Текст книги "Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона"

Автор книги: Бен Макинтайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

The Evening Post

Вторник, 14 февраля 1939 года

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ВЗЛОМЩИК СЕЙФОВ ПРЕДСТАЛ ПЕРЕД СУДОМ

ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ИСКАЛА ПОЛИЦИЯ, АРЕСТОВАН ВО ВРЕМЯ СНА

ОН ОБВИНЯЕТСЯ В ОГРАБЛЕНИИ КЛУБА «УЭСТ-ПАРК ПАВИЛЬОН»

ОБВИНЯЕМЫЙ ЗАСТУПАЕТСЯ ЗА СВОЮ ПОДРУЖКУ

Ведшийся по всему острову поиск некоего Чапмена, сбежавшего от полиции во время рейда в отеле «Де ла Плат», подошел к концу. Благодаря полученной информации полиция округа Сент-Ильер обнаружила его спящим в пансионе на Сэнд-стрит. Чапмен подтвердил свою личность полицейским констеблям. Кроме того, он сознался, что вчера вечером совершил кражу в клубе «Уэст-парк павильон». Решив не создавать проблем полиции, Чапмен признался, что именно он взломал сейф в помещении клуба.

Этим утром Чапмен предстал перед мировым судьей.

Будучи оставлен под арестом до окончания расследования, он спросил, сможет ли его дама покинуть остров. «Моя девушка находится здесь, – вежливо сказал он. – Сейчас она оказалась в крайне неприятном положении. Ее подвергли перекрестному допросу и оставили под полицейским наблюдением. Я бы хотел попросить прекратить всякое расследование в отношении девушки, поскольку она не имеет ни малейшего представления о том, зачем мы здесь».

«Если бы она была достаточно сообразительна, она бы уже уехала, – ответил судья. – Мы не хотим, чтобы она оставалась здесь. Мы не предъявляем ей никаких обвинений, и она вольна покинуть остров в любое время».

Затем обвиняемый был препровожден в камеру. Его подружка, которую, как говорят, зовут Бетти Фармер, симпатичная блондинка с голубыми глазами и длинной стрижкой «паж», тоже покинула помещение суда.

За эти сорок восемь часов Бетти пришлось претерпеть немало унижений. Ее оставили под наблюдением управляющей отелем «Де ла Плаг», ее грубо допрашивали эти ужасные полицейские агенты, и вот теперь она вынуждена была переехать в куда более скромный, дешевый и грязный отель «Роял Яхт». Когда Чапмена в наручниках уводили из здания суда, она передала одному из охранников любовную записку, написанную на бланке отеля, попросив передать ее арестанту. Тот положил записку в карман, ухмыльнулся и махнул рукой.

Взлом в клубе «Уэст-парк павильон» был, разумеется, величайшей глупостью, обернувшейся впоследствии колоссальной удачей. Дарри и Энсон уже были отправлены обратно в Лондон, где им предстояло предстать перед Центральным уголовным судом по обвинению во множестве преступлений. Однако Чапмен совершил преступление на Джерси, с его древним правовым кодексом и традициями самоуправления, и теперь должен был предстать перед правосудием этого небольшого острова.

И вот 11 марта 1939 года Эдди предстал перед Королевским судом острова Джерси, признав себя виновным в краже со взломом и присвоении чужого имущества. Генеральный прокурор Джерси, выступая с обвинительной речью, указал на солидное криминальное досье Чапмена, подчеркнув, что взлом сейфа в ночном клубе «был произведен тщательно и умело, что доказывает значительный опыт обвиняемого в такого рода делах и демонстрирует тот факт, что именно этим искусством Чапмен предпочитает зарабатывать себе на жизнь». Прокурор потребовал, чтобы «опасный преступник, не пожелавший воспользоваться предоставленным ему шансом» получил максимальный предусмотренный законом срок – два года каторжных работ. Суд согласился с требованием прокурора.

Тюрьма острова Джерси, как вскоре обнаружил Чапмен, была «маленькой унылой клеткой», где горстка заключенных по восемь часов в день набивала матрасы, а спать приходилось на досках, поднятых на несколько футов над бетонным полом. Тюремный режим был удивительно расслабленным. Комендант тюрьмы, капитан Томас Чарльз Фостер, отставной военный, полагал, что заключенные являются досадным неудобством, отравляющим его в целом чрезвычайно приятную жизнь, состоявшую в основном из визитов к соседям, солнечных ванн и рыбалки. Когда Чапмен объявил, что служил в армии, Фостер тут же проникся к нему самыми теплыми чувствами, и вскоре Эдди уже «занимал должность личного ординарца» при коменданте, пропалывая его сад и убирая дом, примыкавший к тюремной больнице.

Солнечным днем 7 июля капитан Фостер, миссис Фостер и их восемнадцатилетний сын Эндрю, забравшись в машину, укатили на побережье, в Сен-Брелад. Они решили посетить ежегодный летний фестиваль Шотландского общества Джерси, бывший одним из самых ярких событий светской жизни острова. Чапмену в отсутствие коменданта было поручено отдраить кухню. Главный надзиратель Брайард в этот день взял отгул, оставив хозяйство на надзирателя Пакера. Пакер отпер центральные ворота, чтобы пропустить машину коменданта. Капитан Томас, великолепный в своем килте, пробормотал, выезжая: мол, Пакеру надо бы «хорошенько приглядывать за Чапменом».

Когда тарахтение комендантского авто затихло вдали, Эдди отложил швабру и бросился наверх, в пустую спальню Эндрю Фостера. Он извлек из гардероба юноши серый костюм в тонкую светлую полоску, коричневые туфли и мягкую фетровую шляпу и две клетчатые кепки, сделанные в Перте компанией Leach & Justice. Костюм оказался почти впору, лишь слегка узковат в подмышках. Кроме того, он обнаружил чемодан, куда упаковал очки коменданта, кувшин с шестипенсовыми монетками, которые собирала миссис Фостер, 13 фунтов, обнаруженные в ящике комендантского письменного стола, а также фонарь и кочергу, взятую у камина. Затем он вылез через слуховое окно, вскарабкался на крышу, спрыгнул в госпитальный двор, перелез через стену, утыканную битым стеклом, – и был таков. Работавшая в прачечной миссис Хамон заметила странную фигуру на крыше, однако решила, что это рабочий.

Час спустя надзиратель Пакер, занятый флиртом с дочерью смотрительницы, мисс Лесберд, случайно забрел на комендантскую кухню, решив глянуть, как идут дела у Чапмена. Увидев, что дом пуст, он не слишком встревожился. «Я все еще полагал, что Чапмен просто решил пошутить, спрятавшись где-то в тюрьме», – вспоминал он. Он поискал в саду и вокруг дома, затем вызвал остальных надзирателей, чтобы прочесать тюрьму. После этого Пакер запаниковал. Целых два часа ушло, чтобы разыскать капитана Фостера на ярмарке Шотландского общества. Начальника полиции срочно вызвали из гольф-клуба. Поисковый отряд во главе с Эндрю Фостером был отправлен следить за аэропортом. Были обысканы все отели и пансионы, кораблям запретили выходить в море. Каждый полицейский и добровольный помощник полиции был отправлен на охоту за человеком – самую грандиозную в истории острова.

Уолтер Пикар, живущий на Файв-Майл-Роуд, был одним из немногих жителей Джерси, ничего не знавших о побеге преступника. Он приятно проводил вечер под живой изгородью в компании женщины, не имевшей ничего общего с миссис Пикар. Завершив приятное свидание, Пикар с подружкой направился к машине, и очень удивились, разглядев в темноте мужчину, склонившегося над открытым капотом авто и явно пытавшегося завести двигатель.

Мужчина казался испуганным. Однако тут же объявил: «Спокойно! Я из полиции!» Пикар бросился на угонщика, девушка завизжала. Схватка оказалась недолгой: Пикар был сбит с ног и перелетел через стену живой изгороди, а Чапмен скрылся в темноте. На пассажирском сиденье авто пораженный Пикар увидел коричневую фетровую шляпу, фонарь и три бруска динамита.

Для Чапмена этот день оказался чрезвычайно насыщенным. Едва он отошел от тюрьмы на милю, как некий мистер А. А. Питчер любезно предложил подбросить его. Доехав до телефона-автомата, Чапмен позвонил в аэропорт – однако, как оказалось, последний самолет в Британию уже вылетел. Питчер довез его до пирса, откуда Чапмен отправился в кафе «Милано». После этого он зашел в отель «Ла Пулент» и заказал такси. Сообщив водителю, что его «интересуют каменоломни», Чапмен совершил небольшое путешествие по всем окрестным шахтам, выбрав то, что ему было нужно. Позднее, когда рабочие покинули карьер Л'Этак на западной оконечности Джерси, Чапмен перелез через ворота, обнаружил небольшой, но прочный бункер, где хранилась взрывчатка, и взломал его дверь с помощью ломика, взятого на местном складе инструментов. Его добычей стали 5 фунтов динамита и 200 детонаторов. Двигаясь с украденной взрывчаткой по Файв-Майл-Роуд, Чапмен заметил припаркованный автомобиль Уолтера Пикара и решил угнать его.

Понимая, что о стычке тотчас станет известно полиции, Чапмен продолжал идти, пока не наткнулся на пустующее бунгало Франка Ле Кесна. Он взломал дверь и зашел в дом. Там он приготовил себе чашку чаю (как потом жаловался хозяин, «изведя при этом столько заварки, что хватило бы на пятьдесят человек») и лег спать.

Между тем Уолтер Пикар изложил слегка откорректированную версию событий полицейским. Он утверждал, что ехал на собственном автомобиле домой, когда его остановила незнакомая молодая женщина, попросив подбросить до дома на Файв-Майл-Роуд. Он ответил, что может подбросить ее лишь до своего дома, но по пути она все-таки уговорила его доехать до ее жилища. Однако по дороге фары его авто вдруг по непонятной причине погасли. Он остановил машину, после чего его пассажирка сказала, что нужный ей дом совсем недалеко, и попросила проводить ее. Немного поколебавшись, он согласился. Он прошел уже полпути, когда, обернувшись, увидел, что фары его машины вновь горят. Он подошел к авто и увидел, как какой-то высокий мужчина возится с зажиганием. Незнакомец обернулся, ударил его и сбежал.

Даже полицейские сочли изобретенную Пикаром историю странной. А уж что подумала по этому поводу миссис Пикар, можно только догадываться.

Ранним утром следующего дня на Пьемонт-Бич появился рыбак, бесцельно бредущий куда-то с большой сетью для ловли креветок. Более пристальный взгляд обнаружил бы, что под рыбацким комбинезоном на нем надет деловой костюм, а под ним – полосатый купальник, принадлежащий Франку Ле Кесну. По мнению Чапмена, в воскресный день, когда отдыхающие нежатся под летним солнцем, купальный костюм может послужить неплохой маскировкой. Взрывчатки, которую он распихал по карманам, хватило бы, чтобы организовать небольшую войну.

Позже, тем же утром, милая дама по имени миссис Гордон Беннет сообщила, что человек, более или менее подходящий под описание бежавшего преступника, заходил в ее кафе на скале с видом на море. Старшина добровольной полиции Перси Лори и полицейский констебль Уильям Голдинг были отряжены проверить эту информацию. Оба были в штатском. Голдинг решил осмотреть берег, а Лори – пещеры, тут и там попадавшиеся в скалах. На пляже отдыхающие играли в футбол, за ними внимательно наблюдал высокий рыбак с сетью в руках. Голдинг подошел к нему.

– Вы – Чапмен, – произнес он.

– Это не мое имя, – сказал рыбак, отступая. – Вы ошиблись.

– Вы пойдете со мной без шума?

– Лучше попробуйте схватить меня! – ответил тот.

Голдинг протянул руку. Тут Чапмен закричал, что на него напали какие-то бандиты, громко призывая футболистов на помощь. Лори выскочил из пещер и поспешил на помощь коллеге, с другой стороны вмешались многочисленные зрители. Началась «всеобщая свалка»: полицейские пытались надеть на Чапмена наручники, их атаковали полуодетые отдыхающие. Потасовка завершилась, когда Голдинг, дотянувшись, ударил Чапмена в живот. «Кажется, этот удар был чувствительным для него», – сказал позже Голдинг. Однако еще более чувствительным, несомненно, было осознание того факта, что в карманах у него 8 фунтов взрывчатки и пятнадцать детонаторов и случайный взрыв неминуемо уничтожит его, полицейских, футболистов, а заодно и большую часть Пьемонт-Бич.

The Evening Post

Пятница, 6 июля 1939 года

ПОБЕГ УЗНИКА ИЗ ТЮРЬМЫ

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ПОИСКОВ, ОХВАТИВШИХ ВЕСЬ ОСТРОВ

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАПАДЕНИЕ НА АВТОЛЮБИТЕЛЯ

ИЗ КАРЬЕРА УКРАДЕНА ВЗРЫВЧАТКА

ПОЙМАН ПОСЛЕ ДРАКИ С ПОЛИЦЕЙСКИМ КОНСТЕБЛЕМ НА БЕРЕГУ

Не пробыв на свободе и 24 часов, узник, бежавший из муниципальной тюрьмы, был вновь препровожден за решетку. На всем протяжении поисков, охвативших весь остров, ни один полицейский не был отпущен с дежурства.

Сбежавшим оказался Эдвард Чапмен, обладатель целого ряда кличек, а также внушительного списка совершенных им в прошлом преступных деяний. Чапмен считается опасным преступником, сообщником множества уголовников и опасных личностей, специалистом по использованию динамита.

Чапмен был арестован сегодня, в два часа дня, после драки с полицейским констеблем на пляже в районе Пьемонта.

Когда тюремный фургон прибыл к месту событий, там уже собралась толпа желающих взглянуть на Чапмена хотя бы одним глазком. Появившийся преступник был совершенно спокоен, он с интересом и улыбкой на лице разглядывал окружающих его людей.

Позднее констебль округа Сент-Ильер выразил глубокую признательность всем без исключения полицейским, которые участвовали в самой захватывающей охоте на человека на Джерси за последние несколько лет.

Комендант тюрьмы капитан Фостер чувствовал себя одновременно взбешенным и униженным. Тюремный совет подверг его резкой критике за «крайне халатное исполнение служебных обязанностей, выразившееся в том, что заключенный со столь богатым криминальным прошлым, как у Чапмена, содержался в недопустимо вольных условиях». Фостер вымещал свой гнев на надзирателях, заключенных, но больше всего – на самом Чапмене, вновь водворенном в тюрьму. Комендант встретил его пафосной обличительной речью, обвинив, в частности, в том, что Чапмен просто-напросто придумал себе армейское прошлое, преследуя при этом собственные корыстные цели.

– Ты врал, ты никогда не был солдатом, ты лжец и заслуживаешь порки! – вопил комендант. – Зачем ты все это натворил?

Секунду подумав, Чапмен ответил честно:

– Во-первых, мне не нравится тюремная дисциплина. А во-вторых, я уверен, что, отсидев этот срок, буду отправлен в Англию, где меня упекут вновь, – и я подумал, что стоит попробовать избавить себя от остального.

Будучи водворенным обратно в камеру, Эдди занялся безрадостными подсчетами. После освобождения его отправят обратно в Лондон, где обвинят в целой серии преступлений, – как Дарри и Энсона, которые уже сидели в Дартмуре. По расчетам Чапмена выходило, что, в зависимости от доказательств, которыми располагает против него Скотланд-Ярд, ему предстоит провести за решеткой следующие примерно четырнадцать лет.

Население Джерси было крепко спаяно и чтило законы, и местные полицейские и муниципальные власти с подозрением относились к заключенному, который дерзнул обокрасть коменданта тюрьмы, швырял обитателей Джерси через живую изгородь и провоцировал массовые драки с участием полицейских.

6 сентября 1939 года Чапмен был доставлен на выездную сессию суда присяжных и приговорен еще к одному году тюрьмы в дополнение к полученному ранее сроку. Однако новость о его приговоре, к некоторому раздражению самого Чапмена, удостоилась единственного параграфа в The Evening Post: теперь у жителей Джерси были иные заботы. Четырьмя, днями ранее Британия объявила войну Германии.

3

Остров вступает в войну

Все войны – а в особенности та, о которой идет речь, – видятся людям в черно-белом изображении: добро и зло, победитель и побежденный, герой и трус, патриот и предатель. Однако для большинства тех, кто видит войну воочию, она выглядит совершенно иначе: как монотонная серая череда бед и компромиссов, иногда окрашивающаяся яркой вспышкой насилия. В войне все слишком запутанно, чтобы можно было легко разделить участников на героев и злодеев. Среди врагов всегда найдутся храбрецы, среди победителей – настоящие преступники, а между ними – множество обычных людей, которые пытаются понять, что происходит, или просто выжить. Далеко от полей брани война зачастую вынуждает людей делать немыслимый выбор в обстоятельствах, которых они не выбирали – и даже не могли себе представить. Большинство приспосабливается, кое-кто идет на сотрудничество с врагами, и лишь немногие обнаруживают в себе внутренний компас, о существовании которого раньше и не подозревали, и с его помощью находят верный путь.

Новость о войне лишь смутным эхом просочилась за стены тюрьмы Джерси. Тюремная баланда, и раньше малосъедобная, после введения норм на продукты стала еще отвратительнее. Некоторые охранники ушли в армию добровольцами, оставшиеся выдавали скудную и неточную информацию. Нацистский блицкриг – вторжение в Данию и Норвегию в апреле 1940-го, захват Франции, Бельгии, Люксембурга и Голландии не тронули Чапмена: ведь его мир умещался теперь на площади 6 на 6 футов. К 14 июня 1940 года, когда немцы вошли в Париж, он отсидел лишь половину своего трехлетнего срока.

Чапмен прочел все 200 книг тюремной библиотеки, а затем перечитал их. Обнаружив старые грамматические справочники, он начал самостоятельно изучать французский и подтягивать немецкий. Он учил наизусть стихи Теннисона, прочел «Очерки истории цивилизации» Герберта Уэллса – книгу, претендовавшую на описание исторических фактов, хотя на самом деле история в ней была щедро приправлена авторской философией. Чапмена поразила идея Уэллса о «всемирном государстве», в котором все нации будут сосуществовать в согласии. «Божество национализма должно присоединиться к остальным забытым божкам. Человечество – вот единственная истинная нация», – писал Уэллс. А тем временем злобный бог национал-социализма подбирался все ближе.

Чапмен вновь и вновь перечитывал любовную записку Бетти, написанную на бланке отеля «Роял Яхт». Но вскоре он получил еще одно письмо, которое на время полностью изгнало из его головы мысли о девушке, брошенной им в отеле «Де ла Плаг». Дело в том, что Фрида Стевенсон, танцовщица, с которой он когда-то жил в Шефердз-Буш, написала из Саутенд-он-Си, что Чапмен – отец ее годовалой дочери, родившейся в муниципальном госпитале Саутенда в июле 1939 года. Она назвала девочку Дианой, фамилия же ей досталась от человека, за которого Фрида вышла замуж после исчезновения Эдди, – Шейн. К письму была приложена фотография матери и дочери. Фрида жаловалась, что они находятся в крайней бедности, с трудом выживая на военном пайке, и просила прислать хоть немного денег. Чапмен просил у тюремного начальства разрешения ответить Фриде, однако капитан Фостер, все еще злившийся на него, отказал даже в этой невинной просьбе. Письма от Фриды продолжали поступать: сначала жалобные, а затем – все более озлобленные. Опечаленный невозможностью помочь Фриде и поддержать своего первого ребенка, лишенный даже крох человеческой теплоты и общения, запертый в тюрьме на маленьком острове посреди огромного моря, Чапмен впал в тяжелую депрессию.

The Evening Post

Суббота, 29 июня 1940 года

ОЖЕСТОЧЕННЫЕ АВИАУДАРЫ ПО НОРМАНДСКИМ ОСТРОВАМ

БОМБЫ ПАДАЮТ НА ГАВАНЬ

ОБА ОСТРОВА ПОНЕСЛИ ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ

Как минимум девять человек погибли и множество пострадали во время бомбардировки и обстрела, которым прошлой ночью подвергли остров Джерси германские самолеты. В нападении участвовало не менее трех машин.

Главным объектом авиаудара стала гавань. Бомбой разрушен пирс, что нанесло существенный урон собственности, принадлежавшей исключительно гражданским лицам…

Чапмен лежал на деревянных нарах, когда над головами островитян загудели первые самолеты люфтваффе. А три дня спустя Нормандские острова удостоились не самого приятного исторического отличия, став единственной частью Великобритании, оккупированной немцами в ходе Второй мировой войны. Немцам не было оказано никакого сопротивления: немногочисленные армейские части просто покинули острова. Большая часть гражданского населения, напротив, предпочла остаться. Что касается Чапмена, у него выбора не было. Он лениво думал, упадет ли бомба на тюрьму и что это принесет ему – смерть или возможность побега. Британцы, проживающие на Джерси, получили предписание местных властей не оказывать сопротивления. Бейлиф Александр Монкрифф Кутанш, председательствовавший на суде над Чапменом, велел подчиняться приказам немцев, сидеть по домам и вывесить белые флаги. Гитлер пришел к выводу, что после победы Германии в войне Джерси может стать идеальным курортом, где можно с удовольствием провести выходные.

После того как остров оккупировали немцы, управление тюрьмой, а также полицейскими силами без лишнего шума перешло в руки германской администрации. О запертых за каменными стенами заключенных все забыли. Тюремная пища стала еще более скудной, чем всегда: ведь свободным жителям Джерси самим приходилось буквально вырывать друг у друга те небогатые запасы, которые оставили им немцы. Чапмен размышлял и утешал себя мыслью, что, если к моменту его освобождения Джерси все еще будет оккупирован, его не смогут послать в Британию, где его ожидает куда более весомый тюремный срок.

Остров Джерси под германской оккупацией: сержант английской полиции получает указания от немецкого офицера.

Параллельно с местным судопроизводством немцы учредили свои собственные суды. В декабре 1940 года юному мойщику посуды из отеля «Мирамар» Энтони Чарлзу Фарамусу пришлось столкнуться с обеими гранями правосудия. Местный суд приговорил Фарамуса, двадцатилетнего жителя Джерси с репутацией хулигана, к шести месяцам заключения за то, что тот обманом присвоил 9 фунтов, получая паек якобы для своего иждивенца, которого никогда не существовало на самом деле. Немецкий полевой суд добавил к этому сроку еще месяц, поскольку у Фарамуса при себе оказалась листовка с антигерманской пропагандой.

Тихий, вежливый, с тоненькими усиками и выразительными глазами, Фарамус был странноватым, но милым парнем. По мнению Чапмена, он был безнадежным мошенником. Фарамус легко краснел, отличался «какой-то бессмысленной добротой» и замечательным остроумием совершенно непристойного свойства. Высокий и худой, он, казалось, может быть сбит с ног одним-единственным порывом ветра. До службы в отеле он работал парикмахером в Сент-Ильере. Чапмен и Фарамус стали соседями по камере, а затем и добрыми друзьями.

15 октября 1941 года, за несколько недель до своего двадцать шестого дня рождения, Чапмен наконец-то вышел на свободу. Бледный и исхудавший, он весил к тому моменту меньше 40 килограммов. У тюремных ворот его встречал Фарамус, освободившийся несколькими месяцами ранее. Чапмен ничего не знал о падении Греции и Югославии, о потопленном «Бисмарке» и Ленинградской блокаде, однако война наложила свой отпечаток и на Джерси. В последний день своей свободы Эдди бродил по пляжу, заполненному счастливыми, сытыми отдыхающими. Теперь оккупированный остров выглядел измученным и голодным: его жителям, несомненно, пришлось столкнуться с моральными проблемами, порождаемыми неизбежным выбором между сопротивлением, смирением и сотрудничеством с захватчиками.

Фарамус снял небольшое помещение в Сент-Илере, на Брод-стрит. Разжившись несколькими стульями, старыми зеркалами, ножницами и бритвами, они с Чапменом превратили его в некоторое подобие того, что с натяжкой можно было назвать парикмахерским салоном. Их клиентами, в большинстве, были немецкие офицеры, поскольку Нормандские острова, которые Гитлер считал ступенью к Британии, превратились теперь в огромную, тщательно охраняемую казарму, в которой разместилось самое крупное из немецких пехотных соединений.

Фарамус стриг немцам волосы и брил бороды, а Чапмен развлекал их светской беседой на своем убогом немецком. Одним из немногих британцев – завсегдатаев салона был бывший букмекер средних лет из Бирмингема по имени Дуглас Стирлинг. Приспособленец, каких во множестве порождает любая война, Стирлинг крутился на черном рынке, покупая у немцев сигареты, чай и алкоголь и с выгодой перепродавая их затем местному населению. Парикмахерская стала идеальной витриной для процветающего торгового предприятия, в котором незаконные доходы мирно соседствовали со стрижкой и бритьем вражеских солдат.

Как-то раз, выехав на велосипеде из дома – квартиры над парикмахерской, которую он снимал на пару с Фарамусом, – Чапмен забыл, что новый немецкий закон предписывает правостороннее движение, и врезался в немецкого курьера, неожиданно вылетевшего из-за угла на своем мотоцикле. В столкновении никто не пострадал, однако немцы были в ярости. Чапмена доставили в полицию, где его подвергли допросу сразу три офицера полевой жандармерии – немецкой военной полиции. Один из них – маленький человечек, говоривший на хорошем английском, – недружелюбно посмотрев на Чапмена, поинтересовался:

– Мы знаем, что у вас есть немецкое оружие. Где вы прячете германскую винтовку?

– У меня нет никаких немецких винтовок, – отвечал Чапмен.

– А иное оружие?

– Нет.

– Смотрите! Мы будем следить за вами, и если вы решите причинить нам неприятности, то неприятности сразу же возникнут у вас. Это предупреждение.

– Спасибо, что предупредили, – откликнулся Чапмен.

Это было не предупреждение – это была угроза. Чапмена оштрафовали на 80 рейхсмарок за нарушение правил уличного движения, однако гораздо неприятнее было то, что его, похоже, заподозрили в причастности к сопротивлению или даже во вредительстве. Неприятности с жандармерией тревожили Чапмена, заставив его изобретать план спасения с этого острова-тюрьмы. Результатами своих размышлений он поделился с Фарамусом и Стирлингом. Что, если они вызовутся служить нацистам в качестве разведчиков? В этом случае их, вполне вероятно, отправят в Великобританию в качестве тайных агентов. В крайнем случае это внесет в их монотонную жизнь некоторое разнообразие. Стирлинг воспринял предложение с энтузиазмом, заявив, что предложит сыну присоединиться к авантюре. Фарамус был более осторожен, но тоже согласился с тем, что этот план стоит попытаться претворить в жизнь.

Позже, вспоминая прошедшие годы, Эдди признавал, что мотивы его поведения в 1941 году были туманны и запутанны.

Позднее он сознался, что предложил себя немцам в качестве тайного агента с единственной целью – встретиться с Дианой, своей дочерью, которой он ни разу не видел: «Если бы мне удалось провести нацистов, я, возможно, получал шанс попасть в Британию», – писал он. Однако Чапмен достаточно хорошо знал свой собственный характер, чтобы понимать: вряд ли эта причина была единственной. «Сейчас это кажется каким-то обманом, – признавался он. – Возможно, и тогда это было лишь лукавство, и я не буду настаивать, что у решения, которое зрело в моей голове, не было иных мотивов. Оно пришло ко мне не сразу и не по мимолетному капризу». Он искренне ненавидел британский уклад. Как множество преступников, побывавших в тюрьме, он считал себя жертвой, а свои права – нарушенными. Более того, немцы с их дисциплиной, вежливостью и элегантной военной формой его во многом восхищали. Германская пропаганда напропалую хвасталась непобедимостью германской армии, утверждая, что оккупация будет длиться вечно. Эдди голодал, ему было скучно, он чувствовал необходимость встряхнуться. Во времена своей жизни в Сохо он крутился среди кинозвезд и часто воображал себя главным действующим лицом своей собственной кинодрамы. Он уже играл роль гангстера, швыряющего деньги направо и налево, и вот теперь решил примерить на себя гламурную роль шпиона. Его мало заботило – если вообще заботило, – правильно ли он поступает. Мысли об этом придут к нему позже.

Чапмен и Фарамус написали письмо, тщательно составляя немецкие фразы, и отправили его германскому командованию в Сент-Ильере, адресовав лично Отто фон Штульпнегелю, командующему оккупационными силами вермахта во Франции и на Нормандских островах. Через несколько дней Фарамуса и Чапмена вызвали в ставку германского командующего, где Эдди с деланой небрежностью заявил, что они с приятелем хотели бы предложить свои услуги немецкой секретной службе. Он перечислил свои преступления, объяснив, что в Британии его ждет арест, подчеркнул свое умение обращаться со взрывчаткой, завершив свой рассказ энергичными проклятиями в адрес Великобритании. «Он утверждал, что им движет месть, – вспоминал позднее Фарамус. – Он заявил, что никогда не принадлежал к британскому правящему классу и ищет лишь возможности расквитаться с ним». Командующий безучастно кивал, пока его секретарь конспектировал беседу, записывал имена и адреса молодых людей.

Потом наступило затишье. В течение нескольких дней Эдди «рассказывал о своем презрении к обществу», травившему его, и ненависти ко всему английскому каждому немецкому офицеру, забредавшему в парикмахерскую, – в надежде, что его слова донесут до германского командования. Однако дни шли за днями, а от генерала фон Штульпнегеля не поступало никаких известий. Их просьбу, похоже, отклонили или просто проигнорировали – в соответствии с вечным принципом, согласно которому следует отказывать каждому, кто добровольно просится на роль шпиона.

Чапмен почти забыл о своем замысле и вовсю занимался новым планом – организацией ночного клуба, торгующего алкоголем с черного рынка. Но как-то раз сырым сентябрьским вечером его и Фарамуса поднял с постели резкий стук в дверь и громкие голоса немцев. На пороге стояли два немецких офицера. Первой мыслью Эдди было, что его предложение о сотрудничестве с немецкой разведкой наконец-то приняли во внимание. Однако он очень сильно ошибался. Офицеры были не из разведки, а из гестапо. Чапмена и Фарамуса не рекрутировали, а арестовывали. Их заковали в наручники, запихнули в машину, ждавшую под моросящим дождем, и отвезли в порт. Принявший их гауптман – то есть капитан – резко сообщил парочке, Что они арестованы и при попытке побега будут застрелены на месте. Из машины их препроводили на небольшую баржу, пришвартованную у причала, и приковали наручниками к металлической штанге возле рулевой рубки. Взревел мотор, и баржа вышла из порта, держа курс на юг, где едва просвечивали сквозь морось берега Франции. Гестаповцы наслаждались теплом в каютах, пока Чапмен и Фарамус дрожали под ледяным дождем.

Следующие несколько часов узники провели в липкой лихорадке страха и непрерывном движении. Лучи холодного рассвета застали их в порте Сен-Мало, затем они провели два часа, прикованные наручниками к скамье в полицейском участке, где жандарм сунул им багет и кусок черствого сыра. После этого в запертом купе их доставили на поезде в Париж. Наконец узники прибыли на Северный вокзал, где их ожидали военный грузовик и вооруженный эскорт. Немецкие охранники молчали, игнорируя любые вопросы пленных. Фарамус был бледен от страха и тихо стонал, зажав голову руками, пока молчаливые гестаповцы везли их по просторным бульварам оккупированной французской столицы. Наконец грузовик въехал в широкие ворота, обвитые устрашающими кольцами колючей проволоки, – и они очутились в очередной тюрьме.