Текст книги "Колыбельная для двоих"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– Этого не может быть… – прошептала Мария.
– Доктор Вэйд, а как насчет девственной плевы? – спросила Люссиль.
Он пожал плечами.
– Что касается девственной плевы, миссис Мак-Фарленд, то она на месте. Но это не означает, что…
– Размер матки тоже ничего не означает. Я знаю, о чем говорю, доктор Вэйд. Мне самой удалили матку из-за того, что она сильно увеличилась в размерах. Полагаться же всецело на лягушек абсурдно. Вы могли перепутать пробирки. По ошибке использовать мочу другого человека. Такое происходит сплошь и рядом.
– Миссис Мак-Фарленд…
– Доктор Вэйд, моя дочь никогда бы ни сделала ничего подобного. – Женщина встала и жестом приказала дочери последовать ее примеру. – Лягушки могут ошибаться, как и врачи. Мы обратимся к другому специалисту. Возможно, там что-то прояснится. Всего хорошего.
– До свидания.
Глава 4
Люссиль закрыла лицо руками и пробормотала:
– Боже мой, Боже мой…
Мария сидела на краешке кровати и, глядя на царящий в ее комнате хаос, отчаянно пыталась найти какие-то слова объяснения, но безрезультатно. Ее губы шевелились, но не издавали ни звука. Она была так же поражена новостью, как и ее мать, чьи тонкие плечи содрогались сейчас в беззвучных рыданиях. Где-то вдалеке их охлаждаемого кондиционером дома раздался звук открываемой и закрываемой двери. Затем прозвучал голос Теда и послышались его тяжелые шаги. Спустя несколько секунд он появился на пороге спальни: воротничок рубашки был расстегнут, галстук перекосился, пиджак, перекинутый через плечо, висел на пальце руки.
– Что случилось?
Мария посмотрела на отца, и на мгновение ей стало жаль его. Не успела она открыть рот, как услышала голос Люссиль, доносящийся из-за ее рук.
– Только что звонил доктор Эванс. Он сказал, что Мария беременна.
Казалось, Тед не понял, что ему сказали: он неподвижно стоял в дверном проходе, глядя на жену и дочь. Потом, словно актер, заучивающий свою роль, медленно произнес:
– Мария беременна?
– Это неправда, папа, – прошептала она, – они ошибаются.
– Ты прекратишь это твердить или нет? – Люссиль убрала руки от лица и выпрямилась. – Где я допустила ошибку, Мария Анна? Почему ты так со мной поступила? – сдерживая рыдания, сказала она.
Мария посмотрела на распухшее от слез лицо матери.
– Я не знаю, что мне вам сказать.
– Для начала можешь сказать нам, кто этот мальчишка. Майк Холленд?
– Нет! – выкрикнула Мария. – Почему вы не верите мне? Мы с Майком не делали ничего такого!
– Ты что меня за дурочку принимаешь? Мария Анна! – Голос Люссиль зазвучал громче. – Какой стыд!
Мария с мольбой во взгляде посмотрела на отца. Тед пытался трезво оценить ситуацию, взять ее под свой контроль, понять, что ему делать, но это было за пределами его познаний. Такое случалось лишь с дочерьми других мужчин.
– Ты опозорила нас, – раздался тонкий голос Люссиль, ее тело содрогнулось, глаза снова наполнились слезами.
Мария открыла рот и развела руками, пытаясь высказать очередное оправдание.
– В первый раз я поверила тебе, – продолжала Люссиль, медленно вставая, – я выставила себя полной идиоткой перед доктором Вэйдом, но доктор Эванс – гинеколог. Он говорит, что нет никаких сомнений в том, что ты беременна. И знаешь, Мария Анна, сильнее всего причиняет мне боль то, что ты меня обманула.
Наконец в разговор вмешался Тед.
– Мы должны поговорить об этом.
Люссиль сделала шаг назад.
– Не сейчас. Я слишком расстроена. Я… я должна подумать… – Она направилась к двери. Возле двери она остановилась. – Ты нанесла мне смертельный удар, Мария Анна.
Дверь тихо закрылась, звук ее шагов постепенно стих.
Мария выжидающе посмотрела на отца. Спустя некоторое время она робко прошептала: «Папа…»
Потрясенный, Тед Мак-Фарленд сидел на краю кровати и вопросительно смотрел на дочь. Он не знал, что ему сказать, с чего начать разговор, как выдавить из себя хотя бы слово.
Внезапно ему показалось, что земля под ним разверзлась и он медленно падает в пустоту.
– Что произошло? – услышал он наконец свой голос.
– Я не знаю, папа. Оба врача говорят, что у меня будет ребенок.
Он медленно кивнул. Откуда-то из глубины его сознания всплыли смутные воспоминания. Он услышал голос Люссиль, которая распекала какого-то врача, сидящего в шикарном кабинете, который якобы не смог распознать обыкновенный грипп, а нес что-то про тесты и обвинял их дочь в том, что она беременна. Ему вспомнилась прошлая суббота, когда они потягивали у бассейна коктейли и жарили мясо. Люссиль натирала свое стройное коричневое тело молочком для загара и говорила о том, что собирается отвезти Марию, которую по-прежнему мучила по утрам тошнота, к женскому врачу, некоему доктору Эвансу, которого порекомендовала ей одна из ее подруг, перенесших недавно гистерэктомию.
Пристально глядя на Марию, Тед подумал: «Где я был все это время?»
– Это неправда… – услышал он тихий голос дочери. – Я не знаю, что со мной не так, папа, но только я не беременна, как говорят врачи.
Тед прочистил горло, надеясь, что это поможет ему начать разговор, но у него снова ничего не получилось.
– Папа, я знаю, что они делали анализы, и я понимаю, что они врачи, но этого не может быть.
Наконец Теду удалось выдавить из себя тяжелый вздох и перенести вес тела на кровать.
– Мария, – тихо сказал он. – Я чувствую, что это моя вина.
– Почему?
– Я был плохим отцом. Я не научил тебя жизни…
– Папа! Ты здесь ни при чем. Со мной что-то не так, не знаю, какая-то болезнь, которую врачи не могут определить. Какое это имеет отношение к тому, хороший ты отец или плохой?
– Котенок, – Тед поднял руку и положил ее ей на щеку, – может быть, твоя мама была права. Может быть, я должен был оставить тебя и Эми в католической школе. Может быть, тогда этого бы не случилось…
– Но, папа…
– Послушай меня, котенок. Я не считаю, что ты сделала что-то ужасное. Ты веришь мне?
Она неуверенно кивнула.
– Возможно, ты не знала, что делала. Возможно, ты даже сейчас не понимаешь этого. Я всегда думал, что мама учит тебя жизни…
– Папа, – устало произнесла Мария, – я знаю, как это делается, и я ничего подобного не делала. Как я уже сказала докторам, я даже близко ничего подобного не делала.
Тед нахмурился и изучающе взглянул в лицо дочери.
– Мария, зачем двум врачам возводить на тебя напраслину и заявлять, что ты беременна, если это не так?
– Но я не беременна! – закричала Мария. – Папа! – Слезы наполнили ее глаза и покатились по щекам. – Ты должен мне поверить! Я невинна!
– Тише-тише… – прошептал он, обнимая ее и прижимая к себе. Мария положила голову ему на грудь. Она плакала. Через минуту она успокоилась и замолчала. Тед крепко сжимал ее в своих объятиях, рассеянно блуждая взглядом по комнате.
– Мария, – тихо сказал он, – я хочу, чтобы ты доверяла мне, хорошо?
Ее голова заелозила по его рубашке.
– Я не ругаю тебя. Я не злюсь на тебя, ничего подобного. Я на твоей стороне, Мария, потому что ты моя маленькая девочка. И я хочу помочь тебе. Ты веришь мне?
Она снова кивнула.
– Котенок… Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказала.
– Да, папа, – раздался ее приглушенный голос.
Он сделал глубокий вдох.
– Кто этот парень?
В комнате повисла мертвая тишина: отец и дочь сидели не шелохнувшись; казалось, они даже не дышали. Затем Мария медленно отодвинулась от отца и посмотрела на него.
– Ты веришь им, – прошептала она.
– Мне приходится, котенок.
– Почему? Почему ты веришь им и не веришь мне?
– Просто скажи мне, кто он, Мария. Это Майк?
Она резко отпрянула от него.
– Папа! – прокричала она. Ее лицо исказилось гримасой ужаса. – Ну, папа! О Боже!
Мария спрыгнула с кровати. Тед вскочил и схватил ее за руку.
– Не убегай от меня, котенок.
– Ты такой же, как мама! Ты тоже считаешь, что я это сделала!
– Мария…
– Не могу поверить, что это происходит со мной!
Одним резким, быстрым движением Мария высвободила руку и подбежала к двери.
– Мария, подожди! – крикнул Тед, бросившись за ней вдогонку. Но в его глазах было столько слез, что он не увидел, в какую сторону она побежала.
Доктор Джонас Вэйд сидел в своем кабинете и возился с бумагами. Вечернее солнце вливалось через большие окна в кабинет, неся с собой летнюю жару, с которой в мгновение ока разделывались мощные кондиционеры. Отослав медсестру домой, он решил засесть за бумажную работу: доделать кое-какие таблицы, надиктовать письма и наконец-то разделаться с кипой медицинских журналов. День тянулся медленно. Из-за жары, опустившейся на город, – температура переваливала за отметку тридцать два градуса по Цельсию, – и густого смога, окутавшего низовье долины, несколько пациентов отменили свои визиты. А кто бы мог их в этом упрекнуть? Даже огромный супермаркет, который он мог видеть из окна, был похож на дом-призрак. Солнце продержится еще часа два, это было самое жаркое время суток.
Доктор Вэйд поднял голову, ему показалось, что он услышал какой-то шум, доносящийся из-за входной двери. Кто-то дергал дверную ручку. Когда до него долетел тихий стук, он поднялся и пошел в приемную. За дверью он услышал звук удаляющихся шагов.
Джонас Вэйд открыл дверь и выглянул в коридор. К своему огромному удивлению, он увидел стоявшую возле лифта Марию Анну Мак-Фарленд.
– Мария? – окликнул он ее.
Она обернулась. Несколько секунд она просто смотрела на него, затем робко улыбнулась и подошла к нему.
– Здравствуйте, доктор Вэйд. Я подумала, что вы уже ушли домой. Дверь была заперта.
– Да, кабинет уже закрыт. Ты хотела видеть меня?
Она смотрела на него и думала, зачем она сюда пришла.
– Можешь войти, если хочешь, – сказал он, отходя назад и придерживая дверь.
Мария нерешительно вошла внутрь. Когда она проходила мимо него, Джонас Вэйд увидел, что глаза девушки были опухшими и красными. Также он заметил, что сегодня она не была такой же аккуратненькой и опрятной, как в прошлый раз: на голове был беспорядок, как будто она только что встала с постели, блузка была заправлена в юбку лишь наполовину. Мария вошла следом за доктором в кабинет и встала возле его стола. Даже после того, как доктор Вэйд сел за стол, она продолжала стоять. Мария рассеянно провела пальцем по фигурке лыжника, пытаясь придумать, что ей сказать.
– Как ты добралась сюда, Мария? – произнес доктор после неловкой паузы.
– На велосипеде…
– В такую жару?
Она подняла глаза на огромные зеркальные окна и сощурилась при виде яркого солнца.
– Да, кажется, сегодня очень жарко…
– Мария, пожалуйста, присаживайся.
Она опустилась на самый краешек кресла, будто хотела быть готовой сбежать в любую минуту.
– Хочешь холодной воды? – спросил он, глядя на ее нервно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы, – думаю, у нас найдется в холодильнике бутылочка пепси-колы.
– Нет, спасибо. – Мария смотрела в пол.
– Чем я могут тебе помочь, Мария?
Ее пальцы теребили юбку, то сминая ткань, то снова расправляя ее. Она вслушивалась в голос доктора Вэйда. Он был тихим и успокаивающим.
– Я хочу поговорить.
– Хорошо.
Она медленно подняла голову и посмотрела на него. Лицо доктора Вэйда было серьезным, но в его глазах было что-то, что внушало ей спокойствие.
– Я не совсем понимаю, почему я приехала сюда. Мне просто нужно было куда-то пойти. Мне просто нужно было убежать.
– Откуда?
– Из дома.
– Почему?
Она снова наклонила голову.
– Думаю, наверное, мне нужно было поехать к отцу Криспину, но его часто не бывает в церкви. Он ездит по всяким местам, ну, знаете, по больницам там… Я знала, что вы должны быть здесь, доктор Вэйд. Сегодня ведь среда, а в прошлую среду…
– Да, я помню прошлую среду.
Мария снова подняла на него глаза.
– Доктор Вэйд, прошу вас, скажите, что это неправда! Скажите мне, что я не беременна, как все они твердят!
– Кто это они, Мария?
– Доктор Эванс и мои родители. Мама отвезла меня к нему после вас, и он сказал, что у меня будет ребенок.
– Понятно…
– Мама была так расстроена! – Теперь слова лились из нее потоком. Мария говорила быстро, по щекам ее текли слезы. – Я никогда не видела ее такой расстроенной! И папа туда же! Он считает, что я сделала это с Майком. Но я не делала этого, доктор Вэйд, потому что меня учили, что это плохо, что нельзя заниматься этим до замужества, что это грех. Я не знаю, почему они не верят мне. Ведь я говорю правду.
Доктор Вэйд откинулся на спинку кресла, он был терпелив и внимателен.
– Я лично знаком с доктором Эвансом. Он отличный врач, Мария.
– Но он ошибается.
– Мария, – Джонас Вэйд резко встал и вышел из-за стола. Он подошел к креслу, что стояло рядом с креслом Марии, и опустился в него. Девушка неотрывно следила взглядом за всеми его перемещениями. Он наклонился вперед, положив локти на колени, – Мария, ты же умная девушка. Держу пари, ты хорошо учишься.
– Я круглая отличница.
– Похвально. Помнится, ты сказала, что изучаешь анатомию, так что ты должна понимать, что то, что ты говоришь, – невозможно.
Она покачала головой.
– Именно потому, что я изучаю анатомию, я знаю, что то, что говорите вы и доктор Эванс, – невозможно.
На мгновение доктор Вэйд задумался над услышанным.
– Мария, ты знаешь что-нибудь о контрацепции?
– Я знаю, что это неправильно.
– Понятно. – Он отклонился назад. Прежде чем произнести следующие слова, он их тщательно взвесил. – Ты ходишь в церковь Святого Себастьяна, не так ли?
– Да.
– Я так и думал. Входишь в Молодежную католическую организацию?
– Да.
Джонас Вэйд медленно кивнул. Глядя на лицо девушки, он пытался рассмотреть, что скрывалось за милыми юными чертами, искаженными сейчас болью и смятением, пытался заглянуть в холодные голубые глаза, чтобы уловить в них хотя бы тень ее мыслей. Но все, что Джонас Вэйд смог увидеть – это честный взгляд невиновного, неподдельное замешательство несправедливо обвиненного. И тут ему пришла в голову мысль, и на мгновение она всецело завладела его сознанием. Джонас Вэйд подумал о том, что эта девушка говорила правду. Эта навязчивая мысль как будто нашла в его мозгу выключатель, нажала на него и активизировала архивы его памяти. Глядя в честные глаза напротив него, доктор Джонас Вэйд вспомнил, что когда-то, не так давно, он что-то читал об одной незамужней англичанке, которая, родив ребенка, заявила, что никогда не была с мужчиной, чем вызвала большой переполох…
– Мария, – наконец произнес доктор Вэйд, – твои родители знают, где ты?
– Нет. Я сама не знала, что приеду сюда. Я просто выбежала из дома, схватила велосипед и поехала куда глаза глядят. Я не знаю, что заставило меня приехать сюда. Думаю, мне просто нужно было поговорить с кем-нибудь, а кроме вас никого больше не оказалось…
– Я должен позвонить твоим родителям, Мария.
Она вздохнула.
– Я знаю.
Мария отвернулась к окну и, глядя на залитое желтым светом небо, услышала, как доктор Вэйд начал набирать номер телефона.
Он жил в хорошем районе, в многоуровневом доме «а-ля ранчо» на улице, где росли эвкалипты, почтовые ящики стояли на обозных колесах, а дома прятались от дороги за зелеными лужайками и круглыми подъездными дорогами. Дом Вэйдов, занимавший целый акр земли и состоявший из множества хаотично соединенных между собой комнат, был построен в презанятном южно-калифорнийском стиле, получившим за свой колорит гордое звание «ранчо». Огромные венецианские окна фасада выходили на аккуратный дворик и забор, наподобие того, что возводили вокруг загона для скота, а позади – на большой двор с апельсиновыми и авокадовыми деревьями, бассейн и на пустующие конюшни в самом дальнем углу.
Джонас Вэйд стоял, прижавшись к прохладному стеклу одного из этих окон, потягивал текилу и наблюдал за группой молодых людей, резвящихся в бассейне. Из кухни, где колдовала над барбекю Пенни Вэйд, до Джонаса доносились сводящие с ума ароматы, а со двора время от времени долетали визги Кортни и ее друзей, которые сбрасывали друг друга в воду. Но он думал не о том, что он сейчас видел, слышал или обонял. С тех пор, как Джонас Вэйд передал Марию Анну Мак-Фарленд в руки ее обезумевших от горя родителей, он не мог выбросить эту девушку из головы. Он не раз в своей карьере становился свидетелем подобной сцены: перепуганная девушка-подросток, убитые горем родители. Только на этот раз все было немного по-другому – девушка была не так уж и испугана, звучали непрерывные заявления о целомудрии.
Пока Джонас Вэйд невидящим взором наблюдал за дурачеством плавающих в бассейне подростков, в его голове возникла другая мысль. Впервые она пришла ему в голову во время последнего визита в его кабинет Марии Мак-Фарленд: что-то насчет статьи в журнале – но где? когда? – о подобной ситуации. Он вспомнил, что в статье, которую он просмотрел и тут же выбросил из головы, говорилось о похожих на этот случай обстоятельствах. Это было в Англии. Врач, занимавшийся изучением того дела, поверил, что женщина говорила правду. Какие-то анализы. Какие-то интересные доказательства. Но вот какие результаты?
Пенни, цокая об полированный паркет танкетками, пролетела через гостиную; Джонас успел бросить быстрый взгляд на юркнувшую у него за спиной жену – миниатюрную, стремительную, в спортивных шортах и топике с открытой спиной, с большими пластиковыми бигуди в черных волосах.
– Ужин будет готов через десять минут. Позови детей домой, – бросила через плечо Пенни, пробегая мимо него.
Джонас оторвался от окна, допил остатки текилы и пошел к задней двери.
Открыв ее, он почувствовал, как его окатило раскаленным воздухом, пропитанным запахом свежих эвкалиптовых листьев, гниющих фруктов, пожухлой травы, пыли и хлорки. На мгновение ему стало жаль прерывать бурное веселье в бассейне и приглашать подростков в охлажденный кондиционерами дом. Он стоял и любовался их стройными загорелыми телами, блестящими на солнце капельками воды – двумя девушками и двумя молодыми людьми, смеющимися и визжащими.
– Эй, ребята! – позвал он.
Они обернулись в его сторону: восемнадцатилетняя Кортни стояла на мостике для прыжков в воду; ее лучшая подружка Сара Лонг сидела на ступеньках, девятнадцатилетний Брэд и его закадычный друг Том стояли в воде и готовились поймать Кортни.
– Ужин готов. Вытирайтесь, и в дом!
Джонас пошел к дому, слыша за спиной всплеск последнего прыжка Кортни, затем шлепанье мокрых ног по дорожке, учащенное дыхание и смех. Впустив молодежь в дом, он закрыл за ними дверь. По дороге в бар Джонас решил побаловать себя еще одним стаканчиком текилы, он кивнул и улыбнулся проходящей мимо Кармелите, которая, несмотря на полное незнание английского языка, была весьма неплохой горничной. Иногда из таких людей – иммигрантов из других стран – получались лучшие работники. Живя в постоянном страхе быть обнаруженным службой иммиграционного контроля, они хорошо трудились и всегда были веселы и приветливы. Раз в неделю семью Вэйдов кормили энчиладами и тостадами, которые можно было найти лишь на южной границе.
Из бара он направился в свой кабинет. На пороге он немного замешкался, не совсем понимая, зачем он пришел туда. Его взгляд упал на новый сертификат, лежащий на письменном столе и ждущий, когда его оформят в рамку и повесят на стену. Вот уже второй год подряд его удостаивали чести быть президентом Клуба Галена [10]10
Гален – второй по величине, после Гиппократа, врач античности.
[Закрыть]. Когда в прошлую субботу, на июньском собрании тайного элитного клуба, в который входило всего двадцать членов, Джонасу вручили этот сертификат, он преисполнился чувством гордости и буквально потерял дар речи.
Однако уже на следующий день, как это всегда и бывает с такими кратковременными моментами триумфа, эйфория от оказанной ему чести прошла. В конце концов, он был одним из основателей Клуба Галена, инициатором ограничения состава клуба до двадцати человек, гарантом того, что за все годы существования клуба его членами становились только самые почтенные и достойные врачи.
Поэтому они избрали его президентом во второй раз. Восседать во главе стола на ежемесячных собраниях клуба – Пиррова победа, по сути дела.
Он перевел взгляд на занимающие всю стену полки с книгами и журналами. Что-то не давало ему покоя, и это что-то было где-то здесь, в одном из этих журналов, в котором он когда-то прочитал о том деле в Англии.
Едва слыша крики молодежи, которые внезапно наполнили дом, Джонас подошел к стене с полками и просмотрел сначала корешки книг, затем кипы журналов. Читая заголовки, он начал понемногу, фрагмент за фрагментом, вспоминать и другие обстоятельства того загадочного дела.
В Лондоне незамужняя женщина родила дочь. Она настаивала на том, что никогда не была в постели с мужчиной. Врачи подняли ее на смех.
Однако генетик – как там ее звали? – решила проверить ее заявление. Сделала несколько анализов крови ребенка, пересадку кожи. Провела несколько простых и не заслуживающих безапелляционного доверия хромосомных тестов. И пришла к заключению, что…
Джонас закрыл глаза. К какому же заключению она пришла?
– Дорогой?
Он резко обернулся. Пенни, волосы которой теперь были уложены в идеальную пышную прическу, стояла в дверном проходе.
– Ужин на столе! – сказала она с улыбкой и тут же удалилась, стуча по полу танкетками.
Джонас постоял еще секунду, затем подошел к стоявшему на столе телефону. Вечер среды. Кто знает, дома Берни или нет. Берни был дома, он сказал, что зайдет к нему после ужина. Глядя на бифштексы, брюссельскую капусту и фруктовый салат, Джонас продолжал думать о проблеме Мак-Фарлендов. После звонка своему лучшему другу, врачу-генетику, Джонас Вэйд простоял несколько минут возле телефона, отчаянно пытаясь вспомнить, где он читал ту статью, затем, так и не вспомнив, отправился ужинать.
Кортни и Брэд вместе со своими друзьями, которых они пригласили на ужин, оживленно обсуждали за столом серьезную проблему – куда пойти смотреть кино. Когда Кармелита принесла десерт – клубнику в сахаре, – Вэйд сбросил с себя отчужденность и попытался уделить внимание семье и гостям. Глядя нежно на Кортни, юную непорочную копию Пенни, он поставил себя на место Теда Мак-Фарленда, который несколькими часами ранее с серым лицом и несчастным видом сидел в его кабинете, и поблагодарил Бога за то, что у него никогда не было серьезных проблем с Кортни. Три года назад они пережили короткую фазу недопонимания: когда ей было пятнадцать, она связалась с дурной компанией. Кожаные куртки, сотрясение дома от рок-музыки, волосы-сосульки с вставленными в них безобразными булавками, демонстративное лопание пузырей жвачки и дерзости в ответ на замечания Пенни. Джонас вытащил Кортни из этой компании и, использовав свое влияние, перевел ее в недавно открывшуюся престижную школу. Сейчас она изучает драматическое искусство и учится на сплошные пятерки. Пройдет еще немного времени, и она встретит молодого человека, за которого захочет выйти замуж, такого как друг Брэда Том – веселого студента экономического отделения, который, вне всякого сомнения, найдет свою дорогу в жизни. Потом Брэд перейдет из Калифорнийского университета в Стэндфордский юридический университет, где когда-то учился его дед, станет, как он мечтает, адвокатом, женится на девушке наподобие Кортни и осядет где-нибудь неподалеку. Джонас и Пенни в конце концов останутся жить в доме одни, и жизнь потечет размеренно и спокойно.
Джонас Вэйд опустил глаза на стоявшую перед ним клубнику. И тут где-то в глубине его сознания раздался голос.
Берни пришел, когда Кармелита убирала со стола посуду, а Пенни была в своей мастерской и натягивала на раму холст для нового ковра. Дети, просочившись через переднюю дверь, начали играть в мини-гольф, поэтому Джонас и его друг смогли поговорить в тихой и спокойной обстановке. Налив себе выпивку, мужчины устроились в полутемном, уютном кабинете Джонаса и начали обсуждать увеличивающиеся с каждым днем беспорядки на юге, выражая особое беспокойство по поводу действий губернатора Уоллиса, когда федеральные войска захватили Алабамский университет. Затем, немного расслабившись, они перешли на обсуждение местных новостей, а именно: сможет ли новая бесплатная автострада разгрузить забитую главную магистраль? Наконец Джонас перевел разговор на интересовавшую его тему. Берни Шварц, низенький, упитанный, лысеющий сорокачетырехлетний генетик, работавший в Калифорнийском университете, слушал рассказ своего друга с большим интересом. Их объединяла не только любовь к гольфу, в который они играли в загородном клубе по субботним утрам. Джонас и Берни были очень похожими – оба обладали пытливым умом и тягой к знаниям и всегда были готовы принять участие в интересной дискуссии. Несколько лет назад Джонас попытался сделать Берни членом Клуба Галена, однако правило, установленное когда-то им самим, – принимать в члены клуба только врачей, – помешало ему осуществить желание. Поэтому они встречались раз в неделю за выпивкой или, что было гораздо реже, за ужином, вдали от жен и детей, спорили или соглашались в зависимости от обсуждаемой темы. Джонас рассказал своему другу о Марии Мак-Фарленд.
– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил он Берни.
– Я? Ты хочешь знать мое мнение? Ты врач, Джонас, я всего лишь скромный провинциальный генетик, – ответил Берни Шварц.
– И все же каково твое мнение, Берни?
– Ну, ладно. Она либо лжет, выгораживая мальчишку, либо на самом деле забыла о своем сексуальном приключении. Я бы послал ее к психиатру.
Джонас на мгновение задумался, глядя на стакан.
– Берни, чем вы занимаетесь сейчас в лаборатории?
Густые серебристые брови Берни изогнулись дугой.
– Мы работаем над компонентами нуклеотидов и синтезом ДНК. В частности, катализируем аденозинтрифосфат в аминокислоты. А что?
– Ты можешь рассказать мне о партеногенезе?
– О партеногенезе? Ну, это означает преобразование яйца в зародыш без участия спермы. Проще говоря, непорочное зачатие. А что?
– Я знаю, что это слово означает, Берни. Мне нужно, чтобы ты просветил меня насчет того, как этот феномен происходит в природе.
– Я так полагаю тебя интересуют животные, а не растения. Хорошо… – Он пожал пухлыми плечами. – Насколько я знаю, это происходит естественным путем у некоторых видов низших животных, например у гуппи. Есть также одна разновидность ящериц, где все особи женского пола – особей мужского пола там нет вообще – способны к саморазмножению. Некоторые лягушки, возможно…
– Берни выше, Берни.
– Выше? Дай мне подумать, некоторые фермеры прибегают к помощи партеногенеза в разведении отдельных видов индеек, чтобы улучшить породу, я так думаю…
– Берни, меня не интересует рукотворный партеногенез, я говорю о самопроизвольном партеногенезе.
Берни сфокусировал взгляд своих маленьких цепких глаз на друге.
– Самопроизвольный, или естественный, партеногенез происходит только у низших животных, Джонас.
– А у млекопитающих?
– Млекопитающих? Никогда не слышал, чтобы партеногенез происходил в естественных условиях у млекопитающих. – Его крошечные глазки сузились. – Подожди минутку. Ты же не думаешь, что эта девчонка…
– Я где-то слышал или читал об опытах на мышах. Ты что-нибудь слышал об этом?
– Опытах на мышах… – Лицо Берни помрачнело. – Это было несколько лет назад, Джонас, однако этот партеногенез не являлся самопроизвольным, он был тщательно срежиссирован лаборантами. – Он задумчиво почесал подбородок. – О партеногенезе у млекопитающих много говорили и говорят, однако этому не придают большого значения. Бог мой, где же я недавно об этом читал? В одном из моих этих одноразовых периодических журналов – они изучают ту породу индеек…
– Тогда расскажи мне об индейках.
– Хорошо. Дай мне подумать. Это было в Мэриленде, в местечке под названием Белцвилль. Некоторые фермеры, занимающиеся разведением индюков, заметили, что развитие эмбриона во многих неоплодотворенных яйцах начиналось само по себе. И хотя в большинстве случаев развитие прекращалось до того, как эмбрион был полностью сформирован, кажется, один из шести достигал зрелости и вылуплялся. За этим последовал ряд опытов: пытались скрестить эту «безотцовщину» – индеек, полученных путем партеногенеза, с индюками, чьи дочери произвели на свет эти самооплодотворяющиеся яйца. Вскоре фермеры получили индюшат, которые несли яйца, без какого-либо участия индюков.
– Не понимаю, как такое возможно.
Берни пожал плечами.
– Насколько я помню, в клетках этих партеногенетических птиц содержалось по диплоидному, или двойному, набору хромосом, что было для них абсолютно нормальным явлением.
– Как такое может быть?
– Вероятно, хромосомы неоплодотворенных яйцеклеток просто-напросто удваивались.
Джонас вертел в руке стакан, наблюдая за вращением по кругу его содержимого.
– Они знают, что вызывало развитие эмбриона в неоплодотворенных яйцеклетках?
Берни на секунду задумался.
– Точно не помню, но думаю, что они это так и не выяснили. – Он допил остатки виски и снова, в свойственной ему манере, пожал плечами. – Об этом мало что известно, Джонас. Спроси любого человека на улице, что такое партеногенез, и он тебе не ответит. Если помнишь, несколько лет назад некая Спюрвэй учинила большой переполох, и в течение нескольких месяцев все генетики мира, затаив дыхание, следили за Лондоном, однако на том все и заглохло.
Джонас ударил кулаком в ладонь.
– Точно! Спюрвэй! Доктор Хелен Спюрвэй! – Он вскочил на ноги и быстрым шагом подошел к книжным полкам. – Я читал о ней в каком-то журнале…
– Это было восемь лет назад, Джонас, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом.
– Черт.
Доктор Вэйд провел пальцем по корешкам свежих научных изданий. Он вспомнил свое расписание на завтра: утром у него операция, а днем он относительно свободен – пациентов нет; можно сходить в университетскую библиотеку.
– Джонас, – до его сознания долетел тихий голос Берни, – тебя еще интересует мое мнение?
– Конечно.
– Отправь ее к психиатру.
Джонас Вэйд тяжело вздохнул и отвернулся от полки с журналами.
– Думаю, ты прав. Сегодня днем я порекомендовал ее родителям обратиться за помощью к психиатру, но они наотрез отказались. По словам матери девочки, их священник – это все, что им нужно.
– Н-н да.
– Такова их точка зрения, Берни. Как бы там ни было, если они снова поинтересуются моим мнением, я буду настаивать на визите к психиатру. А пока мне нужно выяснить, что заставляет этих индеек плодиться.
