Текст книги "Встречи и разлуки"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я люблю Гарри.
Я так и знала, что любовь будет таким чудом, если я встречу человека, который нужен мне, которого я полюблю и который полюбит меня.
Гарри любит меня так же сильно, как и я его. Удивительно, что мне выпало такое счастье. Даже думать не хочется, что в мире есть кто-то еще, кроме Гарри.
На столике у моей постели гора записок и приглашений, но я не хочу никого видеть.
Прошло только пять дней с нашей встречи, но я просто не могу представить себе, как я жила без него и как я могла думать, что жизнь прекрасна, когда его в ней не было.
Он такой сильный и такой добрый, такой властный и в то же время нежный.
Вчера мы ездили за город. Гарри заехал за мной около семи.
Я едва успела принять ванну и переодеться в зеленое, как весенний мох, платье, как услышала гудок машины. Я сбежала вниз.
– Мы едем на пикник, Линда, – сказал он. – Настраивайся на деревенский лад!
Одна из особенностей Гарри в том, что он никогда не скажет «Здравствуй!», а всегда начинает так, будто мы продолжаем говорить. Мы ведем бесконечный непрекращающийся разговор.
Солнце уже село за Виндзорский замок, когда мы свернули на Мейденхед.
На все еще светлом небе рядом с бледной луной загорелась единственная звезда, и Гарри сказал, что это напоминает ему картину Артура Ракема.
– Кто такой Артур Ракем? – спросила я.
Он начал дразнить меня, называя «невеждой».
– А чего ты ожидал от дочери акробатки? – сказала я сердито, потому что больше всего боялась, что Гарри сочтет меня дурой.
– Живости и проворства, – ответил он, смеясь, и я тоже не удержалась от смеха.
Потом он рассказывал мне много всего интересного. Я всегда удивлялась, как он начитан, и понять не могла, откуда у него берется время на чтение, когда он ведет такую бурную жизнь.
Мы расположились на берегу реки. Вокруг никого не было, два белых лебедя подплыли к нам, выпрашивая кусочки хлеба.
Покончив с едой, мы лежали на подстилке и разговаривали. Сумерки сгущались, темнело, и наконец поднявшаяся луна залила серебристым светом окрестности, и засверкала волшебным блеском река.
Разговор иссяк. Мы замолчали. Вдруг Гарри сказал:
– Знаешь, через две недели я участвую в летном состязании.
Я замечталась, забыв обо всем, кроме своей любви к Гарри. Его голос заставил меня вздрогнуть, я резко поднялась и села:
– В каком состязании?
Я неделями не читала газет, потому что была так занята, что у меня просто не оставалось на это времени.
На этот раз Гарри не стал обвинять меня в невежестве. Он рассказал мне, что «Дейли Рокет» предлагает приз в десять тысяч фунтов летчику, который первым долетит до Монголии.
– Меня поддерживает один синдикат, и я обещал пилотировать их самолет, – добавил он.
– Это не опасно, Гарри? – спросила я. – Вдруг какая-нибудь катастрофа или что-то в этом роде…
– О нет, совершенно безопасно, – пожал он плечами. – Одно только меня беспокоит.
– Что? – спросила я.
– Я не могу жениться на тебе, пока не вернусь. Понимаешь, дело в страховке. Синдикат застраховал меня на случай неполадок с их самолетом, и мне пришлось дать слово, что у меня нет никаких финансовых обязательств, чтобы не было споров из-за денег, если я… ну… как-нибудь испорчу им самолет…
Он говорил небрежно, легкомысленным тоном, но я почувствовала, что за этой легкомысленностью скрывается что-то серьезное.
– Значит, опасность все-таки есть? Ты не хочешь лететь. Гарри, скажи мне правду, я должна знать.
– Никакой особой опасности, во всяком случае, ничего из ряда вон. Это даже проще, чем перелет в Америку. Если возникнут проблемы, всегда можно приземлиться. Обещаю тебе, дорогая, что не пойду на неоправданный риск теперь. Я только о тебе беспокоюсь… – Он замолчал.
– Если что-то случится? – закончила я за него. – Гарри, дорогой, я люблю тебя.
Он крепко обнял меня.
– Это правда, Линда? – спросил он, касаясь губами моих губ. – Ты, правда, любишь меня?
Я обвила руками его шею.
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал он.
– Я стану твоей женой, как только ты вернешься, но я люблю тебя сейчас.
– Нет, – сказал он, – я не могу сделать ничего, что повредило бы тебе, если вдруг…
– Не говори так, – перебила его я, – я бы не вынесла, если бы что-нибудь… случилось с тобой.
– Дорогая, будем благоразумны, у меня нет денег… чтобы оставить тебе.
Я знала, о чем он думает. Я могла забеременеть. А как было бы чудесно иметь его ребенка!
– Что же нам делать? Я должна быть с тобой, должна!
– Я готов каждую минуту повторять тебе, как я люблю тебя, – сказал Гарри. – Но ты станешь моей только тогда, когда мы поженимся. У меня старомодные взгляды, Линда.
– У меня тоже, – сказала я. – И у меня… никогда никого не было.
– Тебе нет необходимости говорить мне об этом.
Он снова обнял меня.
– Ты – чудо красоты, такая чистая и невинная. Ты – совершенство. То, что я всю жизнь искал и уже потерял было надежду найти! – Он приник к моим губам и целовал, пока у меня не захватило дыхание.
По дороге в Лондон Гарри вел машину одной рукой, другой обнимал меня за плечи.
Мы поднялись ко мне домой.
Как рада, что у меня такая миленькая квартирка, хотя будь это голый чердак, вряд ли бы что-то изменилось.
Я разделась, он обнял меня и все целовал, и целовал. Хотя я пошла бы на все, чего бы он ни пожелал, и иногда казалось, что оба мы сгорим в пламени пожиравшего нас огня, самообладание не изменило Гарри, он не потерял контроля над собой.
Я не понимаю, как можно смеяться и шутить, когда речь идет о любви. Это такое чудесное чувство, почти святое, и я не могу понять, как женщины терпят, когда его высмеивают светские шуты за коктейлями или красноносые клоуны в цирке.
Я так люблю Гарри, что убила бы всякого, кто посмел бы смеяться над нами.
Когда он уходил, уже рассвело, и он раздвинул шторы, чтобы посмотреть, как над каминными трубами встает солнце.
Потом он снова задернул их, подошел ко мне и нежно поцеловал.
– Спокойной ночи, любовь моя, засни, я позвоню тебе попозже.
Я протянула руки, чтобы задержать его, но он уже ушел, я только услышала, как мягко щелкнул дверной замок.
На подушке все еще ощущался запах его волос. Я уютно свернулась под одеялом…
Уже почти девять. Я только что проснулась. Нужно бежать в ателье.
Все мне кажется таким прекрасным и волшебным, как будто я видела это во сне. Но при мысли о Гарри горячая волна пробегает по моему телу, и я знаю, что это не сон, что он – настоящий, мой настоящий будущий муж!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Никогда не представляла, что море может быть настолько синим. Я думала, что только Средиземное море бывает таким, а мы в Девоншире.
Цвет моря напоминает мне одеяние Мадонны в монастырской часовне, а скалы маленького островка в устье реки темно-красные.
Это самое чудесное место, какое я когда-нибудь видела, только Гарри мог найти такое!
Мы называем нашу поездку «игрой в медовый месяц», и занятная пожилая супружеская пара, которая содержит маленькую гостиницу, где мы остановились, очень мило к нам относится, совсем как родные.
Никакая брачная церемония, соверши ее хоть священник, хоть ангел, не могла бы сделать нас счастливее.
Из наших окон видно море, на стенах висят в рамочках тексты из Библии или из молитвенника, вышитые шерстью и бисером, а единственное освещение – две свечи в массивных подсвечниках.
Все очень просто, очень чисто, и еда изумительная: каждое утро рыбаки приносят свежую рыбу и раков, а свиной пудинг старушка хозяйка готовит сама, и ветчина тоже домашняя.
Гарри пьет пиво из большой оловянной кружки, а я – сидр, который ударяет мне в голову сильнее, чем всякое шампанское и коктейли.
Мы очень счастливы, и, если бы мы смогли жить так после свадьбы, я ничего лучшего и не желала бы.
Большую часть дня мы проводим на пляже, подолгу плавая и плескаясь в воде, когда солнце слишком уж палит.
Представить себе не могу, что станется с моей кожей, когда я вернусь на работу. Но мне все равно, пусть что хотят, то и делают.
Когда я попросила отпуск на неделю, Канталуп сначала расфыркался, но мадам Жан рассказала ему о Бесси, и он с большим сочувствием согласился отпустить меня. Но так как я еще очень недолго работаю, никаких денег мне на время отсутствия не полагается.
Мне было неприятно воспользоваться Бесси как предлогом, но я уверена, что она бы ничего против не имела. Скорее, наоборот, была бы в восторге, что могла способствовать моему счастью.
Не знаю, как мы будем жить, когда поженимся, с пятью тысячами фунтов, конечно, если Гарри выиграет.
Он получит половину призового фонда, вторая по контракту достанется спонсорам. Я об этом раньше не думала. Оказывается, Гарри не так уж много зарабатывает. Но, если бы такая мысль мне пришла, я бы все равно решила, что у него много денег. Потому что он очень дорого одевается, у самого лучшего портного, и ездит на машине последней марки, правда, ему лишь дали ею попользоваться, для рекламы.
Вообще-то никакого дохода у него нет, он зарабатывает только своими полетами, а это очень немного. Но не может он ставить каждый день рекорды!
Между полетами ему едва хватает на жизнь. Кое-что он подрабатывает, рекламируя машины, разные детали и масла, но я знаю, что ему на себя не хватает, не говоря уже обо мне.
Конечно, ради него я бы сил не пожалела, и потом, мне совершенно безразлично, бедны мы или богаты, лишь бы быть вместе. Но все же меня это тревожит.
У нас не было бы денег на эту поездку, если бы я не заложила кольцо Пупсика. Бог весть, что я ему скажу теперь? Ведь я должна вернуть Пупсику кольцо и объяснить раз и навсегда, что ему не на что надеяться.
Ладно, как-нибудь улажу, когда Гарри уедет. Не хочу его сейчас волновать. Я сказала ему, что кольцо с сапфиром мое собственное, и мы получили за него семьдесят фунтов и еще пятнадцать за часы Гарри и его золотые запонки.
Конечно, в этой гостинице, которая, кстати, называется «Шлюп», нам много тратить не приходится. Жизнь здесь дешевая, и еда тоже, но мы все-таки стараемся слишком много себе не позволять, вот только бензину уходит прорва.
На поверку Гарри оказался таким же бедным, как и я. Его отец был школьным учителем в Уэльсе. Он из последних сил экономил, во всем себе отказывал, чтобы определить сына в частную школу, а когда Гарри уже заканчивал ее, он умер, не оставив сыну ни пенса, так как все свои сбережения перевел в пожизненную ренту.
Таким образом, в восемнадцать лет Гарри оказался без всяких средств. Единственное доставшееся ему благо – дорогое образование, которое, по его словам, готовит человека только к беспечному существованию прожигателя жизни.
Он устроился на автомобильный завод, увлекся гонками. Ему повезло, и он встретил влиятельных людей.
Когда он занялся авиацией, они им заинтересовались и предоставили возможность участвовать в соревнованиях – полет из Лондона в Кейптаун, которые он выиграл.
Гарри двадцать восемь лет, и он один из самых знаменитых пилотов в мире. Мне кажется вопиющей несправедливостью, что страна, которую он прославил своими полетами, не может обеспечить ему приличное существование или хотя бы избавить его от забот о хлебе насущном.
Сам Гарри об этом нимало не беспокоится, он всегда говорит, что все к лучшему и что-нибудь да подвернется.
День соревнования все приближается. Гарри твердо намерен победить ради меня. Но вчера я сказала:
– Риск не стоит никаких денег. Ты же согласен со мной, любимый? В конце концов, лучше мы вместе умрем от голода, чем кому-то из нас остаться одному…
– Замолчи, Линда! – перебил он меня. – Не говори глупостей!
Но что я могу поделать, если я такая глупая. Я не удержалась от слез и, всхлипывая, все-таки закончила:
– И это буду – я!
Гарри обнял меня и начал целовать, называя глупышкой. Он сказал, что самолеты в наше время так же надежны, как автобусы, и что, если я не прекращу запугивать его, он утратит мужество и откажется от полета. А тогда он уже не будет больше «тем самым мистером Рамфордом», и меня ждет разочарование, потому что я не стану «той самой миссис Рамфорд»…
Я лежу сейчас на пляже и наблюдаю за Гарри, как он плавает, через минуту он подбежит ко мне, бросится рядом на песок и станет целовать меня солеными губами, и на тело упадут капли теплой морской воды.
Гарри так сказочно хорош собой!.. Но он не торопится ко мне, он снова плывет в сторону от берега. Сейчас я сама пойду к нему…
Я ревную даже к морю, когда оно отнимает его у меня надолго.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Возникла некоторая неловкость. В «Шлюп» приехал Пупсик.
Мы возвращались с пляжа по улице, если можно назвать улицей тропинку, ведущую к нескольким коттеджам, крытым соломой.
– Посмотри, какая досада, – сказала я Гарри. – Кто-то приехал. Надеюсь, они здесь не задержатся.
Потом мне показалось, что узнаю машину, и вдруг я догадалась.
– Это Пупсик! – воскликнула я, и мы застыли на месте.
Уезжая из Лондона, я написала Пупсику, чтобы он не вздумал являться в ателье или ко мне на квартиру. Он бы так и делал каждый день, если бы я уехала, ничего ему не сказав.
Поэтому я написала, что так огорчена смертью подруги, что уезжаю на несколько дней в Девоншир, чтобы немного успокоиться, и по возвращении сразу же ему позвоню.
Я никак не ожидала, что он помчится за мной, хотя глупо было, конечно, с моей стороны оставлять адрес – но ведь Девоншир все-таки достаточно велик.
Когда я сравниваю Пупсика и Гарри, мне смешно, что Пупсик меня тоже любит. Я полагаю, что вообще-то это должно мне льстить. Но странно, что до встречи с Гарри внимание мужчин могло доставлять мне удовольствие.
Сейчас мне просто невыносимо чье-либо присутствие, невыносимо думать, что этот идиот Пупсик испортит нам хоть один час нашего блаженства вдвоем.
– Пойду и скажу ему, чтобы он убирался к черту, – сердито сказала я.
Но Гарри схватил меня за руку и потянул на дорожку, ведущую к задней двери гостиницы.
– Почему ты не даешь мне отправить его отсюда? – спросила я в недоумении.
Но Гарри только сказал: «Тш-ш-ш!», и мы потихоньку вошли черным ходом в дом и поднялись по лестнице.
Дом такой маленький, что можно было слышать голос Пупсика в баре, где он довольно громко разговаривал с хозяином. Я хотела послушать, о чем они говорят, но Гарри затолкал меня в спальню.
– А теперь объясни мне, – сказала я, когда он закрыл дверь.
Он глубоко засунул руки в карманы своих фланелевых брюк и мрачно на меня уставился.
– Давай поженимся, – сказал он.
– Но ты же не можешь, Гарри, – возразила я, – ты сам говорил.
– Мы сделаем это тайно, – сказал он, пиная ногой кровать, – или… я брошу всю эту затею с полетом.
– Не говори глупостей. Как ты можешь жениться тайно, если, стоит тебе поставить свою подпись под брачным свидетельством, об этом сейчас же станет известно в Лондоне и новость появится во всех вечерних газетах. И с чего это ты вдруг так решил? Уж не ревнуешь ли ты к Пупсику?
Гарри сел со мной рядом на постель и обнял меня за талию.
– Я не ревную, радость моя, – сказал он, – но ты понимаешь, что, если этот тип застанет нас здесь вместе, для тебя все может осложниться?
– Осложниться? – переспросила я. – Почему?
– Я так понимаю, – начал Гарри очень серьезно. – Ты мне рассказала кое-что о своей жизни, и я думаю, что пока тебе очень везло. Говоря напрямик, тебе удалось выйти сухой из воды. А теперь, Линда, давай смотреть на вещи, как они есть. Тебе удалось отвадить Рэнтауна и других, потому что ты – невинная девушка. Не перебивай, я знаю, что говорю. Любой мало-мальски порядочный мужчина уважает невинность. Но если, когда ты вернешься в Лондон, они узнают, что ты уезжала не одна, у тебя не будет никаких оснований отвергать других. Думаешь, Рэнтаун и Глаксли не постараются отомстить тебе за то, что они потерпели неудачу? Уверяю, не преминут это сделать, потому что это в природе мужчин. И я не хочу, чтобы ты оказалась в подобной ситуации, пока меня не будет.
– Но Гарри, – сказала я, – ведь ты уезжаешь всего на две недели. Ты же не думаешь, что я буду каждый вечер веселиться и развлекаться, в то время как ты рискуешь жизнью?
– Не знаю, что и думать. – Гарри встал и заходил взад-вперед по крошечной комнатке. – Но я чувствую, что мы должны продолжать нашу игру в «медовый месяц». Не потому, что стыжусь чего-то, – продолжал он, заметив выражение моего лица. – Я обожаю и боготворю тебя, я могу напечатать об этом во всех газетах, объявить по радио, расклеить повсюду объявления «Линда Снелл принадлежит мне». Ты же знаешь не хуже меня, что никто не поверит, что я не твой любовник, и какой-то инстинкт подсказывает мне, что для тебя это может стать опасным.
– Понимаю, Гарри, – сказала я, – конечно, я понимаю и уверена, что ты прав.
Он взял меня за подбородок и прильнул к моим губам долгим поцелуем.
А потом схватил подушку и бросил в меня, и мы кидались ею, как сумасшедшие, пока не ужарели и не растрепались до ужаса. Мы все перевернули вверх дном, и мне пришлось заново убирать постель.
– Боже мой, до чего я проголодалась! – сказала я, когда мы немного успокоились. – Уже почти два часа, пойди вниз и достань какой-нибудь еды.
– Ладно, – согласился Гарри. – Я скажу, что ты лежишь с головной болью – перегрелась на солнце, – но тем не менее аппетит у тебя не пропал.
– Что верно, то верно, – ответила я.
– Постараюсь не встречаться с Глаксли, – продолжал он, – хотя вообще-то это не имеет значения, мы записались в книге постояльцев как мистер и миссис Робинсон, а если он и знает меня, то как джентльмен он обязан не разглашать чужие тайны.
Минут через пять Гарри вернулся с огромным куском свиного пудинга и целой миской малины со сливками.
– Он тебя видел? – спросила я.
– К сожалению, да. Мне очень хотелось спустить его с лестницы, – начал рассказывать Гарри, одновременно уплетая пудинг. – Он сказал: «Привет, Рамфорд! Надо же, и вы здесь!» Я решил, что самое лучшее проявлять дружелюбие, и попросил не называть меня по имени и никому не говорить, где он меня встретил. «Я отдыхаю перед соревнованием», – сказал я ему очень важно, и, конечно, после этого ему оставалось только пообещать хранить мою тайну и пожелать мне удачи четырнадцатого. И только что я все так хорошо уладил, как входит эта старушенция и говорит, как жаль, что у вашей жены болит голова, и не послать ли за доктором в Кингсривер. Я заверил ее, что нет никаких оснований для беспокойства, но Глаксли, разумеется, все это слышал. Он с хитрым видом ткнул меня пальцем под ребро. «Не знал, что вы женаты», – захихикал он, и у меня снова возникло сильное искушение дать ему пинка под зад.
Но вместо этого я дал ему тычка посильнее, чем он мог ожидать. Я сказал: «Это секрет», и мы продолжали говорить о самолетах.
– Как жаль, что я этого не видела, – вздохнула я. – Он уехал?
– В том-то и беда, – сказал Гарри, принимаясь за малину, – он удобно устроился с рюмкой портвейна и сигарой, и похоже, что собирается здесь задержаться, так что нам придется сидеть безвыходно, пока он не уберется. Он расспрашивал о тебе в баре, но никто здесь не слыхивал о мисс Снелл, так что, может быть, он отправится выслеживать тебя дальше.
– Пупсик в роли Шерлока Холмса, – засмеялась я. – Ты должен признать, что это забавно. Но как ты думаешь, случайность ли привела его сюда?
– Полагаю, да. Нам нечего беспокоиться, и в любом случае, если только ты не столкнешься с ним лицом к лицу, «миссис Робинсон» превосходное средство для отвода глаз…
Вот я и сижу здесь весь день, а Гарри то и дело спускается посмотреть, убрался ли Пупсик.
Он только что пошел в пятый раз, бедненький!
Когда любишь, не проходит и минуты, чтобы тебе не захотелось что-то рассказывать любимому, и всегда находится столько всего, о чем можно поговорить.
Я слышу его шаги! Он возвращается!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На следующее утро, придя на работу, я с трудом могла смотреть в глаза девушкам. Они приветствовали меня возгласами: «Как ты загорела, Линда! Где ты была? Расскажи нам!»
Все были очень милы, но я видела, что они умирали от любопытства. Даже мадам Жан не удержалась.
– Отпуск пошел вам на пользу, Линда, но не знаю, что скажет мистер Канталуп о вашем загаре. Впрочем, он хочет сегодня утром опробовать на вас новую модель, так что вы скоро узнаете, что он думает по этому поводу, – закончила она не без ехидства.
Улучив минуту наедине с Клеоной, я спросила ее, есть ли для меня какие-нибудь новости. Она единственная знала, где я была и с кем, и, разумеется, я могла доверить ей любую тайну.
– Пупсик меня чуть с ума не свел, – сказала она. – Каждый день звонил мне домой и спрашивал, нет ли от тебя известий, и я знаю, что он ездил в Девоншир, чтобы найти тебя.
– Да, он был в нашей гостинице, но я спряталась, так что он не нашел меня.
Я рассказала ей, что Гарри настоял на том, чтобы держать все в тайне до его возвращения.
– Он прав, – кивнула Клеона. – Я и сама думала, как ты встретишься со своими поклонниками, но, если все останется в тайне, тогда порядок.
– Какой вздор! – сказала я полушутя-полусерьезно. – Ты и Гарри вбили себе в голову, что меня сторожат за каждым углом, чтобы наброситься. Я уже начинаю нервничать!
– Надо сказать, Пупсика ты-таки довела до крайности, – заметила Клеона.
Мы еще не договорили, когда за мной прислали, мистер Канталуп ожидал меня.
Он был в дурном настроении. Это с ним всегда случается в процессе работы – что поделаешь, художественная натура! Когда я вошла к нему в студию, там бушевал такой скандал, и все из-за материалов.
– Я этот рисунок не заказывал! – кричал он, разматывая ярды великолепной парчи, показавшейся мне совершенно изумительной.
Какое-то время он не обращал на меня внимания. Потом вдруг уставился, как будто впервые увидел, и нетерпеливо помахал рукой.
– Идите сюда, Линда, дайте я это на вас прикину.
Я сбросила кимоно и поднялась на подиум в шелковой комбинации, какие мы всегда надеваем на примерки. Он намотал на меня несколько ярдов серебристой парчи и тут только впервые заметил мой загар.
– Что вы с собой сделали? – воскликнул он, глядя на мои руки и шею. – Дитя мое, вы что, с Гавайских островов?
Он отступил, не сводя с меня глаз.
Мне показалось, что он сейчас по-настоящему разъярится, но ничего такого не случилось, я думаю потому, что загар на самом деле мне идет. Гарри говорит, что загорелая я в сто раз красивее, чем белокожая.
Теперь я уже не так глупа и разбираюсь в своей внешности. С моими светлыми волосами загар мне замечательно к лицу, особенно потому, что кожа от загара у меня становится светло-кофейной, а не красноватой, как у большинства девушек.
– Принесите мне белый жоржет, – сказал он мадам Жан.
Через десять минут он изобрел самый восхитительный туалет, какой я когда-либо видела, – простое белое платье и только чуть-чуть серебра у талии и по краю юбки!
На загорелой коже оно смотрится изумительно. Я бы все отдала, чтобы приобрести его, но на это мало надежды! День казался бесконечным. Неужели только вчера утром я лежала на пляже, ничего не делая, никого не слушая, кроме моего любимого Гарри?
Мы были так счастливы, что возвращение в Лондон я воспринимала как возвращение в тюрьму.
Я чувствую себя виноватой за наши расходы, потому что, когда мы уезжали из Девоншира, у нас оставалось только двадцать пять фунтов.
Когда мы проезжали Бристоль, Гарри сказал:
– Я намерен тебе кое-что купить, Линда. И не надо упрекать меня в мотовстве, потому что я все равно это сделаю. Остановимся здесь, и не трогайся с места, пока я не вернусь.
Он остановил машину у ювелирного магазина и исчез надолго. А вернулся с прелестным кольцом с розеткой из крошечных бриллиантов. Гарри надел его мне на палец и прикоснулся к нему губами.
Разумеется, я была в восторге, подарок мне так понравился, что у меня не хватило духа упрекнуть его за расточительность, когда он сказал мне, что на последние два дня у него осталось всего четыре фунта.
По приезде в Лондон я тоже заказала ему подарок, хотя Бог знает, когда я смогу за него расплатиться.
Это крошечный золотой аэроплан, который я повешу на его цепочку для часов, когда он повезет меня сегодня ужинать, и я знаю, что он будет доволен, потому что на этом аэроплане внизу есть надпись:
«С любовью от Линды».
Пусть это звучит самонадеянно, но я уверена, что для Гарри моя любовь дороже самого большого состояния в мире.
Я не увижу его сегодня допоздна, потому что весь день он проводит на аэродроме, а в среду на рассвете он вылетает!
Время отлета, кажется, семь тридцать. А мне придется явиться на работу, как будто ничего не случилось, и я думаю, я как-нибудь это выдержу, но как – не могу себе представить!
Как бы там ни было, я не должна расстраивать его перед соревнованием. Надо притворяться, что я совершенно счастлива и вполне уверена в благополучном исходе.
Я стараюсь храбриться, хотя очень боюсь этой среды, как последняя трусиха!
Но что бы ни случилось, я не должна показывать и виду, а иначе Гарри расстроится и может проиграть.
