Текст книги "Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой"

Автор книги: Бенгт Янгфельдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Беспокойство за Рауля

“Дела с учебой у Рауля идут хорошо, хотя он, конечно, не входит в число лучших учеников. Но, думаю, первенство принесло бы ему мало радости, ведь расплачиваться за него пришлось бы перенапряжением, – писала Май фон Дардель свекрови в середине февраля 1927 года. – Во всяком случае, его определенно считают одним из самых умных. С немецким им приходится сильно попотеть, так что уж этот язык они изучат досконально”. Из всего этого обоснованным было лишь первое утверждение: что Рауль умен. Во втором полугодии он тем не менее плохо учился, в результате чего не был переведен на следующий курс гимназии и вынужден был в начале осени сдавать переводной экзамен по христианству и математике.

Рауль в возрасте 12 лет, в 1924 году.

Двоюродные сестры Рауля Май Ниссер и Лусетта Кольвин и брат Ги на Брубю летом 1924 года.

Поскольку оценки по немецкому не улучшились, у семейства были все основания организовать еще одну поездку Рауля в Германию. Такое путешествие в самом деле планировалось, но вместо этого дедушка Густав в 1927 году отправил его в Англию. Английский был одним из любимых предметов, в котором он делал успехи. К тому же у него была возможность попрактиковаться в этом языке, так как летом в Швецию регулярно приезжали его двоюродные сестра и брат Лусетта и Фитц, дети тети Эльсы.

Достижения Рауля на втором году обучения в гимназии оказались в целом такими же скромными, как в первый год, с той лишь разницей, что оценки по немецкому еще более ухудшились. С этого момента он стал изучать четвертый иностранный язык, французский. Несмотря на очень средние оценки, его перевели в следующий, третий класс гимназии.

Лето 1928 года Рауль провел в усадьбе Эбботс Риптон в Англии. Это также оплатил дед. По прибытии в Лондон Рауля принял шведский посланник в Англии Эрик Пальмшерна. Он заранее забронировал для него номер в роскошном отеле “Сесиль”. В письме бабушка Рауля выражает некоторые соображения на этот счет, а также пишет о том, каким образом внук добирался до Лондона. Вопрос был щекотливым. Густав Валленберг не жалел средств для воспитания внука, но он сам и его супруга смотрели на жизнь весьма аскетично. Май фон Дардель вынуждена объясняться:

Вы также выражали опасения относительно того, как бы нам не переусердствовать, исполняя желания Рауля, особенно по поводу путешествия самолетом и отеля “Сесиль”. Но самолет вовсе не был желанием Рауля. Просто из-за даты окончания его занятий более дешевые пароходные рейсы из Мальмё совершенно не подходили, а выбрав пароход в Лондон из Гетеборга, мы выгадали бы не больше ста с чем-то крон. И я решила, пусть летит, но при условии, что сам, из своих денег, выплатит разницу. Ведь он уже много лет копит свои рождественские деньги. Отель “Сесиль” был ошибкой от начала до конца, и мы оба – и Рауль, и я – испытываем ужас при одной мысли о нем. […] Дорогая мамочка, не думайте, что я своим воспитанием прививаю Раулю привычки сынка миллионера. Наоборот, ему то и дело говорят, что нужно экономить на всем лишнем, чтобы хватило денег на важное. Я пока не замечала у него тяги к расточительству.

Рауль покинул Лондон 15 августа и вернулся домой как раз к началу учебного года. Густав Валленберг, находившийся в Стокгольме, сообщил в письме супруге, что на этот раз Рауль стал для него предметом “живейшего интереса”: “Он на самом деле умен и заметно пробудился”. Дед также “приложил старания к тому, чтобы обратить на него внимание разных членов семьи”.

После прошлогодних неудач в школе Рауль взял себя в руки. Он “невероятно занят, одна письменная работа следует за другой, то домашняя, то классная, и порой лишь часов в 11 он гасит лампу в своей комнате”, – отчитывается Май фон Дардель в письме к Анни Валленберг 11 октября.

Несмотря на оптимизм Май относительно учебы, оценки за осенний семестр показали лишь частичный прогресс. В связи с этим Рауль посвятил рождественские каникулы составлению “совершенно роскошного плана “повышения оценок за полугодие”. Однако эти планы не осуществились из-за нескольких протяженных болезней. В январе ему удалили аппендикс, а еще через несколько месяцев он заболел гриппом. Когда пришло время оценок за второе полугодие, он опять схватил “неуд” по немецкому, однако по русскому получил четверку. Плохую оценку по немецкому он объяснил перенесенной операцией.

Раулю легко давалась как письменная, так и устная речь, и во втором полугодии, когда гимназистам-третьекурсникам разрешили участие в написании выпускных итоговых сочинений, он получил возможность показать свои способности. Рауль писал на тему “Предпосылки и перспективы развития шведской промышленности (возможная речь на открытии промышленной выставки)”. “Поскольку я интересуюсь такими вещами, я состряпал довольно-таки сносное сочинение”, – сообщал он деду с напускной скромностью, уже прекрасно зная, что его сочинение удостоено высокой оценки. Для матери это его сочинение тоже стало предметом гордости: окольными путями до нее дошло, что один из учителей расхваливал работу Рауля в присутствии ее дяди, профессора физики, не зная, что тот доводится ей родственником, при этом заявляя: “Написано с большим знанием дела. Пройдет немного времени, и этот мальчик выступит с подобной речью на реальной выставке”.

Лето в Савойе

Весной 1929 года, как и в прежние годы, обсуждались планы Рауля на лето. Густав Валленберг объявил, что он, как и раньше, готов финансировать поездку внука за границу. Обдумывались еще одни каникулы в английской усадьбе, но потом решили, что в этом году Рауль поедет во Францию.

Как только кончились занятия, вся семья фон Дардель, кроме отца, выехала в Савойю. Первые дни Рауль провел вместе со всеми, но затем перебрался в курортный город Тонон-ле-Бен на французском берегу Женевского озера, чтобы пожить во французской семье. Месье Бурдийон, школьный инспектор, редко бывал дома, и преподаванием занималась мадам. Помимо Рауля в пансионе проживали еще четверо: мальчик из Парижа, молодая чешка и два молодых серба, причем у одного из них был голос такой силы, что “и мертвого разбудит”. Еще в весеннем письме деду Рауль обещал, что “соорудит послание позабавней”, как только позволит нагрузка в школе. И вот теперь настало время этого послания в виде шутливого описания серба с громовым голосом:

…когда он хочет сказать что-то остроумное, а этого он, разумеется, хочет всегда, его крик переходит в вопль, а вопль – в настоящий рык, который вчера затих по крайне мере не раньше, чем его обладатель в половине одиннадцатого заснул. Может статься, рык не прекратился и тогда, но об этом мне ничего не известно. Дело в том, что, слава Богу, его спальню от моей отделяют еще две комнаты. Однако от окончательных выводов воздержусь, ведь я здесь всего лишь второй день. Правда, диковатый рык этого серба на тему революции меня раздражает. Он постоянно с гордостью и энтузиазмом толкует о стачках и беспорядках, которые наблюдал или в которых участвовал в своем благополучном Белграде. Когда же он перестает рычать, он очень дружелюбен.

Две студийные фотографии Рауля в новом костюме, сшитом портным, в Тонон-ле-Бен.

“В первый день моего здесь пребывания я знал французский совсем чуть-чуть, – отчитывался Рауль в следующем своем письме, после того как пробыл во Франции почти две недели. – То есть с произношением у меня никогда не было трудностей, но что касается словарного запаса, то тут дело обстояло из рук вон плохо”. Каких-нибудь “занятных приключенческих книг”, как это было в английском поместье, в семейной библиотеке не оказалось, все только “скучная поэзия и т. п.”. Но мадам Бурдийон дала Раулю “Путешествие Нильса с дикими гусями” в переводе на французский, и всего за несколько дней он выучил “очень большое количество французских слов”. Кроме того, каждый день его обучают грамматике, он читает вслух и делает переводы со шведского. Поскольку Рауль обещал держать деда в курсе своих “возможных будущих успехов”, его третье письмо из Тонон-ле-Бен частично написано на хорошем – хотя и не без ошибок – французском. Свободное время Рауль посвящает купанию, гребле и длинным прогулкам, а однажды участвует в альпинистском походе на гору свыше 2 тыс. м высотой.

“Приятно удивленный” успехами Рауля на поприще французского языка, дед посылает внуку два сборника эссе шведского критика и историка культуры Кнута Хагберга. В них Рауль имел возможность почитать о выдающихся государственных деятелях и политиках, таких как Гладстон, Ллойд Джордж, Эдуард VII и Поль Дешанель – французский писатель, политик и президент. Рауль рад книгам, которые находит “удивительно хорошо написанными”, и каждый день устно переводит мадам Бурдийон по одному эссе.

Перед своим отъездом из Тонон-ле-Бен в начале августа он получает от деда поздравления с днем рождения и чек на 100 крон – “тоже чрезвычайно интересное чтение”, которое он “искренне оценил по достоинству”. Он также успевает сделать последние примерки у портного и не упускает возможности сфотографироваться в фотоателье в своем новом костюме и отправить снимки домой родным. “Что касается учебы и моих достижений за эти два месяца, то, думаю, я определенно могу сказать, что время даром не пропало”, – подводит он итог. Он также спешит порадовать деда тем, что пребывание в Тонон-ле-Бен окажется “весьма дешевым”: “Думаю, все вместе обойдется не дороже 700 [около 20 тыс.] крон”.

Разделил ли дед мнение Рауля о дешевизне поездки, неясно, ведь 700 крон составляли почти половину всего годового содержания Рауля (1500 крон). Как бы то ни было, нет сомнений, что он с радостью оказывал финансовую помощь своему внуку.

Будущий глава семьи

Пребывание в Тонон-ле-Бен дало желаемый результат: оценка по французскому за полугодие улучшилась. Да и вообще оценки оказались выше прошлогодних.

Рауль начал работать над успеваемостью, осознавая связь между благосклонностью и щедростью деда и собственными учебными достижениями. До выпускных экзаменов оставалось немногим более пяти месяцев. Всю весну он корпел над уроками, и оценки на выпускных экзаменах оказались лучшими за все годы гимназии: “отлично” по английскому, французскому и географии, “хорошо” по христианству, родному языку, немецкому, истории, философии, музыке, русскому и рисунку. Чуть похуже обстояло дело с биологией и физикой. К счастью для Рауля, математика в двух последних классах гимназии не входила в учебный план.

Хотя Рауль не получил высшего балла по шведскому языку, он явно обладал природной склонностью к языкам и поразительно хорошим для своего возраста слогом. Неслучайно дед так горячо хвалил его письма. Он много читал сверх школьной программы. Тетушка Амалия подарила ему на Рождество 1927 года книгу “Торговля и промышленность”, а дядя Якоб – вторую часть “Мировой истории” шведского историка Гримберга. “Обе книги я читаю с большим интересом”, – сообщал он бабушке. Два года спустя рождественский подарок тети состоял из подарочного купона в книжный магазин и книги “Мать Индия” Кэтрин Мэйо о социальных проблемах Индии. Рауль вообще очень интересовался социальными и экономическими вопросами и, по свидетельству матери, проглатывал даже годовые отчеты крупных компаний. Весной 1930 года он прочел несколько книг на внешнеполитические темы, а также ряд работ выдающихся экономистов, таких, как швед Густав Кассель и немец Фридрих Лист. Деду он объяснил, что теория экономики постепенно стала для него “настоящим хобби”. Густав Валленберг с удовлетворением приветствовал такое хобби, но при условии, что Рауль не забудет, что действительность не менее важна, чем теория: “Настоящее понимание вопросов экономической теории приходит… лишь в результате изучения реальностей жизни, ибо независимо от цифр много значит менталитет людей”.

Аналитическое мышление и способность Рауля формулировать свои мысли видны в его сочинении по шведскому языку на выпускном экзамене. Тема была “Наемные работники и работодатели”. Сочинение начиналось утверждением, выраженным с безапелляционностью семнадцатилетнего: “Борьба между наемными работниками и работодателями есть самая большая социальная проблема нашего времени. Вместо добрых отношений, которые должны были бы царить между низшими и высшими, между ними наблюдается агрессивная борьба – во многом из-за глупости, близорукости и властолюбия, присущих обеим сторонам”. За этим следует подробное описание резкого подъема машинного производства, приведшего к росту безработицы, что, в свою очередь, породило рабочее движение и марксистский лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” “Совершенно естественно, – пишет Рауль, – что слои населения, страдающие от гнета плохих экономических условий, пытаются с помощью насилия отвоевать для себя более приемлемое положение”, но одновременно “попытки жонглировать законами экономической жизни, к которым прибегало и прибегает рабочее движение, есть идея очень близорукая и глупая”. Однако позиция работодателей немногим лучше, считает автор сочинения, так как они “недооценивают значение хороших квалифицированных работников” и используют “ненужную жесткость и произвол”. Однако шаг за шагом стороны уже начинают корректировать свою точку зрения. Рабочее движение было вынуждено отказаться от своего “гордого Интернационала”, “убедившись в необходимости двигаться вперед с осторожностью”. А работодателям пришлось уточнить свою позицию по нескольким вопросам, и они “все чаще стали выдвигать разумное требование квалифицированности рабочей силы”. Сочинение заканчивается анализом различия между рынками труда в Европе и в США. Хотя преподаватель родного языка счел рассуждения Рауля “иногда неясными и даже неправильными”, он поставил высокую оценку.

Устный экзамен состоялся 12 мая, а на следующий день в доме семейства Дардель был устроен большой званый ужин. Гости состояли в основном из родственников старшего поколения, прежде всего со стороны Валленбергов. Преобладание на ужине людей преклонного возраста было обусловлено не только тем, что таковы были требования времени и традиции семьи. У Рауля по линии Валленбергов просто не было родных-сверстников. Его двоюродным братьям Марку и Петеру, сыновьям Маркуса-младшего (Додде), в 1930 году исполнилось соответственно шесть и четыре года. Это означало, что в своем поколении Рауль оказывался первым – после кузенов отца – в очереди за право принять ответственность за семейное дело.

Тетя Амалия и дядя Маркус находились за границей и не могли присутствовать на ужине, но прислали поздравления. Тетя Амалия к тому же подарила Раулю наручные часы, замечательные тем, что они “не только попеременно то ходят, то останавливаются и к тому же своими непрошеными, сеющими панику звонками будят среди ночи, но и показывают правильное время и отлично смотрятся на руке”. За еще одни такие часы Рауль даже готов повторить выпускные экзамены, которые были “почти что приятными”, писал он в благодарственном письме.

Письмо тете заканчивалось фразой: “С наилучшими пожеланиями, будущий капут” – то есть caput familiae, глава семьи. Шутливая формулировка была не лишена серьезности и реальных оснований. Рауль сознавал, что когда-нибудь ему предстоит занять ведущую роль в банковской и предпринимательской деятельности своей семьи. Это явствует и из благодарственного письма, написанного им в тот же день Маркусу-старшему: “Ваша доброта и заинтересованность, дядя Маркус, разумеется, являются для меня важным стимулом приложить максимум усилий в той или тех областях, в которых мне предстоит начать трудиться, и я надеюсь, что никогда не запятнаю семейное имя”.

Рауль и его мать в день экзамена.

Первый свой опыт знакомства с делами Валленбергов Рауль получил уже на следующий день после праздничного ужина. Он начал работать в стокгольмском отделении Enskilda Banken. На это место его устроил дядя Якоб. “Работа приносит мне огромную пользу, – писал он тете Амалии. – Во-первых, потому, что я могу хоть бегло ознакомиться с внешней организацией и различными отраслями банковского дела, а во-вторых, потому, что получаю представление о конторской работе и о том, каким надо быть, чтобы справляться с ней”. Обладал ли он сам такими качествами, оставалось открытым вопросом, этого он и сам еще не знал, однако пока он мог позволить себе шутить над такими вещами: “И банк тоже, по всей видимости, получает большую пользу от моей работы в нем. Уже на четвертый день службы в своих расчетах мне удалось выявить прямую банковскую прибыль на сумму 21 млн крон. Правда, позже оказалось, что указанная прибыль отчасти объясняется парой “незначительных” ошибок в моих калькуляциях”.

Одновременно с выпускными экзаменами Рауля произошли решающие изменения в жизни Густава Валленберга: он вышел на пенсию и вынужден был оставить свой пост шведского посланника в Стамбуле. Однако он решил не уезжать из Турции, где у него были хорошие деловые связи и приобретенное с годами прочное положение. Он также опасался, что, приехав в Швецию, утратит всякое влияние, и его вскоре начнут воспринимать как человека, у которого все в прошлом.

Гренадер лейб-гвардии полка

Проработав месяц в качестве банковского служащего, 16 июня Рауль поступил на военную службу по подготовке командного состава в лейб-гвардию в городе Эребру. В письмах к родным он описывает армейскую жизнь с комической стороны. “Я тружусь с большим рвением и патриотическим самопожертвованием и, защищая родину, ношусь взад-вперед по лесу и поворачиваюсь “напра-во!”, “нале-во!” и т. д. и т. п.”, – отчитывался он примерно месяц спустя тете Амалии. А через три недели тому же адресату он написал:

Инспектировать наш взвод приезжал полковник, ведь полковник – это нечто, по величию и высоте почти превосходящее солдатский ум. Поэтому Вы понимаете, тетя, что его прибытию предшествовали многие мистические церемонии вроде трехчасового полирования обуви и ружей. Полковник явился, взглянул и что-то рявкнул.

На мой вкус, самым захватывающим моментом боев, организованных ради милостивого инспектирования их нашим полковником, был тот, когда он при своем весе килограммов в 100 должен был перебраться через ров шириной в пару метров, через который мы, прочие, переправились как могли, барахтаясь в воде.

Огонь прекратился, весь взвод, затаив дыхание, наблюдал, как полковник шагает по мосточку, который сумел найти наш лейтенант после десяти минут комичных поисков. Между тем наш полк покоряет все новые и новые высоты. На днях нас посетил не кто иной, как сам командир дивизии, генерал Лильехёк. Разница между ним и полковником явствовала из того, что его визиту предшествовал еще более длительный процесс приведения в порядок личных вещей и оружия.

Военная служба в Эребру. Рауль – четвертый слева в верхнем ряду.

К концу срока службы Рауль подхватил желтуху и попал в военный госпиталь. Там он познакомился с Ингемаром Хедениусом, будущим профессором философии в Упсальском университете. “Мы были совершенно откровенны друг с другом, делясь чувствами и представлениями о жизни, – вспоминал Хедениус. – Мы оба принадлежали к высшему классу, но он, казалось, более гордился своей семьей, чем я своей. В то время я придерживался левых настроений, а он нет”. У Рауля была примесь еврейской крови, и он это подчеркивал. “Он говорил о себе как о “Валленберге и на одну восьмую еврее” и, похоже, считал это гарантией жизненного успеха”. В другой связи Хедениус приводит формулировку Рауля в еще более заостренном виде: “Такой человек, как я, Валленберг и одновременно наполовину еврей, непобедим”. Пусть эти сведения неточны (Рауль был евреем на одну шестнадцатую, со стороны матери), но интересно отметить, что в беседах он упоминал о своей еврейской крови.

Рауль и Хедениус, который был старше его на четыре года, мечтали о создании новой крупной ежедневной газеты, которая бы вытеснила все прочие. Рауль должен был стать владельцем, исполнительным директором и главным редактором, а Хедениус отвечал бы за политику и культуру. Если только они сохранят свою дружбу, то тогда им обеспечено “решающе влияние почти на все в нашей стране”. Когда юные пациенты не были заняты мечтанием о переделке мира, они сочиняли песни, по выражению Хедениуса, “к сожалению, более скабрезные, чем по-настоящему веселые”. Рауль писал слова, Хедениус музыку.

Рауль был молод, а его отношение к армейской жизни чересчур веселым, чтобы нравиться начальству. Рольф аф Клинтберг вспоминает:

Он сначала с огромным интересом старался стать идеальным солдатом и сумел заразить этим и других, так что не найти было более живого отделения, чем наше. В прочих отделениях народ с самого начал был настроен по отношению к военной службе небрежно. Однако вскоре оказалось, что лишенные всякого воображения командиры не в состоянии по достоинству оценить проявляемую Раулем заинтересованность, необычную для них. Результат не заставил себя ждать. Рауль стал сопротивляться и львиную долю своей энергии тратить на то, чтобы досадить младшим командирам. Был случай, когда два всем известных скандалиста из части явились в казарму пьяные и поломали там стулья и стол. Рауль, сам в рот не бравший крепких напитков и позволявший себе максимум сходить в ресторан и прилично поесть, немедленно бросился им на выручку и приложил всю свою энергию к тому, чтобы спасти их от наказания. Когда это не удалось, Рауль организовал триумфальное шествие для грешников до гауптвахты, а потом от нее: их донесли на скрещенных руках под возгласы “ура” до места заключения, а после отсидки принялись качать под приветственные крики единодушного собрания. Командование, ровным счетом ничего не понявшее, пришло к выводу, что Рауль сделался коммунистом.

На этом фоне стоит ли удивляться тому, что при демобилизации 20 декабря баллы у Рауля оказались весьма средними.