Текст книги "Встречи и разлуки"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Благие намерения не всегда сбываются – во всяком случае мои, – в этом я, вероятно, мало отличаюсь от других людей.
Но так или иначе, когда я сегодня ужинала с сэром Сидни – уже в третий раз, – я рассказала ему свою историю, хотя и зареклась этого не делать. Но он настоял.
После первого раза я не рассчитывала, что меня когда-нибудь еще пригласят. Это был ужасный вечер. Даже вспоминать неприятно.
Мы торжественно уселись в огромной столовой, где нас обслуживали четверо лакеев, а блюда вносили на серебряных подносах, непомерно больших.
Вероятно, сэр Сидни привык к одиночеству и не замечает, что его столовая напоминает скорее какой-то мавзолей.
Если бы мне сказали, что в одной из комнат наверху лежит покойник, я бы нисколько не удивилась.
Разумеется, в таком настроении я едва ли могла составить кому-нибудь приятную компанию. Единственное, что я могла сделать, – это хоть как-то разговорить хозяина дома, что мне, впрочем, неплохо удалось.
Я всегда слышала, что для того, чтобы иметь успех, женщина должна предоставить мужчине разговаривать, а сама помалкивать и слушать, но, на мой взгляд, так можно вести себя, только если не любишь этого человека.
Если кого-нибудь любишь, то всегда найдется столько всего, о чем хочется говорить. Тебе интересно знать о любимом человеке всякую мелочь, любые подробности, и никогда не бывает недостатка в темах для разговора.
Когда Гарри был со мной, не проходило минуты, чтобы мне не захотелось рассказать ему что-то.
К концу ужина сэр Сидни заговорил о своих заводах, вспомнил, как он начинал работать мальчишкой за восемь шиллингов в неделю.
– А что вы теперь делаете с вашими деньгами? – спросила я.
Он удивленно на меня посмотрел.
– Что делаю? – переспросил он.
– Но вы же не можете потратить все сразу, даже если у вас несколько домов?
– Одни лишь болваны тратят целиком свои доходы, – сказал он с раздражением.
– Только не говорите мне, что вы копите на черный день, – засмеялась я.
– А почему бы и нет?
– Потому что такой день уже не может для вас наступить.
– Может, – возразил он, – такой день может наступить для всякого, если у нас опять будет кризис…
– Да, да, – перебила я, – но вам не грозит совершенно обеднеть, снова оказаться в том положении, когда вы только начинали. Может быть, вам пришлось бы отказаться от одного из ваших домов или пожертвовать серебряной посудой, но вам не пришлось бы – как вы мне рассказывали – ходить в обносках или искать мелочь на пропитание.
– Иными словами, вы подстрекаете меня к расточительству, – сказал он.
– Я убеждаю вас не жалеть денег, чтобы быть счастливым, – отвечала я. – Неплохой девиз в жизни, не так ли?
Мне показалось, что эта мысль его позабавила. Ему, наверно, и в голову не приходило, что он мог бы жить интереснее, не жалея денег.
Я в жизни не видела человека, которому бы деньги доставляли так мало удовольствия.
Не думаю, что у него есть какие-то радости, и он, вероятно, ужасно одинок, потому что в нем чувствуется недоброжелательство по отношению к тем, кто живет веселее, чем он.
Норман говорил мне, что у него тяжелый характер, и, когда мы ужинали с сэром Сидни второй раз, он налетел на бедного дворецкого за то, что тот подал какой-то другой сорт бренди.
Я видела, что дворецкий был в ужасе. Но меня вспыльчивые выходки не пугают – во всяком случае, гнев сэра Сидни напоминает мне свирепый лай собаки, неспособной на самом деле никого укусить.
Когда дворецкий, дрожа, удалился, сэр Сидни сказал:
– Он недурно служит, но ужасный болван.
– Вы ему приплачиваете, чтобы он не обращал внимания на ваше дурное настроение? – спросила я.
Сэр Сидни бросил на меня сердитый взгляд, но затем рассмеялся и весь остальной вечер был в лучшем расположении духа…
А сегодня я настояла на том, чтобы ужинать в ресторане – не могу больше переносить этот склеп. Так что мы прекрасно провели время в «Клэридже».
Там тоже была довольно официальная обстановка и не так много народу, и мне показалось, что сэр Сидни был доволен. Он начал было ворчать из-за меню и вина, но я сказала:
– Вздор! Когда вы со мной, вы не должны приходить в дурное настроение!
К моему большому удивлению, он согласился, что кухня превосходная и вино тоже не такое уж плохое.
После ужина он стал расспрашивать меня о Пупсике, и тогда мне пришлось рассказать ему мою историю. Он очень заинтересовался, расспрашивал меня обо всем, так что я рассказала ему и о Гарри.
– Я не ожидала, что вы поверите, что между нами ничего не было, – сказала я. Почему-то мне было очень важно, чтобы именно он мне поверил.
– Ошибаетесь. Я вам верю, – ответил он. – На мой взгляд, вы не похожи на лгунью.
– Никто другой мне не верит, – сказала я. – Но мне все равно, пусть думают, что хотят.
– Большинство людей очень глупы, – заметил он. И после недолгого молчания продолжил: – Я полагаю, вам кажется, что вы никогда уже больше не полюбите.
– Может быть, уже и нет, – ответила я. – Надеюсь, что когда-нибудь снова полюблю, потому что это замечательное чувство и я боюсь остаться одинокой и несчастной до конца жизни.
При этом я вспомнила о Клеоне и о том, что она все-таки обрела счастье после многих лет страданий из-за Питера.
– Вы влюбитесь, – сказал сэр Сидни, – и снова сделаете такую же глупость.
Когда я сообразила, что он имеет в виду, хотела рассердиться. Но он произнес это так мягко, даже с сочувствием, что невозможно было обижаться. Потом он задавал еще много вопросов. Мне кажется, по-настоящему умные люди всегда искренне интересуются обстоятельствами других.
Конечно, он узнал, как у меня трудно с деньгами, я сказала ему, что хочу работать, и спросила, не может ли он что-нибудь предложить.
– Через месяц я надеюсь вернуться к Канталупу, рука у меня почти зажила. А что, если мне снова попробовать пойти на сцену?
– А вы можете играть? – спросил он.
– О да, – заверила я его, – я думаю, я была бы хорошей актрисой, если бы мне выпал случай.
– Так считает каждая вертушка с хорошеньким личиком, – сказал он холодным тоном.
– Вы находите меня вертушкой и легкомысленной кокеткой? – спросила я.
– Полагаю, вы не лучше других, – пожал он плечами, – только и думаете, как бы своего не упустить!
– Разумеется, – сказала я, – как и вы. И вы такой же и всегда были таким.
– Это справедливо, – согласился он, подумав.
– Так в чем же между нами разница? В том, что вам повезло, а мне нет?
– У вас еще много времени впереди, – сухо ответил он.
– Может быть. Хочу только надеяться, что, как бы ни сложилась моя жизнь – потерплю ли я полную неудачу или, наоборот, преуспею, я не разочаруюсь так горько, как вы, и не утрачу своих иллюзий!
– Вы рассуждаете как дурочка – или как ребенок! – сказал он. – Подождите, пока вы доживете до моих лет.
И он переменил тему разговора. Мне казалось, что не мог же он до сих пор переживать катастрофу в своей семейной жизни, но, быть может, я ошибалась. Я узнала, что приступ безумия овладел его женой во время беременности и она потеряла ребенка.
Это ужасно, что он не может избавиться от нее и жениться снова. Тем более что с самого начала было ясно, что нет никаких шансов на ее выздоровление.
Я рассказала сэру Сидни о Клеоне и Нормане. Разумеется, Норман даже не упоминал ему о муже Клеоны.
– И что они собираются делать? – спросил он.
Я сказала, что они намерены получить развод, но весь ужас в том, что это стоит огромных денег.
– Воган может себе это позволить, – заметил сэр Сидни. – Я порядочно плачу ему.
– Но они хотели потратить эти деньги на меблировку своего нового дома. Вы не можете себе вообразить, сколько стоит обставить дом в наше время.
– Что же, по-вашему, я должен сделать?
– Приближается Рождество… – неопределенно сказала я.
Мне ужасно хотелось помочь Норману и Клеоне, но я боялась, как бы не ляпнуть лишнего и не повредить Норману. Ведь у сэра Сидни такой непредсказуемый характер.
– Что-то вы уж очень свободно распоряжаетесь моими деньгами, – сказал он.
– Будь у меня свои, я охотно бы им помогла, ведь главное удовольствие от богатства – это иметь возможность делать подарки. Получать их тоже приятно, но куда интереснее радовать тех, кто вам нравится.
При этих словах я подумала о маленьком золотом аэроплане, подаренном мною Гарри.
– А что бы вы хотели получить от меня на Рождество? – спросил он.
– Можете вычесть стоимость моего подарка из расходов на дело о разводе Нормана, – ответила я. Это было, конечно, рискованно с моей стороны. Моя дерзкая самонадеянность могла вызвать у него раздражение, и тогда, вместо того чтобы помочь, я бы все испортила.
– Я никогда не говорил, что оплачу его расходы, – сказал он.
– Не говорили, но ведь вы заплатите, правда? – умоляюще проговорила я.
И положила свою руку на его.
– Ну пожалуйста, прошу вас! – мягко настаивала я. – Хотя бы для того, чтобы заткнуть рты всем, кто говорит о вашей скупости.
Он отказался дальше обсуждать этот вопрос, но у меня осталось такое чувство, что, когда дойдет до дела, он не откажет.
Я рассказала о нашем разговоре Клеоне, и она сначала была вне себя от радости, но решила пока не говорить Норману, чтобы не разочаровывать его, если сэр Сидни так ничего и не сделает. А потом сказала, что вряд ли из этого что-нибудь получится.
– У нас нет ни малейшей надежды, милочка, – вздохнула она. – Он в жизни ничего никому не дал, не говоря уже о его служащих. Это было очень благородно с твоей стороны, Линда, но я пари держать готова, что мы и открытки от него не получим на Рождество, не то что подарок, да к тому же такой шикарный, как деньги на развод.
Это еще больше укрепило во мне решимость заставить сэра Сидни сделать Норману подарок. Не знаю почему, но желание настоять на своем настолько мной завладело, что ничто не вынудит меня отказаться от этой мысли.
Я приложу все силы, чтобы добиться своего, и, если это мне удастся, я поверю, что у меня есть сила воли.
Сэр Сидни очень странный человек. Я знаю, что он все время поглощен своими делами и ему стоит больших усилий отвлечься и просто поговорить с кем-то хотя бы несколько минут.
У меня такое впечатление, что я его забавляю, когда он слушает меня. Но часто, рассказывая ему о чем-нибудь, я замечаю, что он меня не слышит, а думает о своем: о налогах, которые ему предстоит заплатить, или о том, какое количество заказов сможет выполнить его фабрика за следующий год…
Вернувшись сегодня домой, я нашла длинное письмо от мамы. Она спрашивает, как я поживаю, и намекает, что ей не помешала бы некая сумма, если у меня таковая найдется. Ничего себе шуточка!
Возвращаясь домой в машине сэра Сидни, с покрытыми соболями сиденьями, которые обошлись, наверно, в целый мой годовой заработок, я невольно задумалась о том, как жаль, что эти богачи иногда просто не предложат тебе деньги. Ведь нелепо тратить пять или шесть фунтов на ужин, когда эти деньги кому-то могли быть куда полезнее.
Для сэра Сидни ничего бы не значило дать мне десять фунтов. Сегодня после ужина он оставил на столике чаевые – пятнадцать шиллингов, а я подумала, что охотно бы вошла в долю с официантом.
Я сейчас совсем без средств – у меня нет даже одного шиллинга, чтобы опустить в газовый счетчик.
Утром я пошла к фотографу, который снимал меня, когда я работала у Канталупа, и мне пообещали несколько съемок для рекламы.
В новом году таких возможностей будет сколько угодно, но сейчас уже слишком поздно, перед самым Рождеством заказов на рекламу бывает очень мало.
Скоро мне нечего будет надеть. Клеона, как всегда, была ангельски добра и подарила мне одно из своих платьев и жакет, а я продала кое-что из летних вещей. В свое время на них ушли десятки фунтов, а отдать пришлось всего за несколько шиллингов.
Мой вечерний туалет в порядке, но не могу же я надевать одно и то же платье из вечера в вечер!
Я подумывала занять немного у мамы, но теперь, после ее письма, ясно, что из этого ничего не получится.
«Мне не повезло, – писала мама. – Все было бы ничего, если бы Билл не разъярился, потому что я проиграла несколько фунтов на скачках. И теперь ни в какую не хочет выложить ни шиллинга. Я была бы признательна, Линда, если бы ты меня выручила».
Бедная мама! Она вбила себе в голову, что если у тебя есть титул, то ты прямо-таки купаешься в деньгах, и никак не может понять, что после автомобильной катастрофы дела у меня еще хуже, чем некогда у Линды Снелл.
Я никак не могу ей ничего объяснить про Пупсика. Она просто не желает слышать.
«Муж обязан содержать жену, – твердит она. – Ты должна обратиться в суд, там твоего мужа быстро поставят на место».
Я, наверно, могла бы переехать в комнату подешевле, но у меня нет денег на переезд, а здесь я могу жить в долг, хотя каждый месяц получаю письма, где мне грозят судом за неплатеж.
До сих пор я не обращала внимания на эти письма, и хотя я заплатила за неделю из денег Пупсика, это всего лишь капля в океане, и рано или поздно, я знаю, мне придется плохо.
Я так несчастна, что иногда мне ничего не хочется делать, только сидеть и плакать. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслью о деньгах, но от этого мало толку. Если так пойдет дальше и я не приму какие-то меры, я стану похожа на старую ведьму…
Когда я рассказала Клеоне о встрече с матерью Бесси и что я отдала ей деньги, она недоуменно воскликнула:
– Ну не глупость ли это, Линда! Ты могла бы возместить хотя бы расходы на похороны.
Она не поняла меня, когда я сказала, что лучше умру, чем возьму себе хоть один пенс этой скотины Тедди.
Он убил Бесси, и, если бы я прикоснулась к его деньгам, я бы сочла себя Иудой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Случилось такое удивительное происшествие, что я должна обдумать все с самого начала и сама себе все объяснить.
Просто не могу поверить, что все так и было, я не доверяю собственной памяти, и все же в каком-то смысле глупо было не догадываться, что этим могло кончиться. Будь я умнее, а мне следовало бы уже научиться соображать, я вполне могла бы на это рассчитывать.
Сейчас, лежа в темноте, я все думаю, что не иначе как мне все это приснилось. Но на руке у меня мои новые усыпанные бриллиантами часы. Я не снимаю их, потому что мне кажется, что стоит мне их снять, как я проснусь и все случившееся окажется сном.
Я немного опасаюсь будущего, но все же чудесно сознавать, что мне больше не о чем беспокоиться, и чудовища, которым принадлежит эта комната, могут послезавтра делать с ней все, что захотят…
Проснувшись утром, я почувствовала, что сегодня должно случиться что-то ужасное.
Во-первых, шел дождь, ну просто ливень, и снаружи все выглядело серым, мрачным, и было жутко холодно.
Я распечатала письмо, полученное с утренней почтой, и обнаружила в нем требование освободить квартиру. Уже одно это было достаточно скверно, но то, что произошло в ближайший час, превзошло все на свете.
Я медленно одевалась и находилась в таком угнетенном настроении, что не могла даже сообразить, что мне предстоит сегодня делать. В это время раздался резкий стук в дверь и появился какой-то мужчина, небольшого роста и в котелке.
Я стояла и смотрела на него как идиотка.
Я поверить не могла тому, что он говорил, пока он не вошел и не начал описывать мебель.
– Да не трепыхайтесь так, дамочка, – сказал он, когда я слабо попыталась возражать, – не вы первая, не вы последняя.
Я пришла в такое отчаяние, что села и заревела.
Позавтракать я не успела, а дождь и эта мрачная погода и все вместе взятое подействовало на меня так, что я просто не могла с собой справиться.
Я понимаю, что глупо поддаваться эмоциям, но последнее время я вообще чувствую себя гнусно по утрам и, только поев и выпив чашку чая, прихожу в себя.
– Да не трепыхайтесь вы так, – повторял коротышка это дурацкое слово. – Наверняка найдется кто-нибудь, кто вам поможет. Нет ли у вас дружка?
– Не нужен мне никакой дружок, мне нужна работа, – с трудом выговорила я между рыданиями.
– Это всем нужно, – сказал он. – У меня два сына сейчас живут на пособие по безработице, а дочка на половинном окладе – лежит с ларингитом. Всем сейчас тяжело. Но ничего, такая хорошенькая девушка, как вы, не пропадет.
На самом деле он был симпатичный человек, несмотря на свою профессию: вот ужас-то, когда тебя ненавидят, куда бы ты ни пришел.
В конце концов он опустил свой собственный шиллинг в газовый счетчик, и мы с ним выпили по чашке чая. Теперь мне кажется, что мы представляли собой забавное зрелище, но тогда я и подумать ни о чем не могла.
Если бы кто-нибудь вошел в тот момент и застал нас за чаепитием, он бы посмеялся. Я в розовом с кружевами пеньюаре и этот маленький человечек в котелке – он так его и не снял – сидим и болтаем за чашкой чая, как будто ничего не случилось. А ведь он пришел, в сущности, затем, чтобы выкинуть меня на улицу.
– Не много у вас добра, – сказал он, после того как мы поговорили о его семье, несправедливости с распределением пособий по безработице и трудностях с поисками работы.
– Было кое-что, да сплыло, – сказала я печально.
– К ростовщику небось? И у нас то же самое. На прошлой неделе часы заложили, отцовские, а до него дедовы, но я говорю жене: «Бог с ним, со временем, мать, а вот без новых сапог не обойдешься». Так и отдали.
Он был такой смешной, этот маленький человечек, с висячими усами и водянистыми глазами, так что казалось, что он вот-вот расплачется.
Но его спокойное отношение к превратностям судьбы пристыдило меня. В конце концов, мне-то только о себе приходилось позаботиться, а у него семья.
Мы расстались почти друзьями, когда я собралась выйти, чтобы позавтракать где-нибудь, хотя он запер дверь и я уже не могла вернуться и не имела права взять что-либо из своих вещей, кроме того, что могла надеть на себя.
Мы вместе спустились по лестнице.
Я топала по лужам под зонтиком, чувствуя, как сырость проникает сквозь тонкие подошвы моих туфель, и понимая, что хуже для меня ничего быть не могло, так как доктор настоятельно рекомендовал мне бояться сырости.
Только я подумала, не зайти ли мне в «Ритц» или в «Баркли», где мой жалобный вид может побудить кого-нибудь из моих знакомых угостить меня, как в потоке машин на углу Пиккадили и Бакли-стрит увидела «Роллс» сэра Сидни.
Я была в таком отчаянии, такая жалкая и голодная, что решилась на поступок, какого при других обстоятельствах никогда бы себе не позволила.
Я двинулась поперек движения, открыла дверцу и села в его машину.
Сэр Сидни удивленно проворчал что-то вроде «доброе утро», но, не дав ему больше возможности открыть рот, я сказала:
– Прошу вас, сэр Сидни, пригласите меня завтракать, я ужасно голодна, и у меня нет ни пенса.
Не отвечая мне, он отодвинул стекло, отделявшее нас от шофера.
– Езжайте домой… Вы промокли, – отрывисто заметил он.
– Насквозь, – отвечала я. – Но ничего не поделаешь. Меня выдворили из квартиры, вот я и брожу как потерянная.
– Почему вы не позвонили Вогану? – спросил он. – Он мог бы по крайней мере вас накормить.
– У меня отключили телефон, и Клеона уже ушла на работу, а то бы я заняла у нее.
Я чувствовала себя такой усталой и одинокой, особенно наплакавшись, что не могла больше ничего говорить. Всю дорогу до Крессвэй-хауз я молчала, бессильно откинувшись на спинку.
Я находилась в каком-то полубессознательном состоянии, только ценой огромного усилия я заставила себя выйти из машины и войти в дом.
Во всяком случае, я, вероятно, выглядела очень странно, потому что, как только мы вошли, сэр Сидни послал за бренди и заставил меня выпить рюмку.
– Завтрак на двоих, – приказал он дворецкому. – Накрыть не в гостиной, а в библиотеке у камина.
– Простите, сэр, придется подождать несколько минут, – несколько испуганно произнес дворецкий, – мы вас сегодня к завтраку не ждали.
– Мне это известно, – отрезал сэр Сидни. – Поторопитесь.
Как только дворецкий вышел, он усадил меня в большое кресло у огня и сказал:
– Вам лучше снять туфли и чулки.
Я слишком ослабела, чтобы спорить, и ноги у меня были действительно мокрые.
Только когда мои шелковые чулки уже висели на каминной решетке, мне пришло в голову, что ситуация была несколько странная: я сижу, босая, в библиотеке одного из самых известных финансистов и предпринимателей в стране.
Несмотря на нелепость ситуации, я как-то глупо подумала: хорошо, что ноги у меня довольно красивые и, к счастью, два дня назад я успела сделать педикюр.
Но сэр Сидни даже не взглянул на меня. Он подошел к столику, где стояли разные напитки, и приготовил коктейль.
– Выпейте, – сказал он, протягивая бокал.
Я выпила, и мне сразу стало лучше.
– Вы добрый самаритянин, – сказала я ему.
Он что-то буркнул в ответ и начал звонить по телефону, отменяя деловые встречи, которые были у него назначены на вторую половину дня.
– Представляю, что сейчас начнется в Сити! – сказала я. – Наверно, все акции немедленно упадут или что там еще с ними делается? Я чувствую себя страшно виноватой, нарушив ваши планы.
– Лучше расскажите мне, что у вас случилось, – резко прервал он меня.
Мне было ужасно неловко сидеть в огромном кожаном кресле с босыми ногами, поэтому я села на ковер и, сбросив шляпу, почувствовала себя более непринужденно.
Я все-таки рассказала ему подробно о своих проблемах, оживив рассказ забавными подробностями о моем новом приятеле – судебном приставе и закончив тем, что мне теперь буквально негде голову приклонить. Я замолчала.
Сэр Сидни сидел, постукивая пальцами по ручке кресла, слегка выпятив нижнюю губу – как у него было в обычае, что я уже заметила, когда он о чем-то серьезно задумывался.
Внезапно он поднялся и позвонил. Когда на звонок поспешно явился дворецкий, сэр Сидни сказал:
– Где же завтрак? Почему до сих пор не готов?
– Сейчас будет подано, сэр, – извиняющимся тоном произнес дворецкий.
И почти в ту же минуту появились двое лакеев с небольшим столиком, который они накрыли возле камина.
Повар, наверно, у него просто волшебник. Завтрак был изумительно вкусный, и мне сразу стало намного лучше. Сэр Сидни хотел, чтобы я выпила еще вина, но после коктейля и бренди я предпочла отказаться.
Когда подали кофе, он закурил сигару и сделал знак прислуге удалиться. Мы остались одни, и он спросил:
– Ну и какие у вас планы?
Я пожала плечами, но уже не с таким безрадостным видом – после еды я всегда чувствую себя бодрее.
Я абсолютно убеждена, что, если бы люди имели обыкновение хорошенько поесть и выпить, прежде чем заняться своими проблемами, все трудности казались бы им куда менее страшными. Но это, наверно, глупая мысль, потому что большинству порой просто не на что так ублажать себя.
То, что сказал мне затем сэр Сидни, меня крайне удивило.
– У меня есть предложение. Эта идея возникла у меня не под влиянием момента. Правда, я пока не собирался говорить вам о ней, но обстоятельства меняются… Я хочу предложить вам альтернативу – не можете же вы блуждать под дождем.
Он встал и стоял спиной к камину, глядя на меня. Я удобно устроилась, поджав ноги, в углу огромной софы.
– Какое же это предложение? – нарушила я наступившее молчание.
Сэр Сидни мгновение колебался, как будто в каком-то смущении, что было ему совсем не свойственно.
– Почему бы вам не поселиться у меня? – сказал он, затягиваясь сигарой.
– О! – выдохнула я в полном изумлении. – Такое мне и в голову не приходило!
– Не сомневаюсь, – кратко ответил он.
И снова последовало молчание. Мне стало не по себе.
– Вы, конечно, понимаете, что пойдут разговоры, – продолжал он. – Но, думаю, вас это не остановит. Вы же не позволили смутить себя всем этим сплетням после гибели вашего друга.
– Вы… вы хотите сказать, что мы… могли бы… жить вместе… без… – пролепетала я, и голос у меня оборвался.
– Вы сможете делать все, что вам угодно, все будет так, как вы хотите, – сказал он, – я приму любые ваши условия.
«Условия…» Это звучало как деловой контракт, и у меня почему-то болезненно сжалось сердце. Но, собравшись с духом, я сказала:
– Я бы хотела остаться у вас… очень бы хотела, но… если бы вы могли подождать, пока…
Я замолчала, боясь, что он рассердится, но потом у меня невольно вырвалось:
– Это… это было бы ужасно… если… если мы… не любим друг друга.
Сэр Сидни взглянул на меня и спокойно сказал:
– Мы подождем, пока вы полюбите.
Вот как! Значит, он твердо уверен, что я рано или поздно должна полюбить его. О себе он даже не упомянул!
Я помолчала немного, прежде чем ответить.
– А если… если я не полюблю вас?
– Мы расстанемся в самых лучших отношениях.
– И вы говорите это… всерьез?
– Я никогда не бросаю слов на ветер.
– Вы хотите, чтобы я… жила здесь?
– Если бы я этого не хотел, то я бы не стал вам ничего предлагать, – возразил он холодно.
Подойдя к письменному столу у окна, он открыл правый ящик сверху маленьким ключиком, который носил на часовой цепочке, и достал небольшой футляр.
– Я купил это вам вчера, – сказал он, бросая его мне на колени.
«Страньше и страньше», – подумала я, вспомнив «Алису в стране чудес».
Я открыла футляр и обнаружила в нем прекрасные часы – браслет в оправе из бриллиантов. Никогда еще не видела ничего более прелестного. Крошечный циферблат в окружении огромных бриллиантов!
– Какая прелесть! – воскликнула я, надевая браслет на руку. – Вы, правда, купили это для меня? Просто не могу поверить. Я думала, вы никому не делаете подарков.
Я встала и, неуверенно приблизившись к нему, потянулась поцеловать его.
– Спасибо, – сказала я, чувствуя себя робкой ученицей рядом с суровым учителем.
Без каблуков я была такой коротышкой, что едва доставала затылком до его плеча, так что ему пришлось нагнуться.
Я хотела поцеловать его в щеку, но вместо этого он поцеловал меня в губы.
Какое-то странное ощущение охватило меня. Я никак не ожидала, что его поцелуй может быть мне настолько приятен.
В запахе дорогого мыла, одеколона и сигары было что-то невероятно притягательное.
Мой неожиданный поступок несколько удивил меня саму, но это был настолько естественный жест, меня так тронуло это неожиданное проявление внимания ко мне, что я не подумала, что он может неправильно истолковать мое поведение.
Но тут я внезапно поняла, что под внешней резкостью и категоричностью он скрывает робость. Он робеет так же, как и я! И осознание этого принесло мне облегчение. Я уже не чувствовала себя глупенькой наивной простушкой.
Вся эта ситуация – я, он, его странное предложение – предстала передо мной своей комической стороной, и я засмеялась.
– Посмейтесь и вы тоже, – сказала я. – Ведь это, право, забавно. Этот пышный дом, вы, кого все так боятся, я без туфель и чулок, без единого пенса в кармане, и этот очаровательный браслет… и вообще все!..
Он даже не улыбнулся, но, взяв меня за руку, крепко сжал ее на какую-то долю секунды.
– Мне нравится ваше мужество, Линда… – раздумчиво произнес он. И хотел еще что-то добавить, но в это мгновение пробили часы на камине.
– Я должен идти, – сказал он в своей прежней отрывистой манере. – Так, значит, по рукам? – И снова меня словно резануло что-то. Это прозвучало так, как будто мы заключали сделку.
Но у меня не было времени рассуждать и раздумывать, и, прежде чем я успела что-нибудь ответить, он снова поцеловал меня – на этот раз в щеку, неловким поспешным поцелуем – и вышел.
Я натягивала просохшие чулки, когда появился дворецкий.
– По распоряжению сэра Сидни для вас через пять минут подадут автомобиль, миледи, – сказал он. – И не угодно ли вам будет заглянуть в банк Баркли до трех часов? Сэр Сидни отдал распоряжения по телефону.
«Это на него похоже, такая распорядительность», – подумала я.
Когда я приехала в банк и выразила желание видеть управляющего, я была поражена.
Он сказал мне, что сэр Сидни распорядился перевести на мой счет крупную сумму, но пока я могу располагать только пятьюстами фунтами.
– Пятьсот фунтов! – ахнула я, но управляющий воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Казалось, он был разочарован, когда я взяла лишь столько денег, чтобы заплатить за квартиру, и еще для себя несколько фунтов.
Жребий брошен, думала я по дороге к своему дому.
Я рассчиталась с хозяйкой и предупредила, что завтра уезжаю. Я не могла решиться переехать в Крессвэй-хауз сегодня же. Я должна была провести еще одну ночь в комнате, где мы были так счастливы с Гарри.
Наша любовь представлялась мне теперь волшебной сказкой, красивой сказкой с трагическим концом, прекрасным сном, за которым последовало жестокое пробуждение. Она была внезапной и пылкой, наша любовь, но кто знает, что ожидало нас в будущем.
Я, вероятно, никогда так больше не полюблю, второго Гарри не будет в моей жизни, но вся эта история с Сидни кажется мне каким-то невероятным приключением.
Я его совсем не знаю, и он ничуть не похож на тех, кого я когда-либо знала. Когда я с ним, у меня нет такого ощущения, что я изменяю памяти Гарри. Ведь я не влюблена в него, но мне очень сложно разобраться в своих чувствах.
Мне почему-то кажется, что могу дать Сидни что-то, чего ему не купить ни за какие деньги.
Я постараюсь сделать его счастливее. Не может быть ничего ужаснее, чем жить одному в этом огромном, хоть и пышном, но безобразном доме. Я уверена, что по меньшей мере могу сделать его дом менее мрачным, более жизнерадостным и привлекательным.
Когда я ужинала с ним сегодня, я не удержалась и попросила его разрешения изменить обстановку в некоторых комнатах.
– На это еще будет время, – сказал он, но, чуть помолчав, добавил: – Вы можете оживить кое-что, если хотите. Думаю, вы не успокоитесь, пока не настоите на своем, так что уж лучше мне сразу уступить и предоставить вам свободу действий.
У него какой-то своеобразный способ проявлять ко мне расположение, как будто он делает это с неохотой, скрепя сердце.
У меня такое чувство, что если бы мы с ним поссорились, то не из-за какого-то конкретного моего поступка, а потому, что я способна взять над ним верх. Он так привык всем заправлять, что внутренне негодует на самого себя за то, что уступает мне.
Я вижу, что мне придется нелегко, и в каком-то смысле я этим довольна. Чем хуже, тем лучше. По крайней мере у меня будет сознание, что я не даром ем хлеб.
Все женщины в основном любят больше отдавать, чем брать. Если женщина любит, ей ничего не нужно от мужчины, кроме его любви. Берут только авантюристки, часто ненавидя тех, у кого они на содержании.
Побывав в банке, я поспешила в ателье и рассказала все Клеоне.
Она так удивилась, что сначала не поверила мне.
– Это все шутки, Линда, – говорила она, – ты смеешься надо мной!
Когда мне наконец удалось убедить ее, она оценила это по-своему:
– Что ж, тебе повезло. Он ведь самый богатый человек в Англии, или почти.
– Знаешь, Клеона, – сказала я, – мне он и правда нравится – в самом деле! Несмотря на всю его эксцентричность, он один из немногих настоящих мужчин, каких мне случалось встречать с тех пор, как я в Лондоне.
