Текст книги "Поверженные барьеры"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Глава двадцать вторая
Карлотта сонно зевала, потягиваясь и глядя, как горничная отодвигает занавес, чтобы впустить утренние лучи солнца.
– Который час, Элси? – спросила она.
– Девять часов, миледи, – ответила Элси. – Я подумала, что после путешествия вы захотите поспать подольше.
– Я все еще чувствую усталость, – пожаловалась Карлотта.
Приведя в порядок комнату, Элси подошла к столу, куда она поставила поднос с завтраком в фарфоровой и серебряной посуде. Карлотта села в постели, положив себе за спину две подушки.
– Я проголодалась, – сказала она, – и пожалуй, с удовольствием позавтракаю.
– Очень хорошо, миледи, – ответила Элси. – И в доме есть еще кое-кто голодный. Кухарка говорит, что он завтракал с большим аппетитом.
– Кто это? – спросила Карлотта.
– Маленький мальчик, миледи. Кухарка говорит, что никогда не видела, чтобы ребенок так много и с таким удовольствием ел. Они побывали в доме у лавочника и взяли у него одежду. Ребенок выглядит теперь совсем по-другому. Вы с трудом узнаете его. Он действительно оказался очень красивым, когда его прилично одели.
– Я повидаю его, когда встану, – сказала Карлотта.
– Он очень нравится сэру Норману, – продолжала Элси, надевая чехол на кресло. – Утром он первым делом пошел к нему в комнату, а сейчас они вышли и играют на лужайке. Приятно смотреть на него. Мы все так думаем.
– Достаточно, Элси, – оборвала ее рассказ Карлотта. – Я позвоню, когда ты понадобишься.
– Слушаюсь, – обиженным тоном сказала Элси, покидая комнату с видом оскорбленного достоинства.
Горничная ушла, и Карлотта даже не вспомнила о завтраке. Она пристально смотрела в одну точку, нахмурив брови, и была далека от того, что окружало ее. Затем она сбросила одеяло, встала с постели и в одной тонкой шелковой ночной сорочке подошла к окну. Тихонько выглянув за занавеску, она увидела ребенка в красном шерстяном пуловере, разъезжающего на велосипеде по лужайке. Норман поддерживал его на сиденье и поворачивал руль.
– Ну не смешно ли? – громко сказала она, но не вернулась в постель.
Она стояла и смотрела.
Билли неуверенно сидел на велосипеде, и Норману понадобилась вся его ловкость, чтобы управлять, поворачивая руль, одной рукой, а другой поддерживать мальчика. Через некоторое время Билли слез с велосипеда, и они стояли, смеясь, а солнце освещало их лица. «Норман выглядит молодым и красивым», – сказала себе Карлотта.
Вдруг ревность захлестнула ее. Ревность к ребенку, который занял все мысли ее мужа и сумел стереть с его лица выражение непреклонности и суровости, столь привычное для нее за последние недели.
Было что-то такое в саду, заполненном цветами, в ярких лужайках, в каменных террасах, да и в самом доме с его атмосферой уюта и мира, что Карлотта больше, чем когда-либо, затосковала по надежности и нежности. Она хотела этого, когда выходила замуж за Нормана, но оттолкнула его своими истерическими словами, сказанными необдуманно и безжалостно.
Она уже понимала, что ее приезд в Пэддокс не так уж важен. Она была здесь только гостьей, которая случайно вошла в жизнь Нормана и, по всей вероятности, скоро оставит его. По дороге из Канн она думала о разводе, но что-то остановило ее, когда она уже собралась сказать: «Мы совершили ошибку. Как нам выбраться из этой ситуации?»
«Я его ненавижу», – говорила себе Карлотта, но злость исчезла из ее голоса, так же, как и из ее чувств. Она не хотела больше причинять ему боль, не хотела больше ранить его, как она сделала это вчера. Она чувствовала себя усталой и подавленной.
Карлотта вернулась в постель, но на этот раз она закрыла уши, чтобы не слышать слабый звук голосов, проникавших в открытое окно – низкий, глубокий голос мужа и звонкий, возбужденный щебет ребенка.
До вчерашнего вечера Карлотта не имела представления о том, Что Норман любит детей, что он понимает их. Она знала, что он любит Скай, но она встретила ее уже взрослой и забыла, что Норман женился на Эвелин, когда девочка была еще школьницей. Их разговор никогда не обращался к детям, Карлотта очень мало думала о них.
Туманно, в далеком будущем она представляла, что и у нее будет ребенок, но думала об этом, как о новой машине, о новой вещи, что появится в хозяйстве.
Наблюдая за Норманом и Билли, она увидела совершенно другую сторону характера мужа. Он был нежен, мягок с ребенком, старательно отвечал на его вопросы, чтобы тот не почувствовал себя одиноким и не испугался большого дома, совершено не похожего на дом, к которому он привык.
Билли вел себя мужественно. Он ко всему относился серьезно, с большим интересом. С Карлоттой он был немного застенчив, не так разговорчив, как с Норманом.
– Это моя жена, Билли, – объяснил Норман, знакомя их.
– Она миссис Мелтон? – спросил Билли, обращаясь к Норману.
– Правильно, но мы обычно называем ее леди Мелтон. Ей это нравится, – добавил он с лукавой улыбкой.
– Леди Мелтон, – повторил Билли. – Это красиво, и она тоже красивая.
– Очень красивая, – быстро сказал Норман.
Карлотта, не желая того, покраснела.
Норман отослал мальчика в сад и рассказал ей о трагедии и обстоятельствах, предшествовавших появлению Билли в Пэддоксе.
– Утром доктор Мэтьюс заберет его в приют, – сказал он. – Мне стало жаль бедного мальчика, разом лишившегося отца и матери, и я решил привезти его сюда.
– Но разве обязательно отправлять его в приют, у него, вероятно, есть какие-нибудь родственники, – сказала Карлотта.
– Доктор наведет справки, – ответил Норман, – но я верю, что детям хорошо в приюте. Это прекрасный дом и там всегда порядок.
– Вероятно, в наши дни в таких домах неплохо, – безразлично сказала Карлотта.
– Он, конечно, будет тосковать по родному дому, – добавил Норман. – Это, должно быть, похоже на то, как постоянно находиться в школе и даже не ждать каникул.
Он говорил задумчиво. Карлотта внимательно посмотрела на него. Его размышления о таких вещах совершенно не соответствовали ее представлениям о характере Нормана.
– А ты мог бы его усыновить? – спросила она.
– Мог бы, – ответил он.
Ничего больше не сказав, он снова пошел в сад к ребенку.
Билли лег спать до обеда, и поэтому их первый совместный обед в Пэддоксе прошел в молчании. Стол красного дерева в большой столовой был уставлен серебряными кубками и вазами с цветами. Дворецкий и два лакея прислуживали им. Норман в обстановке своего дома внушал Карлотте страх. Во главе семейного стола он выглядел гораздо более величественным, не похожим на того человека, который был так внимателен к ней в ресторанах или в затененных нишах ночных клубов. Она смотрела на него оценивающим взглядом. Ему очень шел двубортный пиджак и седина в волосах, зачесанных назад с высокого умного лба.
После обеда она хотела побеседовать с ним, но он объявил, что в библиотеке его ожидает управляющий имением.
– Надеюсь, ты найдешь, чем заняться, – сказал он. – В гостиной есть приемник. Позвони, чтобы кто-нибудь включил его для тебя. Это сложно, пока не привыкнешь.
– Спасибо, – поблагодарила Карлотта.
«Веселый вечер», – думала она, пройдя в большую, пустую гостиную. Она посмотрела на себя в зеркало, висевшее над камином: малиновое вечернее платье оттеняло белизну ее кожи. Она знала, что красива, но красота абсолютно не действовала на ее мужа. «Неужели любовь может так быстро умереть?» – спрашивала она себя.
Это казалось невероятным, но с той ночи в Париже, чтобы она ни делала, чтобы ни говорила, она не могла заставить Нормана склониться перед ней или показать, что она хоть в малейшей степени привлекательна для него.
Она подошла к окну и стояла, глядя на летние сумерки. Было очень тихо, даже птицы уснули. Еле заметное на темнеющем небе, появилось очертание молодого месяца. Она стремительно отвернулась от окна, как будто безмятежность природы переполнила чашу ее терпения, неумело повозилась с приемником, и он начал работать. Она поворачивала регулятор пока звуки джаза не заполнили всю комнату.
Когда она, наконец, поднялась в свою спальню, она не знала, где Норман и вообще дома ли он. Она пошла к себе в половине десятого, после того, как принесли и поставили на боковой стол напитки.
– Что вы желаете еще, миледи? – спросил дворецкий.
– Ничего, благодарю вас, – ответила Карлотта.
Когда он выходил из комнаты, закрывая за собой дверь, ей вдруг захотелось вернуть его и сказать: «Передайте сэру Норману, чтобы он сейчас же пришел сюда». Только гордость помешала ей, только боязнь потерять достоинство остановили ее. Ее испугала сила порыва, но она была не властна над своим чувством.
Этим утром она пересмотрела, как делала это и раньше много раз, вечер своего первого дня замужества. Она говорила себе, что не даст Норману победить, что она согнет его, но понимала, что начала сдаваться первая. Она начала понимать, что восстает против чего-то гораздо более сильного, чем она, – против человека огромной воли, чей жизненный опыт дает ему преимущества, которыми она не обладает.
«Скоро он поедет на фабрику, – думала она, – и даже не попрощается».
Позвонив, она торопливо потребовала у Элси:
– Мне сейчас же нужна ванна.
– Но вы еще не завтракали, миледи, – запротестовала Элси, – а говорили, что голодны.
– Я передумала, – ответила Карлотта. – Сегодня прекрасное утро, я хочу выйти.
Она оделась так быстро, как только могла, выбрав платье из бледно-голубого льна, сандалии, бусы из слоновой кости, подаренные ей кем-то на свадьбу, и белую соломенную шляпу, и спустилась вниз.
Норман был в холле.
– Доброе утро, – весело сказал она. – Не говори, что ты торопишься на фабрику, потому что я хочу, чтобы ты показал мне сад.
– Я сейчас уезжаю, – сказал он.
– Как обидно! А когда ты думаешь вернуться? – спросила Карлотта.
– Боюсь, я не смогу сегодня приехать к ланчу.
– Это совсем плохо, – легко сказала она. – Кажется, наш медовый месяц идет к быстрому концу.
В этот момент Билли прибежал из сада.
– А у меня есть велосипед, – крикнул он, увидев Карлотту. – Мой собственный. Ты поможешь мне кататься на нем?
– Ты не должен надоедать, Билли, – строго сказал Норман. – Позже придет Джексон и поможет тебе, поиграй где-нибудь и не мешай.
Билли подбежал к Норману и просунул в его руку свою маленькую ручонку.
– Я буду очень хожошим.
Норман посмотрел на обращенное к нему маленькое оживленное личико.
– Молодец, – похвалил он. – Доктор Мэтьюс придет повидаться с тобой.
– Он заберет меня? – внезапно спросил Билли.
Карлотта увидела, как его рука сжала руку Нормана. Воцарилось молчание.
– Ты хочешь уехать? – медленно спросил Норман.
Билли покачал головой.
– Я хочу к маме. Но я не хочу уезжать. А мама может приехать и посмотреть на мой велосипед?
– Боюсь, что нет, – ответил Норман.
– Можно мне остаться здесь еще немного? – спросил Билли, – и поиграть с моим велосипедом? Пожалуйста, скажи «да».
– Я поговорю об этом с доктором Мэтьюсом, – пообещал Норман.
Он повернулся к Карлотте.
– Я позвоню ему, когда приеду в офис, – сказал он. – Мальчик может остаться, по крайней мере, еще на одну ночь. Ты скажешь экономке?
– Конечно, – ответила Карлотта.
– Ты поедешь смотреть, как делают машины? – спросил Билли.
– Да, – ответил Норман.
– Можно мне поехать с тобой?
– Боюсь, нет.
– Ты же обещал, – сказал с упреком Билли.
– Если он обещал, – прервала его Карлотта, – значит, должен сдержать обещание. Мы с тобой поедем сегодня смотреть, как делают машины. Мы будем там в три часа.
Она говорила с вызовом, и Норман знал, что она приняла такое решение только для того, чтобы досадить ему. Он вежливо принял ее предложение.
– Буду ждать вас обоих, – сказал он и пошел к машине.
Билли с энтузиазмом махал ему рукой, но Карлотта неподвижно стояла на ступеньках у двери, наблюдая, как он уходит. Когда машина исчезла, она со вздохом повернулась к дому.
– Пойдем посмотрим пруд, – настойчиво сказал Билли. – Там рыбка, красная рыбка. Я сам видел.
Карлотта позволила ему взять себя за руку и повести к пруду, где среди лилий плавали золотые рыбки.
– Правда они красивые? – сказал Билли.
– Они называются золотыми рыбками, – объяснила ему Карлотта.
– Они сделаны из настоящего золота? – с благоговением спросил Билли.
– О нет, – засмеялась Карлотта. – Это настоящие рыбки, которых ты иногда ешь за завтраком.
– Они слишком красивы, чтобы их есть, – решительно сказал Билли, наклоняясь к ним.
Карлотта посмотрела на его маленькую крепкую фигурку в красном пуловере, который одолжили у сына лавочника, на его светлые волосы, блестевшие на солнце. Она думала, что может быть уже завтра утром его отвезут в приют и посадят в один ряд с тысячами других мальчиков, за которыми присматривают и хорошо к ним относятся, но которые лишены домашнего тепла и любви родителей.
«Может быть, Норман был похож на этого мальчика, – подумала она. – И, возможно, Билли пробьется в этом мире, как и он, одержит большую победу».
Она думала о том, как Магда воспитывала ее, как она заменила ей мать, как она и Леолия любили и понимали ее.
«Бедный маленький Билли,» – подумала она. У нее мелькнула мысль отвезти его к Магде и Леолии и попросить их присмотреть за ним. Но они были слишком стары. И они не могли бы ухаживать за ребенком, как это было двадцать лет назад. Теперь им нужно было вязанье, карты и кошки перед камином.
– Пойдем, покажи мне весь сад, – сказала она Билли. Она протянула ему руку. «Я хотела бы, чтобы он был моим сыном», – подумала она.
Глава двадцать третья
Шум машин, жужжание колес, движение и сила стали заставили Карлотту задохнуться и остановиться от изумления – чужая в новом мире. Она никогда не бывала на фабриках и не представляла, что ее ожидает и уж, конечно, не то, что увидела. При всем хаосе скрежета и фантастичности окружающей обстановки, главное, что потрясло Карлотту, – это новая сторона характера человека, которому все это принадлежало. Она никогда не представляла Нормана среди рабочих. Это был не тот Норман, которого она знала вежливым и почтительным в Лондоне, не муж, проявивший властность и большую выдержку за дни их совместной жизни. Это был человек действия, от которого зависело очень многое и который был уверен в себе.
Яркое воображение Карлотты помогло ей понять Нормана, когда она его увидела таким, как сейчас, а не тем, каким он появился в ее собственном мире, – чужим и нерешительным.
У него была другая линия плеч, другой взгляд и другая манера говорить. Она наблюдала за ним с изумлением, когда они обходили фабрику. Впервые в жизни она почувствовала себя маленькой и незначительной. Билли крепко держал ее за руку, но она почти не слышала слов ребенка. Она слушала только Нормана.
Он ничего необычного не говорил и не делал.
Он превратился в вежливого гида, разрешив Билли развлекаться с машинами поменьше, иногда обращаясь к людям, мимо которых он проходил или разговаривая с мастером цеха, но каждое его движение, каждое его слово было для Карлотты откровением.
Когда она с Билли возвращалась в Пэддокс в машине, ей казалось, что внутренний голос повторяет вновь и вновь: «Смотри, что ты потеряла, смотри, что ты потеряла». Шум станков говорил ей то же самое, так же, как и деловой ритм всего штата конторы и цехов, через которые они проходили. Она чувствовала себя глупой, подтвердившей старую пословицу о тени и действительности: что имеем, не храним, потерявши – плачем.
Она сидела молча. Билли теребил ее за руку, стараясь привлечь внимание.
– Ты испугалась больших машин? – спросил он.
– Нет, я не испугалась, а ты? – ответила Карлотта.
– Конечно, нет, – с презрением ответил Билли. – Я мальчик, а мальчики ничего не боятся. Но я подумал, что ты немного испугалась.
Карлотта догадалась, что ребенок, должно быть, почувствовал дрожь ее рук, и поняла, что, несмотря на сдерживаемые чувства, ее охватило огромное желание выплакаться. Никогда раньше она так ясно не видела, как трудно будет разрушить барьер, который своими неосторожными словами она воздвигла между собой и Норманом.
Там, на фабрике, она поняла, что кроме любви мужчины к женщине их ничто не объединяет, они на разных полюсах. Она видела свою легкомысленную, бесполезную жизнь, условности, казавшиеся ей важными, тщеславие, которое было таким мелким – всего понемногу. По сравнению с жизнью Нормана все это казалось ей глупым и незначительным. Его работа была реальностью, ее – игрой и не стоила ни одной минуты того времени, которое она на нее тратила. Карлотта была застенчива и поэтому во всем, что она делала, доходила до крайностей. Сейчас она чуть ли не пресмыкалась вместе с низвергнутыми ею идолами.
– Я устала, Билли, – сказала она, как будто извиняясь, что не отвечает на его вопросы, которые она вообще не слышала.
– Когда мама устает, я веду себя очень тихо, – ответил он. – Сейчас я тоже не буду шуметь.
Она обняла его и прижала к себе.
– Ты очень славный, – сказала она. – Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь?
Он восторженно приветствовал эту идею, и Карлотта старалась вспомнить какую-нибудь волнующую историю, чтобы развлечь его по дороге домой.
В Пэддоксе ее ожидало письмо. Она нашла его в холле и решила, что оно от Магды или Леолии, но к ее удивлению почерк не был знаком. Она быстро открыла его и посмотрела на подпись. Письмо написала Хани. Оно начиналось без предисловия в стремительной, порывистой манере, характерной для Хани.
«Как ты думаешь, что произошло? Когда ты получишь мое письмо, я уже буду плыть в США. Старый Уинторп – ты помнишь его, конечно? – предложил мне роль в своем следующем фильме, и я чуть не умерла от удивления!
У меня было всего четыре дня, чтобы собраться, распрощаться и отправиться. Я стану великодушной миллионершей, т. е. я надеюсь ею вернуться!
И, Карлотта, дорогая, что ты думаешь? Ты ему тоже нужна. Ужасно, что такая возможность появилась, когда ты вышла замуж и всех нас бросила. Он сказал: «Где эта девушка, этот персик с русским именем? У меня для нее тоже есть роль. Ее лицо очень подходит для экрана». Конечно, я должна была рассказать ему, кто ты и что произошло с тобой и, моя дорогая, он был просто потрясен! Я не буду удивлена, если он напишет тебе, но, конечно, у тебя не найдется времени для такой поездки.
Я не верю, что ты дома, но если это так, то пришли мне телеграмму с добрыми пожеланиями в Голливуд. Я буду думать о тебе. Не забывай меня в своих мраморных залах, и, дорогая, я так волнуюсь, так волнуюсь!
Твоя до могилы Хани».
Карлотта читала письмо с улыбкой. Она была в восторге, что Хани получила возможность показать себя в кино. Она, вероятно, будет иметь успех. Она хорошая актриса, и, кроме того, у нее внешность, подходящая для экрана. Несколько недель тому назад, подумала Карлотта, ее бы тоже взбудоражила возможность поехать в Голливуд.
Ее приглашали в английские фильмы и пробы были удачны. Но она так и не заключила ни одного контракта, в основном потому, что было неразумно тратить столько времени за такие мизерные деньги.
– Я пошлю ей телеграмму, – решила Карлотта. Она подошла к телефону и подняла трубку.
Когда она вернулась, чай был готов и Билли ожидал у стола, восторженно глядя на блюдо с пирожными.
– Пирожные! – сказал он, когда Карлотта вошла. – У нас гости?
– Очень мало, только ты и я, – сказала она. – Но это неважно, нам больше достанется.
Она налила себе чаю, а Билли дала чашку с молоком. Она пыталась чем-нибудь занять ребенка, но мысли ее все время витали вокруг Нормана, большой фабрики, работающей день и ночь, и бесконечного потока машин и самолетов. Совершенно неожиданно ее глаза наполнились слезами, и прежде чем она смогла скрыть их, они покатились по щекам. Билли поднялся со своего места за столом.
– Тебе больно? – спросил он.
Карлотта покачала головой.
– Я очень глупая, – ответила она.
Он приблизился к ней, внезапно обхватил ручонками ее шею и прижался лицом к ее лицу.
– Не плачь, – прошептал он. – Где у тебя болит?
Карлотта улыбнулась сквозь слезы.
– Да, – сказала она, – мне очень больно, и я не знаю, что мне делать.
– Надо принять лекарство, – серьезно посоветовал Билли.
– Боюсь, что лекарство мне не поможет, – ответила Карлотта.
Он посмотрел на нее.
– Это должно быть очень сильная боль.
– Да, – сказала Карлотта. – Заканчивай свой чай, дорогой. Я пойду наверх.
Она вышла из комнаты, по широкой лестнице вбежала в свою спальню и закрыла дверь.
Отчаяние волна за волной охватывало ее, ломая ее сопротивление и приводя в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она смотрит в свое сердце и видит там только страдание и пустоту, без единого луча надежды. «Что же делать?» – спрашивала она себя. Уверенность в том, что ее очарование и красота преодолеют все препятствия, была утрачена. Норман не казался ей больше человеком, любящим ее и недостойным особого внимания. Она видела, что в нем было то, чего не доставало ей. В сравнении с ним она была пуста и ничтожна.
«Я нанесла ему удар, я ранила его, намеренно причинила ему боль», – говорила она себе. Громко повторяя эти слова, она ходила по комнате, чувствуя, что стены давят на нее, пленницу без единого шанса на спасение.
Ей хотелось сейчас же уехать в Лондон, броситься к Магде и рассказать ей о том, что произошло, но чувство стыда не позволяло ей никому, даже Магде, рассказать о том, как она вела себя с Норманом. Ей вспомнились слова приемной матери в день свадьбы. Она видела Магду в своей комнате после свадебной церемонии. Она видела грусть на ее лице и слушала ее умоляющий голос. И не обратила на это внимания. Она ожесточила свое сердце и умышленно позволила злобе и несправедливости ослепить себя, и не видела ничего, кроме своей нелепой любви к Гектору.
Какой дурой она была, абсолютно сумасшедшей дурой! И вот результат.
Замужество, которое не было замужеством, муж, который презирает и ненавидит ее, и кто может упрекнуть его? Прошло много времени. Карлотта переоделась, напудрила лицо и спустилась вниз. Норман приехал домой с фабрики и играл с Билли. Он привез ему миниатюрный поезд и рельсы. Теперь они раскладывали их в большой гостиной на паркетном полу. Некоторое время Карлотта стояла в дверях, глядя на них, пока они не заметили ее присутствия.
Билли позвал ее.
– Иди сюда, посмотри на мой подарок, – радостно воскликнул он. – У меня есть поезд, мой собственный поезд.
– А какой он красивый! – сказала Карлотта.
Норман не поднял головы. Он стоял на коленях на полу, соединяя рельсы. Она посмотрела на него, надеясь, что он заговорит с ней.
– Мне очень понравилась фабрика, – наконец почти робко сказала она.
– Я рад, – ответил Норман, все еще не глядя на нее.
– Удивительно, что все это принадлежит тебе, – продолжала она.
– Да, она дает большую прибыль, – ответил он.
Она почувствовала, что он намеренно как бы дал ей пощечину, но удержала гневные слова, готовые сорваться с ее губ, и ушла. Стоя у окна, она наблюдала, как Норман уложил рельсы так, что они расположились под роялем и вокруг мебели. Он завел паровоз и пустил по линии. Он был погружен в свою работу, а Билли смотрел на него, как на божество.
Карлотте казалось, что она постоянно находит что-то новое в характере человека, за которого вышла замуж и который все еще оставался ей чужим.
«Кто бы подумал, – спрашивала себя она, – что Норман будет так умно и тактично обращаться с детьми». Теперь, когда понимание, наконец, пришло к ней, она с каждым днем открывала в нем новые привлекательные черты, но было поздно.
Билли не ложился спать, пока не наступило время переодеваться к обеду. Карлотта спустилась вниз на полчаса позже, как раз когда зазвучал гонг. Она и Норман пошли прямо в столовую. Они медленно поговорили об обычных вещах, пока слуги были в комнате, но когда они, наконец, остались одни и Норман попросил разрешения зажечь сигару, она задала ему вопрос.
– Ты видел сегодня доктора Мэтьюса? Что он сказал о Билли?
– Я решил усыновить ребенка, – ответил Норман. – Нужно будет взять для него гувернантку, пока он не подрастет, чтобы пойти в школу. Он славный малыш, и я верю, что получив хорошее образование и шанс в жизни, Билли станет достойным человеком. Во всяком случае, у него всегда будет работа на фабрике. – После паузы он добавил: – Для начала я положу на его имя небольшую сумму денег, за эти годы она возрастет.
– Я рада, что ты решил это сделать, – сказала Карлотта. – Он милый, его очень хорошо воспитали. Его родители, вероятно, были хорошие люди.
– Я люблю детей, – сказал Норман, наливая себе бренди, – и так как вряд ли у меня будут свои дети, я хочу, чтобы Билли занял их место.
Карлотта сжала руки.
– Норман, – хрипло сказал она, – неужели ты по-прежнему… и это навсегда?
Норман посмотрел на нее и поднял брови.
– По-прежнему что? – спросил он.
– Неужели ты не можешь простить меня? – сказала Карлотта. – Неужели ты никогда не забудешь ту ночь?
Наступила тяжелая пауза.
– Как это любезно с твоей стороны просить меня о прощении, – ответил Норман, медленно подбирая слова. – Конечно, если ты хочешь, то я тебя прощаю, но уверяю тебя, что мне нечего прощать. Я люблю правду и всегда предпочитаю ее хитрости.
– Но это не было правдой, – сказала Карлотта. – Клянусь тебе, Норман…
Он прервал ее.
– Моя дорогая, ты не должна слишком искушать мое доверие. И зачем расстраивать себя? У нас у всех был очень длинный день. Может быть, пойдем в гостиную?
Он поднялся и открыл дверь. В тот момент, когда она собиралась ответить ему, в холле появился лакей, и она поняла, что он может услышать их разговор. Выйдя из столовой, она не пошла в гостиную, а взбежала наверх, в свою спальню. В уединении своей комнаты она громко сказала:
– Это безнадежно. О Боже, как безнадежно! А я… хочу его, хочу его любви.
Она закрыла лицо руками, но глаза оставались сухими. Теперь она знала, как поступить.
