355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бенгт Янгфельдт » Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой » Текст книги (страница 9)
Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 21:50

Текст книги "Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой"


Автор книги: Бенгт Янгфельдт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Бернис

Кейптаун развлечениями “не слишком богат”, считал Рауль. Иногда он ходил выпить пива или виски в “один из бесчисленных старомодных баров города” и, как всегда, частенько наведывался в кино, хотя до ближайшего кинотеатра было далеко. Фильмы, однако, были “совершенно замечательные, с массой предваряющих номеров”. “Кажется, я унаследовал, – констатирует он, – феноменальную способность бабушки смеяться долго и от всего сердца над глупейшими вещами”.

Девушки в Кейптауне Рауля разочаровали, поскольку они “так плохо накрашены” и к тому же ходят в деревянных башмаках. При этом он начинает беспокоиться о собственной внешности. У него стали выпадать волосы, “этого не видно, но волосы редеют с каждым днем”, и по совету доктора он побрился наголо. “У меня теперь такой смешной вид”, признается он деду, но “думаю, это уже помогает”.

Но огорчения Рауля по поводу девушек в деревянных башмаках и собственного облысения померкли в свете драмы страстей, в которую он в этот момент оказался вовлечен. В двадцать третью годовщину своего рождения он получил поздравление не только от дедушки, но и от Бернис Рингман, молодой женщины, с которой встречался в Энн-Арборе. Если Густав Валленберг в своем поздравительном письме выражал надежду, что Рауль “станет способным человеком и не посрамит честь нашей семьи”, то Бернис в телеграмме спрашивала, любит ли он ее.

Плохое настроение и вялость Рауля в первый период его пребывания в Кейптауне на самом деле были обусловлены не только тем, что ему не нравилось на работе и хотелось домой. С того самого момента, как он покинул США, Бернис преследовала его своими письмами, а в прощальной телеграмме, полученной Раулем уже на пароходе, называла его “мой ангел”. “В душевном отношении в последние месяцы мне было довольно грустно, даже в Стокгольме, – писал Рауль деду. – Девушка, с которой мы были постоянно вместе в Соединенных Штатах и которая мне очень нравилась, к несчастью, влюбилась в меня, и у меня был очень тяжелый период, когда фактически все, что бы я ни писал или ни делал, ранило ее. На самом деле я был достаточно подавлен тем, что стал причиной трагедии. Недели две назад я решил предложить прекратить переписку, но это было тяжело. Думаю, так лучше”. Поскольку Бернис была старше Рауля, он опасался, что “ей будет намного труднее прийти в себя”.

Раулю нравилась Бернис, а она влюбилась – примечателен выбор слов в письме. Отношения были неравными, поэтому разрыв оказался более тяжелым для нее. Рауль больше переживал за Бернис, чем за себя самого. Это подтверждает одна из его однокурсниц. Она помнит его незадолго до отъезда из Энн-Арбора сидящим в кабинете рисования: “Ему предстоял отъезд, и он был опечален не только от мысли, что будет тосковать о своем друге, но еще больше из-за того, что это нанесет удар ее чувствам”.

Поскольку Рауль обещал деду в течение учебы воздерживаться от каких-либо романтических отношений, было бы, вероятно, умнее вообще умолчать об истории с Бернис. Густав Валленберг в самом деле был сильно “взволнован и опечален, так как, может быть, утратил то, что было предметом мечтаний” для него, то есть Рауля с его карьерой. Поэтому он потребовал от Рауля честного ответа: если отношения оставались “вполне добродетельными”, это одно дело, если же Рауль соблазнил девушку, это очень серьезно. “Если соблазнил американку – все”, будущее покрыто мраком, и все планы придется менять. Швеция слишком мала, чтобы жить с женой, “запятнанной нелегитимной связью”. Тогда Раулю придется остаться в Америке. Густав Валленберг не винит Рауля в том, что он поддался влечению половых инстинктов и вступил в “общение с молодой женщиной”, но ужасается последствиям в случае, если она окажется беременной. Письмо представляет собой еще один вариант ранее присланных предупреждений о женской коварности и об опасности заключения союза с девушкой вне своего класса. К тому же юноша с такими перспективами, как у Рауля, не должен связывать себя прежде, чем успеет “организовать свою жизнь и деятельность”:

Молодая жена хочет, чтобы все было посвящено ей. Ее должны развлекать и веселить. Она желает путешествовать. Она желает, в случае если в ней что-то есть, сиять среди других женщин. […] Из-за присущей нашему времени тяги к соревновательности (в основном за счет других) не обретается тот покой, который необходим для супружеской жизни. Но все подобные размышления не заботят юношу, снедаемого половыми инстинктами. Он жаждет ее тела. Он хочет минутного наслаждения, что она и предлагает ему. […] В твоем случае, я думаю, виноват ты. Тебе не хватило осторожности и предусмотрительности.

Тем трагичнее ситуация. Но ты не имеешь права жертвовать своей жизнью. Не имеешь права отнимать у своей матери и у меня наших надежд на тебя.

Бернис Рингман. Фотография сделана 17 марта 1936 года, в день ее отъезда в Лондон.

“Ничто не сможет меня утешить, кроме известия, что тебе удалось вполне выпутаться из этой неприятной истории”, – писал Густав Валленберг в конце своего длинного письма, помеченного 23 сентября 1935 года. “Никакого повода беспокойства. Никаких осложнений. Чувства лишь с ее стороны. Переписка прекращена”, – телеграфировал Рауль 11 октября, стараясь успокоить деда. И это ему удается. “Я вертел ее [телеграмму] и так и эдак, пытаясь обнаружить, нет ли тут чего-то скрытого или недосказанного, но не обнаружил, – писал тот в ответ. – Я нашел, что все сказано ясно и прямо, и это успокоило меня. Спасибо тебе за присланную телеграмму!” В письме, отосланном несколькими днями позже, Рауль выразил сожаление, что своими неясными выражениями причинил дедушке беспокойство. Однако он рад, что затронул этот вопрос и увидел в письмах дедушки доказательство его любви и заботы.

Густав Валленберг мог вздохнуть с облегчением, а коммерческое образование Рауля – продолжиться.

Программа под вопросом

В октябре в Южную Африку прибыла шведская торговая делегация. Среди ее участников был глава АГА Густав Дален, нобелевский лауреат по физике, который пробыл в Кейптауне семь недель и иногда заходил в гости к Раулю и Буркардту выпить простокваши, которую любил. В середине ноября Фрюкберг, Рауль и Буркардт отправились в пятинедельную деловую поездку по Южно-Африканскому союзу.

Их первая остановка – Йоханнесбург, “самый бурно растущий город мира”. Он напоминает Раулю Америку. Тут “аптеки, бары и небоскребы, бесконечные потоки людей, строительство, звук молотков и отделочных работ, отдававшиеся у нас в ушах с утра до вечера все время, пока мы там были, – писал он. – Такое впечатление, что все дома, которые не строятся, находятся в процессе сноса. Воздух заряжен интенсивностью, напряжением и желанием трудиться”.

В Йоханнесбурге Рауль с утра до ночи был занят продажей сантехники и спорттоваров. Ему нравится его работа – продажа, он осмеливается предложить деду идею, что пока останется в Южной Африке “под прекрасной опекой, которую я имею сейчас”, а в Хайфу поедет только после прохождения военной службы в Швеции в сентябре. Тогда у него были бы “шесть полных месяцев ценного опыта, которые могли бы обеспечить мне возможность лучше, чем раньше, узнать и понять, что происходит в этом банке”.

После нескольких лет учебы в США Рауль вкусил более свободной и независимой жизни. К тому же работа над проектом купальни в Стокгольме усилила его веру в себя. В Южной Африке он обнаружил в себе способности к продажам – талант, который ему хотелось развивать. Поэтому он впервые решился всерьез бросить вызов авторитету деда. Но, несмотря на то что Рауль “очень рекомендовал” деду не настаивать на поездке в Палестину сразу после Южной Африки, Густав Валленберг именно так и сделал.

Правда, дед оценил “энергию и верность долгу” Рауля – те же качества, из-за которых ему было трудно вырваться из Стокгольма. Но архитектурный проект и работа по продажам в Южной Африке были всего лишь “образованием в подробностях”. Каких-либо причин менять первоначальные планы Густав Валленберг не знает, особенно потому, что стареет и желал бы видеть образование Рауля завершенным. В банке у Фройнда Рауль получит опыт, какого его сверстникам никогда не добыть. Если Рауль, как планировалось, поедет в Хайфу сразу из Южной Африки, в его распоряжении будет шесть месяцев практики там еще до военной службы. А когда Рауль приедет в сентябре в Стокгольм, дед тоже приедет туда, чтобы помочь ему “войти в контакт с лицами, занимающими руководящие позиции”, которые, возможно, смогут взять его на работу. Далее Густав Валленберг писал:

Я собираюсь искать их преимущественно вне валленберговской сферы. Не потому что я был бы против, если бы тебя задействовали в ней, но, по моему мнению, следует стараться расширить спектр возможностей, которые могли бы оказаться в твоем распоряжении. Я хочу исключить подозрения в том, что тебя взяли “потому, что ты принадлежишь к семье”. […] Конечно, я не намерен, как попрошайка, вымаливать для тебя место, хочу только заронить семя размышления в тех, с кем мы встретимся, чтобы они задумались, что для их компании получить молодого человека с таким большим опытом было бы, конечно, полезно.

Южноафриканские впечатления

Официальное название Южной Африки – Южно-Африканский Союз. Это было федеративное государство в составе Британского доминиона, созданное в 1910 году и состоявшее из четырех провинций: Капская провинция, Наталь, Трансвааль и Оранжевое Свободное Государство. Столицей была Претория. Из примерно 10 млн населения до 75 % составляли черные и “цветные” (индийцы, китайцы, малайцы и потомки смешанных браков) и 25 % – белые европейцы. Около половины белого населения жило в городах, в то время как большинство черных – в деревнях в сельской местности.

С этим сегрегированным обществом и столкнулся Рауль, когда в 1935 году прибыл в Южную Африку. На реальность невозможно было закрыть глаза, особенно Раулю, хорошо знакомому с расовой проблематикой по годам в США. Свое мнение по данному вопросу он высказал в путевом очерке “Южноафриканские впечатления”, опубликованном в Стокгольме осенью 1936 года. В этом репортаже, отчасти иллюстрированном собственными фотографиями, Рауль сообщил и впечатления об экономическом развитии страны, и мысли о том, что он называет “великой проблемой Южной Африки”, то есть о расовом вопросе.

Равноправие между расами, пишет Рауль, наверняка возможно в странах с небольшой долей белого населения, но в странах, где живет много белых (таких как США, Австралия и Южная Африка), оно ведет к нежелательным последствиям. Он пишет: “Следует не только подарить неграм радость чувствовать себя равными белым, нужно еще противостоять смешению рас, которое возникло бы тогда между белыми и черными”. Пример тому – цветные в Южной Африке. Поскольку, считает Рауль, “к несчастью, большое” общение между расами в Южной Африке не встречало до сих пор достаточного сопротивления, и “создалась смешанная раса, составляющая очень серьезную проблему”.

Мысли о смешении рас сегодня кажутся устаревшими, но они отражали представления, повсеместно господствовавшие среди белых европейцев в 1930-е годы. Однако взгляд Рауля на корни проблем Южной Африки лишен иллюзий:

Теперь [белому европейцу] приходится мириться с плохо скрытой неприязнью, которую испытывает к нему мир. У него есть лишь две возможности: либо думать о себе и продолжать логику империалистической политики, либо думать об интересах цветных, и тогда он должен отказаться от колониальных богатств и власти, что для него равносильно концу. Политика, проводимая в реальности, представляет из себя хитрый компромисс между обеими этими возможностями: говорят в идеалистическом ключе, но упрямо держатся за кошелек и скипетр власти.

С друзьями на пляже.

Палестина

Густав Валленберг предложил Раулю плыть в Палестину вдоль восточного побережья Африки, из Кейптауна в Порт-Саид. Но 3 октября войска Муссолини начали оккупацию Абиссинии, и Лига Наций ввела санкции против Италии. Это осложнило ситуацию. Однако то, что Рауль в конце концов решил путешествовать не вдоль восточного, а вдоль западного побережья, имело не политические причины. Просто на немецком пароходе, на котором он собирался плыть, уже не было мест, а другое судно, американское, заходило по пути в гораздо меньшее число портов. А Рауль намеревался по дороге заняться небольшим бизнесом.

7 февраля он взошел на борт итальянского судна “Дуильо”, совершавшего рейс с остановками в Монровии, Дакаре, на Гибралтаре, в Марселе, Генуе и Александрии. Путешествие обошлось всего в 32 фунта. За эти деньги, сообщал Рауль деду, он получил в свое распоряжение “одноместную каюту первого класса с ванной, окном, диваном и двумя кроватями”. Тем же пароходом на сионистский конгресс в Палестине плыли несколько сотен евреев – из-за санкций Лиги Наций на нем практически не оказалось других пассажиров. “Зная южноафриканских евреев, я настроен достаточно пессимистично, но, может статься, поездка несмотря ни на что окажется приятной!” – писал Рауль деду перед началом путешествия. После двухнедельного общения с пассажирами его отношение стало более позитивным: эти “евреи-сионисты”, сообщал он матери с Гибралтара, оказались “неожиданно интересными и приятными”.

Приехав в Геную, Рауль узнал, что получить визу в Палестину, территорию британского мандата, он должен был еще в Кейптауне. Визит в британское генеральное консульство в Генуе оказался безрезультатным. “По всей видимости, ограничения на въезд Палестину куда более жесткие, чем можно было подумать, и в тот момент, когда в консульстве услышали, что я планирую задержаться там месяцев на шесть, они навострили уши и решительно отказались выдать визу”, – писал он деду.

В ожидании решения вопроса о визе Рауль отправился навестить бабушку с дедушкой, находившихся в Ницце. Между ним и дедом велись открытые, чтобы не сказать горячие, по крайней мере со стороны Рауля, дискуссии. Речь шла о возможной корректировке разработанной дедом программы. Предложение Рауля состояло в том, чтобы в связи с прохождением военной службы в сентябре задержаться в Швеции перед возвращением в Хайфу. Он хотел изучить экспортную промышленность Швеции “не только теоретически, но и посмотрев на нее, так сказать, изнутри”. Как он обяснил, о Швеции у него “какое-то смутное” представление, ведь он “знаком только со школьной учебой в Швеции, а не с работой”.

Густава Валленберга аргументы Рауля не смутили. Он объяснил внуку, что “опасается мыслей о поездке домой” раньше “полного завершения коммерческого образования”. Составленный им план – это “единое целое, которое не следует разрушать”. Он бы даже предпочел, чтобы Рауль и вовсе не приезжал домой на военные сборы, тем более что их можно было отложить.

Таким образом, Рауль вновь поставил под вопрос мудрость дедовских планов, но и на этот раз был вынужден и устно, и письменно просить извинения за свою “вспышку”. “Я слишком хорошо сознаю свой долг благодарности Вам и всегда уступаю Вашим решениям, – писал он по возвращении из Ниццы. – Но меня огорчило, что в моих возражениях Вы усмотрели мотивы, которых у меня вовсе не было. Моею целью было всего лишь внести вклад в планирование программы обучения. […] Ведь каких-либо прямых возражений против жизни за границей у меня нет, как нет и никакого выраженного стремления вернуться домой сейчас, пока я еще не заработал денег”.

Хайфа

Когда Рауль вернулся в Геную, вопрос с визой вскоре разрешился. И 29 февраля он отплыл в Палестину. По прибытии в Хайфу Рауль написал письмо-отчет, свидетельствующее о тревожном времени, которое переживал мир:

Кормили отвратительно, а к концу я заболел морской болезнью. Одно было замечательно – мы сделали останову в Пирее, и поэтому я смог увидеть Афины. Город меня ни в малейшей степени не разочаровал, наоборот, оказался намного прекраснее, чем я ожидал, и очень наполнен драматизмом и воздухом. Здесь мы простояли целый день. В Александрии мы тоже пробыли почти весь день, но в Каир я не поехал. Там на рейде стояла чуть ли не сотня английских военных кораблей, в том числе три линейных корабля и один авианосец. Пройти через их цепь заняло у нас минут десять, а когда мы вечером выходили из порта, все корабли были освещены, прямо как парк с аттракционами, и это было удивительное зрелище. В Порт-Саиде, живописном и спокойном городе, если не считать его нехороших кварталов – и в самом деле нехороших, – стоял еще один английский линейный корабль. Когда мы отправлялись в путь, в устье канала, выпуская столбы пара, входило итальянское военно-транспортное судно, переполненное солдатами и рабочими. Наш экипаж, включая меня, и две тысячи человек на транспортном судне изо всех сил замахали друг другу руками под дикий рев и крики “дуче, дуче, дуче”. Потом мы пели очень приятную новую песню итальянцев Faccetta nera, bella Abessinia[9]9
  “Черная драгоценность, прекрасная Абиссиния” (итал.). Faccetta nera была невероятно популярной песней о встрече красавицы рабыни с итальянскими войсками, захватившими Абиссинию: теперь ее освободят, возьмут с собой в Рим, и вместе с войсками она будет участвовать в параде перед дуче и королем.


[Закрыть]
. После этого другое судно исчезло во тьме, но рядом с нами еще немного плыла моторка с итальянскими девушками, нанятая итальянским консулом в Порт-Саиде: они ездят встречать каждый новый транспортный корабль с войсками, входящий в порт. Одна из девушек потом села на велосипед и вдоль берега провожала корабль, пока он проходил через канал, по-прежнему распевая Faccetta nera.

Раулю понравился путь от Генуи до Хайфы. Поскольку пассажиры представляли собой смешанную публику, на борту постоянно завязывались оживленные дискуссии. Когда однажды распространился слух, что немецкая армия заняла Рейнскую зону (что на самом деле произошло после 5 марта), французы объявили мобилизацию, а англичане направили свой флот в Киль, атмосфера, сообщает Рауль в том же письме, стала “особенно взволнованной”. В то время как настроение у немецких пассажиров было превосходным, все прочие смотрели на будущее Европы пессимистично, особенно еврейская часть пассажиров. “Но у них на то были свои причины”, – отметил Рауль.


Дом в Хайфе на улице Арлозоров, 17, в котором был пансионат, где жил Рауль.

В первое же утро после своего приезда в Хайфу Рауль поспешил в Голландский банк, где его “дружелюбно, но удивленно” встретил Эрвин Фройнд. Как оказалось, он не получил письма от Густава Валленберга о скором прибытии Рауля, которое тот ему отправил в начале февраля. Он думал, что Рауль появится только через год.

Стажировка у Эрвина Фройнда, на которую делал ставку Густав Валленберг, несомненно, могла бы начаться лучше. Но скоро Рауль включился в дело. Он поселился в комнате в пансионе на улице Арлозоров, 17, где также проживал молодой голландский еврей Герсон, секретарь Фройнда. Там вообще жили в основном немецкие евреи. В пансионе подавали только кошерную пищу, Валленбергу пришлось носить головной убор, во время шабата в меню были лишь овощи и молоко.

В банке работало 30 штатных сотрудников, из которых только два-три не были евреями. Евреи были родом из России, Румынии, Германии и Голландии. Говорили главным образом по-немецки и по-французски, и после короткого периода работы в банке знание этих языков у Рауля стало “быстро восстанавливаться”. Все вокруг советовали ему учить еврейский – язык, который до великого еврейского переселения в Палестину в 1920–1930-е годы находился в состоянии вымирания, но теперь “возродился, как феникс из пепла”. Сам же Рауль подумывал о том, чтобы вместо этого заняться арабским.

Банк работал семь дней в неделю, и работники могли выбрать себе выходной когда захотят – в субботу или воскресенье. Рауль, как и большинство других, выбрал воскресенье. Никакой формальной должности он не занимал и считался неоплачиваемым волонтером, так же как в Южной Африке. Ему не нравился этот статус, поскольку характеристики работодателя “имеют цену только в том случае, если написавший их сам был готов платить за твой труд”. Но дед считал неуместным просить оплачиваемую должность, поскольку Фройнд не знает Рауля, а кроме того, он не хотел рисковать: вдруг тот откажет?

Банк Фройнда

Рауля направляют в отдел корреспонденции, где он выполняет рутинные задания, не имеющие отношения к собственно банковской деятельности: снимает копии с писем, просматривает документы, “чтобы узнать, как они выглядят”, собирает статистику колебаний курса на Нью-Йоркской бирже. Он видится с Фройндом ежедневно, но пока не очень тесно с ним общается, отчитывается он после первой недели в банке. Персонал любит своего директора, но тот “довольно нервный тип”, ему “нравится время от времени устраивать эмоциональные взрывы, когда что-то идет не так”. Через какое-то время Рауля перемещают в бухгалтерский отдел, где он скорее может научиться чисто банковской работе. Однако ее он находит “сложной и малопонятной”. Через месяц он все еще понимает “достаточно мало из того, что происходит”.

За исключением банковской работы, все остальное в Палестине Раулю нравится: “Что здесь хорошо, так это климат, день за днем солнце и тепло, так хорошо, иногда почти перебор, но, во всяком случае, это лучше снега с дождем”. Рядом с Хайфой находится прекрасный пляж, Бат-Галим, куда Рауль отправляется почти каждую субботу после обеда в компании нескольких друзей и молодых дам. Девушку, с которой он общается чаще, чем с остальными, зовут Дора Ароновски. По субботам, когда его “еврейские друзья празднуют шабат”, он работает, но, поскольку банк закрывается рано, он все же успевает на пляж.

Во время пасхальных каникул Рауль с двумя товарищами из банка едет автобусом марки “Вольво” в Тиберию недалеко от озера Кинерет, “по водам которого ходил Иисус”. Они посещают также города с преобладанием арабского населения, такие как Ош, Мина, Цфат и Акко, этот последний – “совершенно арабский город… один из самых живописных, какие я когда-либо видел, с чрезвычайно узкими дивными улочками, окруженный величественными стенами”. Здесь они столкнулись с арабской частью населения Палестины. Когда во время ночной прогулки они спросили у двух арабских женщин дорогу, ответом были “самые отборные ругательства”. “Мы бросились бежать со всех ног, потому что вдруг подумали, что совершили тяжелый грех, заговорив с женщинами в чадрах, и что арабы, похоже, легко хватаются за нож”.

Во время поездки Рауль заболел и слег с высокой температурой. Десять дней он пролежал в постели, во время болезни развлекаясь чтением романов и придумыванием возможных архитектурных решений для виллы в стиле функционализма, которую его родные как раз строили в Стокгольме.


Дом, в котором находился Голландский банк.

Прошло шесть недель, а Фройнд так и не озаботился положением Рауля, и это стало того раздражать. Как и следовало ожидать, Густав Валленберг смотрел на вещи по-другому. Его воодушевило письмо Фройнда, которое, на его взгляд, показывало, что Рауль заблуждается относительно шефа. В письме глава банка сообщал свои впечатления о Рауле: он “очень умный и культурный”, его поведение вызывает “симпатию и доброжелательность”, он проявляет “живой интерес ко всем сферам культуры, экономики и политики” и отличается “выгодным образом от большинства своих сверстников”. Радость и гордость деда не знали границ. “Лучшей и более убедительной характеристики, чем эта, ты никогда не мог бы получить, – писал он Раулю, посылая тому копию письма Фройнда. – Она будет иметь особую ценность, когда однажды ты приедешь домой и, вероятно, станешь искать себе место”.

Если Густав Валленберг надеялся, что эти слова Фройнда заставят Рауля изменить мнение, он ошибся. Напротив, Рауль выразил сожаление, что письмо произвело такое впечатление на деда. Сам он находит его “достаточно неискренним”. Они с Фройндом в сумме провели вместе часа четыре, и Рауль “не слишком доволен” тем, чему выучился в банке. Вопрос, вернется ли он туда после прохождения военной службы, оставался открытым.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю