Текст книги "Дитя Феникса. Часть 1"

Автор книги: Барбара Эрскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Маргарет! – Он порывисто обернулся и глянул ей в глаза, сбросив ее руку со своей. – Маргарет дала своей младшей сестре прекрасный совет, который они, скорее всего, обсуждали вместе. Интересно, это было до того, как умер Джон де Броуз или после? А может, это был ваш план, который вы придумали сообща, – заставить его поехать на той проклятой лошади, чтобы освободить Маргарет и дать ей шанс выйти за своего любовника, – так или нет? – Его лицо побледнело от гнева. – Пресвятая Дева Мария, как же я ошибался в отношении вас, миледи. Мне тоже следовало съездить верхом? Вы это задумали? Ну так со мной вам будет куда проще, не правда ли? Ведь сделать так, чтобы я упал с лошади, не так уж сложно – я болен и очень слаб! Или, может быть, вы решили даже не дожидаться моей кончины и не утруждать себя лишний раз? В конце концов, я ведь действительно долго не протяну! – Его лицо было жестким и злым, губы побелели от гнева, глаза метали молнии.

– Да нет же! – мучительно выкрикнула Элейн. – Все совсем не так! Поверь мне, пожалуйста!

Он быстро прошел мимо нее и открыл дверь.

– Пожалуйста, послушай, позволь мне все объяснить.

– Мне не нужны никакие объяснения.

В следующий миг она заметила пустоту и безразличие в его глазах.

– У тебя есть любовник, Элейн? И кто он? Или кто-то, за кого ты хочешь выйти замуж? Кого ты предпочитаешь мне? – Он отвернулся. – С меня достаточно, дорогая моя. Могу вас заверить, что в будущем я буду осторожнее.

После того как он громко хлопнул дверью, она еще несколько минут молча смотрела на нее, а потом направилась обратно в постель, которую она так надеялась разделить с ним, бросилась на подушку мужа и вцепилась в обтянувший ее шелк.

V

Семаэс, Энглси. Ноябрь 1232

Изабелла прогуливалась по саду, не обращая ни малейшего внимания на мокрую траву, которая цеплялась за ее ноги и подол платья. Она подставила лицо необычно теплому для этого времени года солнцу и закрыла глаза, блаженствуя, пока солнечные лучи ласкали ее. Позади следовал целый сонм придворных дам, и сад был полон их веселой болтовни и шума. Но Изабелле было не до того. Она снова чувствовала боль, сильную, ноющую боль в спине и невероятную усталость, которая пугала ее. Она остановилась и осмотрела туфли, чтобы понять, сильно ли они промокли. Дамы позади нее тоже остановились, но их разговор не умолк.

Принцесса Джоанна отдыхала в своих покоях. Теперь она отдыхала очень часто, и время от времени ее рука непроизвольно ложилась на живот, будто и ей он доставлял боль. Но Изабеллу это совершенно не интересовало. Сейчас все ее возмущения были посвящены ребенку, которого она ждала. Почему это ожидание доставляло ей так много боли и недомоганий? Эта тошнота, неспособность ее организма переваривать пищу, которую она любила, эти бесконечные молочные каши, эта боль и усталость и странно обострившаяся чувствительность ее кожи – теперь она почти ненавидела прикосновения Даффида. Когда он бывал здесь, то еще позволял себе это, смеясь над мольбами Изабеллы оставить ее в покое на время беременности. Женщины тоже подшучивали над ней, пока суетились возле нее точно наседки. Они баловали ее, приносили еду, которую она просила, выносили тазы после того, как ее тошнило, и все равно продолжали смеяться, сочувственно кивая, и говорить, что каждая женщина должна через это пройти, что беременность не будет продолжаться вечно и скоро все закончится, и тогда ей полегчает. Изабелла глубоко вздохнула, стараясь обуздать боль в спине. Она уже почти жалела, что решилась на эту прогулку, а не прилегла отдохнуть в своих покоях.

Ронвен с неприязнью наблюдала за ней со своего места на стене. Изабелла была очень бледной, беременность не украшала ее – она уже здорово располнела, хотя до рождения ребенка оставалось еще немало времени. Скорее всего, причиной этому было то, что она то и дело грызла леденцы. Словом, девушка выглядела нездоровой и недовольной. Ронвен улыбнулась. В первые месяцы замужества Даффид всегда был рядом с женой, он постоянно угождал ей, нашептывал всякие любовные глупости, ласкал ее перед всеми и был совершенно очарован ее обаянием и красотой. Но теперь, видимо устав от ее общества, а может быть, желая избежать забот, которые последовали за ее беременностью, Даффид уехал со своим отцом в Карнарфон, а Изабелла осталась одна, рядом с придворными дамами. Глаза Ронвен сузились – она не простила Изабелле того письма Элейн. Ронвен видела, как Изабелла остановилась и приложила руку на спину в области поясницы, на ее лице отражалась боль, которую она чувствовала. Придворные дамы были слишком заняты своей беседой и не заметили скверного самочувствия госпожи; между тем она прислонилась к стене небольшой беседки и пыталась отдышаться.

Ронвен поднялась и осторожно подошла к ней. Она была готова к тому, что Изабелла просто велит ей удалиться, но чувствовала, что сейчас, вероятно, все будет иначе. Изабелла, казалось, не сразу заметила ее появление.

– Вам нехорошо, ваше высочество? – И Ронвен увидела в глазах Изабеллы суеверный страх. Значит, и она слышала, что Эинион и Ронвен поклонялись древним богам. Человек, который распространял этот слух, погиб, – его лодку захлестнуло волной ветра у берегов Пен-и-Гогарт, и Ливелин, потрясенный этим совпадением, твердо решил не распространяться об этом, но он был не в силах сдержать волну сплетен. Ронвен и Эинион знали, что так оно и будет, и каждый из них получил от этого свои преимущества.

– У меня спина болит, – сварливо сказала Изабелла.

– Просто ребенок располагается неудобно, – сказала Ронвен. – Если пожелаете, я могу дать вам целебную мазь, которая снимет боль, если натирать ею спину. Принцесса Джоанна пользовалась ею, когда была беременна, и это ей очень помогало. – Она улыбнулась, глядя в сторону придворных дам Изабеллы, которые остановились в нескольких шагах от них. – Ее может втирать ваша камеристка, или, если хотите, это могу делать я.

– И ты натирала ею принцессу Джоанну? – Изабелла закуталась в плащ, крепко обнимая уже сильно округлившийся живот.

– Да, это правда. – Она не лукавила. Однажды, когда придворные Джоанны были чем-то заняты, Ронвен на самом деле натирала мазью онемевшую и ноющую от боли спину принцессы. Это было за несколько дней до рождения Элейн.

– Тогда сделай это. Они этого не умеют делать. – Жестом отпустив камеристок, Изабелла повернулась к дворцу. – Принеси ее сейчас же. Боль такая сильная, что больше я ни минуты не могу терпеть.

– Никчемная аристократка! – пробурчала себе под нос Ронвен, но повернувшаяся к ней спиной Изабелла уже не слышала ее. Она смотрела вслед придворным, которые исчезли из виду.

Горшок с целебной мазью Ронвен хранила в чулане. В течение нескольких минут она рылась в своих вещах и размышляла, не стоит ли добавить немного раздражающего снадобья в эту густую, сладко пахнущую массу, но все же решила не делать этого. Если она решила помочь Элейн, то должна заслужить доверие этой располневшей испорченной принцессы, которая когда-то была подругой Элейн.

С помощью служанок Изабелла сняла платье и верхнюю юбку и оделась в ночную рубашку из шелка и бархата. Она сидела на огромной кровати, поедая засахаренные фиалки и марципаны, посыпанные корицей. В этот момент вошла Ронвен и принесла вместе с собой банку с драгоценной мазью. Когда пухлое белоснежное тело Изабеллы наконец растянулось на простынях, едва прикрытое одеялами, Ронвен обозрела поясницу девушки и ее округлые ягодицы. Ее охватило сильное желание как следует дать пациентке по этому месту, но вместо этого она запустила руку в банку с целебной мазью.

Изабелла стонала от удовольствия, пока сильные руки Ронвен разминали ее затекшие ягодицы.

– Вы слишком напряжены, дитя мое, – тихо говорила Ронвен. – Расслабьтесь. Постарайтесь уснуть, пока я работаю. Ребеночек повернется удобнее, и вам станет легче.

– Так почему же Элейн отослала тебя? – Изабелла положила голову на руки и не видела, как Ронвен насторожилась.

– Это не она отослала меня, а лорд Хантингтон. А теперь они собираются в Честер и снова пригласят меня.

– И ты в это веришь? – В тихом голосе Изабеллы явственно сквозила если не дерзость, то недоверие.

– Да, верю. – Ронвен взяла еще мази и растерла ее пальцами. Посмотрев на руки, она снова ощутила ту необъятную пустоту, которая так пугала ее. Ронвен снова была застигнута ею врасплох, но отогнала неприятные думы прочь. Ведь должен же быть какой-то способ вернуться. А если такого способа нет, значит, нужно заставить Элейн приехать за ней. И эта испорченная девчонка может быть ей полезна.

– Нет. – Изабелла вызывающе потупила глаза. – Я не хочу, чтобы она приезжала сюда. Это она убила моего отца!

– Нет, принцесса, ваш отец сам погубил себя. – Ронвен старалась говорить спокойно и невозмутимо. – Это жестоко – обвинять Элейн, которая любила вас как сестру. Ради Бога, поговорите с мужем. Я почти уверена, что теперь, когда Элейн стала графиней Честер, принц Ливелин захочет вести переговоры с Честером и Гвинедом. Даффид может уговорить его, он ведь сделает все, о чем вы его только ни попросите.

– Я не видела Даффида уже две недели. – Изабелла надула губы. Это был предмет ее тревоги. Даже когда несколькими днями раньше Даффид находился в Розире, на другом конце острова, он не послал о себе вестей. Обитательницы дворца, стоявшего возле гавани в Семаэсе, чувствовали, что их просто не замечают.

– Но у вас будет хороший повод увидеть его, принцесса, – негромко и доверительно заметила Ронвен. – И вы сможете очаровать его своей осведомленностью в политике. Скажите ему, что слышали, будто лорд и леди Честер будут жить в честерском замке и что принцу Аберфрау представляется прекрасный шанс пригласить зятя в Абер. А это лишь усилит его позиции в отношениях с его отцом и с королем Англии, если Даффид хочет восстановить их ухудшившиеся отношения.

VI

Абер. Декабрь 1232

Декабрь, на удивление, выдался очень теплым. Холодные ветра прекратились, и поздние розы даже выпустили еле видные бутоны. Дороги оставались в хорошем состоянии, так что в начале декабря Элейн без особенных приключений прибыла наконец в Абер.

Последний месяц она была особенно несчастна; Джон совершенно отвернулся от нее. После той ссоры из-за письма Маргарет он держался с ней холодно и гневно, отказывался верить всем ее слезным и упорным просьбам, как она ни убеждала его, что не собиралась просить короля о повторном замужестве. В то же время, как ни странно, здоровье Джона значительно улучшилось. Он прибавил в весе, регулярно ездил верхом и охотился. На его лице заиграл здоровый румянец, а тело его окрепло, но он больше не предпринимал попыток общения с Элейн; их чтения прекратились. Он говорил, что был очень занят, поскольку теперь ему приходилось управлять громадным графством Честер.

Когда Джон получил письмо принца, в котором тот просил его и его жену приехать в Абер, то написал ответ, в котором извинился, что приехать не сможет, но что Элейн в любое время может отправиться туда, если пожелает. Та очень обрадовалась возможности поехать домой. Теперь она снова увидит Ронвен, увидит отца. Элейн постаралась отвлечься от отношений с Джоном, насколько это было возможно, и сосредоточиться на приготовлениях к предстоящей поездке в замок, который она по-прежнему считала своим домом. Он больше не думала ни о матери, ни об Эинионе, и ничто не могло испортить ей возвращение.

Джон обратился к ней всего один раз, накануне ее отъезд и по ее же собственной просьбе.

– Ты уже все упаковала и готова к отъезду? – хмуро спросил он, сидя за рабочим столом.

– Мы выезжаем на рассвете, милорд. – Она кивнула.

– Хорошо. Передай мои наилучшие пожелания отцу матери.

– Когда я должна вернуться, милорд? – Радость, которая охватывала Элейн при мыслях о предстоящей поездке домой, не могла заполнить ту странную пустоту, которая образовалась в ее душе после ссоры с Джоном. Ей очень хотелось броситься к нему, коснуться его, почувствовать себя в безопасности в его сильных руках.

– Я позову тебя, когда сочту нужным, Элейн, если вообще захочу, – медленно сказал он и отложил перо. – Не возвращайся, пока не получишь от меня известий. И я не уверен, хочу ли еще, чтобы ты была моей женой. Я совершенно в этом не уверен, и еще не поздно аннулировать наш брак: ведь перед Богом мы его еще не заключили. – Он вернулся к своему письму и больше не смотрел на нее.

Она медленно повернулась и вышла из комнаты, чувствуя, как к горлу подступил комок, а на глазах показались слезы.

VII

Ронвен ждала ее в комнате для гостей. Никогда больше ее любимые детские комнаты в одном из крыльев замка не будут принадлежать ей. Их уже отделали заново, и они ждали появления на свет ребенка Изабеллы.

– Детка! Вы только посмотрите на нее! Как ты выросла!

Сперва они застыли на месте, но потом Элейн бросилась через всю комнату и очутилась в объятиях Ронвен.

– Конечно, я выросла, Ронвен. Я уже совсем взрослая.

– И в самом деле. Ты настоящая графиня. И свита у тебя больше, чем у твоего отца. – Ронвен на секунду отодвинула ее от себя, чтобы разглядеть лицо. Если бы он сделал Элейн женщиной, если бы она уже принадлежала ему, Ронвен бы это поняла. Она старалась встретиться взглядом с глазами девушки, но то, что она увидела в них, не отвечало ее ожиданиям. – Ты очень страдала, детка. Я вижу это по твоим глазам, вижу это по тому, как ты похудела. Что случилось?

– Ничего. – Элейн отвернулась от ее зоркого, пристального взгляда. – Я устала, только и всего. В Честере всегда так много дел, так много разговоров. – Вдова их управляющего выручила Элейн, когда, вняв ее страстным мольбам, осталась в замке, но и тогда Элейн постоянно была занята, несмотря на такие случаи, когда дело касалось всего-навсего каких-нибудь развлечений. А без помощи Джона хозяйственные дела и вовсе приносили ей лишь волнения и тревоги. – А мой отец, Ронвен, – когда я увижу его?

– Скоро, детка.

Изабелла сделала свое дело: Даффид уговорил Ливелина послать приглашение, но тот уехал, едва отправив письмо. «У меня нет никакого желания видеться с твоей сестрой», – решительно сказал он сыну, и за день до приезда Элейн он оставил Абер, уехав с огромной свитой на юг.

Однако Джоанна была здесь. Уже через час после приезда Элейн она пригласила свою младшую дочь к себе. Когда Элейн предстала перед ней, у нее пересохло во рту от осознания того, что теперь она выше своей матери и одета намного богаче ее. На Джоанне были черное платье и накидка – обычная одежда с тех пор, как она вернулась из изгнания, так как не хотела раздражать мужа. Однако глаза ее остались прежними. Джоанна критически пронзила свою дочь острым взглядом, оглядев ее с ног до головы.

– Ты стала настоящей красавицей.

Чуть отступив, Элейн зарделась. Она все еще чувствовала неприязнь к своей матери, но ее страх перед ней исчез – вместе с уважением. Впрочем, лишь к ней одной. Абер все равно остался для Элейн родным домом, и она была уверена, что отец любит ее. Поэтому, когда Элейн выяснила, что отца сейчас нет в Абере, она не могла скрыть разочарования.

– Зачем ты приехала? – Прямота этого вопроса Джоанны шокировала Элейн.

– Мой отец пригласил нас, – ответила она. Словно защищаясь, она подняла голову. – И мне самой хотелось приехать, я очень сильно скучала по всем вам.

– В самом деле? – Голос ее матери оставался сухим и сдержанным. – А вот твой муж почему-то не приехал вместе с тобой.

– Он очень занят, – поспешно ответила Элейн.

– А ты не очень занята, – так же быстро эхом ответила ее мать. – И ты до сих пор еще не беременна, как я понимаю. – Острым взглядом она критически смерила хрупкую фигуру Элейн с головы до ног. – Твоя подруга Изабелла уже на шестом месяце.

– Правда? – Элейн постаралась отвернуться, но сделала это недостаточно быстро, чтобы скрыть свое горе от зорких глаз матери. Выражение лица Джоанны несколько смягчилось.

– Вы с мужем довольны друг другом, Элейн?

– Да, мама.

– И он сделал тебя своей женой? – Она выдержала паузу. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

Повисло небольшое молчание, и Джоанне все стало понятно. Она нахмурилась; совершенно неожиданно для себя, впервые за свою жизнь, она почувствовала прилив нежности к своенравной и упрямой дочери. Последние три года она была очень несчастлива и одинока, и это заставило ее измениться. Она стала более внимательной, и ее отношение к людям изменилось.

Все это время она очень боялась снова встретиться с Элейн, так как хорошо помнила, что именно Элейн застала ее той страшной, роковой ночью, но теперь, когда ее дочь сидела около нее и печально смотрела в камин, Джоанна почувствовала, как ее дочь окутана, будто невидимым облаком, одиночеством, печалью и несчастьем. Это облако было почти осязаемым, и она ответила на него с невиданной прежде волной тепла.

– Всему виной его болезнь? – спросила она более мягким голосом.

Элейн пожала плечами.

– Сначала он говорил, что я была слишком молода, затем он заболел, потом, когда я думала, что он, наконец, захотел меня… мы поссорились. – Она не сводила глаз с легкого дымка, который плыл через всю комнату из камина, где языки пламени облизывали сырые поленья. В воздухе чувствовался сладковато-горький привкус сучковатых, покрытых лишайником яблоневых дров.

– Ты должна помириться с ним. – Джоанна взяла пяльца для вышивания и новую шелковую нитку. – Наверное, тебе было очень одиноко.

Элейн молча кивнула.

Джоанна прищурилась, глядя на пламя свечей, к которым она подняла иголку, чтобы вдеть нитку.

– Когда я впервые оказалась тут, со мной было то же самое. Я ведь была англичанкой, чужой при дворе твоего отца. Я была очень одинока и очень боялась.

– Ты? Это правда? – Элейн обернулась и изумленно посмотрела на нее.

– Да, я, – подавленно продолжала Джоанна. – Я была очень молода. Конечно, не так молода, как ты. Но не менее ранима, и у меня не было семьи, которая бы меня любила, в отличие от тебя. – Она выдержала паузу, заметив, что ее рассказ о прошлом тронул Элейн до слез. – Я почти не знала своего отца; он очень недолго был с моей матерью. Так что здесь на мне поставили клеймо. – В ее голосе звучали горечь и отчаяние. – Клеймо незаконнорожденной дочери короля Джона, хотя официально я носила титул принцессы, а не дочери шлюхи и головореза.

– Он в самом деле был таким жестоким? – тихо спросила Элейн. Дед умер за четыре года до ее рождения, однако и она выросла в атмосфере ненависти, по-прежнему окружавшей его имя.

– Он делал ужасные вещи. Но он был королем. – После долгого молчания Джоанна встала. – Принц и король должны время от времени быть жестокими, но они действительно хотят править миром. – Снова повисло молчание.

«Интересно, она думает сейчас о своем изгнании?» – спросила себя Элейн и вдруг неожиданно поняла, что она перестала думать о матери враждебно. Это был их первый настоящий разговор, в котором перед Элейн предстала уязвимая, чувствительная женщина, отгородившаяся от мира жесткой, непроницаемой оболочкой. Теперь Элейн очень жалела ее.

Вдев наконец нитку в иголку, Джоанна надела серебряный наперсток и стала наметывать маленькие стежки на ткань в пяльцах.

– Почему он прогнал Ронвен? – спросила она.

– Она ему не нравится, – сказала Элейн и беспомощно пожала плечами.

– Ты вернешь ее обратно?

– Я люблю Ронвен, но не хочу, чтобы он сердился. – Элейн снова пожала плечами.

– Тогда оставь ее здесь. Она строит козни и плетет интриги так, что хуже некуда. Она только осложнит твою жизнь в Честере. Ты должна твердо усвоить одну вещь, Элейн: в этом мире нет никого, ни одного человека, на которого ты могла бы положиться, кроме тебя самой. Помни это. Никого.

VIII

– Значит, ты вернулась сюда одна? – Изабелла не смогла скрыть своей обиды, и Элейн сразу же почувствовала это, едва вошла в комнату. При горящем свете факелов взгляд девушки был жестким и полным ненависти; ее темные глаза гадали и рассчитывали.

Поднялся сильный ветер; он дул с моря, с северо-запада, и гнал на берег огромные волны. Сильные его порывы били в закрытые окна дворца. Изабелла поплотнее укутала раздобревшее тело накидкой и села на ближайший к камину стул. Рядом разместились ее придворные дамы, которым тоже было холодно в этом пронизанном сквозняками зале, так что они старались оказаться как можно ближе к огню. Элейн осталась в центре комнаты одна и чувствовала, как ненависть вздымается огромной волной и вот-вот затопит ее, как шторм захлестывает огромные береговые скалы. Ее сердце замерло. Как она могла думать, что они с Изабеллой все еще оставались подругами?

– Мой муж очень занят и не может сразу покинуть Честер, – спокойно ответила она.

– Да уж, я слышала, что он ждет не дождется, пока наконец избавится от тебя, – дерзко бросила Изабелла. – Тебя ведь зовут «принцесса-сосулька», или ты не знаешь? Говорят, ваши пажи уже делают ставки на то, что к двадцати годам ты еще останешься девственницей.

Элейн почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам. Женщины, которые стояли рядом и внимательно слушали, тут же захихикали, и Элейн ощутила, как ее душит ярость. Смех скрывали не все: одна или две засмеялись в голос, а глаза остальных смеялись и жалили ее.

– Не понимаю, о чем ты, – гордо ответила Элейн.

– О том, милочка, – Изабелла специально саркастически сделала ударение на этом слове, – что, если бы твой муж уложил тебя в постель, ты бы уже давным-давно родила! Кроме того, все знают, что вы с ним спите в разных комнатах.

Элейн показалось, что одна или две женщины опустили головы, смущенные злобой своей госпожи. Она уже успокаивалась; ее боль и обида прошли, однако и ее характер давал себя знать. Элейн сжала кулаки.

– Моя личная жизнь никого не касается, и уж особенно тебя, Белла, – парировала она. – Во всяком случае, я со своим мужем живу в одном городе. – Она обошла стороной тот факт, что сейчас это не было правдой. – А вот мой брат, как я слышала, решил, что ему будет намного лучше, если между ним и тобой будет лежать все королевство Гвинед. – Она повернулась на каблуках и гордо прошла через всю комнату, прекрасно сознавая, что каждый ее шаг по направлению к двери внимательно отмечается пристальными взглядами придворных дам.

– Убийца!

Элейн остановилась. Сначала она не поняла, прозвучало ли это слово или же ей только показалось. Но шепот Изабеллы был настолько громким и четким, что в этой огромной комнате его услышали все. Элейн обернулась с белым как снег лицом и впилась глазами в Изабеллу.

– Что ты сказала?

– Я сказала «убийца», – яростно повторила Изабелла, взгляд ее был враждебен. – Что, разве не так? Ты ведь и есть убийца! Ведь это ты убила моего отца!

В комнате воцарилась гробовая тишина. Только треск пламени в камине нарушал это безмолвие, перераставшее во всеобщее напряжение. Элейн была абсолютно невозмутима, гнев ее совершенно утих.

– Твой отец был предателем. Он соблазнил мою мать и предал дружбу моего отца, – совершенно спокойно сказала она. – Он предал тебя и меня без малейшего сомнения. И я не приговаривала его к смерти – это была его судьба, которую он сам себе выбрал и которую заслужил. У моего отца, – она выдержала паузу, – не было другого выбора, кроме как послать его на смерть, о которой он сам просил. – Понимая, что не одна пара глаз пристально смотрит ей в спину, она медленно вышла, сознавая свое невозмутимое достоинство, не сомневаясь в своей правоте.

Удивляясь своему спокойствию, Элейн остановилась за дверью и попыталась основательно разобраться в собственных чувствах. Она чувствовала себя так, как будто прошла невидимый рубеж, отделявший детство от взрослой жизни. Это был шаг, не оставлявший возможности шагнуть назад. Еще вчера она бы стремглав выбежала из комнаты и, шатаясь от гнева, рухнула бы на кровать, и слезы гнева и ярости градом стекали бы по ее лицу на подушку. Но сегодня она вернулась в свою спальню совершенно другим человеком. Это был поступок зрелой женщины.

Каким-то непостижимым путем новости и сплетни очень быстро разносились по дворцу, и Ронвен скоро прослышала об этой ссоре. Она тихо рассмеялась.

– Ты наступила ей на мозоль, детка. Бедная девочка переживала из-за того, что Даффид покинул ее. Ты же знаешь, она боготворит его. Но именно сейчас, когда она носит его ребенка, он решил уехать от нее.

– Почему она так жестока со мной? – Элейн села на кровать.

– Ты должна попытаться понять ее чувства. – Ронвен заметила то спокойствие и самообладание, с которым говорила Элейн, и почувствовала себя несколько неловко. – Ей ведь надо кого-то обвинить, и она всегда завидовала тебе.

– Я думала, что мы с ней подруги. – Элейн неспешно подогнула ноги и укрыла их юбкой.

– Она была ненадежной подругой, – мягко сказала Ронвен. – И оказалась очень опасным врагом, детка. Когда эта юная особа находится поблизости, ты должна остерегаться и быть начеку.

В переполненном дворце накануне Рождества было очень сложно избегать кого-либо. Его обитатели оказались пленниками холодных ветров и бурь, наносивших грязь и мокрый снег, рвавших последние мертвые листья с деревьев и вихрем вздувавших бурые воды реки. Элейн старалась как можно больше оставаться в своей собственной комнате и ограничивалась лишь посещением матери, с которой с тех пор у нее состоялось несколько задушевных бесед.

Однажды ночью в сопровождении десяти всадников прибыл ее отец. Их факелы шипели и дымились на сильном ветру, а меховые плащи хрустели на морозном воздухе. Элейн спряталась за свою мать и наблюдала, как Ливелин вошел в зал, приветствуя подданных. Он не сразу заметил свою младшую дочь, – лишь когда он оказался всего в нескольких шагах от Элейн, он увидел ее. Некоторое время отец и дочь молча смотрели друг на друга. Элейн очень хотела броситься ему в объятия, но сдержалась и лишь смотрела ему в лицо, не отводя глаз. Он не улыбнулся. В зале повисло напряженное молчание, которое в конце концов нарушила Джоанна.

– Добро пожаловать домой, муж мой. Ты видишь, кто риехал к нам, чтобы провести с нами Рождество?

Элейн сделала шаг вперед и присела в глубоком реверансе.

– Отец, – произнесла она.

Отец взял ее руку.

– Тебе всегда рады здесь, дочь моя, – спокойно сказал он, но не обнял ее и через несколько секунд удалился прочь.

Прошла неделя. Однажды после ужина, когда столы уже убрали, принц удалился к себе в комнату для совещания с Эднифедом Фиханом, архидьяконом церкви святого Асафа, и несколькими ближайшими советниками и друзьями. В это время придворные, следуя примеру принцессы Джоанны, собрались, чтобы послушать приезжего музыканта, который прибыл из Корнуолла, лежавшего далеко на юге. Джоанна подозвала к себе Элейн и усадила ее рядом; та посмотрела на Изабеллу, которая, как обычно, хмурилась, и с улыбкой заняла предложенное ей место, наблюдая, как серьезный молодой человек перед ними любовно настраивал свой инструмент.

Элейн окинула взором собравшихся, большинство из которых она знала почти всю жизнь. Среди них было несколько незнакомцев, но те сидели в глубине зала, и их лица терялись в свете канделябров, горевших на стенах и скупо освещавших комнату. Кругом царило спокойствие. Насытившись ужином, все с нетерпением ждали выступления музыканта – расположенные к музыке, готовые с благодарностью принимать или осуждать предстоящее действо. Элейн снова осмотрела возвышение, где сидели члены ее семьи, за исключением ее отца, – и глянула на Изабеллу, которая развалилась на стуле и не могла устроиться с удобством из-за своего разросшегося живота. Прямо на глазах Элейн Изабелла, которой явно нездоровилось, демонстративно развернула стул в другую сторону и села, прижав руки к животу. Элейн ощутила нахлынувшую при виде молодой женщины волну печали.

Первые теплые завораживающие созвучия отвлекли ее внимание, и она растворилась в волшебных звуках арпеджио. Она откинулась на резную деревянную спинку стула, умиротворенно сложив руки на груди и чувствуя, как все вокруг незаметно обратились в слух. Впервые ноты показали собравшимся, что перед ними был настоящий виртуоз, ни в чем не уступавший их собственным арфистам. Убедившись в этом, слушатели спокойно наслаждались концертом.

Вопль Изабеллы прервал исполнение, и в зале воцарилась абсолютная, ужасающая тишина. Затем она вскрикнула снова, и ее крику яростно вторило эхо в прокопченных деревянных стропилах зала. Изабелла сползла со стула и, почти упав на пол, схватилась за живот.

После пяти часов мучений она потеряла ребенка; все это время ее крики отдавались во всех закоулках дворца. Ронвен со своей целебной мазью тут же прибежала ей на помощь, но Изабелла, едва завидев ее, разразилась воплем:

– Убийца, колдунья, ты это сделала! Ты, ты сделала это для нее! Старая карга, ведьма!

Крик ее прервался – агония повторилась снова, и Изабелла опять вцепилась в перекладину у изголовья кровати. Ронвен стояла, глядя на страдания несчастной девушки; потом, не сказав ни слова, вышла.

Она поставила горшок с мазью в сундук, возле которого стояла Элейн, и печально посмотрела на нее.

– Она обвиняет меня, – произнесла она тихим, бесцветным голосом. – Она думает, что я это сделала ради тебя.

У Элейн все похолодело внутри.

– Ради меня? – повторила она. Они молча смотрели друг на друга; в комнате было темно, и ее тишину нарушало лишь завывание ветра за окном. – Это правда? – едва слышно прошептала Элейн.

IX

Той ночью пошел настоящий снег. Мягкий и густой, он тихо пришел откуда-то с севера и спокойно покрыл горы и долины толстой, пушистой белой периной. Занялась серая заря, и белизна гор приобрела сероватый оттенок, а затем поголубела. Река замедлила свое течение и почти остановилась, упираясь в куски льда, обледеневшие корни деревьев, а вода в конских поилках промерзла до самого дна.

– Я так и думала, что найду тебя здесь, – тихо сказала Ронвен; на морозном воздухе изо рта у нее шел пар. Лошади тоже выпускали из ноздрей клубы пара. – Что случилось с Непобедимым?

Элейн вздохнула.

– Я оставила его в Честере. Нельзя было снова везти его сюда. О нем заботится лорд Хантингтон. Это очень ценная лошадь. – Ее слова звучали так, будто она пыталась убедить в этом саму себя. – Как себя чувствует Изабелла? – Она по-прежнему облокачивалась о дверь, наблюдая за стоявшими неподалеку конюхами отца.

– Со временем у нее будут еще дети. – Ронвен поджала губы. – Она очень выносливая.

– Нет. – Элейн отрицательно покачала головой. – Детей у нее больше не будет.

– Что делать, значит, такова воля богов. – Ронвен прикрыла глаза. – Ты видела это в огне, детка?

– Нет, но кое-что я знаю наверняка. – Элейн пожала плечами.

– А что ты знаешь о себе, девочка? Или твои видения открывают только будущее?