Текст книги "Без ветра листья не шелестят"
Автор книги: Азад Авликулов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
XIII
Весь вечер Захид изучал материалы служебного расследования. Из них явствовало, что разбившегося капитана первыми обнаружили ученики школы имени Ушинского. Сопровождаемые преподавателем истории Улашем Саатовым, они в тот день возвращались по ущелью из похода.
Судебно-медицинский эксперт в своем заключении указал, что смерть наступила в результате разрыва кишечника, почек и печени. Кроме того, капитан сильно ударился головой о камень, что привело к кровоизлиянию в мозг. Эксперт-криминалист заключил, что Халиков сорвался с тропы сам, схема падения его тела, вычерченная на отдельном листке, и расчеты подтверждали эту мысль. Отсюда и вывод – капитан Халиков погиб в результате несчастного случая.
Но, сличая схему с фотографией обрыва, с которого упал капитан, Захид обнаружил небольшой выступ. Он располагался примерно на одной прямой линии между точкой, откуда сорвался капитан, и точкой, где упал. Падая, капитан никак не мог миновать этот выступ и, следовательно, при своевременной реакции зацепился бы за него, погасил скорость и упал к подножью обрыва, в воду. В этом случае, если река была достаточно глубокой, он, возможно бы, и не разбился. На схеме выступа не значилось. Захид записал это обстоятельство в блокнот, решив при удобном случае провести эксперимент, хотя пока и не представлял, как именно проведет его.
На следующее утро Захид позвонил в школу и попросил учителя Саатова зайти.
...В кабинете уже стояла новая мебель, и яркая зелень обивки преобразила комнату, сделала ее веселой и светлой.
– Прошу вас, Улаш-ака, – указал он учителю на кресло за журнальным столиком. Сам сел в другом.
– Спасибо, товарищ Акрамов.
– Мне бы хотелось услышать более подробный рассказ о происшествии.
– А что, собственно, случилось? – заволновался учитель. – Может, моего друга Саитджана...
– Нет-нет, – успокоил его Захид, – просто мне хотелось бы услышать подробности. И только.
– Понимаю.
– Скажите, что вы сделали, когда увидели Халикова на дне ущелья?
– Окружили, конечно, ведь первая наша мысль была оказать помощь, но ничего у нас не вышло. Тогда быстро сделали носилки и понесли его в Чукургузар, оттуда по рации сообщили в совхоз. Из совхоза передали в районный отдел милиции, прилетел вертолет. Халикова увезли, а я с работниками милиции снова вернулся в ущелье. Там нас расспрашивали, что-то фотографировали, измеряли. Когда мы вернулись в «Чинар», оказывается, капитан уже умер. Жаль Саитджана, справедливый был человек, честный! Одно слово – фронтовик!
– Теперь, пожалуйста, о походе, – попросил Захид.
– Мы побывали в пещерах, а утром двинулись через седловину, отделяющую Кугитанг от Байсун-тау, в небольшую долину, где из ручьев и родников образуется Шорсу.
– А люди-то хоть есть в тех краях?
– В самом ущелье никого не встретили, а на Кугитанге люди есть, правда, в основном чабаны. По ту сторону главный хребет пологий, долин не счесть, арча растет, травы вдоволь.
– Много отар?
– Не-е-ет, две-три, по-моему, встретили. С чабанами не разговаривали, проходили чуть поодаль, поэтому я не могу сказать, какому хозяйству принадлежат отары. Но, скорее всего, это овцы туркменских совхозов или колхозов.
– Спасибо, Улаш-ака.
– Мне можно идти?
– Да, пожалуйста. Извините, что оторвал вас от дел...
Проводив учителя, Захид решил сходить в контору, узнать у Мурада-ака или директора совхоза о ближайших задачах, чтобы принять участие в их решении. Мурад-ака был у себя, и Захид зашел к нему. Поздоровался.
– Ну как, Захид Акрамович, мебель?
– Спасибо, теперь мой кабинет стал похож на кабинет представителя власти. Но я зашел по другому поводу, Мурад-ака. Я ведь теперь член вашего коллектива, хочу узнать, чем могу быть полезен?
– Туго идут заготовки шерсти из индивидуального сектора, вынуждены создать оперативную группу, в состав которой включаем и вас. Мы вам очень благодарны за проявленную бдительность в деле с Эгамовым. Ну и, главное, мой друг, пора на партийный учет.
– Простите, – виновато ответил Захид, – я совсем забыл об этом, сейчас же съезжу в район и все оформлю.
Дорога до райцентра шла под уклон, и мотоцикл катился сам. Захиду кое-где даже приходилось тормозить, чтобы не опрокинуться. В районный отдел он прибыл к концу рабочего дня и сразу направился к секретарю партбюро майору Ташеву. Тот выслушал его и улыбнулся:
– Ах, какой нетерпеливый вы, думаете, так просто это делается? Я должен написать решение, вы – заявление. Потом пойдете в райком партии, там выпишут прикрепительный талон. Не раньше, чем завтра к обеду управитесь, дорогой.
«Отпрошусь у начальника, – подумал Захид, выходя из кабинета Ташева, – поеду сегодня к своим, проведаю их».
– Освоились, лейтенант? – спросил Махмудов, ответив на приветствие Захида.
– Почти, товарищ майор. Совхоз большой, кишлаков в нем много, да и народу достаточно.
– Начальник областного управления объявил вам благодарность за задержанную шерсть и смушку, поздравляю!
– Служу Советскому Союзу! – произнес Захид, встав с места и приложив руку к козырьку.
– Садитесь, Захидбек, рассказывайте, как начали работу.
– Я уже докладывал, товарищ майор, несколько дней знакомился с совхозом, побывал уже в райкоопе.
– Ну, и ничего подозрительного? – спросил Махмудов.
– Пока нет.
– Я же предупредил вас, что участок спокойный. Так оно и есть!..
Захид решил пока умолчать о своих соображениях насчет чабанских личных отар и заговорил о гибели Халикова.
– Может, я ошибаюсь, – сказал Акрамов, – но в заключении эксперта-криминалиста, кажется, допущена неточность, товарищ майор.
– Вот как! – воскликнул Махмудов. – И в чем она, по-вашему, заключается?
– На пути падения капитана Халикова находился выступ, а эксперт не взял этого в расчет.
– Нарисуйте, – майор подал ему листок бумаги.
Захид начертил схему. И объяснил:
– Примерно в семи метрах от места, откуда сорвался капитан, находится вот этот выступ. Саит-ака вполне мог зацепиться за него и погасить скорость падения. Тогда бы он упал вот сюда, в воду, а его нашли на пять метров дальше. У меня возникла мысль – а не столкнули его с обрыва?
– Ну?
– Если его внезапно столкнули, товарищ майор, тогда картина меняется. От неожиданности он мог растеряться и вместо того, чтобы зацепиться за выступ, оттолкнуться от него. Но миновать выступ капитан никак не мог.
– Это уже идея. Но ее надо тщательно проверить на месте. Кстати, что вы там Хакимову насчет лишних овец у чабанов говорили? – неожиданно спросил майор.
– Поделился соображениями, товарищ майор, – ответил Акрамов.
– Соображения эти держите пока при себе, лейтенант, – сказал Махмудов, – когда надо будет, спросим. Вы меня поняли?
– Так точно, – Захид встал. – Хочу на вечер поехать к своим, разрешите?
– Разрешаю, лейтенант.
XIV
Записка, которую Эгамов переслал уста Ниязу, была короткой: «Последнюю партию отобрал участковый «Чинара», как пронюхал – неизвестно. Милиционер переписал фамилии тех, на кого мы выписывали квитанции. Надеюсь, их помните и вы? Сделайте все, чтобы в случае проверки люди подтвердили правильность записей. С расходами не считайтесь. Шарифджан».
Получив ее, уста встревожился. «Не дурак, видать, этот мужик, – подумал он об Акрамове, – раз самого Эгамова схватил! Если начнет копать, то быстро сообразит, что в одном Чукургузаре я не смог бы заготовить столько сырья, значит, спросит, где взял остальное. А что я отвечу?» Как ни крутил уста, как ни прикидывал, а все-таки пришел к выводу, что придется тогда выкладывать правду. А правду эту могли и не подтвердить, потому что люди, с которыми он имел дело, не захотят подставлять себя под удар. «Что ж это получается, – терзался уста, – орудовали вместе, а отвечай один! Да за такие дела ведь тюрьма положена».
А этого уста Нияз боялся больше всего. Однажды он уже понял, что значит лишение свободы. И сидел-то всего ничего, месяца три, пока не разобрались, что к чему, но время это показалось вечностью. Сидел за драку, а сейчас... Уста не был знаком с Уголовным кодексом и не мог определенно сказать, какое наказание предусматривается за посредничество в незаконных сделках, но то, что оно полагается, не сомневался.
Надо устроить плов – повод для этого всегда найдется, и как бы между прочим поговорить с людьми. Те, с кем он на дружеской ноге, пойдут навстречу. Но вот беда – когда Эгамов выписывал квитанции, уста называл первые попавшиеся фамилии, в получении денег расписывался сам. Тут его подвела беспечность. И все из-за Шарифджана, торопил! И вот результат! Долго ломал уста голову над тем, что же предпринять, и не придумал ничего лучшего, как срочно выехать в Баскент – посоветоваться обо всем с Эгамовым.
Еще в первый год работы уста в Чукургузаре руководство отделения предложило ему перевезти в кишлак и семью, обещало выделить коттедж с участком. Но он отказался.
– В райцентре у меня свой дом, – сослался Нияз, – участок. На нем высажено около двухсот кустов граната. Одним словом, обжитое место.
– Мы не настаиваем, уста, – согласились в правлении, – просто думали, что нелегко, наверное, жить на две семьи.
Позже, когда уста начал выполнять поручения Эгамова, он понял, что поступил осмотрительно. Частенько Нияз вешал на двери табличку «уехал домой», и никто не интересовался, где он был на самом деле, что делал.
В Баскент Нияз приехал около полуночи на такси, которое нанял на оба конца. Когда Эгамов открыл на нетерпеливый стук калитку и увидел уста, он не на шутку перепугался, решив, что случилось серьезное – не будет же человек мотаться триста километров по горным дорогам из-за пустяков. Директор пригласил гостя в дом, а шоферу предложил пока отдохнуть на чарпае во дворе. Узнав о причине столь позднего визита, рассмеялся.
– Чудак вы, уста Нияз, паникер. С вами иметь дело, мой друг, оказывается, опасно, чуть что – расколетесь. Разве так можно?
– Вы же написали, Шарифджан, – ответил уста, – вот я и подумал...
– Ничего вы не думали, – перебил его зло Эгамов, – перепугались, как заяц, и помчались ко мне. Я просто предупредил вас, чтобы вы были осторожны, и все!
– Но зачем же тогда эта фраза – «не считайтесь с расходами»?! – спросил уста. – И вы, небось, тоже опасность почуяли... раз денег не жалеете?
Эгамов вдруг ласково улыбнулся.
– Прошу за дастархан, уста. Угощайтесь, пожалуйста. И главное – не волнуйтесь. Закупки сырья у населения – наша работа, и капитан из ОБХСС, которого ваш участковый вызвал в «Чинар», понимает это. Иначе он не приказал бы лейтенанту вернуть мне документы. Не думаю, чтобы после указания начальства участковый затеял перепроверку, у него и без того дел хватает. Тем более, что я объяснил – сырье куплено случайно.
– Как это случайно? – не понял уста.
– Я сказал лейтенанту, что вы мой дальний родственник и я заехал к вам всего лишь на один вечер, навестить. Ну, собрались у вас соседи, как это обычно бывает. Узнав, что я заготовитель, они согласились помочь, мне же осталось только деньги заплатить.
– Как вы условились с таксистом? – спросил хозяин.
– Сотню сверх показаний счетчика.
Эгамов положил перед уста две сторублевые ассигнации.
– Хватит?
– Конечно.
– Возьмите, дорогу оплачу я. И не паникуйте, ради аллаха. Не надо надевать калоши, не видя воды.
Уста понял, что ему пора убираться. Поблагодарив за хлеб-соль, он встал.
– Поеду я, Шарифджан.
– С богом, ака. И если случится что, звоните. Баскент, квартира Эгамова. Здесь меня все знают. А угощение устройте, это не помешает.
– Устрою. Да, чуть не забыл, Шарифджан. О самом главном, пожалуй. Каждый раз больше половины сырья покупаю у чабанов-чакана. Их я не знаю, как мне быть?
– Во-первых, не каждый раз, а только один, – поправил его Эгамов, – а во-вторых, где они пасут скот?
– По ту сторону Кугитанга, на туркменской территории.
– Ну и хорошо. Если лейтенант вдруг станет интересоваться – говорите правду. Не поедет же он в самом деле в другую республику, чтобы удостовериться, купили вы там сотню-другую килограммов шерсти или десяток шкурок?!
XV
– Ох, сынок, – как всегда незлобиво проворчала Мухаррама-апа, усадив Захида на чарпаю и подав чай, – говорят, дочь в доме – гость, а сын – хозяин. У нас же наоборот. Джамиля всю жизнь с нами, а ты за последние семь лет, точно гость – появишься ненадолго и опять исчезаешь. Пока учился в Ташкенте, я думала – вот закончишь училище, а там и невесту в дом приведешь, внуки появятся.
– Мало вам внуков, анаджан, – рассмеялся Захид, разливая чай. – Вон у Джамили сразу два богатыря растут!
– То совсем другое, Захиджан. Сын моего сына – тюльпан моего сада. Так говорят в народе. Нам с отцом хочется видеть твоих детей.
– Успеете еще, – ответил Захид. – Вот женюсь на чинарской красавице и пойдут дети один за другим.
– Ох, сынок, – спохватилась апа, – ты пей чай, а мне в садик пора за внуками. Время!
– Может, я схожу? – предложил Захид.
– Нет, нет, отдыхай, наверное, устал?! – замахала на него руками Мухаррам-апа.
– Что я, камни, что ли, ворочаю, анаджан?
– Э, сынок, головой думать – потруднее, чем жернов крутить! Отдохни, скоро и отец с Джамилей вернутся. Встречу Ядгара, скажу, что ты приехал.
– А где Пулат-ака? – спросил Захид о зяте.
– У поливальщиков нынче самый сезон... Пулатджан днюет и ночует в поле. Воды, говорят, мало, вот и придумывает разные новшества.
...Захид растянулся на курпаче. Небо над головой начинало темнеть, гасли верхушки деревьев, пылавших в лучах заката. Тихий, казалось, вымерший днем, кишлак оживал. Из-за дувалов слышались крики ребятишек, пахло дымом гузапаи[30]30
Гузапая – стебли хлопчатника, которые в Узбекистане используют как топливо.
[Закрыть] и жареным луком, гремели ведра, и кто-то, включив на всю громкость радиолу, уже крутил пластинки с записями Мамурджана Узакова. По улице, мыча и блея на все лады, возвращалось стадо. Раньше, когда улица была грунтовой, обычно за стадом поднималось облако пыли, сейчас кишлак заасфальтировали, и пылью даже не пахло.
Скрипнула калитка, вошел Ядгар. Захид вскочил с курпачи и кинулся навстречу другу. Прежде Ядгар был щуплым малым. А теперь его не узнать – располнел, приобрел солидную осанку. Движения его стали неторопливыми, а речь степенной, как у начальства. Ядгар присел на чарпаю:
– Как живешь, товарищ комиссар милиции? Судя по слухам, на новом месте кипучую деятельность развернул?
– О каких слухах говоришь, Ядгар?
– Вчера в районе был, ну и посидел немного в ресторане.
– С кем?
– Да с Хакимовым. Он и рассказал, что ты...
– Ерунда, – перебил его Захид. – То дело выеденного яйца не стоит. Лучше о себе расскажи.
– Наше дело колхозное, – сказал Ядгар, – пашем, сеем, убираем, опять пашем, и так всю жизнь. Сейчас вот с водой туго. Разбросали всех специалистов по бригадам арыки стеречь. Ночью арыки караулим, а днем в конторе дремлем.
– А как же огороды?
– Спроси что-нибудь полегче...
Захид налил в пиалу чая и протянул другу.
– Я тоже вот оказался в райотделе, отпросился на один вечер к своим, – сказал он.
– Обычно молодые стремятся ближе к дому устроиться, а ты норовишь подальше сбежать!
– Разве я сам?
– Шучу. Когда ж свадьбу играть будем?
– Что вы, сговорились, что ли?! – воскликнул Захид. – Не успел войти в калитку, мать о невесте спрашивает, теперь – ты.
– Видишь ли, Захидбай, – сказал Ядгар поучительно, – все твои друзья уже женаты, имеют детей, а ты точно белая ворона. Да и родителям твоим неудобно перед земляками. А ты не обижайся – женись быстрее.
С внуками Хасаном и Хусаном вернулась Мухаррама-апа. Она посадила их на чарпаю и, наказав Захиду с Ядгаром присмотреть за ними, поспешила на кухню. Малышам было немногим больше года. Они сразу же встали у хан-тахты и начали ходить, держась за ее края. Тут уж Захиду и Ядгару стало не до разговоров. Наконец пришла Джамиля, и мужчины облегченно вздохнули. А чуть позже – вернулся и Акрам-тога. Он поздоровался с сыном и занял место на чарпае. Вид у него был усталый, озабоченный.
– Не больны, ата? – спросил участливо Захид.
– Да нет, просто не высыпаемся, сынок. День и ночь в поле...
Акрам-тога всю жизнь был рядовым колхозником. Не стремился попасть на трактор или освоить другую какую машину, ему нравилось все делать своими руками. Когда колхоз перешел на выращивание хлопчатника, Акрам-тога пошел в поливальщики.
– Как ты там, на новом месте? – спросил тога у Захида.
– Осваиваюсь, ата. Еще рано делать выводы!
– Привыкнешь, – сказал отец, – везде люди живут, одни законы.
– О, аллах, и вы туда же, – произнесла недовольно Мухаррам-апа, появившись с миской жареного мяса, – я никак не могу уговорить Захиджана вернуться в свой кишлак, а вы... привыкнешь. Нечего ему там привыкать, дадаси, пусть в своем колхозе участковым работает.
– Как будто это от него зависит, – сказал отец. – Служба! Ладно, раз сын приехал, ставь, жена, что-нибудь покрепче на стол.
Апа пошла в комнату, принесла водку.
Мужчины выпили, с удовольствием стали закусывать. Захид, честно говоря, изрядно проголодался и теперь уплетал мясо за обе щеки, будто вкуснее еды на свете не встречал.
– Что за кишлак, сынок? – поинтересовалась мать. – Показал бы, что ли?
– Квартиру обещают дать, анаджан, тогда и приедете. А кишлак большой, народу много. Вокруг громоздятся горы, бьют родники, чинары могучие растут.
– O-о, холаджан, – начал объяснять Ядгар, – «Чинар» прекрасное место. Рай! А девушки – пери!
– Пери, говоришь?! Тогда я спокойна, Ядгарджан. Какая-нибудь обязательно вскружит ему голову...
Акрам-тога, не любивший пустых разговоров, перебил жену:
– Когда возвращаешься, сынок?
– Утром, ата.
– Ну, тогда будь здоров, не забывай нас. Мне пора идти...
XVI
Двадцать пять лет для всякой здоровой и не обремененной чрезмерными заботами о семье женщины – пора расцвета, когда, как говорят в народе, в ее букете раскрываются все десять бутонов.
Сахро было двадцать пять. Избалованная с юных лет вниманием поклонников, она однако так и не узнала еще, что такое радость любви. С первым мужем ей пришлось пожить так недолго, что она не успела и осознать – счастлива ли. Как всем девушкам кишлака, ей с юных лет внушали, что, выйдя замуж, она должна будет жить интересами, заботами, потребностями мужа. И действительно, с первых же дней замужества Сахро всю свою молодую силу, весь жар души отдавала тому, чтобы муж чувствовал в доме уют, тепло, заботу. А он принимал это как должное. Старания жены не вызывали у него ни радости, ни желания как-то отблагодарить – так должно быть. Душа Сахро, жаждавшая любви, ласки, нежных, добрых чувств, не нашла отклика в душе мужа. И когда муж ушел, она не испытала потрясения. Не было настоящей любви, не о чем было и жалеть. И если прежде дом, семья для нее были главным, то теперь она вся отдалась работе. Дома Сахро была лишь женой, женщиной, призванной соблюдать интересы мужа, работа заставила взглянуть на себя иначе, она поняла, что может как-то самоутвердиться, может завоевать уважение и признание земляков. Когда вдовец-учитель сделал ей предложение, она растерялась – выйти замуж за старого человека, значит, навсегда проститься с мечтой о настоящей любви. Но, с другой стороны, Улаш-ака был добрым, честным человеком, он мог ей стать защитой и опорой. Сахро согласилась.
Но вот в кишлаке появился Захид, и Сахро, сама не осознавая почему, потянулась к нему. Была ли это любовь или только потребность в любви, она не могла объяснить себе.
Сахро понимала, что Захид, опасаясь сплетен и пересудов, уклоняется от встреч с нею, и однако встречи эти то и дело случались – то на планерках у директора совхоза, то на совещании у секретаря парткома. Сахро не скрывала, вернее, не могла скрыть своих чувств. Как-то так получалось, что она непременно оказывалась сидящей рядом с Захидом. Меньше всего в это время Сахро интересовало то, что говорилось на совещании, она то и дело задавала шепотом какие-нибудь вопросы Захиду и, ожидая ответа, глядела на него своими огромными черными глазами нежно и призывно. В такие минуты Захид смущался, часто отвечал невпопад. Что и говорить, ему нравилась красавица Сахро. Но смущало, а порой и просто отталкивало упорство, с каким эта женщина пыталась обратить на себя его внимание. Хорошо еще, что Ульмас-ака, Ярматов и другие товарищи делают вид, будто ничего не замечают, и не злословят по поводу столь откровенного поведения Сахро, хотя поводов было более чем достаточно.
Из-за нее Захид на время оставил мысль побывать на ферме. Лейтенант понимал, что обязан познакомиться с работниками фермы, но едва вспоминал о заведующей, как это желание пропадало.
Однако Захиду пришлось-таки побывать на ферме. Как-то Сахро пришла в сельсовет и, побывав у Маджида-тога, постучалась к Захиду.
– Ассалом алейкум, Захид-ака, – поздоровалась она громко, вероятно, чтобы услышал секретарь Совета, – оказалась вот в вашем здании и решила заглянуть. Можно? – Не ожидая приглашения, Сахро переступила порог. – Я по делу.
– Ваалейкум ассалом, – ответил Захид, – прошу, если по делу. – Захид придал голосу как можно большую деловитость. – Чем могу быть полезен?
– Хочу посоветоваться с вами. Знаете, у нас работает пастухом Джаббар-ака. Пьет он сильно, буянит дома. Жена его – одна из наших доярок. Жалуется на него, просит принять меры. Говорила я с ним, да все без толку. А теперь вот решили обсудить его поведение на собрании и хотим, чтобы вы приняли участие. Тогда разговор получится строгим.
– Когда собрание? – спросил лейтенант без особого интереса.
– Народ уже в сборе, ждем вас.
– Так быстро? – удивился Захид. Он нехотя поднялся. – Ну что ж, едемте.
Захид выкатил из подвала мотоцикл. Откинул с люльки чехол, пригласил ее.
– Садитесь, Сахрохон.
– А вы сплетен не боитесь, Захид-ака? – спросила она лукаво, поудобнее устраиваясь на сиденье.
– Каких сплетен?
– Кишлачных. Тут у нас народ... пальца в рот не клади! Хотите, я вам приятную новость скажу?
– Скажите, – Захид завел мотор.
– Женщина одна в вас влюблена. – Сахро не решилась сказать правду.
– Ну, и кто она?
– Догадайтесь...
– Не стоит на пустяки тратить время, – пробормотал Захид и включил скорость. Мотоцикл плавно тронулся с места. – Передайте, пожалуйста, этой женщине, что в меня влюбляться нельзя.
– Это почему же?
– Невеста есть.
– А если та женщина неотразимо хороша?
– Меня это не волнует.
– Ну, конечно, – с обидой произнесла Сахро, – вы человек интеллигентный, уважаете только скромненьких, вроде Азады. А эта скромненькая своего комсорга Юсуфа терпеть не может, однако ж, как только тот появляется на ферме, улыбочками его встречает. А по мне так – не нравится, ну и пусть идет на все четыре стороны.
Захид и сам не мог понять, почему вдруг от сообщения Сахро стало так радостно на душе. Значит, Азада не любит комсорга. Он улыбнулся, сказал весело:
– Эй, Сахрохон, видно, девушка не хочет обижать Юсуфа.
– А может, про запас держит? – съязвила Сахро. – Тихая вода быстрее утопит...
Они въехали во двор фермы. Ферма оказалась большой, ее длинные коровники, приземистые, как мазанки, стояли на берегу реки за поворотом.
– Поверните вон туда, – показала Сахро на отдельно стоящее белое здание, – там у нас контора и комната отдыха.
У здания толпились женщины в белых халатах, несколько молодых парней и мужчина средних лет. Захид остановил мотоцикл невдалеке от них и заглушил мотор.
– Товарища лейтенанта привезла, девчата, – крикнула Сахро и легко выпрыгнула из коляски, – пусть знает он, какие отсталые элементы еще живут в нашем «Чинаре».
Женщины расступились, пропуская Акрамова и Сахро в большую комнату, где в несколько рядов стояли стулья и стол, накрытый красной скатертью. «Заседание товарищеского суда, – подумал Захид. – Кстати, почему я до сих пор не поинтересовался товарищеским судом совхоза, дружинниками? Существуют ли они здесь?»
Он прошел в первый ряд и сел у окна, Сахро заняла место за столом, а работники фермы – в зале. Избрали президиум, как на настоящем собрании: женщины назвали Азаду и еще одну доярку. Сахро деловито, спокойно вела собрание, иногда бросала реплики, вызывающие улыбки доярок, и абсолютно не обращала внимание на гостя. Такой Захид ее видел впервые и был даже приятно удивлен. Но не знал он, что Сахро с трудом давалось это спокойствие. С преувеличенным вниманием слушая рассказ Саломат-апа о прегрешениях мужа, она думала о другом. Как больно ранили сегодня ее слова лейтенанта. Она почувствовала, что ее настойчивость противна Захиду, что он не проявляет к ней интереса совсем не из-за боязни сплетен и разговоров – Сахро ему не нравится, вот и все. В своем стремлении завоевать любовь Захида она переступила какую-то грань и тем самым оттолкнула его.
Захид тоже слушал рассказ доярки в пол-уха. Он смотрел все время в окно, где по двору, задрав хвосты, носились телята. Изредка бросал взгляды на Азаду, сидящую в президиуме, Азада писала протокол собрания. «Но почему все-таки он так обрадовался заявлению Сахро, что Азада равнодушна к комсоргу. Неужели он сам... На первый взгляд, она и в самом деле незаметна, не то, что Сахро, зато, когда приглядишься... хороша!»– отметил Захид про себя.
А Саломат-апа тем временем все говорила и говорила о том, как тяжело ей жить с непутевым мужем. Захид посмотрел на Джаббара-ака, понуро сидящего рядом с президиумом, – опухшее лицо, красный нос, обвислые, будто намокшие, усы.
– Сил моих нет, люди добрые, терпеть дальше это пьянство. Детей жалко. Помогите, прошу вас, – Саломат-апа приложила платок к глазам.
– Ну а вы что скажете, Джаббар-ака? – спросила Сахро.
Тот встал, но не поднимал головы. Молчал.
– И не стыдно вам, ака, стоять вот так среди женщин и мальчишек, ровесников ваших детей, а? Шестеро у вас растут, один другого лучше, жена работящая, все семейные заботы на свои плечи взвалила, да и зарабатывает больше вас! А где же ваше мужское самолюбие?
– Огород совсем запустил, – снова подала голос жена, – раньше хоть помидоры свои были, а нынче, наверное, на базаре будем покупать.
– Мало что пьянствуете, – сказала Сахро, – еще и ущерб семейному бюджету наносите. Нельзя ли, товарищ лейтенант, посадить его на пятнадцать суток за тот дебош, который он дома недавно устроил?! Пусть подумает на досуге.
– Если сейчас собрание решит, – ответил Захид, подмигнув Сахро, – посадим его года на два в тюрьму со строгим режимом.
– Ну как, товарищи, примем такое решение? – обратилась Сахро к женщинам.
Пастух, наконец, понял, что дело принимает серьезный оборот, и извиняющимся тоном попросил:
– Сахро-апа, женщины, простите меня. Даю слово мужчины – в рот больше не возьму эту гадость!
– А можно ли верить вам, Джаббар-ака?
– Можно, можно, – уже радостнее заговорил пастух, – а то позор-то какой по всему кишлаку, скажут – женщины в тюрьму упекли.
– А вы думали, у нас силенок не хватит?! Ошибаетесь, мы не позволим обижать жену и детей. Садитесь. А что вы скажете, женщины?
Сначала сдержанно, а потом все свободнее, стали выступать доярки. Поначалу ругали пастуха, затем перешли к собственным неурядицам.
– Ну все, товарищи женщины, – пообещал пастух, – я смотрю, уж лучше бросить пить, чем слушать такое!
– Ладно, подруги, – сказала Сахро, – на этот раз поверим Джаббару-ака, в протокол запишем ему выговор. Но если он слова своего не сдержит... не миновать ему нашего гнева.
После собрания Сахро предложила Захиду познакомиться с хозяйством.
Коровники были выбелены, но пока, как объяснила заведующая, не оборудованы. Сахро с увлечением рассказывала о фермах Прибалтики, делилась своей мечтой – здесь, у себя, сделать нечто подобное. Из коровника, что стоял на самом берегу дарьи, вышла Азада с полным ведром молока.
– Ее вы уже знаете, – как-то странно усмехнулась Сахро, – думаю, знакомить не надо.
– Не надо, – сказал Захид и, подойдя к девушке, поздоровался: – Ассалом алейкум, Азадахон! Как дела, сестренка?
– Ваалейкум, – ответила Азада и смутилась. – Дела идут хорошо.
– У отца на джайляу бываете?
– Редко, – ответила за нее Сахро, – но скоро Шермат-ака сам ближе к кишлаку переберется.
В это время раздался звонкий голос одной из доярок:
– Эгей, Сахро-апа, к телефону, директор совхоза требует.
– Сейчас, – недовольно произнесла Сахро и оставила их.
– Что же вы не отвечаете на вопрос, Азадахон, или всегда вот так полагаетесь на начальство?
– Она влюблена в вас, влюблена, – выпалила вдруг Азада и так зарделась, что и алый мак не смог бы с ней соперничать.
Захид внимательно посмотрел на девушку, покачал головой, и Азаде показалось – лейтенант осуждает ее за неожиданную выходку.
– У Сахро муж, ребенок. Скажите ей при случае, пусть лучше свою любовь расходует на них.
Азада просияла и с детской непосредственностью воскликнула:
– А мой папа в восторге от вас, говорит, что вы – деловой парень.
– А я бы хотел, чтобы от меня в восторге была такая девушка, как вы. – Захид и сам удивился своей смелости. Но тем не менее так же свободно продолжал: – Возможно ли это, Азада? – Он дотронулся до ее плеча.
– Не знаю, – Азада отвела его руку, оглянулась смущенно. – Кто-нибудь увидит еще, Захид-ака.
У Захида сразу же испортилось настроение.
– Извините, я совсем забыл, что у вас есть жених.
– Это кто же вам такое сказал?
– А разве это неправда?
– Я никогда не буду его женой, ака!
– Тогда почему вы не скажете ему прямо об этом?
– Не знаю, как-то жаль обидеть.
– Но рано или поздно это надо будет сделать, верно? Вы молча принимаете его ухаживания, и он надеется, что и вы любите его. Ведь чем дальше, тем больше Юсуф привязывается к вам. Ну, да что я вам советы даю, ведь это ваше личное дело, Азадахон. Скажите лучше, зачем я вам нужен был?
– Когда?
– Как когда? А кто обо мне у Маджида-тога спрашивал?
– A-а. Так это Сахро-апа просила пригласить вас на собрание. Кстати, вот и она. Не приведи аллах, узнает, о чем мы говорили, – съест!
– Я не позволю, – рассмеялся Захид. – А вы, Азадахон, сообщайте мне, пожалуйста, те дни, когда в кино ходите.
– Это зачем еще?
– Стану вашим телохранителем.
– Хорошо. Я позвоню вам, ака.
Когда к ним подошла Сахро, оба почему-то ужасно смутились. Особенно Азада, кровь так и прилила к ее лицу.
В этот миг поняла Сахро, угадала женским своим чутьем, что за время ее отсутствия между Акрамовым и Азадой произошло нечто такое, что рушило все ее планы и надежды. На этот раз выдержка изменила Сахро, и она, пытаясь унизить соперницу, грубо выговорила ей:
– Азада, хватит болтать, занимайся-ка своим делом.
Но, видимо, плохо она знала свою подругу. Азада спокойно посмотрела на заведующую, так, словно и не слышала окрика, затем нежно улыбнулась Захиду и дерзко сказала:
– Хайр[31]31
Хайр – хорошо, ладно.
[Закрыть], Захид-ака, я вам обязательно позвоню!..
