Текст книги "Лед"

Автор книги: Бернар Миньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сервас не верил своим ушам. Они что, собирались проводить токсикологическую экспертизу коня?

– У него было отменное здоровье.

– Вы привезли его документы?

– Да, они в вездеходе. – Управляющий вернулся к автомобилю, порылся в бардачке и подошел с пакетом бумаг в руках. – Вот карта регистрации и сопроводительное удостоверение.

Циглер принялась изучать документы. Глядя из-за ее плеча, Сервас рассмотрел множество рубрик, клеток и рамочек, заполненных от руки ясным, твердым почерком. Еще там были рисунки лошадиных фигур в фас и в профиль.

– Месье Ломбар обожал этого коня. Он был его любимцем. У него прекрасная родословная. Великолепный ярлинг. – Голос его прервался от ярости и муки.

– Ярлинг?.. – шепнул Сервас на ухо Циглер.

– Так называют чистокровных одногодков.

Пока она изучала документы, он не смог удержаться, чтобы не залюбоваться ее профилем. Ирен была обворожительна, от нее исходила аура компетентной авторитетности. Он дал бы ей лет тридцать. Обручального кольца она не носила. Сервас сразу задался вопросом: есть ли у нее дружок или она ведет холостую жизнь? Может, разведена, как и он сам?

– Кажется, вы обнаружили пустое стойло сегодня утром? – обратился он к управляющему.

Маршан снова бросил на него быстрый взгляд, в котором сквозило все презрение специалиста к профану.

– Нет, конечно, – отрезал он. – Наши кони не спят в стойлах. У каждого свой бокс. У них беспривязное содержание, боксы находятся рядом, под одной крышей, для лучшей социализации животных. Я обнаружил его бокс пустым, со следами взлома.

Серваса не интересовала разница между стойлом и боксом, но в глазах Маршана это было важно.

– Надеюсь, вы найдете подонков, которые это сделали, – процедил Маршан.

– Почему вы говорите «подонков»?

– А вы думаете, один человек способен затащить лошадь в горы? Станция-то хоть охраняется?

Это был вопрос, на который никто не желал отвечать.

Кати д’Юмьер, до времени державшаяся в стороне, подошла к управляющему.

– Передайте месье Ломбару, что мы сделаем все возможное, чтобы найти того, кто это совершил. Он может звонить мне в любое время.

Маршан уставился на высокую женщину в форме, прямо как этнограф, перед которым оказалась представительница особо интересного и редкого племени амазонок.

– Передам, – отозвался он. – Я хотел бы забрать тело коня после вскрытия. Месье Ломбар, несомненно, пожелает похоронить его в своем имении.

– Tarde venientibus ossa, – продекламировал Сервас, и его удивило изумление, возникшее на лице Циглер.

– Это латынь, – констатировала она. – Что означает фраза?

– «Тот, кто опаздывает к столу, находит лишь кости». А я хотел бы подняться наверх.

Она посмотрела ему в глаза. Роста они были почти одинакового. Под формой Сервас угадал стройное, гибкое, мускулистое тело. Девчонка красивая, здоровая и без комплексов. На память ему пришла Александра, его бывшая жена, в молодости.

– До или после допроса служащих?

– До.

– Я вас отвезу.

– Могу и сам добраться, – заметил он, указывая на фуникулер.

Она неопределенно покрутила рукой, улыбнулась и заявила:

– Впервые встречаю сыщика, говорящего на латыни. Кабину уже опечатали. Возьмем вертолет.

– Вы что, сами поведете? – Сервас побледнел.

– Вас это удивляет?

3

Вертолет ринулся на штурм горы, как комар на слоновью спину. Просторная шиферная крыша электростанции и стоянка, где теснились автомобили, пошли вниз даже слишком быстро, и у Серваса под ложечкой появился противный холодок.

Внизу на белом снегу от площадки фуникулера до передвижной лаборатории сновали техники в белых комбинезонах, перетаскивая контейнеры с биоматериалом, взятым наверху. Отсюда они казались крошечными, как муравьи. Сервас надеялся, что они хорошо знают свое дело. Так было не всегда, порой при расследовании преступлений работа технических специалистов оставляла желать много лучшего. Не хватало времени и денег, бюджет был слишком мал – в общем, старая песня. Новую пели только политики, обещающие лучшие времена.

Лошадиный труп завернули в собственную шкуру, поместили на длинные носилки на салазках и погрузили в медицинскую машину, которая, завывая сиреной, помчалась прочь со станции, как будто бедный конь нуждался в неотложной помощи.

Сервас смотрел перед собой сквозь плексигласовое стекло вертолета.

Время истекло. Три огромные трубы, внезапно появившиеся из-за здания станции, круто взбегали вверх по склону горы. Параллельно им были расставлены опоры канатки. Он бросил короткий взгляд вниз и тотчас же об этом пожалел. Станция виднелась далеко на дне долины, машины и фургон стремительно уменьшались и с высоты казались маленькими точками. Трубы летели вниз, как лыжники с трамплина, от круговерти камней и льда захватывало дух. Сервас побледнел, сглотнул и стал смотреть наверх. Кофе, который он отхлебнул из термоса, плескался где-то в середине горла.

– По-моему, тесновато для полетов.

– Ничего, нормально.

– У вас голова не кружится?

– Нет.

Капитан Циглер улыбнулась под шлемом с наушниками. Сервас не видел ее глаз, скрытых за темными очками, зато мог вволю любоваться загаром и легким золотистым пушком на щеках, игравшим в отсветах горного солнца.

– Весь этот цирк – ради лошади, – сказала вдруг она.

Он понял, что ей подобная показуха понравилась не больше, чем ему. Теперь, когда они оказались вдали от посторонних ушей, Ирен пользовалась случаем, чтобы сказать ему об этом. Интересно, ее принудило начальство или же ей просто неохота заниматься данным делом?

– Вы не любите лошадей? – спросил он, чтобы поддеть женщину.

– Очень люблю, – ответила она без улыбки. – Но дело тут не в этом. У нас те же трудности, что и у вас. Не хватает средств, материалов, персонала – и преступники вечно на полкорпуса впереди. Отдавать столько сил ради лошади…

– Да, но кто-то же смог сотворить такое с ней.

– Да, – согласилась она с живостью, и он понял, что Циглер разделяет его тревогу.

– Расскажите поподробнее, что произошло наверху.

– Вы имеете в виду металлическую платформу?

– Да.

– Это конечная площадка фуникулера. Там, над самым тросом, был привязан труп коня. Хорошо выстроенная мизансцена. Сами увидите запись. Издали рабочим показалось, что это большая птица.

– Сколько их было?

– Четверо плюс повар. С верхней платформы фуникулера дверь ведет в шахту, по которой рабочие добираются до подземного корпуса. За платформой имеется бетонная площадка. Кран грузит необходимые материалы на двухместные тягачи с прицепами. Колодец шахты уходит вниз на семьдесят метров и ведет в галерею, в глубь горы. Эти семьдесят метров – проклятое место, потому что спускаться приходится фактически тем же путем, по которому вниз, в укрепленные трубы, устремляется вода из горного озера. Пока люди не спустятся, перепускные клапаны закрыты.

Вертолет подлетел к платформе, торчащей из склона горы, как буровая вышка. Она почти висела над пропастью, и у Серваса опять похолодело в животе. Под площадкой склон головокружительно обрывался, внизу, примерно в километре, между вершинами виднелось горное озеро, перегороженное полукруглой плотиной.

Возле платформы на снегу Сервас различил следы. Снег притоптали эксперты, собиравшие пробы для анализа. Там, где что-то обнаружили, они оставили желтые пластиковые прямоугольники с черными номерами. На стойках платформы еще висели магнитные галогенные прожектора. Он отметил про себя, что на этот раз изолировать место преступления труда не составило, основная проблема заключалась в холоде.

Циглер указала на платформу.

– Рабочие даже не стали выходить из кабины, сразу дали сигнал и спустились. Они напугались до жути. Может, решили, что псих, который это сделал, еще наверху.

Сервас посмотрел на соседку. Чем больше он ее слушал, тем интереснее ему становилось и тем больше вопросов возникало.

– Как по-вашему, мог кто-нибудь в одиночку, без посторонней помощи, затащить сюда мертвого коня и закрепить труп среди тросов? Трудная задача, а?

– Свободный весил около двухсот кило, – ответила она. – Даже без головы и шеи это все равно около центнера с половиной. Вы только что видели тачку, которая и не такие тяжести перевезет. Допустим, кому-то удалось затащить сюда лошадь с помощью тележки или тачки. А закрепить? Один человек точно не справился бы. Хотя, наверное, вы правы. Даже для того, чтобы затащить, нужен специальный транспорт.

– Сторожа на станции ничего не видели.

– Их было двое.

– Ничего не слышали.

– Их было двое.

Оба они прекрасно знали, что в семидесяти процентах случаев убийц удавалось идентифицировать в течение двадцати четырех часов с момента совершения преступления. Но как быть, если жертвой стала лошадь? Такого рода вопросы явно не входили в полицейскую статистику.

– То, о чем вы думаете, слишком просто, – сказала Циглер. – Два сторожа и один конь. Но какой мотив? Если они решили почему-то отыграться на коне Эрика Ломбара, то зачем распинать его здесь, на верхней площадке фуникулера? Ведь тогда они первые попадают под подозрение.

Сервас поразмыслил над ее словами. Действительно, зачем? С другой стороны, не могло быть так, чтобы они ничего не слышали.

– И потом, зачем им было творить такое?

– У каждого свои тайны. Нет просто сторожей, сыщиков или жандармов.

– У вас, к примеру, есть тайны?

– А у вас?

– Есть. Но тут рядом Институт Варнье, – упрямо сказала она, маневрируя вертолетом. – Там наверняка найдется не один тип, способный на такие штучки.

У Серваса снова заныло под ложечкой.

– Вы хотите сказать, что кому-то удалось выйти из института и вернуться незамеченным?

Он быстро что-то прикинул в уме.

– Добраться до конюшен, убить коня, вынести его из бокса и в одиночку погрузить на транспорт? Никто ничего не заметил, ни здесь, ни в институте? Расчленить тело, поднять его наверх…

– Согласна, это абсурд, – сдалась она. – Все-таки мы все время упираемся в одно и то же. Как мог даже сумасшедший затащить коня наверх без посторонней помощи?

– Допустим, двое психов выбрались из института, и их никто не заметил, а потом вернулись, и их никто не хватился? Нет, это не выдерживает критики!

– Как и вся эта история.

Вертолет резко накренился вправо и вошел в вираж… или, может, гора накренилась влево. Сервас не смог бы ответить на этот вопрос. Ему пришлось в очередной раз сглотнуть. Платформа и блокгауз с входом в шахту остались позади. Под плексигласовым пузырем кабины замелькали нагромождения скал, потом появилось озеро. Оно было намного меньше того, что открывалось внизу. Его поверхность, спрятанную в углублении между горами, покрывал толстый слой льда и снега, оно казалось кратером заледеневшего вулкана.

На берегу озера, рядом с небольшим шлагбаумом, Сервас заметил жилой дом.

– Верхнее озеро и шале, где живут рабочие, – сказала Циглер. – Они ездят сюда на фуникулере, который поднимается из глубины горы прямо к дому и соединяет его с подземным производством. Здесь люди спят, едят и коротают время по вечерам. Они проводят тут пять дней, а на выходные спускаются в долину. Так три недели. У них есть все современные удобства, даже телевизор со спутниковой антенной. Но все равно работа очень тяжелая и опасная.

– По той причине, что они не могут добраться сюда, предварительно не перекрыв поток подземной реки?

– На электростанции нет вертолета. Посадочная площадка используется только в крайних случаях, как наверху, так и внизу. Никто не знает, сколько на это понадобится времени…

Вертолет стал мягко снижаться над маленькой плоской площадкой посреди хаоса из ледяных глыб и осыпавшихся моренных гряд. Его окружило белесое облако. Внизу на снегу Сервас увидел букву H. [7]7
  H (helico, helicopter) – вертолет (фр.).


[Закрыть]

– У нас есть шанс, – коротко бросила Циглер. – Прошло всего пять часов с тех пор, как рабочие обнаружили труп, и больше сюда нельзя было добраться. Мешала слишком плохая погода.

Вертолет коснулся земли, и Сервас сразу почувствовал, что ожил. Земля под ногами – это все-таки твердь, хотя и на высоте две тысячи метров. Однако он понимал, что обратно придется возвращаться тем же путем, и в животе снова засквозил противный холодок.

– Если я правильно понял, в плохую погоду, как только галереи заполняются водой, рабочие оказываются пленниками горы. А как им быть в случае аварии?

Капитан Циглер скорчила выразительную гримасу.

– Им надлежит перекрыть заслонки, подождать, пока схлынет вода, и выбираться на фуникулере. Чтобы добраться до станции, понадобится часа два, максимум три.

Сервасу очень интересно было бы узнать, какие надбавки полагаются за такой риск.

– Кому принадлежит производство?

– Группе Ломбара.

Группа Ломбара. Дознание еще только началось, а Ломбар уже второй раз засветился на экранах радаров. Сервас представил себе всевозможные общества, дочерние предприятия и холдинги во Франции и во всем мире, этого осьминога, щупальца которого протягиваются повсюду и вместо крови наполняют сердце деньгами, вытянутыми миллиардами присосок. Он не был силен в бизнесе, но, как все в наше время, понимал значение слова «многонациональный». Насколько рентабельна была для группы Ломбара такая вот старая высокогорная электростанция?

Лопасти винта замедлили вращение и остановились, шум турбины стих.

Наступила тишина.

Циглер сняла шлем, открыла дверцу и спрыгнула на землю. Сервас последовал за ней, и они направились к замерзшему озеру.

– Мы на высоте две тысячи сто, – сказала она. – Чувствуете?

Сервас полной грудью вдохнул чистый ледяной воздух. Голова немного кружилась, то ли после полета, то ли от высоты. Ощущение было скорее восторженным, чем тревожным, сродни тому опьянению, какое чувствуешь, погружаясь в глубину. Интересно, есть ли опьянение вершинами? Его заворожила дикая красота этого места. Каменное одиночество, сияющая белая пустыня. Ставни в доме были закрыты. Сервас живо представил себе, что должны чувствовать рабочие, каждое утро перед спуском во мрак открывая окна, выходящие на озеро. Наверное, они думали о том, что им придется много долгих часов проводить в чреве горы, в оглушительном грохоте машин, при искусственном освещении.

– Пошли? Галереи пробурили в тысяча девятьсот двадцать девятом году, а оборудование установили годом позже, – объясняла Циглер по дороге.

Дом был снабжен навесом, держащимся на массивных каменных столбах. Получалась галерея, на которую выходили все окна, за исключением бокового. На одном столбе Сервас заметил металлический цилиндр: муфту для крепления параболической антенны.

– Вы осматривали галереи?

– Конечно. Наши люди все еще там. Но я не думаю, что они что-нибудь найдут. Эти типы, скорее всего, туда не заходили. Они затащили лошадь в кабину фуникулера и закрепили ее наверху, а потом спустились.

Ирен потянула на себя дверь. Внутри горел свет. Все было готово к приему постояльцев: двухместные комнаты, гостиная с телевизором, двумя диванами и буфетом, просторная кухня с большим столом. Циглер потянула его в ту часть дома, которая примыкала к скале, в комнату с металлическими шкафчиками и закрепленными на стенах вешалками, видимо служившую одновременно тамбуром и раздевалкой. В глубине комнаты Сервас заметил желтую зарешеченную дверцу фуникулера, а за ней черный провал галереи, ведущей вниз.

Циглер махнула рукой, мол, входи, потом закрыла за ними дверцу и нажала кнопку. Мотор запустился, и кабина пошла вниз под углом градусов в сорок пять. Она медленно ползла по гладким рельсам, слегка вибрируя, и в черном туннеле, словно встречая ее, ритмично вспыхивали неоновые лампы. Шахта вывела в просторный зал, вырубленный в скале. Тут стояли станки, лежало множество труб и тросов. Рабочие здесь носили те же белые комбинезоны, что и персонал станции. Видимо, это была здешняя форма.

– Я бы хотел, чтобы этих рабочих допросили как можно скорее, до завтра. Не давайте им разойтись по домам. А что, сюда каждую зиму приезжают одни и те же люди?

– О чем вы подумали?

– Да пока ни о чем. Расследование в этой стадии похоже на перекрестье лесных дорожек. Все тропки сошлись, а правильная только одна. Когда безвылазно сидишь на горе, в замкнутом пространстве, вдали от мира, это связывает и давит. Тут надо иметь крепкую голову.

– Старые рабочие за что-то разозлились на Ломбара? Но зачем такой странный спектакль? Когда кто-нибудь хочет отомстить нанимателю, он является на рабочее место с оружием и, как правило, ругается с патроном или с его коллегами, прежде чем вступить в бой. Но ему никак не придет в голову привязывать коня на площадке фуникулера.

Сервас понимал, что она права.

– Надо провести психиатрическое тестирование всех, кто работал и работает на электростанции в последние годы, – сказал он. – Особенно тех, кто отправлялся именно сюда.

– Прекрасно! – прокричала она, пытаясь заглушить шум мотора. – А сторожей?

– Сначала персонал, потом сторожей. Если надо, будем допрашивать всю ночь.

– Ради коня!

– Ради коня, – подтвердил он.

– У нас есть шанс! В нормальную погоду здесь стоит невероятный грохот! Но сейчас заслонки закрыты, и вода из озера не поступает в распределительную камеру.

Сервас находил, что шум – вовсе не такое уж зло.

– Как это все работает? – спросил он, и ему тоже пришлось почти кричать.

– Я толком не знаю! Верхнее озеро наполняется талыми водами. Вода по подземным галереям поступает в укрепленные трубы, те самые, что мы видели, когда летели сюда. По ним она устремляется вниз, в долину, к гидравлическим механизмам электростанции. За счет силы падения воды вертятся турбины. Вода поступает каскадом, или что-то в этом роде. Турбины преобразуют энергию ее падения в механическую. Затем генераторы переменного тока вырабатывают электричество, а оно уже передается по линиям высокого напряжения. Станция дает пятьдесят четыре миллиона киловатт-часов в год: достаточно, чтобы обеспечить город с тридцатитысячным населением.

Выслушав эту маленькую лекцию, Сервас не мог не улыбнуться.

– Для человека несведущего вы на удивление компетентны.

Он обвел взглядом темную зарешеченную пещеру, металлические конструкции, сквозь которые протянулись кабели и вентиляционные трубы, неоновые лампы, огромные механизмы с контрольными щитками, бетонированный пол…

– Ладно, надо возвращаться, здесь мы ничего не найдем.

Когда они вышли, небо нахмурилось, и темные облака заклубились над ледяным кратером озера, который сразу обрел жутковатый вид. Ветер неистово завертел снежные хлопья. Пейзаж вдруг стал соответствовать совершенному преступлению: в нем проступило что-то хаотичное, темное и леденящее душу. Завывания ветра вполне могли заглушить отчаянное ржание умирающего коня.

– Надо спешить! – прокричала Циглер. – Погода портится.

Ветер трепал ей волосы, и белокурые пряди в беспорядке выбивались из прически.

4

– Мадемуазель Берг, не стану от вас скрывать, я не понимаю, почему доктор Варнье так настаивает на том, чтобы вы у нас работали. Я имею в виду клиническую и генетическую психологию, теории Фрейда – в общем, всю эту… муру. Лично я предпочитаю англосаксонскую методику.

Доктор Франсис Ксавье восседал за большим письменным столом. Это был маленький холеный человечек, еще не старый, в белом халате, с ярким галстуком в цветочек, с крашеными волосами и в экстравагантных красных очках. Говорил он с легким квебекским акцентом.

Диана стыдливо перевела глаза на «Руководство по умственным расстройствам», опубликованное Американской ассоциацией психиатров. Кроме него, на столе не лежало ни единой книги. Она чуть нахмурила брови. Оборот, который принимал разговор, ей не нравился, но Диана выжидала, пока маленький человечек выложит все карты.

– Прошу меня понять, я психиатр. Как бы это точнее выразиться?.. Я не желаю вас обидеть, но не вижу, какой интерес вы можете представлять для нашего учреждения.

– Я… я приехала сюда с целью углубления подготовки, доктор Ксавье. Доктор Варнье должен был вам сказать. И потом, ваш предшественник пригласил ассистента еще до своего ухода и дал согласие на мое отсутствие… простите, присутствие здесь. Меня пригласили в это учреждение после окончания Женевского университета. Если вы против моего приезда, то можете уведомить об этом…

– С целью углубления подготовки? – Ксавье поджал губы. – Да вы понимаете, где находитесь? На факультете? Убийцы, которые подстерегают вас в здешних коридорах, намного страшнее, чем ваши самые жуткие ночные кошмары, мадемуазель Берг. Они – наша Немезида, кара за убийство Бога во имя строительства общества, где зло стало нормой.

Последняя фраза показалась Диане напыщенной, как, впрочем, и все в докторе Ксавье. Но тон, которым он произнес эти слова – смесь страха и сладострастия, – заставил ее содрогнуться. Она почувствовала, как волосы встали дыбом на затылке. Ксавье их боится. Они бродят по ночам, когда он спит, а может, доктор слышит, как убийцы орут возле его комнаты.

Она разглядывала неестественный цвет крашеных волос Ксавье и вспоминала Густава Ашенбаха из «Смерти в Венеции» Томаса Манна. Тот тоже красил волосы, брови и усы, чтобы понравиться юноше, которого встретил на пляже, и обмануть приближающуюся смерть. Он не отдавал себе отчета, насколько безнадежна его патетическая затея.

– У меня есть опыт в судебной психиатрии. За три года я работала более чем со ста преступниками, совершившими свои злодеяния на сексуальной почве.

– Сколько из них были убийцами?

– Один.

Ответом ей была холодная короткая улыбка. Ксавье склонился над ее досье.

– Диплом психолога, еще один, Высшей школы клинической психологии Женевского университета, – читал он, и красные очки сползали на кончик носа.

– Я четыре года работала в частном кабинете психиатрии и судебной психологии. Видные специалисты поручали мне экспертизы в гражданских и уголовных делах. Все это записано в моем резюме.

– Стаж работы в пенитенциарных учреждениях?

– Медицинская служба тюрьмы Шан-Долон, судебная экспертиза. Я отвечала за виновных в преступлениях, совершенных на сексуальной почве.

– Международная академия права и психического здоровья, Женевская ассоциация психологов-психотерапевтов, Швейцарское общество судебной психологии… Ну-ну, хорошо… – Он снова перевел глаза на Диану, и у нее возникло неприятное ощущение, что она стоит перед судом присяжных. – Тут дело вот в чем. У вас совершенно нет опыта, необходимого для работы с такими пациентами, как наши. Вы молоды, вам еще многому надо научиться. Вы, сами того не желая, разумеется, по неопытности способны разрушить то, что нам с таким трудом удалось отладить. Это может привести к лишним страданиям наших клиентов.

– Что вы хотите сказать?

– Весьма сожалею, но я не хотел бы, чтобы вы занимались теми семью наиболее опасными пациентами, которые содержатся у нас в секторе А. Я не нуждаюсь в ассистенте, у меня есть заместитель: старшая медицинская сестра.

Она так долго молчала, что у него поползла наверх бровь, а когда заговорила, голос ее звучал спокойно и твердо.

– Доктор Ксавье, я приехала сюда именно для работы с этими пациентами. Доктор Варнье должен был вас уведомить. В ваших документах содержится корреспонденция, которой мы обменивались. Условия нашего соглашения предельно ясны. Доктор Варнье разрешил мне не только ознакомиться с пациентами сектора А, но и составить в результате бесед с ними рапорт психологической экспертизы. В особенности это касается пациента по имени Юлиан Гиртман.

Диана увидела, как Ксавье помрачнел, улыбка исчезла с его лица, а потом он сказал:

– Мадемуазель Берг, этим учреждением в настоящий момент заведую я, а не доктор Варнье.

– В таком случае мне здесь делать нечего. Мне остается только сообщить о вашем решении в вышестоящую организацию, прежде всего – в Женевский университет и доктору Шпицнеру. Я приехала издалека, доктор Ксавье. Вам следовало бы предупредить меня заранее. – Она поднялась.

– Мадемуазель Берг, подождите! – воскликнул Ксавье, вскакивая и протягивая руки, словно хотел что-то от себя отодвинуть. – Не будем горячиться! Сядьте! Садитесь, прошу вас! Поймите меня правильно. Я ничего против вас не имею, уверен, что у вас благие намерения. Кто знает, может быть, с определенной точки зрения… ваш, так сказать, междисциплинарный вклад сможет благоприятствовать пониманию этих монстров. Ну да, почему бы и нет? Единственное, о чем я вас прошу, это не вступать с ними в контакт без острой необходимости и строго соблюдать внутренний распорядок. Спокойствие в этом месте находится в весьма шатком равновесии. И хотя здесь меры безопасности вдесятеро превышают те, что приняты в любой психиатрической клинике, малейшее нарушение порядка может иметь неисчислимые последствия.

Франсис Ксавье вышел из-за стола. Он был еще меньше ростом, чем показался сначала. В Диане было метр шестьдесят семь, а Ксавье едва дотягивал до нее, даже стоя на каблуках. Безупречной белизны халат свободно болтался на нем.

– Пойдемте, я вам все покажу.

Он открыл встроенный шкаф. На вешалках стройным рядком висели белые халаты. Ксавье снял один и протянул Диане. На нее пахнуло затхлостью и дезинфекцией.

– Это действительно страшные люди, – мягко сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Забудьте о том, кто они и что совершили. Сосредоточьтесь только на работе.

Она вспомнила, что Варнье по телефону говорил ей то же самое, почти слово в слово.

– Мне уже приходилось сталкиваться с социопатами, – возразила Диана, и на этот раз в ее голосе не было прежней уверенности.

– Но не с такими, мадемуазель. – Сквозь красные очки на миг сверкнул странный взгляд. – Не с такими.

Белые стены, такой же пол и неоновый свет… Как и у большинства жителей Запада, у Дианы этот цвет ассоциировался с невинностью, искренностью, непорочностью. Тем не менее внутри этой белизны обитали чудовищные убийцы.

– Вначале белый цвет был символом смерти и траура, – сказал Ксавье, словно прочтя ее мысли. – На Востоке это до сих пор так. Белый – цвет высшего значения, как и черный. Кроме того, он связан с ритуалами перехода. Как для вас в настоящий момент, правда? Я здесь всего несколько месяцев и не выбирал эту окраску.

Стальные решетки открывались перед ними, чтобы сразу захлопнуться за спинами, в массивных стенах щелкали электронные замки. Впереди маячил низенький силуэт Ксавье.

– Где мы находимся? – спросила Диана, подсчитывая про себя камеры слежения, двери и выходы.

– Переходим из административного корпуса непосредственно в здание психиатрической клиники. Это закрытая территория с первым уровнем защиты.

Диана следила, как он вставил магнитную карту в черную коробочку на стене. Считав карту, аппарат вытолкнул ее назад. Решетка открылась, и они оказались в комнате, застекленной с другой стороны. Внутри перед экранами телевизионного слежения сидели двое охранников в оранжевых комбинезонах.

– На сегодняшний день у нас восемьдесят восемь пациентов, которые считаются опасными и способными на агрессию. Они поступают к нам из тюремных больниц и других психиатрических учреждений Франции, а также Германии, Швейцарии, Испании… У этих людей психические расстройства отягощены склонностью к насилию и совершению преступлений. Как правило, это пациенты психиатрических клиник, проявляющие чрезмерную агрессивность, и заключенные с тяжкими психозами, которых не могут содержать в тюрьмах. Бывают и убийцы, признанные невменяемыми на судебных процессах. Наши пациенты требуют высокой квалификации персонала и такого размещения, которое обеспечивало бы безопасность больных и тех, кто их посещает. Сейчас мы находимся в павильоне С. У нас три уровня безопасности: слабый, умеренный и сильный. Это зона слабого уровня.

Диана морщилась всякий раз, когда Ксавье заговаривал о пациентах.

– Институт Варнье проявляет уникальное мастерство в обращении с агрессивными, опасными и буйными пациентами. Наша практика базируется на самых новых и прогрессивных стандартах. Сначала мы проводим психиатрическую и криминологическую оценку, непременно включающую в себя фантазмографический и плетизмографический анализы. [8]8
  Фантазмографический анализ выявляет раздражители, которые приводят пациента с психическими отклонениями в состояние «готовности к преступлению». Это могут быть картины насилия, вид обнаженного тела и т. д. Плетизмографический анализ подтверждает физиологическую реакцию организма на раздражитель: учащение пульса, эрекция и т. д.


[Закрыть]

Диану передернуло. Плетизмографический анализ состоял в измерении реакции пациента на сильные звуковые и зрительные раздражители, согласно разным сценариям и при участии тех или иных ассистентов. Больному могли, к примеру, показать обнаженную женщину или ребенка.

– Вы применяете аверсивные воздействия к тем, у кого выявляются отклонения в результате плетизмографической экспертизы?

– Конечно.

– Аверсивная плетизмография вызывает множество сомнений.

– Здесь она применяется, – жестко ответил Ксавье.

Она почувствовала, как он напрягся. Всякий раз, когда речь заходила об аверсивных методах воздействия, Диана вспоминала «Заводной апельсин». [9]9
  «Заводной апельсин» – нашумевшая книга Энтони Бёрджеса, по которой в 1971 году Стэнли Кубрик снял знаменитый фильм.


[Закрыть]Аверсивный метод заключается в том, что фантазм, свидетельствующий о психическом отклонении – запись на DVD сцен насилия, обнаженных детей и т. д., – соединяется с сильным отрицательным, часто болезненным воздействием: электрошоком, резким вдохом паров нашатырного спирта. В результате реакция пациента меняется на противоположную. Систематическое применение данного метода способно надолго изменить его поведение. В какой-то мере это выработка условного рефлекса по Павлову. Такой метод применяется к насильникам и педофилам во многих странах, в частности в Канаде.

Ксавье нажимал и отпускал кнопку авторучки, торчащей у него из нагрудного кармана.

– Я знаю, что многие французские специалисты скептически настроены по отношению к поведенческой терапии. Она практикуется в англосаксонских странах и в Институте Пинеля в Монреале, откуда я приехал. Метод дает удивительные результаты. А вот ваши французские собратья с трудом признают столь эмпирическую методику, к тому же еще пришедшую из-за океана. Они упрекают ее в том, что она подвергает риску такие фундаментальные представления, как «бессознательное» и «сверх-Я», и в том, что она пускает в ход импульс там, где нужна стратегия торможения. – Его глаза из-под красных очков впились в Диану с высокомерной снисходительностью. – Многие в этой стране продолжают ратовать за подход, который больше рассчитывает на достижения психоанализа, на работу над перестройкой глубинных пластов личности. Это означает отрицание того, что полное отсутствие сознания вины и извращенность аффектов психопата обычно сводит на нет все усилия. У больных такого типа эффективен только один метод: дрессировка. – На этом слове его голос зажурчал как струйка ледяной воды. – Осознание пациентом ответственности за свое поведение достигается всеми доступными средствами, кнутом и пряником, в результате создается его обусловленное поведение. Мы также производим оценку потенциальной опасности преступника по запросу судебных или медицинских учреждений. Следует ли сажать его за дверь из небьющегося стекла?