Текст книги "Поверженные барьеры"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава третья

Карлотту разбудил телефонный звонок. Она сонно зашевелилась, с усилием протянула руку и взяла трубку.

– Алло, – сказала она.

– Специальный вызов, мисс, из Мелчестера, – сказал голос.

Карлотта поудобнее устроилась на подушках. Она знала, кто это.

– Это мисс Карлотта Ленковская? – спросил кто-то еще.

– Да, я слушаю, – ответила она.

– Не вешайте трубку, пожалуйста. Сэр Норман Мелтон будет говорить с вами.

Спустя минуту она услышала голос Нормана.

– Доброе утро! – сказала она. – Я думала, что вы совсем забыли обо мне.

– Я не мог позвонить вчера вечером, – сказал он. – У меня было совещание, которое длилось почти до полуночи.

– Значит, вы подписали контракт, – догадалась она.

– Подписал.

В его голосе проскользнула нота ликования.

– Поздравляю, – сказала Карлотта. – А ведь я ни на минуту не сомневалась, что так и будет. Когда вы что-нибудь задумываете, Норман, вы всегда получаете то, что хотите, правда?

– Я мог бы попросить вас проверить эту уверенность во мне, – сказал он, затем добавил внезапно, как бы спохватившись, что сказал слишком много: – Вы поужинаете сегодня вечером со мной после спектакля?

– С удовольствием, – ответила Карлотта, – если только я пойду в театр.

– Что вы имеете в виду?

Она рассказала ему о вчерашнем происшествии.

– Не могу передать вам, как восхитителен мой юный шотландский врач, – сказала она. – Он обещал приехать и осмотреть мою ногу сегодня.

– Никогда не слышал подобной чепухи, – ответил сэр Норман. – Обратитесь к сэру Гарри Эндрю-су, это единственный человек, который стоит того. Он мой врач.

– Я полностью доверяю моему шотландцу, – ответила Карлотта. Она засмеялась, когда Норман запротестовал.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Если вы не узнаете, что я в больнице, ждите меня в 11.35.

– Буду ждать, – пообещал он. – И будьте осторожны, детка.

– Постараюсь, – ответила она и повесила трубку.

Некоторое время Карлотта лежала не двигаясь и следила за бликами света, пробивавшимися сквозь слегка покачивающиеся занавески. Она думала о Нормане.

Они встретились три месяца тому назад на приеме с коктейлем. Знакомя ее с Норманом Мелтоном, хозяйка пробормотала его имя так, что Карлотта не поняла, кто он такой. Она пожала руку высокому грустному человеку, которому, казалось, вовсе не место среди оживленно разговаривающей, смеющейся толпы любителей коктейля.

– Расскажите мне о себе, – сказала она, – вероятно, я должна была бы слышать о вас, но прошу простить мое неведение.

– Как вы думаете, чем я занимаюсь? – спросил он.

Карлотта, испытующе глядя на него, пыталась угадать.

– Вы можете быть политиком, – сказала она. – Вы безусловно не актер, и я не думаю, что вы достаточно искушенный человек, чтобы быть дипломатом. Да, вы, должно быть, политик или бизнесмен. Пожалуй, и то, и другое.

Норман засмеялся.

– Вы или умеете хорошо отгадывать, или умеете льстить.

– Значит, я права? – спросила Карлотта.

– Но не в том, что касается политиков, – ответил он, – а вот бизнес – это верно. Вы разочарованы, что я не будущий премьер-министр?

Обычно в такой беседе Норман чувствовал себя не в своей тарелке. Он привык к полной сосредоточенности, его неистощимая энергия прорывалась во всем, за что он брался, и поэтому ему трудно было обсуждать пустяки одновременно и искренне и шутливо, что подчеркивало бы их незначительность. В Карлотте он впервые встретил человека, с которым ему было легко общаться. Он посмотрел на ее лицо, такое оживленное, выразительное; ему нравился тембр ее голоса и жесты, которыми она подчеркивала свои замечания. Ее руки говорили так же, как губы. Было совершенно ясно, что она не англичанка, хотя она и призналась ему, что не может говорить ни на одном другом языке.

Она сказала Норману, где работает, и он пообещал прийти посмотреть пьесу, если потом она поужинает с ним.

– У меня ужасно маленькая роль, но это так замечательно – быть на Вест-Энде: это впечатляет, если не публику, то во всяком случае импресарио и агентов.

– Почему вы выбрали сцену? – спросил он. Она пожала плечами.

– Не потому, что у меня было особое призвание, – сказала она, – а потому, что я была воспитана в таком духе. Моя мать, моя приемная мать, Магда Ленковская – театральная костюмерша. Я помню запах театрального грима гораздо яснее, чем что-то другое из своего детства. Я встречалась с каждой знаменитостью на подмостках еще до того, как мне исполнилось пять лет, потому что я приходила на репетиции, когда Магда примеряла костюмы. Моими первыми уроками было разучивание ролей, которые я без конца повторяла. Я сидела в пустом партере и ждала, когда Магда придет из костюмерной. Я не могла отказаться, когда Кристиан Холден предложил мне играть вместе с ним. Мне было только семнадцать, и он казался мне самым привлекательным мужчиной, какого я видела в своей жизни. Конечно, я приняла предложение, да и кто бы не согласился?

– А есть ли что-нибудь еще, чем вы хотели заняться? – спросил Норман.

– О, ничего такого, – ответила Карлотта. – Мне кажется, я просто ленива. Мне действительно ничего не хочется делать, кроме того, что мне нравится, но вы этого не можете понять, правда?

К этому времени она уже знала, кто он такой. Вспомнила, что читала в газетах о его сенсационном взлете: он стал директором и владельцем завода, на который пришел мальчишкой.

– Всю жизнь меня преследовало желание добиться своей цели, – признался Норман. – Это звучит, как будто я даю интервью. Но хоть это и кажется странным, все же я говорю правду.

– Но теперь вы удовлетворены? – спросила Карлотта.

Он отрывисто засмеялся.

– Я еще даже не начал, – ответил он.

На следующий день они вместе пообедали, и Карлотта решила, что он ей нравится. Его острый ум привлекал ее, а его резкие манеры, которыми он, очевидно, прикрывал свою застенчивость, забавляли. Она видела, что есть люди, которые не любят и не понимают его, но сама она слишком долго жила среди разных людей, чтобы судить их по внешности.

– Забавно, – сказала она позже Магде, – но в некотором отношении я чувствую себя старше, чем он. Он так неискушен во всем, кроме машин.

Она сидела на краю широкой кровати Магды. В белом тюлевом платье с серебряными блестками она выглядела юной и поразительно красивой.

Магда поняла, что она имеет в виду.

– Ты русская, – сказала она. – А мы, русские, стары, как бог.

– Я русская только наполовину, ты забываешь о моем отце, – возразила Карлотта.

– Я не знала его, – ответила Магда.

– Интересно, какой он был, – сказала Карлотта, подойдя к зеркалу.

– Я думаю, что он был высокий, светловолосый и глупый, как большинство англичан, – улыбнулась Магда.

– Неужели тот, кого ты любила, был таким же? – лукаво спросила Карлотта.

Какое-то время Магда молчала. Она опиралась на подушки, ее огромное тело под одеялом лежало, как гора. Она посмотрела на Карлотту темными, подозрительными глазами.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Не притворяйся. Леолия давным-давно мне все рассказала, но ты не должна сердиться. Я просто вытянула это из нее, – сказала Карлотта.

– Это неправда, я ничего об этом не знаю, – возмутилась Магда.

– Ну, ладно, давай лучше говорить обо мне, – сказала Карлотта. – Я похожа на маму?

– Да, – ответила Магда.

– Значит, она была красивой?

– Когда я ее увидела, она почти два дня ничего не ела. Бледная, измученная, с глазами, как темные впадины, – сказала Магда.

– И все же она была красива, – настаивала Карлотта. – Я знаю.

– Должно быть, она была красивой женщиной, – согласилась Магда.

– И она была Романова, – торжествующе произнесла Карлотта, – Романова! Как ты думаешь, я достойна ее?

– Будешь достойна, – ворчливо сказала Магда, скрывая глубокую привязанность к девушке, которую она воспитала. – Иди спать, а то утром встанешь усталой. Да, кстати, когда этот милый кавалер заедет, чтобы вывезти тебя в свет?

– Вероятно, завтра вечером. Я думаю, что я ему нравлюсь, – ответила Карлотта.

– Еще бы ты ему не нравилась! Приведи его как-нибудь, и я скажу тебе, что я думаю о нем, – сказала Магда.

– Приведу, если ты дашь мне обещание не говорить то, что ты думаешь, – полушутя, полусерьезно сказала Карлотта. Она достаточно натерпелась от откровенности Магды. Старая женщина без всяких угрызений совести высказывала свое мнение, независимо оттого, приятно это слышать или нет. Весь театральный мир знал, что у Магды твердый характер. Некоторые любили ее, некоторые ненавидели, но принимать вынуждены были все. Декораторы обожали ее за артистизм, из ее рук никогда не выходило что-либо уродливое или неуместное. Она не обращала внимания на насмешки и, когда один рассерженный молодой актер дал ей прозвище «Безобразная герцогиня», не обиделась. Прозвище пристало к ней, и для театрального мира Магда стала «Безобразной герцогиней». Она постепенно привыкла к тому, что прозвище подчас употребляли, обращаясь к ней, изредка использовала его сама.

Вероятно, своеобразной реакцией на размеры Магды стало у Карлотты страстное желание красоты. Еще совсем крошечным ребенком она хотела быть красивой. Она отвергала все, что было непривлекательно, плакала в страхе при виде некрасивой куклы и ненавидела грубые игрушки. Становясь старше, она отказывалась носить одежду, которая не отвечала ее артистическому чувству или не удовлетворяла ее вкус.

– Когда я вырасту, – говорила Магде пятилетняя Карлотта, – я буду красивой, как ангел.

Магда смеялась над словами девочки, но для Карлотты это было повторением клятвы, которой она оставалась верна все эти годы.

Но вот девочка выросла. Она расцвела в прекрасную женщину, такую красивую, что временами Магда смотрела на нее с изумлением.

Карлотта нервничала, когда, приняв почти дюжину приглашений Нормана Мелтона, она решилась познакомить его с Магдой.

– Она своеобразный человек, – предупредила девушка Нормана, – если вы ей не понравитесь, она может прямо сказать об этом. Или очень ясно выразит свои чувства.

Ее несколько удивило, что Норман тоже нервничает. Смешно, но тем не менее человек богатый и преуспевающий боялся толстой старухи и ее острого языка. В социальном отношении Магда и миллионер находились на разных полюсах, соединяла их только Карлотта, и ей казалось, что она может стать мостом между ними.

В тот туманный вечер в гостиной Магды было душно. Старая женщина накинула на плечи красную шаль. В ее ушах при каждом повороте головы сверкали тяжелые серьги, а запястья охватывали восточные браслеты из золота и серебра. На ее широких коленях лежала кошка, две другие расположились у ног. Зрелище фантастическое!

Она и не попыталась встать, протянула руку Норману с высокомерием императрицы и бросила на него быстрый, оценивающий взгляд. Карлотта знала, что она рассматривает его и прислушивается к голосу интуиции. Какое-то мгновение Карлотта чувствовала тревогу. Ей нравился Норман. Не так часто она хотела получить одобрение Магды, но в этот раз она боялась осуждения.

– Ужин готов, – сказала Магда.

В ее голосе прозвучала нотка одобрения, и Карлотта уловила ее. Она почувствовала безмерное облегчение.

Глава четвертая

Гектор Макклеод весело вышел из больницы и остановился перед ближайшей телефонной будкой. Он нашел номер, быстро набрал его и попросил мисс Карлотту Ленковскую.

Прошло некоторое время, прежде чем он услышал ее голос.

– Кто это? – спросила она.

– Гектор Макклеод, – ответил он. – Как вы сегодня – лодыжка лучше?

– О, это вы, – сказала она. – Мальчик не знал, как произнести ваше имя, и я не могла понять, кто же это звонит.

– Со временем он запомнит мое имя, – пообещал Гектор. – А как лодыжка?

– Гораздо лучше. Я ухаживаю за ней весь день и думаю, что вечером я буду только чуть-чуть прихрамывать.

– Сегодня ходить обязательно?

– Не понесут же меня, чтобы я сыграла свою роль, – засмеялась она.

– Я имею в виду, нельзя ли сегодня вообще не выходить?

Карлотту позабавило его предложение.

– У меня всего лишь пять выходов и несколько слов, – сказала она, – искать дублера для моей роли не будут. Если я не приду, то скорее всего буду уволена.

– Но могу я хотя бы забежать и посмотреть вашу ногу?

– Ни в коем случае, если вы намерены настаивать на своем заключении, что я должна оставаться в постели.

– Не буду, обещаю вам, – сказал он. – Если можно, я приду просто по-дружески.

– Приходите к чаю к четырем тридцати, – пригласила Карлотта.

– Я буду точно вовремя, – сказал он в нетерпении.

До назначенного времени оставалось полтора часа. Он сверил свои часы по часам соседней церкви и стал прогуливаться по грязным, многолюдным улицам, окружающим больницу. Немного погодя он пошел по направлению Вест-Энда.

Гектор производил на окружающих впечатление крепкого и сдержанного шотландца. Его товарищи по работе воспринимали его невозмутимый юмор как приятный, но скучный. Они и не предполагали, что этот простой и уверенный человек на самом деле глубоко эмоционален по натуре и все свои духовные и физические силы отдает работе.

Жить в Лондоне на те очень скромные средства, на которые Гектор мог рассчитывать, было нелегко. У него был отменный аппетит, хотя он и старался его обуздать, и он был постоянно голоден, не было ни минуты, когда ему не хотелось бы есть.

Но голодный и одинокий, он все же был счастлив.

Он был так благодарен случаю, который привел его в Лондон, что ему даже в голову не приходило жаловаться. Однако встречу с Карлоттой он воспринял как приятный поворот в своей жизни. Дело в том, что люди, работавшие с ним в больнице, большей частью лондонцы, кроме работы, имели другие интересы и много друзей. Все они, в общем, были прекрасными людьми, но и через месяц Гектор ни с кем не сблизился и оставался для них только коллегой.

Карлотта стала первым человеком за пределами больницы, с кем он по-настоящему поговорил за последние шесть недель. Ему понравилась ее приветливость и гостеприимство, хотелось снова побывать в этом доме. Все утро, пока он трудился в лаборатории, он спорил сам с собой: можно ли поймать на слове и навестить ее? Днем на лекции он был рассеян, пропускал слова лектора. Вновь и вновь он спрашивал себя: «Что она имела в виду? Должен ли я позвонить, или просто зайти?»

Опасаясь, что ему будут не рады, он решил позвонить и, выходя из телефонной будки, ликовал при мысли, что встретится со своими новыми друзьями. «Она красива», – говорил он себе и, сам не желая того, сказал это вслух, когда увидел Карлотту.

Он хотел сказать ей, что она выглядит хорошо, но вместо этого сказал, запинаясь:

– Вы прекрасны.

Карлотта приняла его в гостиной Магды. Сидя на диване у окна, она протянула ему руку. На ней было платье из мягкой кроваво-красной ткани, отделанное соболем на манжетах и на шее. Единственной драгоценностью был большой крест, усыпанный рубинами в золотых гнездах, на узкой черной ленте.

– Видите, я отдыхаю, и не говорите, что я не выполняю указаний врача, – сказала она.

Ее удивило его приветствие, и в то же время его мальчишеское смущение после произнесенных слов привело в замешательство. С Норманом Мелтоном она казалась себе старше и умудреннее. С Гектором, который был всего лишь на несколько лет старше, она чувствовала себя юной и неопытной. Она опустила глаза. Наступило напряженное молчание. Наконец он заговорил.

– Позвольте посмотреть вашу лодыжку.

Он потрогал ногу и нашел там только небольшую опухоль.

– Еще немного болит, но завтра все пройдет, – сказала Карлотта.

– Было бы хорошо, если бы вы не беспокоили ногу день или два, – ответил Гектор. – Как-то летом у меня было то же самое, и я только через неделю почувствовал себя в полном порядке.

– Я буду очень осторожна, – сказала она кротко.

Служанка внесла чай и поставила его на стол, Гектор налил чай Карлотте и подал ей бутерброды и пирожки.

Она почти не ела, наблюдая, с каким аппетитом он съел целую тарелку сэндвичей, два-три раза брал пирог, прежде чем заметил, что он ест один.

– О, я, наверно, пожадничал? – спросил он.

– Что вы ели во время ланча?

– Ничего, – ответил он. – У меня нет времени. Я завтракаю и ужинаю, предпочитаю есть два раза в день.

Карлотта нахмурилась.

– И вы называете себя врачом! Вы, наверно, сошли с ума. Как можно работать в полуголодном состоянии?

Гектор засмеялся.

– О, мне совсем не так уж плохо, – сказал он. – Кроме того, утверждают, что в наше время люди едят слишком много. Скоро мы сможем существовать, обходясь листиком салата или апельсином!

– Это чудовищно! – сказала Карлотта. – Я расскажу Магде.

– Что ты расскажешь ей? – послышался в дверях грудной голос. – А, это доктор Макклеод, – сказала Магда, медленно входя в комнату.

– Он морит себя голодом, – пояснила Карлотта.

Магда строго посмотрела на него.

– Если это правда, то вы очень глупый юноша.

– Прежде всего, бедный, – возразил Гектор, покраснев. Он ненавидел разговоры о деньгах. – Вы ведь знаете, что в Лондоне все очень дорого, а я шотландец и знаю цену деньгам.

– В любое подходящее время здесь всегда найдется еда, – сердито сказала Магда, щедро накладывая в свою тарелку тосты и масло.

– Вы очень добры, – ответил Гектор.

– Знайте же, – сказала Карлотта. – Если Магда приглашает к обеду, нужно непременно прийти и как следует поесть. Она никогда не приглашает просто из вежливости, не правда ли, дорогая?

Магда посмотрела на Гектора. Он понравился ей, и она понимала, что даже лишения не могут отнять у человека самолюбия.

Она тяжело поднялась.

– Я жду вас к ужину завтра вечером, – сказала она Гектору. – Вы поужинаете со мной, если Карлотты не будет.

– Вы окажете мне честь, – сказал он, открывая перед ней дверь.

– Вы хотите сказать, что будете разочарованы, – резко ответила она, исчезая за дверью, ведущей в магазин.

Глава пятая

Норман медленно поднимался по лестнице дома номер 225 по Белгрейв Сквер. Он с неприязнью вспоминал прошлое, которое хранил особняк. Здесь все напоминало ему о жене.

Эвелин обставила дом по своему вкусу, постепенно подбирая мебель, но Норману до сих пор казалось, что в этом доме он чужой, так же, как некогда он оставался чужим для женщины, на которой был женат.

Он был слишком занят после смерти Эвелин, чтобы часто думать о тех годах, которые они провели вместе. Он признавал, когда был честен сам с собой, что ее смерть не вызвала в нем сожаления; и действительно, она принесла ему чувство облегчения. Он боялся своей жены. Он никогда бы не признался в этом, и все же в глубине души он знал, что это правда. Она пугала его и ничего не делала для того, чтобы разрушить преграду, которая очень быстро возникла между ними, уже во время их короткого медового месяца.

Леди Эвелин Клив была вдовой и дочерью графа Брора, старого человека, который управлял семейным замком и немногими оставшимися землями железной рукой деспота. Он настоял на ее замужестве, когда заметил, что Норман ухаживает за его дочерью.

Эвелин вышла замуж за Колина Клива в середине войны и знала только один блаженный год счастья. Он погиб во время бомбежки. Колин, странный человек, смесь поэта и искателя приключений, пленил Эвелин, и она самозабвенно полюбила его. После его смерти она почувствовала, что из жизни ушло все, имеющее для нее значение. Она была совершенно разбита. Ее не могла встряхнуть даже забота о ребенке, которого он оставил ей.

Девочка родилась в начале 1918 года, через семь месяцев после смерти Колина. Эвелин выбрала ей имя Скай частично как патетическую память о смерти мужа, частично потому, что самые счастливые годы своего детства она провела на туманных островах, где у ее отца был маленький охотничий домик.

Овдовев, Эвелин Клив удалилась в Гленхолм, чтобы взять на себя заботы о доме отца. Она жила, пассивно погрузившись в прошлое, не проявляя никакого интереса к тому, что находилось за пределами долины, в которой был расположен замок. Она была веселой и даже импульсивной девушкой, а теперь стала скучной, замкнутой вдовой.

Она оставалась привлекательной, почти красивой, но красота ее была холодной.

При первой встрече она показалась Норману Мелтону воплощением всего аристократического, всего того, чего не было в нем. Его пригласил в Шотландию знакомый бизнесмен, который охотился в поместье, примыкавшем к поместью Гленхолм. Их пригласили в замок к чаю в воскресенье.

Сидя в комнате с высоким потолком, наблюдая, как Эвелин разливает чай, как естественно смотрятся в ее тонких руках дорогой китайский фарфор и драгоценное фамильное серебро, Норман почувствовал, что он как бы перенесся в один из исторических рыцарских романов, которые читал в детстве. Эвелин была одета в простое платье темно-синего цвета, без драгоценностей, а волосы, откинутые с белого лба, были собраны в пучок на затылке. Ей это шло. Когда он обдумывал, чем бы заинтересовать ее, неожиданная мысль пришла ему в голову: на этой женщине он женится.

Он почувствовал с удивительной ясностью, что это та ценность, которой ему не хватало и в которой он нуждался. «У меня есть голова, энергия и деньги, – сказал он себе, – у нее – воспитание и красота».

Он едва посмел высказать даже себе мысль о том, что в результате такой комбинации у них могли родиться изумительные дети: он не мог представить ее охваченной обычной человеческой страстью.

Однако он принял решение и был уверен, что добьется Эвелин так же быстро и успешно, как если бы ему пришлось решить важную деловую проблему.

«Я хочу ее, – сказал он себе, и немедленно прозвучал приговор: – Я получу ее».

Он решил очаровать не только Эвелин, но и ее отца. Он тонко понял сущность старика – внимательность и почтительность Нормана льстили ему. Он знал, каким способом можно возбудить интерес графа к себе. И преуспел в этом. Его пригласили погостить неделю в Гленхолме.

Эвелин была совсем не готова к его осаде. Она уже перестала ощущать себя женщиной. Каждый вечер перед сном она почти час молилась о своем потерянном муже. Ей верилось, что таким образом она все еще общается с любимым. Эта привычка успокаивала ее. Для нее это было единственное оставшееся ей выражение чувства, единственное желание, которое не исчезло в бесцветной рутине повседневного бытия. В своих молитвах она чувствовала себя рядом с Колином, ей казалось, что смерть – это еще не конец, что он ждет ее где-то по ту сторону могилы. Она хранила его стихи. Четыре тонких книжечки; две написанные в Оксфорде, а две позже, когда он не спешил найти работу. Она знала их наизусть – драматические излияния человека, который понимает то, что он чувствует, но не может выразить.

Когда Эвелин впервые поняла, что Норман увлекся ею, она стала избегать его, чувствуя, что он вторгается в ее жизнь даже тем, что считает ее привлекательной женщиной. Ей казалось, что он наносит оскорбление Колину. «У меня есть муж», – страстно убеждала себя Эвелин. Она никогда не думала о себе как о вдове. Но Норман понял, что он поступил неверно. После первых признаний он больше не упоминал о привязанности, тем более о любви. Казалось, он предлагает ей просто дружбу.

Несмотря на то, что Эвелин сначала ужаснули проявления его влюбленности, его отношение к ее резкому отпору задело ее самолюбие. Она уверяла себя, что неверно поняла его, и терзалась от любопытства, ошиблась она или нет.

Между тем ее отец навел справки о Нормане. Лорд Брора был поражен тем, что услышал. В действительности рассказы о способностях Нормана и о его растущем состоянии не были преувеличены. Лорд Брора находил, что бремя налогов становится невыносимым, и принял решение.

– Мне нравится этот человек, – сказал лорд Брора своей дочери. – У него есть воля и ум. Ты могла бы сделать хорошую партию.

– Я больше никогда не выйду замуж, – тихо сказала Эвелин.

– Когда я умру, – сказал отец, – тебе не на что будет жить, потому что это поместье и каждый пенни перейдут к сыну Артура. Ты ведь знаешь, что я ничего не смогу тебе оставить.

– У меня есть деньги Колина, – ответила Эвелин.

– Ничтожные пятьсот фунтов в год, – фыркнул отец. – Это не очень-то поможет тебе, особенно с ребенком на руках.

Немного встревоженная, Эвелин нахмурилась. Она отдавала себе отчет в том, что если Норман будет хорошо относиться к Скай, проблема второго замужества обретет другую окраску. Девочка достигла такого возраста, когда ей требовалась хорошая гувернантка или первоклассная школа. Но ни для того, ни для другого в настоящее время не было денег.

Желание дать образование дочери и беспокойство отца за ее будущее привели ее к решению в пользу Нормана. Она и раньше колебалась, но теперь всякие сомнения исчезли. Ей было трудно сопротивляться настояниям отца, и, кроме того, Норман нравился ей. Он привлекал ее и физически, хотя она повторяла себе, что ни один мужчина не займет место Колина.

В конце концов она сдалась, и они поженились. Она считала, что приносит себя в жертву, все же была кроткой и привлекательной, пока не наступил день брачной церемонии. Внезапно вспыхнувшее горькое желание причинить ему такую же боль, какую она испытала от потери Колина, превратило их отношения во враждебные. Эвелин пыталась изменить свою натуру, быть хотя бы благодарной своему мужу за его щедрость, но еще больше ненавидела его за то, что он дает ей. Она с отвращением принимала драгоценности, которыми он осыпал ее, потому что их дарил не Колин. Она ненавидела деньги, которые могла тратить на дома, мебель, платья. Со страстью, подчас удивлявшей ее, она желала, чтобы все эти удовольствия были связаны только с прошлым, с Колином, а не с человеком, предлагавшим их ей теперь.

Она была напугана неистовством своих чувств, так напугана, что контролировала себя со строгостью, которая никогда, ни на одну минуту не позволяла ей расслабиться.

Только Скай приносила Норману счастье, когда он был женат. Он полюбил свою маленькую падчерицу с первого момента, как увидел ее. Она была маленькой, пухленькой и совершенно не похожей на мать. Смеющиеся серые глаза и ярко-рыжие волосы она унаследовала от отца.

В первые месяцы женитьбы Эвелин пыталась заставить дочь называть Нормана «папа» или одним из обычных имен, которые дают отчиму, но Скай упорно называла его Норман. Это радовало его и возвращало ощущение молодости.

Он неизменно чувствовал себя молодым в компании Скай, по контрасту со временем, проведенным с Эвелин, когда ему казалось, что он безмерно стар. Его жена действовала на него угнетающе, тогда как падчерица вдохновляла его. До встречи со Скай он и не предполагал, что любит детей.

Когда Эвелин умерла, он просил Скай по-прежнему жить с ним, но лорд Брора настоял, чтобы она вернулась в замок на каникулы, и у Нормана не хватило решимости забрать ее из школы. Она была счастлива там, и он продолжал платить за ее пребывание в школе, хотя лишался ее общества. Он навещал ее во время учебы при любой возможности и ждал этих посещений, пожалуй, больше чем она.

Когда Скай исполнилось восемнадцать, она сказала Норману, что в Лондоне она хотела бы снимать квартиру с подругой, а не жить у него. Он был горько разочарован, потому что хотел открыть для нее особняк на Белгрейв Сквер. Но он был достаточно умен, чтобы понять ее стремление к независимости, и согласился с ней без спора. Скай выросла с желанием самовыражения, что в какой-то степени явилось реакцией на постоянную подавленность ее матери. Она всегда была милой, откровенной и привязанной к своему отчиму, но их интересы лежали в разных плоскостях, и он знал, что они никогда не смогут стать друг для друга тем, на что он надеялся, когда она была ребенком под его защитой.

Войдя в гостиную на втором этаже, Норман вспомнил, что в последний раз он был здесь во время первого бала для Скай. Тогда дом был впервые открыт после смерти жены, но в тот вечер было так много гостей, что ему было трудно воспринимать его всерьез или что-то вспомнить.

Стоя на площадке лестницы и размышляя о том вечере, он услышал веселый голос, окликнувший его.

– Норман! Норман! Где ты?

Он склонился над перилами, посмотрел вниз в глубокий пролет лестницы и увидел свою падчерицу, которая смотрела на него.

– Скай! – воскликнул он с изумлением. – Что ты здесь делаешь?

– Я проходила мимо, дорогой, – объяснила она. – Увидела твой автомобиль на улице и поняла, что ты совершаешь инспекторский обход дома.

– Поднимайся, – перебил он ее.

Она послушно побежала наверх, прыгая через две ступеньки, и протянула ему руки.

– Рада видеть тебя, – сказала она, целуя его в обе щеки.

Она была такая маленькая, что ему пришлось наклониться. Он держал ее на расстоянии вытянутой руки, испытующе глядя на нее.

– Ты хорошо выглядишь, – неохотно признал он. – Челси тебе на пользу.

– Я могла бы сказать то же самое о Мелчестере, – ответила она, – но почему ты здесь?

– Я хотел осмотреть дом, – сказал он с виноватым видом.

Она лукаво посмотрела на него.

– Дорогой мой, – сказала она, – ты говоришь неправду! Ты снова женишься.