Текст книги "Лед"

Автор книги: Бернар Миньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

8

На другой день, вырулив на шоссе, Сервас подумал об охранниках. По словам Кати д’Юмьер, они сегодня утром не вышли на работу. Через час директор станции снял телефонную трубку.

Их одного за другим вызывали по мобильнику. Никакого ответа. Тогда Моран предупредил жандармов, и те поехали к ним домой. Один жил в двадцати километрах от Сен-Мартена, другой – в сорока. Оба жили одни, поскольку им было запрещено находиться рядом с прежними подругами, которым они неоднократно угрожали смертью. Одна из них даже угодила в больницу. Для Серваса не было тайной, что полиция смотрит сквозь пальцы на соблюдение этого запрета. Причина тому проста: за всеми не уследишь, а у полицейских и без того куча преступников под надзором, даже нет возможности посадить тех, кто приговорен к тюремному заключению. Сто тысяч осужденных ходят на свободе, ожидая своей очереди искупить вину, либо выбирают другой путь: навострить лыжи, пока не поздно. Они прекрасно знают, что риск минимальный, вряд ли государство выделит средства и людей на их поимку, а потому надеются, что потом и преступление спишут за давностью.

Упомянув о пропаже охранников, прокурор сообщила, что Эрик Ломбар вернулся из Штатов и хотел бы немедленно побеседовать со следователями. Сервасу едва не изменило привычное хладнокровие. У него на руках дело об убийстве бездомного человека. Да, ему хочется докопаться, кто убил коня, и выяснить, не является ли смерть Свободного прелюдией к более серьезным событиям, но это еще не означает, что он поступил в распоряжение Эрика Ломбара.

– Не знаю, смогу ли я приехать, – сухо ответил он в трубку. – У меня очень много работы по делу бездомного.

– Было бы лучше, если бы вы появились, – настаивала д’Юмьер. – Ломбар, похоже, позвонил министру юстиции, та – председателю суда высшей инстанции, а тот уже связался со мной. Теперь я звоню вам. Настоящая цепная реакция. Думаю, что Канте скажет вам то же самое: я уверена, что Ломбар добрался и до министерства внутренних дел. В любом случае, вы уже задержали виновных по делу бомжа.

– Там пока весьма слабая доказательная база, – нехотя промямлил Сервас, которому вовсе не хотелось в данный момент вникать в детали. – Результаты экспертизы только еще ожидаются. А следов на месте было немало: отпечатки пальцев, подошв, кровь…

– Слушайте, может, хватит упрямиться? Сервас, бросьте изображать из себя перегруженного работой полицейского. Терпеть этого не могу! Сделайте одолжение, не заставляйте себя упрашивать. Когда вы сможете приехать? Эрик Ломбар будет вас ждать в замке Сен-Мартен с завтрашнего дня. Он пробудет здесь до конца недели. Найдите время, пожалуйста.

– Хорошо. Но по окончании переговоров я вернусь к себе, чтобы закончить дело бомжа.

На шоссе он остановился на станции обслуживания, чтобы заправиться. Облака рассеялись, ярко светило солнце. Сервас позвонил Циглер. В девять утра на конном заводе в Тарбе она должна была присутствовать при вскрытии коня. Серваса Ирен тоже убедила подъехать. Он согласился, но сказал, что предпочел бы подождать ее на улице.

– Как вам будет угодно, – отозвалась она, не скрывая удивления.

Как ей объяснить, что он боится лошадей? Что для него пройти сквозь конюшню, где толпятся эти животные, – непосильное испытание? Циглер назвала ближайшее бистро на авеню Режиман-де-Бигорр и обещала прийти, как только закончит. Когда он доехал до Тарба, солнце уже пригревало совсем по-весеннему. Городские дома тонули в зелени, кипевшей у ворот Национального парка Пиренеев, вдали, на фоне чистейшей синевы неба, виднелась горная цепь с нетронутой белизной вершин. Небо было такое прозрачное, что сверкающие пики казались воздушными шарами, поднявшимися в легкую лазурь. Сервас подумал, что вот так, наверное, выглядит психологический барьер. Разум натыкается на такие вершины, словно на стену, и воспринимает их как совершенно незнакомую территорию, terra incognita, настоящий «финистер», край земли, в буквальном смысле слова. [15]15
  Тарб находится в департаменте Финистер (Finistere), то есть «finis terrae», что в переводе означает «край земли».


[Закрыть]

Он зашел в кафе, которое указала Ирен, устроился за столиком у окна и заказал кофе с молоком и круассан. Телевизор, закрепленный над баром, был настроен на круглосуточный информационный канал и включен на полную громкость. Это мешало Сервасу сосредоточиться на своих мыслях, и он уже собрался попросить, чтобы сделали потише, но вдруг услышал имя Эрика Ломбара. На экране журналист с микрофоном в руке вел репортаж с взлетно-посадочной полосы аэродрома. На заднем плане вырисовывались горы, очень похожие на те, что Сервас видел из окна, и он сразу заинтересовался репортажем. Когда на экране появилось лицо Эрика Ломбара, Мартен встал и подошел к бару.

Миллиардер давал интервью, едва приземлившись в аэропорту Тарба. На сверкающем фюзеляже реактивного самолета огромными голубыми буквами было выведено: ЛОМБАР. У самого Ломбара был скорбный вид, как у человека, потерявшего дорогое существо. В это время журналист задал ему вопрос: имело ли для него погибшее животное какую-нибудь особую ценность?

– Это был не просто конь, – сказал бизнесмен, строго дозируя в голосе волнение и твердость. – Это был друг, товарищ, партнер. Тот, кто по-настоящему любит лошадей, знает, что они гораздо больше чем животные. А Свободный был исключительным конем. Мы возлагали на него огромные надежды. Но самое прискорбное – это то, как непереносимо жестоко его убили. Я приложу все усилия, чтобы найти виновных.

Взгляд Эрика Ломбара с журналиста переместился на камеру, теперь он смотрел прямо в объектив. Все телезрители увидели, как в его глазах выражение скорби и утраты сменилось гневом и угрозой.

– Те, кто это сделал, должны сознавать, что от меня они не уйдут, ибо я – человек, который жаждет справедливости.

Сервас огляделся вокруг. Все не сводили глаз с экрана телевизора.

«Ладно, – сказал он себе. – Все это хорошо сделанный, заранее отрепетированный номер, впрочем не лишенный брутальной искренности».

Вопрос был в том, насколько такой человек, как Эрик Ломбар, способен осуществить свои угрозы. Два следующих часа Сервас провел в размышлениях, пытаясь сопоставить то, что следствию известно по этому делу, и то, о чем оно не знает. Было очевидно, что на данном этапе второй пункт явно перевешивает первый.

Когда Ирен Циглер появилась возле окна на тротуаре, он на миг онемел. На ней был черный кожаный мотоциклетный комбинезон с жесткими серебристыми вставками на плечах и коленях, ботинки с укрепленными носами и каблуками, а в руках она держала шлем с забралом. Амазонка… Ее красота сражала наповал. Он почувствовал, что Ирен почти так же хороша, как Шарлен Эсперандье, только в другом жанре, не столь изысканном и более спортивном. Шарлен Эсперандье походила на иллюстрацию из журнала мод, а Ирен Циглер на чемпионку по серфингу. Сервас снова смутился, вспомнив те мысли, что пришли ему в голову, когда он увидел серебряное колечко у нее в ноздре. Ирен Циглер, несомненно, была женщиной очень привлекательной.

Он взглянул на часы. Уже одиннадцать.

– Ну, как дела?

Она объяснила, что вскрытие практически ничего не дало. Удалось лишь выяснить, что животное расчленили после смерти. На вскрытие пришел Маршан. Эксперт заявил, что коня перед смертью усыпили, токсикологический анализ подтвердил его вывод. Это стало хоть каким-то утешением для владельца конного центра. Он дал согласие на то, чтобы тело коня забрали. Голову он оставляет себе: из нее сделают чучело, и Ломбар повесит ее на стену.

– На стену? – с недоверием переспросил Сервас.

– Вы полагаете, они виновны? – подала голос Циглер.

– Кто?

– Охранники.

– Не знаю.

Он достал мобильник и набрал номер замка, принадлежащего миллиардеру. Ему ответил женский голос.

– Майор Сервас, криминальная полиция Тулузы. Я хотел бы поговорить с Эриком Ломбаром.

– Простите, ваше имя?

– Сервас.

– Не вешайте трубку.

В трубке долго играла музыка, затем послышался голос мужчины средних лет:

– Да?

– Я хотел бы поговорить с Эриком Ломбаром.

– С кем имею честь?..

– Майор Сервас, криминальная полиция.

– По какому вопросу?

– Послушайте, это ваш патрон хотел меня видеть. – Сервас почувствовал, что теряет самообладание. – У меня куча дел кроме этого разговора, и я не могу тратить время попусту!

– Пожалуйста, четко назовите ваше имя и сформулируйте цель звонка, – невозмутимо ответили ему. – Месье Ломбар тоже не может тратить время попусту.

От такой наглости у Серваса перехватило дыхание. Он собирался уже бросить трубку, но сдержался.

– Сервас, С, Е, Р, В, А, С. А цель – лошадь вашего патрона, Свободный.

– Что же вы раньше не сказали? Не вешайте трубку. – Секунд через двадцать снова раздался голос: – Месье Ломбар ждет вас к семнадцати часам.

Это не было приглашением прийти, это был приказ.

Въезжая во владения Эрика Ломбара, они испытали такое чувство, словно попали в страну фей. Оставив мотоцикл Циглер и автомобиль Серваса на парковке жандармерии Сен-Мартена, они взяли служебную машину и отправились по той же дороге, что вела к конному центру, только вместо того, чтобы свернуть налево, поехали прямо.

Перед ними раскинулась холмистые, открытые всем ветрам луга, на которых росли липы, дубы, лиственницы и вязы. Просторные владения тянулись насколько хватало глаз. Повсюду виднелись изгороди, лошади на выгуле, а вдоль дорог под навесами стояли готовые к работе сельскохозяйственные машины. Везде лежал снег, воздух был прозрачен и полон света. Сервасу пришли на ум ранчо в Монтане или какая-нибудь гасиенда в Аргентине. Сначала им попадались на глаза надписи «ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН», прикрепленные к стволам деревьев и к изгороди вдоль полей. Однако никаких серьезных заграждений не наблюдалось. Затем, километров через пять пути, они увидели каменную стену метра в четыре высотой, которая загораживала часть пейзажа. За ней простирались леса. Циглер с Сервасом затормозили перед решетчатыми воротами. На одной из опор красовалась гранитная плита. Сервас прочел выбитую золотыми буквами надпись: «ШАТО БЛАН». [16]16
  «Белый замок» (фр.).


[Закрыть]

На макушке опоры виднелась камера слежения. Им даже не понадобилось сообщать, кто прибыл: ворота почти сразу открылись.

Еще с километр они проехали по аллее из столетних дубов. Под корявыми ветками старых деревьев темнела прямая асфальтированная дорога. Из глубины парка к ним медленно выплывал замок. Прошло несколько мгновений, и машина остановилась перед цветочной клумбой с вереском и бледно-розовыми камелиями, занесенными снегом. Сервас был разочарован: замок оказался гораздо меньше, чем он ожидал. Но более внимательный взгляд исправил впечатление. Здание сияло какой-то ребяческой красотой. Оно было построено в конце XIX или в начале XX века и напоминало одновременно и замки Луары, и английские усадьбы. Замок из волшебной сказки… Перед окнами первого этажа росли кусты самшита, подстриженные в форме животных. Из снега выступали слон, конь, жираф и олень. Слева, в восточной части, находился сад во французском стиле, с задумчивыми статуями и бассейнами. Там же виднелись крытый бассейн и теннисные корты. За ними просматривалась просторная оранжерея с целым лесом причудливых антенн на крыше.

Сервас припомнил цифры, вычитанные в Интернете. Эрик Ломбар был одним из самых удачливых и влиятельных людей во Франции. Он стоял во главе империи, представленной в семидесяти странах мира. Не исключено, что старая оранжерея у него превратилась в ультрасовременный центр коммуникаций.

Циглер хлопнула своей дверцей, указала на деревья и произнесла:

– Смотрите.

Он взглянул в том направлении и насчитал еще около тридцати камер слежения, спрятанных в ветвях. Должно быть, они располагались по всему периметру, не оставляя ни пяди бесконтрольного пространства. Видимо, из замка тоже велось наблюдение. Они пошли дальше, среди цветников, по дорожке, засыпанной гравием, между двумя присевшими на задние лапы львами, выстриженными из самшита. Каждый имел метров пять в высоту.

«Странно, – подумал Сервас. – Все это весьма напоминает сад с игровой площадкой для прогулок очень богатых детей».

Но ему нигде не попадались сообщения о том, что у Эрика Ломбара есть дети. Напротив, в большинстве статей подчеркивалось, что он закоренелый холостяк, хотя и покорил много женских сердец. Может быть, эти скульптуры из живых кустов стоят здесь со времен его собственного детства? Наверху лестницы их поджидал высокий человек лет шестидесяти, одетый в черное. Он окинул их холодным как лед взглядом. Серваса опять охватил гнев. Он сразу догадался, что именно с ним говорил по телефону, хотя и видел старика впервые. Тот, ни разу не улыбнувшись, пригласил их следовать за ним и повернулся спиной. Тон его снова говорил о том, что это был скорее приказ, чем приглашение.

Они перешагнули порог замка.

Длинная анфилада просторных и гулких залов вела, видимо, к другой стороне здания, потому что впереди, как в конце туннеля, слабо струился дневной свет. Интерьер холла первого этажа, куда они вошли, отличался монументальностью. Потолок был слишком высок, и помещение освещалось лишь большими окнами. Человек в черном шел впереди. Они миновали холл и первый из пустых, без мебели, залов. Потом старик открыл двойную дверь справа, и они очутились в библиотеке. Стены от пола до потолка были заставлены стеллажами со старинными книгами, четыре высокие застекленные двери выходили прямо в лес. Возле одной из них стоял Эрик Ломбар. Сервас его сразу узнал, хотя тот и стоял спиной. Бизнесмен с кем-то разговаривал по блю-тусу.

– Полиция прибыла, – сказал человек в черном, и в его тоне в равной мере слышались безразличие и презрение к визитерам.

– Спасибо, Отто.

Отто удалился. Ломбар закончил разговор, который шел на английском, снял блю-тус и положил на дубовый стол. Его взгляд сначала задержался на Сервасе, потом, гораздо дольше, на Циглер, и в глазах коротко блеснуло изумление. Видимо, облик девушки в кожаном мотоциклетном комбинезоне его слегка ошарашил.

– Прошу вас не обижаться на Отто, – тепло улыбнулся Ломбар. – Он живет в другом измерении, ошибся эпохой. Порой начинает относиться ко мне как к какому-нибудь принцу или королю, но я могу на него полностью положиться в любых обстоятельствах.

Сервас ничего не ответил. Он ждал, что будет дальше.

– Я знаю, что вы заняты и у вас нет времени. У меня тоже. Я очень дорожил этим конем. Это было необыкновенное животное. Я хочу быть уверенным, что для поимки того, кто это сделал, будут предприняты все возможные меры. – Он снова обвел их пристальным взглядом. В синих глазах, привыкших смотреть твердо и властно, затаилась грусть. – Все, чего я хочу, – это чтобы вы поняли: мне можно звонить в любое время дня и ночи и задавать те вопросы, которые вы сочтете нужными, даже самые нелепые. Я попросил вас приехать сюда, так как хочу удостовериться, что вы отработаете все версии, не пропустите ни одной детали, чтобы раскрыть это дело. Я очень хочу, чтобы наступила ясность. Мне вас рекомендовали как прекрасных следователей. – Он улыбнулся, но эта гримаса быстро исчезла с его лица. – В противном случае… если вы проявите недобросовестность и будете заниматься делом спустя рукава, мотивируя это тем, что оно касается всего лишь лошади, я буду беспощаден.

На этот раз угроза не была завуалирована. «Все, чего я хочу…» Миллиардер сказал это искренне, без обиняков. У него действительно не было времени, он шел к цели напрямую. Сервас вдруг почувствовал симпатию и к Ломбару, и к его любви к лошадям.

Однако Ирен Циглер, видимо, этих чувств не разделяла. Сервас заметил, как она побледнела.

– Угрозами вы ничего не добьетесь, – заявила Ирен с холодным бешенством.

Ломбар уставился на нее, и вдруг его лицо смягчилось и на нем отразилось совершенно искреннее раскаяние.

– Прошу меня простить. Я уверен, что вы компетентные и знающие специалисты. Начальство не скупится на похвалы в ваш адрес. Я вел себя как полный идиот. Все эти… события совершенно выбили меня из колеи. Примите мои извинения, капитан Циглер. Уверяю вас, они искренни.

Ирен с явной неохотой кивнула, но ничего не сказала.

– Если не возражаете, то я хотел бы сразу задать вам несколько вопросов, раз уж мы здесь, – вмешался Сервас.

– Конечно. Следуйте за мной. Позвольте предложить вам кофе.

Эрик Ломбар открыл еще одну дверь в глубине библиотеки. Гостиная. Сквозь высокие застекленные двери солнце падало на кожаные диваны и низкий столик, на котором стоял поднос с тремя чашками и кувшин для воды. По оценке Серваса, кувшин был очень старинный и дорогой. Как и мебель. Все было уже готово, включая сахар, венское печенье и молочник.

– Вот мой первый вопрос, – начал Сервас без преамбул. – Подозреваете ли вы кого-нибудь в совершении этого преступления или знаете, у кого мог быть мотив так поступить?

Эрик Ломбар собирался разлить кофе по чашкам.

Он поставил кувшин и посмотрел Сервасу прямо в глаза. За спиной Ломбара висело зеркало, в нем отражались его белокурая шевелюра, кремовый свитер, серые шерстяные брюки и великолепный бронзовый загар.

Не моргнув ясными глазами, он ответил:

– Да. – (Сервас вздрогнул, Циглер рядом с ним тоже.) – И нет, – тут же добавил Ломбар. – Здесь два вопроса в одном. Да, я знаю многих людей, у кого был мотив это совершить. Нет, я не знаю, кто был бы действительно на это способен.

– Уточните, пожалуйста, вашу мысль, – раздраженно сказала Циглер. – Почему у них был мотив убить вашего коня? Какой именно?

– Сделать мне больно, отомстить, выбить из колеи. Не сомневайтесь, в моей профессии и с моим везением всегда наживаешь врагов. Все друг другу завидуют, стараются перебить сделку у конкурента, отказываются от предложений, разоряют друг друга, сотнями увольняют людей… Если бы я взялся составлять список всех, кто меня ненавидит, получился бы целый ежегодник.

– А вы не могли бы говорить немного точнее?

– К сожалению, нет. Я понимаю ваши рассуждения. Некто убил моего любимого коня, затащил его на гору, на мой фуникулер. Значит, хотели насолить мне. Все указывает на меня. Я совершенно с вами согласен, но не имею ни малейшего представления, кто мог это сделать.

– Никаких угроз, письменных или словесных, анонимных писем?

– Нет.

– Ваше объединение представлено в семидесяти пяти странах, – уточнил Сервас.

– В семидесяти восьми, – поправил его Ломбар.

– Имеются ли у вас какие-нибудь, пусть даже косвенные, взаимоотношения с мафиозными структурами, с организованной преступностью? Я полагаю, что для того, чтобы вести дела в некоторых странах, такие… контакты неизбежны.

Ломбар снова в упор взглянул на Серваса, но уже без прежней агрессивности. Он даже позволил себе улыбнуться.

– Бьете напрямую, майор. Вы, наверное, подумали об отрубленной конской голове в «Крестном отце»? Нет, у моей группы нет никаких контактов с организованной преступностью. Во всяком случае, я о таковых не знаю. Я не говорю о том, что нет стран, где нам приходится на некоторые вещи закрывать глаза, к примеру в Африке или Азии. Но там речь идет, скажем без обиняков, о диктатурах, а не о мафии.

– Вас это не смущает? – спросила Циглер.

Ломбар приподнял бровь.

– Иметь дела с диктаторами, – уточнила она.

Миллиардер снова снисходительно улыбнулся. Так делают монархи, колеблясь, рассмеяться в ответ на неудачную реплику подданного или отрубить ему голову.

– Я не думаю, что ответ на этот вопрос поможет вам в расследовании, – ответил он. – Вам следует знать, что не я один командую парадом. Вопреки всякой видимости у нас есть множество партнеров, и первый из них – французское государство. Тут порой возникают политические аспекты, которыми я не владею.

«Он искренен, – подумал Сервас. – Но когда надо, вовсю пользуется словесными шаблонами».

– Есть одна вещь, которую я очень хотел бы понять. Почему никто ничего не видел и не слышал ни в конном центре, ни на станции? Можно подумать, что там каждый день таскают наверх лошадиные трупы.

– Вы правы. – Лицо Ломбара омрачилось. – Я тоже задавал себе этот вопрос. Кто-то определенно врет. Я очень хотел бы знать, кто именно, – прибавил он с мрачной угрозой в голосе и так стукнул чашкой по столу, что все вздрогнули. – Я вызвал к себе персонал станции, работников конного центра и всех допросил одного за другим. На это ушло четыре часа. Можете мне поверить, я применил все доступные мне методы давления. В эту ночь никто ничего не слышал. Но такого не может быть. Я не сомневаюсь в искренности Маршана или Эктора. Они никогда не причинят вреда лошадям и уже очень долго служат нашей семье. Люди искренние, компетентные, наши взаимоотношения всегда были великолепными. То же самое – Эрмина. Она чудная девчонка и очень любила Свободного. Вся эта история ее просто убила.

– Вы в курсе, что охранники исчезли? – Ломбар нахмурил брови, но ничего не сказал, а Сервас продолжил: – Их было двое, чтобы затащить наверх коня, как раз достаточно. И потом, у них есть судимости.

– Слишком уж идеальные подозреваемые, – с сомнением отозвался Ломбар.

– У вас нет уверенности?

– Не знаю… С чего бы этой парочке тащить Свободного наверх и нацеплять на тросы именно в том месте, где они работают? Ведь это лучший способ возбудить подозрения!

Сервас согласно кивнул и заявил:

– Тем не менее они удрали.

– А вы поставьте себя на их место, учтите судимости. Не обижайтесь, но, когда полиция выслеживает виновного, она редко ищет его вдали от места преступления.

– Кто же их надоумил? Что вы о них знаете? Держу пари, со вчерашнего дня вы успели навести справки.

– Конечно. Их нанял на работу Марк Моран, директор станции. В рамках программы по общественной реабилитации бывших заключенных тюрьмы в Ланнемезане.

– Бывали ли они замешаны в каких-либо неприятностях на станции?

– Моран заверил меня, что нет.

– За последние годы случались увольнения рабочих на станции или вообще в ваших владениях?

Ломбар обвел их взглядом. Он сейчас был очень похож на свои фотографии. Волосы, борода и синие глаза действительно придавали ему неотразимость старого морского волка.

– Я в такие подробности не вникаю. Управление персоналом не по моей части. Тем более в таких мелких предприятиях, как эта электростанция. Но вы сможете получить доступ ко всем досье, и мои сотрудники будут всегда в вашем распоряжении. Они уже получили инструкции на этот счет. Моя секретарша предоставит вам список имен и телефонных номеров персонала. Не стесняйтесь их спрашивать. Если кто-нибудь из них станет вам мешать, позвоните мне. Я уже сказал, что для меня это дело первостатейной важности. Поэтому я сам в вашем распоряжении двадцать четыре часа в сутки. – Он достал визитную карточку и передал ее Циглер. – Кроме всего прочего, вы видели электростанцию. Она сильно обветшала и потеряла рентабельность. Мы сохраняем ее только как память о нашей группе и семье. Марка Морана, теперешнего директора, я знаю с детства. Мы вместе учились в школе. Но я его не видел много лет.

Сервас понял, что последняя реплика была нужна затем, чтобы установить иерархию третьих лиц. Для наследника империи директор станции был таким же служащим, как и все остальные, и находился почти на той же низкой ступени лестницы, что и его подчиненные.

– Сколько дней в году вы проводите здесь, месье Ломбар? – спросила Циглер.

– Трудный вопрос. Дайте подумать… Скажем, от шести до восьми недель. Не больше. Я, конечно, больше времени провожу в парижской квартире, чем в родовом замке. Мне приходится часто бывать в Нью-Йорке. Сказать по правде, у меня полжизни уходит на переезды. Но сюда я приезжать люблю, особенно в горнолыжный сезон или летом, покататься на лошадях. У меня есть и другие табуны, но знаете, здесь я провел детство и юность, пока отец не послал меня учиться дальше. Это жилище может показаться вам слишком суровым, но тут я всегда чувствую себя дома. Я столько здесь пережил и хорошего, и плохого. Но по прошествии времени даже скверное кажется хорошим. Память делает свое дело…

Под конец голос его затуманился. Сервас напрягся, весь превратился в слух. Он ожидал продолжения, но его не последовало.

– Что вы имели в виду под хорошим и плохим? – тихо спросила Циглер.

– Это неважно, – отмахнулся Ломбар. – Все уже так далеко… и не имеет никакого отношения к гибели коня.

– Предоставьте нам об этом судить, – отозвалась Циглер.

Ломбар помедлил и проговорил:

– Ну… наверное, может показаться, что жизнь такого мальчика, каким был я, в столь роскошном месте должна быть просто идиллической, но это далеко не так.

– В самом деле?

Тут Сервас увидел, что бизнесмен осторожно взглянул на Ирен.

– Послушайте, я не думаю, что…

– Что?

– Не обращайте внимания. Это не представляет никакого интереса.

Циглер вздохнула.

– Месье Ломбар, вы пытались оказать на нас давление, заявив, что мы горько об этом пожалеем, если отнесемся к делу спустя рукава. Вы призывали нас отработать любые версии, даже самые нелепые. Мы следователи, а не факиры и не прорицатели. Мы должны знать все возможное в контексте этого дела. Может быть, причина случившейся бойни связана с прошлым?

– У нас такая профессия: устанавливать связи и мотивы, – прибавил Сервас.

Ломбар внимательно посмотрел на одного, потом на другую, и они поняли, что он взвешивает все «за» и «против». Циглер с Сервасом сидели не шевелясь. Бизнесмен еще помедлил, потом пожал плечами.

– Тогда позвольте рассказать об Анри и Эдуаре Ломбарах, моем отце и деде. Это весьма поучительная история. Я должен поведать вам, кто был на самом деле Анри Ломбар. Человек холодный как лед и твердый как камень. К тому же эгоист с неистовым характером, так же фанатично преданный заведенному порядку, как и его отец.

На лице Циглер отразилось изумление, Сервас затаил дыхание. Ломбар запнулся и снова пристально на них посмотрел. Следователи молча ждали, что будет дальше, и тишина затянулась на целую вечность.

– Как вы, должно быть, знаете, наше дело начало процветать в период Второй мировой войны, – снова заговорил Ломбар. – Надо сказать, что дед не видел ничего плохого в том, что пришли немцы. Отцу тогда едва исполнилось двадцать лет, делами здесь и в Париже управлял дед. Наибольшего расцвета бизнес достиг, когда дед начал вести дела с нацистами.

Он наклонился вперед. В зеркале за его спиной отражение качнулось в противоположную сторону, словно отмежевываясь от слов оригинала.

– После освобождения Франции деда судили как коллаборациониста и приговорили к смертной казни, но потом помиловали. Он сидел в тюрьме в Клерво, где, кстати говоря, его соседом был Рабате. [17]17
  Грео Жозе Рабате – владелец широкой сети розничной торговли. Головной офис находится в Сен-Бартелеми, в Пиренеях.


[Закрыть]В тысяча девятьсот пятьдесят втором деда освободили. Он умер год спустя от сердечного приступа. Тем временем командование делами принял его сын Анри. Он стал развивать, варьировать и модернизировать семейное дело. В отличие от деда мой отец, несмотря на свой юный возраст или благодаря ему, еще в сорок третьем почувствовал, что ветер переменился, и примкнул к Сопротивлению и голлистам. Не ради идеалов, нет, из чистого оппортунизма. Он был человек блестящий и проницательный. После Сталинграда отец понял, что дни Третьего рейха сочтены, и поставил сразу на двух лошадей: на немцев и на Сопротивление. За пятидесятые, шестидесятые и семидесятые годы он сделал семейную группу такой, какая она сейчас. После войны отец сумел создать прочную сеть взаимоотношений между тузами режима де Голля и ветеранами Сопротивления, расставив их по ключевым постам. Это был крупнейший промышленный магнат, создатель империи Ломбаров, личность на редкость целеустремленная и проницательная. Но дома он являл собой пример настоящего тирана, грубо обходился с домашними, от семьи держался в отдалении, да и внешностью обладал подходящей: высокий, долговязый, вечно одетый в черное. В Сен-Мартене кто-то его уважал, кто-то ненавидел, но боялись все. Он относился к тому типу людей, которые очень любят самих себя и не желают делить это чувство ни с кем, даже с женой и детьми…

Эрик Ломбар поднялся, подошел к этажерке, снял с нее фото в рамке и протянул Сервасу. Со снимка смотрел массивный седой человек, одетый во все черное, не считая белоснежной сорочки, с длинным решительным носом на суровым лице и хищным блеском в глазах. Анри Ломбар совсем не был похож на собственного сына, скорее на священника или фанатичного проповедника. Сервас невольно вспомнил своего отца, человека аристократически утонченного, лицо которого все время ускользало из его памяти.

– В доме, как и в своих объединениях, отец установил режим террора. К служащим, жене и детям он применял методы психологического, а порой и физического насилия.

Сервас вдруг увидел, как глаза Ломбара заволокла какая-то пелена. Перед ним сидел совсем другой человек, не тот современный авантюрист, что смотрел с обложек журналов.

– Моя мать умерла от рака в возрасте сорока девяти лет. Она была третьей женой отца. За восемнадцать лет брака с ним ей приходилось терпеть вспышки его гнева, издевательства и побои. Он уволил многих слуг и рабочих. Я родился в среде, где твердость и жестокость считались достоинством. Но жесткость моего отца переходила все границы. Его разум терзали призраки.

Сервас и Циглер переглянулись. Оба сознавали, что за ту невероятную историю, что рассказал им наследник промышленной империи, любой журналист ничего бы не пожалел. Похоже было, что Эрик Ломбар им действительно доверился. Но почему? Сервас вдруг понял. Вероятно, за прошедшие двадцать четыре часа бизнесмен сделал множество телефонных звонков. Он вспомнил головокружительные цифры, которые прочел в Интернете, и по его позвоночнику пробежали мурашки. У Эрика Ломбара было достаточно денег, чтобы добыть любую информацию. В голову майора полиции пришла неожиданная мысль: а что, если вдруг Ломбар наладил параллельное следствие, так сказать, розыск в розыске, и оно занялось не только гибелью коня, а и вопросами, напрямую касающимися официальных следователей? Было очевидно, что Ломбар знал о них гораздо больше, чем они о нем.

– Это очень важная информация, – подала наконец голос Циглер. – Вы хорошо сделали, что сообщили нам ее.

– Вы так думаете? А я сомневаюсь. Все эти истории уже давно похоронены. Разумеется, все, что я вам рассказал, строго конфиденциально.

– Если вы все точно изложили, то мы имеем мотив: ненависть и месть, – сказал Сервас. – К примеру, старый служащий мстит за былые обиды, причиненные ему вашим отцом.

Ломбар скептически покачал головой.

– Если так, то почему столь поздно? Моего отца уже одиннадцать лет нет в живых.

Он хотел еще что-то сказать, но тут зажужжал мобильник Циглер. Она взглянула на номер и на собеседников, извинилась, поднялась и отошла в угол гостиной.

– Если не ошибаюсь, ваш отец родился в тысяча девятьсот двадцатом, – продолжал Сервас. – А вы в тысяча девятьсот семьдесят втором. Получается, что вы очень поздний ребенок. У него были еще дети?