Текст книги "Время Мечтаний"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Она шла навстречу солнцу уверенным размашистым шагом, устремив взгляд вперед. Ей надо было найти укромное место, вдали от жилья и пасущихся стад. По дороге она пела песенную линию Прародителя Морского Котика – песенную линию ее матери и ее предшественниц. Наконец она нашла место, защищенное от посторонних глаз деревьями и валунами. Она медленно и внимательно огляделась: нигде не видно было ни фермы, ни изгородей, ни всадников. Сара знала, что белые люди боялись магии аборигенов. Как-то раз мистер Симмз запер ее на три дня без еды и воды за то, что она, как он сказал, «совершала языческий обряд». А она всего-навсего старалась вызвать дождь, потому что посевы на полях миссии гибли от засухи.

Сара медленно разделась, сложила одежду аккуратной стопкой и начала доставать один за другим предметы из узелка. Она пела шепотом песню каждого, прежде чем положить на землю: охра, жир, перья, волосяной шнурок, туфли. Затем она вошла в реку, искупалась в ее холодной воде, после чего собрала камни и траву и разожгла на берегу небольшой костер. Раздувая пламя, она пела, призывая дух Матери Всего напитать силой огонь. Дальше она принялась готовить краску из клея с охрой. Когда краска была готова, Сара смазала всю себя жиром эму и начала втирать его в кожу до блеска. Она втерла жир в волосы и смешала его с золой костра, напевая песни Матери Всего.

Затем Сара начала разрисовывать свое обнаженное тело. Сначала она обозначила контуры красной и черной краской и при этом призывала дать силу узорам, обращаясь к Мечтаниям Диких Ягод, из которых была получена черная краска, и Мечтаниям Речной Глины, давшей красную краску. Белой краской с помощью палочки она провела полосы от плеч по рукам, сделала круги на груди, а на животе нарисовала точки. На бедрах появились звезды и солнца, и большие океанские волны, а также знаки, обозначающие скалистый берег, лежавший далеко к югу, где была родина морского котика. Свою работу она сопровождала песней, придавая силу краскам и знакам. Она пела песенную линию своей матери. Сара сознавала, что песенный ряд ограничен, так как ее тайное посвящение в миссии прервали, но она была уверена, что ее знаний ритуала достаточно, чтобы направить в себя силу.

Закончив рисовать, она повязала голову волосяным шнурком и села лицом к заходящему солнцу. Она вдыхала дым костра, чувствуя запах, обугливавшейся темеды – кенгуриной травы, золы, смешанной с жиром, сгоревших перьев. Это был магический дым, обладавший духами могущественных Мечтаний Кенгуру, Эму и Какаду. Сара раскачивалась в такт пению, закрыв глаза, и чувствовала, как тело ее пронизывают солнечные лучи. Перед ее мысленным взором происходило движение цвета и фигур. Затем она встала и начала танец, отражающий долгое путешествие морского котика из холодных антарктических вод в теплые моря.

Тело ее менялось. Она ощущала движение могучего океана вокруг себя, вкус соленой воды, видела, как сквозь лес бурых водорослей струится зеленоватый солнечный свет. Сара чувствовала растекающуюся по телу силу, ощущала, как по жилам движется магия и сила. Она пела и танцевала Мечтания своего рода и своим пением и танцем продолжала песенную линию, как делали матери до нее, каждая в свое время. Она не должна была проходить через это одна. Закон ее народа предписывал ее матери находиться рядом, вести ее сквозь череду священных обрядов, передавая дочери песенную линию. Но у Сары не было матери, она была одна.

Джоанне снился сон. Она смотрела на вход в пещеру и видела себя ребенком. Кто-то держал ее на руках. Из пещеры выходили женщины, и маленькую Джоанну радовало их появление. Потом она увидела красивую белую женщину, которая шла и пела вместе со всеми, должно быть, это ее мать, но она ее не узнавала. И в этот момент Джоанне во сне пришла мысль: «Наверное, я вижу сон моей матери». Ребенок спросил у державшей ее женщины: «Можно мне войти в пещеру?» Ей ответили, что нельзя. Туда разрешалось входить только девушкам, ставшим женщинами. И они должны идти со своими матерями.

– А папам туда можно? – спросила Джоанна.

– Нет, для пап вход закрыт. Мужчин там ждет злая магия.

Потом Джоанна увидела, как из пещеры после женщин вышел мужчина и пошел, прячась среди камней. Тогда она закричала: «Он там! Там папа!» И потянулась к нему. Но тут сон начал меняться. Потемнело небо. Приобрели зловещие очертания окрестности. Люди разгневались и стали преследовать мужчину, вышедшего из горы. Вдруг появились собаки. Джоанна бежала к мужчине, о котором она думала, как об «отце», однако не узнавала его. А собаки приближались. Мужчина как будто протянул к ней руки. И она готова была броситься к нему, но тут он начал менять форму. Он стал очень высоким и упал на землю.

Его тело, казалось, расплывается по красному песку. Он извивался среди теней, а потом на глазах у Джоанны превратился в громадную радужную змею.

Джоанна пыталась кричать, но у нее пропал голос. Она хотела бежать, но ее не слушались ноги. Змея медленно подползала к ней. Вдруг появилась леди Эмили. Оцепенев от ужаса, Джоанна смотрела, как огромная змея приближается к ним, не сводя с нее узкого золотистого глаза. Теперь собаки бежали к леди Эмили. Они бросились на нее, но в этот момент змея разинула пасть и проглотила леди Эмили живьем. Джоанна видела, как она исчезла в змеиной утробе, и закричала. Змея накинулась на нее и, обвившись вокруг талии, начала ее давить. Джоанну пронзила внезапная боль.

Она резко проснулась и лежала, не шевелясь. Наступила ночь. Поодаль чернела река. Лежа среди объятого ночной тьмой леса, все еще во власти сна, она ощущала острые боли в животе. Джоанна думала о странности сна. Неужели ей на самом деле мог присниться сон матери? Она попыталась восстановить его в памяти, постичь значение. Ей вспомнилось, что мать всю жизнь очень боялась собак. И она гадала теперь, не был ли этот сон воспоминанием о каком-то случае, свидетелем которого мать стала в далеком детстве. Связана ли как-то с собаками песня-отрава? Было ли это своеобразным проклятием, наложенным на чету Мейкписов и их потомков, проклятием, где собакам отводилась определенная роль?

Внезапно в ее памяти всплыло еще одно воспоминание. Два года назад они с Хью встретили по дороге к Эму-Крик семейство аборигенов, и старая женщина предсказала ей будущее: «Я вижу тень собаки, следующей за тобой». Джоанна подумала, что старуха говорила о прошлом, но Хью сказал, что женщина, как ему показалось, имела в виду будущее. Вызывало ли проклятие смерть от собак как воображаемых, так и настоящих? «Но почему?» – спрашивала Джоанна речную тьму. Что могли совершить ее дед с бабушкой, чтобы навлечь на себя и своих потомков такую ужасную кару? В своем дневнике леди Эмили описывала сон, в котором видела отца выходящим из пещеры. Было ли такое на самом деле? В другом месте она писала: «Что-то погребено и забыто, а я должна это вернуть на свет. Меня что-то принуждает отправиться в Карра-Карра и заявить права на наследство». Какое наследство? Что это значило?

Джоанна огляделась и почувствовала сохранявшуюся в этом месте силу аборигенов. Пусть эти люди его покинули, но присутствие их продолжало ощущаться, здесь остались их духи, энергия, пыл их чувств. Ей стало понятно, откуда взялось беспокойство, не оставляющее ее на протяжении всей беременности. В глубине души она боялась, что ее нерожденного ребенка дожидается наследство страха, передающееся от матери к дочери. Джоанна попыталась подняться, но ее опоясала резкая боль: ее душит Змея-Радуга.

– Нет, – сказала она себе со страхом. – Это до срока просится на свет ребенок.

Сара искупалась в реке. Она смыла с себя священные знаки вместе с жиром эму и предала их воде, наблюдая, как она уносит их в священное место. Она стерла начертанные на земле знаки, загасила костер и песней вернула Мечтания земле. Ритуал завершился. Она совершила обряд своего посвящения, и сделала это сама. Мать не вела ее по пути тайн, не научила секретам. Не было с ней бабушки, чтобы передать мудрость предков, не было рядом ни сестер, ни других родственников, которые бы праздновали ее посвящение, и не было рода, готового встретить ее с любовью. И так Сара в одиночестве прошла обряд посвящения и узнала, что так это теперь должно быть. Знала она также и то, что это был, возможно, последний ритуал ее народа, который она совершала.

Она думала о Филипе Макниле, вспоминала, как ехала с ним на лошади, держась за него, чувствовала под руками, как ровно и сильно бьется его сердце, внушая спокойствие и уверенность. Осторожно сняла она с шеи кожаный ремешок, в карман платья положила кость из Мечтаний Морского Котика. После этого она в первый раз обула туфли. И в самую последнюю очередь надела браслет, подаренный Филипом Макнилом. И когда все было сделано, она повернулась спиной к скрывшемуся за лесом солнцу.

Боль набросилась с новой силой. Джоанне казалось, что талию опоясывает огненное кольцо. У нее подкосились ноги, и она оказалась на земле. Лежа на камнях, она заставляла себя дышать ровнее. Закрыв глаза, она попыталась обследовать себя изнутри. Что-то было не так. Она помогала матери принимать роды и знала, что и как должно быть. Прежде чем появиться на свет, ребенок должен перевернуться, но она чувствовала, что головка малыша все еще находится высоко. А приступы боли повторялись слишком часто. Джоанна прислушалась. Тишину ночи нарушало лишь журчание водопада да шелест листьев на ветру. Она подумала о Змее-Радуге. Все аборигены почитали ее и боялись. Даже ее мать, леди Эмили, испытывала перед ней страх, и, как выяснилось из недавнего сна, Джоанну также страшила эта змея. Она чувствовала, как вокруг нее оживают духи камней и ветвей, словно ее присутствие в лесу пробудило их от долгого сна. Она слышала от Сары, что страшная кара ждет того, кто посмеет осквернить священное место. Запрещалось ступать на камень, где обитал дух, и отводить в сторону ветвь-обиталище духа. В давние времена, рассказывала Сара, люди знали, где можно ходить, а к каким камням и деревьям следует относиться с особым уважением. Но Джоанна ничего не знала об этом месте, никто не учил ее, как здесь положено вести себя.

С большим трудом Джоанна поднялась и замерла, пережидая приступ жгучей боли. Она попыталась идти, но каждый шаг отдавался болью. Близились роды. И вдруг среди ночной тишины прозвучал звук, от которого она похолодела. Это был голодный вой динго. В памяти ее ожил кошмарный сон, и почему-то она вдруг стала страшно бояться собак. Она понимала, что должна уйти подальше от реки и от диких собак. Медленно, от дерева к дереву, она побрела прочь, останавливаясь, чтобы переждать особенно сильную боль. Лицо ее покрылось потом. Боль струилась по ногам.

Темень в лесу не давала ничего разглядеть. Только серебрилась на небе одинокая луна. Вглядываясь в темноту, Джоанна вспоминала рассказы Сары о появляющихся ночью духах. После захода солнца, как говорила Сара, по земле пускаются бродить призраки и привидения. Они крадут детей и убивают стариков. Все знали, что ночью нельзя никуда ходить, а надо сидеть у костра поближе друг к другу и быть настороже.

Боль отнимала у Джоанны силы. Она дышала прерывисто и очень жалела, что не было рядом Сары, которая знала, какие силы властвовали во тьме ночи, и как с ними сладить. С ней было бы спокойнее. Кто-то должен скоро прийти. Ее уже хватились и теперь ищут. Но что, если Сара с Адамом решили, что она вместе с Хью в загоне для ягнения? Что, если ее станут разыскивать только через несколько часов? На пути ее замаячила какая-то черная, бесформенная масса. Это была низкая, обросшая мхом стена, бывшая частью давно разрушившихся построек аборигенов. Столетия назад это был чей-то дом.

Она подумала о кенгуру с детенышем, о том, что, по словам Сары, она принадлежала к роду кенгуру и ей стала поддержкой мысль, что где-то среди этих древних камней могла быть Прародительница Кенгуру. Джоанна заползла внутрь и легла, прислонившись к стене. Она положила руки на живот и чувствовала, как шевелится ребенок. Снова приступ боли, затем послышался шорох и чье-то тяжелое частое дыхание. Это была Сара.

– Я пришла домой, – запыхавшись, рассказывала она, – и Адам сказал, что ты не возвращалась. Я пошла тебя искать.

– Я рожаю, Сара.

– Я схожу за помощью.

– Нет, – схватила ее за руку Джоанна. – Времени нет. Тебе придется мне помочь. Возьми… мою шаль и расстели подо мной.

Сара оглянулась, всматриваясь во тьму. До фермы было слишком далеко, и звать на помощь было бесполезно: никто бы ее не услышал.

– Скорее! – торопила Джоанна. Сара быстро сделала все необходимое.

Вдруг Джоанна вскрикнула. Сара подняла ее юбку и оцепенела. Появились две крохотные, бледные и неподвижные ножки. Сара не сводила глаз с ножек ребенка. Они выдвинулись еще немного вперед, затем опять скрылись.

– Держи его, – наставляла Джоанна. – В следующий раз… ухватись за него.

Сара старалась вспомнить роды, которые ей случалось видеть в миссии, и все, что ей приходилось об этом слышать. Она наклонилась и осторожно взялась за малюсенькие ножки. Когда последовала очередная схватка, Сара легонько потянула, но ребенок не двинулся. Саре подумалось, что крови слишком много. Она лихорадочно соображала, что делать. Ей следовало бы бежать за помощью на ферму. Но кто там может помочь? Хью далеко на пастбище ждет окота, а посылать за Полл Грамерси не имело смысла: она жила слишком далеко, в Камероне.

Джоанна снова закричала. Сара увидела, что ребенок не выходит, и вспомнила, как рожали женщины в миссии, как было принято у аборигенов. Она тут же вскочила и начала шарить в темноте. Наконец ей попалась большая палка. Она бросилась на землю и начала копать.

– Сара, – задыхаясь, позвала Джоанна. – Что… – У нее не хватило сил продолжить.

Девушка неистово рыла влажную землю, отбрасывая в стороны комья земли и попадавшиеся камни. От напряжения тело ее покрылось потом, а руки были в грязи по локоть. Наконец она прекратила копать и застелила вырытую глубокую и широкую яму своей шалью.

Она вернулась к Джоанне и помогла ей подняться.

– Сюда, – сказала она, – быстрее.

Вместе они добрели до углубления, вырытого Сарой. Сара поддерживала Джоанну, когда она опускалась на колени над ямой.

– Ну, давай, – сказала Сара.

Бедра Джоанны задрожали от напряжения во время новой сильной схватки. Сара посмотрела на положение ребенка.

– Тужься еще.

Джоанна, тужась, вцепилась в плечи Сары. Снова показались две маленькие ножки. Отпустив Джоанну, Сара взялась за них и велела:

– Тужься. Он идет!

После нескольких потуг ребенок наконец появился на свет. Сара подхватила его и увидела, что это красная, сморщенная маленькая девочка. Ребенок дрожал, но не плакал.

Джоанна опустилась на землю, а Сара торопливо рвала пригоршнями темеду – кенгуриную траву – и растирала ребенка. Она отсосала слизь из носа и рта новорожденной, и та наконец-то заплакала. Сара положила ее Джоанне на грудь. Джоанна смотрела на своего ребенка. Девочка! Она подумала о Нейоми Мейкпис, родившей Эмили где-то в дебрях Австралии. Думала она и о леди Эмили, которая родила ее в отдаленном поселении в Индии. И она ясно увидела нить, соединяющую их всех – песенную линию. Как яркий серебристый волосок, протянулась она от бабушки к матери и дальше к внучке. Джоанна смотрела на этого красивого ребенка и думала: вот моя дочь.

Она едва слышно рассмеялась. Сара легла рядом с Джоанной и обняла, чтобы согреть ее и ребенка.

– Не подпускай к ней Змею-Радугу, – тихо попросила Джоанна.

– Хорошо, – сказала Сара, надеясь, что теперь в ней поселилась сила женских песенных линий. И она сможет песней прогнать отраву от «Меринды» и от женщины, и от ее ребенка. Прогнать раз и навсегда.

Часть третья
1880 год

18

– Ну, что с мамой, миссис Уэстбрук, – спросил мальчик, стоявший в дверях.

А Джоанна, закрепляя повязку, думала: «Беда, что твоя мама ошиблась, выбирая мужа». Но делиться своими мыслями она не стала.

– С мамой случилась небольшая неприятность, но она скоро поправится, – сказала Джоанна, поглядывая на стоявшую в ногах постели Сару. Фанни очень просила никому не говорить, что с ней случилось.

Было ранее утро. А еще раньше, перед рассветом, громкий стук в дверь поднял в «Меринде» на ноги весь дом.

– Миссис, вставайте, моей маме очень плохо! – взывал отчаянно детский голос.

Такие срочные вызовы случались не редко, частенько нарушая сон обитателей «Меринды» или уводя их из-за стола. А все потому, что у женщин Западного района вошло в привычку обращаться за помощью не к врачу в Камерон, а к Джоанне Уэстбрук. Пусть специального образования у миссис Уэстбрук и не было, но все, от Мод Рид и до жены беднейшего из фермеров-арендаторов, в один голос заявляли, что у нее легче рука и больше понимания, чем у большинства врачей с дипломами.

Разбуженные на рассвете, Джоанна с Сарой быстро оделись и в предрассветной мгле отправились в двухместной коляске за мальчиком-проводником. Драммонды жили на своей захудалой ферме в двенадцати милях от «Меринды». Состояла она из убогого домишки, развалюхи-амбара и стригальни, от которой осталось разве что одно название. Майк Драммонд старался без особого успеха растить пшеницу на тридцати акрах земли и восьмерых детей-оборвышей, которым было от десяти лет до четырех месяцев. Джоанне приходилось уже бывать здесь. В последний раз она приезжала, когда Драммонд напился и избил жену.

– Фанни, почему ты не пожалуешься на него констеблю Макманусу? – спросила Джоанна, вымыв руки и закатывая рукава. Говорила она тихо, чтобы не пугать детей. Босые, с мокрыми носами, они толпились в дверях и, ничего не понимая, смотрели на мать.

– Он не виноват, – Фанни едва шевелила распухшими разбитыми губами. – Я это заслужила.

Джоанне осталось в ответ только головой покачать. Фанни всегда говорила, что она того заслуживает.

Мужчины из глуши отчаянно нуждались в женах, а одинокие женщины-переселенки с неменьшей охотой стремились замуж, однако совместная жизнь удавалась у них крайне редко. Беда была в том, что молодые люди приезжали в Австралию, теша себя несбыточными надеждами разбогатеть легко и быстро. А когда их мечты начинали медленно рушиться вместе с разваливающимися хозяйствами или скудеющими золотыми приисками или проматывались в игорных заведениях все накопления, тогда они начинали вымещать зло и отыгрываться за неудачи на тех, кто был ни в чем не виноват, но находился рядом – на женах. Из Англии приезжали молодые девушки, неопытные и необразованные, не имеющие никакого понятия о том, чего стоит жить на ферме, рассчитывая только на свои силы. Они сходились с первыми, кто предлагал им золотые горы. Многие были настолько наивны, что принимали предложение выйти замуж от первого встречного, едва сойдя с корабля. И брачная ночь оборачивалась для них кошмаром и порой становилась равноценна насилию. Последующая жизнь не баловала разнообразием. В ней были только один за другим появляющиеся младенцы, постоянные долги, вечная бедность и пьянство.

Джоанна оглядела покрытое синяками Лицо Фанни. В этот раз Майк дал волю кулакам, чего раньше не делал.

– Фанни, ты не должна с этим мириться, – сказала Джоанна.

– А куда я денусь? Куда мне идти с восемью детишками? – она пыталась улыбнуться. – Теперь все будет хорошо. Он обещал, что не будет пить.

Джоанна встала с кровати и связала ручки своей переносной аптечки. Она больше не пользовалась маленьким саквояжем матери. Теперь она брала с собой столько всего, что отправлялась на вызовы с корзиной, сплетенной из эвкалипта, отличавшегося особой прочностью коры.

– Боюсь, я не смогу вам заплатить, – сказала Фанни. Джоанна обвела взглядом комнату с матрацем на полу, заменявшим детям кровать, и столом, давно не мытым, на котором одиноко лежала половина буханки хлеба и стояла почти пустая коробка с чаем.

– Ничего. Заплатите, когда сможете, – сказала она, не сомневаясь, что платы ей не дождаться.

Дети расступились, и Джоанна с Сарой, наклонив головы, чтобы не задеть провисшую притолоку, вышли за порог навстречу резкому свету раннего утра. Она увидела удручающую картину: на пыльном дворе, покосившись на один бок, стояла повозка без колес, привязанная корова поражала невероятной худобой. При желании у нее можно было ребра пересчитать, и оставалось только удивляться, как в ней еще держится дух. Джоанна посмотрела на детей. Она знала, что миссионеры и правительственные чиновники, стараясь спасти детей, подобных этим, настаивали, чтобы они посещали местную школу. Но они туда так и не попадали, и причины неизменно находились: либо им нечего было обуть, либо не привлекало учение, а бывало, отец заявлял, что ему нужны помощники на ферме. И вырастали они неграмотными и необразованными, как родители, чтобы повторить их судьбу.

Джоанна опустила руку в карман и достала пригоршню карамели. Она протянула конфеты детям, и те с жадностью расхватали их за один миг. Они уже садились в коляску рядом, когда на пороге появилась взволнованная Фанни Драммонд.

– Что случилось? – Джоанна вернулась к ней.

– Я хотела просить, миссис, – заговорила она, нервно отводя взгляд. – Я хотела спросить, – она перешла на шепот. – Не могли бы вы мне помочь. Это касается детей. У меня их уже восемь. Я обращалась за советом к Полл Грамерси. но она католичка и не…

– Понимаю, о чем вы, – тихо сказала Джоанна. Просьба была знакома. – Фанни, у вас есть морская губка для мытья?

– Да, кажется, есть.

– Отрежьте кусочек приблизительно с яйцо величиной. Обвяжите этот отрезок крепкой ниткой для шитья вот такой длины, – Джоанна показала, какая требуется длина. – Проверьте, хорошо ли она привязана. Держите губку в уксусе. Когда вы решите, что мужу нужна близость, введите губку, но так, чтобы нить позволила ее достать. И постарайтесь достать ее как можно быстрее, после того, как все закончится.

Фанни смотрела на нее с ужасом.

– Но он же узнает, что она там! Он тогда точно меня убьет, если…

– Он ничего не почувствует, Фанни, – уверила ее Джоанна. – Просто он не должен видеть, когда вы ее закладываете и вынимаете. Способ этот полной гарантии не дает, но все же помогает.

– В следующий раз все будет еще хуже, – сказала Сара, когда ферма Драммондов осталась позади. – В следующий раз окажется сломанной рука или нога. И никто не может с этим ничего поделать.

– Я поговорю с констеблем. Он заедет к ним и пусть отчитает Майка Драммонда, да построже. Иногда такое внушение идет на пользу.

Две молодые женщины в практичных хлопчатобумажных блузах, длинных коричневых юбках и широкополых шляпах ехали, не спеша, в коляске, и утреннее солнце согревало их своими лучами. С первого взгляда прохожий мог бы принять их за сестер, глядя, как сидят они одинаково прямо, отгоняя мух, и беседуют вполголоса. Но непохожими их делала темная кожа Сары и ее своеобразная внешность. Вначале, когда Джоанна стала брать с собой на вызовы Сару помочь принять роды или обработать рану, на это посматривали косо. Но со временем, когда Сара многому научилась, набралась опыта и ее умение и сноровка возросли, отношение к ней постепенно переменилось, и ее признали даже в таких больших и богатых домах, как Барроу Даунс и Уильямз Грейндж, где аборигенов не пускали дальше кухни. И рабочие ферм смирились с тем, что их лечит, мало того что женщина, так еще и аборигенка. Саре Кинг исполнился двадцать один год. Все считали ее членом семейства Уэстбрук, и только приезжим могло прийти в голову удивляться этому.

Они отъехали от фермы на почтительное расстояние, и Джоанна остановила коляску, чтобы сделать запись в дневнике: «12 марта 1880 года. Муж снова избил Фанни Драммонд. На этот раз пришлось накладывать швы». Об остальном писать она не стала. Распространение сведений о способах предохранения от зачатия считалось противозаконным поступком и наказывалось. Если бы дневник попал в чужие руки, ее и Фанни ждали бы большие неприятности, и Джоанна прекрасно знала это.

Близилась пора осенних дождей, но небо было необыкновенно ясное, глубокое и без единого облачка. Даже в этот утренний час чувствовалась необычная для этой поры сухость воздуха. Казалось, окрестности снова во власти летней жары, и, куда ни кинь глаз, трава была желтая. Вдали Джоанна заметила медленно движущуюся маленькую отару. Она сделала приписку в своем дневнике: «Боюсь, что прогнозы подтвердятся, и очень скоро нам грозит засуха. И тогда у Фанни Драммонд появится более серьезная причина для беспокойства. Мне кажется, Майк из тех, кто бросает семью на произвол судьбы, как только наступают тяжелые времена».

Этот дневник в красивом сафьяновом переплете Джоанна получила в подарок от Хью шесть с половиной лет назад, на следующий день после рождения их первого ребенка – Бет. В этот дневник Джоанна заносила все: события, наблюдения, свои соображения, каждый раз, когда ее приглашали лечить кого-либо. В дневнике нашла отражение история семейства Уэстбрук, в том числе рождение их второго ребенка, Эдварда, в 1874 году и его смерть следующим летом. Также имелись в дневнике записи о случившихся у нее двух выкидышах и рождении ее последнего ребенка, мальчика, тоже умершего и покоившегося теперь под могильным камнем с надписью: «Саймон Уэстбрук скончался в 1878 году в возрасте трех месяцев». Дневник являлся не только семейной летописью, но содержал сведения о событиях в жизни Западного района, например, такие:

«14 января 1874 года. От дифтерита в Камероне умерло еще четырнадцать детей. Я высказалась за строительство подземной системы отвода сточных вод, поскольку сейчас нечистоты нередко текут по главной улице города.

10 ноября 1876 года. Лесные пожары уничтожили растительность на ста тысячах акрах земли. Сильно пострадали Грейсмир и Стратфилд.

30 мая 1877 года. Присутствовали на церемонии бракосочетания Верити Кемпбелл и констебля Макмануса. На торжество съехалось более двух сотен гостей. Праздник удался на славу.

12 ноября 1878 года. Ферма Джеко Джексона пришла в упадок, и он передал свои 7000 акров Хью в счет уплаты долга. Джеко с семьей переехали в «Меринду», где он будет работать у Хью управляющим, а миссис Джексон станет нашей кухаркой».

Дневник, кроме всего прочего, являлся хроникой поисков разгадки прошлого ее матери. Джоанна записывала в нем, с кем и когда она вступала в переписку и каковы были результаты. Когда Боуманз-Крик и Дурребар продолжали оставаться неуловимыми, она отправила мисс Толлхилл в Мельбурн письмо с вопросом, не произошла ли путаница с названиями. Но ей сообщили, что мисс Толлхилл уехала лечиться на север и о ней больше никто не слышал. В записи, датированной 25 июля 1877 года, Джоанна отметила: «Получила еще одно письмо из Сан-Франциско от Патрика Лейтропа. Он сожалеет, что плохое состояние здоровья не позволяет ему уделять столько внимания расшифровке записей моего деда, сколько ему хотелось бы, но он будет продолжать работу». Дальше Джоанна писала: «Мое последнее письмо, адресованное Патрику Лейтропу, вернулось с пометкой: «Адресат скончался». В дневнике находились копии писем, отправленных Джоанной в миссионерские общества, судовые компании, а также послания тете Миллисент в Англию, на которые та исправно отвечала, но упорно отказывалась что-либо рассказывать о своей сестре Нейоми, о матери Джоанны, своей воспитаннице, равно как и о Карра-Карра и о том, что там произошло.

И ко всему, еще в дневнике были карты, начерченные Джоанной. Используя сведения из документа, она пыталась соотнести Боуманз-Крик и Дурребар. Свою работу она показала Хью и Фрэнку, надеясь, что они смогут увидеть на одной из них что-либо знакомое. Но они только сошлись во мнении, что документ, как видно, предполагал большой участок земли и представлял бы значительную ценность, если бы ей удалось его отыскать. Джоанна переводила на кальку разные участки вдоль береговой линии Австралии, протяженность которой составляла двенадцать тысяч миль. Затем она сопоставляла их со своими картами, надеясь на совпадение. Но всегда требовался главнейший факт: место высадки в Австралии ее деда с бабушкой.

На страницах дневника нашли отражение попытки самой Джоанны расшифровать стенографические записи Джона Мейкписа, но получалась сплошная бессмыслица. Еще она привела в систему и распределила по категориям все возможные ключи к загадкам, что ей удалось почерпнуть из дневника матери и других источников. Однако список оставался скудным и пока не привел ни к чему.

Она положила дневник в корзину и только тогда заметила обращенный на нее пристальный взгляд Сары.

– Что-то не так? – спросила Джоанна.

– Я как раз собиралась спросить тебя, что случилось, потому что ты потирала лоб.

– Правда? А я и не заметила.

– У тебя болит голова, да? – спросила Сара. – И спишь ты плохо в последнее время. Я слышала, как ты среди ночи выходила на веранду. Что с тобой, Джоанна? Почему тебе не спится?

Глядя на восток, где небо над горами из желтого стало голубоватым, как яйцо малиновки, Джоанна думала о том хорошем, что принесли ей прошедшие годы: счастье жить с Хью и Бет, видеть и радоваться, как растет здоровым Адам. За эти годы Джоанна не забыла и о своем наследии: песне-отраве и страхе, что несчастье может произойти в любой момент. Но страшные сны постепенно прекратились, и в ее поисках Карра-Карра поубавилось настойчивости. Но теперь сны вернулись, а с ними и прежние страхи.

– Страшные сны опять появились, Сара, – сказала она. – Все, как и раньше: дикие собаки, Змея-Радуга, пещера в красной горе. Я просыпаюсь теперь не только испуганная, но чувствую, как меня что-то тянет идти туда, где все это происходит, и встретиться с чем-то, не знаю с чем именно. Такая же тяга появилась у моей матери в конце ее жизни.

– Когда начались эти сны? – спросила Сара. Джоанна задумалась на минуту.

– Это было как раз перед стрижкой овец. Думаю, месяцев шесть назад.

– Ты не думала, что могло их вызвать сейчас?

– Не знаю. Мне кажется, я записала, когда это началось, – она достала дневник и стала листать. – Вот, нашла. Это случилось в ночь после дня рождения Бет, – она нахмурилась. – Но это странно…

– Что странно?

– Я кое-что припоминаю… – Она подняла глаза на Сару. – Моей матери стали сниться кошмары, когда мне исполнилось шесть лет. Должно быть, мое подсознание приняло намек. Я читала описание снов матери, и теперь мой мозг воссоздает их.

Некоторое время они сидели молча. Между тем природа вокруг просыпалась. Пролетел над их головами, приветствуя своим хохотом рассвет, кукабурра, зимородок-хохотун.

– Сара, – нарушила молчание Джоанна, – как я могу видеть во сне то, чего со мной никогда не происходило? Может быть, мне каким-то образом передались воспоминания матери? Или мои сны – это память о том, что она рассказывала мне давным-давно?