Текст книги "Без ветра листья не шелестят"
Автор книги: Азад Авликулов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
IV
– Идем к нам, – предложила Сахро Азаде, когда они вышли из совхозного сада. – Жарко что-то, чайку попьем, от нас и до фермы ближе.
Сахро права. От них до фермы рукой подать, минут пять ходьбы. Коттедж, в котором она живет, самый крайний из домов, построенных совхозом специально для учителей, на берегу дарьи. Муж Сахро преподает историю в школе, он и Азаду в прошлом году, вернее последние пять лет, учил. Зовут его Улаш-ака, а ученики просто – «муаллим»[16]16
Муаллим – учитель.
[Закрыть]. Азада несколько раз бывала в доме заведующей фермой, знает, что там в это время прохладно. Двор весь усажен деревьями, а с дарьи всегда веет свежестью.
– Хорошо, зайдем, – согласилась Азада.
– Может, у тебя дела? – спросила Сахро. Ей показалось, что девушка не очень охотно произнесла это «хорошо».
Дела у Азады, конечно, были. Сообщили, что вот-вот должна мать с джайляу вернуться, надо было навести в доме порядок – помыть, почистить, подмести. Но и от приглашения заведующей отказываться не хочется – с ней всегда интересно. Пусть уж дела остаются на вечер.
– Какие там дела, Сахро-апа[17]17
Апа – «старшая сестра». Уважительное обращение к женщине, как правило, старшей по возрасту.
[Закрыть], – ответила она бодро.
– Ну раз так, идем, сестренка. Как-то не по себе мне сегодня.
Сахро часто пытается понять причины своей привязанности к Азаде. Казалось бы, что общего между нею, замужней женщиной, матерью, к тому же красавицей, и вчерашней школьницей? Только ли работа? Нет. Она руководитель, а Азада – доярка, одна из двадцати с лишним женщин, среди которых Сахро наверняка могла бы найти подругу более подходящую. Но нет же, душа лежит к этой скромной и простой девушке. Она не может точно сказать, какая черта Азады ее привлекает больше всего, но знает одно – когда рядом эта девушка, легче на душе, словно она родной ей человек.
Они вошли во двор и будто попали в другую страну – прохладную, зеленую.
– А хозяин-то дома, – не слишком любезно произнесла Сахро, – ну ничего, мигом спровадим в чайхану, пусть там развлекается, а с женщинами ему нечего делать!
– Зачем, апа, – возразила Азада, – пусть муаллим останется, с ним так интересно!
Улаш-ака учил Азаду истории с пятого по десятый класс, она знала его как доброго, умного человека. Детям казалось, что нет и не может быть такого, чего бы не знал Улаш-ака.
Первая жена Улаша-ака, тоже учительница, умерла от сердечного приступа лет пять назад. Дети их давно выросли и после окончания вузов разъехались кто куда. Ни один не остался в «Чинаре». И потому после смерти жены учитель вдруг остался совсем один. Согнуло горе муаллима – взгляд его стал каким-то тусклым, не было в нем прежней страсти, с которой отдавался он любимому предмету. Ученики, и Азада тоже, помогали Улашу-ака по дому, а иногда приходили просто так, поболтать, отвлечь его от тягостных мыслей. Но время шло, горе понемногу стиралось, и муаллим вновь обретал себя, становился прежним – страстным и увлеченным педагогом. Два года назад он женился на Сахро, муж которой, уехав на курсы повышения квалификации, познакомился в Ташкенте с другой женщиной и больше в «Чинар» не вернулся. Женитьба Улаша-ака на молодой – моложе, чем младшая его дочь, – красивой женщине вызвала немало пересудов в кишлаке. Но и тут время сделало свое дело – зубоскалы поостыли, смирились, тем более, что жили они дружно и счастливо.
– О-о, Азадахон, – произнес радостно Улаш-ака, появившись в дверях дома.
– Здравствуйте, муаллим!
– Здравствуйте, здравствуйте. – Он продолжал стоять в дверях. Одет по-домашнему: в полосатые пижамные брюки, белую майку. Азаде показалось, что муаллим выглядит как-то неряшливо, да и обрюзг вроде бы. – Располагайтесь, девчата, а я сейчас вам чай приготовлю.
– Мы сами, муаллим, справимся, – возразила Азада, – а вы отдыхайте.
– Давай-ка, Азада, – распорядилась Сахро, – располагайся, он все, что нужно, сделает.
– Хорошо, будет исполнено, – ответил, улыбнувшись, Улаш-ака. Улыбка получилась вымученной, она предназначалась скорее для гостьи, чем для жены.
– У нас что-нибудь готовое есть? – спросила Сахро, забравшись на чарпаю[18]18
Чарпая – прямоугольная или квадратная кровать-топчан в доме в Средней Азии.
[Закрыть].
– Да, джаным[19]19
Джаным – душечка.
[Закрыть], я...
– О боже, этот человек убьет меня своей болтовней! – воскликнула Сахро, не дав мужу договорить.
– Ну что ты, что ты сердишься, Сахрохон? – попробовал оправдаться Улаш-ака.
– Не спорьте со мной, ака, именно так! Джаным, да джаным, – передразнила она его, – словно нам по семнадцать лет. Особенно вам! – это она произнесла с насмешкой.
– Извини, – сказал муаллим тихо. – Я только хотел сказать, что сам минут двадцать назад пришел, так что пока не успел... Собирался приготовить...
И опять жена перебила его бесцеремонно.
– Что? Что собирался? – Азаде показалось, что она допрашивает мужа.
– Собирался приготовить пельмени, – ответил Улаш-ака.
– Э-хе-е! Долго ждать! Нельзя ли что-нибудь побыстрее?
– Сейчас сделаем.
– А пока давайте чай.
– Будет исполнено, Сахрохон. – Улаш-ака поспешил на кухню. «Точно робот какой, – подумала Азада об учителе, – за двадцать минут уже и двор подмел, и чарпаю застелил, да еще и чай успел вскипятить». А вслух заметила:
– Очень сдал наш муаллим, выглядит как-то нездорово.
– А ну его, – махнула Сахро пренебрежительно рукой. – Чего уж там сдал! Как будто он выглядел когда-то лучше.
Азада не знала об отношениях Сахро и мужа, ей всегда казалось, что мир и согласие царят в их доме. И вдруг этот разговор при ней. Она была неприятно поражена.
– Пожалуйста, девушки, – сказал Улаш-ака, поставив на столик поднос с чайниками и пиалами. – Вы пока утоляйте жажду, а я быстро приготовлю что-нибудь и для утоления голода. Как работается, Азадахон?
– Спасибо, муаллим, привыкаю.
– Не только привыкает, – сказала Сахро, – но уже ударница. Бывалым дояркам носы утерла!
– Слышал и очень рад. Ну, пейте. – Улаш-ака отправился на кухню.
И вновь не сдержалась Сахро, сказала со злостью:
– Как он появляется перед глазами, меня начинает трясти.
– Разве муаллим плохой человек, апа?
– Не знаю. Наверное, наоборот, слишком хороший. Слишком.
Сахро рассуждала о предстоящих переменах на ферме, а девушка в это время думала об Улаше-ака, не понимая, почему тот вызывает раздражение у Сахро. Ведь заведующая сама о нем сказала – хороший, слишком хороший. Разве так бывает? Какого же ей мужа нужно? Такого, чтоб каждый день напивался, а потом устраивал в доме скандалы?
– Скажи, Азада, – неожиданно весело подмигнула ей Сахро, – а этот лейтенант милиции парень ничего, а?
– Не знаю, апа.
– А мне так сдается – ничего! Высокий, стройный. И красивый! Нос, как у орла, с горбинкой... Эх, везет же некоторым женщинам! Ну почему аллах не дал мне такого мужа?! Я бы... я бы его рабой была. Во всяком случае, мне он понравился, этот парень. Слушай, а может, мне завести с ним роман, а?
– Воля ваша, Сахро-апа, – ответила Азада холодно, – только зря вы муаллима обижаете. И унижаете. Не заслужил он этого.
– Ну, это наше семейное дело, милая, – нахмурилась Сахро. – Каждый живет так, как ему удобнее. – Потом изобразила беспечную улыбку на лице: – Не думай об этом, Азадахон, перемелется – мука будет. У нас с Улашем-ака иногда бывают размолвки, но потом все приходит в норму...
«Приходит в норму у вас лично, наверное, Сахро-апа, – подумала Азада, – а у муаллима!.. Так ли уж бесследно для него все это проходит?»
Азада покачала осуждающе головой, стала прощаться.
– До свидания, апа.
– До свидания!
«Девушка права, – думала Сахро, – зря я при ней так с мужем обошлась. Ведь это ее учитель. Что Азада теперь обо мне думать станет? Ну, с другой стороны, почему Улаш-ака появился перед девушкой в таком неприглядном виде? Мог ведь переодеться! Тьфу! Живот висит, точно вымя у тощей коровы! Волосы какие-то масляные. Ладно, я с ним об этом еще поговорю. А Азада... ей нужно как-то поделикатнее объяснить, чтобы не думала, что я изверг какой...»
V
Вообще-то секретарь парткома Мурад Ярматов родом из соседней области, но живет он так давно в «Чинаре», что все жители кишлака считают его местным. Сюда он приехал лет двадцать назад после окончания Ташкентского университета учителем математики. Здесь и женился, вступил в партию. Постепенно поднимался по служебной лестнице, был завучем, заместителем директора школы по воспитанию. А последние четыре года возглавляет партийную организацию совхоза. «Таким же, как этот лейтенант, я приехал в «Чинар», – думал Ярматов, сидя рядом с Акрамовым, – вот уже называют меня партком-бобо[20]20
Бобо – дедушка.
[Закрыть] или Мурад-ака! Время летит, черт возьми, летит!»
– Ну, рады вашему прибытию, Захидбай, – сказал он Акрамову, когда девушки ушли.
– Спасибо, Мурад-ака.
– Ждали вас рано утром. А потом разъехались по отделениям, решив, что вас какое-то важное дело задержало. Давно уже в кишлаке?
– В начале первого приехал.
– У родника нашего отдыхали?
– Нет, знакомился с кишлаком.
– Ничего особенного, горный кишлак. Таких много в отрогах Гиссара и Байсун-тау разбросано.
– А вот чинар такой все же единственный. Так ведь?
– Верно. Такого дерева, пожалуй, нигде и в республике нет. Вы партийный человек, Захид Акрамович?
– Пока кандидат.
– Отлично. Молодые, грамотные коммунисты нам очень нужны. Не взыщите, если мы вас поручениями, как говорится, под завязку нагрузим!
– Пожалуйста, Мурад-ака. Участок, как предупредили меня, спокойный, должен же я чем-то заниматься!
– Да-а, спокойно тут. Ни краж, ни хулиганства. Народ здесь добрый, честный. Правда, иногда случаются ЧП, но так редко и по таким пустякам, что и говорить о них не стоит. В этом покойного Саита-ака заслуга большая.
– Я много слышал о нем.
– Душевный был человек, – задумчиво проговорил Ярматов. – Но иным на этой должности и быть-то нельзя, вот какая штука. Люди доверяют милиции, несут ей свои печали и тревоги. Разве можно пускать в милицию черствых, злых? При всем том Саит-ака был принципиальным человеком, мне покоя не давал.
– Да ведь и у вас должность такая, что люди к вам и с горем, и с радостью идут, Мурад-ака.
– В этом смысле у нас с вами работа одинаковая, Захид Акрамович.
– Что же волновало Саита-ака больше всего? – спросил Захид.
– Как ни парадоксально – благополучие чабанов.
– Выступал против?
– Против чего?
– Благополучия.
– Я бы не сказал. Просто его возмущало то, что система материального стимулирования труда чабанов оставляет лазейки для всевозможных махинаций. Верно, в чем-то Саит-ака был прав, но, с другой стороны... Грязь можно найти даже в кристально чистом ключе, все зависит от нас. В кабинете своем были уже?
– Успеется...
– Идемте. До планерки время еще есть, мы вполне успеем побывать там.
Кабинет участкового уполномоченного расположен в правом крыле здания сельского Совета. В окно открывается вид на площадь. Мебели немного, да и та вся старая, ветхая, особенно диван у дальней стены.
– Здесь у вас несколько убого, – заметил Ярматов. Захид подумал о том же. – Саит-ака не обращался к нам по этому вопросу. Но надо дело поправить. Кажется, на складе остался еще одни кабинетный гарнитур, отдадим его вам.
...Над кишлаком опустился вечер. Когда Ярматов и Захид пришли в контору совхоза, в кабинете директора уже находились директор Ульмас Муминов и председатель сельсовета Хадича Бердыева. Захид познакомился с ними, сел за стол. Ульмас-ака был настоящим богатырем, над столом возвышался, точно гора. Хадича-апа рядом с ним казалась хрупкой, маленькой.
– Парень он холостой, – сказал о Захиде Ярматов, – так что пока мы достроим дом, сможет пожить в гостинице.
– А мы его тут женим, – сказала Бердыева таким тоном, словно продиктовала пункт решения исполкома. – Невест в «Чинаре» достаточно, и все словно пери!
– Если у него нареченной нет, – поддержал директор, – мы ему такую красавицу сосватаем!
– Сельсовет тут же зарегистрирует! – Хадича-апа повернулась к Захиду. – Спешите, товарищ лейтенант!
– Есть спешить! – ответил он бодро, а сам с грустью подумал о той, которую хотел назвать нареченной. Предала его та девушка, вышла замуж, пока он учился в высшей милицейской школе. За директора универмага. Прошло около трех лет, но любовь в душе все еще не остыла, нет-нет да и напомнит о себе – болью в сердце, грустью и тоской.
– Территория совхоза большая, – сказал Ульмас-ака, – некоторые пастбища находятся за сто километров отсюда, а вам, товарищ лейтенант, придется бывать и там.
– Я это знаю, – Захид тряхнул головой, точно отгонял прочь непрошеные воспоминания.
– Обо всем этом мы с лейтенантом успели переговорить, – отозвался Ярматов. – Транспортом в таких случаях, как и раньше, будем обеспечивать из нашего гаража.
– Служба у товарища Акрамова беспокойная, участок громадный, может, выделим мы ему новый мотоцикл, пусть ездит на здоровье, а? – предложил неожиданно директор.
– А что, дельное предложение, – поддержала его Хадича-апа.
– Ну что ж, давай выделим, – согласился Ярматов, – тем более, что я уже успел пообещать ему кабинетный гарнитур. Пусть уж у него все будет новым.
– А для нас Захидбек – человек новый, – сказала Хадича-апа, – интересно, что он заметил, как говорится, свежим глазом.
– Да по совести говоря, мало еще успел увидеть, – ответил Захид. – Детей много в кишлаке.
– Ну, их в любом поселке хватает, – рассмеялась апа.
– Согласен, но про детей я начал вот почему: через кишлак проходит Большой тракт с его постоянным автомобильным движением. А тротуаров нет. А если несчастье?..
– Пока проносило, – сказала Хадича-апа, – но тротуары, конечно, необходимы. Ульмас-ака, лейтенант правильно подметил.
– Вот-вот, – вмешался в разговор Ярматов, – и дело это как раз по линии Совета, так что вам, Хадича-апа, и карты в руки.
– И вам тоже как депутату этого Совета, – не осталась в долгу Бердыева.
– Общее это наше дело, – сказал директор, – тротуары сделать нужно. У нас в кишлаке, если заметили, – он повернулся к Акрамову, – очень много дорожных знаков. Кое-кто считает, что этого достаточно.
– И в береженый глаз сор попадает, – заметил Захид. – А еще вот что меня удивило – к роднику у вас относятся бережно, а вот чинар безжалостно обкуривают шашлычным дымом.
– И это резонно, – согласился директор. – Ладно, придумаем что-нибудь.
– Теперь о своих планах, Ульмас-ака, – сказал Захид. – Хочу побывать на джайляу, на фермах, везде, где работают и живут чинарцы.
– Пожалуйста, начинайте хоть с завтрашнего дня. Кажется, Джавлиев собирался к Шермату-ата? – спросил директор у Ярматова.
– Да. Что-то он зачастил туда, думаю, к осени на свадьбе будем гулять.
– И хорошо, Мурадджан. Пара получится отличная! Так вот, пусть Джавлиев захватит и товарища Акрамова, а потом покажет совхоз. Ну, а теперь начнем планерку.
Захид вопросительно посмотрел на директора.
– А мне можно присутствовать?
– Покойный Саит-ака ни одну не пропускал.
Акрамов облегченно вздохнул – кажется, контакт налажен.
– Что же, – ответил он, – постараюсь следовать его примеру.
Планерка – рабочее собрание командиров производства. Тут говорят о том, что волнует руководителя в данный момент, предъявляют требования к невыполнившим своих обещаний, принимают решения. Захид, как говорится, слушал да на ус мотал. С кем-то мысленно соглашался, кого-то упрекал за бахвальство, словом, по-своему принимал участие в работе планерки. И уже позже, изучая у себя в кабинете картотеку капитана Халикова, записывал в блокнот заинтересовавшие его сведения о некоторых жителях «Чинара» и его отделений. Захид почувствовал, что незаметно для себя он стал причастен к заботам и тревогам почти двадцати тысяч человек, седобородых старцев и крошечных их внуков, многодетных матерей и еще безусых юнцов – всех, кто жил в совхозе.
В гостиницу Акрамов пришел поздно. Оттуда он позвонил дежурному районного отделения и сообщил – если не случится ничего непредвиденного, утром уедет по отделениям и вернется через несколько дней.
– В случае необходимости меня можно разыскать через секретаря сельсовета, – сказал он на прощание...
VI
В каждом узбекском кишлаке непременно есть балагуры и шутники, любители острого слова. По вечерам собираются они в чайхане, и плоха та чайхана, где не начинается в конце концов аския – состязание острословов. В этом смысле чукургузарцы – жители седьмого отделения совхоза «Чинар» – были в несколько затруднительном положении, ибо чайхана у них отсутствовала. Да в ней, пока в домах не появились телевизоры, особой необходимости и не было, мужчины собирались у кого-нибудь из приятелей во дворе и были этим вполне довольны. Но вот стали появляться в домах телевизоры, и жены под разными предлогами принялись отказываться от гостей-весельчаков – они мешали смотреть интересные передачи.
И повадились тогда по вечерам ходить мужчины в сельский магазин. Весело стало там, порой стены сотрясались от хохота, но продавец вскоре выставил их, потому что в такие вечера резко падала выручка.
И тут как раз райбыткомбинат открыл в кишлаке парикмахерскую. Оживились чукургузарцы. Поскольку в кишлаке не оказалось собственного брадобрея, прислали из района. Им был уста[21]21
Уста – мастер, в данном случае – мастер-парикмахер.
[Закрыть] Нияз, сорокапятилетний мужчина. Человеком он оказался добродушным, веселым, столько знал анекдотов и смешных историй, что уже спустя неделю парикмахерская стала самым многолюдным местом в кишлаке. Уста повесил в парикмахерской полукиловаттную лампочку, и, едва она вспыхивала, как туда валил народ. Кто-нибудь устраивался в кресле, а остальные рассаживались на скамейках вдоль стен. Уста намыливал голову или лицо клиента и заводил разговор – неважно о чем, ведь предметом аскии может быть пустяк из пустяков. В него втягивались и остальные, мало-помалу разгоралась аския. Расходились, как правило, за полночь, чисто выбритые, надушенные тройным одеколоном.
Но уста Нияз любил не только шутить. Часто он брал у кого-нибудь ослика и, прихватив снасти, на все воскресенье отправлялся вверх к родникам, где якобы водилась особенная форель.
Когда уста возвращался с рыбалки, никто не знал, но каждый понедельник вечером лампочка вновь призывно вспыхивала в его парикмахерской...
VII
Секретарь комитета комсомола Юсуф Джавлиев был коренастым парнем лет двадцати пяти. Одевался он, как настоящий спортсмен-мотоциклист, в коричневую куртку из искусственной кожи, сверкающую молниями, ярко-желтый шлем и модные ветровые очки. Появился Юсуф в гостинице рано утром, едва Захид успел встать.
– Товарищ Акрамов? – спросил он и, получив утвердительный ответ, представился: – Джавлиев, секретарь комитета комсомола.
– Очень приятно, – сказал Захид и, пожав парню руку, предложил: – Завтракать будете?
– Не откажусь, товарищ лейтенант.
На столе уже стоял ароматный шир-чай и завтрак, приготовленный хозяйкой гостиницы, которая выполняла одновременно обязанности повара. Позавтракав, вышли во двор, где у крыльца стоял мотоцикл Юсуфа. Захид отстегнул дерматиновый тент и устроился в люльке, а Джавлиев, важно нацепив очки, сел за руль. Он резким толчком ноги завел мотор, включил скорость, и машина рванулась вперед. Проехав с полкилометра по асфальту, Юсуф свернул влево и на полном ходу проскочил брод через речку. Отсюда неширокая каменистая дорога, петляя между адырами, карабкалась вверх, к видневшимся вдали снежным вершинам. Юсуф сбавил скорость, чувствовалась нагрузка на мотор – он гудел во всю мощь, и рев его, отраженный адырами, по ложбинам возвращался обратно стократным эхом.
– Захид Акрамович, – сказал Юсуф громко, – отдохнем малость, а?
– Давай.
По правде говоря, Захид уже устал. Два часа трястись в люльке по дороге, которую и сам шайтан обойдет стороной, дело нелегкое!
– Давно бы в порядок дорогу-то привели, – сказал он, когда Юсуф остановил мотоцикл на небольшой площадке.
– Силенок не хватает, – ответил комсорг, – облисполком обещал сделать дорогу на свои средства, но и у него, видать, деньжат нет пока.
– До места далеко еще? – спросил Захид, выбравшись из люльки.
– Это смотря куда, Захид Акрамович. Если на сенокос, так часа четыре еще, а если к Шермату-ака, то часа через полтора будем. – Юсуф слез с седла и вслед за Акрамовым стал размахивать руками и приседать, чтобы размяться. – Перекусим немного и дальше.
– Семья большая? – поинтересовался Юсуф у Акрама.
– Мать, отец, сестра да я.
– Личную я имею в виду.
– Пока один.
– Вот и я холост. Четверть века за плечами, а рубашки все еще мать стирает.
– Ульмас-ака вчера хвастался, – заметил Захид, – что в «Чинаре» полно красавиц, но я что-то, глядя на вас, начинаю сомневаться в этом.
– Он не соврал, – сказал Юсуф, – просто я сам... После десятилетки пошел в сельскохозяйственный техникум, потом призвали в армию. Вернулся, рекомендовали секретарем комитета комсомола. Пока входил в колею, время пролетело, но теперь вроде бы освоился, можно подумать и о личном. Осенью, если удачно все сложится, сыграю свадьбу.
– Кто невеста, если не секрет? – спросил Захид.
– Держу одну на примете. Сама она об этом пока не знает, но, видно, догадывается. Зовут ее Азада, она дочь чабана, гостем которого мы сегодня будем.
– Я ее видел вчера, – сказал Захид, – думаю, что выбор ваш хорош.
– Где же, интересно, вы могли ее видеть?!
– В совхозном саду. По-моему, Азада еще очень молода?
– Семнадцать с хвостиком, так что никто не придерется, даже вы, Захид Акрамович, – представитель власти.
– Скажите, а что из себя представляет Сахро?
– Ну, как вам сказать... – замялся Юсуф.
– Как представителю милиции, – рассмеялся Захид, – говорите правду и только правду.
– Кто поймет природу женщины, Захид Акрамович? Дает она, к примеру, ей главное достоинство – красоту, но не позаботится, чтобы женщина эта была и счастлива. Сколько я знаю красивых женщин, столько же почти знаю разбитых судеб. Вот и наша Сахро не оказалась исключением, не повезло ей. А я вижу, заинтересовала вас она, Захид Акрамович? – сказал Юсуф.
– Да нет, просто так спрашиваю, – ответил Захид и поспешил переменить тему: – Вы – командир дружинников в «Чинаре», Юсуфджан. С покойным Халиковым в контакте были?
– Конечно. Лично я с ним много спорил.
– О чем?
– Обо всем. Он в последние годы, мне кажется, каким-то странным стал. Совал нос не туда, куда следует, собирал материалы на чабанов. А зачем, скажите? Живешь себе спокойно, пользуешься уважением земляков, так зачем тебе ненужные хлопоты? Никто ничего не украл, никого не убил! В кишлаках спокойно, чего еще нужно? Не понимал я его, нет.
– А если конкретно, Юсуфджан, о чем все-таки спорили?
– О пустяках, Захид Акрамович. Вот вдолбил Саит-ака себе в голову, что некоторые чабаны слишком быстро стали богатыми, – и все. А чего удивляться! Хорошо работают, скот появился у каждого, а он пока немалых денег стоит.
– Сверхуставной скот? – спросил Захид.
– Немного, конечно, но есть.
– Значит, прав был Халиков, что возмущался.
– Почему? Ведь чабаны не украли его, скот этот, а получили от государства как премию. Государство дает, а участковый голову ломает над тем, как отобрать... Э, не будем, Захид Акрамович, о покойниках нельзя говорить плохо, не принято.
Отдохнув и перекусив холодной бараниной, они двинулись в путь. Дорога стала еще каменистее.
– Видите впереди перевал? – прокричал Юсуф. Захид кивнул. – Недалеко от него находится джайляу Бакиева, нашего знаменитого чабана.
– А чем он знаменит? – Захиду тоже пришлось кричать. – Со вчерашнего дня только и слышу о нем, а что он сделал конкретно, пока не знаю.
– Шермат-ата – сардар[22]22
Сардар – букв. «предводитель». Здесь – глава, «главный среди чабанов».
[Закрыть] чабанов Сурхандарьи. Он больше всех получает приплода в расчете на сто овцематок. Награжден орденом Ленина, да и фронтовых наград у него хватает. Как собрание какое или курултай – его в президиум. А вообще... крутой старик!
– Что значит – крутой?
– Властный очень. Семья у него большая, так он всех держит в руках. – Юсуф так громко говорил, что даже охрип.
– И вы туда хотите? – усмехнулся Захид.
– Ну нет, невесту уведу в свой дом...
Мотоцикл поднялся к перевалу. В лицо ударил холодный ветер. Юсуф не стал брать перевал, а поехал по склону. Дорога здесь была ровной, хоть и петляла, обходя глыбы скал, встречающиеся на пути. Через полчаса примерно мотоцикл оказался на гребне адыра, откуда открывался вид на джайляу Шермата-ата...
