Текст книги "Между нами (СИ)"
Автор книги: Beatrice Gromova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
========== 1. “Тумбочка на ножках или День “Да блядь””. ==========
Утро с самого начала дало мне понять, что хорошее в моей жизни в принципе случиться не может, а проблемы – это просто ебаная константа, без которых, кажется, следующий день просто не начнется.
Вот и сейчас, несясь в школу под проливным дождем, хотя, когда я выходила из дома светило яркое солнце, я проклинала все живое, думая лишь о промокших книгах, за которые придется отвечать. А это такое себе мероприятие, потому что наша библиотекарша – лютый зверь. Женщине лет тридцать максимум, а ведет себя как старая бабка. Не ебут, вот и психует. Это единственное оправдание, которое мы могли придумать её сучьему характеру.
Хотя, если быть честной, моему сучьему характеру оправдание приписали точно такое же. И никто даже подумать не мог, что, возможно, кидаюсь я на всех не потому, что мне это пиздец прям как нравится, а потому, что, может, не стоит звать меня «гномом» каждый божий раз, как я попадаюсь на глаза?
И я понимаю, мои метр шестьдесят пять о-очень мозолят глаза, но, ей богу, это не повод орать «О, карлик идет» через всю школу.
А больше всего мой рост, почему-то, беспокоит нашу школьную баскетбольную команду. Ну тут да, кроме шуток, эти высокорослые детины могут случайно наступить на меня, если будут не особо внимательны, а я свободно могу шнырять между их ног. А может, не дает им это покоя потому, что когда они только формировались, в восьмом, дай боже, классе, я их всех в мяч обыгрывала – только в путь. Шутка ли: брат в лиге юниоров по баскетболу, а отец – чемпион мира. Семья спортсменов, хули.
Собственно, из этого вытекает следующая причина, почему я кидаюсь на людей каждый раз, как кто-то напоминает мне о росте. Я слышу о нем лет с пяти от собственных родителей. Да и от всех родственников тоже, потому что «Ну как же так! У таких родителей: спортсменов и высоких, родился такой леприкон». Кроме шуток, мой папа ростом больше двух метров, мама тоже где-то там, брат… Брат, да тоже что-то около папы.
Я всей семье могу сосать спокойно, не вставая на колени.
Я вообще не уверена, что когда-то видела их лица.
Кроме шуток, я то еще ебаное разочарование для родителей и фраза «Ну почему ты не можешь быть, как все?!» преследует меня с самого рождения. Ну конечно, кто я такая? Просто дочь! Обычная, нормальная! Не Коля – баскетболист в Америке, за которого пол страны дралось в свое время, и не Алина – вот воистину идеальная дочь: высокая, красивая. Жопа как орех, сиськи пятидесятого размера, талия осиная. Гимнастка не в рот ебись какая. И я – тумбочка на ножках.
Явно не того мамочка от третьего ребенка ждала.
– О, смотрите кто идет! Здорова, Карлик! – Тяжелая рука падает на мою голову, как ебучий гвоздь вбивая меня в землю.
А с чего начинается ваше утро?
– Руки убрал, пока я тебе их по самый локоть не отгрызла. Мячик кидать нечем будет. – Огрызнулась я, поправляя рюкзак, понимая, его придется стирать.
А баскетболисты наши ничего, вон, под дождем гоняют. Тренируются.
– Ну Полторашка, ну ты чего. – Вторая рука опускается на голову, и от силы удара каблуки на пару сантиметров уходят в грязь. Охуенно. – Чего такая злая?
– Не ебут! – Снова огрызаюсь, скидывая обе руки и ускоряя шаг. Хотя че его ускорять – мои пятьдесят равны их одному. Шутка ли – с их ногами соревноваться. Хотя, если я сейчас рвану с низкого старта, им меня не догнать. Бегаю я, все-таки, быстрее. Кровь – не вода, хули.
– А хочешь исправим? – Подмигивает мне один, и я останавливаюсь, устало вздыхая.
– Ярик, вот ты знаешь, что размер ноги обратно пропорционален размеру члена?
– Объясни, – хмурит брови парень, понимая, что ничего хорошего от меня он не услышит.
– Чем больше ноги, тем меньше член, поэтому запрячь амбиции и не позорься.
– Да я!.. – начал парень. – Да у меня такой хуй, я достану – ну охуеешь.
Ситуация достигла своего апогея, поэтому я, раздраженно фыркнув, разворачиваюсь к нему, ударяясь лбом ему в нижние ребра и уверенно произношу:
– Доставай.
– Что?
– Хуй, говорю, доставай. А то ты кричишь, какой он у тебя огромный, а не показываешь. Не верю, доставай! – И я, для пущей уверенности, хватаю его за резинку спортивных шорт, оттягиваю и отпускаю, чем заставляю парня пятиться, а всю команду страшно ржать над ним. – Ну вот и все! Вот и поговорили. Когда покажешь, тогда и приходи. А пока отъебись уже от меня, ради Христа, если тебе в кайф под дождем прыгать, то меня пневмония вообще не устраивает.
И, развернувшись, пошла в школу, слыша за спиной лишь шипение Ярика и смех всей команды.
Хуёвый день. Очень хуёвый.
– Вишневская?
– Здесь! – Поднимаю руку, ловлю масляный взгляд молоденького учителя по истории, и сразу прячусь за книгой, потому что ну его нахуй такие приключения. Потому что я не первый раз ловлю его такие взгляды на себе, а мы не в ебучем фанфике, чтобы такая херня происходила. Плюс, я вообще не терплю ненужного мне мужского внимания. Оно мне, ей богу, нахер не надо.
Но факт оставался фактом: учитель, который всего-то год назад закончил универ, бросал на меня вполне недвусмысленные взгляды. И храни его господь, оценки мои он не трогает. Потому что если он хоть раз занизит или как дискредитирует меня, я сразу звоню папе. И пошло оно все нахуй.
– Антон Евгеньевич, можно войти? – Явление Христа народу! Дай мне бог здоровья, Соболев Ванечка! Залечил свою коленочку? Теперь снова может руководить своими дурачками с мячиками, а то без его тяжелой руки команда в цирк уродов превратилась.
– Соболев, как мило, что ты явился!
Но Ваня на провокацию не ведется, он просто приглаживает черный ежик и выжидающе смотрит на учителя, а тот, поняв, что шутка не прошла, просто кивает ему, и Соболь, оглядев класс, останавливает взгляд на моей парте. Ну, нет, котик, не сегодня.
Я, глядя ему в глаза, демонстративно кладу рюкзак на свободный стул, но парня это совершенно не останавливает. Наоборот, он довольно улыбается, показывая клыки, демонстративно направился ко мне.
Да блядь.
Ваня убирает мой портфель, садится сам и демонстративно игнорирует мой недовольный взгляд. Ну блядь!
Урок шел как на иголках, и я не знала, куда себя деть, потому что справа сидел баскетболист этот, храни Господь его и всю его семью, а спереди, прям вот на расстоянии двух сдвинутых парт сидел учитель, который то и дело бросал на нашу парочку злые взгляды.
Нет, храни Господь меня.
Чем я это заслужила, а?
А еще сегодня Коля из Америки на месяц возвращается, и Алина еще тоже приезжает с соревнований. Ну ёб его мать. Нигде мне нет покоя.
Надо будет сегодня до шести в библиотеке посидеть, а потом час на дорогу, потом там уроки-дела-занятия и, в принципе, можно с родственниками не встречаться, чтобы не слушать «А вот Алина!.. А вот Коля!..» Я пиздец как рада, что старшие дети у вас удались на славу. А я так… тумбочка на ножках.
– Лицо попроще, Вишневская, – тихий шепот на ухо, и я дергаюсь так сильно, что колени врезаются в парту, привлекая внимание всего класса и учителя в частности.
– Извините, – шиплю я в ответ на недовольный взгляд мужчины, потирая ушибленные колени. – Соболь, еще одна такая выходка, и я тебе почки отобью. Снова в больничку поедешь.
– Вишня, ну че ты такая агрессивная? – насмешливо спрашивает парень, а я затравленно смотрю на часы. Минута. Минуточка осталась, и я, со своим кошачьим ростом, смогу быстро лавировать между людьми и свалить отсюда. Нахуй уроки, я морально не вывожу все это.
– У меня аллергия. – нервно отвечаю я, закидывая учебники в мокрую сумку.
– На людей? – Удивленно спрашивает парень, а я уже встаю, готовясь.
– На баскетболистов! – Бросаю и, протиснувшись между стулом и другой партой, просто уношусь из кабинета, игнорируя недовольные крики учителя.
Ну его нахуй. Я лучше в кино схожу, успокоюсь, еды вкусной поем. В общем, найду себе занятие, лишь бы не видеть всего этого.
– Карлик, здорова! – ну началось, блядь. Вдох-выдох, вся семья в сборе, соревнование достижений началось.
– Коль, завали ебало, пожалуйста, – в очередной раз сбрасываю локоть со своей головы и зло смотрю на брата. Приходится встать на табуретку, чтобы сравняться с ним ростом. – Давай ты мне сейчас в лицо свой лимит шуток выдашь про мой рост, и я пойду дальше прятаться от вас в своей комнате.
Он хмурит густые, отцовские брови, впервые, наверное, видя мое лицо, а не макушку. Очень недовольное лицо, смею заметить.
– Ну мелкая, ну ты че? – Растерянно спрашивает брат, потому что не привык к такому моему отношению. Я всегда улыбалась на такие подъебки, кивала головой и делала вид, что мне пиздец как все нравится.
– Хуй через плечо. – Огрызнулась я, смотря ему в глаза. Впервые жизни, наверное. – Коля, ты меня три года не видел, и мне не четырнадцать лет, чтобы я молчала и кивала на твое «Карлик и Леприкон». Мне этого вот так вот, – ребро ладони проходится по его шее, оставляя красную полосу, – хватает в школе и дома. А теперь отъебись от меня и вали купаться в родительской любви на пару с Алиночкой. Родители, наверное, заждались любимых детей. А я так, тумбочка на ножках.
И я, спрыгнув с табуретки, разозленная пошла к себе в комнату. Довели.
– Ев, тебя травят в школе?
Остановилась, на секунду осмысливая его вопрос, и бросаю через плечо:
– Не твое собачье дело.
– Ев, можно поговорить?
Да бля-ядь!
У меня реально скоро истерика будет. Я итак на взводе в последнее время, а тут, видимо, вся семья решила в Гестапо поиграть?
– Если я скажу «нет», – устало вздыхаю, разворачиваясь в кресле, откладывая планшетку с ручкой, – то ты уйдешь?
– Нет. – Улыбается сестра, входя в комнату.
– Очень жаль. – Еще один вздох, и я понимаю, что если сейчас еще родители подвалят, то я просто в окно сигану. Потому что ну их нахуй. – Чего ты хотела, Алин?
– Пообщаться. Мы же сестры.
– Если ты хочешь самоутвердиться за мой счет своими прекрасными достижениями в спорте, то давай не сегодня. У меня был сложный день, и мне вообще не в цвет слушать, как ты со своим прекрасным ростом и растяжкой заработала золотую медаль в Германии, потому что, кроме шуток, мне настолько похуй, что ты себе даже представить не можешь.
– Да почему ты такая! – Вспыхивает сестра, возмущенно комкая в руках покрывало.
– Потому что меня воспитывали волки. – Скалюсь я, перебирая в руках волосы. – Как тебе такой прикол.
– Ева!
– Хуева. – Не выдержала я, подскакивая. – Вы можете оставить меня в покое? Родители подзабили, теперь вы приехали. Мне так охеренно было, пока вас не было. Я так кайфовала. А тут вы, такие идеально-охуенные, и я, блядь, как ваша страшненькая подружка. Ебаная тумбочка на ножках. Хватит. Забудьте обо мне, как о самом страшном семейном разочаровании. Помнишь, отец на семейном празднике говорил «в семье не без урода», ну так дайте мне и дальше быть семейным уродцем. Я уже привыкла.
И я, схватив куртку, вылетела на улицу, не обращая внимания на крики родителей, которые вспомнили про меня и звали за общий стол, на семейный праздник.
Веселуха, мать их ети.
– Я, наверное, все-таки, конченная. – Сказала сама себе, потягивая колу на лавочке перед местным ТЦ. Дождь все еще лил, и все, чему я радовалась, это навесу надо мной, который позволял мне сидеть в относительной сухости. – Надо было, как обычно, в шкаф залазить. Авось, не вспомнили бы про меня.
Не, семья у меня хорошая. Любящая. Меня там кормят, одевают. Но уж слишком часто сравнивают с более успешными старшими братом с сестрой. А это страшно бесит. Просто наизнанку, блядь, выворачивает от каждой фразы «А вот Алина опять золотую медаль выиграла, а вот ты…» Тут мать обычно многозначительно замолкает и долго с жалостью смотрит на меня, будто я болею раком и вот-вот умру. Такое себе, в общем.
– Вишневская, ты чего тут делаешь?
Да бля-я-ядь!
А можно я просто посижу одна, без всего вот этого вот? Но, видимо, нет, потому что от шумной компании, идущей мимо, отделился Антон Евгеньевич, историк наш, и сел рядом. Слишком рядом.
– Из дома, сбежала что ли? – ржет он, а его компашка неподалеку пьяно гогочет, да и от самого мужчины заметно так несло алкоголем. Сколько раз за сегодня я уже говорила «да блядь»? Раз пять? Я хочу повторить это еще пару разочков.
– Не надейтесь. – Мягко сказала я, деликатно отодвигаясь. – Я друга жду.
– Соболева, что-ль? – Хмурится он, и я напрягаюсь, потому что щека у него плохо так дергается. Многозначительно так, я бы сказала. – Вы чё, мутите?
Я еле сдержала себя от стандартного «хуй через плечо», учитель все-таки, но ситуация с каждой секундой мне нравилась все меньше и меньше, и надо было валить отсюда по холодку, пока не случилось ничего непоправимого. А все к этому и шло. Поэтому я, начиная вставать, произнесла:
– Не ваше, Антон Евгеньевич, дело, с кем я там «мучу» во внешкольное время. И кстати, мутят воду в унитазе, а я встречаюсь. До свидания.
И, поправив шарф, попыталась уйти, но была очень грубо схвачена за руку и усажена обратно на лавочку.
– Да ладно тебе, Вишневская, давай посидим, поболтаем. Может, – рука недвусмысленно легла на мою коленку, – познакомимся поближе.
Ситуация недвусмысленного катарсиса накрыла меня с головой, и я тупо пялилась на мужскую руку учителя, что нахально так поглаживала меня по ноге.
Свое «да блядь» я могу тянуть вечно.
– Въебу. – Спокойно и даже как-то меланхолично сказала я, понимая, что все, пиздец котенку, довели. И если он сейчас еще хоть что-нибудь скажет, я реально не сдержусь.
– Что? – Недоуменно спрашивает он, чуть сжимая свою руку.
– Въебу, говорю, так, что в воздухе переобуешься, если руку нахуй не уберешь. Так понятнее? – Все-таки отец-кикбоксер мирового класса это вам не шуточки. Характер у меня в батю.
– Вишневская, ты че, совсем страх потеряла?
– Единственный, кто тут в край страх потерял, это ты! – говорю я, все еще находясь в какой-то странной прострации. – Так что руки убери и скачи потихонечку отсюда, пока мой друг не подошел и не сломал тебе ебальник. Или, в крайнем случае, его сломаю тебе я.
– Вишневская… – Начал было учитель, набычиваясь, и я приготовилась отбивать руку, и бить в ответ, когда с боку раздалось впервые для меня приятное:
– Мелкая, долго ждала?
Троекратное «Да блядь».
========== 2. “Последствия профессиональной этики” ==========
– Соболь! – Радостно выдыхаю я, вырывая руку из хватки учителя и подрываюсь к парню, прячась за его спиной. – Какого хера ты так долго? Я заждалась тебя уже! До свидания! – бросаю учителю и тяну парня в сторону. – Пошли уже. Я есть хочу! – И я просто насильно утягиваю парня от учителя, который зло сверлил Соболя взглядом.
– Слава богу! – Выдыхаю я, стоило нам завернуть за угол. – Я просто не знаю, что бы произошло, если бы ты не появился.
– Ты бы сломала ему ебальник. – Насмехается парень, поправляя капюшон куртки – дождь-то все еще лил.
– Не только я. Еще мама, брат, старшая сестра и папа. Папа бы его просто убил.
– Представляю. – Улыбается он, показывая клыки. – Я помню твоего брата.
– Ну да, Коля у меня та еще дура. Такого с ног снести – уже старание, а уж про остальное я вообще молчу.
– А ты, собственно, что делала на улице в такое время?
– Рефлексировала. – Смеюсь я, посматривая на витрины кафешек, что шли стена к стене. Надо покушать.
– Пошли, – Соболь, все еще держа мою руку в своей, перехватил мой взгляд и потащил в первую попавшуюся кафешку. – Угощу тебя кофе и чем-нибудь сладким. Или ты сейчас начнешь кричать, что тебе не нужно ничего от нас, хуеносцев?
– Я что, – рассмеялась я, – похожа на конченную?
– Да.
– Не настолько. – Насупилась, пряча нос в шарф. – И сладкое я не люблю.
– Так уж и быть, можешь заказать все, что хочешь.
– Прям все? – Хитро смотрю на парня, в уме прикидывая, что я хочу.
– Прям все.
Ну что ж, хлопчик, ты сам себе подписал этот приговор.
– Ты серьезно съешь это все? – Парень в шоке смотрит на меня и полный поднос с тремя гамбургерами, двумя картошками, наггетсами, луковыми кольцами и мороженкой. Главное – мороженка.
– Я подумаю и, может, возьму себе еще что-нибудь.
– Даже я столько не ем. – Он взглянул на свой поднос, где была всего лишь половина от моего заказа. – В меня просто не влезает.
– Я привыкла столько есть с тех пор, как из меня решили делать олимпийскую чемпионку. А потом рост метр шестьдесят, проблемы с сердцем, разочарование в жизни и прочее-прочее-прочее. – Грустно тяну я, закидывая в рот картошечку. – Ты видел мою семью? Да сто процентов на каких-нибудь соревнованиях Коли или Алины. Все такие статные, высокие, все дела. И я рядом – тумбочка на ножках.
– Почему ты себя постоянно тумбочкой на ножках называешь?
– Да меня отец так лет в девять назвал. Я тогда по росту не прошла на какие-то соревнования и всё, все поняли, что в жизни мне особо ничего не светит. Ну, – наггетс пропал у меня во рту, – зато я умненькая. Тут уж точно со мной мало кто может соревноваться. А еще я красивенькая. Не Алина, конечно, храни господь ее и всю ее семью, но что поделаешь? Зато реально умная. Чем себя и успокаиваю последние семнадцать лет.
– Ты так стрёмно о своей семье отзываешься. – Пожимает плечами он. – Тип, бля, я не понимаю! – Распаляется парень, начиная с каждым разом говорить все громче. – У меня крутая семья. И все равны. Тип я вот, да, спортсмен, но и мою малую всегда за все хвалят. Даже за тройки. За любые попытки. И я тоже сначала не понимал, почему. Сетовал на то, что она младше, поэтому её хвалят всегда. А потом мама объяснила, что да, она маленькая, поэтому её хвалят. Но не потому, что любят больше, а для того, чтобы она понимала, что мы ее поддерживаем и не бросала какое-то дело, если с первого раза оно у нее не получилось. Вот как-то так.
– Ну, – тяжело вздыхаю я, начиная страшно завидовать Соболевской семье, потому что я бы от такой поддержки не отказалась. – А твоя мама не хочет меня удочерить? Мне восемнадцать только через год, так что у нас еще есть время. Я готовлю заебись. Отвечаю. А еще у меня много всяких плюсов. – Я недвусмысленно подмигиваю, и Соболь смеётся, собирая паутинку складочек в уголках глаз, что выглядит до сказочного мило и забавно. А еще то, как он обнажает свои идеальные зубы. Вот уж действительно идеальная голливудская улыбка. А у меня клыки чуть вперед вылезают, но я считаю это своей изюминкой. – Но, если честно, кроме шуток, я страшно завидую такому подходу, потому что меня воспитывали в вечном адском соревновании с братом и сестрой, и сидеть на шпагате я научилась раньше, чем держать ложку.
– Ты умеешь садиться на шпагат? – Удивляется Ваня, даже чуть отстраняясь от меня, будто я выдала какой-то страшный секрет. – Да ну нахуй. Не верю! Ты даже на физре никогда не бегаешь!
– Братан, если я чего-то не делаю, это не значит, что я этого не умею! – Делаю акцент на этом моменте, складывая руки на груди. – Смею напомнить об олимпийской сборной, куда меня готовили. И о том, как в восьмом классе я весь ваш цирк в мяч обыгрывала – только в путь. А я тогда ростом была с восьмилетнего ребенка.
– А сейчас ты успешно перешла отметку «девять лет». – Улыбается он, но в его словах совсем нет насмешки. Скорее доброе подтрунивание.
– Да, теперь из «карлика» я переросла в «гном в прыжке». – Тоже смеюсь я, но в этот момент у парня страшно расширяются глаза, и я понимаю, что подписала себе смертный приговор. – Да блядь! – Расстроенно тяну я, и Ваня, видя мою реакцию, начинает проказливо улыбаться. – Ну не говори мне, что теперь вся баскетбольная команда начнет меня так называть. Я ебала того рот, отвечаю! Кроме шуток, Вань, если хоть один меня так назовет…
– Ты ему ебальник сломаешь! – И парень начинает заливисто смеяться на все кафе, привлекая к себе неодобрительное внимание. – Я понял тебя. Это останется между нами. Только я так буду называть тебя. Это будет нашим маленьким страшным секретом. Так, Вишня. – Он бросает короткий взгляд на свои новомодные маленькие часы и начинает собирать салфетки на поднос. – Время. Уже час ночи. За твоих не знаю, но мама уже настрочила мне кучу гневных сообщений, и даже известие о том, какой я сегодня рыцарь, не спасет меня от того, что она будет клевать мне мозги еще пару недель о том, как она волновалась.
– Да, – я тоже смотрю тонну сообщений от каждого члена семьи. Как еще тетка из Таганрога не написала. –Мои тоже на измене. А мне еще предстоит тяжелый диалог.
– Ты расскажешь им про историка? – Удивляется парень, галантно придерживая для меня дверь.
– Ясен хуй. Потому что неизвестно, к чему сегодняшняя история может привести. А я, извините меня, молодая и красивая девушка. И я до жути боюсь быть изнасилованной, потому что какой бы сильной и умелой я не была, но справиться с взрослым мужиком у меня не получится. Поэтому я расскажу все отцу. Хотя, лучше брату. Он воспримет все более адекватно.
– А ты реально умная! – Удивленно хвалит меня парень, и я дарю ему в ответ мягкую улыбку и загадочно произношу:
– В этом кроются все мои проблемы.
Соболь мужественно проводил меня до дома, хотя идти ему было не совсем в ту сторону, и отправился к себе, на прощание мило и крепко обняв меня, посоветовав не лезть больше в неприятности, потому что в другой раз моего личного принца может не оказаться рядом, на что получил тычок в плечо и, хихикнув, скрылся за углом. Я же, удовлетворенно вздохнув, перекатывала в душе приятное чувство великолепного вечера, привалившись к стенке лифта.
– Ева, черт тебя дери, два часа ночи, где ты пропадала?! – Неистово орет мать, пока я снимала и заталкивала под полку грязные сапоги. Завтра помою.
– Давай не начинай. Я и позже возвращалась. Давай в хороших родителей завтра поиграем, когда я высплюсь. Коля еще не спит?
И, прежде чем мать набрала воздуха для следующего крика, я проскочила мимо, прямо в комнату к брату, прекрасно зная, что он, скорее всего, сейчас тренируется.
И не ошиблась: Коля, поставив на пол ноутбук, спокойно и легко отжимался, краем глаза посматривая какие-то спортивные сводки. Не удивлюсь, если количество отжиманий перевалило за сотку.
– Коля, есть разговор. – Брат, только сейчас заметив мое появление, удивленно вскинулся, поставил запись на паузу и сел, скрестив ноги в щиколотках. – В общем, у меня тут назрела проблемка, решить которую самостоятельно я не в состоянии.
И я начала рассказывать. Про конфликт с Алиной, про ебаную встречу у ТЦ, про домогательства ебаного историка и про Соболя, который меня спас. Про милое недо-свидание я рассказывать не стала, это точно не та информация, что ему стоило бы знать, но тем не менее, по мере моего рассказа, Коля мрачнел с каждым произнесенным мою словом, все сильнее и сильнее сдвигая густые, но аккуратно выщипанные отцовские брови.
– Что ж, я разберусь с этим. – Сказал он грубо и тяжело, что в принципе не было в легком характере моего дурашливого брата. Но к вопросам семьи все тут относятся очень принципиально. Кроме меня. Я до сих пор тайно надеюсь, что меня усыновили. Или подбросили. Или, на самый крайний случай, перепутали в роддоме. Но это уже что-то из области фантастики. – А Соболя, кстати, я помню. Он был в команде с самого ее основания, и его я капитаном оставил после себя. Крутой пацан. Жалко его правда – пизда.
– В смысле? – Удивилась я, покосившись на брата. С чего бы его жалеть? Крутая семья, спортсмен, красавчик, бог школы, все дела. Чет я не вижу тут поводов для жалости.
– А ты не знаешь? – удивляется Коля, смотря на меня большими глазами, а потом закатывает глаза. – Ну конечно, кто бы сомневался. Чтобы ты хоть раз думала о ком-то, кроме себя. Я не удивлен. Хотя вы же были одноклассниками. Его отец сидит. Уже лет шесть или семь. За изнасилование двух девочек и попытку изнасиловать самого Ваню. Там убогая история была. Мать вмешалась и избила мужика до полусмерти, хотя сама была глубоко беременной. Они потом уехали на полгода, сменили фамилию на девичью фамилию его матери, а дело максимально замяли. По возвращению Ванёк рассказал мне об этом, просто чтобы не было больше вопросов, и мы забыли об этом, стараясь вообще не поднимать эту тему. Так что, Ева, я тебя очень прошу: не приближайся к парню, он и так настрадался, а ты своим характером просто отравляешь все вокруг.
– В семье не без урода, да? – горько усмехаюсь я, находясь под ужасным впечатлением от истории. Просто настолько гадко мне еще никогда в жизни не было, и на секунду, когда я уже падала в свою кровать, даже не сняв одежду, я вдруг осознала, сколько всего говорила этому парню: про свои «ужасные» проблемы, про то, какая херовая у меня семья, и в принципе всё то, что я делала в его присутствии, всегда всячески показывая свое пренебрежение к нему. Я просто ебучий монстр.
Но прежде, чем уснуть, я дотянулась до телефона, нашла Ваню в беседе класса и кинула заявку.
Потому что молчать просто не могла. Потому что промолчать сейчас – это испортить все. Это значит, что я буду ходить и подсознательно жалеть его, а я этого не хочу. Как и он сам, я уверена. Жалость – это точно последнее, что нужно этому парню.
Буквально секунду спустя Ваня принял заявку в друзья, и я, еле попадая от волнения по буквам, написала, что Коля мне рассказал. А в ответ, после реально долгого молчания, получила одно единственное сообщение:
«завтра поговорим»
«я не буду тебя жалеть. – Вспыхнула я, понимая, о чем он сейчас думает. – И рассказывать никому не буду. Это было бы мерзко с моей стороны, а я – солнышко. Просто Коля мне рассказал, и мне стало так ужасно… тяжело? Не знаю, как описать это ебаное чувство.»
Ваня опять долго молчал, что-то печатал – я видела бегающее перо под его именем – потом стирал и снова начинал печатать, но в итоге пришло одно единственное «Спасибо.»
И я уже было разочаровалась в нем и решила, что хорошим отношениям между нами не быть, как в догонку пришло:
«И ложись спать. Завра будет трудный день с историком на первом уроке. А тебе ему еще ебальник ломать: Р»
А следующее сообщение почему-то заставило меня счастливо улыбнуться и радостно обнять подушку, грея в душе очень теплое чувство:
«Сладких снов, гном в прыжке»
И сердечко.
Я ответила сердечком и, стянув с себя штаны, завернулась в одеяло, радостно улыбаясь, перед тем, как уснуть.
На утро у меня было настолько замечательное и хорошее настроение, что я даже дождь воспринимала, как нечто прекрасное и счастливое, поэтому в школу я бежала вприпрыжку и даже без зонта, не особо беспокоясь, что могу промокнуть насквозь.
Но перед самым кабинетом я затормозила, вспоминая вчерашнее и то мерзкое чувство, когда учитель положил руку на мое колено, и меня немного попустило. Поэтому дверь в класс я открыла с привычно недовольным лицом, осматривая класс с обычной долей омерзения.
Но тут мой взгляд цепляется за мою первую парту и радостного Соболя за ней, у которого между поставленных на стол локтей лежал пакет с едой на вынос из вчерашней кафешки.
– Боже-Боже, – разулыбалась я, подходя ближе и уже без всяких неудобств пробираясь к месту у окна через парня. – Неужели это все мне?
– Ужели, – довольно хохочет Ваня, а мы уже одним своим дружелюбным видом напривлекали к себе ненужное внимание одноклассников. – Но, мне кажется, что этого даже мало, учитывая, сколько ты съела вчера.
– Ничего страшного, – довольно щурюсь я, уже заглядывая в тихонько стащенный пакет. – Я уже с утра позавтракала пренебрежением и разочарованием, так что этого до обеда мне хватит.
Парень лишь с улыбкой смотрит, как я ем, подперев голову рукой, изредка посмеиваясь, когда что-то выпадало обратно в коробку из огромного чизбургера.
И эта почти семейная идиллия длилась ровно до тех пор, пока дверь не открылась и в класс не влетело это черное облако мрака, маразма и злобы, а именно эти эмоции транслировал историк, когда снова увидел нас сидящими вместе. Но ничего говорить не стал, просто на секунду зло оскалил зубы и сел прямо перед нами. От него все еще немного потягивало перегаром.
Но Соболь вообще никак на это не реагировал. Он сидел, слушал его нудный бубнеж и изредка бросал на пишущую меня короткие взгляды, после чего довольно улыбался, чем неистово бесил историка.
Дай мне бог здоровья, ибо эта история неплохо так выбивает меня из колеи.
Урок подходил к концу, мы с Соболем сидели, перекидываясь мелкими записочками, дрались на мизинцах, да и в принципе страдали стандартной ебалой, какой только могут страдать ученики при скучном и неинтересном учителе. А Антон Евгеньевич продолжал бубнить себе под нос, продолжая бросать на нас косые и злые взгляды.
Когда прозвенел звонок, Соболь, схватив мой телефон рванулся вперед под мои крики, но резко остановился, когда над классом пронеслось:
– Вишневская, останься.
Ваня буквально врос в пол – одноклассником пришлось обходить его, чтобы выйти из класса, но никто и не думал что-либо говорить ему, подсознательно чувствуя его угрожающую ауру.
А я же… А что я? Я полезла под стол за упавшей ручкой и там же и сидела, стараясь не особо отсвечивать, ибо я так-то все понимаю, но тут мне было и хорошо, и спокойно и вообще – жить можно. Шторочку повешу и окопаюсь тут. Ляпота!
– Вишневская, долго ты под столом сидеть будешь? – Спрашивает мужчина, и я вижу его ботинки прямо перед своим носом, понимая, что выбираться из своего убежища надо, но страшно было – что пиздец, потому что класс уже опустел, оставив меня с этим ублюдком один на один.
Но потом я заметила еще одни ноги и реально выдохнула, с низкого старта рванув вперед, пролетая на уровне колен учителя, падая прямо в руки к Соболю, перебираясь потом за спину.
– Да, Антон Евгеньевич, вы что-то хотели? – Спросила я из-за спины парня, покрепче схватив его за олимпийку.
– Я хочу поговорить наедине с тобой. – Хмурит брови он, опираясь на свой стол и складывая руки на груди.
– А я хочу рост метр восемьдесят, но вот так вот бывает, что не все у нас в жизни идет, как мы хотим. – Пожимаю я плечами, даже не выглянув из-за парня, но Соболь сам повернулся, удивленно приподняв брови. – Что? Я всегда хамлю, когда волнуюсь. Защитная реакция, хули. То ли еще будет, Ванюш, то ли еще будет.
– Хорошо, Евангелина, – вздыхает учитель, садясь за свой стол и начиная перебирать какие-то бумажки, – я хочу поговорить о твоем вчерашнем поведении.
– Каво? – Протянула я, переглядываясь с Соболем, понимая, что история начинает попахивать. Трупом. Историка. – Моём поведении, Антон Евгеньевич?
– Да. – Демонстративно не смотря в нашу сторону, он продолжал копаться в тетрадках и делать вид, что он прям занят, и в жопе тут я, а не он. – Это неприемлемо, когда несовершеннолетняя девочка сидит на улице в двенадцать часов ночи. Это халатность родителей, ты могла оказаться в опасной ситуации, и я просто обязан, как твой учитель, сообщить в органы опеки о ненадлежащем уходе за ребенком.
