Текст книги "Между нами (СИ)"
Автор книги: Beatrice Gromova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Господи, я была бы не против умереть от ее рук. Найдите идиота, кто был бы против!
– Здорово, конченный!
И вокруг нас нависает тишина. Секундное наваждение, чтобы было создано ее образом богини любви был разрушен одной смешливой фразой. Она говорила плавно, идеально поставленным грудным голосом. Но тон её выдавал с головой – девушка откровенно веселилась над медленно закипающим Филиппом.
– И тебе приветик, бродяжка!
– Я вспомнила, почему тебя всем детдомом пиздили. – Мрачно отвечает Саша, протягивая руку для ответного приветствия. Девушка только нахально улыбается, крепко сжимая ее ладонь.
– И кто из них дожил до выпуска, напомни мне?
– Никто, – резонно соглашается Саша и наконец-то делает первый шаг в дом.
Первое, что я заметила, когда осталась сидеть на кухне с полным столом сладостей и видов чая, это то, что в доме был абсолютный минимум техники: не было даже холодильника, а вместо плиты была огромная, вставленная в стену печь с реальным огнем, в которой уже посвистывал чайник. И я не заметила ни одной лампочки. Все было скрыто в стенах или за каким-нибудь декорациями. Зато были огромные панорамные окна, так что днем в этом доме света хватало за глаза.
Кем же надо работать, чтобы заиметь себе такой домик в таком райончике? Я тоже так хочу.
Найдя на полке поднос, я решила, что пока взрослые обкашливают мои вопросы, было бы мило сделать им хотя бы чай. Другого способа отблагодарить их все равно не было. Что могла дать слабая и низкорослая малолетка взрослым тетям и дяде? Ничего. Только стоять в стороне и молча наблюдать, как все вокруг меня что-то решают и делают, а я внутри этого водоворота совсем беспомощная. И эта беспомощность убивала похлеще родительских выкрутасов.
– Я сделала чай, – они отвлекаются от какой-то беседы ровно на момент моего появления, а потом Филипп продолжает показывать девушке какие-то документы, пальцем показывая моменты, на которые стоило обратить больше всего внимания. Девушка хмурится, вчитывается в строки, удивленно приподнимает брови и смотрит на меня, потом на ребят, и поджимает губы.
– Ну, конченный, я в принципе понимаю, в чем прикол ситуации, но не понимаю роль своего участия в этой эпопеи идиотизма и разврата. – Слово «Разврат» вышло между ее губ максимально пошло. У Филиппа аж кадык передернулся, и от Саши это не укрылось. Второй раз кадык у парня дернулся уже от страха, и, передернув плечами, будто сгоняя с себя наваждение, что создавала девушка вокруг себя, заговорил: быстро, сбивчиво, чуть запинаясь. Стараясь не смотреть выше ее ног. Но и ног, поверьте, вполне хватало.
– Ну, её родители реально ёбнутые, и, скорее всего, попросят каких-то друзей надавить на нас. А на тебя надавить сложно, потому что ты в ответ надавишь сильнее… И мы с Сашей решили, что было бы неплохо, помоги ты нам, взяв на себя опеку над девочкой на пару месяцев до ее совершеннолетия. Потому что мы, увы, бессильны.
– А что, конченный, папочкиное наследие уже не справляется? – Она нагловато перекладывает ногу на ногу и направляет на меня взгляд, осматривая каждую маленькую частичку моего тела. Она будто разделывала меня по кусочкам и бросала их на чашу весов, чтобы понять – стою я ее времени или нет. И, стыдно признаться, но я сжалась под ее взглядом, хотя и хотелось выглядеть сильной, смелой и крутой. Но у меня не было сил на это, поэтому я просто опустила плечи и решила положиться на волю судьбы. Что будет, если эта судьба решит, что хорошего с меня хватит, и девушка откажет мне в помощи, я не думала. И, быть честной, думать не хотела.
Филипп и Саша, держась за руки, переговаривались между собой, пока шла эта молчаливая оценка товара, но, в конце концов, девушка взлохматила длинные волосы, растрепав высокий хвост, и устало вздохнула.
– Ладно, конченный, я согласна. Вы, в принципе, можете и не участвовать, я попрошу своих ребят заняться. Девочку этот процесс никак не тронет, это я вам обещаю. И до совершеннолетия она будет жить нормально.
И я шумно выдохнула, только сейчас заметив, как напряжена я была: на тыльной стороне ладони остались полумесяцы ногтей – настолько сильно я сжимала руки в замок. Разлепив ладони и чуть размяв, я наконец-то поудобнее устроилась в кресле, понимая, что не сплю вторую ночь и уже просто не вывожу. Уходить от компании, перешедшей на какие-то старые байки, не хотелось, поэтому я, подтянув ноги к груди, устроила на них подбородок и задремала.
Очнулась ото сна я быстро – Филипп задел мое кресло, возвращаясь к девушкам с бутылкой в руках. Зевнув и потянувшись, разминая затекшее тело, я села поудобнее. В спине неприятно тянуло от нехватки нагрузок, но я понимала, что просто не до них. Вот как выдастся свободная секунда – я обязательно проведу разминку, растяжку и целительные упражнения. Но сейчас просто не до них.
Комната нежилась в полумраке камина – остальные источники света ребята отключили. Они сидели полукругом, с бокалами в руках и тихо что-то обсуждали. Под ногами ютились уже две пустые тары, и я поняла, что поспала нет так уж и мало.
– У тебя больше никаких проблем нет, Крис? – Спрашивает Филипп, делая глоток и чуть заметно другой рукой поглаживая колено Саши, незаметно пробираясь вверх. Незаметно, видимо, только для них, потому что мы с девушкой все видели.
– Нет, конченный, у меня-то как раз совсем никаких проблем нет. Я живу именно той жизнью, которую хотела всегда…
Филипп открыл, было, рот для нового вопроса, но я его перебила. Сама не знаю, почему.
– А почему «Конченный»?
И, видимо, только в этому секунду они заметили, что я не сплю. Девушка чуть заметно улыбнулась пухлыми губами и, бросив лукавый и откровенно злорадствующий взгляд в сторону моментально покрасневшей парочки, чуть хрипло заговорила:
– Мы из одного детдома, знаешь? – я тут же кивнула головой, продолжая смотреть на ребят, которые не знали, куда смотреть, лишь бы не на нас. – И все трое из группы риска: самые конченные и отбитые, только я была еще и психологически нестабильна – из смеха я в секунду перетекала в агрессию, и тогда живыми выбирались только быстрые и умные. Не всегда, правда, но чудо случалось. Филипп из той же серии. Они крутить еще в детдоме начали, но признать чувства были не в силах, поэтому один пиздил всех попало, а вторая вены резала на потеху публике. Поэтому конченные. Оба. Потому что сначала делают хуйню, а потом не знают, как исправить и мечутся по углам. Мило, правда?
Ребята краснеют и сжимаются под ее взглядом, но девушка, лишь немного приподняв уголки губ в улыбке, отвернулась от парочки, уже полноценно улыбаясь мне:
– Твоя спальня на втором этаже: третья дверь слева. Если что – не стесняйся, кричи.
Я благодарно улыбаюсь, оставляя ребят наедине. Не то, чтобы им хотелось оставаться с ней, но выбора у них особо не было. Однако, когда я поднималась по лестнице, из гостиной раздался тихий смех всех троих, и я поняла, что, в принципе, взаимные унижения их дружбе не мешали.
Комната не пахла ничем. Совсем. Лишь легкий душок кондиционера для белья витал в воздухе, так что я сделала вывод, что тут никто не жил. Никогда. Хотя кто знает.
Вытащив из кармана толстовки все документы, прихваченные с собой из дома, я кинула их на компьютерный стол, а сама уселась на край кровати с телефоном.
Я долго вертела его в руках, совсем не решаясь включить, ведь всем сразу придет оповещение о том, что со мной снова можно будет связаться. Семейство непременно начнет обрывать мне трубку.
Чудо современной техники сделало в моих руках еще один оборот, и я, глубоко вздохнув, зажала кнопку включения. Экран загорелся белым.
В шторке уведомлений пестрели сообщения из всех мессенджеров только от троих, Коля прислал лишь одно одобрительное сообщение с просьбой связаться, когда буду готова. Остальные умоляли, угрожали, снова умоляли. Иногда оскорбляли. Даже бабку-покойницу с ее характером припомнили.
От Вани и Натана не было ни сообщения. Ни звонка. Ничего. Пустота. Они просто исчезли, и если на первого изначально надежды особой не было, то от предательства второго было реально обидно, потому что на Натана… надежда была.
И даже Марк отметился сообщением. Не в каком-нибудь диалоге средств связи, а обычной смс-кой.
«Мне правда жаль»
И я, на секунду задержав дыхание, нажала вызов.
Марк ответил мгновенно, я даже трубку до уха не успела донести, а на экране уже пошел отсчет наговоренных нами секунд.
– Ты что, держал телефон в руках все это время?
– Нет, – Марк улыбается. Я слышу это по голосу, и я непроизвольно начинаю улыбаться сама. – Просто телефон лежал рядом, а когда я увидел, кто именно звонит, решил, что не стоит утомлять даму ожиданием. Как ты?
– Никак.
– А с родителями как?
– Тоже никак.
И мы на секунду замолчали, думая каждый о своем. А потом Марк первым решил нарушить нашу тишину.
– Я психолога сменил.
– Вау.
– Да. Классная женщина. И очень доходчиво объяснила мне, где я был не прав. И я правда понял, что действительно делал все не так, как хотелось бы. Но в моей голове не было чего-то злого. И я не думал о том, какие последствия это вызовет. Особенно для тебя. Мне просто не хотелось оставаться одному. Прости?
– Не извиняйся, – я вздыхаю тяжело и шумно, с силой массируя кожу на лбу, чтобы прийти в себя, собрать все чувства в кучку. – Потому что хоть я боюсь и ненавижу тебя больше всего на свете, ты единственный, кто был у меня все те ужасные годы. И я бесконечно благодарна тебе за это, ведь ты сделал меня такой, какая я есть. У меня сегодня какой-то прям вечер охуенных диалогов, если честно. Кстати, у меня теперь тоже есть психолог!
Марк шумно удивляется, а я укладываюсь на спину, понимая, что не хочу заканчивать этот диалог.
И хоть я и подозревала, что это все обернется страшнейшими проблемами, Марк подарил мне тот уголок спокойствия, который был мне бесконечно нужен.
И это еще одна вещь, за которую я всегда буду ему благодарна.
========== 14. “Между нами” ==========
Я жила у Кристины уже пару недель и, хочу сказать, это было самое странное время, что я проводила в своей жизни. Потому что Кристина была… Откровенно говоря странной она была.
В ее доме не было телевизора, не было компьютера, был лишь ноутбук, который стоял в ее кабинете, в который она почти не заходила, но который облюбовала я из-за освещения для уроков. В ее доме не было холодильника, но была холодильная камера в подвале. Не было газовой плиты, но был целый камин на кухне, в котором всегда горел огонь, на котором и была приготовлена вся еда в доме.
У нее был телефон, который помогал ей управлять домом и иногда отвечать на редкие и короткие звонки, после которых Кристина собиралась, предварительно всегда потрепав меня по голове, и уходила на всю ночь. И я никогда не спрашивала куда и насколько она покидала дом, потому что, будем честны, ответа знать не хотела.
Она любила Набокова и Блока, говорила, что «Лолита» не о педофилии, убийстве и похищении, но о любви и о том, какой она иногда бывает. В такие моменты она обычно тяжело вздыхала и повторяла, что формы у любви разные, и даже мои родители меня любят, только не как человека, а как золотую медальку. Но любят же.
Она считала вебкам забавным и интересным, потому что можно зарабатывать не выходя из дома, и считала это идеальной работой, а потом, поймав мой взгляд, полный почти священного ужаса, всегда смеялась, подливая немного вина мне в стакан.
Она редко пила, позволяя себе лишь бокал за раз, но всякий такой бокал делила со мной.
Иногда вечерами мы смотрели фильмы – так как телевизоры она не воспринимала, я попросила Филиппа привезти нам карманный проектор, к которому можно было подключиться по телефону. А иногда она читала мне вслух, и не всегда это было на русском: Кристина знала семь языков, и каждый почти в совершенстве. На вопрос: зачем, она всегда улыбалась и говорила, что в жизни всяко пригодится.
Кристина стала моим кумиром. Моей богиней. Сестрой и матерью, которых я всегда хотела.
Со временем я даже начала оставаться спать с ней, потому что находиться одной было просто страшно.
Иррациональный страх того, что мои конченные родители сейчас выломают дверь и заберут меня в психушку не давал мне спокойно спать, и Крис предложила оставаться с ней, пока не станет лучше.
И если бы страх был беспочвенным!
Я слышала, как однажды ночью она обсуждала с кем-то по телефону как кто-то вломился к ней, но охрана быстро среагировала. И про черную машину, которая постоянно стояла у дома. И про одних и тех же огромных мужиков, которые сновали туда-сюда целый день перед воротами.
Из дома мы почти не выходили. Я так точно – даже в школе перевелась на дистанционку.
Родители со мной связываться почти не пытались – бросили попытки после недели игнора. А вот Алине там капитально сорвало крышу – мать все же заставила ее сделать аборт, а виноватой осталась я. Когда я рассказала об этом Кристине, та хохотала настолько сильно, что даже выступили слезы.
– Знаешь, я уже не могу дождаться суда: хочу посмотреть на их воочию! Такие колоритные персонажи! Таких даже фиксики не починят!
– Крис, – я не хочу спрашивать. Не хочу озвучивать вопрос, потому что боюсь услышать ответ, к которому не буду готова. Но жить в неведении я тоже больше не могу, – а ты уверена, что мы выиграем дело?
– Конечно! – она ни секунды не колеблется. На стене целуется киношная парочка: Крис нравятся старые романтические комедии. Она находит их занятными. – Во-первых, твой адвокат – сама Александра, мать ее, Ким! Простите, теперь уже Царёва. Но сути это не меняет. Открою тебе тайну: у нее всего одно проигранное дело. И то – ее вины там нет: клиент напился после заседания и сбил человека насмерть. Ему новое дело накинули и старое открыли, так что не считается. Во-вторых, прокурор – мой очень-очень старый знакомый. В-третьих, половина полицейских этого города знакома со мной. Так что уж за что, за что, а за победу в этом деле ты можешь не переживать. Тем более судья – знакомый Конченного.
– А у вас все схвачено! – Непомерно удивляюсь, потому что при такой расстановке фигур проиграть вообще нереально, и Кристина улыбается моим словам, еле заметно подмигнув:
– А то ж!
И больше мы об этом не говорили.
Я даже не спрашивала о дате заседания, потому что боялась спугнуть мнимую удачу. Поэтому, когда рано утром Кристина растолкала меня, я сначала вздрогнула всем телом, уже заведомо зная, что она хочет мне сказать, а потом заплакала, чего не случалось со мной со времен ребухи.
– Ну и чего ты ревешь?
– Я не хочу туда идти! Не хочу их видеть! Они же опять вот начнут это все дерьмо на меня вешать! В нормальную семью играть! Мать рыдать начнет с Алиной на пару, какая я мразь неблагодарная, а отец просто молча будет на меня смотреть, что страшнее даже мамашиных завываний!
– Ева, моя ты хорошая, проживание со мной тебя явно испортило! – Я даже плакать перестала от такого заявления! Прям почувствовала, как слеза втянулась обратно во внутрь глаза! – Что, пожила в спокойной обстановке пару недель и все, можно рыдать? Ева. Ты жила с ними всю сознательную жизнь, и всю эту жизнь с боролась с ними за свою независимость. И физическую, и моральную! Терпела их семнадцать лет – потерпишь и пару часов. Я попросила Филиппа связаться с твоим братом для моральной поддержки. И если у него не хватит духа прийти лично, то он должен хотя бы позвонить. Мы на финишной прямой, Евангелина. Не время сдаваться. Так что приводи себя в порядок и спускайся завтракать. Относись ко всему с философским спокойствием: дерьмо иногда случается, важно лишь то, как ты к нему относишься. Для меня вся эта ситуация такая же романтическая комедия, в которой в конце все будет хорошо, поэтому я спокойна и уверена в себе. Втяни слезы, боец. Наш бой только начинается! – Она улыбается. Треплет меня по волосам и уходит из комнаты, оставаясь наедине со своими мыслями.
Но уже, если честно, не такими пугающими. Боже, я правда жила с ними столько лет, а тут вдруг чего-то расклеилась ни с того, ни с сего! Остался действительно последний рывок, и я сделаю его ни смотря ни на что!
Центральное здание суда, будем откровенными, пугало. До слушания оставался час, но Крис настояла на более раннем приходе, ведь если придется что-то резко делать, у нас будет время в запасе на подумать, и я, в принципе, была согласна с этой ее установкой, но пугающий мандраж все равно не отпускал меня, заставляя заламывать мелко дрожащие пальцы. Но в противовес к моей последней нервной клетке, которая забилась в самый дальний угол моей души и истошно кричала от напряжения, Кристина была невероятно улыбчива и приветлива! Она здоровалась со знакомыми, болтала, смеялась, собирала вокруг себя людей. Для них она была солнцем, на которое летели бабочки, и это стало спасением, потому что на меня никто не смотрел. Никто не говорил со мной, никто не обращал на меня внимания, а Крис, заметив мой облегченный вздох, лишь весело подмигнула, возвращаясь обратно к веселой беседе, давай мне ненадолго сбежать и остаться наедине.
И, правда, ненадолго остаться наедине, привалившись спиной к колоде, мне было действительно нужно.
Немного обмозговать ситуацию. Подумать о том, и о сём. Немного о родителях, немного о себе и будущем, потому что сегодня изменится все, а наступившее завтра будет абсолютно новым и неизведанным.
Из своего убежища я услышала, а потом и увидела, как приехали громкие родственники с кучкой адвокатов, как эти же адвокаты обещали родственникам стопроцентную победу, а те одобрительно кивали в ответ. И лишь отец был необычайно задумчиво: он тоже кивал в унисон женщинам, но при этом мысли его были где-то не здесь. Интересно, что же вертелось в его бородатой голове?
Родители уже скрылись за очередным поворотом, но я все еще стояла на четвереньках, вглядываясь в пустоту, где когда-то были люди, в которых я верила всем сердцем. И тогда-то мне перегородили обзор. И не узнать его – значило бы не узнать себя.
– Милый Натан, как ожидаемо и неприятно! – Я отряхиваю руки и усаживаюсь на зад, подпирая собой стену. Почему-то хотелось курить. В доме Кристины был только электронный айкос, к которому я со временем прикипела всей душой, но на заседание Крис не позволила мне его взять, шутя о том, что от нервов я закурю прямо перед судьей. А я могу.
– Позволишь мне объясниться?
– А зачем?
– Ты не хотела бы узнать причину?
– А зачем, если ты все равно до сих пор трусливо даже не прочитал мои сообщения. Что, Коэн, испугался, что после одного единственного раза я резко начну тебе навязывать отношения? Понимаю. И не осуждаю. Но от меня-то ты чего хочешь?
И Натан потупился, спрятав взгляд где-то в мысах своих кроссовок, лишь бы не смотреть на меня. Потому что отмазки кроме как про испуг серьезных отношений у него попросту не было. А другую он не придумал. Вот и стояло это совершенство богов и неистово тупило. А семнадцать тут, смею заметить, мне.
– Откуда ты узнал про сегодня?
– Коля прислал. – Я закатываю глаза настолько сильно, насколько могу. Трусишка. Испугался сам и отправил того, кого точно не жалко. – Позвонил, рассказал. Сказал, что не сможет встретиться с родителями. Просил передать извинения.
– Да в жопу его извинения. – Чуть усмехаюсь, потому что сил моих больше нет. – Твои, собственно, тоже.
– Ева, – донеслось мне в спину, когда я почти завернула за угол. Интересно, что же милый Натан мне скажет в такой день? – Может, попробуем сначала?
И я делаю шаг вперед, скрываясь за углом, стараясь вообще не смотреть на проклятого Коэна, потому что его поведение было максимально выше моих сил. Нельзя вытирать об меня ноги, а потом просить о понимании. Это меня тут должны все понять и простить. А я не бог – я не прощаю.
Задумчиво петляя меж двух колонн, стараясь попадать шаг в шаг своей же ноги, я настолько погрузилась в мысли, что когда меня дернули за руку, почти закричала, не на шутку испугавшись, что мои трижды проклятые родители решили даже не идти в суд, а просто принудительно отправить меня на лечение.
Но это всего-навсего был Ванечка, мать его, Соболев. Богиня нашей школы своей собственной запыхавшейся персоной стоял передо мной, а его ходуном ходящая грудная клетка прыгала прямо напротив глаз.
– Боялся опоздать. – Поясняет он, а потом отходит от меня на шаг. Так, это что, адекватный поступок от Вани? Что еще этот воистину прекрасный день привнесет мне сегодня?
– Зачем ты вообще здесь?
– Возможно, хотел поддержать тебя? – Он застенчиво мнется, тоже стараясь не смотреть мне в глаза. Видно, как ему неловко. Видно, как стыдно. И в его глазах я вижу проблеск старого Вани, в которого я влюбилась пару месяцев назад. – Я просто подумал, что было бы неплохо быть рядом с тобой сегодня, зная о твоих отношениях с родоками. Ну, как минимум, я могу кинуться в ноги твоему бате, пока ты будешь бежать. – И Ваня клыкасто мне улыбается, даже не стараясь прикасаться ко мне, и я и сама не замечаю, как начинаю улыбаться в ответ.
Что ж, по крайней мере, он понял меня. В принципе, как и всегда. Будем честны, Соболев – единственный в моей жизни, кто меня действительно понимал. Хотел понять. По крайней мере, пытался.
– Вот бы ты не был таким сферическим уёбком… – Вырывается как-то самом собой. Наверное, потому, что я уже давно мечтала ему сказать об этом. Как-то донести свою мысль.
– Весь мой шарм кроется в том, что я – сферический уёбок. – Он снова улыбается, источая вокруг флюиды радости и добра, а потом до него доходит. – Сферический уебок? Где ты вообще это вычитала?
– В таких случая, Ванечка, принято спрашивать у ясеня. Но я-то, блин, не ясень. – И я тоже ему улыбаюсь, потому что настроение странным образом только улучшается.
– У какого ясеня?
– «Я спросил у ясеня: «Где моя любимая?». Не? – Я удивляюсь, потому что такой раритет уж точно должны знать все от мала до велика, но Соболюшка лишь недоуменно приподнимает бровь, и все, что мне остается – просто раздосадовано махнуть на него рукой, понимая, что объяснять сейчас что-то – лютые разврат и содомия, к которым я не готова.
– В любом случае, это все в прошлом, потому что я решил последовать твоему совету.
Я аж остановилась, во все глаза заглядывая в лицо парню, для чего приходилось неплохо так закинуть голову.
– В прошлом? В прошлом, Ваня, я занималась народными танцами! А это – пиздец! – И моему негодованию просто не было предела, потому что как можно так просто после всего вести себя вот так! Непознанные потемки его души пугали. – А что я там тебе такого насоветовала?
– «Стань сначала сам личностью полноценной, а потом уже отношения строй, уёбка кусок!»
– Есть у меня подозрения, Ваня, – я подозрительно прищуриваюсь, – что это не я тебе мозги вправляла, но речь вполне здравая, хочу сказать.
– А, ну значит – мать. Она тоже тот еще хренов философ. И, кстати, обычно в советах никогда не ошибается. Вообще, это она меня випинала из квартиры, когда я не решался идти к тебе сюда или все-таки не надо.
– Ну, что я хочу: я даже местами рада тебя видеть, потому что пиздец тут творится какой-то нездоровый, от чего мне аж самой херовой. Но то, что даже мать тебя уёбком называет, вселяет в меня надежду, Ваня! – я дружелюбно хлопаю парня по плечу, и вижу его улыбку, понимая, что на душе у меня реально стало лучше и проще. И даже как-то светлее. Ладно, присутствие знакомого мужика, которому я доверяю, реально вселяет надежду.
Соболь приобнимает меня за плечи, и мы медленно бредем к кабинету заседания, где в присутствии огромного количества людей и даже журналистов будет решаться судьба. Моя, сука, судьба!
И при мысли о том, что через каких-то пару часов я либо уеду к чете Царёвых праздновать, либо в бессрочный отпуск в психушку в самые мягкие палаты, у меня ужасно вспотели ладони, и скользкие пальцы не могли даже вытащить зазвонивший телефон с первого раза. Руки тряслись так, будто стаж в алкоголизме у меня как минимум пара столетий. Но, кстати, от рюмочки я бы сейчас не отказалась.
– Да, Крис? – У меня даже звонок принять получилось далеко не с первого раза.
– Давай бегом сюда. Судья пришел. Мы начинаем.
И я буквально давлюсь воздухом, потому что органы от страха отказываются работать.
– Ну че ты, Вишня? – Ваня крепче обнимает меня, прижимая к своему телу, и действительно становится легче. Я слышала, что есть такой психологический прием при панических атаках.
– Мне страшно. У меня сейчас легкие разорвутся. Я дышать не могу. Я уже ничего не хочу. Хочу, чтобы это дерьмо собачье заползло в свои норки и больше никогда оттуда не показывалось.
– Вишня, ну хорош, ты же смелая девочка. Сильная и веселая. Красивая и умная. Ты переживешь это. Тем более, это просто один день. Уже сегодня и чуть ли не сейчас станет все ясно. Либо да, либо нет, Вишня. И все, что ты могла сделать – ты уже сделала, так смысл теперь паниковать и психовать? Набери в грудь побольше воздуха и войди туда, как гордый гном, неся с собой свою секиру!
И мне реально прям стало легче от его слов, я аж выдохнула, потому что ну правда, че уже переживать, страдать и…
– Ты как там меня назвал, уёбка кусок? – И я подозрительно прищуриваюсь, надеясь, что я ослышалась, но судя по его мерзкой ухмылочке – зря надеялась.
И Ваня сорвался с места.
Грудная клетка ходила ходуном, и волнение, переполнявшее меня несколько минут назад тут было абсолютно не причём. Легкие горели от непредвиденного кросса по лестницам и длинным коридорам за этим великаном, посмевшим назвать меня гномом! Но, уже стоя перед дверями в зал заседания, упираясь ладонями в колени, я осознала, что уже совсем не боюсь. Все страхи и сомнения ушли, будто каждый мой шаг втаптывал их в землю. Сажал меж камней, чтобы там проросли плоды наших стараний. Осталось лишь открыть двери, войти и узнать, что я победила. Что сегодня мои страдания будут окончены.
Ваня лишь подмигивает мне, распахивая тяжелые двери.
Гловы всех собравшихся со стороны родни метнулись ко мне, как в самом криповом, но до дикости дешевом ужастике.
Алина выглядела откровенно херово. Да че там херово, она выглядела, как очень старая половая тряпка. Хотя, если честно, ей она и была. И как только она перестанет приносить пользу, мать ее выкинет за борт, хвалясь всем уже не сестрой, а ее медальками. А может, ее тоже забросят в самый дальний ящик и больше никогда не достанут, потому что больше не нужна.
Она была одета в белое платье, словно на свадьбе, и прижимала к груди зажатый в кулаках крест – я видела голову маленького Иисуса, торчащего в складках ее ладоней.
И кажется, я знаю, за что она молилась: за мое скорейшее возвращение. Чтобы я снова стала семейным уродом, а она – маминой любимой девочкой, которую глядят по головке и обнимают ночами, грезя о все новых и новых золотых медалях.
Мать как обычно была худа, бледна и зла. Ничего нового. О ней мне даже как-то… и сказать особо нечего. Тут как с мертвыми – о них либо хорошо, либо никак, а хорошего чего-то я как-то не смогла найти внутри себя. Уж лучше бы она меня била, чем заставляя проходить через тот тренировочный ад. А может, и слава богу, что не била.
Отец был все такой же молчаливой бородатой скалой. Он даже бровью не повел в мою сторону, когда я проходила мимо, чтобы сесть рядом с Кристиной, Филиппом и Сашей. Он смотрел четко вперед, сжимая в замок ладони, абсолютно ни на что не реагируя. Возможно, он начинал понимать, что он был настолько херовым отцом, что его младшая дочь, которая по логике должна была быть залюбленной всеми принцессой, сидела от него по другую сторону баррикад, средний сбежал, никак себя не проявляя, а старшая, кажется, на грани религиозного сумасшествия. Зато теперь она очень хорошо подружится с тётей Зоей. Очень даже хорошо подружится.
За нашим столом троица резалась в карты. Словно Адам, Лилит и Змей, они выказывали максимальное пренебрежение происходящему. Буквально кричали, какой абсурд происходит. Им не хватало только Евы, и я поспешила присесть рядом. Я поспешила оказаться среди людей, которые выказывали мне ту поддержку, которую я нигде и никогда не получала.
– Итак, мы начинаем заседание по поводу лишения родительских прав Татьяны Антоновны Вишневской и Виталия Витальевича Вишневских на Вишневскую Евангелину Витальевну, и о присуждении прав опеки Кристине… – Судья не успел договорить: Кристина громко закашлялась, прерывая его, на что мужчина сурово сдвинул брови, неодобрительно поглядывая на нее, а Крис лишь пожала плечами. И я поняла один момент – я жила с ней чуть ли не месяц, но до сих пор не знаю ее фамилию. И, казалось, во всем зале её знает лишь судья, у которого на руках были ее официальные документы. – Опрос свидетелей начнем со стороны ответчиков. Вишневские, вы будете по очереди выходить и высказываться, почему вы считаете, что Ева должна остаться жить с вами. Потом мы перейдем к опросу истца. – Татьяна Антоновна, прошу.
И первой пошла мать. Она встала за трибуну, выпрямила плечи, и начала вещать, какая я неблагодарная, как связалась с наркоманами, начала продавать свое тело даже не за деньги, а за дозу. Как она корила себя в том, что не доследила за мной, и клялась, что как только заберет меня домой, сразу же отправит в закрытое учреждение, где мне обязательно помогут.
По моей щеке скатилась слеза. И я правда не знаю, почему я вдруг начала плакать, ведь это было так ожидаемо и так предсказуемо! Но я не думала, что родная мать выставит меня блядью и наркоманкой, лишь бы выйти чистенькой перед взглядом общественности.
К моей щеке прикоснулась теплая ладонь, и это немного помогло мне прийти в себя. Кристина улыбалась, смотря на меня. Улыбалась по-доброму, искренне, как бы говоря мне, что все будет хорошо. Убрав руку от моей щеки, она залезла в маленькую сумочку и достала два Чупа-чупса. Один протянула мне, а второй, пошуршав упаковкой, исчез в ее рту.
Дальше жить стало чуточку проще.
Каждый раз, когда что-то в действиях моей матери её смешило, Кристина немного поджимала губы, а потом издавала ими соблазнительный «чпок». С таким звуком открывались дорогие бутылки. А еще с таким звуком Чупа-чупс выскальзывал из её губ.Язык проходился по окружности карамели, пока Крис смотрела прямо в глаза судьи, и сладость пропала в её рту, чтобы через секунду появиться со сладким ” Чпок».Это было завораживающее. Клянусь, целый зал был прикован к этому конфетному минету, но Кристину это совсем не заботило, она продолжала своё странное соблазнение, реагируя лишь на того, кто давал показания.
И каждый, когда на трибуну выходил мой родственник, каждый раз, как они начинали нести какую-то не связанную с Богом херню, справа доносился сладкий «чпок», от чего отцовский лоб покрывался нервной испариной, и будем честны, таким взволнованным я его ещё не видела.
