Текст книги "В постели с наставником (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Затем, дитя, чтобы убедить членов парламента проголосовать за новые налоги, необходимые для войны с шотландцами. – Он постучал ногтем по длинному списку имен, лежавшему перед ним на столе. – И выкупить из плена доблестных мужей, которые обороняют наши рубежи на севере.

– Твоего отца… – прошептала она, поворачиваясь к Дункану и заливаясь краской стыда от того, что позабыла об этом. У нее защемило сердце. За собственными переживаниями она не подумала о том, что он тоже непрестанно терзается вопросом, жив ли дорогой ему человек.

Потянувшись через стол, она погладила костяшки его пальцев.

Он отдернул руку. Вскинул на нее вопрошающий взгляд. И она, не найдя в себе сил отвернуться, утонула в его серых, как пасмурные небеса, глазах.

– Да. Моего отца, – сердито ответил он и отгородился от нее, скрестив на груди руки. – А теперь ступай в библиотеку, возьми с полки Катона и читай вслух, пока я не приду. Получать знания надобно самому, Маленький Джон. Никто другой за тебя это не сделает.

Перед уходом она, переминаясь с ноги на ногу, задержалась.

– Я могу тебе чем-то помочь? Только скажи, я все сделаю.

В его глазах вспыхнуло удивление – и через секунду сменилось отторжением. Он привык оказывать помощь, а не принимать ее. И Джейн, узрев эту внутреннюю борьбу, поняла, что его приступы гнева были не более чем защитной реакцией, своеобразной стеной, выстроенной, чтобы скрыть от посторонних тот факт, что помимо гнева никакой иной защиты у него не имеется.

– Спасибо за предложение, юный Джон, – ответил вместо него Пикеринг. – Мне нужна копия этого списка, и я уверен, что по окончании нашего разговора наставник Дункан непременно обратится к тебе за помощью.

Она кивнула и попятилась к лестнице, надеясь на прощание дождаться хоть слова от Дункана, но он обрел контроль над своим голосом и заговорил, только когда она поднялась наверх.

– Николас из Эссекса. Он поддерживает нас, или с ним нужно переговорить?

***

Джейн прилежно зубрила Катоновы наставления, которые учили смирению перед вышестоящими, и надеялась, что короля впечатлят эти исполненные благочестия строки.

Когда стемнело, пришлось зажечь свечу. В ее неясном, дрожащем свете слова поплыли у Джейн перед глазами, и она не заметила, как ее веки отяжелели и смежились.

– Кто разрешил тебе жечь свечи?

Заслышав резкий голос Дункана, она встрепенулась и поняла, что задремала на томе Катона.

– Я не знал, что нужно спрашивать разрешение.

– Свечи, дрова и продукты закупаются вскладчину на деньги, которые ты не платишь. Ты расходуешь то, что принадлежит всем, поэтому, зажигая свечу, будь добр, убедись, что свет нужен не тебе одному.

– Но здесь больше никого нет.

– Это еще не повод, наплевав на нужды других, бездумно палить свечи.

Гневная отповедь свидетельствовала о том, что его защитная броня вернулась на место.

– У кого мне спросить разрешение?

– У меня, – с нажимом ответил он, и она позавидовала силе, вложенной в два коротких слова.

– Можно мне зажечь свечу, наставник Дункан?

Он наклонился над столом и задул трепетный огонек.

– Нельзя.

Их окутал интимный, уютный сумрак, и Джейн расслабилась. В присутствии других она почти не опасалась разоблачения. Люди не обращали внимания на ее испачканное, как у всех мальчишек, лицо, и чтобы их одурачить, достаточно было сутулить плечи да говорить погрубее. Но Дункан всегда смотрел на нее очень внимательно. Кто знает, что он может увидеть?

– И как мне заниматься в темноте?

– На встрече с королем ты будешь держать речь, а не читать по книжке. Ты прочел наставления. Теперь отложи книгу и переводи. Учителя уважай.

– Magistrum metue.

– Книги читай.

– Littera disce.

– Litteras disce. Повтори.

Не давая ей спуску, Дункан до самой ночи и без перерыва на вечернюю трапезу заставлял ее зубрить латинские фразы. Ни единым словом он не вышел за рамки урока, но Джейн и не заметила, как пролетело время. Ей ужасно нравился тембр его голоса. Он будто бы озарял светом сгустившуюся темноту.

– С добрыми людьми водись.

– Cum bonis ambula, – отчеканила она. Дункан прогнал ее по Катоновым наставлениям десять раз кряду, а их было ни много, ни мало пятьдесят семь. Утомленная, она решила, что пора бы им поменяться ролями: – Не смейся ни над кем.

Он рассмеялся и одобрительно хлопнул ее по коленке.

– Neminem riseris.

Она тоже зашлась смехом, подалась вперед, и вдруг ее лицо, ее губы нечаянно оказались около его губ, да так близко, что уловили его дыхание, сбившееся, как и ее собственное. Она качнулась к нему. И мазнула губами по его колючей от вечерней щетины скуле.

Он отшатнулся.

Повисло неловкое молчание.

– На сегодня достаточно. – Он встал.

Отпечаток его ладони еще горел на ее колене. Кожа еще помнила тепло его дыхания, губы еще покалывало после прикосновения к его щеке. Она не хотела отпускать его. Не сейчас.

– Ты давно не играл на гиттерн, – торопливо произнесла она. – Мне бы очень хотелось послушать.

Он молчал, и Джейн мысленно отругала себя за умоляющие интонации в голосе. Вдруг он заметил, что она ведет себя как женщина, которой не хочется расставаться с мужчиной?

– Жди здесь. – Он оставил ее одну в темноте.

Вернувшись с инструментом в руках, он взял несколько небрежных аккордов, а потом запел веселую студенческую песенку, одну из тех, что исполнял в пивной.

– Чего молчишь? Запевай, – в перерыве между куплетами сказал он, не переставая в бешеном темпе перебирать струны.

Она покачала головой.

– Я не умею. Ты продолжай. Я буду подпевать. – И прикусила язык, чтобы не запеть ненароком.

– Стесняешься своего голоса?

Он заподозрил неладное, не иначе. Не мог он оставить без внимания то, как прерывисто она задышала, какими мягкими сделались ее губы, когда она, играя с огнем, мимолетно дотронулась до него.

– Немного. – Она не знала, в каком возрасте у юношей перестает ломаться голос, и прибавила с совершенно искренним отвращением: – До сих пор тонкий, как у девчонки.

– Что ж, ладно. – Потаенный вопрос без ответа повис в воздухе.

Он снова запел, и Джейн, не разжимая дрожащих губ, принялась вслед за ним выводить мелодию. Песня была длинная. В ней говорилось о шумных попойках, о похождениях бесшабашных студентов, о духе товарищества, и каждый ее куплет оканчивался веселым восклицанием tara tantara teino. Воодушевленно отбивая такт, она пребывала в озорном восторге от этой лихой, не предназначенной для женских ушей песенки, и в совершеннейшем упоении от звучания его чудесного голоса в темноте.

Наконец, после финального tara tantara teino, Дункан в последний раз ударил по струнам, и его руки в ликующем жесте взметнулись вверх.

– Здорово поешь, – выдохнула она. – Как заправский менестрель.

Он принялся лениво перебирать струны маленькой щепочкой, сделанной из гусиного пера.

– Музыканты редко забредают на север, а зимы там длинные. Приходится развлекать себя самим.

– В твоей семье, наверное, принято петь каждый вечер.

Мелодия, всхлипнув, оборвалась. Резким движением он отложил инструмент в сторону.

– Ты не должен был навязывать себя королю.

Джейн моргнула. Она всего-то и сделала, что упомянула его семью, а он немедля отдалился от нее и выбранил. Ее захлестнула обида. Если бы он знал, кто она на самом деле! Тогда бы он понял, у кого из них двоих больше прав беседовать с королем.

– Но ведь ничего плохого не случилось. – На мгновение она задалась вопросом, что разозлит его больше, узнай он правду – ее пол или ее происхождение.

– Да что ты. А если я не успею тебя подготовить? Какое, по-твоему, мнение сложится у короля обо мне?

Она забыла о его отце. Без помощи короля его не вызволить на свободу. Своим вмешательством она легко могла все испортить.

– Прости. Я поступил необдуманно, – пробормотала она. Как можно надеяться сойти за мужчину, если все ее поступки продиктованы женской импульсивностью?

– Ты привык думать только о себе, верно?

Краска стыда опалила ее лицо и спустилась ниже, заливая шею. Ее навязчивая тяга к независимости в устах Дункана прозвучала как эгоизм. И он был прав. Сам он вел себя как настоящий мужчина и, не увиливая, нес на своих плечах груз ответственности за общежитие, за своего отца, даже за оборону границ от вторжения. А какими благими поступками могла похвастаться она сама? Чего хорошего она сделала людям? Родной сестре и той отказала в помощи.

Джейн расправила плечи. В темноте было не рассмотреть выражения его глаз, и она нащупала его руку, твердую и разгоряченную после перебора струн.

– Я сказал, что ты будешь мною гордиться. Так оно и будет. Обещаю.

Он порывисто стиснул ее пальцы, и ее сердце заколотилось, толчками разгоняя волнение вверх по руке, к горлу и дальше по всему телу, дразня перевязанные груди и угрожая выпустить ее секрет наружу, как птичку из клетки, даже если ее рот останется на замке.

Она потянула пальцы на себя, но он не ослабил рукопожатия.

– Друзья навек? – разрезал темноту его голос.

– Клянусь, – вырвалось у нее. Это слово будто бы обладало властью соединить их на всю жизнь, породить между ними узы сильнее кровных.

– Не разбрасывайся обещаниями, дружок.

Она с трудом сглотнула. Ее пальцы подрагивали в его ладони.

– Клянусь Царствием небесным, и пусть Господь будет мне свидетелем, – заговорила она, еще не зная, в чем именно будет заключаться ее клятва, но уже чувствуя, что она обяжет ее к чему-то такому, о чем до сих пор она не смела даже помыслить, – клянусь, что буду предан тебе, как брат.

На последнем слове он вздрогнул.

– Кыш отсюда. – И выронил ее руку. – Иди спать.

Прошмыгнув в спальню, она долго не ложилась. Бродила среди спящих, возвращала в памяти клятву, которая невидимой пружиной натянулась меж ними. Стремясь быть с ним рядом, она впервые в жизни дала столь серьезное обещание, да еще призвала в свидетели небо, наподобие оруженосца, обязавшегося верно служить своему рыцарю.

Брат. Это слово отчего-то потрясло его. Настоящим братьям не нужен обет преданности, ибо он связывает их с рождения. Таким обетом она была связана со своею сестрой.

И подло нарушила его.

Как могла она быть уверена, что сдержит свое слово в отношении Дункана?

И только в момент, когда она, раскатав на полу матрас, легла, и слезы медленно покатились по ее щекам, только в этот момент она поняла, что он сам в ответ ничего ей не пообещал.

Глава 7.

Наутро ее ждала неожиданная встреча. Прогуливаясь по рыночной площади, она заметила в овощном ряду служанку из пивной, которую они мучили в ту злополучную ночь. Их глаза встретились, и девушка настороженно прищурилась. Она узнала ее. И быстрым шагом пошла прочь.

Джейн побежала следом, догнала ее и тронула за рукав. Девушка обернулась.

– Так полюбились их игры, что захотелось еще? – прошипела она, и ее лицо исказила злобная гримаса.

Джейн отдернула руку, словно обжегшись.

– Мне жаль, что так вышло. – А еще жальче, что не получилось их вразумить. – Так-то они неплохие ребята.

Хмуро и недоверчиво девушка склонила голову набок. Ее можно было бы назвать симпатичной, но тяготы жизни уже оставили отпечаток на ее лице, раньше срока затянув морщинками уголки невеселых карих глаз. Ходила она, шаркая ногами и ссутулив плечи, а ведь ей было не больше двадцати лет, как с изумлением поняла Джейн. Какую жизнь вела эта девушка, пока она сама, окруженная любовью, безмятежно росла дома? Вот наглядный пример того, что бывает с женщинами, брошенными на милость мужчин, подумалось ей.

– Надеюсь, тебе приплачивают за то, что ты рядишься парнем в угоду их грязным прихотям, – услышала Джейн и ее бросило в жар – и сразу в холод.

Она догадалась. Ни грубая речь, ни напускная развязность, ни туго перебинтованная грудь не провели ее. Хуже того, своим намеком на извращение, которое было трудно себе даже вообразить, она предположила, что Джейн шлюха. Худшая из всех сортов шлюх. Хуже, чем была ее мать.

Взяв девушку под локоть, она утянула ее в переулок и яростным шепотом сообщила:

– Они ничего не знают! Они думают, я на самом деле мальчик.

– Серьезно?

Девушка вытаращила глаза, а затем, схватившись за живот, запрокинула голову и захохотала, да так громко, что Джейн, опасливо озираясь, была вынуждена тоже изобразить смех, дабы со стороны казалось, будто они обмениваются шутками. Отсмеявшись, девушка привалилась к стене и перевела дух.

– И ты все время ходишь в таком виде? – полюбопытствовала она.

– Они называют меня Маленьким Джоном, – кивнула Джейн и выпрямилась под ее пытливым взглядом, стараясь не сильно выпячивать грудь. Как она выглядит в глазах того, кто знает, кого видит перед собой?

– Будто мужское платье так хорошо от них защищает? – с интересом и даже завистью спросила девушка.

От них. Словно ее друзья были какими-то чужеземными врагами. Как же объяснить, что она надела тунику и шоссы не ради того, чтобы защищаться от них, а чтобы быть с ними? За исключением, конечно, тех случаев, когда они напиваются как свиньи и пристают к женщинам.

– Они считают меня студентом. Таким же, как они сами.

– Но как же ты… – Девушка скептически осмотрела ее. – Как ты справляешь нужду и все такое?

– Я сказала, что у меня увечье, которого жутко стесняюсь. – Она упросила студентов не заходить вместе с нею в тесную и темную клетушку туалета на заднем дворе. Правда, пока не вмешался Дункан, юноши нещадно изводили ее насмешками. – Они полагают, что с возрастом я преодолею свою стеснительность.

– И давно ты нормально мылась?

Давненько…

– Я стираю, пока они на занятиях, и после по-быстрому ополаскиваюсь. Они ни о чем не догадываются.

– Одно слово – мужчины, – с презрением хмыкнула ее новая знакомая. – Не видят ничего дальше своего носа.

– Ох, надеюсь, что так оно и останется. – Она взглянула на девушку, чья судьба являла собою полную противоположность того, к чему стремилась она сама. – Я притворяюсь мужчиной, чтобы жить вольной жизнью.

Та наклонилась ближе, и ее глаза загорелись любопытством.

– Ну и как оно? Расскажи!

***

Вместе с Гэвис – так звали служанку из пивной – Джейн простояла в тени переулка до полудня, шепотом описывая жизнь по ту сторону стены.

Какое же облегчение – вволю выговориться. Она и не подозревала, насколько устала от одиночества. Вот только, впервые пересказывая свои приключения, она поняла, что мир мужчин не настолько хорош, как ей казалось раньше. Мужчины слишком громко разговаривали. Носили слишком грубое платье. В их мире не было места ни ласке, ни нежности.

Студенты потешались над нею, когда она аккуратно собирала со стола крошки, вместо того чтобы смахнуть их на пол, или долго взбивала перед сном солому в матрасе, пытаясь привнести в обыденность жизни немного порядка, уюта и красоты. И тогда она стала делать все это украдкой, когда никто не смотрел.

Поделиться этим можно было только с женщиной. И только женщина могла ее понять.

Умолчала Джейн лишь о том, что за все это время так и не обрела той независимости, ради которой пустилась в бега. Наверное, только король имел роскошь в любое время поступать, как ему вздумается.

– Ты сирота? – спросила Гэвис, дослушав ее рассказ до конца.

– Я сбежала из дома, – краснея от стыда, призналась она.

– Тебя там поколачивали?

Неужели бывают семьи, где близкие бьют друг друга? Сама она сталкивалась только с болью от разочарования матери.

– В тот день у моей сестры начались роды. А я… ну совсем ничего не смыслю в женских делах. Я не знала, что делать, я пыталась как-то помочь, но у меня ничего не получалось… – Ее снова окутала душная, пропитанная страхом и беспомощностью, тьма родильных покоев. Глаза обожгло слезами. Наконец-то их можно не прятать. – Я сорвалась и убежала. И с тех пор ничего не знаю ни о сестре, ни о ее ребенке.

Сочувственно прищелкивая языком, Гэвис похлопала ее по плечу, и от этого ободряющего жеста на Джейн снизошло забытое чувство облегчения.

Дункан сказал, женщины не способны думать. Они умеют чувствовать, да и только. Что же, он опять оказался прав. Она была женщиной, и сейчас ее обуревали самые что ни на есть банальные женские чувства. Неделями она сдерживалась, подавляя эмоции, и когда они вырвались на свободу, то забились, завибрировали внутри, будто натянутая до предела струна. Неделями, презрев голос сердца и тела, она принуждала себя опираться только на голос разума, и как же приятно оказалось наконец поделиться своими горестями и выплакаться.

Похоже, не так уж она отличается от обычных женщин, как привыкла думать.

Она утерла мокрые глаза рукавом.

– Мне так хочется узнать, как поживают моя сестра и ее малыш, но я боюсь отправить им весточку, ведь они сразу догадаются, где меня искать.

– Можно подослать к ним моего брата, если хочешь.

– Ты серьезно? – Впервые за долгое время Джейн ощутила легкость в груди. – И он согласится?

Гэвис кивнула.

– Отчего бы нет. Малый он шустрый да ловкий. Разузнает все, о чем только попросишь.

Шустрый и ловкий. Без этих качеств не выжить на улице.

– Но они все равно узнают у него, где я.

Гэвис задумчиво поскребла подбородок.

– Не узнают, коли он скажет, что видел тебя среди паломников на ярмарке, но к которой святыне вы направлялись – позабыл.

– Ох, спасибо, спасибо тебе! – Она на собственном опыте испытала всю тяжесть трехдневного путешествия, и оттого предложение Гэвис показалось ей особенно великодушным. – Чем мне отблагодарить тебя? А его?

– Ничем. Твоя родня подкинет ему пару монет за новости о тебе, уж поверь, – со знающим видом усмехнулась служанка.

Джейн так и подмывало спросить, правда ли Гэвис торгует своим телом, но она не знала, как подступиться к вопросу, чтобы не оскорбить ее.

Гэвис еще раз оглядела ее, сокрушенно качая головой.

– Что делать-то будешь, если они обо всем узнают?

– Не узнают. Этому никогда не бывать. – Взять ненадолго передышку и побыть самой собой было приятно, но жить женщиной постоянно… Ни за что на свете. – Я закончу колледж, устроюсь при короле клерком и буду путешествовать по миру.

Однако, стоило ей представить свое будущее без Дункана, как ее радужные мечты померкли. Получается, она все-таки обманывала его, когда приносила клятву?

– Интересно, как ты себе это представляешь? – спросила Гэвис, не разделяя ее оптимизма. – Пока Джон и впрямь «маленький», еще куда ни шло, но скоро твои дружки начнут удивляться, отчего это у него не растет борода, а сам он такой дохляк.

– Как-нибудь выкручусь, – промямлила она. Служить клерком, жить под видом мужчины… В мыслях ее план казался безупречным, но, проговорив его вслух, Джейн уже не была в этом уверена.

– И ты ни чуточки не хочешь вернуться домой и жить как женщина?

И оказаться столь же беспомощной перед властью мужчин, как ты? Как можно задавать такие вопросы, если ответ очевиден?

– Нет.

Но едва она это сказала, как вспомнила те неосознанные желания, которые терзали ее наедине с Дунканом, и поняла, что воплотить их в жизнь можно только будучи женщиной.

– А как же твои родные?

Она упрямо крутнула головой. Вернуться домой и с поджатым хвостом предстать перед глазами сестры и матери означало признаться в своем провале.

– Я скучаю по ним. – За эти недели она научилась говорить с комом в горле. – Но не вернусь.

Пусть жизнь мужчин оказалась не так легка, как она полагала, слабому полу жилось не в пример тяжелее – особенно если женщину не оберегали от тревог, как ее саму. Она перешла черту. И желания возвращаться в мир, где любой загулявший прохожий мог учинить над нею насилие, у нее не было.

Глава 8.

Не решаясь поставить свечу, Джейн сидела одна в темноте общей комнаты и повторяла по памяти латинские выражения. Семестр только начался, и потому остальные студенты, не спеша погрузиться в учебу, отправились развлекаться на Стоурбриджскую ярмарку.

Ей тоже хотелось пойти, но она остановила себя, памятуя о том, что сказал Дункан. «Получать знания надо самому, Маленький Джон. Никто другой за тебя это не сделает».

На этой неделе они почти не виделись. Еще затемно он уходил в церковь Святого Михаила, где открывал прихожанам двери, затем читал двоим студентам платные лекции, а после встречался с товарищем-медиком, который давал уроки ему самому. Вторую половину дня он проводил в коридорах Барнуэлльского монастыря, пытаясь переговорить со всеми членами парламента, какие только соглашались остановиться и выслушать его.

Всего их было двести сорок восемь. Она знала это, поскольку переписала все до единого имена из выданного Дунканом списка.

Ее латынь стала много лучше. Повторяя Катоновы наставления, она все увереннее спрягала глаголы и все реже подсматривала в книгу. Господу молись. Itaque deo supplica. Родителей люби. Parentes ama. Учителя страшись. Magistrum metue.

– Блудниц сторонись, – услышала она голос Дункана и без запинки ответила:

– Meretricemfuge. – И подняла на него глаза. Видеть его было радостно, но к этой радости примешивалось недовольство за то, что он уделял ей мало внимания. – Жалко, что ты не вспомнил об этом той ночью.

Дункан со вздохом опустился на скамью напротив.

– Давай не сегодня, Маленький Джон. Я слишком устал, чтобы спорить. – Откинувшись назад, он подпер затылком стену и закрыл глаза.

Ее недовольство прошло. Не могла она долго на него злиться.

– Ты что-нибудь ел?

Он покачал головой.

– Не до того было. Я весь день общался с членами парламента.

Она сходила на кухню и собрала ему ужин из остатков хлеба и соленой рыбы. И заодно принесла гиттерн.

Сделав добрый глоток эля, Дункан принялся за еду.

– Есть хорошие новости? – спросила она.

Он отсалютовал ей полупустой кружкой.

– Плюс десять голосов в колонку «за», и до голосования осталась как минимум неделя. Пока что парламент занят прениями о ношении личных гербов.

– А я наконец-то выучил все-все наставления. Спроси Джеффри и Генри, они меня проверяли. – Она сделала паузу, но не дождалась просьбы продекламировать их вслух. – Там, кстати, есть одно, на которое тебе следует обратить внимание. Quod satis est, dormi. Что означает «спи в меру свою».

– Кстати, – неожиданно произнес он, словно, пока она хвасталась, размышлял о чем-то своем, – ты как, уже интересуешься девушками?

Она по-девчачьи зарделась и опустила голову, чтобы не выдать себя и свое томление, которое – она знала – слишком очевидно горело в ее глазах.

Что бы ответил на ее месте юноша?

– Я не очень-то много о них знаю, – промямлила она наконец.

– Неужели ни разу не баловался с молоденькими служанками на сеновале? – После удачного дня голос его звучал оживленно.

Она с трудом сглотнула.

– Таких у нас дома не было.

– Понимаю. У нас на севере с этим вообще беда. Мужиков-то мало, а девиц и подавно. Доходит до того, что некоторым, по слухам, приходится заниматься этим с овцами.

Донельзя шокированная, она вскинула голову.

– Ты шутишь!

– Боже упаси, какие уж тут шутки! – Он засмеялся, и Джейн так и не поняла, правда это или выдумки.

– Стало быть, ты тоже миловался с овечками? – Она удивилась, как легко слетело с ее губ это оскорбление, приправленное пародией на его северный акцент.

Он поперхнулся смехом, и его брови гневно сошлись на переносице.

– Никогда! Уж я-то всегда знал, куда девать свой botellus. Спроси дам, которых он ублажал.

Она выдавила натужный смешок. Тело живо откликнулось на его бахвальство, и она затрепетала, представляя, как его botellus проникает меж ее ног. Как он входит в нее. Она опустила ресницы, скрывая эти греховные мысли. Как он отреагирует, интересно, если признаться, что она женщина? Засмеется и сочтет ее обман блестящим розыгрышем?

Вряд ли. Он ставил мужчин выше женщин, а она своим маскарадом обставила их всех.

– Ну так что? – Он буравил ее внимательным взглядом.

– Что?

Неловкое молчание.

– Ты еще ни разу… Ты до сих пор…

Она не дала ему договорить.

– Нет. Да.

До сих пор девственница. Она впервые осознала значение этого слова применительно к себе. Девственница – значит нетронутая. Она перевела взгляд на его ладони и остро захотела, чтобы он до нее дотронулся. Ощутила болезненное влечение – к нему и к тому, чем он мог одарить ее помимо дружбы.

– Ну а ты? – спросила она. – Во сколько лет ты впервые… – Она закашлялась, не смея завершить вопрос. Ох, как опасно представлять его обнаженным, разгоряченным страстью…

– Примерно в твоем возрасте. Когда приехал в Кембридж.

– Нашел себе кого-то на улице? – До той памятной ночи она не задумывалась о том, что любовь покупается и продается. – Вроде той девушки? – Вроде Гэвис.

– Нет, – нахмурился он, и она испытала облегчение. – Моя подружка была куда сговорчивее. Ей, кстати, все понравилось.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и все. Я в таких вещах разбираюсь. Ей понравилось.

– А тебе понравилось?

– А сам-то как думаешь? – цинично ухмыльнувшись, спросил он.

Соитие с едва знакомым человеком представлялось ей довольно одиноким занятием.

– Но скажи, разве не приятнее… быть с женщиной, которая тебе небезразлична?

Которую ты любишь.

Игривый огонек в его взгляде погас. Он сделал большой глоток эля.

– Так уж устроен мир, Маленький Джон. – В его голосе зазвучала наигранная бравада. – Хватай от жизни все, что можешь. И не жалей о том, чего нельзя получить.

– Но будь у тебя выбор… Разве ты… – сорвалась у нее с языка несбыточная надежда. – Coniugem amo. Супругу люби. Разве тебе не хочется встретить женщину, с которой было бы приятно делить не только постель, но и жизнь в целом?

Прежде чем дать ответ, он долго всматривался в ее лицо. Слава богу, было достаточно темно, и ей хватило сил выдержать его взгляд. И удержаться от того, чтобы не распахнуть перед ним свои бедра.

Его глаза потемнели, сделались дымчато-серыми.

– Мы с тобой чем-то похожи, дружок, – наконец проговорил он. – Но поменьше распространяйся о своих мыслях на людях. Чего доброго, прослывешь женоподобным, и тебя будут дразнить девчонкой.

– Я не девчонка! – выпалила она. Она зашла слишком далеко. Слишком заигралась. Слишком рисковала обнаружить себя.

– Я-то знаю. Но если кто заподозрит, что ты способен дать слабину, тебя слопают живьем. Прямо сырым.

Она моргнула. Что же это получается? Мужчинам надо утаивать свои истинные желания?

– Эй. – Дункан наклонился к ней через стол. – Я к тебе обращаюсь. Ты меня понял?

Он снова разыгрывал из себя заботливого старшего брата. Ей и самой было бы проще воспринимать его как Джон, а не как Джейн. Если бы его руки не лежали на столе так близко, что она почти задевала пальцами темную поросль волос на них.

– Понял.

– Наше оружие – не мечи, а слова и ясное мышление, и потому для студента нет напасти страшнее, чем женщина. Запомни: только глупцы позволяют соблазнам затуманить свой разум.

– Но ведь ты… – Она с трудом подбирала слова, задыхаясь под тесной перевязью. – Помнишь ту девушку на улице… С нею ты, кажется, был бы не прочь уступить соблазну.

– Ну, это совсем другое дело. – Он вытянул под столом ноги. – Женское распутство возбуждает нас, тут уж ничего не попишешь, и нет ничего дурного в том, чтобы удовлетворить свои естественные потребности. Главное, держать свои чувства в узде.

Как это следует понимать? Возражения застряли у нее в горле.

– Значит, это нормально – спать с женщиной безо всяких чувств?

– Совершенно верно.

– А как же Джеффри и его невеста?

Подобрав гиттерн, Дункан пробежался пальцами по гладкому деревянному боку инструмента, своими очертаниями напоминавшего изгиб женского бедра. Ее бедра, например.

– Джеффри повезло. Но в большинстве случаев… – Он пожал плечами и тронул струны, подбирая слова. – В большинстве случаев женитьба не спасает мужчину от одиночества.

– Значит, ты никогда не женишься? – Все ее робкие надежды, все потаенные мечты были вложены в этот вопрос.

На что она уповала за те короткие секунды, пока дожидалась его ответа? Что он скажет «нет» и предложит Маленькому Джону быть своим товарищем до конца жизни?

– Ну, церковную карьеру я делать не собираюсь, если ты об этом. И тем не менее – нет. О женитьбе я пока что не помышляю, – со всей категоричностью заявил он.

– А если бы Господь отозвался на любые твои молитвы, – спросила она, – чего бы ты попросил?

– Отправить меня на учебу в Париж, – ответил он быстро. – Или даже в Болонью.

Джейн кивнула, мигом представив, как они вместе путешествуют по далеким странам. Она тоже страстно мечтала увидеть Париж.

– А потом?

Он склонил голову набок и задумался, словно раньше никогда не занимал себя мыслями о столь отдаленном будущем.

– Потом мне бы хотелось принести знания в родные края. Только сперва я попросил бы Господа установить там мир, чтобы можно было спокойно бродить по горам и долинам да сменить, наконец, меч на плуг. – С невеселой усмешкой он прибавил: – Кто знает, быть может, я бы даже начал пописывать на досуге стишки.

Поделись он этими откровениями с товарищами-мужчинами, его подняли бы на смех, наградили тычком под ребра и обозвали бабой. «Я тебя понимаю. Я знаю, что ты чувствуешь. Погоди, что я расскажу тебе…» – рвалось у нее с языка, но она молчала.

И все же странно, что, несмотря на свое презрение к югу, он предпочитал жить здесь, а не на севере.

– Зачем же ты приехал сюда, если так сильно скучаешь по родине?

Он посмотрел на нее так пристально, что, несмотря на темноту, она испугалась, как бы он не заметил, что щеки ее слишком гладкие даже для безбородого юнца.

– Скажи, ты когда-нибудь хотел невозможного? Мечтал стать тем, кем тебе быть ну никак не положено?

Вопрос оглушил ее подобно удару молнии. Во рту пересохло, и она потеряла дар речи. Если она заговорит, то не выдержит и выложит ему все.

Она неопределенно дернула головой. Пусть расценивает этот жест на свое усмотрение.

Пальцы его продолжали наигрывать задумчивую мелодию.

– А вот я знаю, каково это. Я люблю свою родину, она живет в моем сердце, взывает ко мне. Но многое там мне ненавистно. И какая-то часть меня хочет…

Она задержала дыхание. Скажи. Скажи, чего ты хочешь. Что я могу тебе дать?

Но он не закончил мысль.

– После первого года я настолько невзлюбил Кембридж, что на святки уехал с твердым намерением никогда сюда не возвращаться.

– Почему?

– Были вещи, которые я хотел забыть. – Грустная улыбка. – Но были и другие вещи, которые мне хотелось… – Он повел плечами. – Суть в том, что теперь мне нигде нет места.

Джейн кивнула, прекрасно понимая, что он имеет в виду. Она мечтала жить жизнью мужчины, но чем дольше притворялась, тем больше понимала, что из-за своего маскарада стала непригодна ни для мира женщин, ни для мира мужчин.

– Жизнь иногда чертовски сложная штука, – вымолвила она.

Он широко улыбнулся, давая понять, что был рад поделиться с нею, но момент откровения позади.

– И чертовски приятная, если уметь ею наслаждаться. – Он выдал несколько фривольных аккордов, и подмигнул ей. – У тебя вся жизнь впереди, парень. Не забивай себе голову мыслями о женитьбе.