Текст книги "Обман Зельба"
Автор книги: Бернхард Шлинк
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
5
Газ может и не иметь запаха
Я прочел статью дважды. А потом еще раз. Может, я чего-то не заметил? Или просто туго соображаю? Террористический акт состоялся в январе на складе боеприпасов под Фирнхаймом и привлек внимание X. Вальтерса – ничего, кроме подтверждения рассказа Лео, я из этой статьи извлечь не мог. Пешкалек не мог извлечь из нее даже этого. Что же он в ней нашел такого сенсационного?
Я решил не форсировать события.
– И каков был ответ председателя окружного совета?
– Угадайте с трех раз! Консультации с немецкими и американскими компетентными органами показали, что никаких взрывов на складе боеприпасов не было. Специальную защитную одежду военнослужащие, охраняющие объект, надевают лишь иногда в целях учебно-боевой подготовки. Население за все время эксплуатации склада в Фирнхайме ни разу не подвергалось опасности.
– Вы говорили с Альтманом? Или с Вальтерсом?
– Альтман и сообщил мне ответ председателя окружного совета. А в остальном он – довольно жалкое явление. – Пешкалек ухмыльнулся. – А я – довольно жалкое явление в качестве курильщика трубки. Дайте мне лучше сигарету. – Он отложил в сторону трубку, которая не желала разгораться, несмотря на все его усилия, взял сигарету и с наслаждением закурил. – Никакой особой информации у Альтмана нет. Вся его информация – это Вальтерс. Одного случайного ночного приключения этого газетчика хватило Альтману, чтобы немного подпортить кровь председателю. Есть ли у Вальтерса еще что-нибудь, я не знаю. Вчера мне не удалось его поймать. – Пешкалек посмотрел на часы, потом в окно, потом на меня. – Как вы насчет того, чтобы съездить в Фирнхайм и поговорить с ним? Он сейчас должен быть в редакции.
Было половина четвертого. Я, обремененный алкоголизированным ягненком в желудке, с большей охотой отправился бы на продолжительный послеобеденный сон.
Во время поездки в Фирнхайм через Хеддесхайм мне вспомнилось одно старое дело: фирнхаймские межконфессионные войны. Из католической церкви пропала алтарная картина с изображением святой Катарины. Помощник настоятеля заподозрил протестантов и заклеймил разбойников-еретиков с кафедры, кто-то разукрасил стены евангелической церкви кощунственными рисунками и надписями, потом такими же художествами оказались украшены стены католической церкви, потом началось взаимное битье церковных окон. Это было очень давно. Один миротворчески настроенный пресвитер поручил мне найти картину. Я нашел ее у подростка-причетника, боготворившего Урсулу Глас. [35]35
Урсула Глас(р. 1944) – немецкая киноактриса.
[Закрыть] Урсула Глас и святая Катарина действительно оказались как две капли воды похожи друг на друга.
Вальтерс получил техническое образование в Дармштадте, но родился, вырос и пустил корни в Фирнхайме. Он был членом мужского певческого союза, клуба любителей карнавалов, шахматного клуба, клуба спортивной стрельбы и взвода фанфаристов.
– Таким образом, я – прирожденный местный репортер, вы не находите? Определенных политических симпатий или антипатий у меня нет. Так же, как я дал Альтману информацию о складе боеприпасов, я проинформировал бы ХДС [36]36
Христианско-демократический союз Германии – политическая партия в Германии; основана в 1946 г.
[Закрыть] о планируемой коллективизации торгового центра Рейн-Неккар, а СДПГ [37]37
Социал-демократическая партия Германии – одна из двух крупнейших партий в Германии (наряду с Христианско-демократическим союзом); основана в 1863 г. как Общегерманский рабочий союз, свое современное название получила в 1890 г.
[Закрыть] – о детском труде на предприятиях концерна «Крупп». Вот такой подход. Значит, вы прочли мою заметку о запросе Альтмана и хотели бы получить обо всем этом более подробную информацию? Я бы тоже хотел получить обо всем этом более подробную информацию.
Все пространство крохотной комнаты заполняли письменный стол, вращающийся стул и обычный стул для гостей. Мне Вальтерс предложил стул для гостей, Пешкалеку – угол письменного стола. Узкое окошко выходило на ратушную улицу.
– К сожалению, окно я открыть не могу, поэтому прошу вас воздержаться от курения.
Пешкалек убрал трубку в карман и вздохнул, как будто его лишили удовольствия, а не избавили от заведомо проигрышных манипуляций с табаком, спичками и прочими атрибутами курильщика трубки.
– Журналистам всегда мало информации. В этом мы все одинаковы, независимо от того, работаем ли мы на «Шпигель», «Пари матч», «Нью-Йорк таймс» или «Фирнхаймер тагеблатт». Мне ваша заметка понравилась. Она точно формулирует проблему, живо написана, а непосредственность и открытость, с которой вы обозначаете свою собственную позицию, придает ей особую убедительность. Кроме того, чувствуется солидный запас вспомогательных средств – глубокое знание предмета и всех так или иначе связанных с ним аспектов. Снимаю перед вами шляпу, уважаемый коллега.
Сначала я подумал, что Пешкалек явно переусердствовал в своей грубой лести. Но для Вальтерса эти сомнительные комплименты, похоже, были бальзамом на душу. Он откинулся на спинку стула.
– Приятно слышать ваши слова. Спасибо. Я это называю народной журналистикой, а себя считаю народным журналистом. Я с удовольствием напишу для вашей газеты об этой фирнхаймской загадке. Как вы сказали – «Шпигель»? «Пари матч»? «Нью-Йорк таймс»? Должен признаться, что мои английские и французские тексты обычно требуют некоторой доработки…
– Хорошо, я буду иметь это в виду. Если Фирнхайм окажется бомбой, я мог бы выделить вам колонку или врезку с комментарием. Но потянет ли Фирнхайм на бомбу?.. Зарево пожара – это еще не катастрофа. Кстати, когда это случилось?
Теперь Вальтерс уже прочно сидел на крючке, и мы узнали, что 6 января около двенадцати ночи он ехал из Хюттенфельда, где живет его подруга, в Фирнхайм и увидел перед воротами склада боеприпасов три полицейские машины. Он попытался выяснить, что произошло, но полицейские отшили его. Он поехал дальше и увидел над территорией склада зарево пожара.
– Самого огня я не видел. Мне, конечно, стало интересно, что там такое. Я рванул дальше – выскочил на восточной окраине Фирнхайма на автостраду, проехал развязку в направлении Лорша. За «треугольником» [38]38
Автодорожная развязка «Фирнхаймский треугольник» соединяет дороги А67 и А6.
[Закрыть] я сбросил скорость и поехал очень медленно. Склад ведь расположен между L3111 и А6. Но зарева уже не было.
– И это всё?.. – Пешкалек был разочарован и даже не пытался скрыть это.
– Я остановился, вышел из машины и принюхался. Потом, когда я уже опять ехал через Лампертхаймский лес, я принюхался еще раз. Мне ведь до Лорша было не съехать с автострады, а там я съехал на проселочную и поехал через Хюттенфельд в Фирнхайм. Но я так ничего и не унюхал. Теперь-то я уже знаю, что БОВ – боевое отравляющее вещество – может и не иметь запаха.
– Боевое отравляющее вещество?..
– Слухи об этом ходят уже давно. Фишбах, Ханау и Фирнхайм – говорят, что американцы устроили здесь после войны свои склады. А кое-кто слышал, что здесь еще наши хранили, а потом закопали боевой газ. Из Фишбаха газ вроде бы убрали; возможно, и из Фирнхайма тоже. А может, его здесь вообще не было. Или наоборот – он все еще здесь, и шумиха вокруг Фишбаха должна была отвлечь внимание от склада этой заразы в Фирнхайме. Во всяком случае, я после шестого января заинтересовался этой темой. – Он покачал головой. – Жуть! Фосген, табун, зарин, VE, VX – вы никогда не читали, что можно натворить с помощью всех этих БОВ? Волосы дыбом встают от ужаса.
– А полицейские машины все еще стояли у ворот?
– Нет. Но из ворот выехала американская пожарная машина.
Пешкалек опять насторожился:
– А куда она поехала? И почему об этом ни слова нет в вашей заметке?
– Я собирался устроить поэтапное разоблачение. Но редактор сказал, что ничего интересного в пожарной машине нет. Она поехала по Нибелунгенштрассе и по объездной дороге, я думаю, к американским казармам.
Мы поблагодарили его и откланялись. Когда мы вышли из кельи Вальтерса, Пешкалек впал в эйфорию и весь ходил ходуном от возбуждения.
– Ну, что я вам говорил? Оказалось даже интересней, чем я предполагал. Террористический акт был нацелен не просто на американский военный объект, а на американский склад с боевыми отравляющими веществами. Голову даю на отсечение, что американцы этого так не оставили. Неужели это Вендт организовал теракт? И заплатил за это жизнью? Или американцы его купили? И он перешел на их сторону, а Зальгер его за это казнила? Вы еще увидите – Вендт был убит не просто так!
6
Летняя идиллия
Просто так не убивают никого. Карта, которую я обнаружил в папке Вендта, изображала «Фирнхаймский треугольник». На большой карте в коридоре редакции я узнал автостраду Франкфурт – Мангейм и перпендикулярно ей – автостраду на Кайзерслаутен.
Пешкалек тоже остановился.
– Что будем делать дальше, господин Зельб? Не наведаться ли нам туда самим?
Мы поехали через лес по улице Лоршервег. Слева тянулся высокий забор, а за ним асфальтированная дорожка. Многочисленные таблички на немецком и английском грозно оповещали посторонних о минах, военных и полицейских патрулях, сторожевых собаках, применении боевого оружия. Въезд, который мы миновали через полкилометра, был оборудован стальными автоматическими воротами, проблесковыми маячками желтого и синего цвета и тоже изобиловал табличками, к которым, кроме всех прочих предостережений, прибавился еще запрет на курение. Потом забор повернул налево, а дорога по-прежнему шла прямо. Доехав до следующего перекрестка, тоже повернув налево и сделав большой крюк – по автостраде и под ней, – мы больше так и не попали к забору, а приехали обратно в Фирнхайм.
– Вам надо побеседовать с местными жителями. – Во время разведывательной экспедиции Пешкалек больше молчал. Теперь же, когда мы добрались до Фирнхайма, он вдруг опять разговорился. – «Боевые отравляющие вещества» – вы сами слышали; казалось бы, люди должны проявлять к этому интерес. А они не проявляют. Я вообще удивляюсь, что нашему неистовому репортеру, – он показал в ту сторону, где, по его мнению, должна была находиться редакция «Фирнхаймер тагеблатт», – удалось напечатать свою маленькую заметку. Никто здесь этого читать не хочет. – Он выехал на дорогу в Хеддесхайм, но вскоре свернул направо. – Сделаем еще один маленький крюк, господин Зельб.
Мы ехали мимо желтых рапсовых полей и длинных шеренг фруктовых деревьев, над нами сияло голубое небо. Вдали высились горы и яркими пятнами проступали каменоломни. Маленькая церквушка с башенкой и водокачка в окружении нескольких домов и старых ив, неожиданно выросшие перед нами, довершили картину летней идиллии.
– Вы в первый раз в Штрассенхайме?
Я кивнул.
Пешкалек сбросил скорость.
– Вы, наверное, думаете: что мы тут забыли? Зачем я вас сюда притащил? Смотрите внимательно. – Мне бросился в глаза господский дом рядом с церквушкой. В нем размещались, как явствовало из таблички, конное подразделение и подразделение служебных собак Главного управления мангеймской полиции. – Смотрите еще внимательней! Вон там, одна слева и две справа, – знаете, что это такое? Многотонные автоцистерны для воды. Вода для питья, приготовления пищи и для скота. А зачем они тут? – Он уже радовался, предвкушая эффект. – А затем, что другая вода, по-видимому, непригодна для всех этих целей, понимаете? Вероятно, Штрассенхайм хоть и относится к Мангейму, но не подключен к городскому водоснабжению – как и к фирнхаймскому и хеддесхаймскому, – а имеет свой собственный источник, и в этом источнике… нет воды, скажете вы? То есть вы думаете, что он пересох? Это после стольких дождей?.. Нет-нет, в нем есть вода, и она даже совершенно прозрачная! Ну разве что пахнет как-то странно, а может, даже и не пахнет. А может, вкус у нее немного не тот – хотя тоже совсем не обязательно. И вы, вполне возможно, не свалитесь замертво, если напьетесь этой воды. Ну, может, вас слегка стошнит, может, пронесет кровавым поносом или будет выворачивать наизнанку, пока глаза на лоб не вылезут…
– Откуда вы все это знаете?
– Простая арифметика. Сам сообразил. Из официальных источников ведь ничего не узнаешь. Они так упорно отмалчиваются, что уже одно их молчание вызывает подозрения. – Он опять прибавил скорости. – Мы сейчас как раз пересекаем границу района водоснабжения Кэферталя, который относится к следующей защитной зоне. Мне нет необходимости объяснять вам, что находится в этой зоне. Да, следующая водоохранная зона еще не самая узкая, а та, в свою очередь, еще не район водозабора. Склад боеприпасов расположен лишь в следующей защитной зоне, но самая узкая зона совсем близко, она начинается у Фирнхаймской развязки, в двух километрах от Штрассенхайма. Во всяком случае, Штрассенхайм получил свою порцию дерьма, в какой бы зоне он ни находился. Черт его знает, как они текут, эти грунтовые воды. – Он разочарованно махнул рукой, шлепнул себя по лысине и машинально откинул отсутствующие волосы на затылок. Втянув в рот с помощью языка и губы часть уса, он принялся сердито перемалывать его зубами.
Не могу сказать, что небо после этого показалось мне уже не таким голубым, а рапс не таким желтым. Мне всегда было трудно поверить в существование того, чего я не вижу, – в Бога, в относительность пространства и времени, во вред от курения, в озоновую дыру. Я скептически отнесся к рассказу Пешкалека еще и потому, что от склада боеприпасов до Бенджамин-Франклин-Виллидж в Кэфертале было всего километра два, не больше, а американцы вряд ли стали бы травить свой собственный персонал, и еще потому, что на водоснабжении Фирнхайма, который ближе к складу, чем Штрассенхайм, все это, похоже, никак не отразилось. А кроме того, Пешкалек ведь сам не пробовал штрассенхаймскую воду и не отдавал ее образцы на анализ в лабораторию.
Мы приехали обратно в Эдинген. Когда мы ехали по Гренцхёфер-штрассе, фрау Бюхлер и сотрудники Вендта как раз выходили из «Зеленого дерева». Поминальная трапеза затянулась. У кладбища меня ждал мой «кадет».
– Нам нужно спокойно обо всем этом поговорить. – Он протянул мне свою визитную карточку. – Позвоните мне, когда у вас будет время и желание. Вы мне, конечно, не верите. Думаете, наверное, репортерские бредни, журналистские выдумки. Дай бог, чтобы вы оказались правы!
7
Трагедия или фарс?
Ядовитые грунтовые воды Пешкалека преследовали меня и во сне. Штрассенхаймская церквушка вдруг выросла до размеров собора, с крыши которого химеры изрыгали на землю зеленую, желтую и красную воду. Когда я разглядел, что собор был резиновый, ему пришел конец: он лопнул, и из него потекла мерзкая бурая жижа. Я проснулся, когда она достигла моих ног, и уже больше не мог уснуть. Во время разговора с Пешкалеком мне не было страшно. Теперь меня охватил страх.
Я вспомнил рассказы отца. Пока я ходил в школу, он ни словом не упомянул о своем участии в Первой мировой войне. Мои школьные товарищи хвастали подвигами своих отцов, и мне тоже хотелось рассказать что-нибудь об отце. Я знал, что он несколько раз был ранен, награжден и повышен в звании. Это можно было рассказать, этим вполне можно было похвастать. Но он не хотел. Разговорился он только в последние годы перед смертью. Мать уже умерла, отец страдал от одиночества, и, когда я его навещал, он говорил обо всем, в том числе и о войне. Может, хотел разубедить меня в том, что нам необходимо было расширить свое жизненное пространство, даже ценой войны.
Он был трижды ранен. Первые два раза вполне пристойно, как он выражался, – осколком снаряда под Ипром и штыком под Пероном. В третий раз его рота попала под Верденом в газовую атаку.
– Горчичный газ. Не желто-зеленый вонючий туман, как хлорный газ, который ты видишь и от которого можешь защититься. Горчичный газ – штука коварная. Ты ничего не видишь и не чувствуешь никакого запаха. И если ты случайно не заметил, что твой товарищ схватился за горло, или просто не почувствовал опасность хребтом и не натянул противогаз в последнюю секунду – тебе крышка. В одно мгновение.
Его «чувство хребта» сработало вовремя, и поэтому он выжил, в то время как большинство солдат его роты погибло. Но он тоже успел получить свою дозу, стоившую ему нескольких месяцев мучений.
– Температура – это еще полбеды. А вот тошнота и головокружение, хотя ты почти не двигаешься… И постоянная рвота – день и ночь все блюешь и блюешь… А кроме того, горчичный газ выедает глаза. Это было хуже всего – страх, что ты навсегда ослеп.
Я слышал эту историю про газовую атаку несколько раз. Каждый раз, когда отец рассказывал о том, как натягивал противогаз, он закрывал глаза и держал руку перед лицом до того момента, когда начиналась последняя часть рассказа: о выписке из лазарета.
Знала ли Лео о том, к чему мог привести ее «праздничный костер»? Хотела ли она этого? Не потому ли она сама себя так сурово судила и терзалась угрызениями совести? Представить себе, что Лемке ничего не знал о возможных последствиях, я не мог.
Я все больше трезвел. Терроризм в Германии. Где-то я вычитал, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса, и терроризм семидесятых годов, страсти по поводу него и борьбу против него я всегда воспринимал как фарс. Теперь я спросил себя: не ошибся ли я? Боевые отравляющие вещества в воздухе, в воде и в земле – это уже не фарс. А я путешествую с Лео по Франции и Швейцарии, как будто жизнь – это одна сплошная весна.
Так к моему страху прибавились еще и угрызения совести. Как я ни ворочался в постели, я никак не мог найти удобного положения. Закрывал ли я глаза или держал их открытыми – мысли кружили вокруг одной и той же темы. Они вертелись на месте, тупо и болезненно, пока не забрезжило утро, не запели птицы, пока я не принял душ и вновь не превратился в самого себя – трезвого, рассудительного, скептического Зельба.
8
Сам подумай!
В субботу я пообещал Бригите и Ману поездку в Гейдельберг. Покупки, мороженое, зоопарк, замок – одним словом, полная программа. Мы поехали на поезде Верхнерейнской железной дороги и прибыли на Бисмаркплац.
Я давно здесь не был. Теперь здесь все было лиловым: автобусные остановки, киоски, скамейки, урны для мусора, фонари. Со всей этой сиреневостью диссонировали желтый почтовый ящик и серый Бисмарк.
– Смотри-ка, женское движение завоевало Бисмаркплац. [39]39
В Германии лиловый цвет часто (прежде всего мужчинами) иронически трактуется как «женский» цвет, цвет эмансипированных женщин, цвет престарелых женщин, иногда цвет лесбиянок.
[Закрыть]
Бригита резко остановилась.
– Опять ты со своим дурацким мужским шовинизмом! Фюрузан, видите ли, подавляет свободу Филиппа, я подавляю твою свободу, а теперь женщины завоевали еще и Бисмаркплац!.. И ты, бедняжка, уже не знаешь, куда и…
– Бригита! Я же просто пошутил.
– Очень смешная шутка!
Она пошла дальше, ни словом, ни жестом не предложив нам следовать за ней, и я почувствовал себя виноватым, хотя совесть моя была чиста. Когда она вошла в книжный магазин «Браун», я остался на улице. Может, мне надо было войти и проследовать вместе с ней в отдел «Новая женщина»? Со смирением во взоре, понурой головой и участливыми вопросами? Ману и Нонни остались со мной.
Мы наблюдали плотное движение на Софиенштрассе.
– А где они выезжают? – Ману показал на машины, которые исчезали в подземном гараже на Софиенштрассе.
– Наверное, вон там, за деревьями.
– Они что, могут выезжать там, где мы недавно парковались?
Я не понял его.
– Но это же было… Ты имеешь в виду подземный гараж за церковью Святого Духа?
– Ну да, такое бывает – машины выезжают совсем в другом месте, не там, где они въехали. По-моему, это классно, если можно из одного гаража попадать в другой, когда там нет свободных мест или наверху пробка. Сам подумай! – Он посмотрел на меня как на умственно отсталого и пустился в подробные объяснения.
Я не слушал его. Его фантазии на тему подземных транспортных потоков напомнили мне пешкалековские потоки отравленных грунтовых вод.
– Ты же меня не слушаешь!
Из магазина вышла Бригита. Я купил ей широкую юбку, а она мне короткие штаны, в которых я выглядел как британец на реке Квай. [40]40
Аллюзия на кинофильм «Мост через реку Квай» (1957; по одноименному роману Пьера Буля) об английских солдатах и офицерах в японском плену во время Второй мировой войны.
[Закрыть] Ману нужны были джинсы, но не какие-нибудь, а совершенно определенного вида, и мы прочесали всю Хауптштрассе до церкви Святого Духа. Густые толпы занятых шопингом потребителей в пешеходных зонах вызывают у меня как с эстетической, так и с моральной точки зрения не больше симпатии, чем партийные манифестации или марширующие солдаты. Но я уже никогда не услышу на Хауптштрассе веселого перезвона трамваев и бодрого бибиканья машин, не увижу людей, деловито шагающих куда-то, где можно заняться чем-нибудь полезным, а не только глазеть, закусывать и делать покупки.
– Мы не пойдем в замок. – Бригита и Ману недоуменно уставились на меня. – И в зоопарк мы тоже не пойдем.
– Но ты же сам…
– Я придумал занятие поинтересней. Мы полетим на самолете.
Долго уговаривать их не пришлось. Мы опять сели в поезд Верхнерейнской железной дороги на Мангейм и вышли в аэропорту Нойостхайм. Маленькая диспетчерская вышка, маленькая конторка, маленькая взлетно-посадочная полоса и маленькие самолеты – Ману все это было знакомо по перелету Рио-де-Жанейро – Франкфурт, и, хотя здесь все было гораздо меньше, он пришел в восторг. Я заказал получасовой полет. Пилот-любитель, принявший заказ, приготовил к старту спортивный самолет с пропеллером и четырьмя местами для пассажиров. Самолет протарахтел по взлетной полосе, и мы поднялись в воздух.
Мангейм раскинулся внизу игрушечным городком, аккуратный, ладный. Жаль, что курфюрст, велевший разбить все эти квадраты и прямоугольники, не может полюбоваться на свой город сверху. Рейн и Неккар поблескивали на солнце, Рейнский химический завод мирно попыхивал своими трубами, выпуская в небо белые облачка дыма, а в бассейнах рядом с водонапорной башней плясали струи фонтанов. Ману сразу же узнал Луизен-парк, мост Курпфальцбрюкке и Коллини-центр, в котором у Бригиты был массажный кабинет. Пилот, приветливый малый, специально сделал еще один круг, чтобы Ману увидел и свой дом на Макс-Йозеф-штрассе.
– А теперь давайте пролетим еще над Фирнхаймом.
– Вы там живете?
– Жил когда-то.
Бригита заинтересовалась:
– Когда это ты жил в Фирнхайме? Я и не знала этого.
– После войны. Недолго.
Под нами в две шеренги стояли казармы Бенджамин-Франклин-Виллидж. Площадка для игры в гольф. Автодорожная развязка, торговый центр Райн-Неккар, узкие кривые улочки вокруг ратуши и церкви – и вот мы уже летели над последними домами Фирнхайма, и пилот повернул вправо.
Я показал ему влево.
– Назад я бы хотел над лесом, а не через Хеддесхайм.
– Тогда придется набирать высоту.
– Почему?
Он взял курс на Вайнхайм и начал набор высоты.
– Американцы. У них там в лесу склад. Фотографировать тоже нельзя.
– А если мы полетим ниже, они что, нас собьют?
– Не знаю. А что вы там хотите увидеть?
– Честно говоря, именно этот склад меня и интересует. В сорок пятом здесь был лагерь для пленных и интернированных. Тогда-то я и познакомился с этим лесом.
– Экскурсия в прошлое? Ну что ж, давайте попробуем.
Он прекратил набор высоты, сделал разворот и повысил скорость.
Забора я разглядеть не мог, но видел покрытые дерном бункеры, одни на открытой поверхности, другие спрятанные среди деревьев, асфальтированные дорожки и поляны, на которых плотно, один к другому, стояли грузовики или закамуфлированные контейнеры. Часть территории была почти совершенно лишена растительности и разворочена танковыми гусеницами и колесами тяжелых грузовиков.
Потом, уже совсем близко от автострады, я увидел работающие экскаваторы, транспортеры и грузовики. На площади размером с теннисный корт был снят слой земли. Мне было не определить глубину котлована и не понять, что именно там делали – что-то закапывали или, наоборот, раскапывали. Вокруг стоял лес; деревья были покрыты зеленью – темной или светлой. На одном конце «теннисного корта» чернели обгоревшие скелеты деревьев. Здесь был пожар.
