Текст книги "Тринадцатая (ЛП)"

Автор книги: Белла Джуэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 23.

Тринадцатая

– Ты провела с ним какое-то время вчера ночью? – подойдя, говорит Двенадцатая, кладя рядом со мной некоторые нарезанные овощи.

– И? – говорю я, не смотря на нее.

– Что случилось?

Вздыхаю и поворачиваюсь к ней.

– Не знаю, что ты хочешь от меня, Двенадцатая. Мастер Уильям – человек, который контролирует то, что здесь происходит. Не сбивай себя с толку думая, что то, что я ему сказала, имеет значение. Если он захочет увидеть меня, он увидит.

– То есть, ты заинтересовалась?

В моей груди начинает клокотать ярость, но я подавляю ее.

– Двенадцатая, ты мой друг. Я забочусь о тебе. Меня беспокоит то, что мы пережили здесь. Но мне нужно, чтобы ты перестала спрашивать меня об этом. Я не могу контролировать то, к чему это идет, и я не буду соперничать с тобой из-за мужчины, который, откровенно говоря, делает то, что ему заблагорассудится.

Она смотрит на меня и через некоторое время ее взгляд смягчается.

– Прости, ты права.

Я слабо ей улыбаюсь, потом поворачиваюсь и заканчиваю делать то, что делала.

Мысли давят на меня. Чувствую, что мое терпение лопнуло.

Ненавижу, что сегодня чувствую себя такой слабой.

***

Уильям

– Они здесь, – сообщает Джордж, зайдя в библиотеку, где я читаю с тех пор, как наступил вечер.

Все тело напряглось. Не совсем уверен, что готов к этому. Я люблю своего брата, черт, люблю свою мать, но мой отец… кажется, когда мы находимся в одной комнате, никогда ничего хорошо не происходит. Не знаю, как пройдет сегодняшний ужин. Не знаю, будет ли он делать вид, что всё в порядке в присутствии мамы. Могу только надеяться, что будет. Моего терпения по отношению к этому человеку осталось очень и очень мало.

Выхожу за Джорджем из комнаты и спускаюсь в холл. Мы доходим до передней двери, семья уже внутри, осматривают мой дом. Они здесь редко бывают, да и зачем им? У них нет никаких поводов для прихода в гости. Устремляю взгляд на свою миниатюрную, хрупкую маму, и сердце болит за нее. Она такая сломленная. Она всегда боролась со стрессом, но мои повреждения уничтожили ее.

С тех пор она много времени проводит с врачами.

Она переводит свой взгляд на меня, и я дарю ей свою лучшую улыбку. Сейчас она выглядит более хрупкой, ее волосы с проседью кажутся тонкими и слабыми. Она носит квадратные очки, но они не отнимут потрясающую синеву ее глаз. Она крохотная, только пять футов и два или три дюйма (прим. ред. 155-158 см.), и всегда изящная. Я вижу, как ее глаза наполняются непролитыми слезами, когда она подходит ко мне.

– Привет, мам, – шепчу я.

– Уильям, мой сынок, ты так хорошо выглядишь.

Она оборачивает руки вокруг меня, и я позволяю ей это. Ненадолго придерживаю ее и над ее головой ловлю взгляд отца. Счастливый как всегда. Отпускаю ее и смотрю на нее сверху вниз.

– Ты тоже хорошо выглядишь, мам.

Она одаривает меня неуверенной улыбкой и осматривает дом:

– Твой дом довольно милый.

Она говорит это каждый раз, как бывает здесь. Как будто забывает, что видела его раньше. Я киваю и обращаю внимание на Бена. Он улыбается мне и подходит, хлопнув по плечу.

– Спасибо за это. Здесь отлично пахнет.

– Еда будет готова в ближайшее время, так что проходите и мы присядем.

– Ты даже не собираешься поприветствовать своего отца, Уилл? – ворчит отец.

Сжимаю челюсть и обращаюсь нему:

– Привет, Питер, – говорю скрипучим тоном.

– Пожалуйста, – умоляет мама, – мы можем просто хорошо провести день?

Оборачиваюсь к ней и моя угрюмость исчезла.

– Конечно, мам. Прости.

Поворачиваюсь и начинаю идти, прежде чем он успеет сказать еще хоть слово. Мы шли по холлам, и я чувствовал, как они в это время осматривали мой дом. Знаю, что он меня осуждает и ищет к чему бы прикопаться. Вот как он действует: ему нравится доставать меня, разрушать мои барьеры и смущать перед другими людьми, особенно перед другими членами моей семьи.

Мы доходим до столовой, и я указываю им на их места, затем киваю Джорджу, чтобы дать понять, что мы готовы поесть. Обращаюсь к Бену, как только мы рассаживаемся.

– Ты получил цифры, что я отправил?

Он кивает и берет стакан ледяной воды.

– Да, я получил их.

– Имейте немного уважения и не говорите о бизнесе за обедом в мой день рождения, – ворчит мой отец.

Я прожигаю его долгим взглядом, перед тем как повернуться и посмотреть на маму.

– Чем занимаешься, мама?

Она улыбается:

– Я занимаюсь вязанием.

– И как продвигается?

– Все хорошо. На днях я связала шарф.

Одариваю ее еще одной улыбкой.

– Я рад.

– Итак, где наш обед? Я голоден. Думал, что все должно было быть уже готовым, – спрашивает отец.

Игнорирую его и на секунду смотрю на дверь. Давайте, девушки, идите сюда и закончите это для меня. Просто хочу закончить это и уйти. Я не могу иметь с ним дело больше часа.

***

Тринадцатая

Я первая подавала на стол и в тот момент, когда вышла и увидела семью Уильяма, во мне вспыхнуло любопытство. Бен широко улыбнулся, и я не могла не покраснеть. Он очень обаятельный. Мой взгляд переместился на другого мужчину за столом. Он был ниже и полнее остальных молодых людей, у него были уже седеющие волосы и голубые глаза. Мужчина даже не взглянул на меня.

Я пристально осмотрела женщину, которая выглядела такой маленькой за этим столом, что ее было сложно разглядеть. Она казалась очень слабой. Женщина ощупывала свои руки, ее довольно безумный взгляд блуждал по комнате. Я наблюдала за ней и видела, куда смотрели Уильям и Бен. Я представляла, что в свои годы она была весьма привлекательной.

– Эмелин, рад снова тебя видеть.

Я повернулась к Бену и оглянулась через плечо посмотреть, к кому он обратился. Он смотрел прямо на меня. Может, что-то перепутал? Меня зовут не Эмелин. По крайней мере, я так не считаю. Я услышала, как Уильям откашлялся, и повернулась к нему. Он осмотрел меня, а потом кивком головы указал на горсть хлебных палочек и масло.

Точно.

Я поставила поднос на стол и, выходя, случайно опрокинула стакан с водой. Я растерялась. По какой-то причине в памяти всплыло имя Эмелин. Услышала громкие ругательства и выпрямилась, увидев, что осколки разбитого стакана покоились на коленях отца Уильяма. Он встал, отряхивая штаны и злобно огрызаясь.

– Мне так жаль, – лихорадочно произнесла я.

– Если ты нанимаешь персонал, Уилл, – ворчал он на сына, – то, по крайней мере, набери в следующий раз профессионалов.

– Это была случайность, и меня зовут Уильям, – заскрежетал зубами молодой человек.

– Извините, это моя вина. Я не хотела, – я начала поднимать горсть салфеток, чтобы отдать ему.

– Заткнись, – рявкнул его отец, заставляя меня замолчать и опустить руку.

– Не разговаривай с моими служащими в подобном тоне, – сказал Уильям, вставая.

– От твоей прислуги никакого прока, но я нисколько не удивлен. Все, за что ты берешься, бестолково и бессмысленно.

Я непроизвольно открыла рот. Он так грубо обошелся с Уильямом из-за разбитого стакана с водой? Кровь внутри меня бурлила оттого, что кто-то мог обращаться с сыном или дочерью подобным образом. Как он посмел? Уильям столько труда вложил в то, чтобы это мероприятие удалось, а он разговаривает с ним, как с собакой.

– Возвращайся на кухню, – сказал мне Уильям. – Все в порядке.

– Ничего не в порядке, – закричал его отец, когда я развернулась и поспешила прочь.

Я вошла на кухню и прижалась к стене, делая глубокий вдох.

– С тобой все хорошо? – спросила Седьмая.

– Да, я просто разлила воду на колени его отца. Этот мужчина ужасен.

Седьмая держала в руках горячие закуски и из-за моих слов побледнела.

– Со мной все будет хорошо. Только не разговаривай с ним.

Она кивнула, сглотнула ком в горле и вышла. Я разложила главное блюдо по тарелкам, чувствуя свое сердцебиение. У меня в голове проскочила мысль немедленно убраться отсюда и вдобавок к оплошности с напитком я чувствовала, что была уже на грани. Я попыталась сосредоточиться на том, что делала, зная, что у меня сейчас нет времени беспокоиться об этом.

К тому времени как основные блюда были готовы, мне удалось взять себя в руки. Я подняла тарелки, Двенадцатая последовала моему примеру. Мы вошли в столовую и расставили тарелки. Бен улыбнулся мне, когда я поставила перед ним блюдо, но я не могла не улыбнуться в ответ. Я дошла до отца Уильяма, и он злобно заворчал.

– Это говядина? – пробормотал он.

– Да, – сказал Уильям.

– Ты же знаешь, что я не люблю говядину, Уильям.

Двенадцатая поспешила на кухню, а я приросла к полу, клокоча от злости. Этот человек просто неблагодарная свинья и он определенно не заслужил тех усилий, что были затрачены на подготовку этого вечера. Я посмотрела на Уильяма, на его лице читалась злость. Я видела это, но еще я чувствовала его боль. В этом был виноват не кто иной, как его отец.

– Ты даже не пробовал ее никогда, – сказал он с притворным спокойствием.

Его отец вышел из себя:

– Мне не нужно ее пробовать, я не люблю ее. Не стоило сюда приходить. Нужно было пойти в ресторан и заказать достойный обед, а не эти помои.

Злость во мне все больше закипала.

– Отец, – сказал Бен. – Он вложил в это много труда.

– Никакой это не труд, – ответил его отец, обводя стол рукой. – Это вынужденный ужин. Никогда не хотел приходить сюда, Бенджамин. Если бы ты услышал мои желания, вместо того, чтобы учитывать его, тогда у нас не было бы таких проблем.

Его?

Он не может даже обратиться к своему собственному сыну?

Я сжала кулаки и, чувствуя, как билось мое сердце, пыталась сдержаться.

– Он твой сын и это шанс для всех нас наладить разорванные отношения, – заворчал Бен.

– Он мне не сын. Только то, что я его отец, не означает, что он что-то значит для меня.

– Питер! – заплакала мать Уильяма, закрывая лицо руками.

– Достаточно, – зарычал Уильям, ударив по столу. – Раз ты прибываешь в таком ужасе, то лучше убирайся к черту из моего дома.

Питер встал, сбрасывая салфетку.

– С радостью. Никогда не хотел приходить сюда. На самом деле, если бы не твоя жалостливая мать, ты бы не работал на меня. Ты сплошное разочарование, Уильям. Не представляю, как ты можешь называть себя мужчиной.

С меня довольно.

– В нем больше мужественности, чем в вас, – сказала я ледяным тоном.

Питер повернулся, его лицо исказилось от злости. Он резко повернул голову, будто не веря, что это сказала я.

– Прошу прощения? – произнес он в ярости.

– Вы не ослышались, – огрызнулась я. – Мужественности в нем больше, чем в вас. Он успешен, любим и он хороший человек. А вы, наоборот, всего лишь трус. Какой мужчина приходит в дом собственного ребенка и разговаривает с ним в подобном тоне? Какой мужчина позволит своей жене плакать, потому что его не волнует никто, кроме него самого? Этот мужчина, – кричала я, показывая на Уильяма, – замечательный и привлекательный, в отличие от вас.

– Как ты смеешь? – зарычал его отец.

– Вам лучше уйти, – проворчала я. – Люди вроде вас – слабые существа. Такие люди, как вы, издеваются над другими, потому что от этого вы чувствуете себя увереннее. Ему не нужен в жизни кто-то вроде вас. Вы из того типа людей, которые уйдут из жизни одинокими и старыми, потому что всех оттолкнули. В конечном итоге те, кого вы оттолкнули, перестанут бороться, чтобы поступить, как лучше.

– Ты разрешаешь прислуге так разговаривать со мной? – заревел Питер, поворачиваясь к Уильяму.

Уильям смотрел на меня и в его взгляде было что-то странное. В нем читался некий интерес. Он повернулся к своему отцу.

– Да, позволяю. Ты знаешь, где выход.

Питер повернулся к матери Уильяма:

– Джейн?

Она рыдала, закрывшись руками, а затем взглянула на сына:

– Он и твой сын тоже, Питер, и он никогда не делал ничего плохого.

Питер повернулся к Бену:

– Бенджамин?

– Тебе лучше уйти, пап. Уильям потратил столько сил на это, а ты все разрушил. Если хочешь пойти в тот милый ресторанчик, уходи. Только ты пойдешь туда в одиночестве.

– Вы все можете катится к чертям! – закричал Питер, схватил пиджак и в гневе вышел из комнаты.

Я посмотрела на плачущую мать Уильяма, вид у нее был неважный. Я подошла и опустилась перед ней на колени.

– Давайте я отведу вас в ванную и вы приведете себя в порядок?

Она подняла голову, ее глаза опухли и покраснели от слез.

– Да, пожалуйста.

Я помогла ей встать и вывела из комнаты. Проводив ее вниз по холлу до ванной, я подала ей несколько свежих полотенец. Она включила холодную воду и повернулась ко мне, одаривая меня самой слабой улыбкой, которую я когда-либо видела.

– С вами все в порядке? – спросила я

– Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так разговаривал с ним.

Кровь прилила к щекам.

– Мне жаль, это было невежливо с моей стороны, я понимаю, но…

– Нет, – прохрипела она. – Он заслужил это.

Я пристально на нее посмотрела.

– Останьтесь и порадуйтесь за своих сыновей. Вы заслуживаете этого.

– Я скучаю по ним и не так часто вижу их вместе.

– Ну, сейчас вы здесь.

– Спасибо, – она вздохнула и слегка расправила плечи.

– Вы готовы вернуться?

Она кивнула, и я открыла дверь, пропуская ее. На выходе мы тут же столкнулись с Уильямом.

– Мам, все хорошо?

Она кивнула и слегка улыбнулась ему.

– Да, я в порядке.

– Пойди, посиди немного. Мы закончим обед и потом проведем время вместе.

Она кивнула и еще раз поблагодарила меня перед тем, как уйти. Я повернулась к Уильяму, ожидая, что он наверняка захочет наказать меня за то, что я разговаривала с его отцом в подобном тоне.

– Прости, Уильям, знаю, я не должна была так с ним разговаривать, и…

Вдруг его руки оказались у меня в волосах и, нагнувшись, Уилл захватил в плен мои губы. О, Боже. Он прижимал меня к стене и жестко целовал. Я ощутила боль на губах, когда он властно завладел моим ртом, проникая языком вглубь и разомкнув губы, а я решила насладиться этим новым и волнующим чувством. Его руки скользнули по моему телу, хватая за ягодицы. Он приподнял меня, и наши лица оказались друг напротив друга. Я почувствовала, как он толкнулся, распаляя меня еще больше, прижимаясь своей твердостью к низу моего живота.

Я вдохнула и приподнялась, запуская руки в его длинные, густые волосы.

Он оторвался от моих губ, страстно и напряженно смотря на меня сверху вниз.

– Это было невероятно.

– Ты не сердишься? – прошептала я.

– Никто и никогда не защищал меня раньше.

Я неуверенно улыбнулась.

– Никто не заслуживает такого обращения.

Он провел кончиками пальцев по моему лицу.

– Я хочу закончить обед, но сегодня… приходи ко мне, Тринадцатая.

Прийти к нему? Жар прошелся по всему моему телу .

– К тебе в комнату? – прошептала я.

Он кивнул и снова прижался своими губами к моим. Затем он отстранился и стал уходить, оглядываясь через плечо и пробормотав:

– Пришло время сделать тебя моей.

Ох.

Он посмотрел на меня еще раз и вышел.

Его… Я стану его. Но хочу ли я быть его?

Глава 24.

Тринадцатая

Остальная часть вечера прошла хорошо. Уильям провел время со своей семьей, и они ушли приблизительно в девять часов. Мы все возвращаемся в свои комнаты, чтобы принять душ и подготовиться ко сну. Я чувствую волнение по мере того, как думаю о походе в комнату Уильяма. У меня есть предположения по поводу того, что он хочет сделать со мной, но я вовсе не уверена, что хочу дать ему это. Я нервничаю: не уверена, делала ли это когда-либо прежде.

Приняв душ, выскальзываю из комнаты. Двенадцатая наблюдает за мной, сузив глаза, но не спрашивает, куда я иду. Я медленно иду по коридору. Дохожу до комнаты Уильяма и долгое время сомневаюсь. Разумно ли это? Это действительно то, чего я хочу? Только неделю назад я хотела сбежать из этого места, а теперь я здесь… и чувствую то, что вряд ли испытывала раньше.

Я поднимаю руку и стучу.

Спустя мгновение дверь открывается и появляется Уильям. На нем снова только пижамные штаны, и я непроизвольно осматривают его широкую, мускулистую фигуру. Он тянется к моей руке, хватает ее и тащит меня в комнату. Я иду, всё ещё не уверенная, действительно ли я готова смириться и прекратить борьбу. Закрыв дверь, Уильям разворачивает меня и смущает своим пристальным взглядом.

– Ты напугана, Тринадцатая.

– Моё имя – Эмелин? – спрашиваю я, шокируя себя.

Я много думала о том, как спрошу его об этом имени, но не планировала, что это будет первый вопрос, который я задам. Уильям наклоняет голову и пристально смотрит на меня, кивает и тихо отвечает:

– Да.

Чувствую себя так, словно кто-то сжал кулак и ударил меня прямо в живот. Я не помню свою жизнь, но последние несколько недель я была ни чем иным, как числом. Теперь, у меня есть своё «Я». Я использую в качестве опоры стол, который находится около меня.

– Я знаю, это трудно принять, но медленно ваши воспоминания вернутся. Но они не будут приятными, Эмелин.

Я поворачиваю голову на звук моего имени на его устах. Это потрясающе.

– Повтори, – шепчу я.

– Эмелин, – произносит он тихо, приближаясь.

Уильям поднимает руку и проводит по волосам около моего лица. Я не свожу с него глаз, желая задать ему столько вопросов, требующих так много ответов.

– Ты сказал, что хочешь меня сегодня ночью, Уильям, но ты должен знать, что есть вопросы, я… я не могу подарить тебе себя, если ты не сможешь мне настолько довериться, чтобы ответить на них.

Выражение его лица не изменилось, но он кивнул.

– Это то, что я могу дать тебе, Эмелин. Ты должна определиться, на какой вопрос больше всего хочешь получить ответ. Я отвечу только на один.

Изучаю его некоторое время, я знаю, на какой вопрос хочу получить ответ больше всего. Мне нужно знать это, чтобы понять Уильяма или, по крайней мере, попытаться немного лучше понять, что происходит здесь, с нами.

– Я хочу знать, что произошло, – говорю я, смотря на его глаз.

Он явно напрягается, но берет меня за руку и тянет к дивану. Притягивает меня к себе на колени, обнимая. Я прильнула к нему, давая некоторое время на принятие решения, хочет ли он рассказать мне о том, о чем я спросила.

– Я был тихим ребенком, а не таким взбалмошным как остальные. У меня не было твердости характера, мне было трудно общаться с другими. Бен был моим лучшим другом, и, главным образом, он оберегал меня от неприятностей. Мой отец обожал Бена, тот был сыном, которого он всегда хотел. Я же был просто… уродом. Я был слишком безмолвным, слишком нежным, тем, кем можно было легко помыкать.

Услышав, что он использует то ужасное слово, я вздрагиваю. Я называла его уродом. Моя грудь разрывается от чувства вины, от осознания того, что я наделала и насколько сильно это, должно быть, ранило его.

– Моя мама была мягкой, слишком нежной. Она нянчилась со мной и не могла изменить слабого, сломанного ребенка. Мой отец много работал, но когда он был дома, то проводил все свое время с Беном. Когда Бен решил, что хочет образование получше, мой отец отправил его в превосходную, дорогую школу-интернат. Он оставил меня. Долгое время были только я и мама, папа редко бывал дома.

Он остановился на секунду и сплел свои пальцы с моими. Я не буду подталкивать его, он может рассказать мне так много или так мало, как захочет.

– Я вдруг стал ее защитником, – его голос прозвучал напряженно, когда он продолжил. – Она так много плакала. Я был всем для нее, но не обременял ее своими проблемами, она едва могла справляться со своими. Так что я не сказал ей, что надо мной издевались в школе. Она заставляла меня ходить каждый день, а я любезно соглашался. Опять же, я не хотел доставлять ей лишних проблем. Издевательства начались довольно мягко. Устраивали головомойку, толкали в шкафчик, и все в таком духе. Но там был мальчик, Марсель, который испытывал великое удовольствие, наблюдая за моими мучениями. Это дошло до того, что я почти стал его одержимостью.

Издевательства сделали его таким? Так они причинили ему боль? Я сжала его руку, а мой желудок свернулся кольцом.

– Однажды я опаздывал в школу, у мамы было трудное утро, и я не хотел идти. Она заставила меня, сказав, что я должен идти и учиться. Я сделал, как она сказала, но оступился, выбрав другой путь. Чтобы добраться быстрее. Марсель и его банда загнали меня в угол в задней части школы. Он сказал мне, что его девушка находит мои глаза красивыми, и это реально беспокоит его. Он сказал, что никто не должен быть красивым для его девушки, кроме него.

Я сглатываю подступающий к горлу ком и мне удаётся сдержать плач.

– Я даже не знал его девушку, – горько смеется он. – Я не понимал, о чем он говорит. Я даже не знаю, почему он выбрал меня для запугиваний. Просто знал, что должно произойти что-то плохое, я чувствовал это. Когда они бросили меня на землю, я не мог объяснить замешательство и страх, которые почувствовал. Они повалили меня вниз, двое его друзей держали меня за руки и за ноги, пока другой сжимал мою голову.

Меня сейчас, кажется, стошнит, но мне удается держать себя в руках и продолжать слушать. Мои руки дрожат, и я чувствую, как он сжимает их. Не знаю, почему он утешает меня. Это его нужно утешать.

– Они украли соляную кислоту в школьной лаборатории. Держали мои глаза открытыми и вливали ее. Даже не могу объяснить боль, которую испытывал. Я не мог избавиться от нее, мои руки были связаны. Знаю, что кричал, но не слышал этого. Кислота бежала по моему лицу вниз, сжигая всю кожу по пути. Они убежали и бросили меня там и на какой-то миг я был уверен, что умру. Люди, которые жили через дорогу от переулка, услышали мой крик и пришли на помощь. И я уже не был прежним, что-то сломалось внутри меня.

Теперь я плачу, ничто не может остановить слез, катящихся по моим щекам.

– Мне жаль, – шепчу я. Это все, что я могу выдавить. Что еще можно сказать человеку, которому трусы сделали что-то подобное? Я не могу вернуть ему глаз назад и не могу изменить то, что произошло. Сожаление это все, что у меня есть, но даже этого недостаточно.

– Я превратился в монстра в тот день, но не в такого, как думают люди. Нет, не стал жестоким или злопамятным: я стал изуродованным. Люди смотрели на меня, они указывали пальцами, насмехались. Люди жестоки с теми, кто отличается от них. Я мог бы стать бессердечным, холодным человеком, отключившим свои эмоции и превратившимся в безжалостного ублюдка, но это был бы не я. Вместо этого я стал одержим обучением. Если бы родители Марселя воспитали его правильно, то, возможно, он бы никогда не стал таким жестоким. Он не усвоил урок, ведь его никогда не наказывали за его преступления. Он был плохим человеком и ему все сходило с рук.

– Поэтому ты взялся за нас? – смею спросить я.

Он смотрит на меня с мягким выражением лица.

– Это больше чем один вопрос, и это не то, о чем я хочу говорить сейчас.

Хоть он и говорил со мной любезно, он также был очень решителен. Я думаю о сегодняшней ночи, о том, как его отец обращался с ним, и я думаю о том, какая была его жизнь, пока он рос: ядовитые, оскорбительные слова. Это было нелегко.

– Уильям? – говорю я слабым смиренным голосом.

– Да?

– Твой отец... всегда был таким?

Уверена, что он не ответит мне, потому что знаю: этой ночью он дал мне больше, чем давал кому-либо еще. Я не хочу давить, но в тоже время просто не могу унять свое любопытство.

– Сколько я себя помню.

– Почему?

Для меня это не имеет никакого смысла. Почему отец мог любить одного сына, а к другому относиться с такой ненавистью? Они близнецы, выглядят одинаково – черт, у них схожие характеры. Как может кто-то, кто должен любить тебя, быть таким жестоким?

– Я не могу ответить на это, красавица, потому что я не знаю. Когда я вырос, для меня это перестало иметь какое-то значение. Бен и я были похожи во многих отношениях, но он видел только его. Он никогда не видел меня. Никогда не хотел видеть.

Мы молчим какое-то время, затем я пробормотала:

– Я вижу тебя, Уильям.

Он вздрагивает, а затем поднимает меня с колен и встает. Подходит к своему столу и немного копается; вскоре мягкая медленная песня заполняет комнату прекрасной мелодией. Он разворачивается и подходит ко мне с протянутыми руками. Я колеблюсь. Если приму приглашение, если впущу его, это будет для меня поворотным моментом. Я уже знаю, что не смогу вернуться назад. Поднимаю на него взгляд и вижу, что он смотрит на меня с такой напряженностью, которой я никогда не испытывала.

Именно в этот момент вижу его, какой он есть: зазубренный кусок неровного стекла, который невозможно приклеить обратно на место, потому что он не идеален. У него грубые края, хотя середина все еще потрясающая.

Я тоже кусок стекла с зазубринами. Может быть, вместе мы найдем способ объединиться.

Я тянусь и беру его руку. Он медленно ставит меня на ноги, затем кладет руки на мою талию и притягивает к своему телу. Я чувствую себя невероятно крошечной рядом с ним. Его мощь самым удивительным образом окружает меня. Словно мы созданы друг для друга, два человека, слепленные из одного теста. Он скользит своей рукой по моей, переплетает наши пальцы, затем мы танцуем. И это идеально, блестяще, именно таким я себе представляла танец.

Мы медленно качаемся и просто смотрим друг на друга. Его губы приоткрыты, а голубые глаза напряженны, наполнены чем-то настолько глубоким, что я сомневаюсь во всем, во что верила в прошлом месяце. Он изменил меня всю, и это одно из тех изменений, которое нельзя отменить. Тепло наполняет мое тело, и у меня появляются задние мысли, которые совершенно не включают танцы.

Я делаю смелый шаг, которой несвойственен той мне, которую я знала, тянусь и прижимаюсь к его губам. Он втягивает воздух, но вскоре отвечает, отпуская мои руки и запутывая свои пальцы в моих волосах. Уильям углубляет поцелуй, пока мое тело не припадает к нему, безвольное, нуждающееся. Он наклоняется, сжимая мои ягодицы. Его большие пальцы впиваются в мою мягкую плоть, и он сильнее притягивает меня к себе. Я хныкаю и хватаюсь пальцами за его рубашку.

Медленно он двигает нас, пока мы не упираемся в его кровать. Одно быстрое движение и мы оба падаем вниз. Я ударяюсь о мягкий матрас первая, а он удерживает себя от падения на меня, выставляя руки рядом с моей головой. Я смотрю на его мускулы, наслаждаясь их очертаниями. Он такой… сильный. Его губы покидают мои и спускаются к шее. Я дрожу и позволяю голове откинуться назад, получая удовольствие от невообразимых ощущений во всем теле.

– Уильям? – шепчу я, выгибаясь к нему.

Он издает урчащий звук напротив моей шеи, давая мне понять, что слушает меня.

– Я… Я имею в виду… я делала это прежде?

Он застывает и поднимается с меня. Смотрит на меня сверху вниз, его лицо – маска из замешательства, сомнения и возбуждения.

– Я не знаю, – отвечает он хриплым голосом.

– Это не важно, – говорю я. – Я просто… хотела знать.

Я протягиваю руку и ласкаю его подбородок. Он смотрит на мои губы, а затем бормочет:

– Ты уверена в этом? Я не буду отрицать, что хочу тебя, но так же не буду никого заставлять.

– Я уверена, – говорю я, чувствуя, как колотится мое сердце.

Он кивает и затем возвращается к тем мучительным, сладким, медленным поцелуям на моей шее. Его пальцы спускаются ниже, пока не достигают топа. Медленно, он проскальзывает под него, мягко исследуя мою кожу, двигаясь вверх к моей груди. Мое тело вспыхивает, и я прижимаюсь к нему сильнее, давая знать, как сильно я этого хочу.

Его пальцы находят мои соски, и они тотчас твердеют под его прикосновениями. Уильям рычит, я хнычу, и тогда он начинает потягивать их. Я закрываю глаза, чувствуя, как мое дыхание начинает углубляться, маленькие выстрелы удовольствия вспыхивают у меня между ног. Уильям наклоняется, и я чувствую его горячее дыхание у набухшей вершинки груди, затем его язык скользит и поглаживает маленькие бутоны, которые он дразнил последние пять минут.

– Ох, Уильям, – задыхаюсь я.

Из его горла исходит благодарный звук, и он продолжает свое наступление, посасывая и полизывая, пока я извиваюсь и стону его имя. Его руки двигаются к моим трусикам и скользят под них. Я уже знаю, как его пальцы могут заставить меня чувствовать себя прекрасно, но когда он отрывает свой рот от моей груди и начинает спускаться вниз по моему телу, захватывая мои трусики с собой, я чувствую, как все напрягается. Почему он опускается туда?

Он подхватывает мои колени и нежно разводит ноги. Щеки вспыхивают от мысли, что он смотрит на меня там. Уильям что-то рычит на своем языке, затем опускает голову. Мои бедра противятся, когда его рот накрывает мой клитор. Ох. Господи. Он углубляется, решительно полизывая его языком с такой скоростью, которой я никогда не могла вообразить.

– Ох, – выкрикиваю я. – О, Боже мой.

Он посасывает сильнее, вытягивая из моего тела короткие крики восторга. Я чувствую огонь, зарождающийся в моем животе, головокружительный, сжигающий все на своем пути. Медленно, словно это одна из пыток, этот огонь попадает в нужное место, и я взрываюсь. Удовольствие прокатывается по моему телу и мне кажется, что я парю над кроватью, пальцы Уильяма на моих бедрах, мои крики эхом отдаются в комнате.

Я дрожу достаточно долго, чтобы Уильям успел убрать свой рот от меня, снять штаны и оказаться на мне сверху. В момент, когда его тело вступает в контакт с моим, я чувствую его теплую кожу везде, и знаю, что момент настал. Пути назад нет. Мускулистая плоть накрывает меня, а ощущение его голой кожи на мне умопомрачительно. Я поднимаю руки, обхватывая ими его бицепсы.

– Ты готова? – шепчет он.

– Я готова.

Он осторожно протягивает между нами руку и берет напряженную эрекцию, которую я чувствую около живота, горячую и твердую. Направляет ее прямо к моему входу, затем поднимает мою ногу, оборачивая ее вокруг своего бедра. Нервы скрутили мой желудок, и я понимаю, что борюсь за воздух. Мне страшно и в хорошем и плохом смысле. Уильям тянется к моему подбородку.

– Если в какой-то момент, даже маленький, ты захочешь, чтобы я остановился… я остановлюсь.

Я верю ему.

Не знаю почему, но верю.

Я киваю, кусая губу. Он убирает волосы с моих глаз, прежде чем глубоко войти в меня. Я сильно сжимаю его, чувствуя, как мое тело горит и растягивается. Его челюсть напряжена, и я знаю, как ему сложно сдерживаться, но он старается. Он медленно двигается, входя в меня, давая мне возможность привыкнуть к его огромным размерам. Жжение спадает достаточно быстро, но ощущение дискомфорта все еще сохраняется.

Он продвигается немного дальше и восклицает:

– О, слава Богу.

Я смотрю на него, извиваясь, пытаясь почувствовать себя менее... заполненной.

– Ты девственница, милая, – говорит он тихим, приглушенным голосом.

Я?

По какой-то причине это меня смущает. Даже не знаю, откуда возникло это чувство, но есть что-то, что все же подсказывает мне, что так правильно. Я прогоняю эту мысль и позволяю себе расслабиться, когда Уильям полностью заполняет меня. Моя спина выгибается, его руки обхватывают мою голову. Он осторожно выходит, перед тем как снова заполнить меня.