Текст книги "Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона"

Автор книги: Бен Макинтайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Однажды утром фон Грёнинг, появившись на пороге, сообщил Чапмену, что через несколько часов им предстоит отправиться в Берлин, чтобы «встретиться с людьми, занимающимися организацией диверсий, которых очень заинтересовала его история». Тем же вечером они расположились в гостинице «Александрия» на Миттельштрассе и тут же отправились на квартиру, где их уже ждали трое: капитан в форме вермахта, подполковник люфтваффе и эсэсовский офицер, который был очень пьян и по ходу встречи «то и дело, ни на кого не обращая внимания, прикладывался к бутылке с коньяком». Они задали Чапмену несколько весьма неопределенных вопросов – о заводе «Де Хавилланд» и других потенциальных целях для организации диверсий в Британии, в особенности о «предприятиях, имеющих жизненно важное значение, продукцию которых можно заменить, лишь организовав поставки соответствующей техники из Америки». Зигзаг разумно заметил, что все подобные предприятия тщательно охраняются. Пока собравшиеся пытались усвоить эту отрезвляющую мысль, была открыта еще одна бутылка бренди. Когда она подошла к концу, встреча завершилась.

Фон Грёнинг был в ярости, заявляя, что «это было отвратительно». По его словам, полковник был идиотом, а эсэсовец оказался пьян как сапожник. Чапмен тоже был несколько сбит с толку этой встречей, однако, как разведчик, он все же получил на ней кое-какую ценную информацию: высшие силы явно планировали послать его со следующей миссией в Британию. Что ж, раз так, то по возвращении он должен будет принести МИ-5 что-нибудь интересное.

Чапмен не полностью предавался праздности в эти дни ленивых прогулок по фьордам. Путешествуя на яхте в окрестностях Осло, он тщательно заполнял хранившийся у него в голове опросный лист с вопросами от МИ-5. Он отмечал возможные цели для Королевских ВВС – склады боеприпасов, огромные цистерны, в которых на перешейке Экберг хранилось горючее для самолетов люфтваффе, гавани, где стояли и заправлялись топливом подводные лодки. Он запоминал лица служивших в самых разных ведомствах немцев, с которыми ему приходилось встречаться, имена, которые удавалось узнать, адреса, по которым размещались подразделения немецкой администрации, описания стукачей и коллаборационистов, ошивавшихся в немецких барах. «Все будет зависеть от возможностей, которые тебе представятся», – говорил ему когда-то Ротшильд. Медленно, в глубокой тайне, он рисовал у себя в памяти карту немецких оккупационных сил в Осло.

В один из дней после возвращения из Берлина Чапмен вместе с Дагмар, снявшись с якоря, на своем маленьком ялике отправился исследовать Осло-фьорд. Лодка скользила в тени замка Акерхус. Чапмен стоял на руле. Они прошли мимо судоверфей Акер в сторону полуострова Бигдей – тонкой полоски земли, вдававшейся в гавань Осло, словно огромный вопросительный знак. Чапмен бросил якорь, и они вброд перешли на маленький, покрытый галькой пляж, на котором стояло несколько уединенных рыбацких хижин.

Бигдей был заповедником для норвежской элиты. Закрытая охраняемая территория была разделена на несколько участков, один из которых был собственностью королевской семьи. Теперь там жил Видкун Квислинг. Пробираясь через густые лесные заросли, парочка наткнулась на тропу, ведшую на вершину холма, где стоял огромный каменный дом. Когда-то он принадлежал норвежскому миллионеру, а теперь служил частной резиденцией, крепостью и административным центром для Квислинга. Он дал усадьбе имя «Гимле» – так в норвежской мифологии называется огромный чертог, где вечно обитают души праведников. Ведя Дагмар за руку, Чапмен шел вдоль усадьбы по кромке леса, пока они не заметили пулемет, стоявший у запертых ворот усадьбы. За воротами начиналась липовая аллея, тянувшаяся до самого особняка. Зигзаг взглядом измерил высоту ограждений и сосчитал вооруженных охранников.

Вернувшись на борт, Эдди откупорил бутылку коньяка, отошел от берега и, пока лодка скользила по волнам, оставил Дагмар у руля, сам же наскоро набросал карту усадьбы Квислинга со всеми укреплениями: для Тара Робертсона она была бы чрезвычайно интересна.

Чапмен так ни разу и не смог объяснить, когда и, главное, почему он решил открыться Дагмар. Скорее всего, он больше не мог лгать ей. Позже он отрицал, что «в этот момент был под влиянием алкоголя»: как раз это заставляет нас предположить, что он, по-видимому, был хотя бы немного во хмелю. «Ледяной фронт», несомненно, также сыграл свою роль. Дагмар презирали ее собственные соотечественники, считая «нацистской шлюхой», и, хотя она сама, Чапмен и еще горстка участников норвежского Сопротивления знали, что это не так, он видел, как это презрение отравляет ей жизнь. Чапмен знал, что «рискует потерять ее, продолжая притворяться немцем», а сохранить Дагмар было для него важнее всего на свете.

Отойдя подальше вдоль берега, Чапмен бросил якорь. В сумерках, взяв Дагмар за руки, он признался во всем: что он – британский агент, что немцы считают его своим агентом и что, скорее всего, вскоре его забросят в Британию с заданием. Дагмар была заинтригована: она всегда подозревала, что он не немец. Но, главное, она испытала облегчение: ведь его признание позволило ей раскрыть собственные мотивы и чувства. Она позволила себе увлечься мужчиной, которого считала немцем, поскольку полагала, что он обладает полезной для Сопротивления информацией, – но также и потому, что он был симпатичным, обаятельным и щедрым. Теперь, зная о нем все, она могла любить его, не чувствуя стыда. Ей было интересно подробнее узнать о работе Чапмена на британцев, однако он заявил, что чем меньше она будет знать, тем лучше. Он попросил ее поклясться сохранить все в тайне. Она поклялась – и унесла его тайну в могилу.

Таким образом, Дагмар Лалум неофициально поступила в распоряжение британской секретной службы. «Ты можешь быть полезна», – заявил ей Чапмен. Кажется, фон Грёнинг ей симпатизировал; ей следовало пользоваться любой возможностью пообщаться с ним наедине и расположить его к свободной беседе. Кроме того, она могла помочь ему собрать информацию о других сотрудниках абвера, работающих в Осло.

Решение Чапмена открыться Дагмар было честной, но опасной игрой. Ее ненависть к немцам казалась столь же искренней, как и любовь к нему. Он не думал, что в «Ритц» ее подослали немцы, чтобы заманить его в ловушку. Но и не мог быть твердо уверен в обратном. Он подверг ее небольшой проверке: попросил выяснить адрес штаб-квартиры абвера в Осло, который уже знал сам. Если она сможет указать местонахождение штаб-квартиры абвера, это станет доказательством ее искренности; если же она не справится с задачей – что ж, тогда, возможно, он вскоре окажется в застенках гестапо или погибнет. Дагмар взялась за поручение с радостью.

Следующие несколько дней были тревожными. Чапмен умышленно оставлял Дагмар в компании Преториуса, Хольста и фон Грёнинга, после тщательно изучая их лица, выискивая признаки изменения отношения, которые свидетельствовали бы о предательстве. Однако он не заметил и тени подозрения. Через два дня после его признания Дагмар шепнула, что достала нужную ему информацию. Штаб-квартира абвера располагалась на Клингенбергатте, 8, ее возглавлял морской офицер с четырьмя кольцами на рукаве. Чапмен вздохнул свободно. Дагмар не только была честна с ним, она могла стать первоклассным агентом, грозной помощницей агента Зигзага.

Казалось, Дагмар была посвящена в интересную информацию самого разного рода. Да и помимо этого, она могла оказаться неоценимой помощницей. Мужчина, фотографирующий военный объект, внушает подозрения, – но кто заподозрит в чем-нибудь молодого человека, делающего снимки своей норвежской подружки?

В двадцать девятый день рождения Чапмена фон Грёнинг устроил для него вечеринку у себя на квартире. Томас подарил ему радиоприемник, Хольст – пепельницу из слоновой кости, а сам фон Грёнинг – репродукцию Ван Гога. Дагмар испекла пирог и сделала множество снимков с вечеринки – на память. Той же ночью Чапмен забрался на чердак дома по Капелвейн, 15, отогнул край железного листа, закрывавшего деревянную балку рядом с каминной трубой, и спрятал в отверстие отснятую Дагмар пленку: на ней были изображения всех сотрудников абвера в Осло, аккуратно зафиксированные фотокамерой симпатичной рассеянной норвежской девушки, которую никто не мог заподозрить в шпионаже.

Совместная шпионская работа Эдди Чапмена и Дагмар Лалум была также и первой, пока еще частной попыткой сотрудничества между британской секретной службой и норвежским подпольем. По своим каналам связи с Сопротивлением Дагмар получала информацию о грядущих событиях. Как-то раз вечером Чапмен с Дагмар оказались рядом с университетом: там проходила студенческая демонстрация протеста против попыток внедрить нацистскую идеологию в образование. Внезапно появилась полиция и налетела на демонстрантов, хватая студенческих лидеров. Дагмар указала пальцем на молодого человека, которого тащили полицейские, шепнув Эдди, что тот был членом «Джоссингса» – одной из подпольных групп Сопротивления. Чапмен, размахивая эсэсовским пропуском, остановил полицейских, потребовав немедленно освободить молодого друга Дагмар. После громкого спора сначала с немецким солдатом, а потом – и с офицером требование было удовлетворено.

10 июля 1943 года Дагмар с Чапменом шли по улицам Осло, держась за руки. Внезапно Дагмар, попросив Чапмена подождать, скрылась в табачной лавке. Она вернулась через несколько минут, ничего не купив; она была взволнована, щеки ее покрылись румянцем. «Союзники захватили Сицилию», – шепнула она Чапмену. Эту новость не передавали по норвежскому радио, Дагмар могла получить ее только от подпольщиков. На расспросы Чапмена она отвечала, не раскрывая имен, но сообщив, что ей рассказали об этом члены норвежской патриотической группы «Джоссингс».

Не в последний раз Чапмен задался вопросом: кто же из них был инициатором знакомства в баре отеля «Ритц»?

23

Диверсант-консультант

В конце лета 1943 года, когда фьорды тронуло первыми холодами, Чапмен был вызван на квартиру фон Грёнинга, где ему вручили контракт на «новую диверсионную работу в Британии», как гласил сам документ. Ему следует подписать договор в отмеченном месте, любезно пояснил его шеф, подталкивая к нему через стол лист бумаги и отвинчивая колпачок с серебряной перьевой ручки. Контракт был похож на первый и обещал точно такое же вознаграждение. Чапмен внимательно прочел документ и передал обратно, заявив, что «не рассматривает предложений подобного уровня», и, потом, у него пока достаточно денег.

Фон Грёнинг был поражен, а затем впал в ярость. Начался жаркий спор: немец едко заявлял, что без его помощи Чапмен все еще гнил бы в Роменвиле или давно был бы мертв. Чапмен отказывался уступать, заявляя, что сделанное ему предложение слишком расплывчато, что простая диверсия – нестоящее дело, а предложенное вознаграждение недостаточно. На самом деле его отказ был лишь уловкой: он хотел, во-первых, оттянуть момент расставания с Дагмар, а во-вторых, получить более ясное описание миссии, чтобы сообщить о ней своему британскому руководству. Инструкции Робертсона были ясны: выясни, чего хотят немцы, и мы поймем, чего им не хватает. Влияние фон Грёнинга было серьезно поколеблено его зависимостью от Чапмена, которая стала определяющим моментом в отношениях немца и его протеже. Теперь фон Грёнинг нуждался в своем агенте больше, нежели тот в нем. Немец кипел, вопил, грозил всеми известными карами, пока лицо у него не стало опасно багроветь, а жилы на шее не вздулись, как веревки. Наконец он отпустил Чапмена, пообещав урезать его денежное довольствие. Чапмен пожал плечами: если его доход сократится, фон Грёнинг тут же ощутит это на своем собственном кармане.

Неделю ситуация оставалась тупиковой. Один за другим к нему подходили сотрудники абвера – Преториус, Хольст, даже секретарши, – рассказывая о ярости фон Грёнинга и опасных последствиях, которыми грозит отказ подписать контракт. Чапмен стоял на своем, утверждая, что ждет более масштабной и интересной задачи и не собирается браться за подобные неясные поручения. Когда фон Грёнинг вовсе лишил его денежных поступлений, Чапмен написал ему яростное письмо, заявляя, что, если тот будет настаивать на своем, он готов вернуться назад, в Роменвиль, и встретить свою судьбу.

В конце концов фон Грёнинг отступил. Чапмен знал, что так оно и будет. Его шеф улетел в Берлин и на следующий день вернулся в отличном настроении. Руководство абвера предложило для Чапмена новую, важную шпионскую миссию, которая предполагала значительное вознаграждение. Чапмена отправят обратно в Британию, чтобы тот выяснил, за счет чего враг выигрывает подводную войну.

В первые три года военных действий германские подводные лодки жестоко и с неизменным успехом истребляли суда союзников. Рыская в поисках добычи целыми «волчьими стаями», субмарины наносили удары с ужасающей эффективностью, как Чапмен знал из своего личного опыта, и уходили обратно в море незамеченными и, как правило, неповрежденными. Однако в последнее время расстановка сил начала меняться: немецкие подводные лодки теперь становились объектами охоты и шли на дно с пугающей частотой. Немцы не знали, что код «Энигмы» был взломан, поэтому в Берлине решили, что британцы изобрели какую-то сложную систему – прибор для обнаружения подлодок, которая позволяет засечь субмарину с поверхности океана и действовать против нее – хитростью или силой. Чапмен должен был выяснить, что это за прибор и как он действует, сфотографировать его, если возможно, украсть и доставить своему немецкому руководству. За это ему было обещано 600 тысяч рейхсмарок плюс сумма эквивалентная 200 тысячам рейхсмарок в любой валюте по его выбору и руководство собственным подразделением абвера в одной из стран оккупированной Европы.

Это была невероятная удача, награда за предыдущую, почти невыполнимую миссию и явственный признак веры немцев в его возможности и его лояльность. Поначалу Зигзаг колебался, заявляя, что ничего не знает о технической стороне дела и «ему потребуется обучение, чтобы понять, что именно искать». Эти проблемы будут решены, заявил фон Грёнинг с услужливостью человека, вдруг получившего возможность состричь огромные дивиденды с вложенных инвестиций.

Чтобы Чапмен мог найти это воображаемое оружие, его должны будут посвятить в самые глубокие тайны германского подводного флота. В документе, пришедшем из Берлина, содержалась вся информация, как известная, так и предполагаемая, об искомом приборе, обнаруживающем субмарины. Через несколько дней в компании Хольста и фон Грёнинга Чапмен отправился в норвежский порт Тронхейм, где трое чрезвычайно подозрительных офицера морской разведки описали, как мало они знают о способностях британцев обнаруживать подводные лодки. Они предположили, что англичане, возможно, используют для поиска субмарин какой-то параболический рефлектор, ловящий отраженный луч. Детонаторы, используемые в британских глубинных бомбах, также, похоже, имеют встроенный прибор, измеряющий расстояние до цели, использование которого позволяет наносить максимальные разрушения. Как работают британские гидроакустические станции и гидролокаторы более позднего поколения, для них было полнейшей загадкой: они полагали, что в них, вероятно, используется «устройство на основе инфракрасных лучей», телевизионная система либо же приспособления, улавливающие и измеряющие излучаемое подлодкой тепло.

У Чапмена сложилось впечатление, что «эти люди очень мало знают о приборах, способных обнаруживать подлодки» и «крайне переживают» по поводу секретного оружия, способного днем и ночью отслеживать субмарины на расстоянии до 200 миль. Одна из подлодок, рассказывали они, была атакована при плохой погоде и сильном тумане, что до этого казалось невозможным. Подлодки гибли все чаще. Офицеры признались, что не имеют представления о происхождении этого прибора, и предлагали обратить внимание на инженерную часть в Кенсингтоне, где, возможно, производят эту технику. В ходе беседы, пока Чапмен делал пометки, старший офицер морской разведки постоянно смотрел на него, под конец обмолвившись, что явно где-то его видел.

После возвращения в Осло Чапмен был вызван к капитану первого ранга Реймару фон Бонину, руководителю абвера в оккупированной Норвегии. Это была их первая и единственная встреча. За обедом в огромной квартире фон Бонина на Мунтесгате лысеющий флотский офицер, в полной морской форме, с четырьмя золотыми планками на рукаве, рассказал, что британский прибор для обнаружения субмарин настолько чувствителен, что способен засечь подлодку, лежащую на дне с выключенными двигателями, и предположил, что британцы, возможно, «использовали рентгеновские лучи или что-нибудь в этом роде».

Миссия была назначена на март 1944 года. Как и в прошлый раз, Чапмена предполагалось выбросить с парашютом над одним из отдаленных районов Британии со всем необходимым оборудованием. Как только он узнает что-либо о приборе или, еще лучше, добудет его, он должен будет украсть небольшое рыбацкое судно у южного побережья Англии и отплыть на нем на 10 миль от берега, где его подберет гидросамолет и доставит к берегам Европы. В абвере, по-видимому, искренне полагали, что Чапмен в воюющей стране сможет запросто украсть лодку и уйти на ней в море: быть может, это было обычное проявление невежества, возможно, вера в криминальные таланты Чапмена, а может, и то и другое разом. Его отвезли в Берген, где он провел три дня, под руководством начальника гавани тренируясь в навигации на небольшом рыбачьем баркасе.

Приготовления к включению Чапмена в войну на море были, однако, прерваны иными разразившимися боевыми действиями – очередной борьбой за передел сфер влияния, на сей раз среди высшего германского командования. В декабре прибывший из Берлина старший офицер военно-воздушных сил заявил, что «Чапмен – именно тот человек, который нужен люфтваффе для ответственной миссии». У люфтваффе оказались собственные планы на знаменитого британского шпиона – и собственная паранойя. Чапмену рассказали о второй, альтернативной миссии: пока немецкие подлодки страдали от нового британского прибора, отслеживающего их перемещения, британские ночные истребители выигрывали войну в воздухе благодаря еще одному секретному изобретению. Незадолго до описываемых событий немцы сбили английский самолет, на котором была установлена неизвестная доселе радиолокационная система. Во время крушения на машине уцелело недостаточно оборудования, чтобы по нему можно было восстановить первоначальный вид прибора, однако вполне достаточно для понимания того факта, что люфтваффе столкнулись с новым и весьма опасным оружием. Речь, по-видимому, шла о созданной в США радиолокационной системе AI10, которая использовалась на английских истребителях и бомбардировщиках, в особенности на «москито», с конца 1943 года. Чапмену объявили, что «он сможет запросить любое вознаграждение, если добудет фотографии или чертежи этого прибора».

Еще несколько месяцев назад Чапмен внушал немцам серьезные подозрения. Теперь, когда им приходилось обороняться, он оказался «золотым мальчиком» абвера, за которого дрались авиация и флот, отстаивая каждый свою миссию как наиболее приоритетную. Наконец в борьбу между ведомствами вмешался фон Грёнинг, заявивший, что задание флотского командования будет приоритетным (и флот заплатит за операцию), а радиолокатор для истребителей станет дополнительной целью.

Умениям Чапмена тем временем нашли практическое применение: подобно почетному профессору шпионажа, он проводил семинары в качестве консультанта на гонорарах, рассказывая о методах диверсионной работы избранным группам секретных агентов, используя в качестве учебного примера фальшивую диверсию на заводе «Де Хавилланд». Раньше Чапмена не допускали к работе с рацией, однако теперь его попросили учить телеграфированию двух молодых исландцев, Хьятли Бьорнссона и Сигурдура Нордманна Юлиуссона. Немцы полагали, что союзники, вполне вероятно, вторгнутся на континент, используя как плацдарм Исландию, так что абвер начал работу по созданию в этой стране своей шпионской сети. Бьорнссон и Юлиуссон были завербованы в Дании неким Губрандуром Хлидаром, странноватым исландским ветеринаром, больше интересовавшимся искусственным осеменением, в котором был признанным специалистом, нежели шпионажем, где он никак не мог считаться профессионалом. Завербовав Бьорнссона и Юлиуссона, он еще раз доказал, что слишком сильно привязан к своим пробиркам: оба были полны энтузиазма, однако отличались изрядным тупоумием. Для того чтобы они освоили хотя бы базовые навыки работы с рацией, потребовалось несколько недель интенсивной учебы.

Тем временем рассыпались последние остатки команды, собравшейся некогда на вилле Бретоньер. Отношения между фон Грёнингом и Преториусом, никогда не бывшие дружескими, постоянно ухудшались. Нервный и обидчивый Преториус обвинял фон Грёнинга в кознях, ставящих целью задержать его в Осло и тем самым лишить его героического фронтового будущего, о котором он грезил. В конце концов многочисленные обращения Преториуса к высшему командованию с просьбами перевести его в какое-нибудь другое место службы возымели действие. Преториус был счастлив, невзирая на то что его новая служба имела мало общего с жестокостью нацистской военной машины, не говоря уже о деяниях тевтонских героев прошлого. Преториус, уверенный в исключительном терапевтическом и культурном воздействии английских народных танцев, каким-то образом сумел убедить в этом и германские власти и в результате был назначен инструктором вермахта по танцам.

Когда Чапмен поинтересовался у фон Грёнинга, куда исчез юный наци, тот, с гадливым выражением лица, ответил, что Преториус «разъезжает по Германии и учит солдат танцу с мечами, танцу с вращениями и прочим пляскам, которым научился в Англии». Это назначение не столько позабавило, сколько поразило фон Грёнинга: решение найти применение талантам его бывшего зама на танцевальном фронте еще раз доказывало, что высшее командование в Германии находится в руках идиотов. Через несколько недель Преториус прислал фотографию, на которой он давал урок танцев немецким солдатам (к сожалению, она не сохранилась). Человек, которого Чапмен знал как Томаса, был излишне педантичным и весьма раздражающим компаньоном, однако настоящим кладезем эксцентрики. Так или иначе, но Чапмен даже слегка пожалел, что танцующий нацист, упаковав белый костюм и бальные туфли, навсегда улетел в вихре вальса из его жизни.

По вечерам, оставаясь вдвоем, Чапмен и фон Грёнинг строили планы на будущее. Нет, речь шла не о подробностях шпионской работы, а о планах, которые строят старые друзья, чтобы поддержать свой дух в дурные времена. Они решили на паях открыть в Париже клуб или бар: Чапмен займется управлением, а Дагмар будет принимать гостей. Подобное вложение, намекнул фон Грёнинг, станет «хорошей базой для его работы» после войны. Однако оба понимали, что все это лишь фантазии. Теперь, когда Преториус не путался у него под ногами, фон Грёнинг стал более искренним и открытым. Он больше не считал нужным демонстрировать ура-патриотизм, которого отнюдь не испытывал, и не скрывал своих мыслей по поводу нацизма: «Гитлер больше не отвечает за военные операции. Все в руках Генерального штаба, и в приказах по армии больше никто не читает слов: „Я, Гитлер, приказываю“…» Он по секрету признался Чапмену, что восторгается Черчиллем, и каждый вечер, лежа в постели, слушает Би-би-си. Когда в новостях сообщили, что в лагере военнопленных Шталаг-3 были расстреляны английские офицеры, фон Грёнинг не скрывал своего недовольства. Он даже выражал антигитлеровские взгляды на публике, а как-то раз признался Чапмену, что массовое убийство евреев в Европе вызывает у него отвращение, по секрету сообщив, что его сестра Доротея недавно удочерила еврейскую девочку, чтобы спасти ее от газовой камеры.

Фон Грёнинг был патриотом Германии старого толка, стремившимся к победе в войне, но испытывавшим отвращение к ужасам нацизма. Подобные взгляды часто встречались среди офицеров абвера. Вильгельм Канарис предпочитал продвигать тех, кто был верен ему, а не национал-социалистической партии; существуют свидетельства того, что в течение долгого времени он и его сотрудники строили заговоры против Гитлера. Канарис брал евреев на работу в абвер, другим евреям просто помогал спастись; по некоторым данным, он даже поставлял союзникам разведывательную информацию касательно планов гитлеровцев. Учитывая активное соперничество между абвером и СС, в адрес Канариса постоянно звучали обвинения в пораженческих настроениях, если не в прямом предательстве. Шеф абвера был отстранен от фактического командования и вскоре самым драматичным образом пал жертвой нацистских лоялистов.

С приближением даты отъезда Чапмен и Дагмар тоже начали строить планы. С момента его признания на лодке Дагмар знала, что однажды он оставит ее и вернется в Англию. Они тоже фантазировали о будущем, воображая клуб, который они откроют в Париже, своих будущих детей и те места, в которые они отправятся после войны. Чапмен сказал, что и после его отъезда она должна продолжать действовать в качестве его агента, поддерживая контакты с сотрудниками абвера и держа глаза и уши открытыми для любой интересной информации. Он устроит так, что англичане выйдут с ней на связь, как только представится безопасная возможность, однако она «не должна доверять никому до тех пор, пока к ней не придет человек, который назовет ее полное имя – Дагмар Моне Хансен Лалум». Поскольку она будет действовать как британский агент, торжественно объявил Чапмен, ее работа будет оплачиваться.

Подобно тому, как он оставил МИ-5 инструкции в отношении Фриды, теперь Чапмен занялся судьбой Дагмар. Фон Грёнингу было поручено ежемесячно платить ей 600 крон с его счета, пока он не даст иных указаний. Кроме того, ее должны будут обеспечить жильем. Фон Грёнинг с готовностью согласился: пока Дагмар оставалась на попечении немцев, он мог быть уверен в лояльности Чапмена. Хольста отрядили на поиски подходящего жилища, и вскоре Дагмар переехала в уютную маленькую квартиру на Туленсгате, 4а. Теперь у Чапмена были уже две женщины, находившиеся под защитой двух секретных служб двух воюющих между собой стран.

Через одиннадцать месяцев после прибытия в Норвегию, 8 марта 1944 года, Чапмен сел в самолет, направляющийся в Берлин, который должен был стать для него промежуточным пунктом на пути в Париж, а затем – в Англию. Расставание с Дагмар было мучительным. Его самого ждало неясное будущее, однако ей со всех сторон грозила опасность: ведь, будучи британским агентом и даже получая за это деньги, она в то же время оставалась под «защитой» абвера. Если предательство Чапмена раскроется, она тоже попадет под подозрение. Если немцы проиграют войну, соотечественники могут подвергнуть ее наказанию за «коллаборационизм». Дагмар плакала, но утверждала, что ничего не боится. Если норвежцы будут насмехаться над ней, она ответит, чтобы они «занимались своим делом». Если сплетницам из Эйдсволла хочется квохтать и ворчать на своих кухнях – что ж, пускай! Они обменялись обещаниями: она сохранит его тайну – а он однажды, когда-нибудь, вернется к ней.

По пути в Берлин фон Грёнинг обсудил с Чапменом детали предстоящей миссии. Он, как и в прошлый раз, будет пользоваться кодом «с двойной перестановкой» на основе кодового слова АНТИДЕКЛЕРИКАЛИЗАЦИОНИЗМ (Чапмен не собирался упрощать жизнь своим германским корреспондентам). Время и место передач будет рассчитываться по формуле на основе строки из песни времен Первой мировой войны «Верните меня в старую добрую Англию» – «В Ливерпуль, Лидс или Бирмингем, все равно…». Оставалось лишь выбрать контрольный сигнал – слово или фразу, означающую, что Чапмен работает не под контролем врага. Чапмен уже сделал выбор. Эквивалентом пяти F, показывающим, что он действует свободно, будет слово ДАГМАР, вставленное в радиограмму. Фон Грёнинг информировал Париж и Берлин: «Если в радиограмме отсутствует слово ДАГМАР, значит, агент работает под контролем врага».

В контрольном сигнале, выбранном Чапменом, содержалось предупреждение его германским шефам: если с Дагмар что-нибудь случится, он будет считать себя свободным от любых обязательств.

24

Обед в «Лютеции»

Зигзаг исчез; все считали его мертвым. Когда «наиболее секретные источники» перехватили радиограмму с просьбой к лиссабонской штаб-квартире абвера «подыскать конспиративную квартиру для Фрицхена по просьбе из Берлина», появилась небольшая надежда. Однако эта просьба не имела продолжения, и упоминаний о Фрицхене больше не встречалось. Радиооператоры и расшифровщики из Блетчли-Парка продолжали прочесывать радиоэфир в поисках любых следов агента. Черчилль лично просил информировать его, когда (точнее, если) Зигзаг вновь проявится. Однако в эфире стояла тишина: не было ни информации от самого Чапмена, ни информации из «наиболее секретных источников» о деятельности агента Фрица, ни данных о нем от агентов подразделения специальных операций, действующих во Франции. Подразделение абвера в Нанте, похоже, закрылось, и в радиосообщениях абвера больше не встречалось упоминаний о фон Грёнинге. Быть может, Чапмен выдал себя во время допроса. Возможно, неудача со взрывом на «Ланкастере» заставила немцев подозревать его, или его сдал кто-то из секретных агентов немцев в Британии. Люди вроде Мастермана или Робертсона не были сентиментальны, однако мысль о том, что ожидало Чапмена перед казнью, заставляла умолкать даже их.

Зябким весенним утром охотник на морских котиков заметил на скалистом исландском берегу троих мужчин, чей вид и действия показались ему подозрительными. Они не были похожи на охотников на морских котиков и не охотились на них, – а ради других целей ни один нормальный человек не стал бы утруждать себя долгой и утомительной прогулкой в снежные рассветные часы при десяти градусах ниже нуля. Охотник оповестил местного шерифа, тот проинформировал американского командующего, чья база располагалась неподалеку. Американцы направили на место поисковую партию, чтобы разобраться в происходящем. Троих мужчин быстро нашли – к счастью для них, к тому времени чуть не замерзших насмерть. Руководителем незадачливой экспедиции оказался немец, два его товарища были исландцами. После недолгих возмущений и протестов они сообщили свои имена: это были Бьорнссон и Юлиуссон.