Текст книги "Обман Зельба"
Автор книги: Бернхард Шлинк
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
12
Через поле
Так я и сделал. Фрау Бюхлер была довольна. Нет, с господином Вендтом и его женой я пока поговорить не могу. Они вместе с дочерью сейчас находятся в Баденвайлере.
Утро было свежим, и я надел пуловер, вельветовые брюки и туристские ботинки. Мост Фридрих-Эберт-брюкке, Фридрих-Эберт-штрассе, через Кэферталь и Фогельштанг, по объездной дороге в Фирнхайм, откуда я с Нибелунгенштрассе опять попадаю на Фридрих-Эберт-штрассе. Все течет, все изменяется. Ты едешь по Фридрих-Эберт-штрассе, но не по той, это ты и в то же время не ты.
Когда забор слева уперся в Лоршервег, я припарковал свой «кадет» и зашагал вдоль забора на запад. Земля пружинила под ногами, птицы пели, деревья шумели на ветру, пахло смолой, прелой листвой и свежей зеленью. На асфальтированной дорожке за забором не видно было ни сторожевых собак, ни военных патрулей, ни охранников. Никаких повреждений и следов ремонта в самом заборе я тоже не обнаружил. Минут через пятнадцать шум усилился, но это был не ветер, а автострада. Забор потянулся вдоль нее на север. Мимо проносились машины. Выброшенная кем-то в окно жестяная банка из-под пива или колы пролетела в нескольких сантиметрах от моей головы. Я был рад, когда забор опять повернул в лес.
Потом мне пришел в голову другой план. Следов машины, на которой Лео приехала сюда со своими товарищами, я, конечно, не найду. Но я решил хотя бы посмотреть, куда машина в принципе могла поехать. Склон автострады для легковой машины не проблема. Я нашел и лесную дорогу, по которой машина вполне могла проехать и на которую она могла съехать с автострады. Из леса эта дорога вела на пустошь, поросшую корявыми кустарниками, сухой травой, кустами голубики и луговыми цветами. Через поле к лесу – так Лео описала маршрут, и я пошел туда, где за деревьями должен был проходить забор. По пути я взял себе на заметку пышные заросли ежевики, решив наведаться сюда в августе, когда она созреет. Добравшись до леса, я вскоре опять оказался около забора.
Здесь он был новым. Я прислушался в надежде услышать шум экскаваторов, транспортеров или грузовиков, которые видел из самолета. Но вокруг было тихо, если не считать птиц, ветра и приглушенного шелеста машин на автостраде. Часы показывали десять. Перерыв? Второй завтрак? Я сел на камень и стал ждать.
Через некоторое время послышались какие-то звуки, которые я сначала не мог идентифицировать. Может, так попискивают ленты транспортеров? И тарахтят экскаваторы? Однако шум моторов явно отсутствовал. Мне трудно было себе представить, чтобы часовые объезжали территорию вдоль забора на велосипедах, но звуки напоминали именно велосипед. Потом я услышал голоса, один высокий, другой низкий.
– Эвхен, осторожнее!
– Хорошо, дедушка, хорошо.
– Не несись как сумасшедшая! Я себе так шею сломаю. От такой тряски у меня начинается кашель. Кхе-кхе-кхе…
– Это не тряска, дедушка, это твое курение.
– Да ну тебя, Эвхен! Мое курение угробило мне ноги, но не легкие.
Взмокшей и запыхавшейся Эвхен было лет восемнадцать, дедушке в кресле-каталке – от восьмидесяти до ста десяти. Маленький, тощий старичок с жидкими седыми волосами и редкой китайской бородкой. У него был горб, он сидел криво, вцепившись руками в подлокотники и упершись левой, ампутированной ниже колена ногой в поднятую подножку. Правая нога была ампутирована выше колена. Они заметили меня, только когда я встал, и уставились на меня, как будто я прилетел с другой планеты.
– Добрый день. Какая сегодня замечательная погода! – Ничего другого мне не пришло в голову.
– Здравствуйте, – откликнулась Эвхен.
– Тссс!.. – оборвал нашу беседу дедушка. – Слышишь? Значит, все-таки правда.
Мы прислушались. Теперь были отчетливо слышны экскаваторы, транспортеры и грузовики.
– Я думаю, у них только что закончился перерыв. – Они уставились на меня еще удивленнее. – Вы имели в виду работы за забором? За новым забором. Вы тоже этим интересуетесь?
– Что? Я… Вы, наверное, не местный? Раньше я обходил этот забор каждый день, когда вышел на пенсию… кхе… и у меня еще были ноги… Потом – как получится, но все равно каждую неделю. А теперь она меня возит, когда у нее есть время. Если бы вы были местный, я бы вас знал. И вы бы меня тоже знали… кхе… Потому что здесь никто больше не ходит.
– Я о вас слышал, господин Хенляйн.
– Вот видишь, Эвхен? Люди знают про меня. Вы от зеленых? Хотите опять взяться за этот лес? Слышал, слышал, кхе… Опять небось захотите все сделать по-быстрому, а потом бросите, потому что быстро ничего не делается. Хотите изменить мир, а самим даже лень послушать, что я вам могу рассказать.
– Я не знал, что вы еще занимаетесь этим. А где вы живете? Где мы можем встретиться?
– Придется вам потратить свое драгоценное время и наведаться в Мангейм. Я уже не живу в Фирнхайме. Я теперь у детей под боком, сразу за углом… кхе… в доме для престарелых. Поехали, Эвхен!
Я смотрел им вслед. Эвхен была ловкая девушка и быстро соображала, где легче проехать, а где труднее. Но объехать корни деревьев и камни она не могла, и, чтобы преодолеть очередное препятствие, ей приходилось изо всех сил резко толкать коляску. Хенляйн сердито ворчал.
Я догнал их.
– Давайте я вам помогу.
– Мне помощь не нужна, кхе…
– Тебе-то, может, и не нужна, дедушка, а я не откажусь, – сказала Эвхен.
Нам понадобилось почти два часа, чтобы добраться до дороги. Хенляйн чертыхался, кашлял и рассказывал. О своих акциях в шестидесятые и семидесятые годы, когда он пытался заставить власти серьезно заняться этими проблемами.
– Боевые отравляющие вещества, которые тут держат американцы, – это еще полбеды. А вот старое дерьмо…
В 1935 году он попал в концентрационный лагерь и в 1945-м вместе с другими участвовал в работах по переброске и перепрятыванию ядовитых газов Вермахта.
– Под Лоссой, Зондерсхаузеном и Дингельштэдтом… Я потом писал об этом и ездил туда, распространял там свои листовки, но они меня оттуда выпроводили. Тоже мне коммунисты! Ну вот… А потом здесь, под Фирнхаймом. Тут, оказывается, еще хранилась эта зараза с Первой мировой – «желтый крест», «зеленый крест», «горчичный газ»… А мы потом закопали здесь еще зарин и табун.
После освобождения из лагеря Хенляйн еще какое-то время колесил по стране, в 1953 году он приехал в Мангейм и работал на Би-би-си, а в 1955-м женился и построил в Фирнхайме дом. В том, что его прибило именно сюда, он увидел перст Божий, насколько коммунисты вообще признают какие бы то ни было «персты». Он проникся сознанием возложенной на него важной миссии – бороться за то, чтобы эта бомба замедленного действия в Лампертхаймском лесу была обезврежена.
– Может, конечно, она уже больше не тикает. Может, американцы в сорок пятом году уже выкопали все это и увезли отсюда. Но мне что-то не верится, а вам?
Я пригласил Хенляйна и Эвхен на обед в «Розенгартен», а потом отвез его в дом престарелых. Вся его комната была заставлена канцелярскими папками. Он собирал материал с 1955 года. В одной из них я прочитал о том, как производят, хранят и используют боевые отравляющие вещества, как они действуют и как от них защищаться, где они производились и хранились в Германии, и о том, что до сих пор не установлено, где они были зарыты после Первой и Второй мировых войн. Хенляйн вырезал каждую заметку из местных и региональных газет, в которой содержался хотя бы слабый намек на ядовитые газы в лесу Лампертхайм или в районе Фирнхаймской пустоши. Он собирал все сообщения о местных и региональных проектах, для которых эта тикающая бомба была особенно опасна. В нереализованных, как и в реализованных проектах отразилось развитие ФРГ. Лесные охотничьи угодья, жилые комплексы в лесопарке, парк развлечений и отдыха, перерабатывающие предприятия, испытательный трек, заповедник, площадка для игры в гольф – недостатка в грандиозных проектах будущего освоения территории после ухода американцев не было.
– А вы не знаете, составлялись ли в сорок пятом году какие-нибудь карты размещения хранилищ?
– Думаю, что составлялись, и у них тогда наверняка имелись и карты, где была зарыта эта гадость после Первой мировой. Но я не нашел даже следов этих карт. Представьте себе, что все это еще в земле и американцы в один прекрасный день освобождают территорию, – да эти карты стоили бы миллионы!
13
Оправдать самообман
Возможный мотив убийства? Жилой комплекс в лесопарке, в Фирнхаймской пустоши или в Лампертхаймском лесу – как сам по себе, так и его возможное влияние на остальной рынок недвижимости – вполне мог заинтересовать какого-нибудь строительного магната вроде старика Вендта. Даже я с моим более чем скромным опытом игры на бирже и явным отсутствием коммерческой жилки понимал, что такие карты сулили их владельцу баснословные прибыли. Будучи обнародованными в нужный момент, они могли перечеркнуть или форсировать множество планов, взвинтить или обрушить цены на земельные участки.
Я прошел от дома престарелых к кольцевой улице, где стоял мой «кадет», купил блок «Свит Афтон», галстук с маленькими белыми облачками на темно-синем фоне и огромную порцию мороженого. Усевшись на скамейку в сквере за водонапорной башней, я ел мороженое, слушал шелест фонтанов и в очередной раз думал о том, что не прочь жить в одной из ротонд, венчающих два угловых дома со стороны Аугустен-анлаге. Старик Вендт, наверное, быстро бы организовал мне это. Господин Вендт, мне известно, что вам для ваших темных махинаций понадобились старые карты и что вы использовали для этого своего сына. Из-за них он и был убит. Вы сами его не убивали, но вы способствовали убийству. Так и быть, я забуду всю эту историю, если вы организуете мне одну из этих ротонд.
Люди не убивают просто из-за денег. Они вообще убивают только по какой-то определенной причине: когда у них нет другого способа оправдать тот или иной самообман. Убийство из ревности – когда любимый человек умер, его никто у тебя уже не отнимет, ни соперник, ни он сам. Заказное убийство – профессиональный киллер ничего не может, ничего не имеет и ничего собой не представляет и хочет своим профессионализмом доказать обратное. Тираны убивают из стремления к величию, их самих убивают, когда кто-то хочет сделать этот мир лучше, чем он есть. Существует и коллективное убийство ради коллективного самообмана – в истории этого века полно подобных примеров. Разумеется, существует и убийство из алчности, но цель его не в том, чтобы награбить, накопить деньги, – оно тоже должно оправдать ложные мечты о величии и значимости. Старик Вендт давно уже видел себя в мечтах не владыкой империи недвижимости, а отцом, примирившимся со своим сыном. Нет, старик Вендт не имеет никакого отношения к смерти своего сына!
Раз уж мы заговорили об этом, Герхард Зельб, – как насчет твоего собственного самообмана? Что ты скажешь по поводу Кортена?
Но мне в этот момент было не до диалога с Герхардом Зельбом. На моем автоответчике были записаны сообщение Пешкалека о том, что у него есть одна идея, и просьба Филиппа позвонить ему. Несколько раз звонивший молча вешал трубку. Потом я услышал далекий гул голосов, жужжание и синтетическое пиканье какого-то международного или междугороднего кода, и понял, что это Лео, еще до того, как услышал ее голос.
– Герд? Герд, это Лео. – Она сделала длинную паузу. – Хельмут не убивал Рольфа. Просто чтобы ты знал. – Опять длинная пауза. – Я сейчас очень далеко. Надеюсь, у тебя все в порядке. – Она положила трубку.
Так Лемке и расскажет ей, если это он убил Вендта!
Филипп, когда я позвонил ему, принялся выговаривать мне:
– Почему до тебя никогда не дозвониться?.. Ты уже, наверное, там всех баб в округе перетрахал? Майские ночи, нету мочи, хочется очень?
– Не болтай ерунду. Я был у Бригиты, потом…
– Можешь не оправдываться. Я тебя понимаю. И завидую. Мои-то дни сочтены, передаю эстафету тебе.
– Что случилось?
Что могло остановить Филиппа, кроме СПИДа?
– В пятницу наша свадьба. Будешь свидетелем?
Я не хочу сказать, что Филипп, которому через несколько лет стукнет шестьдесят, слишком стар для женитьбы. Я не хочу сказать, что он еще недозрел, потому что не пропускает ни одной юбки. Я просто не могу его себе представить женатым.
– Ты что, шутишь?
– Не хами! Без пяти десять у ратуши. Ровно в десять начало. Потом праздничный обед в «Анталия тюрк». Приходи с Бригитой, и чтобы никуда не торопился! – Он явно был в цейтноте. – Я бы с удовольствием с тобой еще разок разгулялся перед свадьбой, но ты даже не представляешь себе, сколько на меня всего свалилось в последние дни, хотя Фюрцхен специально взяла отпуск. Но ничего, мы с тобой потом как-нибудь оттянемся – она, я надеюсь, не будет против.
Мои представления о турецкой семье, в которой жена молча повинуется мужу, похоже, устарели. Или Фюрузан сознательно выбрала себе нетурецкого мужа? Может, Филипп совершает ошибку и мне следует настроить его на борьбу за права мужчин в браке? Это мне-то!..
У Пешкалека была не просто идея. У него было предложение, которое он хотел обсудить со мной. Мы договорились встретиться с ним в сауне, в бассейне «Хершельбад».
Он тоже любил погорячее и без всякой ароматерапии. Он тоже курил в промежутках. Мой ритм – три захода подряд в финской сауне, потом, после долгого перерыва, два захода в турецкой парной – оказался его ритмом. В большом бассейне мы устроили морское сражение по правилам адмирала Пушкина. Пешкалек со своим животом, лысиной и пышными усами, в которых сверкали капли, был похож на добродушного морского льва. Вздремнув на кушетках под белыми простынями, проснувшись и сладко потянувшись, мы почувствовали себя почти друзьями.
– Пешкалек, что за представление вы мне в прошлый раз устроили? Делали вид, как будто вы только во время нашего совместного обеда, совершенно спонтанно решили наведаться в «Фирнхаймер тагеблатт» и что вам только во время разговора с Вальтерсом пришло в голову, что боевые отравляющие вещества могут все еще находиться на складе! Вы ведь уже знали всю эту историю с ядовитыми газами, складом и тем более Штрассенхаймом?
– Каюсь, Зельб, был грех. Это маленькое представление должно было пробудить ваш аппетит. Похоже, я один не справлюсь с этим делом. Я боялся, что вы не примете всерьез историю с боевыми отравляющими веществами и не будете заниматься этим делом. Мне нужна ваша помощь. – Он помялся. – Ну вот, мы вплотную подошли к моему предложению: мы поедем к американцам, и они сами нам все объяснят.
– Отличная идея!
– Не иронизируйте. Конечно, мы поедем не просто так – мол, позвольте представиться: Пешкалек, Зельб, не будете ли вы столь любезны, не ознакомите ли нас с обстоятельствами террористического акта в январе? Мы явимся к ним как официальные лица.
– Генерал Пешкалек и сержант Зельб из военно-морского ведомства?
– Не из военно-морского ведомства, а из бундесвера, и майора будет вполне достаточно. В качестве военного буду выступать я, а вы будете из канцелярии федерального президента. Федеральный президент хочет наградить пожарных, которые участвовали в тушении пожара, и охранников, которые так или иначе пострадали или получили ранения. Мы приехали переговорить с начальником противопожарной безопасности и выяснить количество орденов, имена награждаемых и согласовать текст для наградных документов.
– Незаконное исполнение функций должностного лица, подлог или подделка документов, а может, еще и незаконное ношение военной формы и правительственных наград – это уже не баловство. А взамен мы в лучшем случае узнаем, что теракт действительно был совершен под Фирнхаймом, а не в Кэфертале или Фогельштанге и что там хранятся старые или новые газы или и то и другое. В деле Вендта я не продвинусь ни на шаг.
– Да? То, что Вендт имеет какое-то отношение к теракту, окруженному загадками и тщательно замалчиваемому, – это же ваш единственный след. Если никаких загадок нет и никто ничего не замалчивает – прощай, след! – Он выпрямился и сдул с ладони воображаемый след.
– А целый букет уголовно наказуемых деяний вас совершенно не интересует?
– Я подготовлю нашу экскурсию к американцам так, что комар носу не подточит. – Он принялся объяснять мне, где достанет военную форму, кому закажет ламинированные служебные удостоверения и кто его проинструктирует на предмет соответствующих фамилий, званий и полномочий. – Что вам еще? – сказал он, заметив, что я по-прежнему не верю в успех его затеи. – Вы боитесь, что американцы свяжутся по телефону с нашим начальством, которое ничего о нас не знает? У нас нет нормального в общепринятом смысле этого слова начальства. В этом-то весь фокус. Самые глупые из кобелирующих супругов врут своим женам про командировки, про деловые свидания и встречи с реальными друзьями и коллегами. Рано или поздно это вранье неизбежно раскрывается. Более сообразительные придумывают совершенно новых друзей, новые встречи, дела и поездки. Где ничего нет, там ничего и не может раскрыться. Федеральному президенту американцы звонить не будут, у него служите вы, я к нему прикомандирован, а свое постоянное место службы я придумаю так, что оно как бы не существует в природе, но могло бы существовать. Ну что, вы все еще сомневаетесь? Предоставьте это дело мне, я все подготовлю и позвоню вам в ближайшие дни.
14
Не самое благоприятное впечатление
Он позвонил уже через день утром.
– Я заеду за вами в девять. Думаю, вся процедура займет не больше двух часов. Ваше удостоверение у меня. Наденьте темный костюм!
– А как же с тщательной подготовкой? Вы же не могли за один день…
Он рассмеялся.
– Честно говоря, я готовился давно. Я мог предлагать вам это, только зная, что все получится, а получится или нет, я могу узнать, только начав подготовку.
– Откуда вы знаете, что я согласен участвовать в этой авантюре?
– Значит, вы согласны? Хорошо. Я уже сообщил американцам о нашем визите.
– Вы уже…
– Надеюсь, я не слишком наседаю на вас? Нет так нет. До скорой встречи.
Я надел свой темно-синий костюм и сунул в карман очки. Это очки для чтения; когда я спускаю их на нос и смотрю поверх оправы, я становлюсь похож на престарелого государственного деятеля. Я решился ехать с ним не только потому, что мне хотелось докопаться до истины. У меня, кроме того, был ощущение, что иначе я подведу Пешкалека.
Мы пошли к вокзалу. Мундир Пешкалека был ему узковат, но он заверил меня, что любая военная форма в бундесвере в принципе не может сидеть нормально.
– Итак, договорились – вы из канцелярии федерального президента. Ваша задача: пару общих замечаний, детали обсуждаю я. Ничего, кроме того, что пожарников и охранников решено наградить орденами за образцовое исполнение обязанностей шестого января, вам говорить не обязательно. Если у вас возникнут проблемы с английским, я тут же вступаю и беру инициативу на себя.
От вокзала мы, как бы прибыв на поезде из Бонна, поехали на такси в Фогельштанг. Пешкалек достал из кармана два ламинированных удостоверения размером с банковскую карту, и прикрепил их на лацканы моего пиджака и своего кителя. Выглядели они очень мило. Мой портрет в цвете мне понравился. Пешкалек снял меня на похоронах Вендта.
Несмотря на оптимистический настрой Пешкалека, у меня внутри все холодело при мысли о предстоящей беседе с американцами. Я вспомнил те годы, когда в моде были анекдоты о плохом английском президента Любке. [51]51
Любке, Генрих(1894–1972) – федеральный президент ФРГ в 1959–1969 гг.
[Закрыть] Я часто не понимал их соли, хотя и скрывал это, солидарно ухмыляясь вместе с другими, но сам я знал, что мой английский тоже оставляет желать лучшего. Может, я именно поэтому сохранил о Любке добрую память? Нет, я на любого смотрю с ласковой снисходительностью, стоит ему лишь сойти с дистанции, в том числе на поющего Шееля, [52]52
Шеель, Вальтер(р. 1919) – федеральный президент ФРГ в 1974–1979 гг.
[Закрыть] на путешествующего Карстенса, [53]53
Карстенс, Карл(1914–1992) – федеральный президент ФРГ в 1979–1984 гг.
[Закрыть] на злобствующего Громыко или на гэдээровского бонзу, который смеялся, как Фернандель, и фамилии которого теперь никто уже и не вспомнит.
– Sir! – Часовой в белой каске и с белым ремнем встал по стойке смирно.
Пешкалек четко, по-военному козырнул, я приложил руку к воображаемой шляпе. Пешкалек объяснил, что у нас appointment [54]54
Встреча ( англ.).
[Закрыть] с начальником fire brigade. [55]55
Пожарной команды ( англ.).
[Закрыть] Солдат позвонил, к воротам подъехал открытый джип, и мы сели в него. Я сидел рядом с водителем, высунув ногу и поставив ее на подножку, как все обычно ездят на джипах в американских фильмах про войну. Мы поехали по дороге, окаймленной деревьями и лужайками. Навстречу нам бегом двигалось подразделение солдаток с подпрыгивающими бюстами. Издалека был виден деревянный, выкрашенный в белый цвет ангар, перед огромными воротами которого стояли пожарные машины. Они были не красными или золотисто-желтыми, как я их себе представлял, а такими же зелеными, как и все остальное.
Водитель провел нас по внешней лестнице на второй этаж, в канцелярию. Нас приветствовал элегантный офицер, Пешкалек отсалютовал ему. Я не ослышался? Он представил меня министериальдиригентом доктором Зельбом? Нас усадили за круглый стол и угостили жидким кофе. Из окна видны были деревья, за письменным столом стоял американский флаг, а со стены на меня смотрел президент Буш.
– Доктор Зельб?.. – Офицер вопросительно смотрел на меня.
– Our President wants put an order on the brave men of the night of 6th Januar. [56]56
Наш президент хочет наградить орденом отличившихся вечером шестого января ( искаж. англ.).
[Закрыть]
Офицер продолжал вопросительно смотреть на меня. Тут вступил Пешкалек. Он говорил о Фирнхайме и об опасности терроризма. Федеральный президент хочет наградить солдат не орденами, а медалями. Потом он что-то говорил о документах, о какой-то речи и о каком-то reception. [57]57
Прием, банкет; другое значение – стойка регистрации в гостинице ( англ.).
[Закрыть] Я так и не понял, у какого портье солдаты должны получить свои награды и почему именно там. На мой взгляд, логичнее было бы вручить их на каком-нибудь торжественном приеме. Я предложил pathetic speech, [58]58
Жалкую речь ( англ.). Герой имел в виду «патетическую, прочувствованную речь».
[Закрыть] полагая, что военным необходим пафос, однако это тоже не нашло должного отклика.
– Make you no sorrows, [59]59
Мы не доставим вам неприятностей ( искаж. англ.).
[Закрыть] – успокоил я офицера, но когда собрался обстоятельно объяснить офицеру, что им не следует опасаться пресловутого немецкого солдафонства, Пешкалек опять вмешался. Нельзя ли еще раз узнать имена и фамилии отличившихся, чтобы можно было подготовить награды и соответствующие документы? И как, по мнению господина офицера, следует отметить действия его подчиненных – вручить всем одинаковые награды или, может быть, одним медаль первой степени, а другим второй?
Офицер сел за письменный стол, взял одну из канцелярских папок, раскрыл ее и полистал. Я, наклонившись к Пешкалеку, прошептал:
– Не переигрывайте!
После того как мы поговорили о террористическом акте 6 января в Фирнхайме и офицер не выразил несогласия с нашими инициативами, я счел нашу миссию выполненной. Пешкалек, в свою очередь, наклонился ко мне, взялся за ножку моего стула, резко дернул ее, и я с грохотом рухнул на пол, ударившись головой и локтем. Локоть ужасно болел. Голова гудела. Несколько секунд я оставался в лежачем положении.
Офицер тут же подскочил ко мне, помог мне сначала сесть, потом встать на колени и, наконец, усесться на стул, который он же и поднял. Пешкалек издавал сочувственно-сострадательные междометия. Его счастье, что он не пытался мне помочь, иначе я сбил бы его с ног, задушил, разорвал на куски и выбросил в окно на съедение воронам.
Но он совсем меня не боялся. Он подхватил меня под левую руку, а офицеру велел поддержать меня справа. Они помогли мне добраться до двери и спуститься вниз. Пешкалек все это время говорил, не закрывая рта. Внизу ждал джип. Они усадили меня на заднее сиденье и сели по бокам. Когда Пешкалек уже у ворот помогал мне вылезти из джипа, я изловчился и двинул ему здоровым локтем в солнечное сплетение. У него на несколько секунд перехватило дыхание, но после паузы он опять затараторил по-английски, заговаривая зубы офицеру.
Пришло такси. Офицер was sorry, [60]60
Сожалел ( англ.).
[Закрыть] Пешкалек was sorry, я was sorry.
– But we must make us on the socks. [61]61
Буквальный перевод на английский немецкой разговорной шутливой идиомы: «сматываться», «сматывать удочки» и т. п.
[Закрыть]
Офицер опять странно посмотрел на меня. Солдат в белой каске и с белым ремнем подержал нам дверцу машины, мы сели, и он захлопнул ее. Я опустил стекло, чтобы произнести последние прощальные слова. Но офицер и солдат уже отвернулись.
– That happens if you have an army with nothing to do. [62]62
Вот что происходит, когда армии нечем заняться ( англ.).
[Закрыть]
Если я правильно расслышал слова офицера, наш визит произвел на него не самое благоприятное впечатление.
