Текст книги "Поверженные барьеры"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава шестая

Скай часто размышляла о том, чем же она напоминает мать. «Должна же быть какая-то связь между матерью и ребенком, которая рано или поздно проявится», – думала она. Но до сих пор она не могла найти в себе ничего общего с характером или внешностью матери.

Скай была очень небольшой, и что-то в этой крошечной женщине вызывало у каждого встречного мужчины желание защитить ее. Свою привлекательность она принимала как должное и обычно забывала как-то проявить себя с лучшей стороны. В Шотландии она была ослепительна, в Лондоне часто терялась среди тех, кто уделял много внимания внешности и нарядам. Скай любила старую одежду, удобную обувь и общество умных людей.

Больше всего она любила вольную жизнь в Шотландии, вересковые болота, холмы, каскады огней и реку, вьющуюся вокруг Гленхолма. Однако она не могла вынести атмосферу старости и мирного приюта, которыми отличались пенаты ее дедушки.

Ее не оставляло в покое убеждение, что она должна быть независимой. Она знала, что в доме Нормана у нее тоже не будет самостоятельности; он предлагал ей слишком роскошное и удобное существование.

По мере того, как она росла, она не раз пыталась поговорить с матерью, найти ответ или какое-то объяснение проблемам, смущавшим ее. Но Эвелин потерпела неудачу.

Норман со своим прямым подходом к жизни восхищал Скай. Он дал ей гораздо больше полезных уроков, чем она получила в школе. Именно Норман открыл у Скай чувство цвета и вдохновил ее на серьезные занятия живописью. Когда Скай окончательно решила, что она должна жить своей собственной жизнью, она поехала в Челси, решив провести там по крайней мере два года, изучая искусство. Единственным условием, при котором и Норман, и дедушка согласились с ее желанием, было следующее: она будет снимать квартиру вместе с какой-нибудь девушкой значительно старше ее, и девушка эта должна им понравиться.

К счастью, случилось так, что дальняя родственница Эвелин, которая неплохо зарабатывала, занимаясь прикладным искусством, согласилась взять к себе в квартиру Скай в виде, как она выразилась, эксперимента.

Эксперимент оказался очень успешным. Мэри Гленхолм было почти сорок, она была простой, здравомыслящей, с чувством юмора, когда у нее бывало настроение, и достаточно ответственной, чтобы удовлетворить и лорда Брора, и Нормана. Последний, пригласив ее на завтрак, поведал ей свои страхи по поводу будущего Скай и убедился в благоразумии Мэри.

– Дайте ей возможность думать своей головой, если она хочет этого, – сказала она, – и у вас не будет забот в будущем! А если вы этого не сделаете, то рано или поздно она сорвется, и тогда будет черт знает что. Она не безвольная и апатичная, какой была Эвелин. Вы должны простить мне это сравнение, но после смерти Колина Эвелин была мертва, вы знаете об этом. У Скай есть характер, она – личность. Я буду присматривать за ней, но так, чтобы она не замечала.

– Я надеюсь на вас, – ответил Норман с тревогой.

– Вы похожи на суетливую старую курицу с одним цыпленком, – сказала Мэри, – и дедушка такой же. Вы бы послушали, какие вопросы он задавал мне о моей жизни. Вы бы подумали, что Челси – это Содом и Гоморра, вместе взятые.

– В Челси действительно распущенная публика, или это только атмосфера, созданная газетами и романами?

Мэри захохотала, подавив изумление.

– Вы должны простить мне естественное беспокойство, – сказал Норман.

– Все вы одинаковы, – сказала она. – Вы думаете, что если в одной руке художник держит кисть, то в другой у него должен быть бокал абсента. Мой дорогой, в наше время Челси – такое же благопристойное место, как и Южный Кенсингтон. Вы можете поверить мне, что небольшие недостатки и свободная любовь чаще всего у тех, кто претендует на звание художника, а не у тех, кто является таковым на самом деле.

Норман был бы удивлен, если бы знал, как Скай гордится им. Он не представлял, как его падчерица отчаянно волнуется за его успех во всех предприятиях и что она уже решила: со временем он должен стать одним из самых влиятельных деловых людей на Британских островах. Она, конечно, знала, что если бы она была мальчиком, ее место было бы на заводах Нормана и после его отставки она смогла бы продолжать его дело. Но что поделаешь, она не могла играть активную роль в его делах. Она могла только слушать.

Норман часто обсуждал с ней деловые проблемы и, хотя при своем неведении она не могла помочь ему, когда он рассказывал ей о трудностях, тем не менее, они становились яснее ему самому. Она ценила его доверие, но это были те минуты, когда она горько жалела о том, что она женщина.

– Норману нужно иметь сына, – говорила она Мэри. – Это даст ему цель в работе. Я полагаю, что каждый человек хочет передать свое состояние потомкам.

– Значит, он должен снова жениться, – ответила Мэри. – Надеюсь, он выберет теперь… – она запнулась, но Скай слишком хорошо знала, что она хотела сказать.

– Тебе не надо притворяться, Мэри, я знаю, что мама была абсолютно не подходящей женой для Нормана. Ты не можешь представить двух людей, у которых было бы так мало общего. При маме Норман становился неловким; я часто видела, как он нервничал в ее присутствии, и мне было ужасно жаль его. Да, я надеюсь, что он женится на милой и доброй женщине.

Проходя по Белгрейв Сквер после завтрака, она увидела возле дома 225 машину Нормана. Скай не могла бы объяснить, почему, взглянув на отчима, она решила, что он обдумывает какую-то серьезную проблему, возможно, даже женитьбу. И все же интуитивно она чувствовала, что это так. Когда он с улыбкой здоровался с ней, в ее воображении возникло выразительное лицо, которое она видела рядом с Норманом в его машине.

– Скажи мне правду, – приказала она.

По его замешательству и неловким словам отрицания, которые он, наконец, произнес, она поняла, что попала в цель.

– Ты строишь из мухи слона, – сказал он. – Я здесь потому, что в ближайшем будущем намерен часто бывать в Лондоне и мне понадобится дом.

– Замечательно, – обрадовалась Скай. – Неприятно было видеть дом заброшенным. Бедный старый дом! Он казался таким одиноким! Но ты приведешь его в порядок, дорогой.

– Я как раз думал об этом. Ты поможешь мне?

– Может быть, мой вкус не совпадет со вкусом твоей невесты, – поддразнила Скай.

– Я ведь сказал, – твердо ответил Норман, – что не собираюсь жениться.

– Я видела тебя вчера, – сказала Скай.

– Когда? Где?

– Она красива. Как ее зовут?

– Кто? – спросил Норман. Затем, увидев в глазах Скай откровенное любопытство, рассмеялся. – Ну, хорошо, – сказал он. – Уж если ты хочешь знать… Ее зовут Карлотта. Она актриса и приемная дочь Магды Ленковской.

– Что? Этой невероятной женщины, которая создает костюмы для всех пьес? Я знаю ее. Для бала искусств в Челси я беру у нее платье напрокат.

– Да, это она. А Карлотта – ее приемная дочь.

– Она мила? – спросила Скай. – Умна? Норман, дорогой, ты не должен жениться на глупышке, как бы хороша собой она ни была.

– Я не собираюсь на ней жениться, – ответил Норман. – И предложения не делал.

– Но ты думаешь об этом, правда? О Норман, милый, будь осторожен. Выбери ту, что будет тебе помощницей. Понравится ли ей Мелчестер? Тебе надо подумать об этом.

– Хорошо, я подумаю об этом, – сказал Норман. – Не беспокойся.

– И все-таки я беспокоюсь. Разве можно представить себе хоть на минуту, что ты сам позаботишься о себе? – ответила Скай.

– А я-то всегда считал, что успешно справляюсь с этим.

Они засмеялись.

– Есть ли какие-нибудь новости?

– Я получил правительственный заказ, – сказал Норман.

– О дорогой, как чудесно! – воскликнула она. – Я не осмеливалась спросить тебя об этом, думала, что решение еще не принято. Значит, месяцы стараний затрачены не даром. Контракт действительно подписан и скреплен печатью?

– Подписан, – сказал он. – И мы немедленно приступаем к работе. Ты понимаешь, что это огромная ответственность?

– Конечно, – ответила Скай. – Но она тебе по плечу. Ты справишься с любыми трудностями. Полагаю, тебе и в голову не приходит привлечь к делу меня, чтобы я стала твоим помощником.

Норман взял ее за подбородок и прижался лицом к ее лицу.

– Если бы ты появилась на фабрике, мы вообще перестали бы работать.

Выражение лица девушки переменилось.

– Ужасно! – сказала она. – Если ты женщина, то единственное, что мужчины считают важным в тебе, – это внешность. А если женщина проявляет ум, они игнорируют это. Иногда мне хочется быть косой и с бородавками.

– Не отчаивайся, – заметил Норман. – Когда-нибудь ты оценишь себя, если встретишь того, для кого захочешь быть привлекательной. Кстати, как поживают твои поклонники?

– Отвратительно, – ответила Скай. – Хнычут и сентиментальничают. Я предоставила Мэри расправляться с ними. Как ты думаешь, почему я не могу найти юношу, похожего на тебя, дорогой, – честолюбивого и умного?

– Таких юношей сколько угодно, – ответил отчим.

Между тем они спустились в кабинет. Подобрав под себя ноги, Скай расположилась в большом кресле, а Норман подошел к камину.

– Хватит говорить обо мне, – сказала Скай. – Расскажи мне о своих делах: о фабриках, машинах, контракте. Расскажи все с самого начала.

И Норман, отзываясь на ее энтузиазм, начал рассказывать.

Он не обратил внимания на предостережение Скай по поводу второго брака. Несмотря на здравый смысл и понимание, что он смешон, он знал, что хочет Карлотту больше, чем он что-либо хотел в жизни раньше. Он влюбился в нее с первого взгляда, с первой встречи, и каждый раз при виде ее он убеждался, что безвозвратно пленен, пойман в ловушку ее очарованием и красотой. Сначала он пытался побороть свои чувства, силой воли подавить смятение, охватывавшее его при простом прикосновении ее руки.

«Это сумасшествие! Я приглашу ее поужинать в последний раз», – говорил он себе. Но каждый раз не мог устоять перед желанием увидеть ее снова. Он знал, что, если бы он был моложе, ровесником Карлотты, то давно сделал бы ей предложение. То, что он сдерживал слова, срывавшиеся с его губ, было не только осторожностью. Он заставлял себя молчать, не произносить эти слова не потому, что боялся ее ответа, он верил, что решить эту проблему, так же, как любую другую в своей жизни, можно только по-деловому.

Он хотел пробудить в Карлотте подлинный интерес к себе, прежде чем предложить ей разделить с ним жизнь. Он не торопился, хотя слова любви дрожали на его устах, потому что верил: подходящий момент еще не наступил.

Когда Скай ушла, Норман пожалел, что не был с ней откровенен, не заручился ее сочувствием и вниманием к тому, что казалось ему самой трудной задачей из всех, которые ему встречались. Она могла бы, думал он, с женской интуицией помочь ему найти способ стать Карлотте ближе, сбить ее с ног так же, как это случилось с ним. Но его природная застенчивость помешала ему быть откровенным.

Прощаясь, Скай поцеловала его и сказала:

– Счастливой охоты, дорогой! Надеюсь, она скажет «да».

– Ты невозможна, – резко ответил Норман.

– Разве? – спросила она. – Ну, что ж, поживем – увидим.

И он знал, что не убедил ее.

«Иногда Скай бывает почти ясновидящей», – подумал он. Он часто в этом убеждался, а также в том, что линия поведения, которую она предлагала, бывала удивительно верной. Теперь у него возникло желание побежать за ней, попросить ее вернуться и посоветоваться с ней. Привычная сдержанность остановила его.

Он вернулся в дом, выкурил одну за другой три сигареты. Лоб его нахмурился, а на лице застыла напряженная сосредоточенность.

Почти через час он подошел к телефону. Карлотта сама ответила ему.

– Я хотел бы увидеть вас, – сказал он. – Что вы делаете сейчас?

– О, я ужасно занята. Вы будете смеяться, если я скажу, что я делаю.

– Что же? – спросил он.

– Я приклеиваю свои газетные вырезки в альбом, – ответила она. – Думаю, моим внукам будет приятно увидеть, какой блестящей, необыкновенной была их бабушка в тридцатых годах.

– Стоит ли волноваться о внуках сейчас? – сказал Норман. – Я хотел бы, чтобы вы приехали сюда.

– Куда?

– Я в доме на Белгрейв Сквер, – сказал он. – Я ведь говорил вам, что собираюсь снова открыть этот дом, и хотел бы посоветоваться с вами относительно его обстановки.

Последовала долгая пауза.

– Я бы с радостью помогла вам, – сказала Карлотта, – но не сейчас. Я в гриме и не могу сейчас снять его. Лучше приезжайте и выпейте чаю со мной.

Норман собирался возразить, но вместо этого сказал:

– Еду.

Он хотел показать дом Карлотте и был разочарован, но в то же время испытывал облегчение. Он боялся увидеть ее на месте Эвелин, боялся, что в Белгрейв Сквер она покажется ему другой, не такой, какую он любил в ее собственном странном цыганском жилище. Проезжая по площади к Стрэнду, он поймал себя на том, что планирует, как делал и раньше, свое будущее. Он видел Карлотту в своем особняке, пытался мысленно представить их совместную жизнь, вообразить себя в счастливом браке, может быть, отцом семейства. Но картина была неполной. Он видел, что фабрика захватывает его, поглощая его время, ум, внимание. Ему виделось, что Карлотта, несмотря на то, что он мог бы предложить ей, будет считать Белгрейв Сквер таким же мрачным местом, каким он когда-то казался ему. «Такая женитьба невозможна», – резко сказал он себе, как уже говорил тысячу раз.

Стоя перед фантастически украшенной входной дверью Магды, Норман вздохнул. Интересно, действительно ли Карлотта хочет видеть его? Почему она должна? Он знал, что утратил то, что по-настоящему было важно в жизни: энтузиазм юности в поисках идеала.

Карлотта, как она и сказала Норману, работала над газетными вырезками. Она складывала их в ящик по мере того, как их приносили в течение многих месяцев, и собиралась приклеить в первый же дождливый день, но, когда этот день наступал, у нее находилось дело более важное и интересное. И вот теперь она их вынула и ужаснулась, увидев, как много надо сделать. Она аккуратно обрезала поля и тщательно вклеивала вырезки в большой зеленый альбом с ее именем.

Карлотте удалось в течение своей короткой сценической карьеры создать себе большую рекламу, чем признание в театральном мире. Она была удивительно фотогенична, и издатели журналов часто с удовольствием помещали ее фотографии на страницах своих изданий только из-за их художественных достоинств. И на многих из них она действительно получалась изумительно красивой. В Карлотте была не только красота. Какой бы необычной ни была поза, в девушке было что-то неуловимое, что никогда не делало ее изображение дешевым, простым. Карлотта перевернула страницы альбома и критически посмотрела на снимки. Она с гордостью призналась себе, что все это безошибочное свидетельство хорошего воспитания.

Карлотта, воспитанная Магдой в общительной манере театрального мира, на самом деле была снобом. Конечно, даже своим самым любимым друзьям она не показывала этого, но в глубине души она больше всего гордилась тем, что ее мать принадлежала к Романовым.

Ее история была достаточно романтичной, чтобы воспламенить воображение дочери. Молодой англичанин помог матери Карлотты бежать после большевистской революции. В течение многих дней они не могли перейти фронт и за это время полюбили друг друга. В конце концов им удалось пересечь Черное море и добраться до Константинополя на небольшом корабле для перевозки скота. Здесь им на некоторое время пришлось остановиться, и они жили в Константинополе как муж и жена, затерявшись в перепуганной, умирающей от голода толпе беженцев. Спустя некоторое время они достигли Парижа, и, найдя временное пристанище для женщины, которую он спас, отец Карлотты уехал в Англию. Он был ранен в начале войны и вернулся к профессии дипломата, от которой отказался, чтобы служить в армии. Пообещав матери Карлотты, что он пришлет за ней при первой возможности, он явился в дипломатический отдел и узнал новость. Ему приказали немедленно отправиться в Нью-Йорк с важной миссией. У него хватило времени лишь на то, чтобы написать несколько строчек и попрощаться.

С разбитым сердцем, уверив себя в том, что он бросил ее, мать Карлотты не ответила на письмо и вскоре уехала из Парижа в Англию. К этому времени она знала, что ждет ребенка, и чувствовала, что во Франции, которая воюет и близка к поражению, ей будет трудно. Писем, посланных ей из Америки, она не получила.

Она пала духом и убедила себя, что больше никогда не увидит человека, которого любила.

Она совершенно не представляла, что будет делать, когда небольшая сумма, которая у нее оставалась, подойдет к концу. Однако она отправилась в Англию, надеясь найти друзей, а может и родственников в стране, в которой она жила еще в детстве и о которой у нее остались такие приятные воспоминания. Только достигнув Лондона, она поняла, что ее вряд ли примут с распростертыми объятиями, ведь она ждала ребенка от англичанина, по всей вероятности бросившего ее.

Впервые она испугалась общественного мнения. Раньше она никогда об этом не думала: бегство от людей, которые на ее глазах убили отца и мать, дни и недели страха и голода, борьба за выживание приучили ее думать только о самосохранении. Но теперь она боялась встречи с людьми своего круга.

Ее семья была исключительно гордой. Родственники, с которыми она жила в прошлом, занимали высокое положение. Она поняла, что не сможет встретиться с ними снова, посмотреть им в лицо при сложившихся обстоятельствах.

Она безнадежно бродила по Стрэнду, не зная, что делать. Повернув на боковую улицу, она заметила какой-то странный магазин и русское имя – Ленковская, написанное на вывеске. Она вошла и увидела Магду.

– Мне нужна работа, – сказала она.

Когда Магда покачала головой, потому что у нее не было для нее работы, русская девушка опустилась на стул и разрыдалась.

Дальше все происходило очень быстро. Она очутилась в комнате Магды с чашкой хорошего русского чая, который она не пила с того дня, как покинула Санкт-Петербург.

Они разговорились, как две женщины в ссылке, как две подруги, очень давно не видевшие друг друга. Их охватила волна ошеломляющей ностальгии, и через час Магда согласилась принять незнакомку не только в магазин, но и в свой дом.

Карлотта родилась октябрьским утром, когда ветер свистел за окнами и в трубе и небо покрылось серыми облаками. Врач торопливо позвал Магду.

– Мать спасти невозможно, – сказал он.

Магда горестно вздохнула.

– Она в сознании, – продолжал врач. – Но это вопрос нескольких часов. Мы ничего не можем сделать.

Магда вошла к женщине, ставшей ей дорогим другом за те несколько месяцев, что они были вместе. Обессиленная женщина лежала на большой постели. Лицо, в котором не было ни кровинки, казалось белее подушки. Когда Магда приблизилась, она поманила сестру и попросила дать ей ребенка.

Ей принесли завернутое в шали крошечное, сморщенное существо с тонким завывающим плачем. Она с усилием протянула руки, взяла ребенка и прижала к себе.

– Вы возьмете ее? – прошептала она. – Я отдаю ее вам, мою крошку. Я не увижу ее больше. Берегите ее, как свое дитя и, если хотите, дайте ей свое имя.

Она попыталась передать ребенка Магде, но слабость помешала ей сделать это. Магда поняла, чего она хочет, и, взяв ребенка на руки, прижала к груди, нежно покачивая. Плач затих. Ребенок на мгновение открыл глаза, затем снова закрыл, как бы соглашаясь. Для восточного фанатизма Магды это было знаком одобрения. Она склонилась над постелью.

– Я буду заботиться о ней, – сказала она нежно. – Как бы ты хотела ее назвать?

– Карлотта! – Умирающая произнесла это имя, как будто оно было для нее священно. – Это имя моей матери, – тихо добавила она после долгого молчания.

Карлотте нравились красивые вещи. Ей хотелось их иметь, но она понимала, что при теперешнем положении у нее их никогда не будет. Эту часть своей души она тщательно скрывала от Магды. Но ее характер был неоднозначен. Она искренне наслаждалась остроумием, была общительна, и ей нравились свободные и простые отношения в среде актеров, с которыми она работала. Она любила играть, потому что это будило ее воображение; любила все, что придавало ей новый облик.

Когда она встретила Нормана, то поняла, что этот человек сможет изменить ее жизнь. Она знала, что он богат и в будущем, вероятно, будет еще богаче.

Однако и Норман, и Магда были бы удивлены, если бы знали, что Карлотта, думая о возможном союзе с Норманом Мелтоном, считала, что это она оказывает ему честь. «Я Романова, – говорила она себе, – а он всего лишь деловой человек».

Она не ценила тот факт, что он сам создал себя, а думала только о деньгах. Она была ослеплена золотым ореолом вокруг Нормана; она видела только золото, а не человека, который своими усилиями создавал богатство.

Ей нравилось бывать с ним, но ей было бы трудно, даже если бы она попыталась, разглядеть человека среди того, что его окружало. Он для нее был орхидеями на ее плече, лучшим столиком в ресторане, услугами лакеев, превосходной едой и дорогими винами. Он давал ей чувство благополучия, роскоши и комфорта, и ей так же легко было принимать его внимание, как и наслаждаться мягкой подушкой за спиной.

Когда он позвонил, что-то настойчивое в его голосе встревожило ее. На мгновение, когда она опускала трубку, ей показалось, что он собирается сообщить ей плохую весть. Она вздохнула с облегчением, когда узнала, что он хотел только встретиться с ней.

Несмотря на это, она еще какое-то время стояла у телефона, раздумывая. Все говорило ей, что Норман влюблен в нее, хотя он до сих пор ничего не сказал. Но и она еще была не готова дать ему ответ. Ей нужно было так много, больше, чем Норман мог предложить, больше, чем она могла даже выразить словами.

Думая о человеке, который сейчас спешил к ней, Карлотта знала, что ей тоже хочется любить. Она никогда не знала любви, никогда не испытывала пламенной страсти, заставляющей женщину забыть все, даже честолюбие и условности. Она протянула руки в тоске, глядя на свое лицо, отраженное в зеркале, свои глаза, потемневшие от незнакомого чувства, свои яркие и немного чувственные губы.

Внезапно, так что она даже вздрогнула, снова зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– Алло, – сказала она.

Ей ответил Гектор.

– Это вы, Карлотта? – зачем-то спросил он. – Рад, что слышу вас, я боялся, что вы уже ушли. Послушайте, мне дали билеты в зоологический сад, дневные билеты. Вы можете пойти со мной? Скажите же, что согласны.

Карлотта раздумывала мгновение. Она знала, что Норман приедет через пять минут. Она знала также, что он хочет, как-то особенно хочет видеть ее.

И все-таки желание пойти с Гектором было сильнее. Они поедут в автобусе, они будут выбирать все самое дешевое, и все равно их встреча будет восхитительной. Они будут смеяться, потому что они молоды, потому что будет просто, несерьезно и радостно.

Она решилась.

– Послушайте, – сказала она, – я приду, но я должна выйти немедленно. Ко мне должны приехать, и если они успеют, то поймают меня. Встречайте меня на Чаринг Кросс через десять минут. Если сможете, не опаздывайте.

– Приколите к пальто красную гвоздику и держите в руке газету на тот случай, если я не узнаю вас, – пошутил Гектор и добавил: – Вы ангел.

Он повесил трубку.

Карлотта громко рассмеялась. Она чувствовала, что похожа на сумасшедшую, но это ее не тревожило. Схватив шляпу и пальто, она выбежала из комнаты.