Текст книги "Время Мечтаний"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
Он смотрел на сына, еще раз убеждаясь в его сходстве с Кристиной. С каждым годом Джадд Макгрегор походил на мать все больше и больше. Он унаследовал ее белоснежные волосы, голубые, как цветок барвинка, глаза и едва заметную ямочку на подбородке. От себя, Колина Макгрегора, он не находил в мальчике ничего: ни черных, как смоль, волос, ни глубоко посаженных темных глаз. Еще детские губы Джадда были пухлыми и надутыми, как у Кристины, мягко круглился его подбородок. У Колина губы напоминали тонкую резкую черту, и выдавалась вперед массивная челюсть.
– Настанет день, сын, и ты будешь хозяином Килмарнока. После смерти моего отца я стану лордом, владельцем родового имения, а после меня настанет твоя очередь. И все это унаследуешь ты.
Но Джадд был совсем не уверен, что ему хочется унаследовать «все это».
В дверь постучали, и на пороге появился дворецкий.
– Доктор Рамзи сказал, что вы можете идти наверх, мистер Макгрегор.
Отец с сыном поднялись по лестнице, и, когда вошли в спальню, Колин сразу направился к Кристине и присел на край ее шезлонга.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая?
Кристина сидела, откинувшись на атласные подушки, и ноги ее покрывало одеяло, подбитое лисьим мехом. Занавешенные окна не пропускали в комнату солнце, но свет масляных ламп освещал ее бледное лицо и светлые волосы.
– Со мной все в порядке. Я не больна. Просто у меня будет ребенок.
Колин перевел взгляд на Дэвида Рамзи. Рыжеватый и долговязый, он выглядел непривычно молодо для врача.
– Как у нее дела, доктор? – спросил Колин.
– У вашей жены, мистер Макгрегор, то, что называется недостаточность шейки, – ответил доктор, пряча стетоскоп. – Другими словами, может случиться, что ей не удастся выносить ребенка. Я могу сделать операцию, но иногда хирургическое вмешательство может вызвать выкидыш. Рекомендую ей больше лежать, как можно меньше двигаться и решительно никаких переживаний.
Заключение доктора не могло не тревожить, но все же Колина оно немного подбодрило. Научные доводы больше успокаивали, чем объяснения причин предыдущих выкидышей Кристины, данных старым доктором Фуллером.
По его словам всему виной были полнолуния или плохие подушки. Колин порадовался, что послушался совета Джона Рида и послал за Дэвидом Рамзи, хотя тот был молод и совсем недавно закончил медицинский факультет.
Колин взял жену за руки, вглядываясь в ее лицо. И после восьми лет супружества она не утратила очарования, пленившего его в один прекрасный волшебный вечер в Глазго. Колина терзала тревога. Эта опасная беременность была не его желанием. После рождения Джадда Кристина дважды теряла ребенка, и один раз младенец родился мертвым. Несмотря на здравые рассуждения Колина и его страхи, ей удалось убедить его разрешить ей еще одну попытку. И теперь он молил Бога, чтобы ему не пришлось пожалеть, что он дал себя убедить.
Вошел дворецкий с карточкой на подносе.
– К вам приехали, мадам, – сказал он, подавая карточку Кристине.
– Нет, никаких посетителей, – запротестовал Колин.
– Но, Колин, это Полин Даунз. Мне бы так хотелось с ней увидеться.
– Не беспокойтесь, мистер Макгрегор. Вашей жене можно принимать гостей, если они не будут утомлять и волновать ее, – высказал свое мнение доктор Рамзи.
– Ты должна заботиться о себе и будущем ребенке, – сказал Колин. – Потерять тебя для меня немыслимо. Без тебя моя жизнь потеряет смысл.
Вошедшая Полин увидела и услышала, как Колин, целуя жену, обещал:
– Когда ты окрепнешь, я повезу тебя и детей в Шотландию. Мы будем любоваться вереском в лунном свете, а остановимся в той гостинице, где провели свою первую ночь, как муж и жена.
Полин слушала и думала: «У нас с Хью будет так же».
– Полин, как мило, что ты приехала, – сказала Кристина. – Садись, пожалуйста. Ты знакома с доктором Рамзи? Доктор Рамзи, это мисс Полин Даунз. Колин, позвони, пожалуйста, чтобы подали чай.
– Я слышал, Уэстбрук тоже обзавелся сыном, – сказал Колин, направляясь к шнуру звонка. – Но это не то что иметь собственного, правда?
Колин Макгрегор не волновал Полин, но она признавала в нем мрачноватую красоту шотландского горца. И ей было известно несколько женщин в районе, выразивших тайное желание узнать его поближе.
– Кстати, насчет Хью. Ты это видела? – Кристина подала газету Полин. – Ты, должно быть, им очень гордишься.
Полин уже видела стихотворение, напечатанное Фрэнком на первой странице «Таймс». Это была баллада, недавно написанная Хью: «Путешествие погонщика», и, как всегда, он подписался псевдонимом «Старый погонщик»:
В Южном краю взметнулась пыль.
Вслед за стадом в десять тысяч голов.
Пыль над черной землей, над песком
И над красными гребнями гор.
Полин подумала, что Хью слишком скромен и ей надо убедить его печататься под собственным именем.
– Как ты себя чувствуешь, Кристина? – спросила Полин. – Мод Рид рассказала мне о твоей тошноте по утрам.
– И не только по утрам, но и днем и по вечерам, – улыбнулась Кристина. – Но сегодня мне значительно лучше. Я как раз говорила об этом доктору Рамзи. Вот это прислали мне вчера, – она подала Полин маленький, закупоренный пробкой пузырек.
Полин открыла флакончик и вдохнула аромат отвара.
– Ромашка? – спросила она.
– А еще белокудренник черный, таволга и чуть-чуть гвоздики. Очень помогает, надо сказать, от утренней тошноты.
– И кто же его прислал? – поинтересовалась Полин. Кристина протянула ей записку, прилагавшуюся к флакончику.
Полин изумленно смотрела на листок. Почерк, несомненно, указывал на руку женщины из общества. И в конце стояла подпись: «Джоанна Друри из «Меринды».
– Мисс Друри, вне всяких сомнений, знает толк в лекарственных растениях, – вступил в разговор доктор Рамзи. – Я встретил ее на днях в аптеке Томпсона в Камерон. Она столько всего накупила и в таких количествах, что я не удержался и поинтересовался, зачем ей столько всего. Она объяснила, что держит про запас все, что может при случае понадобиться. Ее мать была кем-то наподобие целительницы. А в аптеке в это же время Мод Рид рассказывала Уинифред Камерон о том, что у миссис Макгрегор по утрам случаются приступы тошноты. И мисс Друри, должно быть, услышала и сочла нужным прислать этот отвар.
– И я чувствую себя намного лучше. Мне надо ее поблагодарить, – сказала Кристина.
– Буду рад, миссис Макгрегор, передать от вас послание мисс Друри, – тут же вызвался доктор Рамзи. – Завтра я отправляюсь в Хоршем, и «Меринда» мне по пути.
– Мне рассказывала Фиби Макклауд, что мистер Уэстбрук нанял мисс Друри присматривать за мальчиком-сиротой, который ему достался в наследство. – Сказала Кристина. – Какая она, мистер Рамзи?
– Как выглядит мисс Друри? – переспросил доктор, и Полин отметила, как он покраснел.
Дэвид Рамзи несколько смущенно рассказывал, что мисс Друри «миловидная и с манерами настоящей леди». А Полин тем временем еще раз пробежала глазами записку и отметила правильное приветствие и заключение, безукоризненный почерк и исключительную грамотность. Эти строки писала умелая рука.
Разговор прервал дворецкий с новой визитной карточкой.
– К вам мисс Флора Макмайклз, мадам.
– Это уже слишком, – запротестовал Колин.
Но Кристина велела дворецкому пригласить мисс Макмайклз.
Новости о мисс Друри стали для Полин неприятной неожиданностью. Стараясь подавить вызванное ими внезапное замешательство, она с улыбкой обратилась к Дэвиду Рамзи:
– Как вам жизнь в Западном районе, доктор? Должно быть, мы показались вам скучными.
– Что вы, мисс Даунз, о скуке и речи нет! Я здесь всего пять недель, но у меня редко выдавались свободные минутки. Особенно сейчас, в сезон стрижки. Во время учебы, нас, конечно, знакомили с возможными несчастными случаями, связанными со стрижкой. Но я и представить себе не мог, насколько это занятие опасно.
В комнату тем временем вошла крупная женщина в платье с кринолином таких необъятных размеров, что грозила смести по пути несколько расставленных по комнате маленьких столиков.
– Кристина, дорогая! – гостья поплыла к шезлонгу, где сидела Кристина, простирая к ней руки. – Я услышала от Мод Рид, что ты неважно себя чувствуешь. Это же нельзя так оставить, верно? Вот, я принесла тебе то, что нужно.
Флора Макмайклз опустила на пол свою плетеную корзинку и принялась доставать из нее бесчисленные баночки, кувшинчики и заботливо завернутые в полотно пироги.
– Тебе надо поддерживать силы, – приговаривала мисс Макмайклз, но Полин видела, что она не сводит глаз с Колина.
Несколько шумливая и явно неравнодушная к Колину, Флора являлась воплощением тайного страха Полин – единственным созданием, способным ее испугать. Страх у Полин вызывала не эта женщина сама по себе, а тот символ, который она представляла. На старых дев смотрели как на неудачниц, не сумевших, так или иначе, найти для себя мужчину. Их уделом становилось одиночество и жизнь на вторых ролях, как незамужних теток, и во всех семьях к ним относились одинаково: скупясь на сострадание.
Полин старалась избегать общества таких женщин. Они отбирали у нее душевное спокойствие и одним своим присутствием напоминали о том, какой непредсказуемой может оказаться жизнь и какой несправедливой. Ни одна женщина не желала себе подобной судьбы. Полин знала, что в молодости очень хорошенькая и полная жизни Флора Макмайклз была помолвлена с любимым человеком из хорошей семьи. Но накануне свадьбы на охоте произошел несчастный случай, и она лишилась жениха. Прошло с тех пор тридцать лет, и за глаза подруги называли ее между собой «Бедняжка Флора».
Любую женщину и в любой момент мог постичь такой удар судьбы, предупредить его не было никакой возможности, и Полин это знала. Замечая, как застенчиво поглядывает на Колина Флора, она думала о женщинах, доведенных до отчаяния, и гадала, относится ли к ним Джоанна Друри. Она жила в «Меринде» в домике Хью. Он сказал ей, что «перебрался в ночлежку». Но теперь ее это совсем не успокаиваю. И тут Полин вспомнилось, как три дня назад после возвращения из Мельбурна Хью в сильном волнении говорил о том, что его лучшие производители шерсти заражены вшами, и у него поэтому могут возникнуть денежные затруднения. Тогда Полин не придала этому большого значения, но теперь она видела в словах Хью новый смысл: он прямо намекал ей, что ему, очень возможно, не удастся построить дом.
Полин вдруг осознала, какую совершила ошибку. Она была самодовольной, вместо того чтобы держаться настороже. Джоанна Друри перестала быть всего лишь нанятой няней, а превратилась в соперницу.
– Кристина, дорогая, – неожиданно перебила Полин говорливую Флору, – я, собственно, приехала, чтобы пригласить тебя с Колином и Джаддом на праздник. Я устраиваю его на следующей неделе для Адама, того мальчика, которого взял к себе Хью. Мне подумалось, что будет неплохо представить его Западному району. Он сможет познакомиться с нами, а мы – с ним.
– Как замечательно, – пришла в восторг Кристина. – Ты это очень хорошо придумала. Бедному ребенку, должно быть, так одиноко, он чувствует себя совершенно потерянным. Колин, дорогой, надо постараться, чтобы Джадд подружился с мальчиком Хью. А где Джадд? Где мой малыш? Иди ко мне, милый.
Приютившийся в уголке Джадд подошел к матери, и она от души обняла его. Он видел, как внимательны и заботливы все к его матери, и решил для себя, что она, должно быть, очень больна.
– Праздник будет в саду, – начала объяснять Полин. Пришедшая ей в голову удачная мысль начинала приобретать форму. – Я собираюсь пригласить клоунов и фокусника. Адам сможет познакомиться с другими детьми.
Полин решила про себя, что накупит Адаму подарков. И он сам будет их открывать. А еще он получит пони с тележкой и сможет есть столько сладостей, сколько захочет. «Я приготовлю для него комнату в Лизморе, где будет полным-полно игрушек, – думала Полин. – И когда придет время, ему не захочется возвращаться в «Меринду». Он захочет остаться со мной в Лизморе».
И услуги Джоанны Друри больше не понадобятся.
6
Джоанна была уверена, что происходит нечто странное. На веранде перед входной дверью на полу лежал пучок перьев, аккуратно перевязанный шнурком. Такое случалось уже не в первый раз. За две недели в «Меринде» она наталкивалась на необычные вещи: то снаружи на подоконнике появлялись оставленные кем-то отполированные речные камешки, то на верхней ступеньке веранды оказывались разложенные полевые цветы, а два дня назад она обнаружила висящий на входной двери веночек из речной травы и человеческого волоса. А теперь вот еще эти перья. Кто приносил все это и зачем?
Она окинула взглядом бурлящий жизнью двор, где полным ходом шла работа: перепуганных овец загоняли в желоба, ведущие в загоны для стрижки. Шум и запах едва не валили с ног. Стригали прибыли в «Меринду» на следующий день после приезда туда Джоанны, и она поняла, что ради этих трех недель в ноябре совершалась работа на ферме все остальное время в году. В эти недели овец стригли, и шерсть отправлялась в Англию. В сезон стрижки на ферме ложились и вставали затемно, работали, не покладая рук, спали урывками, ели набегу и все другие дела откладывали до поры, когда стригали переезжали на новое место, а шерсть отправлялась в гавань. За все это время Джоанна видела Хью только по вечерам, когда он заходил поинтересоваться, как привыкает на новом месте Адам и не нужно ли им чего-нибудь.
Она рассматривала найденные перед дверью перья. Нежно-розовые, с легкой желтинкой на кончиках, они принадлежали какаду и были аккуратно перетянуты узкой полоской лыка. Всех перьев было три. Как перед этим было три речных камешка и три полевых цветка. Сомневаться не приходилось: кто-то потрудился собрать их и положить на видное место. Но кому понадобилось это делать и зачем? Джоанна ломала голову над всеми этими странностями, не выпуская из вида Адама, бегавшего по двору за цыплятами. Струп с его лба давно сошел, истерики не повторялись, и головой он не бился ни разу. Со стороны он выглядел вполне здоровым. Но иногда он мучительно пытался что-то сказать или вдруг неожиданно затихал и взгляд его застывал. Случалось, что ребенок плакал среди ночи.
Игрушки, которые купила ему Джоанна, лежали в домике без дела. Их продавал мистер Шапиро, старик-торговец, ездивший по району в красочном фургоне, который тащила старая кляча по кличке Пинки. Торговал он всякой всячиной: от ситца до «настоящих арабских духов». В основном Джоанна покупала у него вещи для дома: матерчатый коврик из полосок ткани, продернутых сквозь холст, керамический чайник для заварки, занавески на окна, а еще купила она воздушного змея и мяч. К ее удивлению, Адам отнесся к подаркам равнодушно, и она догадалась, что к игрушкам он не привык, а вернее всего, их у него никогда и не было. Ему больше нравилось играть с тем, что его окружало в природе. Он с удовольствием плескался в пруду, часами мог наблюдать, как собирал по дну добычу утконос. Ему нравилось носить с собой Руперта, но к змею и мячу он не притрагивался. Несколько раз пыталась Джоанна найти ключик к сердцу Адама, чтобы узнать, что его терзает. Но пока ее старания успеха не принесли. Когда она показала ему Библию его матери и обручальное кольцо, он залился слезами.
Джоанна с нетерпением ждала известий от властей колонии Южная Австралия. Она надеялась получить сведения, которые могли бы пролить свет на случившееся с мальчиком, и узнать, какое потрясение он пережил, и тогда ей удалось бы найти способ исцелить его. Ей снова вспомнилась мать, и она подумала, что леди Эмили, возможно, была бы жива, если бы когда-то давно нашелся человек, способный помочь ей справиться с тем, что ее преследовало и погубило, и кто смог бы, проявив терпение, освободить ее от душевных мук.
Джоанна ждала также и других писем. Уже в «Меринде» она написала письма в каждое из шести Управлений австралийских колоний с просьбой сообщить ей сведения о миссионерах по имени Джон и Нейоми Мейкпис; она также просила прислать ей карты колоний. Она съездила со своим документом в Камерон к адвокату, знакомому Хью, но от встречи толку было не много. Адвокат сказал, что необходимо знать, в какой именно колонии находится земельный участок, а без этого нет возможности установить местонахождение участка и законность документа. Еще она ждала письма из Англии со штемпелем Кембриджа.
Одна из записей в дневнике леди Эмили была сделана восемь лет назад, когда Джоанна сопровождала мать в поездке в Англию. Леди Эмили писала: «Тетя Миллисент так глубоко переживает потерю сестры, что отказывается говорить со мной о родителях, однако мне удалось кое-что узнать от их соседки миссис Добсон, знавшей Миллисент и мою мать с детства. Она упомянула Патрика Лейтропа, и, как ей помнилось, этот человек был другом отца по школе. Если бы мне удалось разыскать мистера Лейтропа, я бы, может быть, смогла выяснить точное место своего рождения в Австралии, а также узнала бы, что делал там мой отец».
Насколько Джоанне было известно, ее мать так и не осуществила своего намерения и поисками Лейтропа не занималась. Но Джоанне показалось, что сведения эти заслуживают внимания. Ей было известно, что ее дед учился в Крайстс-Колледж Кембриджского университета с 1826 по 1829 годы, и она написала письмо в университет за два месяца до отъезда из Индии, а на месте обратного адреса указала: «Мельбурн, до востребования». Начальнику почтового отделения в Мельбурне было известно, что она живет теперь в «Меринде».
Озадаченно разглядывая перья какаду, она заметила, как в тени стригальни кто-то неожиданно быстро проскользнул через двор. Это была Сара, девушка-аборигенка, работавшая на ферме. Она стояла неподвижно и смотрела на Джоанну так же пристально, как две недели назад у реки смотрел на нее Иезекииль. Было в ее взгляде, как и во взгляде старика, что-то тревожное. В отличие от Хью, Джоанна не считала, что вызывает у Сары простое любопытство. У нее самой сложилось мнение, что Сара ее опасается и присматривается, оценивая опасность. Она и раньше вдруг замечала, что Сара за ней следит. Когда у нее возникало ощущение, что за ней наблюдают, она поднимала голову и видела девушку. Джоанна не раз пыталась поговорить с ней и подружиться, но Сара неизменно сторонилась ее.
– Сара говорит по-английски вполне сносно, чтобы объясняться, – сказал ей Хью, когда она спросила его о девушке. – Нельзя сказать, что говорит она очень хорошо. Думаю, вы для нее загадка. Ей мало приходилось встречать белых женщин за пределами миссии, где она выросла.
Джоанна находила Сару хорошенькой. У нее были высокие скулы и крупные миндалевидные глаза, а длинные прямые волосы, темные, как и кожа, имели оттенок красного дерева и глянцево блестели. Платья она носила, но ходила босая. Джоанна гадала, зачем Саре понадобилось следить за ней. Почему у этой девушки был такой вид, словно она наблюдает и ждет чего-то? И не ее ли рук дело те странные находки, что обнаружила Джоанна на веранде?
– Здравствуйте, – ее размышления прервал управляющий фермой Билл Ловелл. Он направлялся к ней через двор, держа что-то в руках. – Я кое-что принес для вашего мальчика.
За две недели жизни на ферме Джоанна видела Билла очень редко, но при встрече он всегда был настроен по-доброму. Его волосы выгорели добела, и кожа была обветренная и загрубелая, как у человека, чья жизнь проходит под лучами солнца. Когда-то голубые глаза потеряли цвет, словно ему постоянно приходилось жмуриться, всматриваться вдаль. Он вошел в тень веранды и когда развязал джутовый мешок, что был у него в руках, Джоанна увидела помаргивающие крошечные коричневые глазенки-бусинки на мягкой мохнатой мордочке с невероятно большим носом, белым пушистым подбородком и необычного вида ушами. Она была очарована: ей впервые доводилось видеть коалу так близко.
– Я нашел его у верховья реки, на земле, – рассказывал Билл. – Ему, наверное месяцев восемь, до взрослого он еще не дорос. Рядом лежала мертвая самка. Должно быть, его мать. Ее застрелили. Скорее всего, какой-то охотник упражнялся в стрельбе. Я подумал, что вашему мальчику понравится эта зверушка.
– Адам, – позвала Джоанна. – Иди, посмотри, что принес тебе мистер Ловелл. – Она взглянула в сторону стригальни: Сары там больше не было.
– Они довольно надоедливые, – сказал Билл. – Да вы и сами слышали.
– Да уж. Мистер Ловелл, слышала, как не слышать!
По ночам из-за коал было трудно уснуть. У них начался брачный период, и ночь напролет оглашали окрестности, мешая людям спать, рев самцов и вопли откликающихся самок. Охотники ополчились против них.
– Но я не мог оставить его там, на поживу динго, – сказал управляющий.
– Вот, держи, Адам, но осторожно, он еще маленький, – вручая зверька мальчику, наставляла его Джоанна.
– Ко-ла! – просиял Адам.
– Нет, Адам, не так, это ко-а-ла. Можешь повторить? Адам сдвинул брови, и складка между ними обозначилась еще резче.
– Ко-а-ла, – старательно выговорил он.
– На языке аборигенов «коала» значит «не пьющий воды», – пояснил Билл. – Они не совсем медведи. И к тому же глуповатые создания. Висят себе день-деньской на деревьях да хмелеют от эвкалиптового сока, и созданы они как-то не так. У них сумка на животе открывается снизу, а не сверху, как у кенгуру.
– Для того, кто живет на деревьях, это было бы неудобно, – рассмеялась Джоанна. – Мы сделаем для него загон. Я дам ему воды, и… – она запнулась и вопросительно посмотрела на Билла. – А что коала ест?
– Воду они не пьют. А едят листья определенных видов эвкалиптов, но мы как-нибудь это уладим.
– Вы, я вижу, поранили руку.
– Овца меня куснула немного. Ерунда.
– Разрешите, я посмотрю. Адам, сходи, пожалуйста, в дом за моим саквояжем-аптечкой. И еще принеси плошку с водой.
– Пожалуйста, мисс, не беспокойтесь, – попытался протестовать Билл, когда Джоанна начала снимать носовой платок, которым была обмотана раненая рука. – Не утруждайте себя. Все будет в порядке. Коротышка Ларсон залил рану керосином.
Джоанна заулыбалась. В первый день в «Меринде» она нашла в домике бутыль с керосином и надписью: «На все случаи».
– Керосином здесь не обойтись, мистер Ловелл.
– Пожалуйста, зовите меня Билл.
– Хорошо, Билл. Вы здесь один из немногих без прозвища.
– Австралийцы прозвища обожают. Редко у кого его нет.
Вернулся Адам с саквояжем и водой в плошке. Джоанна вымыла руку Ловелла водой с мылом, а затем приложила к месту укуса мазь. Адам все это время стоял рядом и подавал ей из аптечки то, что она просила. Билл наблюдал, как Джоанна накладывала повязку, а потом посмотрел на ее склоненную голову и блестящие каштановые волосы, вспыхивавшие на солнце золотистыми искорками. Он подумал о том, что уже давно, со смерти Милдред, женщины как-то мало его занимали. Но девушка, которую привез Хью, неожиданно пробудила в нем интерес. И не только у него одного, Билл готов был поклясться, что раньше не видывал, чтобы по утрам из «ночлежки» появлялось столько аккуратно причесанных голов и чисто выбритых физиономий. А еще к ним зачастил этот молодой доктор Рамзи. Куда бы ни направлялся, он всегда заезжал к ним на ферму проверить «все ли в порядке». Билл размышлял насчет намерений доктора по отношению к мисс Друри и неожиданно с удивлением почувствовал, что в нем шевельнулась ревность. Но что могла увидеть молодая леди в таком старом коняге, как он?
– У вас легкая рука, мисс Друри, – похвалил ее Билл, сгибая перевязанную руку.
– Мне бы хотелось быть полезной и другим. Я попыталась помочь залечить некоторые раны, но от меня просто убегают!
– Мужчинам не хочется показать слабость перед женщиной.
– Глупость какая. Зачем рисковать, дожидаясь приезда доктора Фуллера или доктора Рамзи. Так можно и кровью истечь. Мистер Ловелл, пожалуйста, следите, чтобы рана оставалась чистой. Укусы животных могут быть очень опасны.
Она протянула Адаму бинт и показала, как надо его скатать и положить на место. – Как настриг, Билл? – поинтересовалась она. – Я хотела спросить у мистера Уэстбрука, но его что-то не видно.
– Боюсь, что дела неважны. Вши для овцы – бедствие. Они портят шерсть. Она делается ломкой и легко распадается. Хью сейчас у реки, наблюдает за мытьем, и вид у него не очень-то веселый, судя по всему, радоваться нечему.
Джоанна посмотрела на группу деревьев на берегу реки, и на память сами собой пришли прочитанные ранее строки:
Среди житейской суеты и в суматохе дней
Две вещи, что важней всего, стоят особняком:
Сочувствие беде чужой
И мужество в своей.
Джоанна увидела это стихотворение, написанное неуверенным почерком на внутренней стороне обложки одной из книг, что были в домике.
Под стихотворением стояла подпись: «Хью Уэстбрук, семнадцать лет».
Она обнаружила книги у Хью в первое же свое утро в «Меринде». На деревянной полке расположилась маленькая библиотечка: старые, изрядно потрепанные томики стихов, книги по истории, фермерскому делу и романы. Там были произведения Троллопа, Теккерея, Диккенса и даже сестер Бронте.
Каждая из книг была читана-перечитана много раз; в некоторых встречались подчеркнутые строчки и пометки на полях. В книге «Овцеводство и производство шерсти» Джоанна обнаружила подборку старых, пожелтевших от времени журнальных и газетных вырезок со статьями под заголовками: «Разведение клевера подземного», «Применение научных принципов в производстве шерсти» и так далее в том же духе. Словарь находился в очень ветхом состоянии и атлас по истории австралийских колоний выглядел не лучше.
Просматривая все это, Джоанна лучше узнавала хозяина «Меринды».
– В школе я никогда не учился, – рассказывал ей Хью, на стоянке у Эму-крик. – Мы нигде не задерживались подолгу. Чтобы найти работу, нам с отцом приходилось все время переезжать с места на место. Грамоте меня начал учить старик-отшельник, живший в лесу неподалеку от Тувумба.
Скромная библиотечка Хью показала Джоанне, как шел он по пути самообразования. В «Джейн Эйр» редкая страница оставалась чистой, без подчеркнутых слов. Несомненно, пометки делались, чтобы посмотреть потом в словаре значение слов. С внутренней стороны обложки стояли две даты: 10 июля 1856 года и 30 июня 1857 года, и Джоанна предположила, что они указывают, когда он начал читать книги и когда закончил. Хью в то время было пятнадцать лет, и на чтение у него ушел почти год. А с «Рождественским хоралом» он справился значительно быстрее. Девятнадцатилетний Хью читал ее с августа по октябрь 1860 года, и подчеркнутые слова почти не встречались, что говорило о заметных успехах. И если в заметках на полях книги по истории, начатой им в 1858 году, орфографические ошибки встречались сплошь и рядом, то заметки в пособии по овцеводству ошибок почти не имели, и почерк Хью значительно улучшился. В этой книге стояла дата: сентябрь 1867 года.
Джоанна листала книги, и перед ней разворачивалась жизнь Хью Уэстбрука. Ей представлялось, как неграмотный мальчик старательно учится писать буквы, но освоить правильное их написание удается ему не сразу. Затем воображение рисовало ей юношу, с жадным любопытством склонившегося над атласом мира. Один из городов Квинсленда был обведен кружком, и что-то отмечала нарисованная рядом звездочка, но что произошло в том месте и почему оно представляло особую важность, Джоанна могла только гадать. И, наконец, перед ее мысленным взором предстал взрослый человек, уверенный в себе мужчина, усваивающий знания «ученых» фермеров из далекой Англии, опубликованные на страницах скромных провинциальных газет.
А еще там были стихи, написанные на клочках бумаги, какие карандашом, какие пером. Где-то несколько слов было зачеркнуто, но встречались и стихотворения без всяких помарок, словно написанные на едином дыхании. Хью писал баллады об австралийских разбойниках, беглых каторжниках, или, как их называли в Австралии, бушрейнджерах: «Я не сдамся, я буду драться, – заявил лихой колонист». Были у него стихи и о стригалях: «Работают они без меры, без удержу пьют, и в ад их дорога ждет…» Писал он и об отдаленных пустынных краях, где «Казуарины-старухи с шершавой корой вздыхают над заводями в кружеве лилий у зеленых подножий гор». В балладе «Вдова стригаля», говорилось о женщине, чей муж не умер, как сначала подумала Джоанна, а отправился бродить – «последовал тропой валлаби» – в поисках работы стригаля, и вернулся через полгода без гроша.
– Жаль, что у мистера Уэстбрука такие неприятности, – посочувствовала Джоанна.
– За все годы, что я знаю Хью, а это срок немалый, мне не доводилось видеть его в таком унынии.
После ухода Билла Джоанна показала Адаму, как следует чистить инструменты и в каком порядке укладывать в саквояж аптечку.
– Надо обязательно класть все на свое место, туда, откуда берешь, – учила она, – чтобы ничего не искать, когда понадобится.
Они разом подняли головы на голос, донесшийся со двора.
– И остальное разложи по местам, – сказала она Адаму и вышла на залитое солнцем крыльцо.
– Здравствуйте, – поздоровалась она с подъехавшим всадником-констеблем Джонсоном. За последние две недели он приезжал на ферму уже в четвертый раз. Поэтому она не удивилась, когда он сказал, как и в прошлые разы:
– Я знал, что поеду мимо «Меринды», мисс Друри, поэтому решил захватить почту для вас.
– Спасибо, мистер Джонсон, за любезность, – поблагодарила Джоанна.
Она обратила внимание, что констебль в этот раз появился в форме, и предположила, что он, вероятно, направлялся куда-то с официальным поручением, потому что в строгом черном мундире с блестящими медными пуговицами видели его редко. А когда он спешился, она отметила, что у него до блеска начищены сапоги и от кокарды отражается солнце. Еще она уловила запахи одеколона и масла для волос.
– Какой сегодня чудный весенний день, правда, мисс Друри? – сказал молодой полицейский, вручая ей почту.
– Да, мистер Джонсон, день замечательный, – машинально согласилась она, торопливо перебирая конверты. Два обратных адреса сразу привлекли ее внимание. Одно письмо пришло из колонии Южная Австралия, а другое из Кембриджского университета в Англии.
В этот момент появился Адам. Констебль Джонсон обернулся к нему со словами: «Привет, дружище…» И Адам вдруг зашелся в крике.
Джоанна подхватила мальчика, чтобы не дать ему биться о землю. Ей удалось немного его успокоить, и она предложила прокатиться в повозке, так как понимала, что надо увезти Адама со двора подальше от констебля Джонсона. Они ехали по красивым местам следом за маленьким шумным стадом овечек с ягнятами. Джоанна взглянула на сидевшего рядом мальчика. Глаза его еще оставались опухшими от плача, но жизнь природы вокруг уже завладела его вниманием. Но когда она захотела узнать, что так сильно его испугало, он тотчас же сжался, как закрывается цветок, сжимая лепестки.
