Текст книги "Дом обреченных"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Если вы об этом не знали, то лишь потому, что никто не думал, что имеет смысл прочесть его вам. В конце концов, никто не ожидал, что ваш отец может умереть, не оставив завещания.
– Сэр Джон, кажется, ожидал, – прорычал Тео, тщательно изучая бумагу.
– Вы можете изучать ее, сколько хотите, сэр, но я уверяю вас, что она в полном порядке. Здесь есть дата и оттиск моей личной печати.
Теодор перечитал еще раз, затем медленно положил бумагу на стол. Взгляд, который он затем обратил на Колина, был таким недобрым и полным ненависти, что напугал меня.
– Ты, ты – ублюдок, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Ты все это знал с самого начала! Ты сделал это, настроив моего деда против нас, пока нас не было здесь. Но этот номер не пройдет!
Колин поднялся в полный рост. Высокий и прямой, немного выше Тео, он казался спокойным.
– Уверяю вас, сэр, я ничего об этом не знал.
– Вы знали! – выпалил Теодор. – Вы, с вашей подлой и смотрящей сквозь пальцы…
– Довольно! – раздался внезапно голос. Мы все повернулись к камину и только теперь заметили, что в комнате находится шестая персона. Скрытая за скамеечкой, спиной к нам сидела бабушка Абигайль.
Пользуясь своей безграничной властью, она была способна остановить столкновение между Колином и Теодором. Костлявыми пальцами она вцепилась в ручки кресла и поднялась на неустойчивые ноги. Бабушка была высокой и худой. Ее черное шелковое одеяние висело на ней, как на скелете, ее юбка была широкой, на старомодных обручах. Пушистые седые волосы резко контрастировали с ее жесткими черными глазами, которые излучали деспотизм и устрашали нас всех.
– Мистер Хортон говорит правду, – сказала она глубоким зычным голосом. – Я присутствовала при том, когда мой супруг сэр Джон вносил это изменение. При чтении его завещания десять лет назад вы все узнали, что он оставил все своему единственному оставшемуся в живых сыну Генри. Но он также добавил и приложение, которое должно было рассматривать возможность, если Генри не оставит завещания… учитывая внезапность того, как умирают Пембертоны… Ну вот, так и случилось, это всегда было желанием сэра Джона, чтобы контроль за поместьем перешел к сыну Ричарда, а не Генри. Он всегда желал, чтобы его наследником стал Колин. Теперь это случилось.
Ее голос был холоден и безличен, не выдавая ее собственного мнения. Одобряла бабушка выбор сэром Джоном наследника или нет, она этого не показывала.
– Это проклятое семейство. Оно никогда не должно продолжаться. От этого умер мой муж и трое моих сыновей. Теперь от этого умрут двое моих оставшихся внуков.
Если она пыталась вызвать у нас сочувствие, ей это не удалось, поскольку ее голос без тепла, ее манера без эмоций никак не способствовали проявлению жалости. Вместо этого мы изумлялись ее стоицизму, ее хладнокровному поведению после потери своего последнего сына. Если она и была скорбящей матерью, этого не было заметно.
– Мы должны уважать волю сэра Джона, – безапелляционно объявила она. Затем ее маленькие черные глазки блеснули на Колина. Была ли это злоба? Ненависть? Или, возможно, триумф?
Затем бабушка взглянула на адвоката.
– Мистер Хортон?
Адвокат прочистил горло.
– По той или иной причине, Генри Пембертон не счел нужным оставлять завещание. Или, возможно, это была ошибка, недосмотр. Как бы то ни было, это нередко для человека – оставлять такие вещи на последнюю минуту, когда во многих случаях судьба выступает как чрезвычайно несвоевременный незваный гость. Как я говорил, обычно такие дела передаются в суд, но в вашем конкретном случае в этом нет необходимости. То, что произошло, совершенно законно. Итак, – он снова прочистил горло, – сэр Джон Пембертон также обеспечил средствами к существованию членов семьи Пембертон женского пола, что означает, что им будет предоставлена забота и комфорт, которого они так желают, на столь долгое время, пока они проживают под этой крышей. В случае, если любая женщина из рода Пембертонов пожелает покинуть Херст, то ее содержание и поддержка немедленно прекращаются.
Стук спиц Марты на мгновение остановился, внезапно сделав комнату неуютно безмолвной. Затем, не меняя выражения или позы, она вновь продолжила вязать.
– Это все, джентльмены. Копия завещания здесь, для вашего рассмотрения. Если мистер Колин Пембертон выделит день на следующей неделе и посетит мой офис, я проинформирую его о делах и имуществе семейства. Есть ли вопросы?
– Никаких вопросов, – резким голосом заявила бабушка. Она вновь обвела нас всех своим твердым взглядом, жестко сжав рот, затем развернулась и покинула комнату.
Я поднялась с кресла, когда она прошествовала мимо меня, и Марта тоже собрала все, что было у нее под рукой, и встала. Лишь Анна оставалась сидеть – Анна, которая, казалось, не слышала ни единого слова.
Когда массивные дубовые двери закрылись за Гертрудой, которая была рядом, сопровождая бабушку, я почувствовала, как атмосфера вдруг изменилась, накалилась. Колин и Тео зло смотрели друг на друга, Тео – с отвращением, Колин – с негодованием.
– Я скажу вам, сэр, завещание было, – ровно сказал Теодор.
– Возможно, оно и было. Я не имею к этому никакого отношения. Мистер Хортон о нем не знает…
– Я не осведомлен о завещании, написанном Генри Пембертоном, – заметил проныра за столом.
– Но ведь есть возможности! – выпалил Теодор. Он беспокоил меня; я не ожидала такой вспышки ярости. – Я привлеку своего адвоката, сэр, и направлю дело в суд. Здесь действует право первородства, кузен…
– Простите меня, мистер Пембертон, но в этом случае, я думаю, вы обнаружите…
– Я думаю, мистер Хортон, что на сегодняшний вечер ваши обязанности выполнены. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах.
Мистер Хортон встал, став ненамного выше ростом, но его глазки были узкими и умными.
– Как новому хозяину Пембертон Херста, сэр, это решать мистеру Колину.
Глаза Тео пылали, как огненные шары, вены на его шее вздулись, лицо побагровело.
– Он пока еще не хозяин Пембертон Херста! Нет, пока я могу этому воспрепятствовать!
Если бы я могла высказаться, то сейчас бы это сделала, но этот вопрос был в руках мужчин.
– Ну, Тео, в самом деле… – начал Колин с бледным и смущенным лицом. – Я понятия не имел…
– Вы, сэр, осел эдакий!
– Я не позволю оскорблять меня в моем собственном доме!
– Пока еще не в вашем, Колин Пембертон, до тех пор, пока я жив.
Пока продолжалась перебранка, моя голова начала пульсировать. «Это, должно быть, из-за выпитого за обедом вина, – подумала я, – слишком много выпила, а теперь еще эта ссора. Это уж чересчур».
Я извинилась, покидая комнату, чего двое мужчин, казалось, даже не заметили, погруженные в свои ожесточенные дебаты. Меня огорчало то, что они так ссорятся, хотя еще даже не предано земле тело дяди Генри, но я не имела ни склонности, ни смелости вмешиваться.
Возвращение в мою комнату казалось вечным. Я вспомнила лицо моего бедного дяди прошлой ночью, его глаза безумца и перекошенный рот. Представились безграничные страдания, предшествовавшие смерти, – головные боли, тошнота и рвота, жестокие боли в животе, бред и судороги. И я задалась вопросом, когда же придет мое время.
В своей комнате я искала отдыха у камина, опустившись в кресло и вытянув ноги. По окнам струились потоки дождя. Головная боль усиливалась, став тяжелее, чем когда-либо раньше, и до такой степени, что вызвала боли в желудке. Я приняла двойную дозу лауданума, думая, что мое недомогание вызвано чрезмерным напряжением. Дальний уголок моей памяти вновь кололо напоминание: Томас Уиллис. Я решила лечь в постель. Лекарство успокоило меня, немного освободив мой ум и наполнив характерной эйфорией. Только лежа в постели, под одеялом, я взяла книгу доктора Кэдуоллдера, и оставила лежать ее у себя на груди, в надежде, что, заглянув в нее, я внезапно вспомню свой сон. Но вместо сна другое воспоминание всплыло в моем притупленном опиумом сознании: разговор с доктором Янгом три ночи назад.
«Читали ли вы книгу Томаса Уиллиса?» – помню, спросила я. А его ответ был: «Томас Уиллис? Он жил много лет назад. Я читал его труды, когда был студентом-медиком».
Даже в своем полусонном состоянии я поняла, что подошла близко к ответу. Открыв теперь книгу, я изучала слова, когда-то давно написанные доктором Уиллисом: «Описав природу чумных… лихорадок, называемых смертоносными и злокачественными… более точно называемыми чумными лихорадками…»
Что же здесь так задело меня? Что-то в этой книге меня беспокоило, и осознала я это только во сне.
Мне снова пришли на ум слова доктора Янга: «Томас Уиллис, насколько я помню, писал нудные суждения, рисовал приблизительные анатомические диаграммы и имел отвратительную орфографию!»
Мои глаза пробежали по важной странице, которая начиналась со слов: «Когда эта лихорадка только начинается…» – прочла всю страницу, вернулась к началу и перечитала ее снова. Потом я остановилась. Ближе к концу первой страницы была фраза: «Сэр Джеффри страдал от той же напасти, как и его сын, который теперь страдал от симптомов лихорадки…»
Я с недоумением уставилась в текст. Слово «лихорадка» было написано неправильно не с точки зрения современного языка, но для Томаса Уиллиса и его века.
Я перевернула страницу и прочла последнюю строчку: «…Болезнь мозга (или Пембертаунская лихорадка) не поддается практическому излечению».
Снова «лихорадка» было написано неправильно.
Вот о чем был мой сон. Теперь я его вспомнила. В своем сне я осознала несоответствие в написании, во всем разделе о Пембертонах, и это меня обеспокоило. Хотя теперь, уставившись на неправильно написанные слова и думая о своем сне, я не понимала, почему это должно было так задеть меня. В конце концов, люди в любом веке делают ошибки, и, конечно, издатели их не заметили. Я положила книгу на ночной столик и погасила лампу. Свернувшись под одеялом, слушая, как дождь барабанит в окна, я уставилась на очертания книги в темноте. «Однако, – подумала я, погружаясь в сон, – вреда не будет, если показать ее завтра доктору Янгу».
Было принято, что женщины из благородного общества не присутствуют на похоронах, но этот обычай изменился, и смелые и более свободные от предрассудков женщины предпочитали присутствовать. К моему удивлению, тетя Анна оказалась из таких, хотя я считала, что она действует так не из социального протеста, но, скорее, из глубокой скорби, которая подвигнула ее провести последние мгновения с ее покойным мужем. Марта и я не пошли, она – большей частью из-за того, чтобы не выходить в сырую погоду и вязать у огня, а я – потому, что твердо считала присутствие на похоронах не принятым. Эдвард, доктор Хэррад и несколько друзей провожали мою мать к ее могиле, пока я горевала одна дома. Есть некоторые вещи, которые леди никогда не делают, такие, как, например, игра в теннис или курение, хотя в любом обществе были немногие, кто считал, что уравнивание себя с мужчинами – прогрессивная реформа. Так что тетя Анна, Тео и Колин сели в карету, запряженную четверкой, а мы с Мартой остались дома.
После завтрака стали заявлять о себе небольшие признаки головной боли, но доза лауданума с этим справилась. Потом я попыталась читать, но не смогла сосредоточиться, не сумела усидеть и за фортепиано. Опять книга Томаса Уиллиса… Я продолжала ломать голову, размышлять над этой ошибкой во время легкого обеда в моей комнате, когда изучала корешки книг, выбирая что-нибудь почитать, когда перебирала ноты.
К часу дня тетя Анна и мои кузены еще не вернулись с похорон, и я решила совершить свою обычную прогулку. Вспомнив, где, по словам доктора Янга, он живет, я отправилась в том направлении, крепко зажав под рукой книгу Томаса Уиллиса.
Айви Фарм, проданную шесть лет назад человеком, который потерял свою жену и двух дочерей во время эпидемии скарлатины, было нетрудно найти после двух часов бодрой прогулки. Я предпочла бы взять легкий экипаж, но решила не вызывать подозрений. По некоторым причинам я не хотела, чтобы моя семья знала о цели моей прогулки. Кроме того, меня одолевали сомнения, поскольку не в моих правилах являться без сопровождения в дом к джентльмену. Конечно, можно этим пренебречь, учитывая тот факт, что джентльмен – доктор с превосходной репутацией, намного старше меня и, несомненно, имеет домоправительницу. Итак, здесь была необходимость в конфиденциальности, хотя я не была уверена, почему.
Из трубы поднимался столб серого дыма, признак жизни, который указывал, что хозяин должен быть дома. В здании горели огни, окна его фасада, вероятно, были окнами кабинета или гостиной. Надо пройти по грязной дороге… Как известно, лишь дамы полусвета посещают джентльменов без сопровождения. Но у меня было важное дело. Я нуждалась в лаудануме – головные боли упорно продолжались, и все еще оставалась эта загадка с книгой Томаса Уиллиса.
К моему огромному облегчению, у двери мне ответила толстенькая старушка, в белоснежном переднике и чепце на седой голове. Она рассмотрела меня с беззастенчивым удивлением, когда стало очевидно, что я явилась одна.
– Вы больны? – спросила она, оставляя меня стоять на пороге.
– Нет. Доктор дома? – спросила я в третий раз.
Она взглянула на мой живот, ища признаки беременности. Итак, женщина была повивальной бабкой.
– Он вас ждет?
– Не думаю. Я его друг, из Пембертон Херста и…
Меня остановило выражение ее лица. Да, я была из дома ужаса, предмета множества историй о множестве случающихся там дьявольских дел. О чем слышало это бедное создание – что мы едим детей?
Я была спасена от очередной неловкости появлением у двери самого доктора Янга, который внезапно возник за ее спиной.
– Добрый день, Лейла. Какая приятная неожиданность! Зашли навестить меня, не так ли?
Толстуха недовольно отступила в сторону и продолжала с подозрением глазеть на меня. Разве я не должна была быть дома, оплакивая смерть очередного Пембертона, небольшой, впрочем, утраты для мира.
– Миссис Финнеган, время пить чай. Не могли бы вы накрыть нам в гостиной?
Я была благодарна, когда она, вперевалку удалилась, поскольку женщина бесцеремонно меня разглядывала, демонстрируя выражением лица все свои впечатления. Доктор Янг принял мой плащ и шляпку и, повесив их, начал расспрашивать о моем здоровье.
– У меня снова головные боли, доктор Янг, и кончился лауданум.
– Понимаю. – Он оглядел меня с некоторым беспокойством.
– Это все из-за событий, сэр, – смерть дяди Генри, случившаяся прошлой ночью, теперь – похороны и такая жуткая погода…
– Да, конечно. – Он повел меня из маленького холла в очень уютную гостиную, безупречно чистую и со вкусом обставленную. – А там, – он указал на дверь, – моя комната для осмотров и приемная. Вниз по лестнице, под кухней, моя лаборатория, где, как верит миссис Финнеган, я сотрудничаю с дьяволом.
Я усмехнулась. Мы сели. Доктор Янг был прекрасно одет в хорошо пригнанный серый двубортный сюртук и черные брюки, рубашка и галстук были безупречно белыми, его окружал легкий аромат сигар.
– Я рад, что вы пришли, Лейла. Для ушей старика было такой радостью вновь услышать имя Оливера Хэррада. Вчера, вернувшись из Херста домой, я наконец отправил ему письмо. Старые друзья, близкие друзья не должны терять друг друга из-за расстояний.
Пока он говорил, его глаза сияли счастьем, и я была рада, что смогла сделать такую малость для этого доброго человека.
– Вижу, вы принесли книгу. Ах, да, доктор Кэдуоллдер из Оксфорда, тысяча восемьсот двадцать второй. И это старина Том, собственной персоной.
Мы посмотрели на лицо давно умершего исследователя Уиллиса.
– Да, я уверен, что у меня где-то есть его экземпляр. Не было времени взглянуть.
– Есть только одна страница, на которую, мне хотелось бы, чтобы вы взглянули, сэр. Это не займет много времени.
Я пролистала страницы, пока мы не дошли до нужной, и я ждала, крепко стиснув ладони, пока он молча читал. Прочитав, доктор Янг взглянул на меня, на его лице застыла озабоченность.
– Теперь я понимаю, Лейла, почему вы решили, что для меня важно это знать. Здесь доказательство опухоли Пембертонов и к тому же задокументированное одним из наиболее уважаемых ученых. Это очень поучительно. Впечатляет.
– А вы не заметили еще кое-чего, сэр?
– Еще кое-чего? Вроде отвратительной орфографии?
– Нет, я имею в виду другое… – Я взяла книгу и указала на два разных написания слова «лихорадка».
Он перестал смеяться.
– Что вы думаете по этому поводу? – спросила я.
– Что я думаю? – доктор Янг пожал плечами. – Ошибки типографии, мне так кажется. Несколько необычно для научных трудов. Возможно, это опечатки времен Тома Уиллиса, а новые издатели… ну… Мортимер и сыновья, просто перенесли их, как они были. В этом нет ничего необычного. Печатное дело семнадцатого века было не таким, как сегодня. В чем дело, Лейла, вы выглядите озабоченной?
– Не знаю, доктор Янг, я не могу этого объяснить. Как предчувствие или что-то в этом роде. Думаю, я просто глупая. Не могли бы вы посмотреть ваш экземпляр?
Его брови поднялись.
– Мой экземпляр? Разумеется, если вам угодно. Мне понадобится немного времени, чтобы отыскать его… А вот и миссис Финнеган с чаем!
Я попыталась приветливо улыбнуться подозрительной старухе, но она оставалась суровой. Ее неодобрение было бы еще терпимым, если бы не было смешано с темным суеверием. Все же, сидя у гудящего камина, в компании с этим приятным джентльменом, попивая превосходный английский чай, в то время, как за окном лил дождь, я действительно расслабилась. Среди его холостяцкого беспорядка и чистоплотности миссис Финнеган, мне удалось немного забыть о своих заботах по поводу книги Томаса Уиллиса.
– Так что вы, Лейла, кажется, говорили о завещании? Когда вошли…
– О, завещание дяди. Или, вернее, его отсутствие. Мистер Хортон сообщил нам всем прошлым вечером, что дядя Генри умер, не оставив завещания, и что мой дедушка, сэр Джон, на этот случай предусмотрел пункт в своем собственном завещании. Иначе, по словам мистера Хортона, вопрос об имуществе должен был рассматривать суд.
– Сэр Джон предусмотрел, вот как?
– Да, все так странно. Колин получает все, а Тео – ничего.
– Простите? – Он поставил свою чашку на стол и с глубоким недоумением взглянул на меня. – Вы сказали, все наследство получил Колин? Полностью?
– Да. Думаю, старший внук, Тео, имеет больше оснований, но сэр Джон, кажется, решил, что Колин – более подходящий человек. О, Тео был ужасно зол… – Я осеклась. – Что-то не так, доктор Янг?
– Я просто нахожу это поразительным. Да, в самом деле шок. – Он взял чашку и отпил из нее. – Учитывая…
– Учитывая что, сэр?
– Учитывая то, что Колин на самом деле вообще не из Пембертонов.
Глава 14
Стук моей чашки о блюдце вывел меня наконец из ступора.
– Что? – с глупым видом спросила я.
– А вы не знали? Когда ваш дядя Ричард женился на матери Колина, тот был еще совсем дитя. Около двух лет, мне кажется. Ричард Пембертон усыновил мальчика, так что все совершенно официально, и по закону Колин – член рода Пембертонов, но происходит он из другой семьи. О, как же их фамилия?
– Откуда вам все это известно, доктор Янг?
– Доктор Смит, помимо всего прочего, превосходно вел записи. Я располагаю историями всех семейств в радиусе двадцати миль от Ист Уимсли, включая все детали о Пембертонах. Если память мне не изменяет, брат вашего отца, Ричард, ввел в этот дом вдову, дайте вспомнить, в 1825 году. Она имела сына. Это и был маленький Колин. Доктор Смит был вызван вскоре после свадьбы, в связи с жалобами мадам Джейн на недомогание, что оказалось потом признаками беременности. В том году родилась Марта…
Доктор Янг продолжал говорить, но я слышала лишь удары своего сердца, отдающиеся эхом (в этом я была уверена!) от каждой стены коттеджа.
– Лейла? Мисс Пембертон?
Я пару раз моргнула.
– О, простите, я задумалась.
Да… Было о чем задуматься. Например, почему Колин никогда не говорил мне, что он – не Пембертон и поэтому не подвержен проклятию? И теперь я понимала, почему Тео так взбесился из-за наследства. И этим объяснялось, то, почему Колин не похож на всех нас.
– Я вижу, это действительно новость для вас. Но, Лейла, на вас просто лица нет. Почему это вас так огорчило?
«Потому что я влюблена в Колина, – кричал мой ум, – и то, что он не рассказал мне этого, было, как если бы он солгал мне».
– Это не огорчило меня, доктор Янг. Я просто потеряла самообладание. Я думала, что Колин – мой кузен, кровный родственник. Конечно же, он свободен от болезни Пембертонов.
– Да, он свободен. И, кстати, – доктор Янг поставил свою пустую чашку и энергично поднялся на ноги, – может быть, теперь взглянем на мой экземпляр Кэдуоллдера?
Проницательный человек, он предпринял эту затею, заметив, что я выбита из колеи, и я была благодарна ему. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Колин – не один из нас…
Доктор Янг вышел всего на минуту, или мне это показалось минутой, но могло быть и дольше, учитывая мою рассеянность. Я очнулась, почувствовав, что он снова сидит на софе и я вижу в его руках знакомую книгу. На секунду я хотела забыть Колина.
– Теперь давайте посмотрим, это была страница… – Он заглянул в мою книгу и начал листать свою. – Вот оно. О, нет, минуточку. Не та.
Я краем глаза видела мелькающие белые страницы, но передо мной было лицо, непохожее на мое, нос и подбородок не такой, как у Пембертонов. Я представляла, как была бы счастлива, будучи свободной от рока…
– Подождите минутку, – слышала я. – Что это такое? Номера страниц совпадают, а текст – нет.
– Простите? – Я прогнала наваждение и обратила к нему свое внимание. – У вас те же самые ошибки?
– Или другие. Загляните в вашу книгу, Лейла. Прочтите страницу, предшествующую разделу о Пембертонах.
– Очень хорошо: «Единственным потогонным средством может быть порошок из шкуры жабы, хорошенько растертый с солью…»
– Достаточно. Здесь мы едины. Теперь прочтите сверху на противоположной странице.
Я почувствовала, что хмурюсь. «Эти лихорадки отличаются от обеих чумных и друг от друга по степени, хотя по своей природе они обладают такой же силой». Я остановилась и взглянула на доктора Янга. У него было выражение, какого я никогда раньше не видела.
– В чем дело?
Не говоря ни слова, он протянул мне свой том, открытый на той же самой странице, что и мой. Я посмотрела на него, прочитав первые несколько строк. Они были другими.
– Я не понимаю.
– Я тоже. Лейла, передайте мне, пожалуйста, вашу книгу.
На коленях у доктора Янга лежали раскрытыми обе книги, так, чтобы страницы находились рядом. Страницы слева совпадали полностью, однако страницы справа те, где было про Пембертонов, не совпадали. На самом деле лишь одна копия содержала этот обстоятельный материал – моя.
– Но ведь номера страниц совпадают, – сказала я, озадаченная. – Что же случилось? Я не понимаю.
Доктор Янг взял мою книгу и поднес ее близко к своим глазам, повертел в руках и тщательно осмотрел переплет. Внезапно свет озарил его лицо.
– Вот оно, в чем дело, Лейла!
– Что?
– Это поддельная страница. Видите? Кто-то очень тщательно удалил страницу оригинала, которую мы можем прочесть в моем экземпляре, и заменил ее подделкой. Когда мы переворачиваем страницу о Пембертонах, мы видим, что в обеих книгах на следующем листе продолжается одинаковый текст. Иными словами, настоящая страница изъята и заменена другой.
– Я не понимаю. – Но, странным образом, я понимала. Теперь сон вернулся ко мне полностью. На уровне подсознания я почувствовала обман. Теперь объяснялось, почему книга Тома Уиллиса так меня беспокоила.
– Кто-то внес изменения в эту книгу, чтобы создать болезнь Пембертонов.
– Создать ее? – воскликнула я самым неженственным образом. – Вы имеете в виду, что она никогда не существовала? Что опухоли не было?
– На самом деле Томас Уиллис никогда не писал о ней.
– Доктор Янг…
– Взгляните сюда, Лейла, прошивка переплета кажется слегка разной. То, что страница подложная, вне всякого сомнения, взгляд под моим микроскопом, чтобы сравнить обе, может дать нам последнее доказательство. Однако меня не столько волнует факт, как это было сделано, но то, зачем это было сделано.
– Зачем? – Мой голос был слаб и тих. Два мощных потрясения за пять минут.
– Что это может быть, по-вашему, Лейла? Вы думаете о том же, что и я?
– Я вообще ни о чем не думаю, доктор Янг…
– Тогда я осмелюсь предположить, если вы позволите. Этот фальшивый фрагмент, должно быть, изготовлен с целью доказать болезнь Пембертонов.
– Фальшивый? Значит, никакой опухоли не существует? Но почему? Почему кто-то сотворил такую вещь? Я не могу этого понять, доктор Янг.
– А почему бы нет? У вас есть другое предположение?
Я закусила нижнюю губу, глядя на две книги. Было ясно при первом же взгляде на нее, что страница, о которой шла речь, – подделка. Было также очевидно, что некто потратил немало трудов, чтобы она выглядела так естественно, как только можно. Но зачем?
– У меня нет объяснений, сэр. Я просто в замешательстве.
– Вот и мне не слишком понятна суть дела. Как бы там ни было, тот, кто это сделал, был мастер своего дела, и действительно основательная персона. За исключением неправильного написания «feaver», ошибка, которую легко допустить, фальшивая страница – превосходная копия. Она следует литературному стилю Уиллиса, придерживается грамматики и орфографии того времени, даже шрифт и бумага полностью соответствуют. Некто, он или она, были полны решимости подвести добротный прочный фундамент под историю с опухолью и выбрали доктора Уиллиса своим проводником. Иными словами, неизвестный субъект по тем или иным причинам выдумал болезнь Пембертонов, а затем предпринял грандиозные усилия, чтобы изобрести свидетельство, которое могло бы убедить также и других.
– Но это все так нелепо! Если то, о чем вы теоретизируете, правда, и это, в конце концов, не опухоль, тогда отчего умерли мой отец, и двоюродный дедушка Майкл, и сэр Джон? – Я на секунду прервалась, чтобы взглянуть на доктора Янга. Я видела, что та же самая мысль проходит через его сознание. – Тогда отчего же умер дядя Генри?
Его прозрачные голубые глаза, такие терпеливые и умные, могли только вернуть мой вопрошающий взгляд. Страница в книге была фальшивкой; значит, не могло ли и наследие Пембертонов оказаться фальшивым? И, если это так, тогда от чего умер дядя Генри?
– Моя милая, – сказал доктор Янг своим мягким, гибким голосом. Он был сдержанным и спокойным. – Позвольте мне прямо сейчас кое-что сделать. В моей лаборатории. Я должен ненадолго отлучиться.
– Да, конечно, но…
– Я потом все объясню, если найду истину. Если же нет, то вам придется уйти отсюда, все еще веря в опухоль. Вы с этим согласны, Лейла?
– Да.
– Я ненадолго, а вы можете позвонить миссис Финнеган, если что-нибудь понадобится.
Я неподвижно сидела на софе, наблюдая, как он уходит, его широкую спину и прямые плечи, его походку, такую молодую для человека его возраста. Мы были друзьями, он и я; я должна была доверять ему. А он был человек, излучавший уверенность, внушавший уважение и доверие. Что бы он ни собирался сейчас делать внизу, в своей таинственной лаборатории, и какой бы ответ он ни принес обратно, я безоговорочно его приму.
Дождь усилился, и миссис Финнеган пришлось много раз подпитывать огонь в течение следующего часа, но я не замечала течения времени. Все, на чем я могла сконцентрироваться, был мой дорогой Колин. Колин с зелеными, цвета моря, глазами и волосами цвета красного дерева. Колин с его непостоянной натурой и непредсказуемыми настроениями. Как я любила его! Как я продолжала любить его! У Колина были основания не сообщать мне о себе, я была в этом уверена…
Не знаю, как долго доктор Янг простоял в дверях, прежде чем я заметила его, но, заметив, вздрогнула, поскольку он не издал ни звука. Затем, глядя на него, я встревожилась еще больше, поскольку вид его сильно изменился. Исчезли модный сюртук и галстук, рукава были засучены по локоть, на манер землекопа, а на жилете виднелись непонятные пятна. Но что испугало меня еще больше, больше, чем шокирующее состояние его костюма и внезапное появление в комнате, было выражение его лица. Белое, как полотно его рубашки, напряженное и натянутое, лицо доктора свидетельствовало о потрясении, о беспокойстве, о смятении. Все это заставило меня вскочить на ноги.
– Лейла… – неуверенно, раздумывая, начал он. – Пожалуйста, присядьте.
– Что случилось?
– Пожалуйста, я… – Он пересек комнату и взял меня за руки. Его прикосновение было ледяным. – Лейла, присядьте.
Мы сели рядом, наши ладони были крепко сжаты. Он начал говорить.
– Как вам известно, я приехал сюда, удалившись от дел и в то же время продолжая работать над своим излюбленным проектом, который заключается в поиске возможного лечения диабета. Несомненно, вы ничего не знаете о научных исследованиях, но достаточно сказать, что для тщательных изысканий и экспериментов требуются лаборатория, хорошее оборудование, химикаты и разные… другие предметы. Не хочется вызвать ваше отвращение, и, простите, если я это сделаю, но должен вам сказать. В исследованиях по поводу диабета мне требуется некоторый запас… – он замялся, – …крови для ряда необходимых экспериментов. С моими химикатами – о, это сложный процесс, Лейла! – я экспериментирую с нормальной кровью и кровью диабетиков. Снова прошу простить мою неделикатность, но вы увидите сейчас, почему это необходимо. Как я сказал, я проверяю свойства… – он снова сделал паузу, – крови как здоровых, так и диабетиков, в надежде распознать особенности и причины болезни, обнаружить путь правильного лечения диабета. Теперь мои сложности связаны с запасами крови. По новому закону в Англии я могу получать кровь от Джея и Барта, но она обычно поступает в плохом состоянии. Я пытаюсь найти пробы крови на месте, скажем, к примеру, у работников фабрики, когда лечу их дома в случае травм. Теперь, Лейла, когда ваш дядя умер, я обратился к вашей тетушке с просьбой взять небольшую пробу крови вашего дяди, чтобы сохранить ее и использовать позднее в моих занятиях как нормальную кровь.
Хотя я и пыталась сдержаться, но непроизвольно вздрогнула.
– Анна дала любезное согласие. Так в моей лаборатории, в эфирной камере, я держу пузырек с кровью Генри Пембертона. – Он замолчал.
– Пожалуйста, продолжайте, доктор Янг, – слышала я вдалеке свой голос, – я не собираюсь терять сознание.
– Очень хорошо. Когда мы говорили некоторое время назад, вы задали превосходный вопрос. От чего умер ваш дядя? Так у меня возникла мысль. Если бы я изучил каплю его крови под микроскопом или провел несколько тестов в своих колбах…
Я поднесла ладонь к своему холодному и влажному лбу.
– Пожалуйста, доктор Янг, скажите мне, что вы обнаружили?
