Текст книги "Колыбельная для двоих"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Натан проводил Теда до двери.

– Мне очень жаль, Тед, очень жаль. Я чувствую себя ответственным за все. Что касается Майка… – его голос дрогнул, – я не знаю, что я сделаю с Майком. Но мы все преодолеем, Тед. Звони мне. Держи меня в курсе.

Тед не мог смотреть другу в глаза.

– Я сообщу тебе о том, что скажет отец Криспин, – тихо сказал он.

Доктор Джонас Вэйд снял очки и положил их на стол; обхватив переносицу большим и указательным пальцами, он аккуратно помассировал места, на которых остались следы от очков. Затем он с задумчивым видом уставился на разложенные перед ним журналы, его привлекательное лицо нахмурилось. Он нашел ее – ту статью, о которой он столько думал в последнее время. Он нашел не только ту статью, но и много других – одна статья влекла за собой другую, отсылая его к полкам с периодикой восемь раз, в результате чего он сидел сейчас в тихом и прохладном зале университетской библиотеки за столом, заваленным раскрытыми журналами.

И что они после двухчасового чтения поведали ему?

Сначала он нашел статью об индейках в журнале «Scientific American» от февраля 1951 года. Из этой статьи он узнал то, что уже знал от Берни. Затем статья в журнале «Science News Letter» от ноября 1957 года – все те же индейки из Мэриленда. Они озадачили ученых еще больше – увеличились случаи проявления партеногенеза. Здесь он определялся как «самопроизвольное развитие эмбриона в неоплодотворенной яйцеклетке» у индеек и цыплят, которые были привиты новой вакциной против птичьей оспы. Ученые исследовательского центра, образованного на базе Министерства сельского хозяйства, обнаружили, что вакцинированные новым препаратом птицы приносили абсолютно нормальное, здоровое потомство без какого-либо участия в этом процессе самцов. Тем не менее истинный «активатор» самопроизвольного размножения так и не был установлен. По этому поводу в научном мире было много споров: одни считали, что причина этого явления таилась непосредственно в самой вакцине, другие – в одном из ее компонентов. Одним словом, индейки ставили перед генетиками все новые и новые вопросы.

Журнал «Life» от шестнадцатого апреля 1956 года пошел еще дальше. Учитывая то, что ученые не имели доказательств проявления партеногенеза у позвоночных животных (он, как и сказал Берни, был обнаружен только у растений и некоторых видов земноводных), факт «девственного размножения» позволил некоторым исследователям говорить о возможности проявления этого феномена у людей, правда, как осторожно заметил автор статьи, «в крайне редких случаях».

Итак, Джонас Вэйд нашел партеногенетических индеек Берни и ответ на свой вопрос, на который Берни не смог ему ответить два дня назад. Нет, ученые не знали, что вызывало развитие неоплодотворенных яиц. Джонас продолжил искать статью, ради которой он сюда и пришел. И он нашел ее, и даже больше.

В 1955 году в Англии тридцатилетняя женщина заявила, что ее дочь была рождена без какого-либо участия отца. Зачатие, по ее словам, произошло в войну, во время бомбежки. Ее слова вызвались проверить доктор Стэнли Болфор-Линн из родильного дома королевы Шарлотты и доктор Хелен Спюрвэй, лектор по евгенике Лондонского университета. За их исследованиями следили все генетики и эмбриологи мира, а также «Lancet», английский медицинский журнал, известный своей консервативностью. Единственным способом доказать или опровергнуть слова женщины было провести тщательный сравнительный анализ крови матери и ребенка и сделать пересадку кожи. Пересадка была невозможна между разными людьми. Поскольку клетки ребенка, как правило, слегка отличаются от клеток матери, так как в них присутствуют антигены отца, ткань просто отторгается.

Результаты хромосомных тестов показали, что мать и дочь имеют идентичный состав генов. Пересадка же кожи не увенчалась успехом. Однако этот факт, по словам сторонников партеногенеза, не ставил крест на реальности «непорочного зачатия», так как причиной отторжения ткани могло быть что угодно, а не только присутствие в клетках ребенка отцовских антигенов.

Джонас Вэйд взял в руки другой выпуск журнала «Lancet», от пятого ноября 1955 года, и еще раз перечитал неохотное признание: «мы должны пересмотреть… наше мнение, что самопроизвольный партеногенез… у млекопитающих невозможен». Доктор Вэйд впился взглядом в судьбоносное предложение: «Возможно, некоторые незамужние матери, чьи настойчивые заявления о непорочном зачатии подвергались прежде осмеянию, говорили правду».

Звуки, наполняющие зал библиотеки, проносились через сознание Джонаса Вэйда: у кого-то звонил телефон, кто-то отодвигал стул и садился, где-то у стеллажей бубнила группа студентов-медиков.

Журнал «Lancet», который первоначально поднял на смех заявления доктора Спюрвэй, в конечном счете заявил, что это возможно…

Джонас положил журнал и уставился невидящим взглядом перед собой. Он был слишком разочарован: он нашел больше, чем ожидал, но, как бы парадоксально это ни звучало, меньше, чем он надеялся. После нескольких месяцев шумихи и всеобщего внимания – перед ним лежало множество газет тех лет – сенсация тихо сошла на нет и быстро позабылась.

Нет весомых доказательств, заявило непреклонное научное сообщество. Все, что у вас есть, – это сплошные отрицательные результаты – в клетках ребенка нет того или иного. Но чтобы подтвердить вашу теорию, нужны положительные результаты. А где вы их возьмете?

Это было восемь лет назад. С тех пор наука шагнула далеко вперед. Наверняка, есть кто-нибудь, где-нибудь…

– Интересно, – не очень уверенно произнес Берни.

Они сидели в открытом кафе, ели сандвичи из ветчины и ржаного хлеба и запивали их пивом «Хайнекен». Час назад Джонас позвонил на факультет генетики и пригласил Берни пообедать с ним, затем он снял копии с журнальных статей и вышел из библиотеки…

– Это все, что ты можешь сказать? Интересно…

– А что ты хочешь от меня услышать, Джонас?

Джонас Вэйд покачал головой. Он показал Берни статьи, поделился с ним своими мыслями.

– Это какое-то безумие, Берни. Чем больше я читаю, тем большим невеждой себя ощущаю.

– На этот счет у меня есть теория обратной пропорциональности, хочешь, расскажу?

– Я слышал ее уже сотню раз, Берни, не отвлекайся от темы.

– Подумаешь, прямо и отвлечься нельзя. Ты считаешь меня экспертом в этой области, а я таковым не являюсь. Ну хорошо, – он вытер рот салфеткой, – кроме работы Спюрвэй, она не считается, так как не было подтверждено научными доказательствами, тебе удалось найти хоть что-нибудь о существовании партеногенеза у млекопитающих?

– Ничего. Только у пескарей, морских ежей, ящериц и птиц. Иногда путем партеногенеза размножаются грифы. Я пересмотрел кучу литературы, но не нашел никакого подтверждения существования партеногенеза у высших форм.

Берни нахмурился и впился зубами в свой сандвич. Он с задумчивым видом пожевал.

– Мне всегда было интересно, почему это заведение подает кошерную еду вместе со свиными сандвичами.

– Берни!

– Так написано в меню.

– Берни, мне нужна твоя помощь.

– Зачем? Ты действительно веришь в то, что девчонка говорит правду? Ну хорошо, Джонас. Как я понял, тебя больше всего волнует вопрос, возможен ли партеногенез у млекопитающих или нет. Я прав? Конечно же, ты не можешь предполагать существование партеногенеза у человека, опираясь на то, что он существует. Однако, – он поднял вверх пухлый палец, – опираясь, скажем, на мышей, вполне можешь. И думаю, я знаю, с кем тебе нужно поговорить.

Берни Шварц положил свой сандвич, вытер салфеткой руки и достал из внутреннего кармана твидового пиджака кожаную записную книжку.

– Вот человек, – сказал он, что-то записывая на листе, – с которым ты можешь поговорить на эту тему. Прямо здесь, в университете.

Он вырвал страницу и протянул ее другу.

Джонас прочитал написанное на ней имя: «Хендерсон, эмбриолог».

– Он хороший специалист?

– Она. Да, она лучшая в своем деле. Можешь найти ее практически в любое время в лаборатории на третьем этаже. Не нужно звонить и предварительно договариваться о встрече, она любит гостей и любит поболтать. И если она скажет, что партеногенез у млекопитающих невозможен, значит, друг мой, он действительно невозможен. А пока оставь свою невероятную идею в покое.

День был невыносимо жарким. Мария лежала на кровати и смотрела на потолочный светильник, расположенный в центральной части потолка. Окна ее комнаты выходили на запад, что в летний период делало ее самой жаркой комнатой в доме, которую не охлаждал даже кондиционер. Сегодня утром Мария не пошла в школу. Проплакав всю ночь, она проснулась утром с ужасной головной болью и уже ставшей привычной для нее утренней тошнотой. Мария поплелась в ванную. Несмотря на тошноту и позывы, из нее ничего не вышло. Мария вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего обеда.

Из кухни до Марии донеслись запахи бекона и кофе, и она, почувствовав, как ее снова замутило, осталась сидеть в своей комнате. Ей стало немного легче оттого, что мать смогла найти в себе силы и заняться домашними делами.

Никто не подходил к ее двери. Никто даже не удосужился проведать ее. Она слышала, как около одиннадцати ушел на работу отец, затем около двенадцати ушла, держа под мышкой свернутое полотенце и купальник, Эми. Мария слышала, как мать ходила по дому, закрывая окна, задергивая занавески и включая кондиционеры. Затем она вошла к себе в спальню и закрыла дверь.

На улице было уже темно, а Мария так ни разу и не вышла из своей комнаты. Не слышала она, чтобы и мать выходила из своей. Эми еще не пришла домой, и что было еще хуже, не пришел отец. Последнее волновало Марию, которая лежала на неубранной кровати и глядела в потолок, больше всего. Она ждала его возвращения весь день, желая выяснить, что он решил предпринять.

Прошлой ночью мать велела ему «избавиться от этого кошмара». Поэтому сейчас Мария лежала в ожидании, готовясь и гадая. Зазвонил телефон. Она напряглась, прислушалась. В доме было тихо. Ни звука, ни движения в родительской спальне. Когда телефон зазвонил в третий раз, Мария спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты. Из трех имеющихся в доме телефонов Мария выбрала тот, что висел на кухне, так как он находился дальше всех от спален. На пятом гудке она схватила трубку и на одном дыхании произнесла: «Алло?»

– Мария? – услышала она голос Германи. – У тебя все хорошо?

Мария прислонилась спиной к холодной стене.

– Привет, Германи.

– Почему тебя не было сегодня в школе? Без тебя было скучно.

– Я снова плохо себя чувствовала.

– А что, тот врач так и не определил причину твоего недомогания?

Мария вздохнула. С того первого визита, казалось, прошла целая вечность.

Германи знала о докторе Вэйде, но ничего не знала ни об его открытии, ни о докторе Эвансе.

– Нет. Полагаю, у меня что-то неопределимое.

– Да, нам же сегодня оценки выставили. Прикинь что! У меня по французскому четверка! Представляешь?! Ей понравился мой доклад об экзистенциализме! Ты меня слушаешь?

– Да.

– Завтра придешь?

– Не знаю.

– Последний день, Мария, важный, – повисла тишина, – что ж, пока, встретимся как обычно, у флага?

– Да.

– Если тебе что-нибудь понадобится, то ты, это… звони.

– Да. Спасибо.

Мария стояла, прижав трубку к уху, и слушала короткие телефонные гудки, пока они не слились воедино и не превратились в протяжный вой. Она окинула взглядом кухню: некоторые ящики не были задвинуты, кое-где на мебели виднелись застывшие кофейные капли, на столе стояло растаявшее масло и тарелка с холодным беконом. Затем она перевела взгляд на висевший на стене телефон.

Нажав на кнопку «Вызов», она начала автоматически набирать номер Майка. Трубку взял Тимоти.

– Белый дом, Джон-Джон у телефона.

– Привет, Тим, это я. Майк дома?

– Ага, Мария, сейчас позову.

Она услышала, как четырнадцатилетний мальчишка громко выкрикнул имя брата, и вслушалась в происходящее на том конце провода.

Откуда-то издалека до нее донесся ответ, затем снова громкий крик Тимоти: «Это Мария!» Вновь отдаленный ответ. Затем она услышала, как Тимоти накрыл рукой телефонную трубку.

Слушая быстрый, приглушенный диалог, Мария сползла по стене и села на пол, спиралевидный шнур телефона полностью распрямился. Наконец, после того, как Тимоти с раздражением и громким стуком бросил трубку, раздался голос Майка.

– Алло.

– Майк? – Мария с силой сжала трубку телефона так, что ее пальцы мгновенно побелели. Майк, ты можешь сейчас ко мне приехать?

Его голос прозвучал откуда-то издалека.

– Мария… Я как раз собирался тебе звонить.

Что-то в его голосе насторожило ее.

– Майк, – почти шепотом произнесла она, – к вам сегодня приезжал мой отец?

Пауза, затем: «Да».

Она с трудом сглотнула.

– Тогда… ты все знаешь?

– Да.

Она закрыла глаза.

– Майк, мне нужно поговорить с тобой.

– Да, Мария, мне тоже нужно поговорить с тобой. Мария… – Его голос стал хриплым. – Боже, Мария, это был такой шок для меня. Я чуть умом не тронулся. Я весь день думаю об этом. Никак не могу поверить в то, что это правда. Мария, я должен знать одну вещь.

– Какую?

– С кем ты это сделала?

Мария резко открыла глаза. Ее взгляд метнулся по замызганной кухне, кавардаку, который оставила ее мать, что было очень непохоже на чистюлю и аккуратистку Люссиль. Боже, что происходит?

– Майк, – произнесла она сдавленным голосом, прижимая колени к груди, – Майк, я не… я клянусь, я ничего ни с кем не делала. То, что говорят врачи, неправда. Они ошибаются. Боже, мне так страшно, а мои родители мне не верят, а я не знаю, к кому мне обратиться. Глаза Марии наполнились слезами, которые тут же скрыли от нее кухню.

– Майк, ты должен приехать ко мне, ты мне нужен.

– Мария, я не могу, не сейчас…

– Тогда я приеду к тебе. Или мы где-нибудь встретимся. Я хочу тебе все объяснить. Мы должны поговорить об этом, выяснить правду.

Мария слушала тишину, повисшую на другом конце телефонного провода.

– Майк, пожалуйста, не поступай так со мной, – прошептала она.

Его голос прорвался сквозь спазм в горле.

– Боже, Мария, мне жаль. Мне чертовски жаль. Я… я так сильно люблю тебя. Мария! – выпалил он. – Мне плевать на это, честно! Я останусь с тобой, клянусь. Я даже женюсь на тебе, но я хочу знать. Я хочу знать, Мария, – Майк выдавил из себя слова, – почему кто-то другой, а не я?

– Майк, ну, Майк… ты не понимаешь. А я не знаю, как тебе объяснить.

– Мария, если ты любишь меня, – он попытался взять себя в руки, – если ты любишь меня, ты будешь со мной честна. Мы должны доверять друг другу, мы всегда это делали. Никаких секретов, Мария, любовь подразумевает доверие. Мы пройдем через это вместе, я тебе обещаю, но не закрывайся от меня, не лги мне.

– Я не лгу…

– Можешь говорить своему отцу все, что хочешь, но мне, Мария, мне ты должна доверять. Знаешь, Мария, это больно. Больно любить тебя и знать, что ты предпочла сделать это с другим парнем, что ты недостаточно уважала меня, чтобы подарить свою чистоту мне…

– Но я не…

– А самое ужасное – это то, что ты не говоришь мне правду! Ради Бога, Мария, доверься мне!

Мария закрыла глаза и почувствовала во рту солоноватый вкус слез, которые катились по ее щекам и падали на губы. На долю секунды ею овладело желание рассказать ему что-нибудь, сочинить историю, придумать парня, быть может, приятеля Германи, друга ее молодого человека. Что она, мол, выпила немного вина, что она не хотела этого делать, что ей это не понравилось, что она совершила ошибку и теперь она очень сожалела об этом, что у них с Майком будет все хорошо, он приедет к ней, обнимет ее, утешит.

– Майк, – произнесла она убитым голосом, – я говорю тебе правду. Ко мне даже никто не прикасался. Скажи, что ты веришь мне.

– Боже, Мария… я больше не могу разговаривать, – сдавленным голосом произнес Майк. – Я должен подумать. Я должен решить, что делать. Все – и отец, и братья – думают, что ребенок мой. Я должен обо всем хорошенько подумать, Мария…

Она в ужасе уставилась на полузакрытый кухонный шкаф, стоявший перед ней. Губы Марии прошептали слова: «Нет никакого ребенка». Но из ее горла не вылетело ни звука.

– Я не могу видеться сейчас с тобой, Мария, – продолжал объясняться Майк, – сначала я должен решить, что мне делать. Мне нужно прийти в себя, понимаешь? Мы с тобой, Мария, должны думать об этом вместе, но ты противишься этому, и я… я…

– Ты не слышал ни слова из того, что я сказала, – безжизненным тоном произнесла Мария и повесила трубку.

Несколько минут Мария сидела на полу, не двигаясь и не издавая ни звука. Телефон звонил двенадцать раз, но она не обращала на него никакого внимания. Затем она разрыдалась и закрыла лицо руками. Сидя между кухонным столом и стеной, содрогаясь от рыданий, Мария произнесла: «Папа…»

Тед нисколько не удивился, увидев дом погруженным в полную темноту. Секунду он постоял в прихожей, давая глазам привыкнуть к мраку, затем включил свет и устало поплелся в гостиную. Прежде всего ему нужен был виски. После этого он будет готов заглянуть к остальным членам своей семьи. Он взял стакан и начал наполнять его спиртным, как вдруг услышал какой-то грохот и звон разбитого стекла. Бросив бутылку и стакан, он выскочил из гостиной и побежал в коридор. Посмотрев по сторонам, он увидел, что из-за двери ванной для девочек пробивается свет.

Тед подбежал к двери и прислушался.

– Мария? – позвал он, ответа не было. – Эми? – По-прежнему тишина.

Он подергал ручку. Дверь была заперта.

– Эй! Кто там! Ответьте! Мария? Эми?

Он забарабанил по двери кулаками.

Дверь их спальни отворилась, и в коридор вышла сонная Люссиль.

– Что это за шум?

– Мария! – Тед заколошматил по двери сильнее. – Мария! Открой дверь!

Люссиль, держась рукой за стену, подошла к Теду.

– Что случилось?

Не обращая на нее внимания, Тед отошел на несколько шагов назад и с силой ударил ногой в дверь, затем еще раз, оставляя на краске черные отпечатки подошвы.

– Тед! – крикнула Люссиль.

Не выдержав шестого удара, дверь распахнулась, и Тед влетел в комнату. Мария, скрючившись, лежала на полу в луже крови. В раковине валялась бритва.

Глава 7

Она пришла в сознание на следующий день к вечеру и обнаружила, что лежит на операционном столе с вытянутой в сторону рукой, над которой колдовал доктор Вэйд. Яркий свет потолочных ламп слепил, слышался тихий знакомый голос: «Все хорошо, Мария. Ты потеряла не так много крови. Ты упала в обморок от эмоционального истощения, а не от потери крови». Она посмотрела на врача, затем закрыла глаза и снова погрузилась в сон.

Мария проснулась посреди ночи в отдельной палате, из руки торчала пластиковая трубочка, которая тянулась к подвешенной на металлическом штативе бутылке. Она долго лежала с открытыми глазами, пытаясь вспомнить, что с ней произошло, но сон в конце концов взял над ней верх. Проснувшись утром, она увидела, что капельницы уже не было, а возле нее стояла улыбающаяся медсестра с чашей теплой воды. Аккуратными движениями она умыла Марию, помогла ей почистить зубы и расчесала волосы. И все это в полной тишине.

Та же медсестра вернулась через некоторое время с завтраком – соком, яйцами всмятку и тостами. Она терпеливо накормила девушку, весело щебеча о том, как великолепно на улице.

Наконец пришли родители. Люссиль встала у окна, Тед сел на кровать. В глазах отца было столько боли и отчаяния, что Мария не могла смотреть на него. Он напоминал ей кокер-спаниеля.

Руки Марии лежали поверх покрывала. Кисти и запястья были забинтованы, так как бритва поранила не только запястья, но и пальцы. Мария не обращала внимания на солнечный свет, проникающий в комнату мимо Люссиль. Для нее мир был безрадостным и мрачным.

– Мы сказали Эми, что у тебя аппендицит, – сказал Тед, печально глядя на перебинтованные руки дочери, – мама позвонила в школу и сказала то же самое. Они пришлют твои оценки по почте.

Она неотрывно смотрела на прикрепленную к потолку металлическую планку, на которой висела штора, позволяющая, в случае необходимости, изолировать кровать от окружающего мира. Как бы ей хотелось сейчас задернуть эту штору. Отгородиться от своих родителей.

– Мария…

– Да, папа.

– Мария, посмотри, пожалуйста, на меня.

Она медленно повернула к нему лицо. За последние два дня он очень сильно постарел.

– Мне очень жаль, котенок, – просто сказал он.

– Мне тоже, папа.

– Мария, – Тед нервно заерзал по кровати, – Мария, я…

Она спокойно посмотрела на него.

– Папа, я не знаю, почему я это сделала. Просто… взяла и сделала.

– Ты нас так напугала! – Как бы ему хотелось взять ее сейчас за руку. Слова без прикосновений, казалось ему, были лишены какого-либо смысла. – Мария… котенок, почему ты не пришла к нам? Мы же твои родители. Ты всегда можешь рассчитывать на нас.

Взгляд ее глаз был тусклым, отстраненным.

– Как бы там ни было, – прошептал он, – я благодарю Бога за то, что пришел домой вовремя.

Она отвернулась. Тишину комнаты нарушали звуки больницы: шаги за закрытой дверью, дребезжание тележек, голос оператора, вызывающего врача. В дверь тихо постучали. Сердце Марии чуть не выпрыгнуло из груди: «Если это Майк, я…»

В приоткрытую дверь просунулась голова Германи. «Мария?»

Тед мгновенно вскочил на ноги.

– Доктор Вэйд не велел пускать посетителей.

– Ага, я знаю, мистер Мак-Фарленд. – Германи вошла в палату и закрыла за собой дверь. – Я сказала, что я ее сестра. Мария, мне уйти?

– Боюсь, Мария сейчас не в состоянии принимать гостей.

– Все в порядке, папа. Я рада, что она пришла.

Девушка медленно приблизилась к кровати, ее глаза моментально углядели перебинтованные руки. Германи повесила сумку на стул и села на кровать, поджав под себя ногу.

– Ты не пришла утром на наше место, а мы ведь договорились.

Мария слабо улыбнулась.

– Я была занята.

– Да уж, я вижу. Я позвонила тебе домой, и Эми сказала, что у тебя был приступ аппендицита и папа повез тебя в больницу. – Германи улыбнулась, на ее щеках показались ямочки.

– Я смотрю, тебе удалили аппендикс.

Мария подняла руки.

– Целых два.

– Ой, Мария…

Тед отошел от кровати и с удивлением наблюдал, как оживилась его дочь в присутствии подруги.

– Я так полагаю, ты сделала это сразу после моего звонка, да, Мария?

Мария закусила нижнюю губу.

– Немного позже.

– Боже, Мария, почему ты мне ничего не сказала! Я еще подумала, что ты какая-то странная. Почему ты не поговорила со мной, Мария? Я же твоя лучшая подруга!

– Я не могла… Все не так просто, как кажется. Все дело в том, почему я это сделала. Ты, ведь, не знаешь, что…

Слезы покатились у нее по щекам и закапали на подушку.

Германи, поддавшись импульсу, наклонилась и прижалась щекой к щеке Марии, ее гладкие черные волосы разметались по подушке и покрывалу. Тед было дернулся вперед, чтобы отстранить ее, но удержался. Он отошел, ошеломленный наблюдаемым зрелищем. Он стоял и смотрел, как Мария, подняв свои перебинтованные руки, крепко обнимала свою подругу. Он слышал, как они что-то шептали друг другу, видел, как Германи нежно гладила Марию по голове и целовала в щеку.

Германи выпрямилась и откинула волосы назад, на ее глазах блестели слезы.

– Ты должна была сказать мне, Мария. Ты же знаешь, что можешь рассказывать мне все. Я бы отговорила тебя от этого шага. Ничто не стоит того, чтобы кончать жизнь самоубийством.

– Я знаю… прежде всего я должна была рассказать тебе. Но я… я не знаю, я чувствовала себя так, будто весь мир был против меня.

Тед почувствовал боль.

– Они не верят мне, – продолжила Мария, – и я подумала, что ты тоже не поверишь. Ведь что значит мое слово против слов двух врачей.

Было видно, что девушка в мешковатой спортивной фуфайке и бриджах обдумывает услышанные слова.

– Я не могу сказать, что я врубаюсь в то, что ты говоришь, Мария, но, в конце концов, кто я такая, чтобы ставить под сомнения твои слова? Если ты веришь в то, что говоришь, значит, так оно и есть. Поэтому мне не остается ничего другого, как поверить тебе.

Мария благодарно улыбнулась и провела забинтованной рукой по щеке Германи. Тишину, царящую в комнате, опять нарушил стук в дверь.

– О, ради бога, – пробормотал Тед, подходя к двери.

Увидев на пороге отца Криспина, Тед отошел в сторону.

– Доброе утро, Тед.

– Доброе утро, святой отец.

Дверь закрылась. Отец Криспин обошел вокруг кровати, Тед следом за ним.

– Доброе утро, Мария.

Она вжалась в подушку.

– Доброе утро, отец.

– Спасибо, что пришли, – пробурчал Тед.

Он, бросив взгляд через плечо, посмотрел на Люссиль; та, казалось, даже не заметила прихода священника. Отец Лайонел Криспин выдвинул стул и, сцепив перед собой руки, сел. Дородный пятидесятилетний мужчина с седыми волосами и лысеющей макушкой наподобие монашеской тонзуры, одетый в черную сутану с белым воротничком, сурово посмотрел на Марию.

– Как ты себя чувствуешь?

– Думаю, хорошо, святой отец.

Он перевел взгляд на Германи и поджал губы.

– Твой отец, Мария, мне все рассказал. Что ж я могу теперь сказать? Мне очень жаль, что ты не пришла ко мне сразу. Ведь я крестил тебя, ты знаешь, что можешь доверять мне. Ты всегда можешь прийти ко мне в трудную минуту.

– Да, святой отец.

Он наклонился и слегка похлопал по забинтованной руке.

– Помни, дитя, ты не одинока. Отец Небесный на твоей стороне, тебе достаточно лишь попросить. Грехи можно замолить. Жизнь можно начать сызнова. Ты понимаешь, Мария, что я хочу сказать?

– Да, святой отец.

На круглом лице Лайонела Криспина появилась ободряющая улыбка, однако на его душе было тревожно. Мария Анна Мак-Фарленд была одной из лучших учениц школы Святого Себастьяна. Монахини обожали ее. Она была самым ярким и активным членом Молодежной католической организации. Каждую субботу она исповедовалась ему в своих грехах, которые не шли ни в какое сравнение с грехами большинства подростков.

Его беспокоили три вещи: она не исповедовалась ему в грехе прелюбодеяния; она хотела покончить жизнь самоубийством; и что самое ужасное, будучи беременной женщиной, она хотела совершить убийство.

– Я тебе кое-что принес, – сказал он, доставая из кармана длинные черные четки и сверкающее в свете ламп серебряное распятие. Он помахал ими перед ней, затем накинул их на ее правую руку.

– Освящены самим Его Святейшеством.

– Спасибо, святой отец.

– Хочешь пойти сегодня вечером на причастие?

– Нет… святой отец.

«Ну, конечно же, нет, – подумал он, – во время причастия нужно исповедоваться, а ты еще не готова открыться мне».

Отец Криспин, подняв вверх брови, посмотрел на Теда. И хотя не было произнесено ни слова, мужчины прекрасно поняли друг друга. Священник снова повернулся к девушке и одарил ее улыбкой. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но его прервал сначала стук в дверь, затем появление доктора Вэйда.

– Доброе утро, – поздоровался он с присутствующими в комнате.

Увидев его, Мария просветлела и попыталась, безрезультатно, сесть повыше.

Тед представил священника, и мужчины пожали друг другу руки. Джонас Вэйд обошел вокруг кровати и лучезарно улыбнулся Марии.

– Как себя чувствует моя самая красивая пациентка?

– Думаю, хорошо.

– Думаешь? Что ж, давай посмотрим.

Он повернулся и кивнул мужчинам. Тед тут же подошел к Люссиль и слегка тронул ее за локоть. Она повернулась, словно во сне, и позволила вывести себя из палаты. Поняв, что пора уходить, Германи подскочила, схватила сумочку.

– Мне нужно бежать, Мария. Но я заскочу к тебе после обеда.

Доктор Вэйд закрыл за всеми дверь, перекинувшись парой фраз с Мак-Фарлендами и отцом Криспином. Затем он повернулся к Марии и подошел к ее кровати. Она улыбнулась ему. Хотя доктор Вэйд не был в ее понимании красавцем, в его поведении, в его выражении лица было что-то привлекательное. И сегодня он, высокий и стройный, в идеально сидевшем на нем костюме, был невероятно хорош.

– Ну, Мария Анна Мак-Фарленд, вот мы снова и встретились. – Он сел на стул, на котором до него сидел отец Криспин, и, поставив локти на колени, наклонился вперед.

– Как здесь с тобой обращаются?

– Хорошо.

– А как руки? – Отложив в сторону четки, он взял ее левую руку, повернул ее и проверил повязку. То же самое он проделал и с правой рукой.

– Должен сказать, ты сильно волновалась, когда делала это, Мария. Эти бритвы с двойным лезвием очень опасны, если пользоваться ими неаккуратно. Радуйся, что ты не перерезала себе сухожилия.

Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на свою пациентку. Почему-то она казалась сейчас гораздо меньше, чем раньше.

– Хочешь рассказать мне об этом? – тихо спросил он.

Мария пожала плечами.

– Не знаю.

– Ты знаешь, почему сделала это?

Она отвела взгляд.

– Думаю, да.

– Давай поговорим об этом.

Она откинула голову на подушку и взглянула на доктора Вэйда своими сапфировыми глазами.

– Папы не было дома. А Майк…

– Майк – это твой молодой человек?

– Мы встречаемся. Мы хотели пожениться. Но он мне не поверил. Как и все остальные.

– А что значит – папы не было дома?

Мария поднесла к глазам правую руку и начала изучать белую повязку.

– Думаю, мне очень хотелось, чтобы он был дома, а его не было.

– Твоя мама сказала, что она была дома.

– Да…

– Но ты хотела поговорить с отцом?

– Да.

– Разве ты не знала, что он на работе? То есть я хочу спросить, почему ты решила, что он должен быть дома?

Она опустила руку.

– Потому что вчера он не был на работе. Он ходил… искать…

Джонас Вэйд нахмурился.

– Искать что, Мария?

– Человека, который бы сделал мне аборт, – прошептала она.

– О-о… – Доктор Вэйд посмотрел на свои ногти. – Понятно.

– Поэтому я решила сделать это.

– Ты не пробовала позвонить кому-нибудь, попросить о помощи?

– Мне не нужна была помощь. После того, как вы сказали моей матери, что я жду ребенка, все вокруг меня стали несчастными. Все, абсолютно все, расстроенны. Даже отец Криспин. Он, конечно, этого не сказал, но я знаю, что это так. Все несчастны из-за меня, из-за этой вещи, что растет внутри меня. Поэтому я решила, что все будут счастливы, если я покончу с собой и этой вещью внутри меня.

– Мария, самоубийство – это не решение проблемы. Ты достаточно благоразумна, чтобы знать, что, покончи ты с собой, твои родители бы сошли с ума от горя.

– Ну, я не знаю…

– Конечно, ты знаешь это. Может быть, ты хотела наказать их? Тебе когда-нибудь приходило это в голову?

Ее глаза вспыхнули огнем, зрачки расширились.

– Они это заслужили, разве нет? Не верить мне, когда я говорю правду, называть меня лгуньей, обвинять Майка, говорить об абортах и позоре! Это ужасно! С чего это они вдруг стали сторонниками абортов?

– Должен заметить, ты чертовски зла из-за всего этого.

– Я не сделала ничего дурного, доктор Вэйд, а со мной все обращаются как с преступницей. Что ж, если я им не нужна, прекрасно! Я могу с легкостью избавить их от моего присутствия!

– Мария, – повелительным тоном сказал доктор Вэйд, – а ты говорила об этом родителям? Они знают, что ты чувствуешь?