Текст книги "Без ветра листья не шелестят"

Автор книги: Азад Авликулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

VIII

Еще не все доярки успели подоить коров, когда двор фермы стал наполняться грохотом моторов. Сначала появились бульдозеры, за ними прикатили три трактора с прицепами и экскаватор «Беларусь».

– Кажется, денек предстоит горячий, – сказала Сахро женщинам, сдававшим молоко учетчику, – быстренько по домам и тут же обратно! Одевайтесь в то, что погрязнее да подешевле, лопаты не забудьте прихватить.

Вскоре на ферму приехал Ярматов. Его «газик» остановился у конторки, где возле молоковоза толпились доярки. Парторг вылез из кабины и, подойдя к ним, громко поздоровался:

– Ассалом алейкум, девушки!

– Ваалейкум ассалом, – дружно ответили те.

– Не ждали? – спросил он, имея в виду технику.

– Честно говоря, нет, – ответила за всех Сахро.

– А мы взяли да и решили создать механизированный отряд, чтоб конвейерным способом... Пока не будет образцового порядка, Сахро, ни один трактор не уйдет отсюда. А чтобы никаких недоразумений не было, самого главного инженера назначили руководителем.

– Спасибо, Мурад-ака, – сказала Сахро. – Мы, когда услышали шум бульдозеров, растерялись даже – ведь не надеялись, что все так быстро образуется.

– Не верите, значит, парторгу?

– Да нет, просто думали, будет как всегда. Одна неделя уйдет на напоминания, вторая – на раскачку... Правда, Азада?

– Ну да, – подтвердила Азада. – Удивили вы нас, Мурад-ака! Спасибо!

– Во-первых, плохо вы думаете о своем начальстве, – шутливо заметил Ярматов, – а во-вторых, не меня нужно благодарить – ситуацию. Так случилось, что оказалось возможным выделить вам технику. И потом... за живое задел меня рассказ Сахро. Надо, чтобы двор фермы полностью очистили от навоза, мы потом заасфальтируем его.

Пока Сахро с учетчиком принимали молоко, пока отправляли его на завод, вернулись переодевшиеся женщины. У каждой в руках – лопата. Сахро распределила их по участкам и сама встала рядом с Азадой.

– Что хмуришься, подруженька, – спросила она, – чем-то расстроена?

Азада посмотрела на свою заведующую осуждающе.

– Жаль мне муаллима, Сахро-апа.

Сахро не удивило это признание, она еще вчера поняла, что огорчило девушку.

– Понимаю, Азада. Ты извини, что так несуразно получилось, сама не знаю, что это вчера на меня нашло – тяжесть какая-то легла на душу, и все тут.

– Ладно, забудем это.

– Ну вот и молодец. А знаешь, почему нам повезло с бульдозерами?

– Мурад-ака пообещал – и сдержал слово!

– Пообещал! Ситуация, как он выразился, помогла. Мне кажется, если бы ему и директору не влетело от первого секретаря райкома партии за кукурузу, они бы о нашей ферме и не подумали!

Азада с недоумением взглянула на заведующую – мол, при чем тут кукуруза.

Сахро поняла этот взгляд, объяснила:

– Весной, когда проходил курултай работников сельского хозяйства, Ульмас-ака выступал, ну и пообещал, что кукурузоводы совхоза получат по восемьдесят, что ли, центнеров зерна с гектара. А недавно к нам комиссия приезжала, проверяла состояние этой самой кукурузы. Ну, после проверки и произошел скандал! Дела-то, оказывается, из рук вон плохо идут. Предложили нашим руководителям принять срочные меры, а иначе – партбилет на стол! И правильно сделала комиссия. Забеспокоились директор с парторгом.

– Все-то вы знаете, Сахро-апа! – воскликнула Азада.

– Ничего, время придет – и ты узнаешь. Ну-ка, спросим у кого-нибудь из ребят, правильно ли я предполагаю. Идем. – Сахро взяла девушку под руку и повела в дальний конец двора, где тарахтел экскаватор, нагружавший прицепы. Трактористу, молодому пареньку, крикнула: – Эламан, куда велено навоз свозить?

– На кукурузу, куда еще! – подмигнул парень.

– Ну, видишь, – сказала Сахро, – вот тебе и ситуация, значит. А, да нам все равно, лишь бы навести тут порядок!

Сахро ловко, словно всю жизнь только этим и занималась, орудовала лопатой. Сняв с головы платок, она подпоясала им платье, чтобы не мешало. И сразу преобразилась – стала тоненькой, стройной. Доярки обратили внимание на эту перемену и одна за другой прекращали работу, наблюдая за своей заведующей восхищенными взглядами. Сахро почувствовала на себе эти взгляды и, гордая оттого, что даже женщины обращают на нее внимание, выпрямилась, смахнула рукавом пот с лица.

– Эгей, подруженьки! Что это вы как завороженные застыли, может, устали уже?

– Нет, Сахрохон, – ответила Саломат-апа, самая старшая в этой группе, – залюбовались тобой. Вроде бы попривыкли к тебе, не замечаем твоей красоты, а вот сейчас, без платка да подпоясанная, выглядишь, точно пери какая. Эх, жаль, не мужчина я.

– Что бы тогда?

– А наплевала бы на все пересуды и увела тебя от мужа!

Женщины рассмеялись, а Саломат-апа с горечью добавила:

– Меня вот только некому от моего ненаглядного увести. Чтоб ему пусто было, пьянице несчастному!

Джаббар-ака, ее муж, работает тут же на ферме пастухом. Зарабатывает хорошо, да только все спускает на водку. Вообще-то, когда он трезвый, тише человека во всем «Чинаре» не сыщешь, но как хватит лишнего... тут уж ему море по колено. И кто только с ним не беседовал по этому поводу, кто только не взывал к его совести – все впустую! Только вечер опускается на кишлак, неведомая сила тянет Джаббара-ака в магазин за бутылкой.

– Ничего, дорогая, призовем все же к порядку твоего ненаглядного, – пообещала Сахро, – приехал новый участковый, попросим его, чтобы помог.

Сахро сняла платок с пояса и, накинув его на плечи, вышла из коровника.

– Да, не я одна такая несчастная, вот и бедной Сахро не повезло, – вздохнула Саломат-апа. – Разве этот, прости меня аллах, старикашка ей нужен? Настоящего бы ей джигита, как Юсуфджан, например!

Азада слушала и ушам своим не верила – как они такое могут говорить об учителе.

– Не надо так о муаллиме, – попросила она женщину. – Такого человека, как он, редко встретите. Если бы вы знали, какой он умный, добрый. Как любит Сахро-апа, чуть не на руках ее носит!

– Правильно все, Азада, – согласилась Саломат-апа миролюбиво, – но речь-то сейчас о другом идет.

– О чем же, апа?

– Рано тебе знать, сестренка. Придет время... Впрочем, я тебе не желаю в мужья старого человека... Ну да ладно, не сердись, я ведь по глупости такое ляпнула.

Не знали женщины, не догадывались, какое смятение внесли в душу своей заведующей. Их восхищенные взгляды, их безыскусные, но такие восторженные слова с новой силой пробудили в Сахро прежние чувства – она красива, молода, она может нравиться. Но только ли восхищенные взгляды подруг вызвали в ее душе эту неуемную радость?

Вчера вечером долго не могла она уснуть, все пыталась понять, что же с ней происходит? Ведь та вспышка, свидетельницей которой стала юная Азада, была по сути дела первой, никогда прежде не демонстрировала Сахро своих неприязненных чувств к мужу. Прятала она эти чувства глубоко-глубоко в сердце, боясь признаться в них не только Улашу-ака, но и самой себе. А вот вчера увидела молодого, стройного лейтенанта Акрамова – и словно ток по всему телу пробежал. Разве может сказать женщина, за что, почему вдруг сразу, с первого мгновенья, начинает нравиться ей мужчина?! Просто, видно, слишком долго томилась, изнывала душа Сахро без настоящей любви, ведь Улаш-ака скорее для нее отец, чем муж. Мимолетной была эта встреча, но какое сильное впечатление произвела на нее! Нет, теперь она понимает, почему сорвалась, почему так раздраженно разговаривала с мужем. Она сравнила его, уже старого, обрюзгшего, переставшего следить за собой, с подтянутым, энергичным, обаятельным лейтенантом милиции. Что и говорить, сравнение это было далеко не в пользу Улаша-ака. Правда, потом, вечером, когда Улаш-ака вернулся домой с сыном – они где-то долго пропадали, и Сахро даже стала беспокоиться, – она почувствовала вдруг себя виноватой. Ей подумалось, что муж так долго не возвращался потому, что ему было обидно, больно встречаться с женой, ни за что ни про что унизившей, оскорбившей его.

Она подняла виноватый взгляд на отца своего ребенка, тихо сказала:

– Улаш-ака, не обижайтесь, пожалуйста. И сама не знаю, как это получилось. Больше такого не повторится.

– Сахрохон, о чем ты? – смутился учитель. – Ведь ничего не произошло, все в порядке, родная.

IX

Двое суток объезжал Акрамов свой участок. Юсуф показывал чудеса езды на мотоцикле. Он даже свозил Захида в зону альпийских лугов. Травы там еще едва прикрывали землю, но уже стоял над землей пьянящий их аромат.

– А что же будет, когда все расцветет? – сказал Захид, жадно, полной грудью вдыхая благоухающий воздух.

– Люди тут обходятся без водки, экономят. Надышатся – и хмельные, – рассмеялся Юсуф.

Лейтенант предупредил дежурного райотдела, что о его местопребывании будет известно секретарю Совета. Однако ж ни из одного отделения он не мог сообщить, где именно находится. Оказалось, что рации, на которые он понадеялся, ни в одном отделении не работали.

– Рации только во время окотной кампании действуют, – сказал Юсуф. – В это время из облсвязи приезжают специалисты...

И вот они возвращаются домой. Еще не совсем рассвело, только лента Большого тракта, на который они, наконец, выбрались, блестела впереди. По обе стороны дороги катились адыры, в лицо дул холодный ветер. Мотоцикл мчался на предельной скорости, потому что дорога еще «не проснулась», встречный транспорт появлялся совсем редко. Той жуткой тряски, что пришлось испытать на крутых тропах, не было, и Захид, прикрыв глаза, подводил мысленно итоги всему увиденному. Особенно ему запомнилось время, проведенное на джайляу Шермата-ата. Запомнилось потому, что поразил его там один факт.

Джайляу напоминало половину громадного конуса. Вроде бы разрезали этот конус надвое по вертикали и одну часть вдавили в грудь горы. С боков джайляу окаймляли пологие холмы, а там, где оно суживалось, белела юрта чабана. От очага тянулся сизый дымок, а чуть пониже, как небрежно брошенная старая шина, лежал круг кутана – загона для овец.

Два волкодава с обрубленными хвостами и ушами встретили мотоцикл громким лаем. Они готовы были броситься на седоков, но Джавлиев, чуть приглушив мотор, прикрикнул:

– Алапар, пошел вон!

Белый пес с крупными черными пятнами на спине перестал лаять и, зайдя слева, побежал рядом с мотоциклом, почти касаясь головой колена Юсуфа. Замолчал и второй пес.

– Смотри-ка ты, узнали, – сказал Захид.

– Мне ведь тут приходится часто бывать. Привыкли.

– Как будущему родственнику?

– Как члену парткома, – улыбнулся Юсуф.

У юрты, опершись на посох, стоял коренастый старик, накинув на плечи чекмень – халат из груботканой шерсти. Посох в его руках блестел, как лакированный. Когда подъехали к самой юрте, Захид увидел женщину, сидевшую на корточках у очага, а со стороны кутана шел долговязый парень с палкой за плечами. Юсуф остановил мотоцикл почти рядом со стариком.

– Ассалом алейкум, ата, – поздоровался Захид, подойдя поближе.

– Ваалейкум ассалом, – ответил чабан, пожав руку лейтенанту так, что тот чуть не вскрикнул от боли.

– Это наш новый участковый, – представил Юсуф Захида, – товарищ Акрамов Захид. О-о, и Бодом-хола еще тут, на джайляу!

– Жена чабана, где ж ей быть! Прошу! – старик откинул дверку юрты и жестом, приложив руку к груди, пригласил Захида.

Чабан пропустил в юрту сначала Захида, затем Юсуфа, а сам остался, чтобы отдать кое-какие распоряжения.

В юрте было просторно, на полу лежала кошма – на ней расстелены курпачи[23]23
  Курпача – узкое стеганое одеяло, служащее подстилкой.


[Закрыть]. У стены, что напротив двери, на ящиках из-под чая высилась гора сложенных одеял и ватных подушек. Справа от входа, на полу, стоял большой казан. Из мешочка, подвешенного к одной из стоек юрты, торчали ложки и ножи. На другой стойке висел бурдюк с кислым молоком.

– Вы располагайтесь, Захид Акрамович, – сказал Юсуф, – я сейчас. – Он вышел из юрты.

Захид разулся и прошел на курпачу, лег, облокотившись на подушку. Появилась жена чабана, она чем-то неуловимым напоминала председателя сельсовета Хадичу-апа. Захид поднялся с курпачи.

– Отдыхайте, отдыхайте, – замахала на него руками хола, – я на минуту зашла, только взять супру. Мужчины принялись разделывать тушу барана, мясо некуда складывать.

– Барана? А почему именно сейчас они его разделывают?! – удивился Захид.

– Так принято у нас. Гости в такое время года не так уж часты. Весной – это да, комиссия за комиссией жалует на джайляу, думаешь – уж скорее бы закончился окот. Тогда устаешь от гостей, а сейчас... гость в дом – радость в дом.

Хола взяла супру – скатерть из сыромятной кожи – и вышла.

Захид снова прилег, взял в руки свежий номер «Гулистана», что лежал на кошме возле ящика, и начал листать.

– Не скучаете, товарищ Акрамов? – спросил чабан, войдя в юрту.

– Да нет, журнал вот свежий смотрю.

Чабан скинул с плеча чекмень, сел на другую курпачу, поджав под себя ноги. Захид залюбовался стариком. Глаза – живые, острые. Носит ата пышные усы, густые брови делают его лицо строгим. Голова гладко выбрита, в широкой, как лопата, бороде блестят редкие седые нити. Но что особенно бросается в глаза, так это его руки – большие, сильные, натруженные, точно у кузнеца.

– Сколько же вам лет, Шермат-ата? – спросил Захид, отложив журнал.

– В позапрошлом году той справлял, значит, нынче уже шестьдесят пять.

– И всю жизнь чабаном?

– С тринадцати лет. Начинал с чулика[24]24
  Чулик – подпасок.


[Закрыть]. Три года был перерыв, на войну уходил.

– И хола всегда с вами?

– А куда ей деваться? Раньше бывало уедет в кишлак рожать, а как ребенку исполнится месяц-полтора, снова возвращается. Теперь дети выросли, внуки пошли, так что самым любимым ребенком у нее остался я.

«Да разве дашь такому палвану[25]25
  Палван – силач, богатырь.


[Закрыть] шестьдесят пять, – подумал Захид, – самое большое – пятьдесят с лишним. А силен, как буйвол, руку сжал – до сих пор болит».

– Куда же Джавлиев ушел? – спросил он.

– Сыну помогает. Пусть тренируется, а то числится зоотехником, а с какой стороны к овце подойти, не знает. В этом доме он не гость.

– Слышал я, – сказал Захид, желая польстить чабану.

В юрту вошли сын чабана и Юсуф с блестящими от жира руками. Захид стал рассматривать Раима. Он был молод, худощав. Брови, как у отца, густые, ершистые, на губах – пушок.

– Я пойду, ата, – сказал Раим, немного посидев с гостями, – отара далеко ушла.

– Иди, сынок...

Захид и Юсуф пробыли у старика часа три. Чабан, пока не накормил тандыр-гуштом, не отпустил гостей. Выходя из юрты, Захид увидел голову только что забитой овцы. В ее ушах тускло поблескивала бирка – такими обычно клеймят совхозных овец. «Неужели для нас ата прирезал совхозную овцу», – подумал Акрамов, и эта мысль неприятно поразила его. Казалось, и сам он стал соучастником преступления. Он был здесь новичком, да к тому же гостем, и потому не знал, как теперь поступить!

– Много овец в отаре, ата? – спросил Захид, увидев рассыпавшихся на джайляу животных.

– Полтысячи овец да триста ягнят.

– А я подумал, что больше тысячи, – сказал Захид.

– Добра без счета не бывает, – неопределенно ответил старик, нахмурившись. Он повернулся к Юсуфу и, видимо, желая перевести разговор на другое, сказал: – Посмотрел бы мой мотоцикл, что-то уж очень шуметь стал.

– В другой раз, ата, – ответил Юсуф, – нам с товарищем Акрамовым ехать пора.

– Ну, ладно, – согласился старик. – В следующий так в следующий.

– У него и мотоцикл есть? – спросил Захид Джавлиева, когда они, попрощавшись с гостеприимным хозяином, отъехали от юрты.

– Мотоцикл?! – усмехнулся Юсуф. – У него две «Волги». На старой сын – председатель рабкоопа – ездит, а на «ГАЗ-24» – сам.

– Вот как! – удивленно воскликнул Захид.

– Старик, если захочет, может запросто собственный самолет купить. Только подскажите, где их продают.

– Он что, миллионер?

– Не миллионер, но и не бедняк. Богатство его некраденое, Захид Акрамович, руками его золотыми нажитое. Посчитайте сами – за каждые две сотни приплода ему дают девять штук ягнят как премию. Сорок-пятьдесят в год. И так лет десять подряд.

– Так у него же целая отара получается! – сказал Захид. – Если эту отару «обратить» в звонкую монету, пожалуй, еще три «Волги» можно купить.

– Не знаю, – ответил Юсуф, – я над этим не думал.

– Когда породнитесь с ним, – сказал Захид, – точно сыр в масле кататься будете.

– У старика не больно-то разгуляешься, – скряга! Чем богаче становится – тем жаднее. Даже дочь родная, Азада, и та заметила.

– Да, странное существо человек, – сказал Захид. – Чем больше ему дается, тем большего он требует. Жадность и алчность, между прочим, часто порождают преступления.

– Ну, старик не из таких, конечно. Прежде всего он работяга. Да и для гостя ничего не жалеет.

– Потому и заколол совхозную овцу?

– Схватил, видно, первую попавшуюся, Захид Акрамович. Не беспокойтесь, бирку он перевесит на свою. Сколько было ревизий, ни одна еще недостачу у него не находила.

– А личных его овец кто-нибудь считал?

– Сколько раз пытались внезапно явиться с такими проверками, ничего не выходило. В горах действует беспроволочный телефон. Чабаны тоже не дураки, собственные овцы пасутся там, где их и шайтан не отыщет. «Чаканы»[26]26
  Чакана – личный.


[Закрыть] называются эти отары. И один аллах знает, кто их пасет, за какую цену.

Тракт стал оживать, то и дело попадались встречные машины. В том месте, где к тракту примыкал проселок, ведущий из седьмого отделения, на асфальте отпечатался пыльный след колес грузовика. И, судя по ширине оттиска протекторов, машина въехала на тракт тяжело груженной. Все это в долю секунды отметил про себя Захид.

– Нажмите на газ, Юсуфджан, – попросил он, – попытаемся догнать транспорт, что вышел недавно на дорогу.

– Шерсть уплывает? – сразу догадался тот.

– Я не знаю, что на машине везут, но причины для подозрения есть. Назову те, что видны даже непрофессионалу. Первое – ширина оттиска шин. Это говорит о том, что машина тяжелая. Второе – совхозные машины шли бы вниз по тракту, в сторону райцентра, а эта идет в «Чинар». Третье – для шоферов «Чинара» время слишком раннее, а эта спешит. Впрочем, все может оказаться и иначе.

– В нашем совхозе нет машин с таким рисунком шин.

– Вот видите, друг, – улыбнулся Захид, – оказывается, вы наблюдательный человек. Теперь слушайте дальше. У грузовика подшипники правого переднего колеса имеют люфт, шоферу за это дело полагается «строгач» и прокол в талоне.

– Ну, такие тонкости мне не по зубам, – сказал Юсуф.

– Эту неисправность может заметить любой опытный шофер, достаточно ему вглядеться в «восьмерку» на дороге...

Машину они догнали недалеко от кишлака. Это был, как и предполагал Захид, старенький грузовик, в кузове которого высились большие тюки, обернутые паласами, из-за заднего борта торчали спинки трех стульев, стойки от юрты. Все это в нескольких местах было перехвачено прочной бельевой веревкой.

– Ошиблись, Захид Акрамович. По-моему, кто-то из чабанов уезжает, – разочарованно сказал Юсуф.

– В кишлаке проверим. – А когда мотоцикл обогнал грузовик, Захид крикнул: – Не ошиблись. Пассажир в кабине не похож на чабана.

Остановились возле чинары и стали ждать грузовик... Вскоре он появился. Остановился сразу за чинарой. На площадке для стоянки машин. Из кабины вылез грузный смуглый мужчина с выпуклыми, как у рыбы, глазами и крупным носом на блестящем лице. Он, не дожидаясь, пока Захид подойдет, хрипло закричал:

– Можно было и за кишлаком остановить!

– Там воды нет, ака. А у вас мотор перегрелся. Ассалом алейкум, – поздоровался Акрамов, подойдя к кабине, где все еще сидел водитель.

– Ваалейкум, ака, – ответил тот неохотно. Он взял ведро, что висело на гвозде под кузовом, и проворчал: – Самовар, а не мотор, чуть что – сразу кипит.

– Участковый уполномоченный лейтенант Акрамов, – представился Захид, пропустив мимо ушей реплику шофера. – Прошу ваши документы.

– Пожалуйста, – тот вытащил из кармана путевой лист.

– Откуда едете?

– Там все написано, – ответил шофер.

– Написано из Термеза, но сейчас-то вы едете из седьмого отделения совхоза.

– Правильно, товарищ лейтенант. У моего начальника в седьмом отделении родственник живет, вот мы и заехали к нему на ночь.

– Что везете?

Тут в разговор вмешался человек с рыбьими глазами. Глядя с неудовольствием на Акрамова, он спросил:

– В чем дело, товарищ лейтенант?

– Обычная проверка.

– Машина как машина, что ее проверять?

– Придется немного подождать, – развел руками Захид. Он видел, что мужчина, несмотря на начальственный тон, явно нервничает, и это еще больше усиливало подозрения.

Захид обратился к шоферу:

– Залейте воду, товарищ Хасанов, путевка пока останется у меня.

– Слушайте, лейтенант, – разозлился мужчина, – вам что, делать нечего, а? Мы спешим, надо до обеда пройти перевал Акрабад.

– Во-первых, не лейтенант, – строго заметил Захид, – а товарищ лейтенант, во-вторых, разворачивайтесь, Хасанов, поедем в сельсовет. – Он сел в кабину и жестом предложил шоферу занять место. Хасанов начал разворачивать машину, и в это время на подножку вскочил его начальник.

– Товарищ лейтенант, что вы делаете? – голос его вдруг стал заискивающим. – Отпустите шофера, ведь из-за ваших проверок мы не успеем пройти перевал.

– Перевал пройдете запросто, – сказал Захид, – не волнуйтесь. Ответите на кое-какие вопросы и... до свидания!

– Что вы парню голову морочите? – Лицо толстяка побагровело. – Что вам, других машин мало? Задерживайте любую да и придирайтесь сколько влезет.

– Слушайте, вы, товарищ...

– Эгамов, – сердито проворчал тот.

– Так вот, товарищ Эгамов, спокойнее надо, спокойнее. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются. – Теперь Акрамов был уверен, что подозрения его не напрасны.

Подъехали к зданию сельсовета. Захид пригласил шофера и Эгамова к себе в кабинет. Через минуту приехал и Юсуф.

– Меня интересует ваш груз, Хасанов, – обратился к шоферу лейтенант.

– Про все сказано в путевке, – завел тот прежнюю песню, – домашние вещи.

– В седьмом отделении совхоза живет мой родственник, да вы, наверное, знаете его – уста Нияз, – вмешался Эгамов. – Хочу забрать к себе. Везем его вещи.

– Есть такой человек в седьмом отделении, Юсуфджан? – спросил Захид секретаря комитета комсомола.

– Есть. Парикмахер. Но, мне кажется, он там только работает, а живет в райцентре.

– А вы-то кто? – спросил Юсуфа Эгамов. – Откуда знаете, живет Нияз там или нет?

– Знает, – ответил за него Акрамов. И обратился к Эгамову: – Где и кем работаете?

– Я – директор Баскентской заготконторы.

– Каким же образом оказались в Сурхандарье? Ведь ваш район в соседней области?

– В командировку приезжал.

– Прошу документы.

Эгамов вытащил из кармана бумаги и положил перед Захидом на стол. Акрамов ознакомился с ними. Ничего подозрительного. Но он все же решил придержать бумаги у себя.

– Получите после проверки. А вы, Юсуф, пригласите, пожалуйста, кого-нибудь из жителей кишлака.

– Это еще зачем? – спросил Эгамов.

– Будем проверять ваш груз – нужны понятые. Давайте-ка начистоту, товарищ Эгамов! Приезжали закупать шерсть?

– Не обязан вам докладывать.

Акрамов развел руками.

– Воля ваша.

Юсуф привел женщину лет тридцати пяти. Представил:

– Ойша-апа Ярова, депутат сельского Совета, воспитательница детского сада.

– Молодец вы, Юсуфджан, – похвалил Акрамов, – депутат – это очень хорошо! Садитесь, апа. Ну, товарищ Эгамов, может, все-таки сами скажете, сколько шерсти везете?

– Проверяйте, но имейте в виду, ваше самоуправство без последствий не оставлю! Буду жаловаться.

– Идемте, товарищи, – не обращая внимания на угрозы, предложил Захид женщине и Юсуфу. Эгамов и его шофер тоже вышли.

Шерсти оказалось около тонны. Кроме того, в кузове Захид обнаружил сто каракульских шкурок, среди них четыре сура[27]27
  Сур – дорогая разновидность каракуля.


[Закрыть]. Составили акт. Вернувшись в кабинет, Захид позвонил в контору совхоза и попросил прислать представителя, чтобы принять шерсть и смушку на временное хранение.

– Не отдам, – завопил Эгамов, – не имеете права отбирать!

– Шерсть является предметом государственной монополии, товарищ Эгамов, – сказал Захид, – вам это как директору заготконторы, надеюсь, известно. И все, что закуплено на территории нашей области, должно быть изъято. Кстати, если бы это случилось у вас, там поступили бы точно так же.

– Хорошо. Ну, а кто же мне издержки возместит?

– Не знаю. Это уж решит ваше начальство. Юсуфджан и вы, Ойша-апа, можете идти. Спасибо вам за помощь.

– Я побуду здесь, если позволите, – сказал Юсуф.

– Хорошо.

Прибыл завхоз. Акрамов предложил ему принять груз и дать сохранную расписку. Завхоз увел Хасанова.

– Сдадите шерсть и смушку, возвращайтесь ко мне, – напомнил шоферу Захид.

– Что вы на это скажете, Юсуфджан? – спросил Акрамов секретаря.

– В общем-то, обычное явление, Захид Акрамович. Если бы наша область выполнила план по шерсти, пусть бы закупали на здоровье, но вот смушка... да еще сур – тут дело нечистое, ведь в седьмом отделении его никогда не водилось.

– Редкость?

– Сур? Одна штука на черном рынке тысячу рублей стоит.

– Вот оно что! Верно, товарищ Эгамов?

– Не знаю, никогда не торговал, – зло ответил тот.

Вернулся шофер с сохранной распиской. Захид велел передать ее Эгамову.

– Можно ехать? – спросил тот, пряча расписку в карман.

– Придется задержаться, приедут товарищи из ОБХСС. А шоферу мы пожелаем счастливого пути. Машина теперь намного стала легче, так что ей никакие перевалы не страшны! – произнес с насмешкой Акрамов.