Текст книги "Встречи и разлуки"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Я видела, что Клеона мне не верит, но она такая деликатная, что вслух этого не сказала.
Я знаю, она считает Сидни чудовищем и восхищается мной за то, что, как она полагает, я сумела им завладеть. Она не верит, что дело здесь совсем в другом, и считает, что я просто погналась за богачом и ухитрилась поймать его.
Я ни слова не сказала ей о нашей сделке и о том, что между нами ничего нет. Я уверена, что она бы мне ни за что не поверила!
Ну ладно, думала я, одеваясь вечером, если Сидни будет невыносим, я всегда могу уйти и оставить его, и конец делу.
Клеона помогла мне выбрать у Канталупа новое платье, и мадам Жан позволила сразу же надеть его. Слава Богу, оно мне подошло.
Какое облегчение выбросить старые вещи и сознавать, что я уже не выгляжу такой облезлой.
Я спустилась вниз в контору и выписала чек. Пока я была там, вошел мистер Канталуп.
– Привет, Линда, – сказал он. – Как поживаете?
Когда он увидел, чем я занята, он стал еще более любезным.
– Это солидная сумма для однократного платежа, – сказал он приветливо.
Я понимала, что Канталуп умирает от любопытства, откуда у меня такие деньги, но не решается спросить.
– Боюсь, что этот долг давно уже на мне, – сказала я с напускной скромностью.
Весь остальной день прошел в суматохе. Хорошо, что у меня была машина для разъездов. Я причесалась в парикмахерской и купила себе туфли к вечернему туалету.
Когда я покончила со всеми делами, времени у меня оставалось в обрез, только принять ванну и переодеться, чтобы прибыть в Крессвэй-хауз ровно в восемь. Как все деловые люди, Сидни очень пунктуален и любит ужинать рано.
Поэтому я не успела написать маме, как собиралась; только выписала чек на ее имя на двадцать фунтов, положила его в конверт и отослала.
Я знаю, что она будет в восторге. Если получится, напишу ей завтра и расскажу обо всем.
Конечно, она не поверит, что у нас чисто платонические отношения, и будет считать, что это незаконное сожительство. Но, может быть, когда-нибудь я снова выйду замуж, и она будет счастлива.
Ужин был очень приятный, и мы строили всякие планы на завтра. Мы едем в Париж на уик-энд. Как он это чудесно придумал!
Мысль о переезде в Крессвэй-хауз со всем моим имуществом меня немного пугает. А в Париже я никогда не была, и это будет что-то вроде медового месяца, только не настоящего…
Сейчас, лежа в темноте, я чувствую, как по спине у меня пробегает холодок. Сегодня я прощаюсь навсегда с моим прошлым и с воспоминаниями о Гарри. Они бесценны для меня, и никто не может их у меня отнять. Гарри принадлежит мне, а та Линда, которую он знал, принадлежит только ему. Это наше общее прошлое. Да, теперь уже только прошлое.
Я приняла решение. Я должна отплатить Сидни за все добро, которое он мне сделал, и постараюсь украсить его жизнь. Пусть она станет хоть немного отраднее с этого момента благодаря нашей встрече.
Мне нравится мой бриллиантовый браслет, но я не желала бы получать все время такие подарки. В этом есть что-то унизительное.
Хотя… ведь я играю роль любовницы миллионера! Я неплохая актриса, а актрисам всегда делают подарки.
Что ж, посмотрим, что он еще мне подарит!
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Париж восхитителен! Конечно, путешествовать с Сидни – это все равно что «Тысяча и одна ночь».
Я вообразить не могла, каким комфортом обставляют себя богатые люди, и мне смешно, когда я вспоминаю, как в свое время пряталась под скамейкой в вагоне третьего класса, чтобы добраться до Лондона.
Начать с того, что нас сопровождает целая свита.
С нами секретарь Сидни – не Норман, а другой, который занимается его делами за границей, – камердинер и моя горничная. Ее нашел для меня дворецкий.
Мы также взяли с собой автомобиль и шофера, и нас встречают и сопровождают начальники станций, железнодорожные детективы и полиция.
Когда мы приехали в «Ритц» и я увидела наш номер, я преисполнилась благоговением, смешанным с некоторой робостью.
Повсюду были цветы, множество цветов, заказанные секретарем Сидни, но по его указанию. Мне очень понравилось, что он сам об этом позаботился.
Когда мы переодевались к ужину, я обнаружила, что он приготовил мне подарок. Это был великолепный палантин из русских соболей. Вероятно, он заказал по почте, и его доставили еще до нашего приезда.
Я не столько обрадовалась соболям, сколько тому, что это был для меня сюрприз. А я очень люблю сюрпризы.
Я ошибалась, считая Сидни одним из тех людей, которые говорят: «Вот деньги, возьмите и купите себе, что хотите». Но это ведь совсем не то, когда получаешь подарок, специально для тебя выбранный. А Сидни так и поступает: делает подарки, а не выдает деньги.
Но все-таки мне кажется, что он уж слишком много тратит на меня. Поэтому я сказала ему, немного смущаясь:
– Вы не находите… что вы… что ваши расходы на меня несколько чрезмерны, пока я… прохожу испытательный срок, если можно так выразиться?
– На это есть две причины, – серьезно ответил Сидни, как будто обращался к собранию акционеров. – Во-первых, мне нравится делать вам подарки, а во-вторых, поскольку все считают, что вы принадлежите мне, то удивились бы, если бы я этого не делал.
Я засмеялась.
– В любом случае вы в выигрыше!
– Разве? – спросил он каким-то странным тоном, и я не нашлась что ответить.
Мы прекрасно поужинали, а потом поехали в казино, где было очень весело. Я никогда раньше не бывала в таких местах, и мне все казалось интересным.
Сидни познакомил меня с множеством разных людей – преимущественно французов. Все они были очень любезны со мной, и мне не хотелось уезжать, когда Сидни сказал, что нам пора домой.
Он вел себя очень мило и, по-моему, немного беспокоился, какое я произведу впечатление, хотя ни за что в жизни не признался бы в этом.
Прощаясь в гостиной в отеле, он поцеловал меня. В этом поцелуе не ощущалось и признака страсти, но было что-то властное, как будто он имел на меня право. И странным образом, у меня не возникло никакого желания этому противиться!
Моя комната очаровательна и вся полна розовых гвоздик…
Сегодня у Сидни много дел, поэтому я поехала одна купить себе кое-что из туалетов в магазинах, которые мне перед отъездом порекомендовала Клеона. Я приобрела несколько чудесных вещей!
В магазине на улице Сент-Оноре я увидела очень миленькие запонки и купила их для Сидни, хотя было довольно глупо покупать ему подарок на его собственные деньги.
Как жаль, что у меня нет своих денег, ну хоть немного. Я думаю, так чувствует каждая женщина, неважно, замужем она или нет.
Женщина должна быть в состоянии делать подарки мужу или возлюбленному на свои собственные деньги. Хотя я полагаю, мужчины смотрят на эти вещи по-другому.
Во всяком случае, Сидни был в восторге и сказал, что он получил подарок впервые за много лет.
«Какие, должно быть, странные женщины были в его жизни», – подумала я с каким-то неприятным чувством.
Наверно, их интересовали только его деньги. А может быть, Норман прав, когда говорил мне, что Сидни давно уже вообще не обращал на женщин никакого внимания. Я не поверила ему тогда, полагая, что на месте Сидни любой завел бы с десяток интрижек. Едва ли можно ожидать, что мужчина с его наружностью – ну просто воплощение лучших мужских качеств! – станет отказывать себе в женском обществе.
Но он бывает так доволен, когда проявляешь к нему малейшее внимание, что я прихожу к убеждению, что Норман не ошибался и что вся его личная жизнь сводилась к «мимолетным эпизодам», как называет это Клеона.
Я потратила бездну денег на туалеты и вернулась в «Ритц» в величайшем смущении.
Сидни дал мне несколько тысяч франков и сказал, что, если наличных денег не хватит, я могу брать все, что захочу, в кредит, а он расплатится потом, когда вещи доставят в отель.
Я купила все только абсолютно необходимое, без чего нельзя обойтись. Мне нужно белье, а также туфли и шляпы. Перчаток осталась всего одна пара, и только две пары приличных чулок!
Но все равно испытывала ужасную робость и смущение, когда вошла в гостиную.
– Я должна сделать признание, – сказала я, в глубине души надеясь, что мой привлекательный вид смягчит его раздражение.
– В чем дело? – спросил он резко.
Я уже привыкла к его манере говорить, понимая, что эта грубоватость тона – не от дурного характера или настроения, а результат многолетней привычки делового человека переходить прямо к сути, не теряя даром времени.
– Я потратила целое состояние!
Мимолетная тень промелькнула на его лице, но затем он обнял меня за плечи.
– Я заработаю еще одно, Линда, – сказал он неожиданно небрежным и даже легкомысленным тоном, – и его вы тоже сможете потратить.
И тут он снова сделал мне подарок. Я всю жизнь мечтала иметь нечто подобное, но даже не надеялась когда-нибудь получить, – это было кольцо с огромным бриллиантом.
Оно великолепно и, наверно, стоит сотни тысяч франков. Я просто онемела, даже не могла сказать «Благодарю вас!», но, думаю, он понял, как я довольна…
Я хожу и любуюсь его сверканием в зеркалах и даже в ванной с трудом заставляю себя снять его.
Я вижу сейчас в открытую дверь, как оно переливается у меня на туалетном столике.
Не понимаю, как мог кто-нибудь когда-нибудь упрекнуть Сидни в скупости!
Я надеюсь, что смогу сделать его хоть немного счастливее, как и обещала себе.
А если оставлю его, то, конечно, верну ему все его подарки.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Кажется, теперь я знаю, как чувствуют себя молодожены, возвращаясь после медового месяца к будням.
Влюбленным это вообще должно показаться мучительным испытанием, но и для меня возвращение было достаточно тяжело.
Вот уже десять дней, как мы вернулись из Парижа и завтра едем в «Пять дубов», усадьбу Сидни на севере…
Мне очень понравилось в Париже. Мы провели там на целую неделю больше, чем предполагали сначала, и я чуть не плакала, когда пришла пора уезжать.
Но в то же время мне не терпелось увидеть Клеону и показать ей мои новые туалеты и подарки. Я ей тоже накупила для приданого множество всяких хорошеньких вещей.
Мне самой смешно на себя, но половина удовольствия, получаемого от подарков, состоит в возможности ими похвастаться…
Ничего удивительного, что Крессвэй-хауз показался мне еще более унылым, чем до отъезда. Он такой огромный и мрачный, к тому же я очень устала, так как мы весь день провели в дороге. Так что, садясь за ужин в этом «мавзолее», я была не в лучшем настроении.
Сидни, кажется, тоже очень недоволен и раздражен накопившимся за время его отсутствия огромным количеством дел. В общем, это был самый неприятный вечер из тех, что мы провели вместе.
В предназначенной мне спальне безобразные викторианские обои, тяжелые пурпурного цвета портьеры и занавеси у кровати, и массивная красного дерева мебель.
Я думаю, это тоже подействовало мне на нервы, и, когда мы собрались расходиться спать, тут-то и произошла наша первая ссора.
Конечно, было бестактно с моей стороны завести разговор об обстановке, да еще в такой неподходящий момент. Мне бы следовало помолчать, но иногда забываешь о такте и просто хочется быть самой собой. Он вошел в мою комнату, чтобы проститься на ночь.
– Это самая чудовищная комната, какую я видела в жизни, – сказала я.
– А что вам в ней не нравится? – спросил Сидни.
– Все, как и весь этот дом, – ответила я.
– Мне очень жаль, что он для вас недостаточно хорош, – резко заметил Сидни.
Он повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Я ужасно разозлилась. Ничто меня так не раздражает, как когда кто-нибудь уходит в тот момент, когда я с ним разговариваю.
Я легла в отвратительном настроении и лежала, думая всякие гадости про Сидни и про наше с ним яблоко раздора – этот дом.
Ужасно глупо, что, думая плохо про кого-то, причиняешь больше всего вреда себе неприятными переживаниями и до того разойдешься, что прямо успокоиться не можешь.
Я поймала себя на том, что мысленно продолжаю вести с ним бесконечный обидный спор – я ему говорю одно, а он мне другое, а я ему в ответ еще что-нибудь. И главное, все это так бессмысленно, без всякого толку, и я только довела себя до того, что окончательно расстроилась.
Я села в постели и прислушалась. Вокруг царила полная тишина. Огонь камина отражался в полированной поверхности комода и огромного гардероба, а по углам лежали тени.
Внезапно я почувствовала себя страшно несчастной и одинокой. Я бы все отдала в этот миг, чтобы снова оказаться в моей крошечной комнатке, откуда я уехала совсем недавно.
Я бы дорого дала за возможность заглянуть к Клеоне и поделиться с ней своим горем.
Камин догорал, тени росли и сгущались, пока наконец не приняли какие-то пугающие очертания. Я так и ожидала, что каждую минуту из какого-нибудь угла появится привидение.
Старая мебель потрескивала, и от ветра зашевелилась оконная штора.
Я больше не могла выдержать. Вскочив с постели, я накинула халат и выглянула в коридор.
Там было темно, но я ощупью пробралась к комнате Сидни и осторожно приоткрыла дверь.
Огонь в камине уже почти совсем погас, и я могла различить только смутные очертания постели. Я даже не видела, там ли он.
Неожиданно мной овладел приступ страха. Какой кошмар, этот огромный, темный, молчаливый дом! Какой он неуютный, мрачный, жуткий!
– Сидни, – прошептала я и повторила громче: – Сидни! Сидни, где вы? – Я уже почти кричала. – Я… я боюсь! Мне страшно!
На кровати что-то шевельнулось, и я в ужасе бросилась к нему.
– Простите… простите меня, – бормотала я, едва сдерживая дрожь. – Я вела себя с вами ужасно… я не хотела… а вы так добры ко мне.
Он сел в постели и привлек меня к себе. Я спрятала лицо у него на груди.
– Я неблагодарная скотина, – прошептала я.
– Ничего подобного, – возразил он спокойно. – Вы просто забыли, что я закоренелый старый холостяк, не привыкший к переменам.
Он все еще не отпускал меня.
– Вы можете изменить все в доме по вашему вкусу.
– Вам следовало бы наказать меня, не позволив мне ничего менять.
– Но я не хочу вас наказывать. Я хочу, чтобы вы были счастливы.
– О, Сидни, – всхлипнула я.
Помолчав немного, он спросил:
– Вы счастливее теперь, чем раньше, Линда?
– Вы же знаете, намного, намного счастливее.
– Вам хорошо здесь?
– Очень… только я боюсь, когда вы сердитесь на меня.
– Значит, я не должен больше сердиться, ведь так?
Мы немного поговорили, и потом он поцеловал меня, а я поцеловала его, поцеловала по-настоящему. Какое это было облегчение, какой покой, какое счастье!
Потом он проводил меня в мою спальню и уложил в постель.
– Спите, Линда, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы были счастливы, постарайтесь никогда не забывать об этом.
И он быстро вышел…
Последние несколько дней я занята тем, что выбираю ковры и занавеси. Боюсь, что все это будет стоить уйму денег. Но надо сказать, что, когда Сидни принимает какое-нибудь решение, мысль о расходах его не беспокоит.
На следующей неделе Рождество, и мы проведем его на севере. Я рада, что Клеона и Норман приедут погостить, и еще двое или трое друзей Сидни, так что, надеюсь, у нас будет действительно веселое Рождество.
О первом посещении «Пяти дубов» я думаю без особого восторга. Норман предупреждал меня, что дом там еще хуже, чем Крессвэй-хауз, и я боюсь, что Сидни воспротивится моим планам изменить в нем отделку и обстановку.
Странно, как меняются у людей взгляды. Меня никогда раньше не волновало, как выглядит моя комната. Когда я только что приехала в Лондон, я этого просто не замечала. Когда мы жили с Бесси вблизи Тотнэм-Корт-роуд, обстановка совершенно ничего для меня не значила.
Питер первым научил меня ценить ее и окружать себя красивыми предметами, а теперь я просто не могу без них обойтись.
Думаю, это и называется «культура» – способность ценить красивые вещи, разбираться в них, пока не разовьешь у себя безупречный вкус.
Отделывая Крессвэй-хауз, я знала, что мне не обойтись без совета специалистов. Займись я этим одна, и наделала бы столько же ошибок, как прежде в выборе туалетов, до поступления к Канталупу.
Но специалист, которого мы пригласили, во многом со мной согласился, хотя я и просила его говорить мне откровенно, если предложу что-нибудь не то.
Сидни так занят, что я вижу его только по вечерам, поэтому мне приходится много выезжать одной.
Мне приятно пригласить кого-нибудь позавтракать, вместо того чтобы позволять другим платить за меня. И я забавляюсь тем, как все стараются быть любезными со мной.
Я ожидала, что в обществе меня станут игнорировать и никто не захочет иметь со мной дело, но Клеона как-то сказала мне с горечью:
– Деньги значат больше, чем ум или хорошее воспитание. Теперь, когда все знают, что за тобой стоит Сидни с его капиталами, тебя примут везде с распростертыми объятиями!
Вот только последние два или три вечера мне что-то стало одиноко, и я задумалась над тем, как живут другие люди.
Больше всего я боюсь молчания, а молчание между двумя людьми еще хуже, чем полное одиночество.
Вероятно, это признак слабости характера или что-то в этом роде; необходимо иметь опору внутри себя, больше задумываться и о себе, и еще о многом другом, и тогда молчание и одиночество не будут угнетать.
Если честно признаться, я почему-то вообще боюсь о чем-нибудь думать.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Норман был прав. «Пять дубов» внутри выглядит ужасно.
Сам по себе дом очарователен, из серого камня, с фронтонами. Если бы только Сидни позволил мне потратить на него немного, я бы отделала его как картинку.
Сидни меблировал его почти двадцать пять лет назад, и с тех пор к нему никто не притрагивался.
Во всех спальнях стоят кровати с медными спинками, на стенах безобразные обои в цветочек, ковры с нелепым узором, а из-за тяжелых портьер с кисточками и бахромой в комнатах постоянно сумрак.
Но местоположение усадьбы прекрасное, и мне кажется, я могла бы быть здесь счастлива.
Я буду учиться ездить верхом, что мне очень хочется, и у меня уже есть собственная собака, восхитительный жесткошерстый терьер.
Я убедила Сидни позволить мне нарядить елку, чтобы повесить на нее подарки. Когда вечером все собрались в гостиной, я их срезала, остался один, и оказалось, что он для меня – прелестная брошь.
Сидни я подарила новую цепочку для часов, а Клеоне чернобурку, чему она ужасно обрадовалась.
Мне пришлось подсказать Сидни, что ему подарить Норману, и хотя он и ворчал, но в конце концов сдержал обещание и вручил ему чек на сумму, покрывающую все расходы по разводу Клеоны. Даже больше, чем нужно, так что у них останется немного на меблировку их нового дома. Нормана чуть удар не хватил.
Дом у них прелестный. Он находится у самой границы парка, в стороне от главного здания усадьбы. Клеона еще не приступила к его отделке, он совсем пуст, и я завидую ей, что она может начать все с начала, ничего не переделывая и не приспосабливая, как приходится делать мне.
Сидни любит этот дом, и я догадываюсь почему.
Он знает его с детства, когда маленьким мальчиком, работая на фабрике, в выходные и праздники украдкой пробирался в парк.
Однажды он пообещал себе:
«Когда я разбогатею, я куплю «Пять дубов» – этот дом будет мой». И вот, годы спустя, его желание осуществилось.
Сегодня мы провели первый день без гостей, и он спросил меня, не хочу ли я побывать на фабрике. Разумеется, мне было бы очень интересно.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Мы отправились туда рано утром, потому что на одиннадцать у Сидни было назначено совещание.
Долго колесили по узеньким улицам. Один раз машину так занесло на трамвайной линии, что мы чуть не задели какого-то ребенка. Меня ужаснул вид этого оборванного грязного создания.
Когда мы подъехали к фабрике, я увидела у ворот большую толпу. Нам пришлось притормозить. Сначала я подумала, что это какая-то демонстрация. В толпе были одни мужчины, и все они сгрудились у главного входа.
Таких худых, истощенных лиц мне еще не приходилось видеть. Сидни они, по-моему, не узнали. Они тупо смотрели на нас, не проявляя ни дружелюбия, ни враждебности, как будто им все было безразлично, такими они выглядели безжизненными, равнодушными.
– Чего они ждут? – спросила я.
С нами в машине был мистер Симпсон, один из управляющих Сидни, энергичный брюнет невысокого роста, с суровыми чертами лица и бегающими глазами. Мне он сразу не понравился, но Сидни говорит, что как работнику ему цены нет.
На мой вопрос никто мне не ответил. Симпсон, казалось, ждал, не скажет ли чего Сидни, но, не дождавшись, объяснил сам:
– Она надеются получить работу, леди Глаксли.
– Все эти люди? – спросила я с удивлением.
– Сегодня утром мы взяли десятерых, – сказал Симпсон.
Мы въехали во двор фабрики, и толпа двинулась, словно намереваясь последовать за нами, но сторожа преградили ей дорогу.
– Разве вам не нужно больше рабочих? – спросила я.
– Бывает, что новички не выдерживают напряжения, и эти люди ждут своего случая.
– У них такая тяжелая работа?
– Может показаться тяжелой тому, кто долгое время был без работы.
Я поняла, почему так странно выглядели люди в толпе.
Разумеется, я слышала о безработице, но у Сидни на фабрике дела шли так успешно, что я вообразить себе не могла, какая нищета царит вокруг.
Мы обошли фабрику. Машины показались мне просто фантастическими. Только шум стоял ужасный, и я не понимаю, как мужчины и женщины могут выносить его день за днем.
Но видеть, как вращаются огромные колеса и как из сырого материала получается готовая продукция – это захватывающее зрелище.
Меня повсюду водил Симпсон, потому что Сидни был на совещании. Мне показалось, что мы ходили несколько часов и прошли много миль.
Все вокруг шумело и гудело, всюду суетились люди, упаковщики работали с молниеносной скоростью.
– Сейчас у нас на тысячу рабочих больше, чем в это же время в прошлом году, – сказал Симпсон.
Хотелось надеяться, что и для всех тех людей, ожидающих за воротами, скоро найдется работа. Их лица преследовали меня, как страшный сон.
Когда мы вышли, у ворот уже никого не было. Теперь эти люди слонялись по улице, явно тяготясь бездействием, с самым унылым и безнадежным видом.
Обратно мы возвращались другой дорогой, так как Симпсон хотел, чтобы Сидни взглянул на какие-то дома, которые городской совет требовал привести в порядок.
При виде их я не удивилась такому решению – они были в чудовищном состоянии и наверняка внутри кишели паразитами.
– Удивляюсь лишь тому, как такое решение не было принято раньше, – сказала я, когда машина остановилась.
На другой стороне улицы ситуация была нисколько не лучше: та же грязь, вонь, те же мрачные дома.
– Какой ужас! – сказала я. – Почему для этих людей ничего не делается? Почему никого это не беспокоит? Кому принадлежит эта территория?
Какое-то время мои спутники молчали, затем Сидни мрачно сказал:
– Расскажите же леди Глаксли, Симпсон, кто владеет этим участком земли.
– Сэр Сидни, – поспешно ответил Симпсон, как будто застыдившись.
Я ничего не сказала, только посмотрела на Сидни. Он велел шоферу трогаться, и мы поехали дальше.
Всю дорогу я молчала, размышляя над только что увиденным: нищета, убожество, запущенность, грязь, бедствия. Как только Сидни мог такое допустить?
В конце концов, небольшой ремонт обошелся бы ему не очень дорого, и я-то знаю, что слухи о его колоссальном состоянии не преувеличены.
Я содрогалась при воспоминании о бедных женщинах, стоявших под стенами этих страшных трущоб; за юбку каждой из них цеплялось трое или четверо детей, и почти у каждой был еще и младенец на руках.
За завтраком к нам присоединились двое приезжих из Америки с планами нового оборудования для фабрики.
Они были довольно развязны и многословны, я видела, что за всей их внешней самоуверенностью скрывалось настойчивое стремление втереться в доверие к Сидни.
– На этот раз у нас для вас то, что надо! – заявил один из них, тот, что помоложе. – Эта машина – лучшее из того, что производится в Штатах, а это кое-что значит. Она осуществляет все операции – разве что ребеночка не купает и спать не укладывает. Но мы и такую вам подыщем, если понадобится.
Сидни буркнул что-то в ответ. Он вообще разговорчивостью не отличается и как-то сказал мне, что преуспел в делах, потому что больше помалкивал, а не стремился высказывать свое мнение направо и налево.
– Цена, конечно, немаленькая, – сказал второй. – Но только подумайте, сколько вы сэкономите на зарплате! Машиной управляет один человек, операция простейшая – потянул за рычаг, и готово! Упаковщики могут приниматься за дело! Она вам заменит шестерых рабочих. Хотел бы я знать, найдется ли сейчас на рынке что-нибудь эффективнее.
– Но ведь это означает рост безработицы? – сказала я.
Все удивленно взглянули на меня, потому что я заговорила впервые с тех пор, как мы сели за стол.
– Что ж, фабрикантам на это жаловаться не приходится, когда профсоюзы требуют повышения зарплаты, – возразил американец.
Он заерзал и встревоженно поглядывал на Сидни, словно опасаясь, что мое замечание может сорвать ему выгодную сделку.
Сидни терпеть не может говорить со мной о делах, оправдываясь тем, что в конце дня ему хочется немного отдохнуть. Но на этот раз я все-таки не утерпела и спросила его вечером, когда мы остались одни:
– Так вы купили эту новую машину?
– Пока еще не решил, – ответил он сдержанно, и я поняла, что он не хочет продолжать разговор.
Я уверена, что должен быть какой-нибудь способ помочь этим беднякам. Их лица, серые, изможденные, с потухшими безнадежными взглядами, так и стоят у меня перед глазами.
Конечно, очень приятно, что у Сидни на фабрике дела идут так хорошо, но я узнала от Симпсона, что многие в прошлом году разорились и буквально тысячи людей оказались выброшенными на улицу без всякой надежды найти работу.
Этот Симпсон очень жесткий, неприятный тип. Я уверена, что он-то как раз и преследует людей, когда они не платят за квартиру. Во всяком случае, он не стал мне ничего рассказывать об этих страшных домах и о том, собирается ли Сидни что-то сделать по этому поводу. Так что сегодня утром мне пришлось расспросить Нормана.
– Вы же знаете, Линда, Сидни довольно крут в делах, и, между нами говоря, такая репутация им вполне заслужена. То есть я ничего не хочу сказать против него, – поспешно добавил он, видимо, опасаясь, что я могу передать Сидни его слова.
– Послушайте, Норман, – сказала я, – клянусь вам, все, что вы говорите останется в тайне. Уж не думаете ли вы, что я способна повредить вам в глазах Сидни? Я просто хочу знать, вот и все.
– Послушайте вы меня, Линда. Мой вам совет – не вмешивайтесь в это. Можете быть уверены, что правительство делает все возможное. Ну зачем забивать вашу хорошенькую головку такими вещами? Я знаю, при первом посещении фабрики многое показалось вам ужасным – у меня самого было такое впечатление пять лет назад, а тогда еще наша экономика процветала. Но вы привыкнете не обращать на все это внимания… В любом случае все наши усилия поправить дело оказались бы только каплей в океане.
– Вы, наверно, никогда не были бедны, Норман. По-настоящему бедны, – сказала я. – А я была. Я голодала – не умирала с голоду, конечно, но мне известно, что значит обходиться без хлеба… и без работы тоже. Правда, это длилось недолго, но я знаю, каково бывает бродить по улицам в надежде, что где-нибудь тебе повезет, и каждый раз испытывать разочарование… Я должна что-то сделать… я чувствую, что это мой долг… но не знаю что.
