Текст книги "Между нами (СИ)"
Автор книги: Beatrice Gromova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
На трибуну в очередной раз вызвали мать для прояснения вопроса с наркотиками. Она рассказывала, что я сижу на тяжелых наркотиках с двенадцати лет. Чпок. Материнский кадык испуганно дергается, будто ее прямо тут уличили во лжи. Она тяжело сглатывает и продолжает рассказ о том, как они со мной натерпелись, и что я вообще не первый раз лягу на реабилитацию. Чпок. Она рассказывает, как я начала выносить вещи из дома, как кинулась на родную сестру! Чпок…
И мать не выдержала.
– Да можешь ты заткнуться, шалава?! – все ее худое и островатое лицо покрылось испариной, и она гневно смотрела на яркую улыбку Кристины, пока не осознавая, что ее образ убитый горем матери подчистую разрушен, и больше дурочку играть она не сможет. Судья тоже улыбается, подмигивая Крис, и та обращает улыбку уже ко мне.
– Вот видишь, на одну меньше. Мне кажется, отец твой в принципе не выйдет, – карамель на деревянной палочке с помочью языка из укрытия одной щеки переползает в темноту другой. Я тоже сглатываю, на секунду мечтая оказаться на месте этого чупа-чупса. Да чего греха: каждый сейчас мечтал оказаться на его месте.
– Вся проблема сейчас может состоять в Алине. Она чет совсем неадекватная, – вставил свое слово Филипп, чуть нагибаясь к нам. – Но тут уже абсолютно другой разговор, потому что один вопрос, и она тоже сойдет с дистанции. А отец, как и сказала Крис, вряд ли выйдет. – И он бросает взгляд на Кристинины губы, тяжело сглатывая. – Крис, а ты моешь прекратить? Потому что я не могу сосредоточиться, когда ты сосешь конфете при всем честном народе!
– Пока рано, – она подмигивает ему, за палочку доставая блестящий её слюной шарик. Сладкий «чпок» не заставляет себя долго ждать. Кажется, я немного бисексуальна. –Мне еще долго и недовольно смотреть на Алину, так что потерпи.–Конфета снова пропадает в ее губах. Кажется, я бисексуальна на все сто.
За трибуну вызывают Алину. Она сжимает крест в руках и что-то шепчет в ладони, ведя себя неадекватно на максималках, и Филипп хмурится, хлопая Кристину по плечу. Не знаю, что это был за жест, но в ту же секунду Крис заворачивает чупа-чупс в целлофан и прячет в сумку, принимая позу смиренного ангелочка. Саша странно смотрит на Филиппа, и кивает судье, давая знать, что они готовы. Пришла наша очередь.
Я старалась не лезть в их взрослые дела, позволяя умным людям решать мои проблемы, но краем уха слышала, что вся их оборона держалась на Алине. У них были запасные планы, но Алина была основой, которой они планировали быстро все закончить.
Мне совсем ее не жаль. Правда. Я давала ей возможность уйти. То, что она этой возможностью не воспользовалась, меня уже никак не касается. Да, мы вышли из одного тела, но это не значит, что я должна ее любить. Потому что себя я люблю определенно больше.
Саша наклоняется к Филиппу, прося остановить ее, если она начнет пересекать грань ментального здоровья уже-не-сестры, и впивается взглядом во вздрогнувшую Алину.
– Итак, Алина Витальевна, я бы хотела послушать о жизни Евангелины в вашем доме.
– Ну, – она мямлит, смотрит на тяжело дышащую мать, у которой буквально пар изо рта валит, и начинает тихо мямлить себе под нос.
– Простите, Алина, я вас не слышу. – Перебивает ее судья, и это заставляет Алину в очередной раз вздрогнуть. – Не могли бы вы говорить громче?
– Ева наркоманка. Она постоянно выносила вещи из дома и избивала мать…
О как…
– Откуда вы узнавали об этом, если большую часть времени пребывали за границей, бывая дома лишь на праздниках? – Саша приглаживает волосы и подмигивает мне, а я чувствую, как ногти впиваются в сухожилия на руках.
– Мама рассказывала? – неуверенно мямлит она, пытаясь найти в матери поддержку, но Саша встает между ними, прерывая зрительный контакт. Отрезая ее от правильных ответов.
– То есть, все это вы знали только со слов матери? Сами вы никогда не замечали подобного поведения у своей сестры?
– Да? – Я вижу, как маленький Иисус на ее шее склоняет голову, сам не веря в происходящий бред. Понимаю, братец. Понимаю.
– Хорошо, тогда последний вопрос: насколько Евангелине безопасно возвращаться к родителям? – Саша абсолютно спокойна, а вот Крис берет меня за руку, и мне на секунду кажется, что все, мы проиграли, но она радостно мне улыбается, всем своим видом демонстрируя, как она довольна. Алина молчит пару секунд, пряча глаза в кресте в своих руках. Она убаюкивала его в ладонях, что-то нашептывая. И Саша выкидывает на стол козырь. – Ах, да, Алина Витальевна, поздравляю с беременностью. Это такое несомненно радостное событие – ребенок! Вы, наверное, бесконечно счастливы? Семья тоже вас, наверное, бесконечно поддерживает? Только вот как же вы теперь на всероссийскую спартакиаду поедете? А ведь там определят членов олимпийской сборной, так ведь? Как жаль, что ваша блестящая карьера окончена! Я бы с таким удовольствием…
Мы никогда не узнаем, что она хотела сказать, ведь Алина взлетела обезумевшей фурией над трибуной, приковывая к себе все внимание:
– Я еду! Еду! Нет никакого ребенка! Больше нет! Мама сделала это! Я еду! Я буду чемпионкой! Мама будет мной гордиться! Она этого хотела! Хотела, чтобы я избавилась от ребенка и поехала! И я избавилась! И поеду! И буду лучшей! И Еве надо вернуться! Потому что тогда мама будет ненавидеть ее, а не меня! Я снова буду самой любимой девочкой!
Она еще что-то кричала, рассказывала, что мне надо скорее вернуться, иначе она, Алина, не будет жить счастливо, что я должна снова стать козлом отпущения. Мать пыталась ее заткнуть, но Алину понесло, а я просто не могла больше выносить этого. Я, спрятавшись на груди у Кристины, покидала зал заседания, не произнеся ни слова в свою защиту. И, наверное, слава богу.
– Что теперь будет? – Спросила я у Крис, когда мы курили на улице, греясь в лучах яркого апрельского солнца. Уже апрель. Уже прошло восемь месяцев, как это дерьмо завертелось по трубам.
– Да кто его знает, сладкая моя. Поедем отдыхать куда-нибудь. – Она протягивает мне айкос и улыбается. – Сгоняем в Италию или Испанию на недельку, а потом подберем тебе вуз. Может, конченных с собой возьмем, но это не точно. Они мне не особо нравятся.
– Нет, я про решение суда?
– А, да что там решать? Документы были подписаны еще вчера все. Все это было ради твоей родни, чтобы они официально все приняли, и для публики. А так ты со вчерашнего дня моя официальная подопечная. – И Крис улыбается, подставляя довольное лицо под лучи солнышка. Кажется, я вижу первые маленькие веснушки на ее остром носике.
Я лишь открывала и закрывала рот, совсем ничего не понимая. Как такое возможно?
– Милая, – Кристина жмурится, и ее губы растягиваются в теплой улыбке. Вся Кристина была похожа на весеннее апрельское солнышко. – Знаешь, я ведь была почти такая же милашная, как ты. Дерзкая, веселая. Детдом дал мне семью. Даже тех же конченных. И дал мне понимание, что мне нужны деньги. Деньги, которые будут решать абсолютно все мои проблемы. И там же, в детском доме, ко мне пришло осознание, что этими деньгами можно заткнуть любую дырку. И рот любого человека. И даже любовь, милая, можно купить за деньги. Главное: знать где и как ее продавать. Я тоже продаю свою любовь. Втридорога. Поэтому первая половина этого города меня ненавидит, а вторая половина копит денежки за возможность провести со мной час. Деньги делают тебя счастливой, позволяют тебе жить в комфорте, дают тебе безопасность и обеспечивают твою красоту. Люблю деньги и ебаться, сладкая. Вот мой девиз. – Она улыбается уже мне, гладя меня по плечу. – Это моя философия. Осталось только теперь найти твою. А когда мы ее найдем, мы ее повертим и решим: подходит ли она тебе. Главное – искать в правильных местах. Конченные же не просто так тебя ко мне привели. Я тоже была когда-то жертвой неоправданно завышенных ожиданий из серии «Ты из графского рода! Графини не едят картошку!». Правда, мать моя не удосужилась прогуглить, что там едят графини, поэтому ели мы фиговый листочек и росинки полкапельки, чтобы меня не разнесло. В пять-то лет. И конченные знают, какая для меня это была рана. И свою рану я уже никогда не смогу ни залечить, ни затянуть. Она всегда будет гниющем наростом на моем теле. Но я могу помочь тебе затянуть твою рану. Она ни меньше и не больше моей, она твоя. Их нельзя сравнивать. Но я хочу жить со своей раной. Я уже привыкла к ней. Она не дает мне спать ночами и заставляет двигаться дальше, чтобы однажды плюнуть на бедную материнскую могилу и могилы всех тех, кто в меня не верил. Вопрос лишь в том, готова ли ты расстаться со своей раной и строить жизнь дальше, или вариться в собственной желчи мести и ненависти?
Я даже как-то испуганно смотрю на Кристину, понимая, что сейчас она впервые открылась передо мной. Не полностью, скорее, просто показала голое плечо, но уже этого было достаточно, чтобы я почувствовала себя на своем месте.
– А совмещать нельзя? – Я хитро ей улыбаюсь, приваливаясь к ее теплому боку. Кристина укрывает меня рукой, будто крылом, пряча от всего на свете.
– А совмещать можно, и даже весело.
В ее глазах отражаются блики солнца. Я смотрю на дрожащие ресницы и тоже улыбаюсь, понимая, что наконец-то могу выдохнуть.
Из здания выбираются Царёвы. Саша потирает щеку, а Филипп крутит запястьем. Интересно.
– Что, подрали вас кошки? – Хохочет Крис, откровенно издеваясь над ними.
– Короче, я въебал этой Татьяне. Она кинулась на Саню, успела ей губу разбить, ну я ее и вырубил. М-да уж у тебя семейка была конечно, просто пиздец. Я ебал в рот таких конченных.
Он продолжал бушевать, наворачивая круги вокруг Саши, что упорно делала вид, как ей больно и обидно, но на деле я видела, как девушка еле сдерживает губы от улыбки – уголки губ так и норовили подтянуться вверх.
Я сидела среди этого медленного домашнего хаоса в объятьях Кристины и понимала, что если и будет у меня когда-нибудь своя семья – она должна быть именно вот такой: заботливой, понимающей, принимающей и готовой рвать всех друг за друга. И я наконец-то нашла свой кусочек рая.
– Ну что, конченный и жена конченного, отпразднуем нашу маленькую мерзкую победу?
– Конечно, я бы сейчас слона сожрал, но Сане вот много нельзя, у нее попа в дверной проём не помещается.
– Слыш, смелый, ты в себя поверил? Ты не смотри, что я жена твоя – отмудохаю так, что себя забудешь.
– Дорогая, после стольких лет жизни с тобой, я себя и так не помню. Только твои прекрасные глаза и попу, что закрывает мне обзор.
– А у тебя и не должно быть обзора, когда я сижу у тебя на лице. Ты должен отдаваться делу, а не по сторонам смотреть.
– Теперь ты понимаешь, почему они конченные? – Хихикает Кристина, прижимая меня к себе, а я киваю ответ, потому что да, теперь вот точно понятно. – А я это пол жизни слушаю.
Саша с Кристиной улыбаются, зажимая Фила с двух сторон, крепко держа его за руки, предлагая мне запрыгнуть ему на спину, чтобы увеличить нашу «бабью мощь», и я с удовольствием оказываюсь у него чуть ли не на шее, держась за голову под веселый хохот девочек.
Заполошное дыхание я слышу даже сквозь громкие звуки города и задорный смех. Я спрыгиваю с Филипповой спины и разворачиваюсь к нему.
– А вот в тебе я, почему-то, даже и не сомневалась. – Мои губы тянутся в улыбке, когда он берет меня за руку и целует кончики пальцев.
Что ж, значит, вот так.
