Текст книги "Дитя Феникса. Часть 1"
Автор книги: Барбара Эрскин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)
Глава пятая
I
Бангор. Июнь 1231
Свадебная церемония была мечтой Изабеллы. Когда завершалась церемония бракосочетания, весь Бангорский собор, с его мощными колоннами и высокой сводчатой крышей, был озарен солнечным светом. Принц Даффид ап Ливелин, наследник Гвинеда, Аберфрау и всего северного Уэльса, вел свою юную невесту к высокому алтарю и преклонил перед ней колено возле украшенного золотом и серебром аналоя. Несмотря на поток отчаянных писем от сокрушавшейся, молившей о прощении Джоанны, она все еще оставалась в заточении; ей не позволили присутствовать на свадьбе дочери ее возлюбленного с ее же сыном.
Рядом, со сжатыми губами, стояла Ева де Броуз, ее приятное лицо было скрыто под черной шелковой вуалью. «Неужели только она одна и помнит, что ее мужа повесили все эти люди?» – размышляла она, оглядывая полный людей собор. Она в гневе сжимала кулаки, слушая парившие ввысь голоса хора. Затем чья-то рука коснулась ее. Гвладус, которая теперь была замужем за Ральфом Мортимером, помнила об этом. Она также любила удалого сына ее покойного мужа, и обе женщины грустно опустили головы и стали молиться.
Изабелла не думала о своем отце. Ее руки быстро ощупали богато украшенную мантию, затем в молитвенном смирении сложили ее складками. Густые черные волосы Изабеллы, свободно струившиеся почти до талии, украшала золотая корона, инкрустированная жемчугом.
Изабелла тайно посмотрела на своего красивого мужа. Он был высок; его рыжие волосы светились в лучах солнца, будто бы случайно проникавших сюда и косо бивших через витражи. Воздух был напоен запахом ладана.
Даффид посмотрел на нее. Ему очень нравилась юная невеста, у которой была весьма соблазнительная фигура. Темные глаза и волосы красиво оттеняли естественную белизну ее кожи. Ей не было еще и четырнадцати, но ее груди под лифом платья были достаточно округлые, а под тонкими линиями ее платья угадывался соблазнительный изгиб бедер.
Он долго и напряженно думал об ее отце и наконец решил осторожно посоветоваться с принцем.
– Как бы то ни было, мы правильно поступили, что повесили его, – сказал он, настороженно заглядывая в лицо отца, – ребенок неизбежно почувствует обиду. Это совершенно естественно. Ее мать испытывает те же чувства. – На лице его появилась гримаса. Он недолюбливал эту Еву с ее каменным лицом.
– Она должна понять, что расплата за грех – смерть, – ответил Ливелин. Выражение лица его было мрачным.
– Надеюсь, она знает об этом, – медленно проговорил Даффид. – Но все-таки это тяжело вынести. Может быть… – он явно поколебался, – может быть, я расскажу ей, что любовников обнаружила Элейн? Тогда ей будет легче смириться с потерей, а если это ей не удастся, – он пожал плечами, – то, без сомнения, ей все же потребуется меньше времени, чтобы свыкнуться с этим. А поскольку Элейн уехала из Гвинеда, это больше не имеет никакого значения.
Какое-то мгновение Ливелин смотрел в лицо сына, удивляясь цинизму молодого человека.
– Ты имеешь в виду, что Изабелле надо на кого-то излить свою ненависть? – спросил он.
– Ну конечно, – улыбнулся Даффид. – А Элейн уехала. Разве это не лучший выход? – Он не сказал о том, что и сам Ливелин уже сделал нечто подобное, отомстив дочери за вину ее матери. Во дворце было хорошо известно, что Ливелин распорядился смягчить условия заключения его жены и что он очень скучал по ней, но своей дочери – графине Хантингтон он не посылал ни писем, ни подарков, если не считать какую-то книгу, да и то посланную с неохотой, по просьбе ее мужа.
Изабелла отнеслась к этому откровенному разговору именно так, как и нужно было Даффиду. За несколько дней до бракосочетания, улучив момент, когда их не могли услышать спутники, он подвел ее к одному из окон в недавно построенной каменной башне замка Карнарфон.
– Милая, между нами встала тень твоего отца, – медленно промолвил он, нежно беря ее руку. Будучи знатоком рыцарских и придворных манер, он и до этого ежедневно засыпал возлюбленную стихотворениями и цветами и мелкими знаками внимания – надушенными платками и лентами. – И я не могу этого выносить. – Он торжественно посмотрел на нее и был искренне тронут, когда увидел, что ее глаза наполнились слезами. – Ты должна кое-что узнать, Изабелла. – Он еще больше понизил голос, надеясь, что она наклонится, чтобы его лучше слышать, и тогда он сможет почувствовать ее нежное дыхание и видеть яркий румянец юности на ее округлых щеках. Внезапно он почувствовал порыв желания и закрыл глаза, чтобы удержать свои чувства под контролем разума.
– Знаю, она была тебе подругой, но все же я должен сказать это тебе: твоего отца предала Элейн. Он доверял ей, он любил ее почти как родную дочь, но она предала его.
Наступило долгое молчание.
– О нет! Только не Элли! – В ее голосе звучала мольба.
– Прости, Изабелла. Но в конце концов ты бы узнала об этом!
Она слегка вскрикнула, но так сдержанно, чтобы их тет-а-тет не нарушила свита. Вскоре до нее стал доходить смысл слов мужа. Элейн, ее лучшая подруга, погубила ее отца! Слезы сменились гневом, а затем бешеной яростью: «Как она только могла! Я ненавижу ее! Никогда ей этого не прощу!» Как и предполагал Даффид, его невеста забыла, что отец ее согрешил не один. Грех пал также и на мать Даффида и Элейн, и прелюбодеяние совершалось в ее постели.
Свадебный пир растянулся на несколько часов, одно блюдо сменялось другим, подносы и тарелки были наполнены острыми блюдами: молочный поросенок, лебедь, зайчатина, перепела, куропатки, тушеная баранина, мясной бульон, мидии, форель, пирог с луком-пореем, медовые и заварные пирожные. Были опорожнены, отправлены в погреба и вновь наполнены бесчисленные бочонки гасконского вина, уэльского меда, эля и виски. Сидя рядом с мужем, Изабелла устала, была перевозбуждена и начала чувствовать слабость. Она смущенно оглядывала залу, раздумывая, не убежать ли ей снова, извинившись, в ближайшую анфиладу комнат, где было не так душно, но где ее встретили бы насмешками подвыпившие мужчины. У нее был небольшой выбор: либо терпеть их сальные шуточки, либо сидеть в душном углу стола. Одурманенная вином, она все еще пыталась принять какое-то решение, рассеянно уставившись на круги воска, капавшего со свечей, в тот момент как заметила, что муж помогает ей подняться.
– Ну иди, дорогая. Приготовься, я скоро приду. – Он тихонько подтолкнул ее к группе хихикавших дам, казалось, ждавших ее. Слегка покачнувшись, она, спотыкаясь, подошла к ним, почти не слыша рева одобрения со стороны юных друзей принца и бесстыдных острот, хором раздававшихся со стоявших ниже столов.
После шума, гама и жары, стоявших в большом зале, в комнате невесты было тихо и прохладно. Учтиво поддразнивая Изабеллу, служанки раздели ее, умыли ее лицо и тело цветочной водой и помазали сладко пахнувшими мазями. Потом они расчесали ей волосы и уложили в высокую постель, снизу доверху украшенную гирляндами и цветами.
Через несколько минут, когда она прикрыла грудь шелковой простыней, дверь распахнулась и на пороге появился Даффид в сопровождении шумной ватаги молодых людей.
Она смутно следила за тем, как он нехотя пытается отделаться от своих друзей, видела, как они поймали его, и с удивлением и страхом смотрела, как они без всякой обходительности срывают с него одежды. Теперь он был тоже обнаженным. Изабелла с благоговением смотрела на него. У Даффида было гибкое мускулистое тело, самое красивое, которое она когда-либо видела, и прекрасная эрекция.
С криком одобрения молодые люди толкнули его в постель рядом с ней. Во время этого маневра девушка крепко прижала к себе простыню, но юноши не упустили шанса представить себе прелести юной принцессы. Они неохотно замолчали, когда на пороге появилась фигура епископа, и стали терпеливо наблюдать. Епископ с улыбкой вступил в комнату, произнес: «Pax vobiscum, дети мои» [5]5
Мир вам (лат.).
[Закрыть] – и подошел к постели новобрачных.
Изабелла закрыла глаза, когда ее лица и грудей коснулись святой водой и, почувствовав прилив тошноты, ощутила, что комната кружится вокруг нее. Она вновь открыла глаза, испытав настоящее потрясение, когда к ее бедру прижалось бедро ее мужа. Казалось, прошла целая вечность, пока епископ вышел из комнаты, а за ним последовали служанки, горничные и друзья принца. Наконец дверь закрылась, и они остались одни.
Быстрым, почти яростным движением Даффид сорвал с постели цветы и ленты и откинулся на подушки.
– Слава Богу! Я думал, они никогда не уйдут.
Выпростав из-под простыни руку, он взял Изабеллу за плечо и притянул к себе.
– Моя любимая Изабелла!
Она со стоном отшатнулась.
– Мой господин. – Она уже начинала плакать. – Мне дурно! – Она бросилась с кровати и, нагая, побежала в гардеробную.
Прошло немало времени, прежде чем она вернулась в комнату, бледная и дрожащая. Даффид сидел на постели, потягивая из стакана, и с симпатией усмехнулся ей.
– Ну как, полегчало?
Она глуповато кивнула, схватила покрывало и накрылась им.
– Держи. – Он протянул ей свой серебряный кубок. – Сполосни рот. Сразу почувствуешь себя лучше.
Она сделала, как он велел, а потом яростно сплюнула в кувшин, стоявший в углу. Затем стала расчесывать волосы.
– Будешь знать, как мешать вино с медом. – Подтрунивавший голос звучал как раз за ее спиной. Она прыгнула в постель; руки мужа лежали у нее на плечах, и они сняли с нее покрывало.
– Ложись и грейся. – Он тоже был обнаженным, и она почувствовала, как дрожит от возбуждения, когда они снова оказались в постели.
Ей нравились его поцелуи, нравилось, как он касался своими руками ее груди. Она пассивно лежала, испытывая странное чувство вины от того, что радуется ощущениям своего тела. Ее мать с каким-то мрачным удовлетворением предупреждала ее, что будет больно, но пока она наслаждалась всем, а Даффид был добрым и нежным. Она сонно открыла глаза и подставила губы для еще одного поцелуя.
Той ночью они трижды любили друг друга. В первый раз действительно было больно, и шла кровь, но во время лихорадочного толчка он искусно сдержал ее возбуждение. Во второй раз получилось лучше. В третий раз, когда она, сонная и насытившаяся любовью, испытала полное удовлетворение, первые лучи солнца проникли сквозь разбросанные по полу лепестки роз и стали играть на распростертых телах. Изабелла, жена Даффида Ливелина, была очень, очень счастлива.
II
Замок Фозерингей. Август 1231
Лихорадка обострилась; Элейн пластом лежала в постели. В бреду ей привиделось, будто она гуляет по долине, полной цветов. Вместе с ней был рыжеволосый человек, который взял ее руку и поцеловал. Потом он улыбнулся глазами, полными такой любви, что она зарыдала, и ее слезы, теплые и мокрые, катились по щекам. Затем она проснулась и Ронвен опрыскала ей лицо розовой водой, а тот человек исчез, оставив ее одну. Элейн снова заплакала; она едва узнала своего мужа, когда тот, тоже больной, встал с постели, чтобы навестить ее.
В замке было тихо, все слуги волновались за свою маленькую графиню, которую почти все они любили. Когда она впервые приехала сюда, ее измученное лицо и несчастный взгляд тронули сердца многих, так же как и ее редкие улыбки, заботливость, ее искренний интерес к хозяйственным делам, редкий, но безудержный смех и дикие безумные скачки, с которых она возвращалась усталой, но посвежевшей. Такой была и та поездка, после которой Элейн стало плохо.
Ронвен была занята в кладовой. Она положила в ступку сухие травы, отыскивая в недрах своей памяти рецепт настоя от лихорадки. Ей нужно было быть очень осмотрительной: граф пока не должен был знать о ее возвращении. Он не знал, что именно она готовила снадобья, благодаря которым ему стало гораздо лучше еще до приезда королевского врача. Он не знал, что Элейн выбросила все лекарства доктора, потихоньку подменив их снадобьями Ронвен, не видел, как Элейн улыбалась, когда старый врач взял деньги за лечение графа. Теперь все повторилось, но на сей раз Лунед и Мараред носили снадобья уже к постели графини. Лишь ночью, когда все в замке заснули, Ронвен осмелилась навестить дитя, зачесать ее волосы и омыть ее запястья и виски цветочной водой.
Она тщательно отвесила сухие, растолченные в порошок травы в руке и залила их кипятком. Их запах наполнил маленькую кладовую, которая за десятки лет уже насквозь пропиталась ароматами сухих цветов и трав. Как только отвар будет готов, она сама отнесет его к Элейн. Уже давно из монастыря доносился звон колокола к вечерней службе – теперь можно было спокойно прийти к ней.
Когда Ронвен на цыпочках вошла, Элейн спала, ее лоб покрылся испариной, а волосы метались по подушке. Рядом горел один светильник. Этель заметила, что Ронвен вошла, и поставила стул перед кроватью больной, тут же вскочив на ноги. Ронвен приложила палец к губам. Поставив флягу с отваром, она подошла к постели и приложила холодную руку ко лбу Элейн.
– Лихорадка отступила, леди Ронвен. – Этель улыбалась. – Врач господина графа говорит, что ей наконец-то стало лучше.
Ронвен фыркнула.
– Если ей и легче, это вовсе не его заслуга. Наливай ей по четыре раза в день вот это и не давай ничего того, что прописал врач. Ничего. Понятно? – Она нежно провела рукой по щеке Элейн. – Ну вот, дорогая. Вскоре тебе станет легче. – Она внезапно прервала речь, когда позади них скрипнула дверь.
Несколько секунд граф Хантингтон молча глядел на Ронвен, и взгляд его был суров. Потом он вошел в комнату.
– Значит, осведомитель не подвел. Вам удалось проскользнуть сюда. Ну и что же вы здесь делаете, мадам? – Он подошел к постели и посмотрел на свою жену, которая сквозь сон что-то бормотала.
– Я ухаживаю за моей девочкой! – Ронвен отступила на шаг. Ее сердце наполнилось страхом. – Пожалуйста, мой господин, позвольте мне остаться. Вы не можете меня отослать, не теперь, когда она так тяжело больна. – Она отошла к Элейн и встала рядом с ней, словно беря ее под свою защиту. – Именно я лечу ее, а не ваш напыщенный старый доктор. Он ничего не умеет, ничего! – Она взяла руку Элейн и прижала к себе. – Кто, по-вашему, вылечил вас? Кто, по-вашему, спас вам жизнь? Я!
Джон покачал головой. От гнева его лицо стало мрачнее тучи.
– Довольно! Вы не подчинились моему приказу, женщина, когда я отослан вас. И я не потерплю, чтобы вы оставались рядом с моей женой!
– Вы не можете заставить меня уйти… – Ронвен сильнее сжала руку Элейн.
– О нет, могу. – Джон повернулся к Этель. – Позови стражу.
Этель заколебалась.
– Делай, как я говорю, женщина! – В его голосе был металл. – Позови стражу. Сейчас же!
Проснулась Элейн. Она непонимающе посмотрела на мужчину и женщину, стоявших перед ней и споривших. Ее глаза неестественно блестели, лицо горело в свете свечей.
– Джон, – хриплым голосом прошептала она.
Он посмотрел на нее, его лицо смягчилось.
– Тише, моя дорогая. Спи. – Потом обратился к Ронвен: – Хочу заметить, мадам, что мои врачи могут прекрасно позаботиться о моей жене. Она не нуждается в вашем уходе, и заболела она именно по вашей вине. Если бы вы воспитали ее, как подобает воспитывать леди, то ей бы не взбрело в голову всю ночь ездить верхом! Если бы не вы, она бы забыла о всех тех кошмарах и видениях, которые мучают ее. – Он обернулся, заметив, что в дверном проеме выросли двое стражников. – Уберите отсюда эту женщину. Чтобы завтра к полудню и духу ее не было в моих владениях! – Он взглянул на Ронвен. – Возвращайтесь в Уэльс. Здесь вас не желают видеть. А если я опять увижу вас рядом с моей женой, вы уже так легко не отделаетесь.
Сложив руки на груди, он смотрел, как двое мужчин приближаются к Ронвен. Один из них схватил ее за руку, и она плюнула ему в лицо; глаза ее сверкали.
– Я никогда этого не забуду, Джон Шотландский, – прошипела она, когда ее оттащили от постели Элейн. – Никогда! Вы заплатите за это жизнью!
III
Август 1231
– Ну что, тебе лучше? – На Элейн смотрело знакомое доброе лицо мужа, как только она проснулась. Она тяжело пошевелилась, в постели под шелковой простыней, когда он приложил руку к ее лбу. Наконец лихорадка отступила.
Комната была погружена в тень, с кровати теперь сняли полог и тяжелые покрывала.
– Я долго болела? – слабо огляделась она.
– Да. Ты попала в бурю, помнишь? Сенидд привез тебя насквозь мокрой и получилось так, что уже я навещал тебя, а не ты меня.
После отъезда Ронвен у Элейн возобновился приступ лихорадки и начался бред, а Джон совсем поправился. Длинные летние дни и предписанный доктором длительный отдых сделали свое дело: на щеках графа появился румянец. Кашлял он все меньше, и к нему вернулся аппетит; он поправлялся. Каждый день он ездил верхом все дальше, твердо решив, что, когда его жена поправится (хотя он боялся признаться в этом даже себе самому), он больше не уступит ей в скачках.
Он оглядел ее тонкий силуэт, болезненно худой, с едва наметившимися маленькими холмиками грудей, слегка проступавшими под простыней.
Граф не находил себе места, когда лихорадка с новой силой стала мучить Элейн, и беспомощно наблюдал, как Этель и Мараред ухаживали за ней, поднося к ее пересохшим горящим губам бесконечные горькие настойки и отвары трав, прописанные врачом. И вместе со служанками он слушал, как Элейн в бреду говорила о горящем замке, который видела той ночью.
Вызванный к графу, Сенидд неохотно рассказал ему, что произошло.
– Она сидела на лошади и пристально вглядывалась в темноту, ее глаза блуждали и видели то, что я не мог увидеть. Она кричала и жаловалась, что дым ест ей глаза, и умоляла меня о помощи. Она кричала, что солдаты не пускали к реке людей с ведрами. – Сенидд понизил голос. – Но там ничего, совсем ничего не было…
– А на твоей памяти с ней такое случалось прежде? – Джон задумчиво стал потирать щеку.
Сенидд отрицательно покачал головой.
– Лунед лучше знает об этих видениях, милорд, – медленно сказал он. – Было бы лучше для самой Элейн, если бы все это открылось.
– Это всего лишь фантазия. – Лунед была бледна. – Буря, молния… Она видела, как молния ударила в дерево.
– Она видела, как горит замок, дитя мое. И ты, и я слышали ее рассказ о пожаре, пока она болела. Она видела мужчин и реку. Это не было обычным сном. – Джон стал ходить по комнате взад и вперед. – Она предупреждала нас, предупреждала о каком-то нападении. Но где? Здесь? – Он развернулся и пошел по направлению к пустому очагу. Джон проклинал себя. Вот и он поверил ее видениям! Он, образованный и здравомыслящий человек, поверил, что она может предсказывать будущее, и теперь места себе не находит! Легковерность, достойная лживых прачек, живущих в замке! Он вновь обернулся к Лунед.
– Я не хочу, чтобы кто-либо узнал об этих видениях, – настойчиво сказал он. – Ни слова, ни единого слова никому! Ты меня понимаешь? Если слуги слышали ее речи, пусть думают, что это горячечный бред, и не более того. А теперь, слава Пресвятой Деве, ей лучше, и она больше не будет вещать о горящих замках!
Элейн оглядела комнату.
– Где Ронвен? – спросила она.
Джон сел на кровати и взял ее руки в свои.
– Я отослал ее в Уэльс, моя дорогая. Я не мог позволить ей остаться. С ней все в порядке, она вернулась к своему народу.
Он увидел, как глаза Элейн наполнились слезами, и тихо выругался.
– Но ведь с тобой остались Лунед, Мараред и Этель. И я. – Он улыбнулся. – Кроме того, скоро к нам приедет Изабелла и привезет юного Роберта. Ты скоро поправишься и будешь с ним ездить верхом. Тебе ведь это нравится. – Он взял лекарство, которое оставил врач, и, помогая Элейн сесть, дал ей снадобье. – Твоя сестра Маргарет послала тебе подарок из Суссекса. Она хочет, чтобы ты навестила ее, когда тебе станет лучше. Она прислала тебе красивое жемчужное ожерелье.
За время болезни Элейн выросла. Джон удивился, увидев теперь, что она, тонкая, как тростник, уже почти ему по плечо. У нее иногда еще побаливала голова, и вечерами он время от времени читал ей, когда в замке не было странствующих менестрелей, сказителей и гостей. И еще он беседовал с ней о будущем.
– Ты бы хотела стать королевой, моя крошка?
– В Шотландии?
Он кивнул ей. Джон, правнук короля Дэвида I Шотландского, единственный сын старшего графа Хантингтона и Мод, наследницы графа Честера, был вероятным наследником короля Александра II, пока что бездетного.
– А какая она, Шотландия? – Ее глаза засияли.
– Красивая. Горы там выше, чем самая высокая гора Сноудон у вас в Уэльсе, и глубокие, как море, озера. Когда-нибудь мы поедем туда. Сестра твоей матери, Джоанна, замужем за моим кузеном-королем, так что оба мы приближены к престолу. – Она заметила, как он нахмурился. – С твоей матерью все хорошо. Ей грустно в тюрьме, но у нее все хорошо. Ты не должна винить себя за ее заточение. Ведь она согрешила. – Он посмотрел на нее. – Надеюсь, больше у тебя не было кошмаров?
Элейн покачала головой; она забыла о рыжеволосом мужчине, который привиделся ей в сумятице лихорадочных видений.
– И больше нет горящих замков, – улыбнулся он. – Я уже думаю, где в случае пожара поставить людей с ведрами. – Он все еще остро чувствовал жестокость описанной сцены.
– Это не был ни один из твоих замков, – сказала она, стараясь переубедить его.
– Тогда чей же? – мягко спросил он.
– Это был замок сэра Уильяма в Хэе.
Наступило долгое молчание.
– Сейчас хранитель замка в Хэе – королевский юстициарий [6]6
В Англии – верховный судья и наместник королей норманнской династии.
[Закрыть] Губерт де Бург, – наконец проговорил он. – Возможно, тебе привиделось прошлое, дорогая. Твой дедушка, король Джон, двадцать лет назад сжег Хэй, а перед тем убил бабушку и дедушку сэра Уильяма. – Он заметил, как побелели ее кулаки. – Все это уже было очень давно. И давно забыто, Элейн.
– Я знаю, – шепнула она.
IV
Гость знал, насколько важна была та новость, которую он сообщил. Ему дали свежей воды для умывания, поставили еду и вино в большом зале и потом, как требовали приличия, он отплатил за оказанное ему гостеприимство, рассказав новости о странах, которые проезжал. Он был в Херфорде и там услышал о разорении замка Хэй и последних сражениях в Уэльсе.
– Я слышал, что замок до сих пор восстанавливают после нападения. Женщины с детьми пытались спрятаться в церкви, но ее тоже сожгли. А сам замок и расположенные в окрестностях постройки, насколько мне известно, сровняли с землей.
Джон в оцепенении смотрел на него. Сидевшая рядом с ним Элейн была бледна как полотно.
– Кто же это сделал? – Джон положил свою руку на руку Элейн.
– Принц Аберфрау. Ваш отец, миледи. Это он спалил Хэй.
Вскоре к Джону пришли письма от Ливелина. Он писал, что сделал это, дабы ограничить влияние де Бурга и напомнить королю Англии, чтобы тот не посягал на Уэльс.
– Это неправда, – резко ответила Элейн, стоя с письмом в руках. – Он сжег Хэй, чтобы отомстить. Хэй ведь был любимым замком сэра Уильяма. – Она глубоко и порывисто вздохнула, пытаясь сдержать слезы. – Бедная Изабелла, что она теперь чувствует у себя в Абере.
Она трижды писала своей подруге, но письма оставались без ответа.
– С ней все в порядке. – Джон пытался успокоить ее. – Твой брат Даффид – хороший человек, он заботится о ней.
Ни Джон, ни его жена больше не вспоминали о пожаре. У Элейн не было шансов спасти замок Хэй от отца, в отличие от случая с сэром Уильямом, когда такой шанс был. Теперь она понимала, что судьбы людей предначертаны свыше. Но каким образом ей удается предсказывать будущее? И почему?
V
Графа и графиню Хантингтон вызвали в Вестминстер через неделю после пожара в Хэе. Джон догадывался, что королю нужно знать, почему Ливелин сделал это, и он предупредил Элейн, что король захочет спросить ее о причинах.
– Ты ведь не скажешь ему, что я все это предвидела? – беспокойно взглянула на мужа Элейн.
– Конечно, нет. Или ты думаешь, я хотел бы, чтобы весь мир знал, что моей жене случается предвидеть будущее?
– Ведь я не нарочно это делаю. – Она села за большой дубовый стол, за которым Джон писал, и взяла в руки одно из его перьев.
– Я знаю. – С сокрушенным видом он стиснул ее плечо. – Но мы не можем, не должны позволить, чтобы твои видения повторялись. Это опасно, и именно от этого ты так несчастлива. Король будет спрашивать о том, что двигало твоим отцом. Ты должна ответить, что не знаешь. Скажи ему, что все письма твоего отца были адресованы мне. – И это было чистой правдой.
Король Генрих III разглядывал племянницу с насмешливой улыбкой на лице.
– Твой отец опять мне показал нос. Я так это понимаю, моя дорогая, – сказал он.
Элейн почувствовала, как краска заливает ее лицо.
– Нет, сир, это не так.
– Моей жене кажется, что замок сожжен в том числе и из-за личной мести, ваша милость, – сказал Джон, покровительственно положив руку ей на плечо. – Это последний выпад против де Броузов.
– А, распутный сэр Уильям, которому удалось завоевать сердце моей сводной сестрицы. – Генрих улыбнулся. – Должно быть, он был просто дураком или обезумел от любви. – И он глянул по сторонам, ожидая одобрения своей шутки.
В свои двадцать четыре года Генрих Плантагенет был элегантным, красивым молодым человеком, не лишенным вкуса, – последнее проявлялось в его любви к красивой одежде и роскошной мебели и в причудливых планах перестройки Вестминстерского аббатства, которые он лелеял. До сих пор неженатый, он был благочестивым, проницательным и подчас упрямым.
Он долго рассматривал Элейн, а потом отвернулся. Она все еще ребенок, но позже, когда она будет оказывать больше влияния на своего мужа, придет время использовать ее.
VI
Хантингтоны были в своем доме в Стренде – новом пригороде, раскинувшемся между Лондоном и Вестминстером, – когда пришла новость о том, что принц Аберфрау в конце концов сжалился над женой и простил ее. После двухлетнего заключения ей наконец разрешено было вернуться к супругу, который снова питал к ней былое расположение. Радуясь новости, Элейн дала вестнику серебряный пенни и пошла искать своего мужа.
– Теперь я могу вернуться домой! Если папа простил ее, значит, он простит и меня, не так ли, милорд? Пожалуйста, можно мне вернуться? – За два года они ни разу не ездили на запад.
Джон удивленно посмотрел на нее и взял письмо из ее руки. Это было первое письмо, которое она получила из Абера, и оно было написано Ронвен.
– Домой? Ты имеешь в виду в Гвинед?
Она радостно кивнула.
– Ну пожалуйста… – Заметив выражение его лица, она неловко остановилась. – Я знаю, я твоя жена, знаю, что должна вернуться к тебе, когда мне исполнится четырнадцать лет, но пока я могла бы вернуться домой к Ронвен, в Уэльс. Повидаться с Изабеллой. – Тут ее голос совсем стих. Они стояли и долго смотрели друг на друга. Ее лицо постепенно приняло печальное выражение.
– Прости меня, дорогая. – Джон покачал головой. – Ты должна оставаться со мной. Твой дом теперь здесь.
– Нет, мой дом в Гвинеде. – Она почти разрыдалась.
– Уже нет, Элейн, ты теперь графиня Хантингтон. Уэльс больше не твой дом. И никогда уже им не будет.
– Нет, это мой дом. – На ее глазах выступили крупные слезы. – Он всегда будет моим домом. Я люблю Уэльс и ненавижу все здесь. – Широким движением руки она указала не только на обитую дубом комнату дома и бесконечную вереницу телег и повозок за окном – имелись в виду и оживленные, многолюдные улицы Лондона с их зловонным запахом, а с ними и вся восточная Англия, и все владения ее мужа.
– Тогда тебе придется полюбить все это, Элейн, – сказал он неожиданно твердым голосом. Он и не думал, что она до сих пор надеялась вернуться к отцу. Граф считал, что она счастлива с ним. Больше не повторялись ее дикие скачки в бурю, но и перед тем случаем ему казалось, что Элейн все больше и больше нравится быть в его обществе, обучаясь сложной, а иногда и скучной науке управления обширным и запутанным хозяйством. – О возвращении домой не может быть и речи.
– Никогда? – Она бросила на него печальный взгляд.
Он глубоко вздохнул.
– Без сомнения, когда-нибудь можно будет устроить этот визит. Когда мы вернемся в Честер, то сможем подумать об этом, если твой отец этого пожелает. Но пока что в его письме об этом нет ни одного упоминания. И если ты, конечно, внимательно читала письмо, – он протянул ей листок, – об этом не упомянула и леди Ронвен.
– Мы не сможем вернуться? Никогда? – Лунед напряженно смотрела на Элейн.
Элейн покачала головой, стараясь сдержать слезы. В комнате с ярко окрашенными глиняными стенами, с позолоченной лепниной, было прохладнее и темнее, чем на улице, за высокими воротами. Маленькие окна пропускали таинственный зеленоватый свет, бросавший по полу волнистые тени. Острый запах сухих трав защекотал ей нос, когда она вошла туда.
– И что же теперь? – Лунед грузно села на край сундука.
– Все, как прежде. Теперь наш дом Англия. – Голос Элейн звучал глухо. – Или когда-нибудь им будет Шотландия. – Шотландия была ее волшебным сном о королеве с золотой короной. – Мы сможем поехать в Абер, только если отец пригласит нас, Лунед, – продолжила она и села рядом с ней, взяв ее за руку. – Я напишу об этом Ронвен. И Изабелле. Я попрошу их поговорить с отцом. Белла будет рада моему приезду; в Абере ей одной не слишком весело. Нам столько еще оставалось сделать вместе; Изабелла надеялась, что у нее будет столько приключений. Она убедит их, чтобы они разрешили мне вернуться. Я знаю, она сделает это.
Элейн не принимала в расчет взгляды Джона на будущее, а они были полны суровой правды. Она не могла и не хотела верить в то, что ей никогда не доведется больше жить в Северном Уэльсе.
VII
На этот раз Изабелла ответила. Элейн недоверчиво вперила глаза в письмо, похолодев от ужаса, не замечая, что на нее устремлены взволнованные глаза мужа.
– Что случилось, Элейн? – спросил Джон.
В письме была и обычная вежливая приписка от Ливелина относительно его дел в приграничье.
Элейн уныло покачала головой.
Нагнувшись к жене, Джон взял письмо из ее слабых пальцев и бегло просмотрел размашистые детские каракули. Через несколько секунд письмо уже пожирал огонь.
– Забудь ее, – резко произнес он.
– Но она… ведь мы были друзьями, – ответила Элейн яростно.
– Боюсь, что из тебя сделали козла отпущения, дорогая. Твой братец, кажется, обвинил тебя в смерти ее отца. Ты понимаешь, почему они это сделали. Ее жизнь была бы невыносимой, если бы она винила в гибели сэра Уильяма твоего отца; ты оттуда уже уехала. Они руководствовались прагматическими соображениями.
– Но ведь она была моей подругой, – повторила Элейн. Она не могла поверить в такое предательство.
– Вероятно, и не была. – Ей следовала усвоить этот урок, как бы горек он ни был. – Настоящий друг верил бы в тебя.
– Теперь я никогда не поеду домой… – Шок прошел, и она начала в полной мере понимать смысл письма. – Если уж она обвиняет меня, то и все остальные тоже будут так ко мне относиться. И моя мама…
