Текст книги "Одри Хепбёрн"

Автор книги: Бертран Мейер-Стабли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

В эти месяцы Одри выполняла обязанности ассистентки режиссёра, служанки продюсера и даже приёмной матери для юных членов съёмочной группы; она сносила всё это по доброй воле и довольно убедительно, чтобы оставаться рядом с Мелом: «Он такой требовательный к себе... Я подумала, что если поеду с ним, то смогу помочь ему так или иначе». Эти усилия оказались напрасны. Фильм «Эль Греко» о жизни художника, в котором Мел был исполнителем главной роли, продюсером и автором музыки, не был закуплен для проката в нескольких странах. Гости, видя, как Одри выполняет вспомогательные функции в фильмах Мела, говорили в один голос, что она словно на автопилоте. С годами любовь Мела к Испании и ко всему испанскому только усилилась (сказывались гены кубинских предков по отцовской линии), и когда они с Одри заговорили о том, что надо же где-нибудь поселиться насовсем, он предложил Испанию. Одри это не понравилось. Её, уроженку Северной Европы, не привлекали сухие и знойные равнины Эстремадуры и других провинций, где останавливались вагончики съёмочной группы.

У Мела было припасено ещё несколько проектов с участием Одри, но ни один не удалось довести до конца. Несколько лет он разрабатывал киноверсию сказки «Питер Пэн» Джеймса Барри. Питера будет играть Одри – в традиции английского театра, отдававшего эту роль актрисам-травести, а капитана Крюка – Питер Селлерс (он тогда превратился в мировую звезду, снявшись вместе с Софи Лорен в «Миллионерах»). Однако Уолт Дисней, создавший десятью годами ранее мультипликационный фильм «Питер Пэн», потребовал купить у него права на новую экранизацию, и проект провалился. Одри никогда не научится летать.

Тогда, может быть, усадить её на трон? Мел, вложивший средства в Испании, когда снимался там в эпизоде красочного фильма «Падение Римской империи» Сэма Бронстона, в то время как Одри была занята в неудачном «Париже, когда там жара», объявил, что станет продюсером блокбастера с бюджетом в пять миллионов долларов о покровительнице Христофора Колумба – королеве Изабелле. Этот проект тоже канул в Лету.

Приближалась дата мировой премьеры «Моей прекрасной леди» в Нью-Йорке – 23 октября 1964 года. В Голливуде все знали, что Одри лишь открывает рот под фонограмму Марии Никсон, и специализированные журналы об этом проведали. Киностудия братьев Уорнеров выступила с заявлением, из которого, по ошибке или намеренно, следовало, что голос Одри будет звучать по меньшей мере в половине песен. Это было большим преувеличением, и муж Марии Никсон поспешил с гневным опровержением, уверяя, что его жена «на самом деле поёт 99 процентов всех нот». Эти недостойные игрища усилили недовольство многочисленных членов киноакадемии, присуждающей премию «Оскар», не одобрявших отказ Джека Уорнера отдать Джули Эндрюс роль, сделавшую её знаменитой. Пока Одри снималась в «Моей прекрасной леди», Джули Эндрюс сыграла Мэри Поппинс в фильме Уолта Диснея. Теперь они обе вновь оказались соперницами, причём общественность была на стороне Джули.

Добросовестная Одри отправилась в промотур, включавший десять премьер: в США – Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Вашингтон, в Европе – Париж, Лондон, Рим, Мадрид и Брюссель. Фильм повсюду ждал триумф, и все рецензии были написаны в хвалебном тоне. «Моя прекрасная леди» сделала прекрасный рывок в погоне за «Оскаром»: в общей сложности 12 номинаций – но не для Одри. Члены киноакадемии третировали её, выплеснув на неё своё недовольство Джеком Уорнером и киностудией, которые дали от ворот поворот законной претендентке на роль. Однако сторонники Хепбёрн среди академиков, возмущённые тем, что её отстранили от 37-й ежегодной церемонии вручения премии «Оскар», устроили кампанию в её защиту, решив вписать её имя в бюллетени для голосования. Но тщетно.

Одри узнала эту новость февральским днём 1965 года. Разочарованная, она, однако, сохранила лицо: поздравила Джули Эндрюс, номинированную на «Оскар» за «Мэри Поппинс», и пожелала ей удачи в финале. Джек Уорнер не придерживался столь рыцарского поведения. Взяв слово во время делового завтрака несколько дней спустя, он заговорил о своём фильме. Директор киностудии был так же известен своими ляпсусами, как Сэм Голдвин[46]46
  Сэмюэл Голдвин (Шмуль Гелбфиш) (1879—1974) – один из самых успешных кинопродюсеров Голливуда, участвовал в создании нескольких киностудий; его имя увековечено в названии американской медиакомпании «Метро-Голдвин-Майер».


[Закрыть] – непарламентскими выражениями: он притворился, будто не может вспомнить имя исполнительницы главной роли в «Моей прекрасной леди». «Эта девушка, как бишь её?» – шепнул он своему помощнику. Гонорар в миллион долларов и отсутствие номинации на «Оскар» оставили у неё привкус горечи. Однофамилица Одри Кэтрин Хепбёрн, номинировавшаяся восемь раз (и получившая всего одну статуэтку), прислала ей утешающую записку: «Не переживайте. Однажды Вы его получите за гораздо меньшую роль».

Но против её номинации сыграли и другие факторы. Мало того что песни дублировала Марни Никсон: Одри прогнала своего пресс-секретаря и держалась в стороне от обычной голливудской кампании по номинациям.

Пятого апреля 1965 года Одри присутствовала на церемонии в Санта-Монике, зная, что ничего не получит, но что её отсутствие будет неверно истолковано. Лучше проиграть достойно, чем завидовать из своего угла. Вёл церемонию Боб Хоуп[47]47
  Боб Хоуп (Лесли Таунз Хоуп) (1903—2003) – американский комик, кино– и театральный актёр, теле– и радиоведущий; с 1939 по 1977 год 18 раз – больше, чем кто-либо, – вёл церемонии вручения «Оскаров».


[Закрыть]. Поскольку лучшая актриса прошлого года Патриция Нил восстанавливалась после инсульта, объявить лучшего исполнителя главной мужской роли попросили Одри. Хотя она была глубоко уязвлена тем, как обошлась с ней киноакадемия, она повела себя достойно и ни разу не выказала своего огромного разочарования. Так получилось, что она вручила приз своему бывшему партнёру – исполнителю роли профессора Хиггинса. Когда она объявила, что победитель – Рекс Харрисон, радость её была искренней. Она поцеловала его несколько раз. Он похлопал её по спине, и их явная симпатия друг к другу была самым очаровательным и наименее искусственным событием за весь вечер.

Рекс даже проявил учтивость и великодушие, предложив разделить свою премию с ней. Потом, повернувшись к Джули Эндрюс, которая сидела с «Оскаром» за лучшую женскую роль, полученным за «Мэри Поппинс», поставил рядом двух Элиз и поблагодарил обеих. Но Одри, взвинченная и терзаемая противоречивыми чувствами, совершенно позабыла упомянуть о Патриции Нил. Этим она обидела мужа актрисы Роальда Даля. Тот подумал, что Одри намеренно умолчала о его больной жене, хотя такое поведение было совершенно не в характере Одри. Впоследствии он рассказал газетам: «Пат вскрикивала от ярости... Одри позвонила мне из аэропорта Кеннеди: она улетала в Париж. Я сказал ей, чтобы она катилась ко всем чертям...» Позднее, к великому облегчению Одри, к Патриции Нил вернулся дар речи, и она смогла сказать, что ничуть не обиделась и понимала, в каком нервном напряжении находилась тогда Одри. Однако это происшествие и шумиха, поднятая вокруг него, несколько месяцев не выходили у актрисы из головы и, как думает Генри Роджерс, усилили её решимость оградить свою жизнь ещё более непроницаемой стеной.

Ещё до голливудской церемонии в Бюргенштоке разыгралась гораздо более серьёзная драма, сыгравшая свою роль в провале Одри. Её отношения с пресс-секретарём Генри Роджерсом прекратились через несколько месяцев после окончания съёмок «Моей прекрасной леди». В ссору оказался замешан её старый друг Юбер де Живанши. «Для Одри Живанши всегда был богом, – вспоминал Генри Роджерс. – Он создал её образ. Она ходила на все его дефиле. Её фотографировали в платьях из его коллекций. Он создал для неё духи “L’Interdit”. Но Одри не получила ни единого франка за рекламу Живанши. Более того, она покупала его духи по розничной цене! Это было нечестно. Мел Феррер, разделявший моё мнение, сказал мне: “Мне кажется, вам следует поговорить с Живанши, только обратитесь к его брату Клоду, он коммерческий директор”». Роджерс позвонил в модный дом, и, по его словам, Клод де Живанши в принципе согласился, что тесное сотрудничество кутюрье и кинозвезды, сложившееся за годы, должно получить финансовое вознаграждение. «Всё было улажено совершенно полюбовно», – утверждает Генри Роджерс. Но в дело вмешался Мел Феррер. Он не мог смириться с тем, что Одри предоставила своё имя и лицо Юберу де Живанши для рекламы его духов. По всему миру в престижных журналах «Вог», «Харперс базар», «Таун энд Кантри» красовался великолепный портрет Одри с гордой подписью, что духи «L’Interdit» были созданы исключительно для неё. Мел имел зуб на Живанши за то, что кутюрье выстроил целую империю, стоимостью в миллион долларов, использовав Одри – и не платя ничего взамен.

В это же время организаторы Каннского фестиваля попытались залучить к себе Одри на церемонию открытия в мае 1965 года. Генри Роджерс подал идею президенту фестиваля Роберу Фавру Лебре: не пригласить ли Одри в некоем особом качестве? Это был бы отличный рекламный ход. Фестиваль даже мог бы сделать эту идею традицией и прославлять мировой кинематограф в лице знаменитости, меняющейся каждый год. Генри Роджерс расстался с Робером Фавром Лебре в полной уверенности, что заинтересовал его своим предложением. «Я находился в полнейшем неведении, когда мне передали, что Одри просит меня приехать к ней как можно скорее. Я вылетел в Женеву и скоро был у неё в Бюргенштоке. Мы оказались наедине, что было довольно странно. Обычно при наших встречах всегда присутствовал Мел. Мы выпили по стаканчику, потом сели ужинать. Одри явно нервничала. Она расплакалась за столом. Я смутился и разволновался. Спросил её: “Одри, ради бога, что произошло?” Она подняла глаза, посмотрела на меня и воскликнула: “Как ты мог встать между мной и моим лучшим другом?” Живанши рассказал ей о моём посещении и о предложенном финансовом договоре. Я заметил Одри, что это было сделано с полного согласия Мела. Знала ли она об этом или нет, явно не имело для неё никакого значения. Близкие отношения – возможно, самые близкие, какие только связывали её с мужчиной, помимо мужа, – превратили в коммерческую сделку. “Как вы не понимаете, – говорила Одри со слезами на глазах, – мне ничего не нужно от Юбера. Мне не нужны его деньги. Это мой друг. Если я помогла ему начать производство духов, тем лучше. Так и должен поступать друг. Если бы кто-нибудь другой предложил мне миллион долларов за рекламу духов, я бы отказалась... но Юбер мой друг. Мне ничего не надо. Я даже хочу заходить в парфюмерный магазин и покупать свои духи в розницу”».

Инициатива пресс-секретаря по поводу Каннского фестиваля тоже пришлась не ко двору. «Фавр Лебре сообщил мне, что вы пытались его шантажировать, сказали ему, что единственный способ уговорить меня поехать в Канн – это дать мне приз, учреждённый специально для меня, – объяснила актриса. – Генри, я больше не хочу работать с вами». При таких обстоятельствах он учтиво согласился прекратить их сотрудничество, понимая, что больше не сможет работать для клиентки, которую, не желая того, глубоко оскорбил. Он видел, как сердита на него Одри. «Мы всё же остались добрыми друзьями, и я потом ещё давал Одри советы». Но вскоре произошли события, которые навели его на мысль, что она прогнала его, не имея возможности прогнать своего мужа. Ибо за всеми предложениями Роджерса, сделанными Лебре и Живанши, стоял именно Мел. С этого времени их супружеская жизнь никогда уже не была прежней, несмотря на радостные лица, с которыми они появлялись на публике. Однако их союз казался даже окрепшим, когда они купили старый дом XVIII века в Швейцарии, в живописнейшем месте в кантоне Во, в Толошна-сюр-Морж, на берегу Женевского озера, в десяти минутах езды от Лозанны. Они хотели поселиться по соседству с хорошей школой, поскольку Шон, всегда путешествовавший вместе с родителями, уже подрос и должен был пойти в начальную школу. Бюргеншток, на вкус Одри, был слишком немецким. В Толошна Шон попадёт во франкоязычную среду, чего она всегда желала.

Толошна – и сегодня маленький сонный посёлок, самый что ни на есть заурядный. В нём лишь одна улица – Бьерская дорога, где всё ещё стоит дом Одри под названием «Покой», огороженный каменной стеной, идущей вдоль улицы, и с садом, обнесённым забором. Тогда там было всего два магазина и меньше пятисот жителей, в большинстве своём земледельцы, возделывавшие фруктовые сады и виноградники, и три скотовода.

Школа Шона стояла в 50 метрах от дома. Помимо поселковых детей-швейцарцев, он общался там с маленькими итальянцами и испанцами, детьми гастарбайтеров. Итальянский был первым языком, которому он научился, поскольку его няня Джина не говорила ни на каком другом. Шон понимал также по-английски, хотя Одри не заставляла его учить этот язык. Дома он слышал четыре языка; как и родители, он от природы стал полиглотом и вскоре дополнил свою лингвистическую обойму испанским. В «Покое» были бесчисленное множество комнат и огромный чердак, от которого актриса пришла в восторг. Чтобы дети не запачкали кресла и диваны, Одри покрывала их чехлами, и Шон мог приглашать домой приятелей, залезавших на них с ногами. «Дом не дом, если ребёнок и собака не могут войти в главную комнату», – объясняла Одри. Для неё с Мелом это была нейтральная территория, место, где они могут подписать супружеское перемирие.

ПОСЛЕДНИЙ КРУГ

После огромного успеха «Моей прекрасной леди» карьера Одри Хепбёрн достигла апогея. И всё же звезда старалась уйти в тень, отказываясь от множества сценариев, чтобы иметь возможность заниматься сыном. «Я жалею, что не могу уделять больше времени Шону. И потом, меня упрекают, что я мало участвую в голливудской комедии», – сказала она одному из журналистов. В те времена она получала астрономические гонорары, и её домогались самые известные кинодеятели. Однако она решила сбавить темп.

Тем не менее она согласилась сняться в комедии Уильяма Уайлера «Как украсть миллион» в 1965 году, а в следующем – в фильме «Двое в пути» Стэнли Донена, где её партнёром стал Альберт Финни.

В июле 1965 года Одри вновь перешагнула порог парижской киностудии. Ей понравился сценарий «Как украсть миллион». Со времён «Римских каникул» она чувствовала себя должницей Уильяма Уайлера. И компания подбиралась на славу: партнёром Одри Хепбёрн был ирландский повеса с невероятно голубыми глазами – Питер О’Тул. Добавьте к этому оскароносного режиссёра Уильяма Уайлера (это его третий фильм с Одри), да ещё и название у этой лихо закрученной комедии завлекательное. Сюжет в стиле «Топкапы»[48]48
  В фильме Жюля Дассена «Топкапы» (1964) похожий сюжет: трое авантюристов похищают драгоценный кинжал из стамбульского дворца Топкапы, превращённого в музей. (Прим. авт.).


[Закрыть] бьёт без промаха: дочь подделывателя произведений искусства пытается с помощью частного детектива похитить фальшивую статуэтку Челлини, пока эксперт страховой компании не вывел её отца на чистую воду.

Любопытно, что Одри и Питер О’Тул вовсе не горели желанием работать вместе. После заглавных ролей в «Лорде Джиме» и «Лоуренсе Аравийском» актёр стал олицетворением сурового героя. Одри слегка беспокоили его ирландское происхождение и репутация пьянчуги и бабника. Однако её опасения не шли ни в какое сравнение со страхами О’Тула по поводу работы с такой элегантной и величественной актрисой. Он был убеждён, что ей не понравится его весёлый, общительный и шумный характер. В книге воспоминаний он так и пишет: «Я думал, что буду иметь дело с воображалой, которой лишь бы руки не замарать. Но она меня просто поразила. Она не была белоручкой, да и повеселиться умела. В эпизоде, когда мы пытаемся выкрасть из музея одно из произведений её отца, мы прячемся в чуланчике. Большую часть сцены действительно снимали в этом ограниченном пространстве, так что мы познакомились. Мы понимали друг друга с полуслова. Одри мне говорила, что я её “убиваю”; и в самом деле, множество дублей было испорчено, потому что то один, то другой принимался хохотать. Уильям злился – но только на меня, не на свою дорогую Одри. Наверное, лишь она одна могла его умилостивить. Она была попросту восхитительна, и он её обожал. Помню, он посылал ей в гримёрку цветы – только белые».

Весельчак Питер О’Тул даже сделал Одри своей собутыльницей в один особенно холодный день. «Мы снимали на натуре в Париже. Вдруг стало очень холодно, – рассказывает актёр. – Одри должна была перейти улицу, сесть в ожидавшую её машину и уехать; но бедняжка была вся синяя от холода. Свет уходил, нужно было что-то делать. Я затащил её в вагончик и дал ей выпить добрую рюмку коньяку. Она стала розовенькая, выпорхнула из вагончика, радостно проскакала к машине, запрыгнула в неё и рванула с места, снеся пять юпитеров. Техники едва успели выскочить на тротуар, чтобы она их не сбила».

Питер О’Тул обнаружил в Одри трогательные «скромность и печаль». От её развесёлого партнёра не укрылись отсутствие Мела и разочарование Одри своим неудавшимся браком. «Она никак на это не намекала, но была словно окутана покрывалом грусти. Она пыталась прогнать её смехом, но как только смех прекращался, чувствовалось, что её сердце вот-вот разобьётся. Я влюбился в Одри Хепбёрн во время этих съёмок. Я хотел бы её утешить. Но не сказал ей об этом ни слова, что на меня совсем не похоже. Было ясно, что Одри “висит на волоске”, и малейший намёк на причину её печали оборвёт эту ниточку».

На съёмках этой искромётной комедии Уильям Уайлер окружил свою любимую актрису трогательной заботой, как отмечает Питер О’Тул: «Когда Одри работала, я видел на лице Уилли чувство восхищения – профессионального и личного. Одри “принадлежит” Уайлеру, и ему наплевать, что все об этом знают». «Мы так близки друг к другу, что нам даже не нужно разговаривать, – признавалась актриса. – Я знаю, когда он чувствует, что выходит плохо».

Во время съёмок фильма «Как украсть миллион» Одри жила в Париже одна, Мел остался в Толошна вместе с Шоном. Для тех, кто считал, что брак Ферреров на грани распада, отсутствие Мела о многом говорило. Однако Одри каждые выходные уезжала в Швейцарию, чтобы побыть с семьёй. Они больше не были парой. Но ни он, ни она не хотели скандала, которого ждали репортёры. В отличие от большинства их современников Ферреры не любили выставлять свою частную жизнь напоказ. По словам одного близкого друга, «Одри хотела бы склеить осколки жизни с Мелом и посвятить себя этому душой и телом. Не в её характере было мириться с поражением, это противоречило её идеалам; она упорно считала, что секрет удачного брака заключается в том внимании, которое уделяют семейной жизни».

Но друзья лишь растравляли их разногласия. Декоратор Кен Скотт даже не понимал, как Мел и Одри вообще оказались вместе: «Она такая подвижная, очаровательная и юная, а он сухарь, выглядит старше своего возраста». Юл Бриннер был ещё более суров: «Я думаю, ей очень хотелось, чтобы всё получилось, она была такая милая, верная и человечная. <...> Мел завидовал её успеху, не мог смириться, что она лучше его во всём, и мстил ей. Под конец она уже терпеть его не могла. Бог знает, что она сделала всё возможное, чтобы спасти свой брак».

По мере того как Одри и Мел отдалялись друг от друга, они уже не строили воздушные замки, а покупали недвижимость. После «Покоя» в Швейцарии они захотели дом в солнечном краю. Вскоре они остановили свой выбор на Испании. Как только Одри завершила работу в Париже, Ферреры отправились под Марбелью, чтобы проследить за строительством нового дома. Им удалось убедить себя, что перемена обстановки – лучшее лекарство.

Знак судьбы: накануне Рождества Одри поняла, что снова ждёт ребёнка. Она пришла в восторг и отказалась от всякой мысли о разрыве. Начала с большим воодушевлением строить планы, как украсить и обставить комнату второго ребёнка, составляла длинные списки имён мальчиков и девочек, однако молилась, чтобы у Шона родилась сестричка. Но судьба распорядилась иначе.

В начале января её пришлось госпитализировать в Лозанне: она потеряла ребёнка. Её сердце было разбито. Надежда сменилась отчаянием. Пытаясь утишить свою печаль, она позвонила в Париж и заказала Живанши новый гардероб. Но она пребывала в глубоком унынии. Она прилагала огромнейшие усилия для спасения своего брака, но крах был неминуем. Когда Одри и Мел оставались наедине, им уже нечего было сказать друг другу. Они практически пришли к выводу, что им не преодолеть нового испытания.

Пока Одри поправлялась в «Покое», её агент забрасывал её сценариями. Она отказалась от фильма «До свидания, мистер Чипе» (роль досталась Петуле Кларк), но приняла предложение старого друга Стэнли Донена сняться в фильме «Двое в пути» с Альбертом Финни. Как она объяснила позже, «когда Курт Фрингс приехал с проектом этого фильма, мне так хотелось сбежать из дома, что я лишь мельком проглядела сценарий и сразу согласилась». Мел тоже был согласен: на его взгляд, съёмки стали бы антидотом проблемам Одри и напряжённости в их отношениях.

На съёмках фильма «Двое в пути» для Одри всё было внове. Одевал её уже не Живанши, а Мэри Квант и Пако Рабан. Мела не было рядом. Она чувствовала себя свободной. Альберт Финни позже вспоминал, что ни с одной другой актрисой у него не было таких близких отношений на съёмках, как с Одри в этом фильме. Оба постоянно хохотали. Сюжет был практически взят из жизни актрисы: супруги находятся на грани развода после двенадцати лет совместной жизни (именно столько прожили вместе Одри и Мел). Очень тонкий сценарий Фредерика Рафаэля – своего рода калейдоскоп из сцен каникул этой пары на юге Франции, перемешанных без соблюдения хронологического порядка. От первой встречи и любви до расставания.

По словам Фредерика Рафаэля, «она лишь один раз высказала серьёзное возражение против сценария, когда под конец съёмок я решил, что финальную сцену надо прояснить. Я её переписал. Одри просмотрела новые страницы с вежливым замешательством и сказала, что предпочитает первоначальный вариант. Я был не согласен: диалог путаный, и если читать его внимательно, то в нём говорится противоположное тому, что он должен был выражать. Можно ли мне пройти его с ней? Мы взяли оба варианта и поднялись в её вагончик. Никто ещё не был более целомудренно покорен, чем я, её совершенно точным прочтением обеих сцен: она была права, и я был рад это признать».

Фредерик Рафаэль отмечает: «Одри была способна совсем по-разному произносить один и тот же диалог. Она всегда знала, как правильно, и могла потом повторять текст столько раз, сколько нужно. Но в её исполнении не было ничего мелодраматичного. Она очень искусно сочетала естественность и профессионализм».

В 37 лет роль Джоанны в фильме «Двое в пути» стала одной из самых трудных в её карьере. Ей нужно было показать свою героиню в развитии, от восемнадцати до тридцати лет. К счастью, Альберт Финни оказался самым эффективным из партнёров. Сын букмекера из Ланкашира, он был тогда ведущей звездой английского кино. В фильмах «В субботу вечером, в воскресенье утром» и «Том Джонс» он стал олицетворением бунтующей молодёжи. Считалось, что он выражает дух своего поколения, но, как и Одри, он ненавидел культ личности: «Это убийственно».

Финни был очарователен. Ему было 30 лет (на семь меньше, чем Одри), и он сразу же покорил её своей молодостью, непредсказуемостью и задором. Романист и сценарист Ирвин Шоу, сосед Одри в Швейцарии, позже писал: «Они с Альбертом Финни чудесно смотрелись вместе, словно два подростка, которые понимают друг друга с полуслова с помощью кода из шуток и намёков, недоступных для всех прочих. Они были словно брат и сестра. Привлекательные и забавные... Когда приезжал Мел, Одри и Альби становились серьёзными и немного неуклюжими, словно им вдруг приходилось вести себя, как взрослые».

Альберт Финни довольно откровенно высказывается о характере их дружбы. «Мы с Одри познакомились в очень подходящей обстановке и с самого начала чудесно поладили. Когда я проходил с ней какую-нибудь сцену, умом я понимал, что я играю, но сердцем, а в особенности телом не сознавал этого, – сказал он биографу Чарлзу Хайэму. – На самом деле, игра с ней очень возбуждает. В любовной сцене с такой привлекательной женщиной, как Одри, грань между вымыслом и реальностью легко исчезает, особенно во всех сценах, когда заглядываешь друг другу в глаза!»

Одри нашла в Альберте Финни идеального союзника. Многие члены съёмочной группы отметили, что на их глазах рождалась новая Одри – более открытая, более естественная, простая и «живая». Стэнли Донен, снимавший её в «Забавной мордашке» и «Шараде», находил, что она полностью преобразилась: «В то время я увидел Одри, которую вообще не знал! Она меня просто поразила. Она была такой свободной, такой счастливой. Никогда её такой не видел. Такой молодой!»

В этой перемене участвовал ещё один важный фактор, и это был, возможно, самый главный поворот. До сих пор Одри не любила галдёж, не дурачилась на площадке между съёмками. Сдержанная и сосредоточенная, она держалась особняком. И вдруг эта обновлённая женщина примкнула к компании, ставя себя наравне с другими актёрами, занятыми в фильме: Элинор Брон, Уильямом Дэниелсом, Клодом Дофеном и Надей Грей. Вместо того чтобы уйти к себе в гримёрку, она была готова на любые глупости со своим киношным «мужем» Альбертом Финни. Они разговаривали, шутили – настоящий флирт. По вечерам, когда съёмки проходили в Париже, Одри и Альберт избегали модных заведений и шли в какое-нибудь маленькое бистро. Заказывали разные вкусности и вино, смеялись и веселились до тех пор, пока официанты не начинали поднимать стулья на столы. Избавившись от утончённой элегантности Живанши, Одри наслаждалась обретённой свободой.

Одри и Альберт стали любовниками. Это была сильная привязанность, но она закончилась вместе со съёмками. Точно курортный роман... Альберт Финни вскоре увлёкся Анук Эме. В самом деле, он был молодой, забавный, спортивный, проказливый, заводной, импульсивный, бесстрашный, шумный, задиристый... полная противоположность Мелу. Он стал для неё глотком свежего воздуха. Когда пресса расспрашивала Одри о партнёре, она воодушевлялась. «Я люблю Альби, – откровенно говорила она. – О, я правда его люблю. С ним ужасно весело».

Однако Одри сильно нервничала во время первой любовной сцены. Перед съёмками были приняты всевозможные предосторожности. Площадку наглухо загородили от посторонних, за исключением операторов и ассистентов режиссёра. В этой сцене Одри и Альберт шумно возятся друг с другом и плавают на почти пустынном пляже, чтобы «произвести впечатление превосходного взаимопонимания», как выразился один из ассистентов. И добавил: «Поначалу Одри была скованной». Её очень тревожило, что ей предстоит появиться в купальнике, потом сняться в «обнажёнке» и без привычного макияжа. Но с помощью Альберта Финни ей удалось раскрыть новую грань своего таланта.

«В этом фильме, – уточняет её титулованный гримёр Альберто Де Росси, – брови Одри вдвое тоньше, чем в её первом фильме. Они были очень густыми. Но никто не заметил, что я постепенно утончал их, фильм за фильмом. В “Двоих в пути” у неё совершенно новый взгляд, почти естественный». В последний день съёмок все участники устроили вечеринку. Каждый мужчина хотел пригласить на танец Одри. «Она танцевала до волдырей на ногах! – вспоминал Уильям Дэниелс. – Наверное, она уже была без сил, но убедилась, что каждый без исключения получил свою долю!»

В то время имена Альберта Финни и Одри Хепбёрн печатали крупными буквами в заголовках газет, и некоторые друзья предполагали, что невзгоды Ферреров вызваны, хотя бы частично, тем, что Мел относится к жене как к инфантильной суперзвезде. Одри мучилась от чувства вины за то, что оставила Шона в Швейцарии на время съёмок; но некоторые близкие друзья намекают, что она, возможно, веселилась больше, чем того требовал сценарий. Мел пытался не подавать виду, но их союз близился к концу. «Брак Одри и Мела вовсе не был счастливым, и это не секрет, – говорил её бывший пресс-секретарь Генри Роджерс. – Мне казалось, что она любила его больше, чем он её, и досадовала на отсутствие взаимности. Она много раз делилась этим со мной и с несколькими близкими людьми. Она никогда не жаловалась, но я всегда видел грусть в её глазах».

Эдди Фишер, который тогда развёлся с Элизабет Тейлор, в каком-то смысле сочувствовал Мелу и мог понять его «дилемму». «Мы с Мелом были мужьями двух величайших звёзд Голливуда, что уже само по себе тяжело. Я чувствовал, что отношения между Мелом и Одри натянуты не потому, что у неё большие запросы или что она непредсказуема, как Элизабет. В точности наоборот: Одри всегда была такой доброй и прекрасной, что Мелу было трудно ей соответствовать».

Тем не менее на людях Мел и Одри в один голос утверждали, что их семейные проблемы – всего лишь сплетни и клевета. В январе 1967 года Одри пригласила голливудскую прессу на чай по-английски (серебряный самовар, сэндвичи с огурцом и печенье). Спиртного не подавали. Голливудские журналисты никогда не видели ничего подобного. Одри в прямом оранжевом мини-платье из ангорской шерсти, без украшений, за исключением обручального кольца, два часа широко улыбалась, пока батареи журналистов с радио, телевидения, из журналов и газет держали её под перекрёстным огнём вопросов. «Да, она рада вернуться в Голливуд после трёх лет отсутствия; да, она снова чувствует себя как дома; да, она одобряет короткие юбки; да, она стрижёт волосы очень коротко...» И повод для этой пресс-вечеринки – её муж продюсирует её новый фильм «Подожди до темноты». «Разве это не доказывает, что они по-прежнему влюблены друг в друга?»

Это был ещё один способ опровергнуть слухи о романе с Альбертом Финни... «Подожди до темноты» – это триллер, продюсером которого стал Мел Феррер, а режиссёром – Теренс Янг. Для Одри это был настоящий подвиг. Она играла слепую женщину, которую терроризирует убийца-психопат, ищущий героин. Вместе с ней в фильме снимались Эфрем Цимбалист-младший, Алан Аркин, Ричард Кренна и Джек Уэстон. Но съёмочная площадка вскоре превратилась в место постоянных раздоров, по большей части из-за ссор между супругами; понемногу напряжение сделалось нестерпимым. Одри, страдавшая анорексией, весила не больше 44 килограммов. Она скучала по сыну и прекрасно знала, что Мел устраивает «прослушивания» молодым актрисам для одного из будущих фильмов.

Для большего реализма Теренс Янг отвёл Одри в общежитие для слепой молодёжи. «Мы перемещались с повязкой на глазах, – вспоминает он. – Я терял терпение, но Одри была очень упорной и научилась ориентироваться без помощи зрения. Она была увлечена. Говорила мне о восприятии вещей на ощупь и о звуках с такой точностью, что я чувствовал: она обнаружила новый способ постигать окружающий мир». Одри понимала, что эта роль – новый брошенный ей вызов; она говорит об этом в длинном интервью того времени: «Я с большой радостью согласилась на роль “молодой слепой женщины, мировой чемпионки”, как указано в сценарии, но эта роль сильно меня страшила... В самом деле, руководство требовало, чтобы у меня непременно были внешние признаки слепоты: чёрные очки, шрам на глазу, а мне это сильно не нравилось. Как я уже сказала, я терпеть не могу технические приёмы художественного вымысла. Кроме того, я была уверена, что таким образом внимание зрителей ещё больше будет привлечено к тому, что на самом деле я не слепая... и единственная возможность заставить зрителей на краткое время поверить в мою слепоту – это воссоздать во мне обстоятельства слепоты... И вот тогда произошли два невероятных события. Во-первых, я несколько недель ежедневно посещала “Дом Света” в Нью-Йорке – институт, занимающийся слепыми людьми. Там я завязывала себе глаза, чтобы понять, что такое быть слепым в реальной жизни: подниматься и спускаться на лифте, искать что-то, упавшее на пол, готовить еду. И потом у меня появился ещё один... как бы сказать... ещё один шанс, если можно так выразиться, хотя на самом деле здесь лучше подходит слово “озарение”. Я познакомилась с девушкой, которая была действительно слепая... и попросила её: “Будьте добры, пройдите через эту комнату”. Я села на стул и смотрела на неё, пока она шла через комнату. У неё были великолепные, блестящие чёрные глаза. Невозможно было поверить, что она не видит. И вот так я получила подтверждение, что нет никакой нужды во внешних признаках слепоты или чёрных очках...»