Текст книги "Время Мечтаний"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
От тетушки Миллисент леди Эмили узнала только, что ее взял на свой корабль капитан английского корабля, а передал ему ее в Сингапуре моряк с торгового судна. Это долгое путешествие в памяти леди Эмили не сохранилось. Она помнила себя только в Англии. Первое ее воспоминание было о том, как она играла в саду тети Миллисент. О существовании сумки она ничего не знала до того момента, как Миллисент вручила ей эту сумку в день их свадьбы с Петронием. Эмили, как видно, сразу вспомнила саму сумку или ее значение. Но как только она ее увидела, то испугалась так, что, приехав вместе с мужем в Индию, спрятала привезенную из Англии сумку подальше.
Джоанна озадаченно смотрела на сотню или более листов, лежавших перед ней на столе. Листы были сплошь исписаны, но такие письма ей никогда видеть не приходилось. Это были и не буквы даже, а одни ряды каких-то знаков… Она гадала, что за бумаги перед ней и почему их доверили маленькой девочке. Какое отношение имели эти бумаги к Австралии и путешествию, которое хотела совершить леди Эмили? Скрывались ли где-то в этих неведомых знаках объяснения ее страхов, снов о диких собаках, змеях, о прошлом и будущем? Джоанна внимательно просмотрела бумаги, но не нашла в них ничего, кроме знаков-загадок. Что бы то ни было, но надписи зашифрованы. Но что это за шифр, кто его придумал и зачем?
Сон постепенно вытеснял всякое желание размышлять. Она погасила лампу и тихонько, чтобы не потревожить Адама, легла в постель. Как только голова ее коснулась подушки, знакомый запах немедленно вызвал в памяти Хью Уэстбрука. Она поняла, что им пахнет подушка: резкий запах крема для бритья смягчался менее сильным ароматом туалетного мыла, а еще угадывался легкий запах табака, шерсти и чего-то еще. Это была кровать Хью, и теперь на ней спала она, что неожиданно приближало ее к нему. Мысль об этом потрясла ее, и она вдруг почувствовала волнение от того, что лежала в постели, где обычно спал Хью. Она испытала новое чувство, ей не приходилось еще его переживать, разве что мимолетное ощущение коснулось ее, когда она кружилась в танце с молодым офицером.
Она старалась гнать от себя мысли о Хью, о том, как идет ему морщинка между бровями, когда он сдвигал их, сосредоточенно думая о чем-либо. Пыталась не думать она и о его умении неожиданно рассмеяться, о привычке часто снимать шляпу и, как гребнем, расчесывать волосы руками. И о прикосновении его рук, когда он помогал ей сойти с повозки, она также хотела не думать. А еще эта неожиданная встреча совсем недавно, когда она столкнулась с ним, и он подхватил ее, чтобы она не упала.
Она ложилась в кровать совсем сонная, но теперь исчезли последние остатки сна. Мысли о Хью предательски взбодрили тело, и она пыталась представить, как бы чувствовала себя, если бы он был теперь в постели рядом. Она твердила себе, что он собирается жениться, что она здесь только затем, чтобы помочь Адаму прижиться и найти исходную точку для своих поисков. Она знала, что не должна позволять себе такие мысли о Хью Уэстбруке, и пыталась сосредоточиться на причинах своего приезда: разыскать наследство, ждавшее ее, как верила мать, в Карра-Карра, и еще ей надо было положить конец навязчивым снам. Но все ее старания оказались напрасны. Мыслями и чувствами она вернулась к Хью Уэстбруку и своему влечению к нему.
5
– Полин, Вилма Тодд хвастается, что обойдет тебя, – объявила Луиза Гамильтон, не сводя завистливых глаз с волос Полин.
Полин посмотрела в зеркало на отражение сидевшей сзади подруги.
– Луиза, дорогая, да у Вилмы Тодд духу не хватит соревноваться со мной.
Они сидели в спальне Полин, и. наблюдая, как горничная укладывала волосы подруги, Луиза потрогала свою прическу, словно убеждаясь, на месте ли это замысловатое сооружение.
В моду вошел затейливо переплетенный узел из волос, которому полагалось выступать над затылком, поражая воображение, на добрых 25 дюймов. Шляпу из-за этого модницам приходилось носить надвинутой разве что не на глаза. Но очень немногим женщинам хватало на такое внушительное сооружение собственных волос, поэтому они шли на хитрости, пряча под шиньоны проволочные сетки и подушечки. Луизе Гамильтон повезло: ее муж не только располагал достаточными средствами, но и проявил немалую щедрость, позволив обзавестись накладкой из натуральных волос. При этом достойный уважения торговец импортным товаром заверил ее, что волосы для этой накладки, не в пример многим другим, были взяты не с головы умирающей в больнице и не принадлежали они также какой-нибудь нуждающейся уличной женщине. На эту накладку пошли волосы послушницы, принявшей постриг перед поступлением в католический монастырь. Громадный шиньон стал предметом гордости Луизы и радовал ее необыкновенно. Но довольно скоро ей пришлось распрощаться и с радостью, и с гордостью, когда она увидела струившиеся по рукам длинные, похожие на ленты, белокурые локоны Полин, напоминавшие Луизе, что каждая прядь у Полин собственная.
Луизе пришлось пережить еще один укол зависти, когда горничная помогла Полин снять пеньюар, и с ее же помощью Полин надела фижмы с турнюром и нижние юбки. Луиза вспомнила, что у нее когда-то была такая же тонкая талия, как у Полин, но от тех времен ее отделяли семь лет замужества и шестеро детей. Теперь в 25 лет она обрела пышность почтенной дамы, и, чтобы хоть как-то обозначить талию, ей приходилось затягивать корсет сверх всякой меры так, что дело даже иногда доходило до морфия, когда боль от перетянутой шнуровки становилась нестерпимой.
Пока Элси застегивала бесконечные мелкие пуговки на спине шелкового платья Полин, темно-серого с синеватым отливом, Луиза поймала в зеркале свое отражение. Ей захотелось крикнуть в ответ на то, что она увидела: «Обыкновенная, ничего собой не представляющая толстуха-жена богатого скотовода, без цели в жизни, способная лишь тратить состояние мужа да производить на свет детей». Но тут же она устыдилась своих мыслей и ужаснулась им.
– Я слышала, Полин, – заговорила Луиза, отворачиваясь от зеркала, – что Вилма Тодд упражнялась всю зиму. Думаю, ты, наверное, нервничаешь немножко.
– Можешь похоронить меня в тот день, когда меня сможет испугать кто-то наподобие Вилмы Тодд. На соревнованиях по стрельбе из лука у нее нет никаких шансов меня опередить. Четыре года я не знала поражения и собираюсь стать первой в пятый раз.
Полин в душе была довольна, что Вилма намеревалась соперничать с ней в летних соревнованиях лучников. Вилма отлично стреляла, и Полин уже успела узнать о ее усиленных тренировках. Предстояла упорная борьба, но это и придавало соревнованию интерес. Соревнование не доставляло удовольствия при слабом сопернике. Чем сильнее соперник, тем больше радости приносило Полин соревнование.
– Не знаю, Полин, как у тебя это получается оставаться спокойной, – сказала Луиза. – Я очень нервничаю, когда посылаю свой пирог на кулинарный конкурс на ежегодной скотоводческой выставке. И если бы мне когда-нибудь предстояло бороться за победу, я слегла бы в постель не меньше, чем на неделю!
– Соревнование, Луиза, дает ощущение полноты жизни, – говорила Полин, придирчиво оглядывая себя в зеркало. – Победа – это все, она взбадривает, как ничто другое. Быть неудачником способен любой дурак, и любой дурак может отказаться от соревнования. Одержать победу – значит самоутвердиться.
Порой Полин казалось, что в соревновании есть нечто чувственное. Это относилось и к соперничеству с другими людьми, как у нее, или соревнованию с природой, как у Хью Уэстбрука. Именное его упорство и боевой дух вызвали в самом начале интерес к нему, когда даже многочисленные препятствия не могли заставить его отказаться от создания фермы «Меринда». Его решимость добиться успеха возбуждала. Полин всегда знала, что сможет любить только победителя. Ей нравилось думать, что победа пьянит ее, как многих опьяняет вино.
«Даже если победы маленькие, – думала она, придавая шляпе на голове нужное положение. – Например, предстоит добиться, чтобы Хью изменил свое мнение насчет необходимости в привезенной им из Мельбурна няни». Она предложила ему привезти мальчика жить в Лизмор, но он ответил, что предпочитает, чтобы все оставалось, как есть. Полин знала, что он мог быть упрямым, но ей также было известно, что в конечном итоге она сумеет настоять на своем. Так или иначе, но мисс Друри придется уехать.
Вздох Луизы за спиной насторожил Полин, и она внимательно посмотрела на подругу.
– Луиза, чувствую я, что приехала ты сегодня неспроста, и совсем не за тем, чтобы рассказать о Вилме Тодд. Так в чем действительно дело?
– Я зашла не вовремя, Полин. Ты собиралась уходить. Полин знаком отпустила горничную и села на кровать рядом с подругой.
– Расскажи мне, Луиза, что случилось. Может быть, я смогу помочь.
– Ты не можешь ничем помочь, – в глазах Луизы блеснули слезы. – Думаю… я беременна.
– Луиза, милая моя! Но разве из-за этого стоит плакать?
– А что ты думаешь? Я совсем недавно родила Персефону, и вот опять все заново. Тебе, Полин, не понять, каково это. Ты ничего не знаешь, как и что бывает в спальне.
Полин подумала, что она с большим нетерпением ждет, когда придет время все это испытать самой. Снова вспомнился Хью, его неожиданное появление три ночи назад после возвращения из Мельбурна. Она проводила его в гостиную и едва успела закрыть дверь, как он вдруг привлек ее к себе и поцеловал порывисто и пылко. У Полин голова пошла кругом от неожиданности и жара поцелуя. И если бы Хью не опомнился, они бы на этом не остановились, и Полин теперь не пришлось все еще пребывать в неведении о сладостных тайнах брачной ночи. Но хотя Хью вел себя благородно, как джентльмен, Полин чувствовала, как сильны в нем возбуждение и скрученная пружиной энергия, заставлявшие его мерить беспокойными шагами гостиную. Он волновал ее все сильнее и сильнее.
– Ты не знаешь, как это все, – продолжала сетовать Луиза, промакивая платочком глаза. – Майлз такой ненасытный. Знаешь, Полин, иногда я притворяюсь, что сплю, чтобы он оставил меня в покое.
– Луиза, я и подумать об этом не могла. А что если тебе поговорить с ним?
– Говорить с ним? Да что ты, Полин. Майлз в моем присутствии о разведении овец разговор не заведет, а ты хочешь, чтобы мы обсуждали наши личные отношения. Ты же знаешь, какой он щепетильный.
– Знаю, – согласилась Полин, она представить себе не могла, как ее жизнерадостная подруга могла выбрать такого чопорного и надутого мужа. Семь лет назад, когда Майлз Гамильтон целовал Луизу перед алтарем, Полин пришло в голову, что вид у него такой кислый, словно он съел лимон. Полин даже не верилось, что в спальне он мог оказаться таким настойчивым.
– Я так несчастна, Полин. Просто не знаю, смогу ли дальше так жить.
Полин уже начинала жалеть, что Луиза заехала ее навестить. Ей не нравились всплески чувств. Она считала это дурным тоном.
– Дорогая Луиза, ты должна научиться быть хозяйкой положения, – посоветовала она. – А слезами ты себе не поможешь.
– Ты это сейчас говоришь, Полин. Посмотрим, что ты скажешь потом, когда выйдешь замуж. Все окажется по-другому.
– Я не собираюсь допускать, чтобы моя жизнь менялась только потому, что стану женой. Замужем или нет, я намерена держать все в своих руках. И тебе пора начать думать так же. Выход из положения есть, можешь не сомневаться. Если разговор с Майлзом невозможен, отстаивай свои права. Переберись в другую спальню. Сошлись на усталость или нездоровье. Ты можешь управлять положением, Луиза. Надо только решиться попробовать.
Луиза вытерла глаза, взгляд ее заметался по комнате. И, наконец, тихо, почти шепотом, она призналась:
– Я уже как-то раз попробовала повлиять на все… Полин, я совершила нечто ужасное.
Луиза умолкла, и, когда пауза затянулась, Полин сказала:
– Ты же знаешь, дорогая, что бы ты ни рассказала, это не пойдет дальше этой комнаты.
Луиза подошла к окну и окинула взглядом усадьбу, признанную самой красивой в колонии Виктория. Особняк в стиле Тюдор в Л изморе стоял в окружении сотни акров садов, лужаек и оленьего заповедника с озером. Дом находился так далеко от рабочей суеты овцефермы, что отсюда жизнь фермы была не видна совершенно. Создавалось впечатление, что особняк находится в поместье где-либо в Англии. Со своего места Луиза видела террасу, мощенную каменными плитами, где Полин с Фрэнком принимали на открытом воздухе гостей. Дальше находилось поле для игры в крокет и площадка для стрельбы из лука. За ними располагались флигель, где жила прислуга, дровяной сарай, прачечная и обширные конюшни. Луиза знала, что 50 человек прислуги следили за домом и усадьбой Фрэнка и Полин, а на ферме людей работало намного больше. Лизмор походил на маленький городок, где имелась своя лавка, кузнец, мастер по ремонту колес, ветеринар и жилища для постоянных и сезонных работников. Это был еще один повод для Луизы завидовать Полин.
«Поймет ли меня Полин? – гадала Луиза. – Способна ли женщина, живущая без тревог и забот представить, что мне приходится переживать»? Луиза знала, что Полин избалована. Глава семейства, Даунз старший, работал много лет назад в Англии помощником конюха и часто вспоминал горечь обид. Его пинали, как собаку, и без всякой провинности могли отстегать кнутом, а он был бессилен перед богатыми и не мог постоять за себя. Отец Полин клялся себе, снося удары, что наступит день, когда и он разбогатеет и будет управлять другими. Он приехал в колонии и построил процветающую овцеферму на 25 тысячах акров сочных пастбищ на западных равнинах австралийской колонии Виктория. Затем он выстроил дом, точную копию деревянно-кирпичного особняка в елизаветинском стиле, в котором он служил когда-то помощником конюха. Для убранства дома из Англии были выписаны лучшая мебель, ковры, люстры и картины. Денег на это Даунз-старший не жалел, и двое его детей разделили с ним плоды его трудов.
Полин жила среди роскоши и изящества. Комнаты, куда проводили Луизу, представляли личные апартаменты Полин и состояли из спальни, гостиной, гардеробной и личной ванной. Луиза помнила, какие разговоры ходили по всему району, когда устанавливали ванну. Архитектор, строивший Лизмор, завораживал местную публику описаниями необыкновенной ванной комнаты Полин Даунз. В те времена, когда даже в самых богатых домах не было водопровода, Полин настояла, чтобы провели трубы и установили туалет со сливом и ванну в комнате рядом с ее спальней. Для Луизы это было чем-то из дворца Клеопатры. Идти против традиций было в духе Полин: все считали, что сидеть в корыте вредно для здоровья. Врачи не советовали окунаться в воду, ссылаясь на то, что даже сама королева купалась не чаще двух раз в год. А Полин хвасталась, что каждый день сидит в ванне с горячей водой и считает эту процедуру самой полезной для здоровья.
«Способна ли такая изнеженная женщина, как Полин, пусть даже в малой степени представить, какие муки я испытывала» – думала Луиза. Ее терзали сомнения. Но ей надо было рассказать кому-то о своем сложном деле, и Полин, даже если не сможет ее понять, тайну сохранит. Луиза в этом нисколько не сомневалась.
– Я ездила в Камерон к доктору Фуллеру – наконец решилась Луиза. – Я попросила у него совета. Мне рассказывали, что есть способы… уберечься от этого. Уинфред Камерон говорила мне, что в Европе женщины нашли способ, как не беременеть. Но все держится в строжайшем секрете. Писать или говорить об этом противозаконно. Но я посчитала, что доктор Фуллер как врач… Я надеялась, что ему, может быть, что-то известно и он, возможно, скажет мне.
– И что же он, рассказал? – Полин внимательно смотрела на Луизу.
Луиза покачала головой.
– Он принялся меня вразумлять, напомнил о божьих законах и обязанностях жены, а затем пригрозил рассказать о моем приходе Майлзу. Но я со слезами стала умолять его молчать, и он пообещал, что Майлз ничего не узнает, но при условии, что я выброшу из головы мысль о возможности избегать беременности. Полин, после разговора с доктором я почувствовала себя жалкой и ничтожной.
– И что ты собираешься делать?
– В городе есть новый доктор, – обернулась к ней Луиза. – Его зовут Дэвид Рамзи.
– Да, знаю. Мне рассказала о нем Мод Рид. По ее словам, врач он очень хороший.
– Полин, он молодой. Мне кажется, у молодого человека могут оказаться более либеральные взгляды. Хочу сходить к нему. Если потребуется, буду умолять его рассказать, что ему известно. Я готова предложить деньги, все, что он запросит. Опускать руки я не собираюсь. Мне совсем не хочется повторять судьбу матери. Она умерла при родах восемнадцатого ребенка. А ей, ты знаешь, было всего тридцать девять.
– Знаю, – машинально откликнулась Полин.
Она размышляла о том, есть ли на самом деле возможности для женщин управлять появлением потомства. Об этом она никогда не задумывалась. Воображение рисовало ей будущую миссис Хью в окружении множества красивеньких детишек, идеальных во всех отношениях. Но она очень мало думала обо всем, что связано с появлением этих детей на свет: о родах, о неприятных сторонах беременности, таких как физическое недомогание, полнота, не говоря уже о том, что беременность заставляла женщину ограничивать себя в занятиях. Но теперь Полин задумалась об этом всерьез и заинтересовалась. На своем пути она видела новую трудность, и над ней требовалось одержать победу, потому что она не могла допустить, чтобы ее что-то обременяло и удерживало от любимых занятий: верховой езды, охоты и стрельбы из лука. И меньше всего ей хотелось стать такой, как Луиза, а таких молодых жен, как она, в районе было очень много: увядших, постаревших до срока, и все потому, что они не имели возможности выбирать время беременности. Какими бы ни были особые секреты европейских женщин, Полин твердо решила их узнать.
– Прости, Полин, я не хотела приезжать и портить тебе утро, но на душе у меня было так отвратительно, что мне просто необходимо было с кем-то поговорить.
– Не надо извиняться, Луиза. Я понимаю твое состояние и рада, что ты со мной поделилась. Когда ты собираешься к доктору Рамзи?
– Надо подождать предлога съездить в Камерон. Дождусь, когда Майлз будет занят упаковкой шерсти, – Луиза тяжело вздохнула. – А теперь мне нужно возвращаться к детям.
– Сегодня такой прелестный день. Давай съездим вместе в Камерон навестить Кристину.
– Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, не поеду. В Килмарноке слишком мрачно. И мне жаль бедняжку Кристину. Понимаю, что она не виновата, но уж очень с ней скучно и утомительно. Не понимаю, что может тебя там привлекать.
– Через несколько месяцев Макгрегоры станут моими соседями, и я хочу завести с ними дружбу.
– А чего стоит ее муж! Калин Макгрегор такой неприветливый и со своей знатностью надоел. Никогда не упустит случая напомнить, что его отец лорд.
В коридоре Луиза поинтересовалась:
– Кстати, что ты думаешь о няне, которую Хью привез из Мельбурна?
– Я с ней не встречалась, и сказать мне о ней нечего.
– Не могу ее себе представить. У нас на нижнем этаже работают две горничные, которых мы наняли прямо с корабля переселенцев. Так они путали вилку с ложкой. Какие уж там манеры! Но все же лучше они, чем брать в прислуги аборигенов.
Они спустились вниз, и в вестибюле Луиза увидела себя в зеркале в полный рост рядом с Полин. И снова зависть напомнила о себе болезненным уколом. Луиза не видела еще платьев с турнюром и подумала, что этот новый модный фасон пойдет стройным и высоким женщинам, как Полин. Луиза попыталась представить такое платье на себе и гадала, стала бы она в нем лучше смотреться. И громоздкий кринолин, колыхавшийся вокруг нее большим коричневым облаком, уже начинал ее раздражать.
– И все же, Полин, на твоем месте я бы сгорала от любопытства. Мне представлялось, что тебе захочется съездить в «Меринду» и взглянуть на нее.
У Полин уже сложилось мнение о мисс Друри. Фрэнк назвал ее хорошенькой. Несомненно, она из низших классов и приехала в колонии в поисках богатого мужа. Полин считала, что Австралию просто наводнили такие женщины.
– Ехать в «Меринду» – значит признавать, что она что-то собой представляет, – ответила Полин. – А она всего лишь няня, и ничего больше. К тому же наняли ее на время. И как только мы с Хью поженимся, я собираюсь заменить ее на более подходящую няню.
– Старше по возрасту, ты хочешь сказать? – уточнила Луиза.
– Определенно старше, – рассмеялась Полин. Когда они поджидали свои экипажи, Луиза призналась:
– Мне хотелось бы быть такой сильной как ты, Полин. Ты ничего не боишься, правда? – она показала на стеклянную витрину, где красовались охотничьи трофеи Полин и награды.
Полин улыбнулась, предпочитая о своем страхе помалкивать. Она знала, что ее считают женщиной, не ведающей страха. Она охотилась на диких собак и ездила на норовистых лошадях. Как-то раз на лужайку, где играли в теннис, заползла ядовитая тигровая змея, и в то время как остальные женщины бросились врассыпную, Полин убила змею стрелой. Даже Фрэнк считал ее крепким орешком и как-то сказал: «Если бы тебе случилось повстречаться на одной дорожке с африканским львом, я бы не стал делать ставку на льва!»
Но все же было одно существо, способное ее испугать. Однако Полин держала свой страх в тайне.
– Вот и твой экипаж, Луиза, – сказала Полин. – Пожалуйста, навести меня как-нибудь после встречи с доктором Рамзи. Может быть, в будущем когда-нибудь мне тоже могут понадобиться такие сведения.
– Спасибо, Полин, что дала мне выговориться, – поблагодарила Луиза. – Мне стало намного легче. Я обязательно расскажу тебе, что мне ответит доктор Рамзи.
Они вышли на залитый солнцем двор.
– Если встретишь Вилму Тодд, передай ей, – попросила Полин, – что я с нетерпением жду встречи с ней на площадке для стрельбы и что я не прочь поставить небольшую сумму, если она согласна на дружеское пари.
– Пари? Что это за пари? – спускаясь по лестнице, поинтересовался Фрэнк. – Здравствуй, Луиза. Уже уезжаешь? Передай привет Майлзу.
Полин изумленно уставилась на брата. Еще и полдень не миновал, а он уже нарядился в черный сюртук и накрахмаленную белую рубашку и, мало того, в руках он держал цилиндр и трость. И это в середине дня в сезон стрижки!
– Фрэнк, я тебя не узнаю. За все годы, что ты управляешь фермой, я не помню такого, чтобы ты вылезал из загонов в сезон стрижки. В другое время тебя из Мельбурна за уши было не вытащить, но наступал сезон, и ты следил за стригалями, как динго за кенгуру. И вдруг четыре дня подряд ты среди дня уже разодет. Куда ты собрался, Фрэнк?
– У меня дело в городе, – ответил он, надевая перчатки, – и тебя это не касается.
– Ясно, это женщина, – заключила она.
Фрэнк попытался возражать, но Полин остановила его решительным жестом.
– Я не хочу об этом слышать, Фрэнк. Развлекайся на здоровье. Только не надо потом плакаться мне, что шерсть получилась короткой или что агенты предлагают тебе за шерсть невысокую цену. Я еду в Килмарнок.
– Господи боже мой, это еще зачем?
– Я делаю это ради Хью. Ему пора упрочить свое положение в районе.
Глядя ей вслед, Фрэнк впервые в жизни позавидовал сестре. У нее был любимый мужчина. А ему тридцать четыре года, и женщины, которую он мог бы полюбить, пока не находилось. Хотя нельзя сказать, что ему недоставало настойчивости в поисках.
В тот первый вечер у Финнегана, когда официантка в своем рисунке изобразила его привлекательным, он снова вернулся в паб и предложил проводить ее домой. Но, к его удивлению – он, в конце концов, был богатый человек, – мисс Дирборн его предложение отклонила. На следующий вечер он спросил, не желает ли она прокатиться в экипаже. И вновь был поражен, услышав отказ. На третий вечер он пригласил ее вместе поужинать. Но она ответила, что не голодна. И он сказал себе, что не нуждается в ней. Кто она такая, чтобы капризничать, простая официантка, а такая привередливая! Прошлым вечером он к Финнегану не ходил и был горд собой. Но, проснувшись утром, обнаружил, что его тянет к Финнегану. Он решил пообедать в этом пабе, прежде чем отправиться в стригальню наблюдать за стрижкой овец. Он не отступится. Со временем ему удастся узнать, перед чем мисс Дирборн устоять не сможет. И тогда он завладеет ею, первый мужчина в Западном районе.
Овцеферма Килмарнок занимала площадь в 30 ООО акров и находилась между «Мериндой» и Лизмором. Дом, построенный из голубоватого песчаника, должен был в точности повторять свой оригинал – замок Килмарнок в Шотландии. Это было массивное сооружение с башенками, бойницами и узкими высокими окнами, забранными чугунными решетками. Для полного сходства недоставало подъемного моста, хотя иллюзия крепостного рва создавалась за счет опоясывающей дом широкой клумбы. Окружали дом обширные лужайки, а защиту от ветров с равнин создавали возвышающиеся стеной эвкалипты. Странное чувство беспокойства вызывал величественный и в то же время немного зловещий дом в Килмарноке у тех, кто впервые видел его. Внутреннее убранство сохраняло старые традиции: стены темного дерева, тяжелая мебель в готическом стиле и полные доспехи стражи, выписанные из Англии. Замысел состоял в том, чтобы передать дух феодального поместья. Любой, кто входил через массивные двери Килмарнока в фойе, отделанное темными панелями, где на стенах висели скрещенные мечи и средневековые гобелены, сразу должен был представить Колина Макгрегора не кем иным, как владельцем замка.
Комнату, куда боялся входить шестилетний Джадд Макгрегор, скрывала тяжелая дверь с каменной аркой. Он не сомневался, что комната населена привидениями. Когда же ему приходилось заходить туда, он старался не смотреть на восковые лица, взиравшие на него со стен из плена золоченых рам. Эти строгие мужчины и женщины, давно ушедшие в мир иной, казалось, смотрели на живых глазами, полными зависти. Обитали там и привидения, чьи не нашедшие успокоения души витали вокруг вещей в стеклянной витрине: серебряной табакерки, очков, бычьего рога. Джадд знал все истории, связанные с ними.
Первая принадлежала четырнадцатилетней Мэри Макгрегор, обезглавленной за укрывательство в замке Килмарнок Красавца принца Чарли, как прозвали принца Карла Стюарта. Она получила в качестве компенсации его локон, который хранила в серебряной табакерке. Очки носил в свое время Ангус Макгрегор, тот самый лодочник, что доставил Красавца принца Чарли в безопасное место, за что впоследствии был повешен. И, наконец, Дункан, четвертый владелец Килмарнока, живший в четырнадцатом веке. Как-то раз ему случилось повстречаться с бешеным быком, и, вооруженный одним лишь кинжалом, он убил животное и отрубил у него рог.
Но в этой комнате хранились вещи еще более необычные, и они не были привезены из Шотландии, а происходили из Австралии. Это были орудия войны и магии. Джадд знал, что все это когда-то принадлежало аборигенам, и вещи заключают в себе большую силу, потому что так сказал ему черный следопыт Иезекииль. А еще он рассказывал, что духи убитых животных живут в древке копья, бумеранге, барабане из шкуры опоссума. Но наибольшую силу таила в себе «тжуринга», и в ней, говорил Иезекииль, была заключена чья-то душа. Джадд боялся «тжуринги» и всегда обходил ее стороной, чтобы душа, если вдруг захочет, не могла его достать. А вот отец Джадда гордился, что обладает этими вещами, и всегда приводил гостей в эту комнату, служившую ему кабинетом, чтобы похвастаться своей коллекцией.
В этот октябрьский день Джадд как раз стоял в нелюбимой комнате и старался слушать, что говорил отец, но ему было не по себе. Колин рассказывал сыну об отваге, проявленной одним из Макгрегоров во время Каллоденской битвы:
– Роберт Макгрегор, оказавшись в безвыходном положении и без оружия, не дрогнул, а схватил ось повозки и прежде чем был сражен, успел убить восемь парней из Камберленда. Настанет день, сын, и ты отправишься туда. Я покажу тебе место, где четвертый владелец Килмарнока, Дункан, убил быка и отсек его рог. Вот этот рог, Джадд, – говорил Колин, показывая рог мальчику. На протяжении столетий юноши из рода Макгрегоров должны были доказывать, что стали взрослыми, опорожнив этот рог, полный красного вина. И на гербе рода Макгрегоров было изображение головы быка и девиз: «Стой твердо».
Но Джадду как-то не очень хотелось ехать в Шотландию. По рассказам отца, Шотландия была краем туманов, живущих в озерах чудовищ, беспокойных духов кельтских вождей и тюленей, превращавшихся в женщин, чтобы околдовывать простодушных мужчин. Но хуже всего то, что в Шотландии, как видно, водилось немало призраков и вурдалаков, как решил Джадд после того, как бабушка леди Энн прислала ему из замка Килмарнок в Шотландии вышивку со словами: «Да хранит тебя Господь от призраков, вурдалаков и нечисти, что бродит в ночи».
Пока Колин расписывал сыну великие битвы кланов и храбрость вождей, на протяжении семи веков проживавших в замке Килмарнок, взгляд сына ускользнул к открытому окну, к пронизанным солнечным светом ветвям деревьев. Ему хотелось туда, на простор солнечных равнин, где заливался смехом зимородок-хохотун кукабурра и прыгали кенгуру.
Колин не заметил, что сын отвлекся. Он думал о крае предков: острове Скай, лежащем среди внутренней группы Гебридских островов. Остров «с мягкой зимой», пятьдесят миль из конца в конец, там когда-то нашел приют и скрывался Красавец принц Чарли перед тем, как навсегда покинуть Шотландию. То был остров благородных оленей и беркутов, густых лесов и прозрачных ручьев, где на закате пел дрозд, и летучие мыши летели от облюбованной ими церкви. Скай, суровый и дикий, край вереска, папоротника-орляка и пружинистого торфа; земля гранитных пиков, озер с талой водой, внутренних болот, и узких морских заливов, не уступавших по глубине фьордам. Думал Колин и о замке Килмарнок, большой и грозной крепости, твердыне на скалистом мысу, служившей домом роду Макгрегоров, начиная с одиннадцатого века, когда Шотландия носила название «Каледония».
Колину часто снился дом, родина предков, где в небе парили орланы-белохвосты с размахом крыльев шесть футов, и в холодных темных глубинах озера Килмарнок плавало мифическое чудовище доисторических времен. Ему очень хотелось поговорить на гэльском языке, «языке сердца», и тянуло посмотреть, как собирается зимний туман вокруг суровых вершин Блэк-Куллинз.
Колин покинул дом в девятнадцать лет, тому назад 20 лет. Он и его отец сэр Роберт рассорились из-за разногласий в вопросе «очистки земель». Старший Макгрегор хотел выселить фермеров-арендаторов, чтобы увеличить производство шерсти и баранины, а сын принял сторону выселяемых фермеров. В противостоянии Колину пришлось сдать позиции, и он сгоряча поклялся, что уедет и никогда не вернется. Но восемь лет назад он вернулся, истосковавшись по родным местам. Отец увидеться с ним не пожелал, а мать, леди Энн, встретила его приветливо и дала с собой семейные реликвии, украшавшие теперь его кабинет. Колин не считал свою поездку неудачной, поскольку он стал хранителем фамильных ценностей и привез в дом молодую жену.
