Текст книги "Одри Хепбёрн"

Автор книги: Бертран Мейер-Стабли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

«ЗАБАВНАЯ МОРДАШКА»

Изначально «Забавная мордашка» была театральной пьесой и называлась «День свадьбы». Это история о продавщице из^ книжного магазина в Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке, которую заприметил модный фотограф во время фотосессии для глянцевого журнала. Её превращают в модель и увозят в Париж, чтобы сделать серию романтических снимков. Как и Элиза Дулитл, девушка страдает от пренебрежительного отношения к ней наставника, а он, со своей стороны, не хочет признать, что его интерес к своей модели не только профессиональный.

Главный продюсер студии «Метро-Голдвин-Майер» Дор Шэри сначала прочил на роль девушки Сид Чарисс, но Роджер Эдене, ставивший фильм вместе со Стэнли Доненом, отверг этот выбор из-за неправдоподобности: актриса не производила впечатления невинности; зато этим качеством вполне обладала Одри Хепбёрн.

Одри выглядела идеальным противовесом исполнителю главной мужской роли Фреду Астеру. По словам некоторых биографов, чтобы добиться согласия актрисы, продюсеры признались ей, что Фред Астер готов участвовать в фильме, только если его партнёршей будет она. Но сам Фред Астер в мемуарах утверждает, что всё происходило с точностью до наоборот: Роджер Эдене рассказал ему, что Одри очень понравился сценарий, но она соглашалась играть главную женскую роль только при условии, что её партнёром станет он.

Киностудии закрутили интригу как следует: «Парамаунт» вовсе не собиралась одалживать Одри «МГМ» и не считала необходимым уступать Фреда Астера, с которым у неё был контракт на два фильма. Как пишет Астер в воспоминаниях, «разыгралась настоящая война. “Парамаунт” не была склонна к переговорам, для “МГМ” не могло быть и речи о том, чтобы уступить хоть на йоту. Ситуация зашла в тупик, и было непонятно, как из неё выйти. Мне постоянно твердили, что прийти к согласию между сторонами невозможно. Однако я знал, что Одри очень хочется сделать этот фильм, так что волей-неволей договориться придётся, не сегодня, так завтра, потому что Одри – такая женщина, которая знает, чего хочет, и твёрдо следует намеченному пути. Тогда я велел своему агенту отменить все остальные ангажементы. Я должен был подождать Одри Хепбёрн. Она сообщила о своём желании поработать со мной, и я был готов. Возможно, это была единственная возможность для меня поработать с великой, обворожительной Одри, и я не собирался её упускать. И точка».

Одри пришла в восторг, когда проекту наконец-то был дан ход. «Я осуществлю мечту всей своей жизни, снявшись в музыкальной комедии с Фредом Астером», – сказала она по телефону Луэлле Парсонс. Она жила тогда в Париже и приводила себя в форму в танцклассе, собираясь ехать в Голливуд на репетиции и запись песен в середине февраля 1956 года.

«Она ни за что не хотела признаться, что она в ужасе», – скажет потом Стэнли Донен. Его легко можно понять. Баланчин и Джером Роббинс считали Фреда Астера величайшим танцовщиком XX века; много позже то же самое скажет Барышников. Это мнение привело бы в ужас любого, кто знал о том, что требуется от танцовщика.

После долгого пребывания в отеле «Рафаэль» Одри вернулась в Голливуд и поселилась в Малибу, в доме, который снимала у режиссёра Анатоля Литвака. Пресса взахлёб рассказывала о её экстравагантной манере путешествовать (с полусотней чемоданов и саквояжей). Как говорилось в одном репортаже, «подобно королевской особе в изгнании, она возит с собой повсюду чемоданы со своими подсвечниками, серебряными блюдами, книгами, пластинками и картинами. Она также путешествует с множеством предметов своего любимого цвета – белого: столовое и постельное бельё, два вязанных вручную покрывала, столовые сервизы, крошечные пепельницы из лиможского фарфора и портсигары». Рассказывали даже, что актриса лично наклеивает на каждый предмет ярлычок и постоянно хранит их опись на листе простой бумаги, чтобы находить (и потом заново упаковывать) всё в нужном порядке. По словам Барри Пэриса, эта привычка досталась ей от матери, которая, как любая европейская аристократка, имеющая множество резиденций, путешествовала таким образом в славные времена своей юности.

Однако на съёмочной площадке Одри не позволяла себе ни малейшего каприза. Во время примерок она часами стояла на ногах – не жалуясь, не возражая. Видно было, как она устала; но она ни слова об этом не говорила. Переодевалась она невероятно быстро и споро – ни одного лишнего жеста.

Музыкальная комедия была испытанием, требовавшим большой выдержки, и Одри себя дисциплинировала. Каждое утро она являлась в офис Роджера Эденса, чтобы репетировать свою песню под пианино. Потом отправлялась на киностудию, где Стэнли Донен руководил оркестром и аранжировал музыку, а завершала день в репетиционном зале, оттачивая танцевальные па.

На запись песен ушла неделя – удивительно мало времени, с учётом сложных аранжировок и дотошности Стэнли Донена, Роджера Эденса и их команды. Первая песня, «Привет, Париж!», была самой сложной: в этой сцене Одри, Фред Астер и Кэй Томпсон (игравшая суровую редакторшу глянцевого журнала типа «Вог») прибывают в аэропорт, а потом каждый отправляется открывать для себя красоты французской столицы. Их показывают в каком-нибудь типично парижском месте, то по отдельности, то на экране, поделённом на три части, пока они вдруг не сходятся вместе на смотровой площадке Эйфелевой башни (на которую они поклялись не подниматься, потому что это «для туристов»). Эта песня должна была длиться ровно пять минут, и за это время сменялись 38 видов Парижа.

У Одри и Фреда было только пять недель, чтобы отрепетировать и записать 14 музыкальных фрагментов фильма перед началом съёмок. Согласие между двумя партнёрами было идиллическим. Одри вспоминала о их первой встрече: «Помню, на нём были жёлтая рубашка, серые фланелевые брюки, красный шарф, повязанный вокруг талии вместо пояса, а на ногах мокасины, из которых торчали розовые носки. А главное – неотразимая улыбка». Она продолжала: «От одного взгляда на мужчину, который показался мне самым элегантным, самым обольстительным и самым изысканным из всех, кого я знала, я обратилась в соляной столб, а моё сердце перестало биться. И потом вдруг я почувствовала его руку на моей талии и осознала, что он с неподражаемым изяществом и со своей несравненной лёгкостью в буквальном смысле оторвал меня от земли. И тогда я испытала ощущение, которое все женщины в мире мечтали пережить хотя бы раз в жизни: каково это – танцевать с Фредом Астером».

Хотя на съёмочной площадке возникали небольшие трения, добрая по характеру Одри с ними совладала. «В одной сцене, – вспоминал Стэнли Донен, – мы с Одри согласились с тем, что на ней будут чёрные брюки в обтяжку, чёрный пуловер и чёрные туфли, которые, кстати, входили в её обычный гардероб. Так что я не требовал от неё ничего невероятного. Но я сказал ей мимоходом, что ей надо надеть белые носочки, и это её ошарашило. “Ни за что! – воскликнула она. – Это обрежет мою фигуру у щиколоток!” Я возразил ей, что без белых носков она растворится на заднем фоне, все её движения будут нечёткими и танцевальный номер станет тусклым и невыразительным. Она разрыдалась и убежала к себе в гримёрку. Через какое-то время она взяла себя в руки, надела белые носочки, вернулась на площадку и снялась в своих сценах без нареканий. Она была настоящим профессионалом. Потом, посмотрев отснятый материал, она прислала мне записку: “Вы были правы насчёт носков. Ваша Одри”».

Одри не только танцует в «Забавной мордашке», но и поёт. Это был подвиг – с её-то тоненьким голоском! Всё нужно было отрепетировать и записать в Голливуде перед оркестром из более чем пятидесяти музыкантов, а потом петь под фонограмму, когда съёмочная группа уехала в Париж. Роджер Эденс вспоминает закадровую историю: «Даже для опытных артистов делать все эти дубли и перезаписи – большое испытание для нервов. Я боялся, что у Одри не получится». Стэнли Донен тревожился о другом: «Фред был очень хорошим танцором. Кроме того, кое-кто, например Джордж Гершвин, Ирвинг Берлин и Коул Портер[37]37
  Джордж Гершвин (Яков Гершовиц) (1898—1937) – американский композитор и пианист; среди его произведений наиболее известна опера «Порги и Бесс» (1935). Ирвинг Берлин (Израиль Моисеевич Бейлин) (1888—1989) – американский композитор, автор более девятисот песен, девятнадцати мюзиклов и музыки к восемнадцати кинофильмам. Коул Портер (1891—1964) – один из самых выдающихся американских композиторов лёгкого жанра, писавший тексты к собственным песням.


[Закрыть], знал, что он поёт ещё лучше, чем танцует. Я говорил себе: “Боже мой, сможет ли Одри встать на его уровень?” Она нервничала, и Фред это чувствовал. Она постоянно срывалась на одной ноте в трёх-четырёх первых дублях, и нам приходилось останавливаться и начинать сначала – и так несколько раз; такие вещи и профессиональную певицу доведут до нервного срыва. Фред видел, что она всё больше нервничает при каждом повторе. Когда Одри загубила очередной дубль, Фред не остановился, но вдруг сам спел фальшиво – нарочно, и сказал: “Пожалуйста, извините меня, Одри”. Это была простая уловка, и она, конечно, это поняла, но это было то, что нужно, чтобы разрядить напряжение и показать, что все мы не без греха. С тех пор всё пошло как по маслу... ну, почти».

«Я горжусь своим голосом в “Забавной мордашке”, – скажет потом Одри. – Многие люди не знают, что фильм не был дублирован. Кэй Томпсон убедила меня, что я прекрасно справлюсь сама, и я рада, что она это сделала. Я так боялась играть с Астером, чувствовала, что я не на своём месте. Но я всегда мучаюсь от жуткой неуверенности в себе, прежде чем что-то сделать. А как только начинаю работать, все страхи пропадают».

Съёмочная группа «Забавной мордашки» переехала в Париж в апреле 1956 года для натурных съёмок. Одри и Мел снова жили в отеле «Рафаэль», который стал их домом на несколько месяцев. Мел начал работать в фильме Жана Ренуара. Журналистка Маргарет Гарднер вспоминает, какое удивление испытала, наведавшись в их апартаменты в отеле. Почти вся мебель была вынесена и заменена мебелью Ферреров.

Картины, ковры, диваны, покрывала на креслах, настольные лампы, простыни, вазы, подушки, серебро, хрусталь, скатерти, графины и подносы – всё доставили с мебельного склада в Швейцарии, где они хранились в ожидании того дня, когда у Одри с мужем появится собственный дом (помимо шале в Бюргенштоке, который они снимали у Фрица Фрея). Одри как будто испытывала нарастающую потребность пустить корни, а потому окружала себя привычными вещами повсюду, где была вынуждена жить ради работы. Ибо отныне её образ жизни был таков: гранд-отели, элегантные, но безликие апартаменты. Только защитный слой привычных предметов мог заполнить пустоту, пока не появится ребёнок. Не имея семьи, Одри перевозила с собой свой семейный очаг. В интервью той поры она призналась: «Иногда мне кажется, что чем больше успех, тем менее надёжно себя ощущаешь. В какой-то мере от этого становится тоскливо, правда».

Маргарет Гарднер с удивлением убедилась, что Одри – очень практичная женщина, способная заменить пробки в электросчётчике, прохудившиеся прокладки в водопроводном кране или починить кое-какие механизмы, например магнитофон, который сломался прямо посреди интервью. Как и Генри Роджерс, её пресс-секретарь, Одри очень серьёзно относилась к общению с журналистами. Маргарет Гарднер подтверждает: «Она была очень придирчива к деталям и даже собственноручно вносила правку в текст. У неё было право вето на любую фотографию. Но когда она соглашалась на интервью, то никогда не давала его впопыхах. Она принимала вас без всякой спешки и делала это просто чудесно».

Право вето на фотографии? Одри немного комплексовала по поводу своей внешности, как она объясняла журналу «Космополитен» в октябре 1955 года: «Я часто казалась себе некрасивой. Я часто была расстроена и глубоко разочарована своей фигурой. Иногда я даже принималась себя ненавидеть. Я была слишком толстой или, возможно, слишком высокой, или просто слишком невзрачной. Мне не удавалось выпутаться из своих проблем с людьми, которых я встречала. Если углубиться в психологию, то можно сказать, что моя решимость связана с чувствами ненадёжности и неполноценности. Если бы я колебалась, то не совладала бы с этими чувствами. Я заметила, что единственный способ их преодолеть – энергично идти вперёд».

Юбер де Живанши, лучше, чем кто-либо другой, знавший комплексы Одри, анализирует ситуацию: «Она знала себя очень хорошо: и свои достоинства, и свои слабые места. Я думаю, что она оставалась верна мне, потому что я ничего от неё не скрывал и предоставлял ей быть самой собой. Дело в том, что я никогда не думал, будто в её внешности много недостатков, не говоря уже о её личности. Но я её подбадривал. Например, во время съёмок “Сабрины” она переживала из-за отсутствия у неё груди. Я сказал ей, что люди прежде всего увидят её глаза, так что объём груди уже не будет иметь никакого значения. Её глаза – это всё. Я действительно так думал. И мне кажется, я её в этом убедил».

Ибо Одри со своей «забавной мордашкой» стала неотразимой. Её глаза газели, высокие аристократические скулы, узкие бёдра и королевская осанка пленяли всех, кого она встречала, начиная с журналистов. Когда она говорила о себе – на любую тему, от артишоков до зебр, – то делала это строго по пунктам, не перескакивая с одного на другое и не пускаясь в лирические отступления. Когда она садилась читать, то читала; когда примеряла костюмы, то занималась только этим; когда говорила о «шмотках», то говорила именно о «шмотках»; а когда её сажали под сушилку для волос, она сидела и сушила волосы. «Она единственная актриса из тех, кого мне приходилось причёсывать, которая не болтала, не читала, не вязала, не ковыряла в зубах зубочисткой и не ела бутерброд с сырыми овощами», – подтверждает её тогдашний парикмахер. Просто «белая ворона».

Актриса в самом деле пыталась взять под свой контроль интерес к себе со стороны прессы и делала это довольно умно. «Повсюду творится что-то невообразимое. Куча людей нацеливают на тебя объективы, особенно в Европе. Иногда почва уходит из-под ног. Все эти вопросы, начиная от “Что я думаю?” или “Что я люблю?”, “Как это – быть звездой?” до важных вещей, иногда о политике... И вот я, скромная невинная актриса, стараюсь хорошо делать свою работу: похоже, моё мнение о Ближнем Востоке очень важно! Не то чтобы у меня не было своего мнения, просто я сильно сомневаюсь, чтобы оно было кому-то интересно».

Через две недели после завершения работы в «Забавной мордашке» Одри начала сниматься в следующем фильме – «Любовь после полудня», и её неудовлетворённость нарастала крещендо. Пресс-секретарь продюсеров Герб Стерн вспоминает, что её требования чуть не свели его с ума: «Ни один снимок нельзя было публиковать без её утверждения; в этом ещё не было ничего необыкновенного, но она систематически отказывалась позировать для всех фотографов! Помню, её приходилось практически удерживать силой, чтобы сделать несколько фото. А ведь я ей привёз целый гардероб, чтобы она могла выбрать платье. Это был кошмар. Она находилась в ужасном состоянии, ко всему придиралась, тревожилась из-за пустяков. В один момент ей не давали покоя её ноздри: она была убеждена, что на некоторых кадрах они слишком раздутые. Она умоляла нас переснять их; естественно, мы этого не сделали, но попытались её успокоить, сказав, что переснимем в самом конце. Она была настолько взвинченна, что мы не могли поступить иначе».

«Любовь после полудня» – это история девушки-виолончелистки, дочери сыщика (её роль исполняла 27-летняя Одри), влюбляющейся в распутного плейбоя (его играл Гари Купер), которого выслеживает её отец. Хотя звезда 55-летнего Купера уже клонилась к закату, его всё ещё обожали. В Голливуде его даже любили больше, чем любого другого актёра. Джон Уэйн называл его «лучшим человеком в мире». Поклонницы его боготворили, и актрисы, снимавшиеся вместе с ним, тоже души в нём не чаяли. Лорен Бэколл заявила: «Куп – один из самых красивых мужчин, каких я только видела, с васильковыми глазами». И Одри не могла взирать на его прекрасные черты без глубокого волнения.

На экране Одри просто специализировалась в обольщении голливудских звёзд старшего поколения: Генри Фонда, Фред Астер – и вот теперь Гари Купер. Потом будут Кэри Грант и Рекс Харрисон. Все были околдованы этой молодой женщиной с девичьими повадками и бархатистым голоском, обнажавшим её ранимость. Гари Купер попался на крючок. «Я в кино уже больше тридцати лет, – сказал он, – но у меня ещё никогда не было такой захватывающей партнёрши, как Одри. Она вкладывает в актёрское ремесло больше жизни и энергии, чем все актрисы, которых я встречал раньше».

Съёмки «Любви после полудня» проходили в полнейшей гармонии. Хотя при выходе на экраны фильм встретил неоднозначный приём у зрителей, тем не менее он остаётся одним из самых насыщенных и «личных» фильмов Билли Уайлдера; точно так же как Джек Леммон является идеальным уайлдеровским героем, Одри стала его совершенной героиней: смесь невинности и хрупкости с решимостью и лукавством.

Морис Шевалье, игравший отца Одри, написал ей записку, которую она приклеила скотчем на зеркало в своей гримёрке: «Как я был бы горд и исполнен любви, если бы у меня действительно была такая дочь, как ты». Иногда Одри обнимала его руками за шею и нежно целовала в щёку. «Я просто выразить не могу, Морис, какая радость и счастье с тобой работать», – шептала она ему с восторгом. Трио Гари Купер – Одри Хепбёрн – Морис Шевалье словно исполняло камерную музыку в полнейшей гармонии. Морис Шевалье даже отмечал в автобиографии: «Мы словно музыканты, настраивающие свои инструменты. Актёры обмениваются не только репликами во время репетиций. Проступают тени чувств, которые со временем породят слова или музыку – а порой и кое-что другое».

Режиссёру было очевидно, что достоверность экранного романа между Одри и Гари Купером может сильно пострадать из-за возраста знаменитого актёра. Билли Уайлдер решил проблему, снимая его через фильтр или отодвигая на второй план, а то и в полумрак и запечатлевая утончённую игру теней на черно-белой плёнке.

Счастье Одри отравляла тогда только одна вещь: Мела не было рядом, и ей приходилось проводить свободное время одной в отеле «Рафаэль», в то время как муж снимался на юге Франции. Это была их первая долгая разлука. Одри грустила на рабочей неделе, но в выходные всё менялось. В пятницу вечером, шесть недель подряд, Мел прыгал в белую гоночную машину, которую они привезли с собой из Голливуда, и мчался в аэропорт Ниццы встречать жену. Они проводили два дня в Сен-Тропе: загорали, плавали, играли в теннис, катались на катамаране, отыскивали небольшие сельские ресторанчики, где можно спрятаться. А в понедельник, вернувшись в Париж, актриса добросовестно возвращалась к съёмкам.

Несмотря на сердечную и дружескую атмосферу, создаваемую Одри на съёмочной площадке, она, не желая того, окружила себя аурой неприступной звезды. «Сегодня я обедаю одна в своей гримёрке, – рассказывала она Джону Мейнарду из «Фото Илей». – Это привычка. Когда я одна, я восстанавливаю силы. Во всяком случае, мне казалось, что полностью отдавать всё фильму и так уже довольно щедро с моей стороны. И вот один хроникёр, причём из тех, которые производили впечатление понимающих меня, написал: “Почему это надменная Одри Хепбёрн не обедает в студийной столовой?” И что, теперь мне надо туда ходить, только чтобы успокоить этого журналиста? Боюсь, что с моей стороны это было бы трусостью. Он заставляет меня придерживаться заданной линии поведения».

Она любила одиночество и на всём протяжении карьеры была одной из редких звёзд, которым удавалось не пускать других в свою личную жизнь. Позиция была чёткой: «Мисс Хепбёрн даёт интервью, только когда снимается в фильмах. В перерывах между съёмками – никогда». Эти интервью всегда ужасно учтивые и часто скучные, от них остаётся ощущение, что существует иная Одри, которую никто никогда не узнает. Она всегда кажется такой принуждённой, безупречной, дисциплинированной... и печальной.

Генри Манчини, автор музыки к фильмам, написавший для Одри «Лунную реку», «Шараду» и «Двое на дороге», утверждает, что если внимательно послушать эти три песни, можно практически указать пальцем на того, кем они вдохновлены. Они все полны меланхолией, типичной для Одри. «В её характере были скромность и грусть», – говорил один из её партнёров Питер О’Тул. Её пресс-секретарь ещё более категоричен: «Я редко видел её довольной. Когда она смеётся, то так заразительно, что все начинают смеяться вместе с ней. Но когда она плачет, то замыкается в себе и исчезает».

Некоторые близкие Одри люди задумывались о сути её характера. Не слишком ли у неё холодный ум, не слишком ли она расчётлива в профессиональной жизни и в окружающем мире? Друзья считали, что она не сможет реализоваться как женщина и актриса, не избавившись от недоверия к людям, и что ей нужно больше доверять своему сердцу.

Комплексы по поводу внешности по-прежнему выводили её из равновесия. «Когда я приступила к работе над “Любовью после полудня”, я была больше озабочена своей внешностью, чем в любом другом фильме в своей карьере. Возможно, потому что я сильно похудела во время “Забавной мордашки”, я чувствовала себя особенно некрасивой, когда мы приступили к съёмкам. Все твердили мне, чтобы я не волновалась, потому что^гмой партнёр намного старше меня. Но я говорила себе, что морщины Гари Купера – часть его образа, тогда как у меня просто круги под глазами и измотанный вид».

В 1996 году старший сын Одри Шон очень точно выразился о ранимости своей матери: «Она всю жизнь страшно тревожилась из-за своей карьеры. Умирала от страха. Боялась, что окажется не на высоте, боялась, что не такая красивая, как другие женщины, и что ей надо будет больше работать и лучше знать текст, вставать пораньше, получить самого лучшего гримёра, самого лучшего художника по костюмам и самые красивые платья. Они были практически броней, за которой она чувствовала себя в безопасности. <...> В её случае мотивацией была боязнь, а ещё любовь к своей семье. С самой ранней юности она никогда не видела себя такой, какой её видели мы. Она считала это даром, который она может потерять в любой момент. У большинства артистов есть такое чувство, что рано или поздно их “раскусят”, особенно у манекенщиц. Снаружи они блистают, но пытаются удержать на месте этот внешний колпак, который разлетится на тысячу осколков, если вынуть краеугольный камень. <...> Вот почему людям так нравится она на экране: потому что, когда она плачет, она действительно это переживает, она по-настоящему живёт на сцене. Она в это верит. И хочется обнять её и прижать к себе».

Ему вторит Билли Уайлдер: «Это маленькая хрупкая штучка, но что за характер!» Психиатр, который «уложил её на диван» в 1959 году для журнала «Гуд хаускипинг» («Рациональное хозяйствование»), потом утверждал, что в её ранние годы произошла добрая дюжина событий, которые привели бы к психоаналитику человека, хуже владевшего собой. Одри сама очень хорошо сказала в 1950 году по поводу своего чувства незащищённости: «Оно вызвано уходом отца из семьи. Все мои личные отношения были отмечены этим ощущением брошенности, которое никогда меня не покидало. Когда я влюбилась и вышла замуж, я жила в постоянном страхе быть брошенной. <...> Если чем-то сильно дорожишь, всегда боишься это потерять». В то время Мел Феррер, чуткий и наделённый практической смёткой, подарил ей йоркширского терьера, которого она назвала Феймос («Знаменитый»), Она перенесла на собаку всю любовь, заботу и внимание, которые хотела бы отдать своему ребёнку, и принялась страшно его баловать.

Как только закончились съёмки «Любви после полудня», Одри вернулась в Швейцарию. Её нервы были совершенно измотаны. В начале 1957 года, на пике славы, она объявила, что берёт отпуск на год, и решительно отвергла самые лучшие предложения. Так, студия «XX век Фокс» хотела, чтобы она сыграла главные роли в экранизации романа Франсуазы Саган «Смутная улыбка» и в «Дневнике Анны Франк». Она отказалась и от того, и от другого. А ведь её выразительное лицо, искренность и природная экспансивность делали её идеальной актрисой на роль подростка с трагической судьбой. Но она не могла. После этого предложения она перечитала «Дневник Анны Франк» и совершенно расстроилась. Инстинкт подсказывал ей, что нельзя использовать жизнь Анны Франк для продвижения собственной карьеры.

«Парамаунт» попросила её сыграть Марию – австрийскую монашку, которая становится гувернанткой семерых детей барона фон Траппа. После её отказа роль в «Звуках музыки» перешла к Джули Эндрюс. Кроме того, Одри просили заменить Диану Чиленто в лондонском мкйикле «Зулейка», который должен был идти на Бродвее. Но Одри хотела, чтобы её партнёром был Лоуренс Харви[38]38
  Лоуренс Харви (Цви Мойша Скикне) (1928—1973) – английский актёр. Родился в еврейской семье в Литве, жил в Южной Африке, служил в Египте и Италии. Дебютировал в кино в 1948 году, в 1952-м начал выступать в Королевском шекспировском театре в Стратфорде. В 1954 году сыграл в фильмах «Ромео и Джульетта» и «Ричард Львиное Сердце». Вершина его артистической карьеры – номинация на «Оскар» (1953) за роль в фильме «Путь наверх».


[Закрыть], а когда тот отказался от роли, она тоже ушла из проекта.

Единственная её работа за 1957 год была выполнением давно данного обещания: они с Мелом играли главную роль в цветном полуторачасовом телефильме «Майерлинг», который представляли как «звёздную витрину» канала Эн-би-си. Постановщиком был их старый друг Анатоль Литвак. Мел играл кронпринца Рудольфа Габсбурга, который покончил с собой в 1889 году вместе со своей любовницей баронессой Марией Вечера, которую играла Одри. «Мне стоило величайшего труда добиться от Мела и Одри, чтобы они выказывали на экране хоть немного страсти, – вспоминал Анатоль Литвак. – Одри, казалось, лучше относилась к своей чёртовой собаке!» Дошло до того, что журнал «Лайф» поместил фотографию режиссёра, сжимающего Одри в объятиях, в то время как Мел Феррер растерянно наблюдает за этой сценой. Подпись гласила: «Литвак в роли любовника показывает Мелу Ферреру, как он должен держать свою жену Одри для наилучшего эффекта в романтических сценах».

Хотя это была самая дорогостоящая и амбициозная телепостановка, когда-либо осуществлявшаяся в США (30 роскошных декораций, десять перемен костюмов для Одри, более сотни участников), она провалилась. «Этим любовникам скорее суждено умереть от скуки, чем оборвать свою недозволенную связь убийством и самоубийством», – ядовито выразился один рецензент.

Вместо самоубийства Одри добровольно обрекла себя на безработицу. В то время как журнал «Пикчергоуэр» назвал её актрисой года, Одри вызвала переполох среди журналистов, решив на год отказаться от любой работы. «Почему? Но почему? Да, почему?» Иными словами, правда ли, что Одри беременна?

Слухи стали ещё назойливее после того, как она призналась друзьям: «Мне надо отдохнуть». Те же самые друзья вспоминали, что она сказала им по секрету предыдущей осенью, по окончании съёмок «Любви после полудня»: «Я очень хочу малыша». Они с Мелом по-прежнему старались образовать семью, но Одри не говорила об этом ни слова... по меньшей мере прессе. Её заявления звучали фальшиво: «Ребёнок? Нет. В таком случае мы не поехали бы так далеко – в Мексику».

Дело в том, что Мел вместе с Тайроном Пауэром, Авой Гарднер и Эрролом Флинном отправлялся в Мексику на натурные съёмки фильма «Солнце тоже встаёт» по роману Эрнеста Хемингуэя, и Одри решила, что тропическое солнце пойдёт на пользу её здоровью. Если она хочет ребёнка, сказали ей врачи, пусть на какое-то время расслабится. Она послушалась. Так что Мексика прекрасно ей подходила. «Я поехала с ним на натужные съёмки и ещё никогда не была так счастлива. Я впервые по-настоящему почувствовала, что я замужняя женщина. Наконец-то у меня была роль второго плана, и мне это безумно нравилось. Пока Мел снимался, я ездила в Мехико за покупками с Авой Гарднер, а по вечерам мы вместе ужинали: Эррол Флинн, Тайрон Пауэр, Ава и я. Это было мне внове, всё как у людей: муж целый день на работе, а я “сижу дома”. Это было логичное распределение ролей».

За исключением краткой поездки в Нью-Йорк, остаток года она провела в шале в Бюргенштоке – «нашей вилле медового месяца». Именно там она узнала, что репортёр светской хроники Шолли Никкербокер провозгласил её одной из десяти самых обворожительных женщин мира, фотограф Энтони Бошан воспел её в своём альбоме «Десять самых красивых женщин» («Я всегда прихожу в экстаз от её глаз, наполненных очарованием»), а нью-йоркский Институт костюма поставил её на шестую строчку в списке наиболее стильно одевающихся женщин мира. Мир узнал, что её собачка Феймос принимает успокаивающие таблетки, потому что сильно нервничает во время переездов. «Я читала об этом, словно всё это относится к кому-то другому, – вспоминала Одри. – Я всегда была очень далека от киношной Одри Хепбёрн, когда переставала работать. Мне было безумно сложно приложить свою частную жизнь к моей работе, точно так же, как с трудом удавалось включить работу в личную жизнь. Например, по части стиля я тоже находила, что мои костюмы великолепны, но не ставила это в заслугу себе. Для меня, во всяком случае, платья от кутюр всегда были похожи на сценические костюмы. Я знала, что могу их носить, но эта не моя излюбленная одежда. Я предпочитала старые полотняные брюки, разношенные и короткие: в них очень удобно работать в саду».

Антизвезда в жизни, актриса, тем не менее, пала жертвой системы. Одри не была занята ни в одном фильме, выход на экраны «Войны и мира» был встречен критиками сдержанно, а «Майерлинг» попросту провалился. Публика могла задаться законным вопросом, не перестали ли действовать чары Одри Хепбёрн. В феврале 1957 года, когда Ферреры находились в Нью-Йорке, Одри не могла не принять предложение студии «Уорнер Бразерс», которое надолго разлучило её с мужем. Она ещё не могла тогда знать, что фильм, в котором ей предстоит участвовать, станет самым важным в её артистической карьере.