Текст книги "Звонок из прошлого"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

24

Все существо Питера трепетало от ненависти. Из своего укрытия возле магазина он наблюдал, как этот мерзкий американец вошел в дом Полли! Питер продолжал минут пять стоять неподвижно, как в трансе. Ревность и мысль о том, что его предали, поразили его в самое сердце, потрясли настолько сильно, что некоторое время он просто не мог сдвинуться с места. Она встречается с другим мужчиной! Приглашает его к себе посреди ночи специально для того, чтобы он, Питер, их не застукал! Обманывает его, заставляет думать, что она хорошая, а на самом деле она всего лишь мерзкая лгунья, мошенница и проститутка! И все ради кого? Ради этого ужасного американского ублюдка! Питер не находил слов, чтобы выразить степень своего отвращения к этому человеку. Он застрял в его сознании в виде расплывчатого красного пятна.

Тем не менее, как только Питер вышел из состояния шока, он понял, что должен немедленно заполучить обратно свой нож. Если когда-нибудь он в нем и нуждался, так это именно сейчас. Со всех ног он бросился назад к телефонной будке, а далее к той самой сточной канаве, куда мерзкий американец забросил его нож. Питер еще тогда приметил, что нож шмякнулся не в воду, а на кирпичный выступ в канаве, и вопрос заключался только в одном: там он сейчас или нет?

Разумеется, он был там. А куда же ему было деваться? Любимый нож Питера, он не мог у него быть отобран просто так. Опустившись на колени прямо в грязь, Питер мог его хорошенько разглядеть: вот он, все еще там лежит, ждет возвращения своего хозяина. Питер отправился на поиски подходящего инструмента, с помощью которого можно было бы достать из канавы нож. На ближайшей помойке в мусорном баке он обнаружил старую проволочную вешалку для одежды и соорудил из нее что-то наподобие длинного крюка. Он знал, что на тупом конце ножа имеется маленькая металлическая петля, с помощью которой нож прикрепляется к ремню. Именно за эту петлю Питер собирался подцепить крючком свой нож. Сложность задачи заключалась в том, что это надо было сделать, не сдвинув нож с места ни на миллиметр, иначе он может упасть еще глубже, туда, откуда его точно уже невозможно будет достать. Итак, Питер снова встал на колени в грязь и опустил свой крючок в одно из отверстий металлической решетки, которая прикрывала интересующую его водосточную канаву – это алчное, бурлящее жерло, питающее подземный Лондон дождевой водой, нечистотами и прочими жидкими субстанциями.

– Ублюдок! Мерзкий ублюдок! Уж я тебя достану! Я тебя достану! – приговаривал шепотом Питер, и обращался он при этом явно не к ножу.

25

– Ты все еще куришь? – спросил Джек.

– Я скоро брошу! – с жаром ответила Полли. – Через неделю или через две. В общем, надеюсь, что в этом месяце. А уж к концу года так это точно. Только не говори мне, что ты бросил!

Джеку очень не хотелось бросать курить, но его заставили это сделать. Он работал в правительственной системе, и перед ним встал выбор: либо бросить курить, либо потерять работу, то есть превратиться в жалкого изгоя. Не говоря уже обо всем остальном, курение стало слишком утомительным занятием. С тех пор как Клинтон пришел к власти, зоны, где курение запрещалось, становились все шире и шире вокруг общественных зданий. Напрасно Джек спорил и с пеной у рта доказывал на самом высоком уровне, что делать Пентагон бестабачной зоной – это скорей похоже на не слишком удачную шутку. И он, и его коллеги обращали внимание своих политических хозяев на то, что Пентагон – это здание, в котором ежедневно планируются массовые убийства, химические и атомные в том числе, и здесь просто смешно вводить здоровый образ жизни.

Полли была удивлена. Джек всегда был так предан своему курению.

– Ты же говорил, что никогда не бросишь курить. Ты говорил, что скорей умрешь.

– Да, но разве я тогда знал, что самая великая страна в мире кончит тем, что отдаст власть над собой в руки каких-то унылых либеральных слюнтяев?

Да, в этом была, разумеется, еще одна особенность Джека. Полли помнила о ней очень хорошо. Неисправимый реакционер. Задиристый, фанатичный и нахальный вояка с сексуальными и политическими наклонностями Чингисхана в дни его самых кровожадных и бессмысленных набегов. Самое странное заключалось в том, что в глубине души Полли находила консерватизм Джека очень привлекательным. Джек всегда так искренне и бесстыдно признавался в том, что принадлежит к правым ублюдкам! И будучи глубоко растерянным и, в сущности, давно усомнившимся либералом, Полли находила такую самоуверенность просто неотразимой.

– Приятно узнать, что ты совсем не изменился, – сказала она. – Получается, что добренькая, умиротворенная Америка ухитрилась совершенно не затронуть твои убеждения?

– Да как сказать? Я все надеюсь, что мы действительно когда-нибудь станем добрее и мягче по отношению к тем несчастным, которые любят выпить, покурить и почитать на досуге журнал «Плейбой». Все это лицемерие я не выношу. Наши демократы над нами просто издеваются. Те же самые дерьмовые демократы, которые теперь запрещают курение, пятнадцать лет назад подмешивали в свой кофе кокаин. А теперь они на кофейных банках печатают предупреждения о вреде кофеина для здоровья!

– Ну что ж, тебе повезло. А я вот люблю выкурить сигаретку-другую, – ответила Полли. – Иногда покупаю себе пачку «Мгс» и тогда выкуриваю сразу шесть или семь подряд.

Полли наклонилась над столом, пальцами прикрыла маленькие отверстия в фильтре, которые, по идее, предназначались для того, чтобы снижать содержание смол в сигарете, и глубоко затянулась. Джек смотрел, как у нее при этом вздымается грудь, и захотел немедленно, как прежде, повалить ее на кровать и заняться с ней любовью. Она обошла стол кругом, чтобы взять пепельницу, и снова Джек не мог про себя не отметить, какие красивые у нее ноги. Еще красивее, чем раньше, подумал он. Правда красивее. Как такое могло случиться? И вдруг он догадался: она их побрила! Полли побрила ноги, причем совсем недавно! Они казались гладкими и сияющими, в электрическом свете их кожа как будто светилась.

Прежняя Полли, молодая Полли никогда не брила ноги в принципе. Она считала подобное занятие отвратительной капитуляцией перед сексистскими мужскими стереотипами в отношении женской красоты, и к тому же от бритья ног совсем легко можно было докатиться до изготовления себе четырехкилограммовой силиконовой груди или до появления в голом виде на страницах «Хастлера». Не то чтобы ноги Полли были слишком уж волосатыми. Не более волосатыми, чем у большинства других девчонок, но в те далекие восьмидесятые годы многие из этих девчонок, особенно семнадцатилетние, вообще предпочитали не брить себе ноги, так что Джеку это даже в некотором роде нравилось, потому что он любил Полли. Она слишком сильно отличалась от всех этих ощипанных, навощенных и прилизанных Барби, с которыми он встречался до нее. Но все равно даже тогда ему это нравилось только в известном смысле. Во многих вещах Джек всегда оставался традиционалистом. Он любил, чтобы бак в его автомобиле всегда был заправлен бензином, а его женщины всегда были вылощенными. Он и прежде ни минуты не сомневался в том, что стройные, хорошо сформированные ножки Полли выглядели бы гораздо лучше без этого грубого ворсистого покрова, которым их снабдила природа.

Полли снова затянулась. Запах табака наполнил комнату, и Джек вдыхал его с жадностью.

– Мне бы так хотелось снова начать курить! – сказал он. – Но у меня не хватает мужества. Я воевал в Ираке, но американское табачное лобби наводит на меня просто смертельный ужас! В нашей стране если закурить в Нью-Йорке, то какая-нибудь мамаша в Калифорнии обязательно обвинит тебя в том, что ты убил ее еще не рожденное дитя. Это просто сумасшествие. Человека, который управляет межконтинентальными ракетами, можно уволить только за то, что кто-то объявит его причиной вторичного легочного рака!

Полли вдруг осознала, что они с Джеком ведут разговор. Все получилось так просто и естественно, что она этого даже не заметила. После шестнадцати лет и двух месяцев разлуки, страданий и обид они вдруг – на тебе! – сидят вместе и запросто разговаривают!

– Ну что ж, раз уж ты здесь, Джек, может быть, тебе и вправду лучше снять свой плащ?

Джек снял плащ, и Полли от удивления чуть не потеряла дар речи. Перед ней стоял во всем великолепии своей блестящей военной формы настоящий американский четырехзвездный генерал. Полли рассмеялась. Это единственное, что ей оставалось делать. Джек не мог более дисгармонировать с окружающей обстановкой, даже если бы вдруг оказался случайно залетевшим на Землю инопланетянином. Эполеты его отчаянно блестели, пряжка на ремне матово сверкала и переливалась, пуговицы радостно сияли, парадный шнур через плечо просто из кожи вон лез, чтобы попасться на глаза, а на широкой груди настойчиво притягивали к себе внимание орденские ленты. Все, кто знал Джека лет десять тому назад, когда ему уже казалось, что его карьера дает сбой и, того и гляди, застопорится совсем, теперь просто должны были открыть рот от удивления. В кабинетах на Даунинг-стрит он выглядел великолепно. Небрежные, расхристанные и поизносившиеся члены правительства Ее Величества представляли собой более чем выигрышное обрамление для этого блестящего генерала из Нового Света. Однако в жизни людей слишком большое значение имеет контекст, и в квартирке Полли Джек выглядел как дирижер безвкусного духового оркестра.

– Боже мой, Джек! Кто ты такой? Джон Уэйн? [2]2
  Джон Уэйн (1907–1979) – знаменитый американский актер. Настоящее имя Марион. Первый фильм – «Мужчины без женщин» (1930). Большую популярность получил после фильма «Дилижанс» (1939). За фильм «Песок Иводзимы» (1949) был номинирован на «Оскар», а за фильм «Истинная доблесть» (1969) был удостоен «Оскара».


[Закрыть]Ты что, вернулся в Англию, чтобы снова ее покорить?

До этого момента Джек даже не задумывался о том, что он одет как-то не так и его одежда может кому-то показаться необычной. При его положении он должен был носить форму постоянно, и в целом ему это даже нравилось. Но тут вдруг он почувствовал себя несколько неловко. Как человек, который гордо нацепил на себя парадный костюм и черный галстук, чтобы присутствовать на весьма важном собрании, но вынужденный добираться на это собрание городским автобусом. Еще хуже он чувствует себя только в том случае, если облачается в галстук-бабочку и рубашку с запонками. Утешить его может только бокал итальянского игристого, с жадностью схваченный на приеме с первого же проносимого мимо него подноса. Если человек возвысившийся или неординарно одетый принужден обстоятельствами на какое-то время смешаться с менее преуспевшими или ординарно одетыми людьми, то это время наверняка покажется ему не слишком приятным. А если честно, то в подобных обстоятельствах он наверняка почувствует себя немножечко идиотом.

– Кажется, ты никогда особенно не любила военную форму, не правда ли? – спросил Джек с легким укором, который можно было счесть даже бестактным.

– Я считаю ее довольно унылой, вот и все. Если человек не может утвердить свою власть без того, чтобы не разукрасить себя как фашист, то вряд ли он обладает действительной властью.

И снова это инфантильное упоминание фашиста. Джек решил на этот раз не обращать внимания.

– Да, вот видишь, я обязан носить эту амуницию, – сказал он вместо этого. – Так положено.

– Что, даже для меня?

Джек решил быть честным.

– Нет, не для тебя. Когда я сказал, что отправился прямо к тебе, то имел в виду, что отправился прямиком к тебе сразу же после того, как у меня появилась такая возможность. Тут у меня была назначена одна встреча, и поэтому я в Британии. Политики любят, когда мы приходим к ним в парадной форме. Мне кажется, они от этого чувствуют себя более важными. Это единственная порода людей, которая готова играть с военными в их игры.

Джек посчитал, что его последнее замечание должно понравиться Полли, но она не обратила на него внимания.

– Политики? Какие политики?

– В основном ваш премьер-министр.

Полли нервно сглотнула в крайнем изумлении. Когда сегодня ночью ее разбудил телефон, она видела какой-то сон, которого уже не помнит, но если бы сейчас она его вспомнила, то наверняка он оказался бы абсолютно сюрреалистическим и в нем скорее всего действовали бы розовые мармеладные гиппопотамы в балетных пачках, которые летали бы по воздуху, а потом все вокруг начало бы падать и рушиться. С тех пор как ее жизнь приобрела вид сплошной круговерти разных социально неустроенных личностей, жутких психоманьяков, неверных любовников и других столь же тягостных и безнадежных знакомых, она видела только такие сны. И вот теперь она вдруг услышала брошенные мимоходом слова о только что имевшем место свидании с самыми высокопоставленными лицами в стране! Реальность оказалась гораздо более причудливой, чем все сны, которые могло вызвать из небытия ее подсознание. И розовые гиппопотамы стали казаться ей теперь вполне тривиальными.

– Премьер-министр! Самый настоящий долбаный премьер-министр! Значит, ты пришел сюда сразу после того, как был у премьер-министра?

Джеку это не казалось таким уж необыкновенным делом. Он встречался с высокопоставленными государственными людьми постоянно. Разумеется, премьер-министра Великобритании можно было счесть весьма важной персоной, но по всему миру имелись и другие премьер-министры, как минимум пятнадцать, с которыми ему тоже приходилось встречаться. Министры приходили и уходили, иногда даже раньше, чем интересующиеся политикой граждане успевали выучить, как правильно произносятся их имена. Так или иначе, Джек сталкивался с ними постоянно, и столь бурная реакция Полли, можно сказать, застала его врасплох. Он чуть было не брякнул: «Да, с премьер-министром, ну и что тут такого?» – но потом передумал, решив, что это будет слишком грубо. Он предположил, что для нее это звучало иначе, как если бы он мимоходом завернул в резиденцию в Бронксе, а потом небрежно заявил, что только что виделся с президентом и первой леди.

– Ну, ты понимаешь, я был там не один, – сказал он, чтобы хоть немного сбить помпезность ситуации. – Там были начальники штабов… Это высшие чиновники в вашем…

– Я прекрасно знаю, кто такие начальники штабов, Джек. Если ты еще не забыл, у меня однажды была прекрасная возможность изучить внутреннюю жизнь военной базы в непосредственной близости от нее.

– Да-да, – засмеялся Джек. – Я полагаю, что ты тоже была своего рода бойцом, не правда ли? Солдатом «холодной войны».

Сколько же таких, как она, осталось теперь в стране? А в мире? Бывших бойцов идеологических битв, ветеранов бессмысленного сопротивления, которые ушли теперь в небытие, спрятались по своим квартиркам и ночлежкам, едва сводят концы с концами?.. Тех, кто когда-то считал себя настоящим воином, влияющим на судьбы человечества. Кто имел смелость бросать вызов сильным мира сего. Рядовые, шпионы, бойцы сопротивления, протестанты. В каком-то смысле Полли тоже относилась к их числу – к числу тех неудачников, которые проиграли «холодную войну». Полли боролась против НАТО с такой же страстью, с какой Джек эту организацию защищал. Но все это осталось теперь в прошлом, и битвы, в которых сражалась Полли, быстро выветривались из памяти людей, за исключением разве что тех людей, кто принимал в них непосредственное участие.

Все это Джек, разумеется, помнил, и вдруг ему нестерпимо, до глубины души захотелось хотя бы ненадолго вернуть то золотое время, когда под летним солнышком расцвела их любовь. Ему до боли захотелось снова увидеть ее обнаженной. Снова ослепнуть от ее молодости и красоты, которая была столь подлинной и совершенной, ничуть не испорченной всеми этими современными искусственными уловками. Так естественно, без всяких усилий эротичной, так непосредственно сексуальной. В те дни Джек всем своим существом рванулся к Полли, задыхаясь и дрожа от всепоглощающей, затопляющей его страсти, в которой сфокусировалось все его существо. Он больше не мог быть цельным, самодостаточным человеком, он был доведенным до отчаяния, напряженным существом, не знающим иного времени, чем мгновение, иной цели, чем заниматься любовью.

Полли поймала взгляд Джека, когда он украдкой оглядел ее вначале сверху вниз, а потом снизу вверх, на минуту задержавшись на ее ногах, голых почти до колен, а потом на неприкрытом воротником плаща треугольнике шеи.

– Знаешь, раз уж ты остался, – сказала Полли, – я пойду оденусь.

– Зачем? – спросил Джек.

26

А в это время на мокрой и пустой улице Питер все еще стоял на коленях перед сточной канавой, вцепившись руками в закрывающую ее металлическую решетку. На верхней губе его запеклась кровь, вытекшая из носа после полученного им удара дверью телефонной будки. Брюки пропитались насквозь жидкой лондонской грязью, на голову лил дождь.

Питер ничего этого не замечал.

Все его внимание было сконцентрировано на черной рукояти и блестящем стальном лезвии ножа, который лежал перед ним на глубине около трех футов. Его любимый нож пребывал в очень опасной позиции, готовый упасть с кирпичного выступа в эту заполненную водой городскую кишку. Его драгоценное средство самозащиты могло в любую минуту оказаться в глубине городского чрева.

– Сволочь. Сволочь. Мерзкая сволочь, – бормотал он запекшимися от крови губами сквозь горький привкус дождя.

27

Полли посмотрела на Джека. Что это он только что сказал? Чтобы она не беспокоилась о том, чтобы одеться?

Его взгляд был затуманен чувственным вожделением, и он сказал, чтобы она не беспокоилась об одежде. Она уже не знала, что и подумать. Он что, приглашает ее в постель? Вот уж это было бы верхом наглости с его стороны! Неужели он ворвался в ее жизнь только ради того, чтобы трахнуть ее как можно быстрее? Между прочим, именно так в первый раз у них все и получилось. Они просто были не в состоянии оторваться друг от друга. Снова взглянув на Джека, Полли была поражена открытием, что какая-то часть ее глубинной сущности была чрезвычайно взбудоражена перспективой немедленно оказаться в постели с человеком, который ее предал. Ее чувственная часть просто жаждала немедленно сдаться и выполнить все, что пожелает Джек. А почему бы и нет? Она взрослая женщина, она имеет право получить немного удовольствия, как и когда пожелает. К несчастью для этой чувственной части, ее интеллектуальная и эмоциональная части испытали ужас от такой перспективы и почувствовали себя разгневанными и оскорбленными. Но хуже всего чувствовала себя ее политическая часть: трудно было подобрать слова, которые могли бы выразить всю степень ее негодования. Неужели Джек думает, что может получить все, что ему заблагорассудится? Что он может сперва разбить ее жизнь на тысячу мелких кусочков, а потом подобрать один из этих кусочков, когда у него возникнет такая прихоть?

– Что ты имеешь в виду? – спросила Полли, вызывающе распрямляясь во весь рост. Это движение привело лишь к тому, что ее пластиковый дождевик поднялся еще выше и ноги обнажились еще откровеннее.

Вообще-то Джек не имел в виду то, о чем подумала Полли. Конечно, заниматься любовью – это хорошо, любовный экстаз – дело привлекательное. Как и у Полли, часть существа Джека очень желала начать с того, на чем они остановились много лет тому назад, и тут же отправиться в постель. Его чувственная часть просто жаждала провести остаток ночи с Полли так, чтобы по комнате прыгала мебель, а на кухне дрожала посуда. Но как и у Полли, его интеллектуальная часть выдвинула возражения: секс – это не то, ради чего он сюда пришел, или, во всяком случае, не то, что он здесь ожидал получить. Он хотел поговорить с Полли, обсудить с ней некоторые вещи, которые ему нужно было знать. Секс отнимет много времени, а у Джека его было не так уж и много. Он решил внести ясность в это недоразумение.

– Когда я сказал «Зачем тебе одеваться?», то имел в виду только одно: что тебе совершенно ни к чему одеваться, потому что совсем скоро тебе все равно придется раздеваться, – объяснил он.

Но это, разумеется, ни в коей мере не развеяло недоразумения.

– Что ты хочешь этим сказать?

Джек сделал еще одну попытку.

– Нет, я совсем не то имел в виду… То есть я хотел сказать, что не могу оставаться у тебя долго… Просто я не хочу тебя затруднять.

– И по этой причине ты разбудил меня среди ночи?

Полли, как всегда, ехидничала. Она заняла свою любимую язвительную позицию. Раньше Джек почему-то находил такую ее манеру очень привлекательной. Но теперь он уже не мог вспомнить, почему именно.

– У меня мало времени, вот и все.

– Ну что ж, я тебе очень благодарна, что ты уделил мне целых пять минут своего драгоценного времени после семнадцати лет абсолютного молчания, и к тому же сделал это в полтретьего ночи. Благодарности моей нет предела.

– Слушай! – сказал Джек, и голос его при этом звучал несколько жестче, чем он сам того хотел. – У меня мало времени. Я очень сожалею, но это правда. В любом случае, зачем тебе одеваться? Ты сейчас одета гораздо лучше, чем тогда, когда я тебя увидел в первый раз.

Оба они, Полли и Джек, находились сразу как бы в двух временных измерениях. В принципе они понимали, что находятся в «здесь и сейчас», и что стоит поздняя ночь, и их отношения, мягко говоря, обострены до предела. Но в то же время на мгновение оба вернулись в «тогда и там», в то потрясающее лето, когда в самой тени Армагеддона так победно расцвела их любовь. Их тропинки пересеклись еще до той встречи в ресторане на А-4, правда, тогда они еще об этом не догадывались. Из «долины смерти» к воротам лагеря однажды подъехал на джипе молодой красивый военный, и путь ему преградила прекрасная золотоволосая девушка, символ мира.

– Да уж, в те дни в гробу мы видали всякие портновские ухищрения, – подтвердила Полли.

– Ну, вряд ли ты тогда заглядывала в какие-то там гробы, – вставил Джек.

– Конечно, не заглядывала. Откуда же было взяться гробам, когда мы оттягивались на природе?

Джек совершенно не ожидал, что чувства нахлынут на него с такой силой и что его эмоции окажутся настолько схожими с теми, что были прежде.

– Ты была такой красивой, Полли, – тихо сказал Джек. – Такой дикой, неприрученной. Я помню тебя так, словно все это произошло мгновение тому назад. Ты была похожа на… – Джек подыскивал нужное слово. Он никогда не был силен в цветистой прозе, но тем не менее продолжал: – Как какой-нибудь ярко расцвеченный лесной зверек, бегущий вдоль дороги, с длинными ногами, с солнцем в волосах…

– И орущий на тебя из-за забора, чтобы ты пропал пропадом и исчез с лица земли!

Это была правда. К ее стыду (и к полному замешательству Мэдж), Полли слишком часто игнорировала неагрессивные принципы борьбы в лагере мира и выкрикивала солдатам совсем не мирные лозунги.

– Мы вас любим! Мы хотим вас понять! – кричала Мэдж.

– Чтоб вас всех черт передрал! Катитесь к чертовой матери! – добавляла Полли.

А вечером у костра женщины долго обсуждали, как важно выступать согласованно и не подавать противоречивых сигналов.

– Ты была совершенна, Полли, – полузакрыв глаза, сказал Джек. – Как видение. Я помню тот момент, когда впервые разглядел тебя ясно. Этот момент запечатлелся в моей памяти как своего рода идиллия… как живопись импрессионистов…

– Джек, я тогда одевалась в пластиковые мешки из мусорных ящиков.

– Ну что ж, я вижу, ты до сих пор любишь пластик.

Полли вспомнила, что одета в пластиковый дождевик, и не без усилия вернулась из прошлого к реальности.

– Боюсь, что у меня нет халата.

В прежние времена Полли не сомневалась бы ни минуты, принимать ей гостей в ночной сорочке и пластиковом дождевике или нет, но времена изменились.

– Я не склонна принимать гостей в таком виде. Сядь, пожалуйста, Джек. Я бы попросила тебя перейти в холл, но у меня его нет.

– Ну да, конечно, ты никогда не заботилась о том, чтобы иметь крышу над головой.

– Ну и что из этого вышло? Я все равно больше не сплю под открытым небом.

Сейчас Полли испытывала замешательство по поводу всего. По поводу своей одежды, своей маленькой квартирки, своей мебели. Почему он не предупредил ее о своем визите? Тогда она бы успела подготовиться. Много времени у нее это бы не заняло. Она бы просто переехала в другой дом, купила бы себе несколько божественно прекрасных, эффектных вещей. Поднялась бы сразу на десять или пятнадцать ступеней карьерной лестницы, занялась бы своим целлюлитом, который уже начал проступать на ее бедрах.

Вместо этого Джек увидел ее жизнь без всяких прикрас.

– Я вижу, ты все еще отвергаешь капиталистический материализм.

Джек никогда не относился к числу особо тактичных людей.

– Нет. Сегодня капиталистический материализм отвергает меня, – ответила Полли. – Платит мне той же монетой за те годы, что я его поносила. Сядь, пожалуйста. Не бойся, не схватишь никакой заразы.

Джек огляделся и понял, что выбор у него в этом смысле не очень велик: в комнате стояли два кресла, оба, разумеется, полностью заваленные всяким барахлом. Теория Полли заключалась в том, что когда человек живет в однокомнатной квартире, то все в ней может быть использовано в качестве гардероба. Стулья, столы, цветочные горшки, кастрюли – везде можно хранить вещи. По мнению Полли, вся ее квартирка, по существу, представляла собой один большой гардероб, и она сама в нем играла роль одной из вещей. Джек никогда не мог жить таким образом. Будучи человеком военным, большая часть жизни которого проходила в полной готовности в одну минуту собрать чемодан и двинуться куда прикажут, он понимал, что ключом к комфорту является организация.

Одно из кресел с точки зрения его прямого назначения представляло собой неразрешимую проблему. Джек прекрасно видел, что даже речи не может быть о том, чтобы сдвинуть с места всю ту гору вещей, которая была на нем навалена. Там валялись свитера, книги, газеты, журналы, поломанная русская кукла, мягкие игрушки, гитара, старая пишущая машинка, видеокассеты, радиоприемник, велосипедный насос вместе со шлангом, кофейные кружки и свернутая в трубочку тростниковая циновка. Кроме того, туда была втиснута соломенная хозяйственная южноамериканская сумка, в которой лежали три банки вареных бобов и пакет с лечебными, способствующими пищеварению шоколадными плитками. Полли более или менее успешно справлялась с распихиванием по разным местам бакалейных товаров, но только более или менее. Вернувшись из магазина, она, как правило, сразу же принималась за скоропортящиеся продукты вроде молока или замороженного горошка, а сухие и консервированные продукты норовила запихнуть в хозяйственную сумку. В конце концов, почему эту самую соломенную хозяйственную южноамериканскую сумку нельзя было считать просто соломенным буфетом, имеющим форму сумки?

На верхушке всей этой горы возвышалось нечто странное, голубое, пластиковое, имеющее форму подноса, что Джек немедленно выделил из тысячи наваленных воскресных цветных приложений. Это был тренажер, средство для укрепления мышц брюшной полости. Полли заказала его в магазине два года назад. И, разумеется, никогда не использовала. Его никогда не прочитанная инструкция давно была потеряна. Из года в год эта вещь постоянно дрейфовала по дому Полли, чтобы на каждом новом месте снова оказаться нетронутой и забытой. К данному моменту она уже больше месяца валялась возле хозяйственной сумки и уже, очевидно, подумывала о том, чтобы переехать на новое место. Например, в ящик для чистого белья, где всегда было полно свободного места. Значение тренажера в жизни Полли не ограничивалось одним собиранием пыли, но также заключалось в том, чтобы пробуждать у нее угрызения совести. Конечно, не настолько сильные, чтобы заставить ее вместе с ним лечь на пол и медленно поднимать верхнюю часть туловища с помощью одних только брюшных мышц (причем колени при этом должны быть подняты, а ступни ног прочно стоять на полу).

У Джека не было ни малейшей возможности сесть в это кресло, которое больше смахивало на волшебный мешок доктора Ху. Между его ручками помещалось гораздо больше барахла, чем по логике вещей или физически могло там поместиться. Джек подумал, что если он освободит это кресло и вывалит все, что лежит на нем, на пол, то им с Полли придется выйти за дверь.

На другом кресле лежал большой пластиковый мешок с удобрением. Джек нашел этот предмет слегка неожиданным.

– Это что, Полли? Удобрение?

– А что такого? У меня на окне стоит ящик для цветов.

Так как мешок с удобрением гораздо легче было убрать, чем горы барахла с другого кресла, то Джек решил просто поставить мешок на пол. Задача была не из легких. Потому что это был именно мешок, а не какой-нибудь там пакет.

– Господи, какой еще ящик для растений! Что ты собираешься с этим делать? Выращивать деревья, что ли?

– Мой бюджет довольно жесткий. А товары дешевле покупать в больших упаковках.

Джек с грохотом стащил мешок на пол. Полли от ужаса содрогнулась, подумав о живущем внизу молочнике.

А в это время этажом ниже молочник перевернулся в своей постели. Он посмотрел на встроенный в радио будильник: 2.40.

Ха! – подумал он спросонок с глубоким удовлетворением. В следующий раз, когда эта женщина наверху попросит его утром приглушить радио, которое на самом деле он включает едва слышно, он будет во всеоружии.

– А что вы скажете про тот жуткий грохот, который раздался у вас в половине третьего ночи, дорогая? – скажет он ей. – Я чуть не упал с постели – и целый час после этого не мог уснуть…

Именно так он ей скажет, подумал молочник, переворачиваясь на другой бок и вновь сладко засыпая.

– Прошу прощения, – сказал Джек. – Эта чертова штука выскользнула у меня из рук.

– Ради бога, будь повнимательнее, – попросила его Полли. – Я же не одна живу в доме, тут полно народу.

– Да-да, конечно, я же сказал: прошу прощения.

Джек посмотрел на пластиковый мешок и почувствовал, как по его жилам внезапно пробежал тревожный холодок. Что-то с этим мешком было не в порядке или, может быть, наталкивало на мысль о чем-то, что было не в порядке, но он никак не мог представить себе, что это может быть. Вдруг он почувствовал себя неловко, что-то кольнуло его, как будто мешок скрывал в себе некое предостережение. У него возникло отчетливое чувство, что он должен провести какую-то связь между этим мешком и чем-то еще, но чем именно, от него ускользало. Удобрение! Да что, в самом деле, может быть плохого или зловещего в мешке с удобрением? Но Джека продолжали мучить сомнения.

– Тоже химия, – произнес он наконец, причем интонация явно выдавала его беспокойство.

– У тебя с этим какие-то проблемы? – спросила Полли.

– Да нет, вовсе нет.

Разумеется, никаких проблем у него не было. Да и какие проблемы могут быть у него с удобрением?

– Кроме разве что того, – добавил он, – что это вовсе не та пасторальная органическая утопия, о которой так любили говорить и ты, и твои лагерные подружки, не правда ли? Я тогда думал, что вы предпочитаете натуральные удобрения.