побросала свои юбки и сбежала из дома.

Выражение его лица наконец-то стало осмысленным.

– Когда?

– В день, когда родился малыш.

– И вы до сих пор молчали?

– А ты бы меня услышал?

Он покачал головой.

– Простите. Солей, ребенок… Я и не заметил, что ее нет.

Она похлопала его по руке.

– Если бы солнце упало на землю, ты бы и того не заметил. – Ее старшей дочери очень повезло с мужем.

– Вы уверены, что она сбежала? Ее искали?

– Перевернули вверх дном все поместье. Конечно, я знала, что она не хочет замуж, но надеялась…

Надеялась, что замужество превратит ее младшую дочь в нормальную девушку. Они покинули двор, когда Джейн было пять, и за годы изгнания ее милое, светловолосое и ясноглазое дитя превратилось в престранное существо: нескладное, с мальчишеской фигурой и маленькой грудью, почти ничем, за исключением нежного певческого голоса, не напоминавшее девушку.

И Элис отдала все свое внимание красавице Солей, которая понимала, что значит быть женщиной, и что женщине следует делать для того, чтобы выжить.

Бедняжке Джейн это знание было неведомо.

Чтобы хоть как-то компенсировать потерю того положения, которое было у них при дворе, Элис растила ее без строгости – не запрещала увлекаться лошадьми и книгами, закрывала глаза на то, что Джейн с каждым годом все больше походит на мальчика, чем на девочку, – пока, наконец, не поняла, что время упущено, и дочь уже не переделать.

Элис вздохнула. Неважная из нее вышла мать.

– Я бы не стал выдавать ее замуж насильно, – проговорил Джастин. – Мне казалось, она знает об этом. Просто я думал, что если свести их поближе, тогда она, возможно… – Он опустил голову. – Солей предупреждала меня, а я не слушал.